Конь в малине Романецкий Николай

21

Спрятав «проныру» от посторонних рук и глаз, я вернулся в отель и пообедал.

Ел без аппетита, по обязанности. В душе царила опустошенность – как всегда в минуты, когда вдруг ощущаешь полное собственное бессилие. Всем, наверное, известен подобный поворот: чувствуешь себя царем и богом; свидетели колются, как орехи; главный подозреваемый начинает вести себя все более и более глупо и уже готов совершить главную, непоправимую ошибку, после чего останется взять его тепленьким и преподнести копам на блюдечке с голубой каемочкой, и вдруг… Будто там, в небесной канцелярии, главный мировой стрелочник переключает не те стрелки… Царь и бог превращается в безмозглого осла; часть свидетелей копы находят мертвыми, а живые отказываются от предыдущих показаний, объясняя, что не так тебя поняли, что было темно и вышла ошибка, что бес попутал в расчете на вознаграждение; а главный подозреваемый, вдруг оказывается, имел стопроцентный мотив, да не имел возможности, поскольку трахался в тот момент за двести миль от места преступления. И шлюха его подтверждает: да, было; симпатичный такой дядька, без извращений (разве лишь считать за таковые то, что носит семейные трусы в горошек), и щедрый, ко всему прочему, из-за лишнего цента не задавится… И понимаешь прекрасно, что алиби это – еще то алиби, но для закона нет алиби хорошего или плохого, а есть просто АЛИБИ… Впрочем, обычно подобные проблемы волнуют босса, а не меня. Наше дело – снаряды подносить, а уж как он там стрельнет… И вот теперь я оказался не только в роли подносчика снарядов, но и наводчика. Да и заряжающим судьба сделала меня, грешного! Артиллерист хренов, бог войны с преступностью…

После обеда вдруг навалилась сонливость – сказывалась беспокойная ночь. Можно было, конечно, заглянуть в аптечный киоск и купить упаковку морланина, но поскольку никаких кардинальных решений до получения инструкций из Нью-Йорка я принять все равно не мог, то решил пойти навстречу требованиям организма. Тем более что еще бабушка надвое сказала, продают ли в России стимуляторы без рецепта. Тут вам не Штаты с их культом здоровья, здесь народ привык глушить себя любыми подходящими средствами.

Я поднялся в номер, попросил коридорную разбудить меня в семь, повесил на дверь табличку «Просьба не беспокоить» и бросился в объятия старика Морфея.

Снилась война, которую я видел только в телевизионных новостях. Чернобородые люди в запыленных чалмах целились в меня из десятков «Калашниковых». Я умирал и возрождался, орал кому-то: «Аллах акбар!» Мне отвечали заунывными молитвами, какие-то дамочки, лица которых были закрыты паранджей, окружали меня со всех сторон, стаскивали с моей задницы джинсы, и одна из них, вооружившись здоровенным тесаком, начинала отпиливать мне главный мужицкий инструмент, но тут появлялась Инга, орала моей мучительнице: «Cunt! Leave him alone!» – и добавляла по-русски такое, что дамочки скидывали паранджи и принимались затыкать ушки, а вместо лиц у них оказывались жирные белые попы с коричневыми анусами вместо ртов и бородами, сильно смахивающими на кудрявую поросль у Лили, когда она вдруг перестает брить лобок, и высоко с неба на все это безобразие смотрели зеленые глаза, которые я когда-то видел, но сейчас никак не мог узнать, а еще выше плыли плотные рыжие облака, слишком уж напоминающие волосы французской певички Милен Фармер…

Выдернул меня из кошмара громкий стук. Я открыл глаза и увидел знакомое окно родного номера. Подушка под щекой была сырой от слюны.

– Господин Метальников, вы просили разбудить! – послышался из-за двери голос коридорной.

– Да-да-да, – ошалело отозвался я. – Слышу-слышу! Спасибо вам огромное!

Коридорная удалилась. А я сел на кровати и потряс головой. На часах было пять минут восьмого, и пора было готовиться к встрече с Ингой.

22

Она прилетела в две минуты девятого. Сегодня на ней было платье цвета морской волны, а волосы перевязаны светло-зеленой ленточкой.

– Привет, америкен бой! – потрепала меня по загривку. – Больше ничего не случилось?

– Бог миновал! – отозвался я, зарываясь носом в ароматную шевелюру.

Былая опустошенность испарялась, будто кусок сухого льда на лотке у мороженщика. Ее сменяло желание, и мои руки сами собой устремились под Ингины мышки.

– Подожди, не все сразу! – Инга осторожно отстранилась. – Что сам думаешь?

– Не знаю. То ли тут побывали воры-неудачники, то ли кто-то взял меня за воротник.

Она села в кресло, закурила, размышляя.

– Может, ты где-то прокололся, конь в малине?

– В каком смысле?

– Ну-у… – Инга сделала неопределенный жест рукой. – Раскрылся… Кто-то заподозрил, что Максим Метальников не тот, за кого себя выдает.

Я хмыкнул:

– Мне пришлось выдавать себя и за агента страховой компании, и за санитарного инспектора, и даже за служащего комитета по охране здоровья матери и ребенка, если такой в вашем городе существует… Возможно, некоторые из собеседников и могли заподозрить, что я не тот, за кого себя выдаю. Но они не могли так быстро узнать, где я живу, и организовать обыск.

Инга глубоко затянулась и выпустила к потолку дрожащее дымовое кольцо.

– Служащий комитета по охране здоровья матери и ребенка?.. – Она усмехнулась. – Пособие на новорожденного, случаем, никому не выплатил? А то, конь в малине, придется ломать голову, по какой статье провести расходы.

– Неужели комитет с подобным названием и в самом деле существует?

– Не думаю. Насколько мне известно – нет. Есть просто комитет по здравоохранению.

– Спасибо за консультацию, – сказал я.

Мы ходили вокруг да около, и, возможно, она понимала, что я это тоже понимаю. Но правила этой игры задавали не мы, и не нам их было отменять. На мой взгляд, по крайней мере, время для отмены еще не наступило…

– Заберешь отмычки?

– Заберу… Если при следующем обыске у тебя их найдут, могут и настучать. Тогда возникнут неприятности с властями… Ты же понимаешь, что все эти гипнообработки по существующему законодательству могут быть расценены как преступление против личности. Тебя-то просто вышлют, а у Пал Ваныча могут появиться лишние расходы. Непредвиденные взятки в смету не заложены.

– Интересно, – сказал я, – а как вы закладываете предвиденные взятки?

– В качестве представительских расходов, разумеется!

Мне стало скучно. Я сел на ручку кресла и притянул эту роскошную женщину к себе.

– Теперь понятно, почему мы, американцы, никогда не понимали экономическую политику ваших правительств… Пойдем-ка лучше в постель! Мой конь соскучился по малине. Очень соскучился!

– Подожди!

Но я уже опять запустил руку в разрез под мышкой и шатром накрыл ее левую грудь. Инга вздрогнула, закинула руки за голову и обняла меня за шею. Ладони у нее были сухими и горячими.

Хорошо, что в постели ходить да около – не значит пытаться обмануть друг друга. Это всего лишь прелюдия к главному, и чем дольше она длится, тем больше распаляет страсть тебя и твою партнершу. Моя ладонь скользила по телу Инги, старательно избегая главных точек. Спина, живот, ягодицы, внутренняя поверхность бедер. И снова спина, живот… И только когда Инга начала выгибаться, поднимая таз, я навалился на нее и стиснул ее груди так сильно, что она застонала и прикусила губу. Вот тогда конь и устремился в малину.

23

Поужинать сегодня решили в номере. Ели жаркое с черносливом, пили шампанское.

Все было в ажуре. Кроме одного: я не мог отделаться от мысли, что с каждым сказанным словом, с каждым движением приближается минута расставания. Спарились и разбежались… Вот сейчас мы доедим жаркое, допьем шампанское, Инга посмотрит на часы и скажет: «Ну все, америкен бой. Я побежала».

– Я сегодня остаюсь до утра, – сказала она. – Закажи еще шампанского.

У меня отвалилась челюсть.

– А как же твой муж? С осиновым колом…

– С каким еще колом?

Я рассказал ей про стрелу Амура и про осиновый кол.

Она расхохоталась:

– Я не замужем, глупый. А ты о себе слишком высокого мнения.

– Так уж и слишком, – поддразнил я.

Она вдруг перестала улыбаться:

– Нет, конечно, не слишком. Наверное, твой рассказ был бы верен, окажись я замужем. До сих пор считала, что мужчина в доме – источник лишних хлопот. Деловая женщина должна в первую очередь думать о работе, а потом уже о любви.

– Теперь ты так не считаешь? – Мне опять казалось, что наши слова ничего не стоят, что за ними стоит совсем не сексуальный интерес. По крайней мере, с ее стороны…

– Не знаю… – Инга погрустнела. – От работы ведь меня никто не освобождал.

Ради этой работы ты и остаешься до утра, подумал я. Спарились и не разбежимся. И еще раз спаримся. Но потом все равно разбежимся!

– Встреться ты мне лет десять назад, возможно, все было бы теперь по-другому. – Инга мотнула головой, отгоняя какое-то, не слишком приятное воспоминание. – Закажи еще шампанского. У меня хватит денег.

Если ты работаешь на мафию, торгующую детскими смертями, у тебя хватит денег не на один такой вечер, подумал я. Но как ты будешь жить потом?..

Меня вдруг охватило желание вырвать ее из этой трясины и увезти в Штаты, чтобы родила мне четверых детей, и to fuck him, босса, и мою работу, найду себе другую!..

– Над чем задумался, америкен бой? Закажи еще бутылку!

И желание увезти ее в Штаты пропало, испарилось, как роса на утреннем солнце.

Я позвонил в ресторан, заказал шампанского и фруктов. Мне очень не нравилось, что заказ оплатит женщина, что я все больше утверждаюсь в роли жиголо. Но расплатиться самому – значило вызвать неприятные вопросы. Или, по крайней мере, снова начать игру вокруг да около. И отнюдь не в любовной прелюдии…

Когда посыльный принес корзину и мы выпили по бокалу, Инга, хрустя яблоком, спросила:

– Ты никогда не жалел, что выбрал такую профессию?

– Бывало, – сказал я. – Когда оказывалось, что преступник переиграл тебя по всем статьям и дело рассыпается, я жалел, что, к примеру, не торгую косметикой или подержанными автомобилями. Впрочем, в такие минуты мне казалось, что и коммивояжер бы из меня вышел никудышный, что я зря родился на свет и место мне…

Я замолк. Потому что лгал. Потому что у нас с боссом не было ни одного такого случая. Иначе бы мы не стали всемирно известной парой!

Но Инга ждала именно этих слов.

– Как я тебя понимаю, конь в малине! – проговорила она. – Как я понимаю!.. – Она приподнялась, перегнулась через столик и поцеловала меня в губы. – Давай не будем терять время.

Мы допили шампанское и вверились всевышнему по принципу «Хоть один день – да наш!» В отношениях между мужчиной и женщиной этот принцип всегда приводит к одному и тому же финалу, проверенному на сотнях предыдущих поколений и обеспечивающему появление на свет следующих. К этому финалу, разумеется, мы и пришли.

Инга отдалась мне с таким неистовством, будто это была последняя ночь, будто никогда уже наши пальцы не сплетутся, а губы не сольются. Будто впереди нас ждал неизбежный, но закономерный конец. Она извивалась подо мной и постанывала, а я с какой-то непонятной отрешенностью, в такт волнам, качающим наши тела, думал: «Если… это… и… будет… будет… завтра… Если… это… и… будет… будет… завтра…»

Потом мы, не размыкая объятий, заснули. И опять меня крутили и тискали гигантские пальцы. И вновь копье нацеливалось в сердце, но сердце Инги стало щитом на его пути, и я, задохнувшись от страха, проснулся.

Инга лежала рядом и не дышала.

Я сбросил одеяло, вскочил и зажег бра в изголовье кровати. Веки Инги затрепетали, она открыла глаза, испуганно дернулась:

– Что случилось?

– Ничего, – сказал я дрожащим голосом. – Кошмар приснился… Конь в малине!..

Я выключил свет, скользнул под одеяло, повернул Ингу к себе лицом и обнял, защищая от неведомой опасности. Ее левая грудь коснулась моего тела, все такая же упругая и горячая, но сейчас она не возбудила меня. Потому что была не стрелой Амура, но всего лишь плотью, которую могли разорвать пули или сжечь луч стерлинга.

– Конь в малине, – пробормотала Инга, засыпая. – Конь в… – Она засопела, уютно и размеренно.

И все, что мне осталось в этой жизни, – слушать ее спокойное дыхание.

24

Убежала она, как и пришла, в восемь. В восемь утра. Чмокнула меня на прощание, шепнула:

– Береги себя, америкен бой! – И выскользнула за дверь.

А я подумал о том, что за весь вчерашний вечер мы ни разу не вспомнили ни о старике Билле со старухой Моникой, ни о легендарных Петьке, Анке и Василии Ивановиче. Это показалось мне знаком свыше. Что-то изменилось в наших отношениях – для поддержки разговора анекдоты уже не требовались. Как будто мы перешли грань, за которой в душе начинают жить не только хихоньки да хахоньки.

А стоя под душем, я вдруг понял: не выполняла Инга вчера никакого оперативного задания. Просто она влюбилась, и, возможно, подобное легкомыслие еще выйдет ей боком.

Эта мысль наполнила меня решимостью.

Я решительно оделся и решительно спустился в ресторан. А позавтракав, не менее решительно сел за компьютер. Сделал отчет о вчерашних событиях (включая, конечно, разговор с Пал Ванычем, но исключая вечер и ночь), зашифровал, распечатал, уничтожил созданный файл. И собрался уже отправиться на свидание с «Уорлдпост», когда обнаружил, что Инга забыла набор отмычек.

Моя решимость тут же исчезла. Я сел на кровать и закурил.

Сейчас я ей позвоню. Если она скажет: «Ничего страшного!» – значит, оставила специально. Но тогда опять получается, что вчера вечером она приехала исключительно ради меня. Если же испугается – приезжала в первую очередь за отмычками… Тьфу, ты, господи! О чем я думаю вместо того, чтобы действовать!

Я схватил мобильник и набрал номер.

Испуга не было. «Ничего страшного!» – тоже.

– Ты не мог бы завезти их ко мне, америкен бой? – спросила Инга.

Я еще о-го-го как мог и уже через десять минут оказался на пороге Поливановского офиса.

– Вы к Павлу Ивановичу? – спросил охранник. – К сожалению, его нет на месте.

– Я к Инге Артемьевне Неждановой, – сказал я.

Охранник взялся за телефонную трубку и, получив подтверждение, пропустил меня.

Инга была не одна – какой-то тип ковырялся в ее кабинете с принтером, и мы вели себя сугубо по-деловому. Я отдал связку отмычек. Она сказала:

– Спасибо, что привезли, господин Метальников. Я вам очень благодарна за это.

Ингины глаза красноречиво говорили, что она благодарна мне совсем за другое. Но в силу обстоятельств пришлось держать себя на коротком поводке.

И мы разбежались, не спарившись.

Из офиса я отправился в отделение «Уорлдпост», купил в автомате конверт, бросил в ящик новое послание боссу, подошел к девушке за стеклом, поинтересовался, нет ли корреспонденции на мое имя. Увы, ответ от босса еще не пришел.

– Рейсовый «Нью-Йорк – Петербург» приземляется в девять тридцать, – утешила меня операторша. – Загляните в половине первого.

До половины первого я болтался по Васильевскому: мне не хотелось совершать необратимые поступки. Подобно туристам, я побывал у Ростральных колонн и у сфинкса, прошелся вдоль здания университета и поглазел на памятник Майклу Ломоносову.

В двенадцать тридцать три я вновь стоял у заветного окошка. На душе было спокойно, хотя решалась наша с Ингой судьба.

Просмотрев предъявленное удостоверение, девушка-оператор выдала мне послание от босса.

Это был знакомый, отправленный мною вчера конверт, в уголке которого красовался штамп «Адресат не проживает». Пока я оторопело разглядывал «послание», девушка-оператор сказала:

– Чему вы так удивились? Ниро Вульф – всего лишь литературный персонаж. Видимо, музей его имени в Нью-Йорке еще не создали. Англичане, с их Бейкер-стрит, оказались побыстрее.

Я перевел взгляд с конверта на ее улыбающееся личико с ямочками на щеках.

– Может быть, музей Ниро Вульфа и существует, – предположила она. – Янки ведь не помнят о традициях. Может, музей находится по другому адресу. Скажем, в доме, где жил сам Рекс Стаут? Поинтересуйтесь через Сеть.

Я почти не слышал ее. Конверт дрожал в моих руках.

Если Ниро Вульф, мой знаменитый босс весом в одну седьмую тонны – всего лишь литературный персонаж, то кто же в таком случае я, Арчи Гудвин?..

25

Кем бы я ни был, с шоком справился достаточно быстро.

Выйдя из «Уорлдпост», я разорвал конверт, адресованный несуществующему человеку, и хотел выбросить его в урну. Но вовремя остановился.

Нет, парни, из колеи меня не выбьешь. Конверт должна ждать совсем иная судьба!

Я сел в машину, включил кондиционер, разорвал шифровку на узкие полоски и сжег их в пепельнице, одну за другой. Увидь меня кто-либо за этим занятием, ему бы пришло в голову, что я решительно порываю с предназначенной мне судьбой. Но он бы ошибся…

Воспоминания о некоторых прочитанных книгах сами собой всплыли в моей памяти. Да, я читал об этой парочке частных детективов с Тридцать пятой Западной улицы, хотя и не мог вспомнить, когда это происходило. Я вспомнил толстые книги в черных обложках, на которых было оттиснено «Рекс Стаут». Именно так – по-русски. Я вспомнил дела, которые парочка вела. И про умершего быка по кличке «Цезарь», и про золотых пауков, и про Пола Джерина, шахматиста и любителя шоколада…

Я и раньше знал, что познакомился с Лили Роуэн во время расследования, связанного с усопшим быком, но только теперь осознал, что все это происходило едва ли не сто лет назад, и Лили давно уже умерла… Хотя подождите! Ведь она – всего-навсего литературный персонаж, а значит, и не жила вовсе!

Однако я помнил Лили, не ту голубоглазку со светлыми волосами, которую описал старина Рекс, а другую, мою Лили, тоже блондинку (очень, кстати, похожую на Ингу), с аппетитной круглой попой и бюстом третьего размера, но только с карими глазами. И если я не Арчи Гудвин, то кем тогда была моя «Лили»?.. Впрочем, уже через мгновение я стал сомневаться. встречались ли мы на самом деле? Может, кареглазая Лили – тоже результат гипноза? Заложена женщина в мою бедную голову, как все знания, принадлежащие Арчи Гудвину… Гипнотизеру ведь все равно, как выглядела Лили Настоящая, описанная Рексом Стаутом; он вложил в память липового Арчи портрет липовой Лили и с удовольствием потер руки, довольный своей маленькой выдумкой. Ведь подобная мелочь роли не играла; гораздо важнее было вложить в мою бедную голову знания и опыт Арчи Гудвина, а это ему удалось блестяще. Но именно несоответствие между моей кареглазой Лили и Лили Подлинной доказало мне, что я и в самом деле не Арчи. Иначе бы я не ограничился словами девушки-оператора, принялся разбираться, и мои разбирательства неизбежно бы показали тем, кто сыграл со мной злую шутку, что «клиент» заподозрил неладное. А это бы наверняка привело меня, как говорят коллеги Виталия Марголина, к летальному исходу. Или, как говорим мы, частные детективы, к обрезанию концов. Сколь бы двусмысленно это ни звучало с точки зрения евреев…

Нет, парни, не на таковского напали! Не знаю, кто я, но для всех вас по-прежнему буду Арчи Гудвином и останусь им до тех пор, пока не разберусь. Во всем! А там посмотрим… Ясно только, что я не американец, это было бы слишком сложно – нанимать янки, чтобы превратить его в другого янки, вымышленного, который выдает себя за русского. Для такого сюжета требуется фантазия поизощреннее, чем даже у Стаута. Среди мафиозников, правда, встречаются фантазеры, но не до такой же степени!..

Теперь, кстати, понятно и то, почему я рассказывал Инге столько русских анекдотов – спрятанная личность пробивалась сквозь наведенную личину хотя бы таким образом, раз по-иному запрещено…

Ну вот мы и вернулись к Инге. А почему ей не казалось странным, что «америкен бой» знает столько местных текстов? Кто же она – ничего не знающая шестерка или резидентша, засланная во вражеский тыл? «А казачок-то засланный!..» Откуда это? Не помню. Но вспомню!

Ясно одно: начальник Ингин, шеф ее Пал Ваныч, наверняка в курсе происходящей вокруг меня катавасии. Ведь именно он нанимал несуществующего Арчи Гудвина! А кто, кстати, играл роль Ниро Вульфа?.. Кому я отправлял свои отчеты и от кого получил инструкции?.. Ладно, разберемся!

Приняв решение, я завел двигатель родной «забавы».

Что ж, парни, вы задали мне головоломку, а я вам задам встречную. Будем вести себя адекватно личине. Куда бы сейчас отправился Арчи Гудвин?.. Правильно, в отель, попытаться разобраться, что за подлог был в документации доктора Марголина. К примеру, позвонить этим женщинам… как бишь их?.. Пискуновой и Савицкой… Вот мы и поедем в отель. А что касается отчетов за последние дни, то мы их отсылали. Систематически, как и положено. Просто – вот беда! – в адресе ошиблись. И до сих пор не догадываемся об этом. Такие мы, понимаешь, недогадливые!.. Ведь Ниро, он как? У него, может, острый приступ лени, и он занимается не отчетами из-за океана, а своими разлюбезными орхидеями.

Я тронул машину, выехал на Малый, докатил до Беринга (откуда я так хорошо знаю все эти улицы?!), свернул, долетел до Нахимова, пропустил встречные машины и вновь свернул – налево. Впереди замаячила безобразная громада «Прибалтийской».

И тут обогнавший «забаву» синий «фольксваген» самым наглым образом подрезал меня.

Я вдавил в пол педаль тормоза.

Завизжали по асфальту покрышки. Слева от меня затормозила вишневая «волга» с тонированными стеклами, из нее выскочили двое парней в джинсовых костюмах и черных масках. Через мгновение в физиономию мне уставился ствол «калашникова».

Не катайтесь с опущенным боковым стеклом, парни!..

Я глянул в панораму заднего вида – корму «забавы» уже подпирал монстрообразный джип Камского автозавода – и поднял руки.

Меня выволокли наружу, стремительно разоружили, нацепили браслеты и затолкали в салон «волги», так что я оказался зажат между двумя джинсовыми мальчиками. Следом явились мои шмотки – еще один налетчик, одетый, в отличие от джинсовых, в серую штормовку, бросил сумку на переднее сиденье и захлопнул дверцу. «Волга» тут же тронулась; я успел только увидеть, что тип в штормовке завладел моей «забавой».

– Мешок! – гаркнул водитель, здоровенный детина с бритым затылком.

В центральном зеркале были видны его глаза, равнодушные, как могильный камень.

Тот, что слева, напялил мне на голову черный мешок. Меня снова стиснули с обоих боков, и я почувствовал, что под джинсовыми куртками прячутся бронежилеты. А потом сила инерции вжала нас в спинку сиденья.

26

«Волга» в очередной раз остановилась, и мешок с моей головы сняли.

Я тут же осмотрелся.