Падение Вавилона Афанасьев Александр

Тот же день

Эль-Пасо, штат Техас

ФАСТ

Генерал Джеймс Маттис, командующий морской пехотой США, предчувствуя неладное, несмотря на жесткий цейтнот времени – шел просчет вариантов операции в Иране, мобильные силы выдвигались на свои позиции – все-таки нашел время ознакомиться с ситуацией в Техасе и направил туда, конкретно – в Даллас, в здание морской пехоты, и на базу в Сан-Антонио один из последних своих неприкосновенных резервов – специальный отряд ФАСТ, флотской антитеррористической группы безопасности. При прочих обстоятельствах расквартированных в Техасе сил спецназа морской пехоты – а помимо ФАСТ, в Техасе на постоянной основе, в Амарильо, Техас, была расквартирована группа В антитеррористического батальона четвертой дивизии морской пехоты и четвертый батальон разведки морской пехоты в Сан-Антонио – должно было хватить для локализации и уничтожения прорвавшихся на территорию страны боевиков наркомафии. Но на сей раз это была не вылазка.

Начиналась война.

Флотская антитеррористическая группа безопасности была создана в восемьдесят седьмом году и насчитывала примерно пятьсот оперативников, причем все они были с боевым опытом, приобретенным в основном в Ираке и Афганистане. Основная задача ФАСТ – быстрое усиление режима безопасности объектов морской пехоты и ВМФ США, а также дипломатических представительств по всему миру, если в том возникает необходимость. Специалисты ФАСТ охраняли посольства в Багдаде, Сане и Кабуле, с четырнадцатого года – и в Москве, обеспечивали безопасность в порту Аден, когда там подорвали эсминец ВМФ США Коул, обеспечивали безопасность некоторых других американских и международных представительств в Либерии, Нигерии, Багдаде и прочих опасных для жизни местах. Это были крепкие и опытные люди, прошедшие сначала стандартный курс подготовки разведчика морской пехоты, а потом и курс специалистов по ближнему бою в Квантико, Виргиния, который им преподавали специалисты из FBI HRT, Группы по освобождению заложников ФБР.

Прибыв на место – а это были две команды по двенадцать человек, одна для Далласа, одна для Сан-Антонио, – специалисты по безопасности разобрались в ситуации и стали предлагать меры по усилению режима безопасности баз. Баз-то, по сути, не было, равно как и периметра безопасности – обычные здания. Оба здания пикетировали демонстранты, это само по себе служило определенной дополнительной гарантией от силового захвата, но не исключался вариант «мирного» прорыва в здание, при котором первыми прорываются невооруженные демонстранты, в отношении которых нельзя применять смертельное оружие, а затем уже через прорванный периметр проходят боевики с оружием. Для того чтобы это предотвратить, раздобыли и начали выдавать дежурящим на постах морпехам автоматические несмертельные FN-303, состоящие на вооружении полиции, они были заряжены смесью шаров из резины калибра 0,68 и шаров, содержащих раздражающее вещество на основе перцового экстракта капсаицина. С морскими пехотинцами, стоящими на внешних постах, провели инструктаж и небольшую тренировку, чтобы при необходимости это оружие было применено мгновенно. На крышах оборудовали позиции, поставив туда по снайперу и по пулеметчику. Начали делать внутренний периметр, используя готовые составные части баррикад, оборонять который предписывалось, уже ведя огонь на поражение.

Не один и не два раза специалисты ФАСТ, укрепляя оборону зданий морской пехоты, задавались вопросом, что же такое произошло в стране, что теперь для обеспечения безопасности зданий морской пехоты в Техасе требуются почти те же самые меры, что и для обороны какой-нибудь передовой базы в иракской пустыне? Почему в них летят камни и яйца, презервативы с мочой, почему они готовятся к штурму зданий в собственной стране, где и зачем они воевали, что в собственной стране начало происходить такое?

Помимо прочего, специалисты ФАСТ установили оборудование и посадили человека прослушивать частоты. При обеспечении безопасности объекта нужно всегда прослушивать, что происходит снаружи его, так можно понять, кто находится вне периметра и что замышляет, не исключено, что удастся перехватить переговоры готовящейся к удару штурмовой группы и подготовиться к отражению, а то и нанести ответный удар. Так морские пехотинцы узнали о том, что происходит во Фредериксбурге.

Первыми услышали то, что происходит в Далласе – там группу ФАСТ возглавлял опытный специалист, капитан морской пехоты Томас Уиндроу. Он отпахал в Ираке целых четыре срока и за это время кое-что понял. Его знание заключалось в том, что если ты приходишь в какую-то страну – то тебя должно касаться все, что там происходит, все без исключения. Трагическая ошибка американцев заключалась в том, что после того как рухнул режим Саддама, они не смогли предложить ничего взамен, надо было или уходить, быстро и сразу, или оставаться, но сразу наводить жесткий порядок, используя те силы, которые способны его навести, и не оставляя ничего на волю случая. Вместо этого они потратили время на какие-то идиотские демократические процедуры, на поиски мифического оружия массового поражения, на любование самими собой – и в это время, когда каждый час был дорог, упустили улицу. Несколько месяцев беспредела – а Саддам одним из последних своих распоряжений выпустил на улицу всех уголовников – заставили народ думать, что при американцах не хуже, а лучше. Тут же появились проповедники из соседних стран и быстро объяснили, что надо делать и какому богу молиться, чтобы наступил порядок. В мечетях стали раздавать деньги за фугасы, за убийства американских военнослужащих – и начался хаос. Если бы они в те месяцы вышли на улицы, перебили бы уголовников, обеспечили безопасность страны даже ценой своей крови – потом этой крови было бы намного меньше.

И с тех пор везде, где он действовал, он никогда не замыкался только на пределах защищаемого объекта и стремился узнать, что происходит над периметром, и активно воздействовать на события в нужную сторону. Он даже большое письмо об этом написал в Leatherneck, в колонку, где делятся боевым опытом.

Капитан только лег отдохнуть – ночная смена далась тяжело, некоторое количество пикетчиков не уходили, ночью могло произойти всякое, – как прибежал капрал Фрэнкс, один из молодых морских пехотинцев, сильно подавленный тем, что происходило за периметром.

– Сэр, вас немедленно вызывает капрал Тиди! Что-то очень срочное!

Капитан с силой зажмурился, потом открыл глаза – чтобы дать им хоть немного отдыха. Старый прием и помогает…

– Пойдемте, капрал…

Капрал Тиди, самый младший по званию в специальной группе, имеющий за плечами два года афганского опыта, сидел у терминала связи, что-то быстро писал в блокнот.

– Что происходит, капрал?

Одним из приказов капитана Уиндроу было: ни один из подчиненных никогда не получит взыскания, если вызовет командира и обратит его внимание на что-то, что покажется ему странным, опасным или подозрительным. Командир может быть занят другим делом, есть, спать, в конце концов – и младшие по званию могут так бояться потревожить его, что ничего не скажут до тех пор, пока появившийся вдруг у ограды посольства танк не вынесет ворота. Это пример, конечно, но пример показательный – командир должен как можно оперативнее узнавать о том, что происходит рядом с охраняемым объектом, пока не стало поздно.

– Сэр, переговоры по рации. Во Фредериксбурге, кажется, идет серьезный бой.

Капитан сначала не понял.

– Что значит серьезный бой, капрал?

– Судя по записи, сэр, крупная банда вошла в город и ведет бой.

Капитан принял наушники, он все еще не мог поверить. В конце концов – это не Ирак с его бандами, большими и малыми, с армией Махди – это, черт возьми, США. Соединенные Штаты Америки…

– Я девятка, в центре города клубы дыма! Очень плотного дыма! Вижу несколько тел на асфальте, что-то горит!

– Девятка, повторите.

– Понял, повторяю, в центре Фредериксбурга пожар и следы перестрелки! Очень крупной перестрелки, я вижу несколько тел, горящие автомобили.

– Девятка, вы наблюдаете сейчас перестрелку?

Капитан сорвал наушники. Верилось с трудом.

– Что еще?

– Дорожная полиция пыталась их перехватить – я сужу по радиопереговорам, сэр. Они открыли огонь, полицейские погибли. Сейчас ФБР объявило общий сбор, полицейские спецкоманды пытаются что-то сделать.

– Они ни хрена не сделают. Связывайся с командованием.

– Сэр, невозможно. Там какие-то проблемы.

Непостижимо уму.

– Связывайся с Форт Уортом. Мне нужен полковник Баттаглия.

Полковник Джеймс Баттаглия командовал тренировочным центром морской пехоты в Форт Уорте, на базе морского резерва, капитан знал, что там тренируются в том числе снайперы и досмотровые группы. Сейчас это будет нелишним.

– Полковник Баттаглия на связи, сэр.

Капитан взял наушники.

– Сэр, это капитан Уиндроу, Даллас.

– Слушаю вас, капитан!

Полковника было плохо слышно – судя по звукам, он находился на летном поле и был вынужден кричать.

– Сэр, вы знаете, что происходит?! Во Фредериксбурге бой, какая-то банда прорвалась!

– Я знаю, капитан! Ее уже потеряли, объявлен общий сбор! Таможенники дадут беспилотники, мы не знаем, где они! Очень много людей погибло!

– Сэр, я бы хотел принять участие в забеге! Мы готовились к таким ситуациям! И можем быть полезны!

На какой-то момент в трубке был слышен только свист вертолетных лопастей.

– Ты доберешься до нас за пять минут! Я уже поднимаю кавалерию!

– Нет, сэр! Но вы можете послать вертолет и забрать нас! Нам нужен всего один вертолет, мы поднимемся по веревкам!

– Добро! Дайте пятнадцать минут, вертолет за вами будет!

– Семпер фи, сэр! Спасибо. Капрал – общий сбор всему свободному составу, с боевым оружием! Десять минут!

Южнее Браунвуда, Техас

Тот же день

– Отель-одиннадцать, выйдите на связь!

Офицер морской пехоты, сидевший за штурвалом Хью, показал штурману, чтобы подстраховал при управлении.

– Отель-одиннадцать на связи, принимаю громко и четко.

Не совсем, конечно, но… вертолет есть вертолет.

– Отель-одиннадцать, это Папа, для вас есть работа. Предатор засек транспортное средство, нужно его проверить. Вы ближе всех к нему.

– Папа, понял вас, прошу координаты. У нас топлива на полчаса, после этого мы будем вынуждены свернуть поиски.

– Понял, Отель-одиннадцать, мы сориентируем тебя на заправщик. Выходите в точку с координатами пять-зеро-единица-шесть-пять-шесть-тройка-пятерка-зеро-во– семь-зеро-двойка-девятка, транспортное средство белый грузовик-фургон, особых примет нет, как поняли.

– Понял вас, Папа, мы в четырех кликах севернее указанной вами точки. Приступаю.

– Мы дадим картинку с Юниформ-Виски, как только вы прибудете в район. Конец связи.

Вертолет чуть клюнул носом, увеличивая скорость, наклонился, меняя траекторию.

– Джентльмены, говорит ваш капитан, – обратился первый пилот к морским пехотинцам на борту, – сейчас мы проверим одну машину, которую нам выдадут с беспилотника, после чего пойдем на базу на дозаправку. Массу впечатлений, как приятных, так и не совсем приятных, я вам гарантирую…

Первый пилот тоже хлебнул, два года над Афганистаном в составе особого морского эскадрона гарантировали массу острых впечатлений. Он высаживал морпехов на острые гребни Парачинарского хребта и забирал их оттуда, довелось ему летать и над Салангом. Каждый раз, когда предстояла работенка – морские пехотинцы, многим из которых не было и двадцати пяти, кричали свои воинственные кричалки и кличи, чтобы заглушить голос страха, поселившегося навеки в их душах. Но здесь он не услышал ни единого возгласа, ни единого клича в системе внутренней связи в вертолете. Люди просто готовились выполнять свою работу.

Фургон они обнаружили почти сразу, Предатор вывел их точно на него, и сразу стало понятно, почему он привлек к себе такое внимание. Это была глушь, техасская прерия, и белый фургон здесь, а судя по тому, как уверенно он идет – возможно, полноприводный, был совершенно неуместен, он бросался в глаза.

Вот тут у морских пехотинцев начались проблемы. Вертолет был не полицейский, не было ни раскраски, ни громкоговорителя, и непонятно было, как донести до водителя информацию о том, что они хотят, чтобы он остановился. В Ираке или Афганистане такая проблема решалась просто – пулеметной очередью перед капотом. Но это был не Ирак и не Афганистан. Это были Соединенные Штаты Америки…

Летчик пристроился за фургоном, примерно сотней футов выше, выдерживая его скорость. Фургон шел достаточно ходко.

– Взять на прицел, – скомандовал капитан Уиндроу, и снайпер группы, первый сержант Барри Оливер, тотчас улегся в проеме десантного отсека, в то время как его напарник, уорент-офицер Мигель Кавальо, приготовился его страховать. Перекрестье прицела Барретт-107 замерло на белой крыше фургона там, где должен был находиться водитель.

– Держу, сэр.

– Папа, это Отель-одиннадцать, мы видим цель. Цель, белый фургон марки «Рам»[14], новый, с низкой крышей, двигается по направлению к Фредериксбургу.

– Отель-одиннадцать, мы наблюдаем за вами.

– Сэр, прошу санкции дать очередь перед капотом. Мы не можем его иначе остановить, сэр!

– Отрицательно, Отель, попробуйте сесть на дорогу где-то перед ним и проведите досмотр, как поняли, прием!

– Вас поняли, сэр, конец связи!

– Сэр, один из них смотрит на нас! – доложил Оливер, – передний пассажир высунул руку и поправил зеркало заднего вида так, чтобы смотреть на нас! Сэр!

Вертолет ускорился.

– Сэр, цель потеряна. Контакта с целью нет.

– Вставай, Барри, – скомандовал капитан, – внимание всем! Сейчас мы попробуем сесть на дорогу перед ними. Всем предельное внимание, мне кажется, что это они и есть. Быть готовыми открыть огонь на поражение!

– Рико, вертолет!

– Где! Над нами, они сели нам на хвост! Карамба!

– Заткнись, Мануэль, веди машину, как вел!

Салинас занервничал, хотя с виду был совершенно спокоен. Он знал, как быстро может развернуться ФБР – но по его прикидкам они уже должны были выскочить из зоны поисков, тем более что машины они сменили, эта – куплена, точнее, взята в лизинг на подставную фирму, но с виду все законно. Черт, он точно знал, сколько у полиции есть вертолетов и где они будут выставлять блокпосты на дорогах, они уже должны были проскочить. Как же они сумели их найти?!

Он высунул руку в окно, чтобы поправить зеркало. Вертолет, зависший над ними, был американским, морским, светло-серого цвета – мексиканский спецназ чаще всего пользуется более вместительными русскими Ми-17. Бортовых пулеметов он не увидел – но скорее всего в вертолете есть боевая группа.

– Рожелио, сколько зарядов у нас осталось?

– Два заряда, эль-команданте!

– Будь готов! Ты бьешь первым! После этого тормозим, все из машины и продолжать огонь! Всем огонь – по пилотской кабине, но самое главное – по двигателям. Если вертолет взлетит – он нас уничтожит!

– А я…

Командир группы уничтожающим взглядом посмотрел на ублюдка по имени Альфредо Бентес, мелкого бандита, ввязавшегося в по-настоящему мужские игры. Если бы он мог, он бы прострелил этому ублюдку башку и выбросил на дорогу – но нельзя.

– Дайте ему что-нибудь. Бей куда все бьют, amigo, и делай то, что делают все. Понял?

– Я не подведу! Клянусь!

– Мануэль! Увеличивай скорость! Насколько можешь!

– Да, команданте…

Вертолет садился на дорогу, поднимая лопастями целую тучу пыли – вот в этом просчитались и пилот, и командир огневой группы на борту. Пыль – как завеса, через нее ни хрена не видно. Правда, и противнику плохо видно вертолет – но это частности.

– Десять секунд!

Вертолет, покачиваясь, шел вниз, шасси почти коснулось земли.

– Сэр, они… – предупредительно крикнул кто-то.

Несмотря на пыль, Рожелио прицелился точно – серое копье гранаты скользнуло над дорогой и лопнуло, воткнувшись в моторный отсек вертолета.

Морских пехотинцев, уже готовящихся десантироваться, тряхнуло, подбросило, вертолет был на высоте футов пять над землей, не больше. Сержант Барри Оливер, уже приготовившийся прыгать, находился у самой двери, его жигануло осколками и бросило в открытый проем десантного отсека. Вцепившись в винтовку как истинный снайпер – снайпер всегда бережет сначала свое оружие, только потом самого себя, – он плюхнулся на землю, падение его оглушило, в облаке пыли он видел опасность, совсем рядом от его ног в дорожную пыль хрястнулся вертолет, что-то горело. В облаке пыли он увидел, как в четырех футах от его лица хлещут по воздуху огромные лопасти, каждая из которых могла одним ударом разорвать его пополам – и он начал перекатываться, по-прежнему прижимая к себе свое оружие, и после нескольких перекатов куда-то свалился. Видно ни хрена не было, по вертолету уже стреляли, и что-то горело.

– Стой! Тормози и боком! Огонь!

Сам командир группы поднял свой автомат и ударил по вертолету, даже не по вертолету, по тени в пыли через лобовое стекло «Рама», мгновенно покрывшееся дырами и белыми трещинами, он бил непрерывной очередью, потому что сейчас гораздо важнее количество пуль в секунду, а не точность. Еще один боевик додумался совсем до безумного – он ударил из пулемета М60 по цели, просунув ствол между сиденьями и паля в тесном, закрытом пространстве фургона длинной очередью через лобовое стекло. Что-то вскрикнул Мануэль, а потом этот звук пропал, в голове ничего не было, кроме обезумевшего отбойного молотка, вскрывающего череп, чтобы добраться, наконец, до мозга. Машина шла юзом, неуправляемая – но шла все тише и тише, Мануэль бросил руль, он давил на тормоз, закрывал оба уха руками, и что-то дико орал, дышать было нечем из-за пороховых газов. Наконец, машина остановилась, эль-команданте Салинас, оглохший, с обожженным пламенем пулемета лицом, на ощупь открыл дверь и попытался вывалиться наружу, в пыль, куда угодно, только подальше от этого озверевшего, сошедшего с ума молотка. Ручка двери легко поддалась, он вывалился наружу, его автомат висел на груди с пустым магазином. Держась за верх дверцы, не понимая, где он и что он, он попытался сделать шаг, но в этот момент дверь вэна ударила его с силой идущего на полном ходу тепловоза, и свет в глазах бывшего полицейского мексиканской федеральной полиции померк в ослепительно яркой вспышке. Как старый телевизор выключаешь – изображение моментально превращается в яркую точку в середине экрана. Потом гаснет и она.

Сержант, понимая, что времени у него несколько секунд, не больше, выставил тяжеленную винтовку на сошки, зажал приклад и, особо не целясь, открыл огонь, примерно прикидывая, где может быть машина. Он стрелял так, как никогда не стрелял из этой винтовки. Раз за разом он посылал пули калибра 0,50 дюйма в смутный силуэт машины, в лобовое стекло, в распахнувшуюся дверь, в мерцающие в салоне машины вспышки – в пыли они отлично были видны как вспышки фонаря, примерно прикидывая, чтобы прошить этими большими, тяжелыми и быстрыми пулями салон машины насквозь, чтобы никого не осталось в живых. От вертолета длинной очередью ударил пулемет, он знал пулемет Кавальо, потому что именно он всегда прикрывал его. Это значило, что в вертолете остались выжившие…

– А-ха!!! – заорал сержант, хватая ртом наполненный пылью, пороховыми газами и острым запахом бензина воздух…

Он не знал и не хотел знать тех, кто его спасал, он вообще не хотел ничего знать, он просто хотел больше не бояться. Он, Альфредо Бентес, был вовсе не злым человеком, просто он родился в Сьюдад-Хуаресе. Знаете, что такое Сьюдад-Хуарес? Это город на самой границе, большой, сильно разросшийся – за последние пятьдесят лет в несколько раз – и уродливый. Этот город всегда жил за счет своего северного соседа, но никогда эта зависимость не была столь сильной, как в последнее время. Когда-то давно, когда здесь занимались контрабандой виски, а не кокаина, Сьюдад-Хуарес был небольшим, нищим, грязным городком приграничья. Во время сухого закона он жил тем, что парням с соседнего берега для того, чтобы выпить, нужно было просто перебраться на другой берег реки. Тогда, в те благословенные времена, когда пограничники и таможенники ездили на лошадях и могли быть вооружены только пистолетом-пулеметом Томпсона, на реке Рио-Гранде была куча лодок, и американские парни переправлялись на другой берег по ночам, чтобы хватить пару стаканчиков прямо на том берегу, загрузить несколько ящиков виски для себя и на продажу – и тронуться в обратный путь. А в остальном это был маленький городишко, сюда приезжали фермеры с округи, которые выращивали скот на продажу, свой и ворованный в Техасе, здесь были пекарни, шили одежду, перегоняли машины с той стороны границы, были еще какие-то промыслы. Но все это и близко не было похоже на огромные микеладорес (макиладорес), которые здесь возвели янки.

История микеладорес начинается в шестидесятых, когда американцы начали выводить производство за границу, но еще не открыли Китай. Вот тут-то и начали появляться в соседней стране огромные бетонные коробки заводов, разоряющие собственную мелкую промышленность и выпивающие все соки из местных. За двадцать лет пейзаж мексиканского севера изменился до неузнаваемости, но это была еще не катастрофа. Катастрофа наступила потом, через поколение.

Альфредо Бентес вырос в районе, где жили рабочие с одной из микеладорес, грязном, кишащем крысами и насквозь преступном. Надо было объединяться, потому что рядом были еще более страшные барриос. Барриос – это были трущобы, там жили те, кто нигде не работал и занимался преступным промыслом. Это была последняя ступенька в ад, а их район был ступенькой предпоследней. Те, кто жил в барриос, ненавидели их – ненавидели за то, что их матери и отцы имели хоть какую-то, но постоянную работу и на их столе был свой кусок хлеба постоянно, хоть жили и небогато, но все же жили. Почему-то жители барриос ненавидели их намного сильнее, чем они ненавидели богатых, у которых тоже был в городе собственный район, огороженный стеной, с колючей проволокой и вооруженными автоматами охранниками. Видимо, дело было в том, что богатые представлялись этакими неземными, не местными существами, которые живут на какой-то другой, огороженной забором с колючей проволокой планете. А вот их район никто не огородил колючей проволокой, да и полицейские здесь появлялись только тогда, когда надо было задержать кого-то или устроить засаду на наркоторговцев – район через дорогу перешел и делай что хочешь.

И переходили. И делали. Почти каждый день.

В девять лет старший брат привел Альфредо в банду – это была не только банда, но и что-то вроде отрядов самообороны тех, кто стоит на предпоследней ступеньке социальной лестницы, от тех, кто стоит на последней. Принимать его – то есть избивать до полусмерти – его не стали, просто предупредили, что за предательство – смерть. Сначала он был просто наблюдателем – сидел на крыше и смотрел, не пытаются ли люди из барриос пересечь разделительную черту, между кварталами которой была дорога. И у той и у другой стороны было оружие – пистолеты, ружья, даже автоматы, но шли они в ход редко. Были и охотничьи ружья с оптикой, наблюдателей можно было снять, но, по негласному уговору, этого не делали, до определенного возраста не убивали, если только случайно. Потом Альфредо приобрел первый пистолет и стал солдатом на разборках. В пятнадцать лет он совершил первое убийство – это было поздно, он знал пацана, который начал убивать в двенадцать, и к четырнадцати – возрасту уголовной ответственности – на нем было больше тридцати трупов. В пятнадцать его убили.

Зетас в те времена уже были, они были и до этого, но за Сьюдад-Хуарес, как за один из приграничных городов, шла долгая и тяжелая война, с кровью, с расстрелянными машинами, с отрезанными руками, ногами, головами, членами. Удивительно – но в отличие от американцев, которые, смотря на все это, воспринимали мексиканскую организованную преступность как сборище исчадий ада – мексиканцы относились к ней совсем по-другому. Для них что Зетас, что картель Хуарес, что другие – все были просто силой, иногда злой, иногда жестокой – но понятной силой. Их считали своими, они не были отторгнуты от общества. Просто в жизни были некоторые правила, которые следовало выполнять, и если ты их не выполняешь – бах! И все. Это в лучшем случае – бах. Эти правила были для всех – для толкачей, для пилотов самолетов, для менял долларов, для профессиональных убийц. Если ты их не выполняешь – тебя убьют. Если ты их выполняешь – тебя все равно убьют, потому что мало кто долго живет в этом бизнесе. Это был бизнес, просто бизнес, в котором тебя рано или поздно убьют. Чтобы было понятнее… скажем, человек в среднем живет от шестидесяти до семидесяти лет. Если он умирает в шестьдесят пять – люди погорюют, но все равно подсознательно будут воспринимать это нормально, потому что мы все когда-нибудь умрем. Так и тут. Только тут мало кто доживал до сорока лет.

Конечно, Альфредо был и в Raza, черт, каждый нормальный пацан из их квартала был в Raza. Для того чтобы понять почему – надо видеть и знать, как гринго, проклятые белые парни, относятся к мексиканцам. Мексиканская женщина для них – это либо поломойка в их доме, либо грязная шлюха, готовая отдаться за несколько песет. Мексиканский мужчина – это дешевая рабочая сила, спик, мокроспинник, которого можно нанять на самую грязную работу, не платить за него налогов, а потом пинком прогнать вон, не расплатившись. Или преступник, которого надо поджарить на электрическом стуле.

Этот проклятый визит в Техас – черт, это был просто деловой визит, они этого не хотели. Они не хотели стрелять, они не хотели убивать брата того парня, который устроил бойню – они просто хотели выполнить задание, которое дали им старшие, и сделать Техасу ручкой. Они взяли пистолеты просто потому, что в Техасе сейчас много лихих людей, в том числе исполнителей картеля Синалоа, и невооруженным нельзя находиться нигде и ни при каких обстоятельствах. Он знал нескольких парней… два года назад они веселились на дискотеке, и к нему подкатилась телка. Они потанцевали вместе сальсу и пошли к ней, а парни остались. Потом выяснилось, что это не телка, а трансвестит, Альфредо не любил таких вещей – съездил этому пару раз по морде и ушел. А потом выяснилось, что этот транс его спас – когда он подъехал обратно к дискотеке, там уже было не протолкнуться от полиции, мигалки, сирены, тени на стенах, гильзы на асфальте с картонкой с цифрой у каждой. Исполнители Синалоа подъехали и открыли по веселящимся шквальный автоматный огонь, если бы Альфредо остался с друзьями – то и его бы сейчас либо на носилках грузили в машину «Скорой помощи», либо в черном пластиковом мешке – в труповозку.

Чертов ублюдок Кот, в какое дело он их втравил.

Альфредо боялся. Нет, не полицейских, полицейские – это известное зло. Как никого другого он боялся того ублюдка с автоматом Калашникова. Господи, он же совершенно чокнутый! Хуже, чем любой пистолеро из Синалоа. Никогда Альфредо не видел таких глаз, как у этого парня, когда они перешли границу, тот псих за рулем, а он связанный и в багажнике – парень сдался. Точно псих, законченный.

Полицейские и агенты ФБР относились к нему без должного уважения – но это еще можно было терпеть. Один из депьюти здорово двинул его, но шериф прикрикнул на него, и депьюти прекратил. Единственное давление, которое на него оказывалось – полицейские повесили перед решеткой камеры, где он содержался, плакат с изображением электрического стула и надписью «Слабопрожаренный или с хрустящей корочкой?». Его молча кормили, молча охраняли – и вообще все делали молча.

Когда за ним пришли – он испытал дикое чувство восторга, такое – какое не испытывал никогда в жизни. В бедняцких кварталах вообще все держится на взаимопомощи – один за всех и все за одного, и не помочь своему просто невозможно, если ты не поможешь своему – тебя будет презирать потом весь квартал, ты станешь изгоем, чужим, лишним, за тебя никто не вступится, и рано или поздно тебя убьют. Помощь всегда имела свои пределы. Например, еще в восьмидесятых годах, если копы являлись в их квартал, хватали кого-то и волокли в тюрьму – все это воспринималось с типичным бедняцким смирением, точно так же, как воспринимается гроза с градом или смерть новорожденного, которому некому помочь. Потом границы расширились – и в новом тысячелетии, когда полицейские приезжали в квартал, начинался уличный бой, порой с применением гранатометов.

Но никто и никогда не смел посягнуть на гринго. Никто и никогда не приезжал из Мексики, чтобы убивать гринго у них дома. Старались не устраивать разборки в США, и даже те из боевиков, которые были не мексиканцами, а детьми мексиканских эмигрантов из США, пользовались в бандах большим уважением, даже начиная рядовыми пистолерос. Один умный человек[15] назвал это «синдром дворняжек», это когда человек чувствует себя перед гринго дворняжками, когда он чувствует, что он хуже, слабее гринго, что гринго, если захотят – могут решать его судьбу и вообще могут делать с ним все, что сочтут нужным. Гринго для многих были живым правосудием, никто и не думал противостоять им, и сообщения о казнях мексиканцев в Техасе все воспринимали с тем же самым смирением – нельзя было посягать на гринго. Точно так же бы восприняли и сообщение о его казни – но, видимо, правила игры опять изменились, и гринго уже не были полубогами. Они были обычными людьми, которые самым обычным образом умирали от пуль.

И все тут.

Так получилось, что когда за ним пришли – его никто не охранял. В камерах было три человека, все трое мексиканцы, с одним из них Альфредо перемолвился парой слов и узнал, что тот попал сюда за угоны, а вот второй отказался разговаривать наотрез. Человек в полицейской форме и с автоматом спустился вниз, Альфредо отпрянул от решетки, думая, что пришла его смерть – но этот человек сказал: «Привет!» и начертил пальцем в воздухе букву Z – зетас! Потом он достал пистолет, дважды выстрелил по замку – и Альфредо обрел свободу.

Вверху, в самом полицейском участке пахло порохом, гарью, на спине лежал коп и смешно открывал и закрывал наполненный кровью рот. К тому же он был мексиканцем – мексиканец, который стал копом, уже не совсем мексиканец. Альфредо от злости пнул его, а тот, кто спускался вниз его освобождать – выстрелил в полицейского и убил его. Тут был еще какой-то сеньор в костюме и белой рубашке, Альфредо почему-то его испугался, испугался его пристального, недоброго взгляда. Они было пошли к выходу – и тут на улице стали палить так, что Альфредо испугался – а потом ворвался какой-то тип с автоматом и заорал, что надо сваливать…

Видимо, святой Лоренцо[16] сегодня был на их стороне. Он вместе с этим сеньором в белой рубашке ехал во второй машине, когда началась стрельба, а потом первая машина что-то снесла и остановилась. Сеньор в белой рубашке выходил, потом у первой машины было два выстрела – и те, кто ехал в головной машине, перешли в их машину, отчего ехать стало тесно. Потом они поехали дальше, даже мигалку включили.

Потом они на какой-то стоянке пересели в большой белый микроавтобус с глухими боковинами кузова, так что из окон ничего не было видно. Хоть вэн и был очень большой, все равно было тесно, тем более что сидеть было не на чем. Так они ехали еще какое-то время, Альфредо уже привык к мысли о том, что он спасен, что он вернется к себе в родной город, в Мексику… возможно, там придется какое-то время прятаться, скрываться, но все равно он будет жив и на свободе. А может быть, он даже станет известным человеком, тем, кому довелось побывать в лапах у гринго и все равно обрести свободу. Да… наверное, так и будет.

Потом он понял, что в звуки, окружающие его – шум мотора, свист ветра, трущегося о боковины кузова, негромкие разговоры его спасителей – вклинился еще один звук, настойчивый, ритмичный, похожий на звук, какой издают барабаны у хорошего ударника. Он не сразу понял, что это такое, но боевики тревожно зашевелились, а потом один крикнул – вертолет! – и Альфредо понял, что у него опять проблемы…

У каждого человека есть предел, точно так же, как есть предел прочности, например, у металла. Если взять железный лом и пытаться его согнуть, то до какого-то определенного предела он остается таким, каким он был – прямым и прочным. Но если это усилие превзойдет этот порог хотя бы на один ньютон – лом согнется, повинуясь силе, станет мягким для приложенной силы, и его потом уже не разогнуть.

Альфредо, пацан из бедняцкого квартала, был довольно сильным человеком – другие в барриос не выживали. Он, не задумываясь, выхватил пистолет и открыл огонь, когда счел это необходимым для спасения собственной жизни. Он посадил в бочку пацана, несколькими годами младше его, и сжег заживо, потому что так приказал ему старший и потому что он сам считал это правильным и допустимым. Он не сломался, когда его допрашивали, и ничего не сказал. Но вот сейчас, когда до свободы, до жизни было всего ничего – и перед ним вдруг явно замаячила угроза все разом потерять – вот сейчас он сломался. Пошел вразнос.

Один из тех, кто его спасал, встал в полный рост с гранатометом на плече в открытом люке, выстрелил – и исходящее серым дымом копье метнулось вперед, туда, где было только большое облако пыли. Кто-то открыл дверь, начал стрелять, и Альфредо увидел, как его отбросило пулей, и что-то ударило по кузову как молотком. Он ничего не видел, он не знал, что происходит – он знал только то, что сидит в тесном и темном кузове фургона, как селедка в банке, ничего не может сделать… и если он не выберется отсюда, то непременно погибнет.

– Выпустите!

Альфредо Бентес вскочил на ноги и, пихаясь ногами, руками, стал пробираться вперед – к двери, к свету, к разбитым вдребезги окнам. Кто-то отпихнулся от него, как от назойливой мухи, по машине снова ударило молотком, а потом пошло что-то вроде града и кто-то закричал, закричал обреченно и жутко, призывая свою mamasito. Он уже почти пробился к боковой двери, когда по машине стукнуло молотком в очередной раз, а потом его ударило по голове. Ударило так, что из глаз посыпались искры, он замер, пытаясь прийти в себя, но искры не гасли, они становились все ярче и больше, как звезды в ночном небе. Когда-то давно он любил выбираться на крышу их нехитрого жилища и, лежа на нагретом за день куске кровельной жести, смотреть на звезды.

А звезды становились все больше и больше. И вот уже в жизни Альфредо Бендеса не осталось больше ничего, кроме этих ослепительно-ярких, живых, нестерпимо бьющих своим светом в глаза звезд…

Запасной магазин никак не поддавался, он был большим и широким, а винтовка тяжелой, и чтобы втолкнуть его в приемник – надо было иметь изрядное хладнокровие и во всяком случае не дрожащие руки. Первому сержанту наконец-то удалось это сделать, магазин встал на свое место, рука передернула затвор, досылая первый патрон в патронник – и в оседающей пыли Оливер снова открыл огонь по машине, поддерживая бьющие в том же направлении пулемет и пару автоматов. Если эти парни столь опасны, что у них есть гранатомет и с его помощью они сбили вертолет, значит, и церемониться с ними нечего.

Он сам не заметил, как выбил все десять – и только когда он нажал на спуск и ничего не произошло, он понял, что этот магазин тоже пуст.

Оставив винтовку в пыли, он достал «Кольт», оглянулся назад. Двое парней – кажется, Брюстер и Карахан, выбрались из вертолета и прикрывали его, направляя автоматы на изрешеченный фургон. От самого фургона исходил почти незаметный дымок, но сержант видел такое не раз и знал, насколько это опасно. Внутри что-то горит – и взорваться машина может в любой момент…

– Олли, ты цел? – окрикнул его Брюстер.

– Да, сэр! А вы?

– Я тоже! Не хочешь проверить, что там с этими ублюдками?

– Нет, сэр!

– Тогда отступай к нам! Прикроешь вертолет, пока мы эвакуируем раненых!

– Да, сэр!

В этот момент фургон взорвался. Это выглядело совсем не как в кино – просто сильный хлопок – и ярко-желтое пламя охватило кузов снизу, одновременно со всех сторон. Вообще-то нужно было принять меры к тушению и спасению выживших. Но ни сержанту, ни кому другому делать этого не хотелось.

Тот же день

Сан-Диего

Южный пригород города Сан-Диего. Здание бывшей текстильной фабрики. Теперь тут ничего не работало, и в соседних зданиях тоже больше не работали, потому что в США теперь вообще многие не работали, а жили на пособие и со своего криминального ремесла. Когда-то давно Сан-Диего был известен прежде всего тем, что это была одна из главных баз седьмого флота США, оперирующего в Тихом океане, сейчас же командиры кораблей не отпускали матросов в увольнительные без личного оружия. Находящийся на самой границе США Сан-Диего стал городом с подавляющим большинством мексиканского населения, городом, через который в США рекой текли наркотики, а в обратную сторону – угнанные машины, запчасти с угнанных машин, оружие и боеприпасы. Этот город был известен и тем, что являлся единственным крупным городом Калифорнии, в котором не было ни одной негритянской банды, он единственный полностью контролировался мексиканскими бандами. За Лос-Анджелес и Сан-Франциско уже несколько лет шла война между негритянскими бандами Bloods и Krips, в которых состояло несколько десятков тысяч боевиков, в значительной части исповедующих агрессивный ислам и человеконенавистнический культ «вуду», и латиноамериканскими бандами – М13, сальвадорской Мара Лаватруча, Дабл Эм, мексиканской мафией – последняя была известна тем, что «крышевала» в местах лишения свободы членов итальянской Cosa Nostra (!!!), не давала их в обиду членам других группировок. В прошлом году в боях с полицией и с другими бандами в Лос-Анджелесе погибли более восьми тысяч человек, а с ноября в Лос-Анджелесе было введено чрезвычайное положение, улицы некоторых районов патрулировались частями Национальной гвардии. В Сан-Диего было относительно спокойно, но это только потому, что город контролировался этнически однородными бандами, имевшими собственный механизм разрешения спорных ситуаций – по негласной договоренности, вооруженные разборки проходили на территории Мексики, благо она была совсем рядом. В городе, несмотря на официально провозглашаемую толерантность, почти не было темнокожих – после нескольких демонстративно жестоких убийств чернокожие покинули город.

В этом промышленном здании было все то же самое, что и в других – все стены были разрисованы «наскальной живописью», демонстрирующей в основном батальные сцены и прославляющей подвиги занимающей здание банды – люди с М4 и автоматами Калашникова, горящие машины, мертвые полицейские. В самом здании давно не было электричества – но оно никому и не было нужно, притащили несколько бочек и соорудили что-то вроде костров, они же и для освещения сгодятся. Меньшую часть здания занимала мебель, в основном кровати и диваны, стащенные со всей округи, на них бандиты отдыхали и слушали музыку. Если негры слушали рэп, то мексиканцы – наркобаллады, это такая мелодичная, исполняемая под гитару музыка, повествующая о героизме бойцов невидимого, но уже пролегшего не через одну страну фронта, что-то вроде тюремного шансона в России. На этих же диванах пользовали девчонок – хуанит, в банде были и девчонки, но в отличие от распространенного мнения проституцией они занимались не для банды, а по своему желанию, собственностью банды не считались и вольны были сами выбирать, с кем спать, если этот кто-то был членом банды. Выбора у них не было только на вступительном испытании, которое заключалось в сеансе группового секса с десятком партнеров по очереди, партнерами были главари банды и наиболее отличившиеся в последних налетах рядовые soldato. Для парней особого испытания при вступлении в банду не было, нужны были как минимум две рекомендации от действующих членов банды или одна, если близкий родственник уже состоит в банде, и решение главаря, но своим новоиспеченный солдат становился только тогда, когда совершал первое убийство.

Тут же был краденый телевизор, работающий от дизель-генератора, и несколько китайских магнитофонов, изрыгающих упомянутые наркобаллады. Здесь же был металлический шкаф с ключами, которые были только у главарей – здесь хранилась часть оружейного запаса банды, в основном обрезы помповых ружей, китайские и румынские «калашниковы», М4 самых разных видов. У многих банд уже были пулеметы, а у некоторых и гранатометы РПГ-7 и М-72. Банды никогда не хранили запас оружия в одном месте, он постоянно пополнялся и распределялся по местам хранения, у редкой банды на одного бандита приходилось меньше чем два ствола. Часть из стволов была в личной собственности членов банды, но большая часть принадлежала банде в целом. Зетас и некоторые другие организации наркотеррористического подполья в последние годы целенаправленно снабжали мексиканские банды оружием, закупаемым оптом и централизованно, в основном через министерства обороны Сальвадора и Эквадора, часть колумбийского INDUMIL, производящего все виды винтовок Galil, в том числе и новейшие ACE – откровенно работала налево. Численность автоматических стволов, нелегально осевших на руках в южных штатах, боялись даже считать, но она была никак не меньше пяти миллионов единиц.

За загородкой, сделанной вручную членами самой банды, находилось что-то вроде гаража, одновременно это был и склад оружия, там же зачастую бывали и наркотики, но сейчас там ничего не было. Сейчас в этом ангаре стоял внедорожник «Порш Кайенн», который угнали вчера в Лос-Анджелесе и уже успели перебить номера, но в Мексику отправить не успели, черный «Шевроле Субербан» – его угнали в Техасе белым и перекрасили, потому что в Мексике предпочитали именно черные «Субербаны», и «Додж Рэм» последней модели со сдвоенной кабиной, уведенный прямо со стоянки дилера. Это были угнанные машины, тут же стояла часть из транспорта, принадлежащего банде, «Шевроле Сильверадо» с двойной кабиной и два тяжелых вэна, один из них полноприводный, а второй – с рекламой фирмы, устанавливающей кондиционеры на борту. Тут же хранилось оружие, которое должны были переправить завтра в Мексику с оказией – пятьсот М4 первых серий, дешевых, пущенных налево со складов национальной гвардии, и десять винтовок Барретт М82А3 гражданской версии, которые в Мексике очень ценились, потому что пробивали насквозь самые тяжелые бронежилеты и могли остановить легкобронированный «Хаммер». Все это хранилось, как и положено, в кофрах и кейсах, потому что за сохранность переправляемого оружия банда отвечала перед Зетас.

Главаря банды пока не было, и за старшего сейчас был некий Луис Гомес двадцати четырех лет от роду, гражданин США и уроженец штата Калифорния, нигде и никогда не работавший, живущий на пособие. В банду его привел брат, погибший в бою с неграми на северной окраине Лос-Анджелеса, а вот сам Луис был удачливее – участвовал в трех больших набегах и остался цел и невредим. Правда, заслуга в этом была не его, а некоего Хулио Вальдеса, двадцати девяти лет, нынешнего главаря банды, который пришел в нее всего два года назад и за год стал ее главарем, убив в поединке предыдущего. В отличие от него, дважды судимого, Хулио Вальдес не только не был судим, но и служил в армии. Вызвавшись добровольцем, он служил в Афганистане, а потом еще два года – частным контрактором, сначала статик-гардом, а потом и прайвит-гардом[17]