Темная материя Крауч Блейк
– У тебя, по крайней мере, есть пункт назначения. Мир, в который ты хочешь вернуться. Я в свой вернуться не могу, так что же мне остается?
Аманда продолжает смотреть на меня.
Неотрывно.
Напряженно.
Ответа у меня нет.
Проснувшись в следующий раз, я вижу в камине кучку тлеющих угольков. Солнце пытается проскользнуть в комнату, и снег за окном сияет в его лучах.
В доме невыносимо холодно.
Вытянув руку из спального мешка, дотрагиваюсь до одежды на камине и с облегчением обнаруживаю, что все высохло. Прячу руку и поворачиваюсь к Аманде. Она укрылась с головой, и я вижу только вылетающие облачка пара от ее дыхания. На поверхность мешка пар выпадает кристалликами льда.
Натягиваю одежду, развожу заново огонь и держу руки поближе к пламени, пока в пальцы не возвращается чувствительность.
Решив не будить Аманду, прохожу через гостиную. Здесь светло – солнце проникло в комнату через свободные от снега верхушки окон.
Поднимаюсь по темной лестнице.
Иду по коридору.
Вхожу в детскую спальню, где снегом запорошило почти весь пол.
Вылезаю через окно наружу и щурюсь от режущего глаза ледяного блеска. Через пять секунд я уже ничего не вижу.
Вокруг глубокий, по пояс, снег.
Идеально-голубое небо.
Тишина.
Ни щебета птиц.
Ни каких-либо вообще звуков жизни.
Ни даже шепота ветра.
И ни намека на наши следы.
Все скрыто ровным слоем свежего снега.
Температура, должно быть, сильно ниже нуля, потому что тепла не чувствуется даже непосредственно под солнцем.
Вдалеке знакомый силуэт Чикаго – сияющие небоскребы, заснеженные и обледенелые.
Белый город.
Ледяной мир.
Я смотрю на пустошь, путь через которую едва не стоил нам вчера жизни.
Куба не видно.
Аманда проснулась и, завернувшись в одеяла и спальные мешки, сидит у камина.
Я иду в кухню, нахожу какую-то посуду.
Потом открываю рюкзак, достаю пару упаковок сухого пайка.
Еда холодная, но питательная.
Аппетита нам не занимать.
– Видел куб? – спрашивает Лукас.
– Нет. Думаю, его замело.
– Замечательно. – Моя спутница смотрит на меня, а потом снова поворачивается к камину. – Даже не знаю, злиться на тебя или благодарить.
– Ты о чем?
– Пока ты был наверху, я зашла в туалет, а потом забрела в кабинет.
– Значит, ты их видела.
– Они ведь умерли от голода, да? Еще до того, как у них кончились дрова.
– Похоже, что так.
Я смотрю на огонь и в какой-то момент ощущаю покалывание в затылке.
Как звоночек. Оно началось только что, когда я был снаружи и думал, оглядывая пустошь, о том, что мы едва не умерли в этой пурге.
– Помнишь, что ты сказала насчет коридора? Что он напомнил тебе, как люди теряют ориентацию в буране?
Аманда отодвигает паек и смотрит на меня.
– Двери в коридор соединяют нас с бесконечным множеством параллельных миров, так? Но что, если мы сами определяем эти соединения?
– Как?
– Что, если мы сами неким образом выбираем специфические миры?
– Хочешь сказать, что я намеренно выбрала эту дыру из множества реальностей?
– Не намеренно. Возможно, этот мир – отражение того, что ты чувствовала в тот момент, когда открывала дверь.
Лукас подбирает остатки еды и бросает пустой пакет в камин.
– Подумай сама, – продолжаю я. – Первым миром, который мы увидели, был тот разрушенный Чикаго с рассыпающимися зданиями. А теперь вспомни, в каком эмоциональном состоянии ты вошла на подземную парковку. Что ты чувствовала?
– Страх. Ужас. Отчаяние. Господи, Джейсон!
– Что?
– Перед тем как мы открыли дверь в ангар и увидели наших с тобой двойников, ты именно об этом и говорил.
– Неужели?
– Ты рассказывал о мультивселенной, о том, что все, что может случиться, случится, и что где-то есть мир, в котором мы с тобой – то есть наши двойники – не добрались до куба. А через несколько секунд ты открыл дверь, и именно этот сценарий разыгрался у нас на глазах.
По спине у меня от волнения бегут мурашки – на меня как будто снизошло откровение.
– И все это время мы задавались вопросом, где этот контрольный механизм…
– Контрольный механизм – мы сами.
– Да. И в таком случае мы можем попасть в любой мир, куда захотим. Включая и наш собственный.
С утра пораньше мы уже стоим посреди молчаливого квартала. Стоим по пояс в снегу, дрожа от холода, хотя и напялили на себя всю зимнюю одежду, какую только нашли в гардеробной.
Перед нами чистое поле. Никаких следов. И ни намека на куб. Ничего. Только ровная снежная целина.
Огромная пустошь и крохотный куб.
Шансы наткнуться на него, двигаясь наугад, микроскопические.
Солнце только выползает из-за деревьев, и холод просто невероятный.
– Что будем делать, Джейсон? – спрашивает Лукас. – Пойдем куда глаза глядят? Будем копать?
Я оглядываюсь. Смотрю на наполовину занесенный снегом дом и с ужасом думаю, как долго мы смогли бы продержаться здесь. Сколько дней пройдет, прежде чем станет нечем топить камин? Прежде чем кончится еда? Прежде чем иссякнет надежда, и мы умрем, как и все другие до нас?
Темные, давящие мысли… не продохнуть. Страх заползает в грудь.
Я делаю глубокий вдох и давлюсь кашлем от обжегшего легкие холода.
Паника затягивает петлю.
Найти куб нет никакой возможности.
Как и продержаться на холоде.
Нам просто не хватит времени, потому что каждая новая пурга будет накрывать куб все новым и новым слоем снега.
Если только…
Я сбрасываю с плеча рюкзак и расстегиваю его дрожащими пальцами.
– Что ты делаешь? – спрашивает Аманда.
– Делаю последнюю ставку.
Долго искать не приходится.
Я беру компас и, оставив женщину с рюкзаком, иду вперед, через поле.
– Подожди! – кричит она и тянется следом.
Шагов через пятьдесят я останавливаюсь. Жду.
– Посмотри. Мы в Южном Чикаго, так? – Я тычу пальцем в компас и указываю на далекий профиль города. – Значит, магнитный север – там. Но компас говорит нам противоположное. Видишь? Стрелка направлена на восток, в сторону озера.
Лицо моей спутницы моментально светлеет.
– Конечно! Стрелку притягивает магнитное поле куба.
Мы идем через глубокий снег.
На середине поля стрелка отклоняется с востока на запад.
– Мы над ним, – заявляю я.
Начинаю копать, раскидываю снег голыми руками. Холодно, больно, но я не останавливаюсь.
На глубине четырех футов натыкаюсь на угол куба. Тяну рукава вниз, на пальцы, которые уже начинают терять чувствительность.
Окоченевшие пальцы касаются наконец верха открытой двери, и я издаю крик, эхом раскатывающийся по замерзшему миру.
Еще десять минут, и мы уже внутри куба. Выпиваем ампулу № 46 и ампулу № 45.
Аманда запускает таймер на часах и выключает фонарь, чтобы поберечь батарейки. Мы сидим рядом, в холодной темноте, и ждем, когда подействует препарат.
– Вот уж не думала, что буду так рада снова увидеть нашу паршивую спасательную лодку, – шепчет Аманда.
– Неужели?
Она опускает голову мне на плечо.
– Спасибо, Джейсон.
– За что?
– За то, что не дал мне замерзнуть там до смерти.
– Значит, теперь мы квиты?
Аманда смеется.
– Ни разу. Я к тому, что это все из-за тебя. Как и было с самого начала.
Сидеть в металлической коробке, в полной темноте и тишине – это как упражнение по сенсорной депривации. Единственные физические ощущения – просачивающийся через одежду холод металла и давление лежащей на плече головы Аманды.
– Ты не такой, как он, – говорит она.
– Кто?
– Мой Джейсон.
– Не такой в чем?
– Ты мягче. В нем есть жесткость, настоящая жесткость. А еще он самый одержимый из всех, кого я встречала.
– Ты была его терапевтом?
– Иногда.
– Он был счастлив?
Чувствую, что Лукас задумалась.
– Что? Я поставил тебя в затруднительное положение? – уточняю я. – Не хочешь нарушать врачебную тайну?
– С формальной точки зрения вы двое – одна личность. Ситуация, конечно, новая. Отвечая на твой вопрос… нет. Я бы не сказала, что он был счастлив. Да, у него имелся интеллектуальный стимул, но разнообразием его жизнь не отличалась. Кроме работы – ничего. Последние пять лет он практически и не выходил из лаборатории.
– Знаешь, все, что со мной случилось, устроил он. Я и оказался здесь потому, что несколько дней назад кто-то похитил меня под угрозой оружия по пути домой. Он отвез меня на заброшенную электростанцию, накачал какой-то дрянью, задал кучу вопросов о моей жизни. Спросил, счастлив ли я. Принял бы я другие решения, будь такая возможность. А потом я очнулся в вашей лаборатории. В вашем мире. Думаю, меня отправил туда твой Джейсон.
– Хочешь сказать, что он вошел в куб, каким-то образом отыскал твой мир и поменялся с тобой местами?
– По-твоему, он на такое способен?
– Даже не знаю. Это какое-то безумие.
– А кто еще мог бы так со мной поступить?
Секунду-другую Аманда молчит. Потом говорит:
– Джейсон был одержим этим. Тем путем, который не выбрал. Только об этом и твердил.
Злость возвращается.
– Мне и самому до сих пор не хочется этому верить, – признаюсь я. – Я о том, что он ведь мог просто убить меня. Но нет, он не только потратил на меня ампулу, но и накачал кетамином, из-за которого я потерял сознание и частично память о случившемся. А потом отправил меня туда, в свой мир. Зачем?
– Вообще-то, смысл в этом есть.
– Думаешь?
– Джейсон не был каким-то чудовищем. Если он сделал с тобой это, то заранее все обдумал и обосновал. Именно так поступают приличные люди, чтобы оправдать недостойное поведение. В твоем мире ты тоже выдающийся физик?
– Нет. Я преподаю во второсортном колледже.
– Ты богат?
– В профессиональном и финансовом смысле мне с твоим Джейсоном не сравниться.
– Ну вот. Он убеждает себя, что дает тебе шанс, который выпадает раз в жизни. А сам хочет пройти дорогой, от которой когда-то отказался. Почему бы и нет? Я не говорю, что это правильно. Я говорю, что, используя такую логику, хороший, в принципе, человек может оправдать самый ужасный поступок. Принцип ста одного процента.
Должно быть почувствовав мое негодование, Аманда добавляет:
– Джейсон, сейчас не время срываться с цепи. Ты не можешь позволить себе такую роскошь. Через минуту мы окажемся в коридоре. Мы сами контролируем ситуацию. Все зависит от нас. Не забыл?
– Нет.
– Если ты прав, если наше эмоциональное состояние влияет на выбор миров, подумай, куда нас приведут твои злость и зависть. Ты должен избавиться от негативной энергии. Придумай, как это сделать.
Я уже чувствую – момент приближается.
Мышцы расслабляются.
На мгновение мой гнев растворяется в потоке покоя и спокойствия, и я бы отдал все на свете, чтобы продлить этот миг.
Аманда включает фонарь, и я вижу, что стены, перпендикулярные двери, исчезли.
Смотрю на кожаную сумочку с оставшимися ампулами. Если тот мерзавец вычислил, как управлять кубом, то и я тоже смогу.
Синий свет. Лукас смотрит на меня.
– У нас осталось сорок четыре ампулы, – говорю я. – Двадцать два шанса, чтобы все поправить. Сколько ампул взял с собой в куб твой Джейсон?
– Сто.
Черт!
Паника разбегается по жилам, но я заставляю себя улыбнуться.
– Нам повезло, что я умнее его, верно?
Аманда встает, протягивает руку и помогает мне подняться.
– У нас есть час. Ты готов?
– Абсолютно.
Глава 9
Он встает раньше.
Пьет меньше.
Водит машину быстрее.
Читает больше.
Начал делать зарядку.
По-другому держит вилку.
Чаще смеется.
Меньше пишет эсэмэсок.
Он дольше принимает душ и, вместо того чтобы натирать себя мылом, пользуется намыленной мочалкой.
Он бреется каждые два дня, а не раз в четыре, как раньше, и не в душевой кабинке, а над раковиной.
Одевшись, сразу надевает туфли: прежде обувался у двери, перед тем как выйти из дому.
Он регулярно пользуется зубной нитью, а три дня назад она заметила, как он выщипывает брови.
Уже две недели он не надевает свою любимую футболку – линялую, с фотографией группы «U2», концерт которой они смотрели десять лет назад в «Юнайтед-сентер».
Он иначе моет посуду – не возводит из тарелок башню, ставя их на сушилку, а раскладывает их на расстеленных по столешнице полотенцах.
Выпивает на завтрак одну чашку кофе, а не две и делает его слабее, чем обычно, так что теперь по утрам она идет на кухню и готовит кофе сама.
Если раньше разговоры за ужином сводились к пересказу каждым из них дневных событий, то в последнее время они втроем обсуждают какие-то идеи, книги, статьи, которые читает Джейсон, и увлечения Чарли.
Кстати, и к сыну Джейсон относится иначе.
Терпимее, мягче, не так строго.
Будто забыл, каким должен быть отец тинейджера.
Он перестал засиживаться до двух ночи со своим айпэдом за просмотром программ канала «Нетфликс».
Он больше не называет ее Дэни.
Постоянно ее хочет – и каждый раз как первый.
Он смотрит на нее постоянно, не отрывая глаз, с той жадностью, с какой глядят в глаза друг другу юные влюбленные, для которых любовь – неизведанная территория, полная загадок и приключений.
Все эти мысли, все эти мелкие догадки и открытия постепенно накапливаются в уголке ее сознания.
Дэниела стоит рядом с Джейсоном перед зеркалом.
Утро, и каждый готовится к предстоящему дню. Она чистит зубы, и он чистит зубы. Поймав в зеркале ее взгляд, улыбается испачканными пастой губами и подмигивает.
Может, у него рак, думает она, и он не хочет мне говорить?
Может, он принимает новый антидепрессант и не хочет мне говорить?
Может, его уволили с работы и он не хочет мне говорить?
Откуда-то снизу, из глубины, прорывается злое, обжигающее чувство: что, если у него роман с одной из студенток и это та, другая, дает ему такой заряд обновления?
Нет. Все не то и не так. И ничего этого она на самом деле не чувствует.
А дело в том, что на первый взгляд у них всё в порядке. Лучше, чем раньше. Он уделяет ей больше внимания. Они не разговаривали и не смеялись так много с тех, наверное, пор, когда у них только завязывались отношения.
Просто Джейсон… другой.
Другой в тысяче мелочей, которые сами по себе могут не значить ничего, а могут значить очень-очень много.
Джейсон наклоняется и сплевывает в раковину. Закрывает кран, обходит Дэниелу сзади, останавливается, кладет ладони ей на бедра и мягко прижимает к себе.
Она наблюдает за ним в зеркале. Думает.
Какие секреты у тебя завелись? О чем ты умалчиваешь?
Она хочет сказать это вслух.
Произнести эти самые слова.
Но продолжает чистить зубы, потому что…
А что, если цена ответа – вот это изумительное статус-кво?
– Вот так бы целый день и смотрел, как ты это делаешь, – говорит Джейсон.
– Делаю что? Чищу зубы? – спрашивает Дэниела со щеткой во рту.
– Ага. – Он целует ее сзади в шею, и у нее по спине, до самых коленей, пробегает волнительная дрожь. На мгновение все улетучивается – страх, сомнения, любопытство…
– Райан Холдер читает лекцию сегодня в шесть. Хочешь пойти со мной? – предлагает Джейсон.
Дэниела наклоняется, сплевывает, полощет рот.
– Я бы с удовольствием, но у меня урок в половине шестого.
– Тогда… могу я пригласить тебя на обед после лекции?
– С удовольствием.
Она поворачивается и целует Джейсона.
Он даже целуется теперь иначе. Как будто каждый раз это событие.