Viva Америка Ободников Николай
Лесли наклонил голову и, словно лаком для волос, элегантно побрызгал на нее из баллончика. Его родимое пятно, коричневым островком дополнявшее его сальный чуб, осветилось уже знакомым желтовато-тошнотворным светом.
— Наследие рода — клеймо правительства! — гордо объявил Лесли и залихватски продемонстрировал нам, как на его коже начинают цвести желтоватые жилки.
— М-да… Что теперь? — поинтересовался Фуз, начиная качать бицепс аптечкой. — Заявляю сразу: я против любых противозаконных и аморальных действий.
— Тогда тебе обязательно понравится этот аморальный кусочек государственного заговора! — возбужденно хихикнул Лесли и включил компьютеры. — Это так стимулирует непокорство! Хи!
На мониторах появилось цветное видео, определенно снятое скрытой камерой. На нём была просторная комната, напоминавшая процедурную в больнице. У стен комнаты стояли столы с прозрачными ванночками, заполненными розовато-желтой жидкостью, похожей на «кисель» из чьего-то огромного носа.
Спустя мгновение в комнату зашла миловидная медсестра, катя перед собой двойной бокс с двумя спящими младенцами. Затем медсестра угловато закрыла дверь, встала над детьми и — превратилась трутня.
Козетта в страхе ахнула, а я сжал кулаки и стиснул зубы. К моему недоумению, нас робко приобнял Фуз, и мы с Козеттой немного расслабились.
Взяв одного из младенцев в руки, медсестра-трутень освободила его от пеленок и небрежно положила в заполненную ванночку — с головой. Младенец тотчас задергался и попытался захныкать, но вязкая субстанция остановила его, попав ему в рот и нос. Однако через миг младенец всё же заплакал — глухо и истошно; в жидкости; живой и напуганный. Оценив уровень субстанции в ванночке, медсестра-трутень наклонилась и отрыгнула через мандибулы немного такой же жидкости — прямо на ребенка.
После этого медсестра-трутень вытерлась пеленкой, слегка порвав ее об свои черные зубки на мандибулах, и взялась за второго младенца. Проделав с ним всё то же самое, медсестра-трутень снова стала человеком и вышла, толкая перед собой пустые боксы.
Затем запись пошла на ускоренном воспроизведении, и мы увидели, как ванночки постепенно заполняются всё новыми детьми. А еще чуть позже мы увидели, как медсестра-трутень вынула самых первых младенцев, помогла им избавиться от забившей легкие подозрительной жидкости и унесла их — чтобы их место заняли другие.
Лесли перевел компьютеры в «спящий режим» и маниакально взглянул на нас.
— Так метки получают новорожденные во всех государственных медучреждениях Штатов, — озлобленно произнес он. — Взрослые же получают уколы — под видом вакцинации или оказания первой помощи. В остальном всё зависит от обстоятельств и места.
— Мулунгу… Это не та страна, которой я присягал, — пробормотал Фуз и виновато выпустил меня и Козетту из своих объятий. — Это бесчеловечно, негуманно! Неужели та самая Америка осталась только в нас — в горстке преступников?!
— После увиденного мы точно не преступники, Фуз, — зло произнес я, отходя от компьютеров. — У тебя же есть план, как этих гадов за ушко да на солнышко, а, Лесли?
— Багет мне в зад! Если он есть — я хочу в нём участвовать! — немедленно заявила Козетта.
— Есть-есть, мои молодые и разгневанные мужчины и женщина! — хихикнул Лесли и гаденько потер руки. — На трутней довольно легко ставить маячки — которые и выявили, что «союзные инопланетные организмы» частенько делают прыг-прыг. — И он изобразил скачущего зайца со злодейским взглядом.
— Дай угадаю. В Джеймстаун? — нахмурился я.
— Теперь-то мне это не кажется таким уж необъяснимым, — глубокомысленно изрек Лесли, покосившись на дневники. — Похоже, так у них налажен траффик «нектара», попадающего затем в те самые «богомерзкие бездны». Одним из этих каналов сбыта мы и воспользуемся — чтобы доставить Кохту «Хлопушку»!
— «Хлопушку»? — переспросила Козетта и приготовила фотоаппарат.
— Сюда-а, неугодные, — загадочно позвал Лесли.
Он подошел к висевшим снимкам со спутника, снял их со стены и показал нам маленькую потайную дверцу, оббитую листами железа с заклепками.
— Только не говори, что ведешь нас в параноидальную версию Нарнии, — проворчал я.
— Нет, там будут забитые шифровками жены Синей Бороды, — убежденно сказала Козетта, делая снимок двери.
Лесли вынул откуда-то ключик и, вновь насвистывая «Rosamunde», отпер дверцу. Мы втиснулись за ним следом в крохотную комнатку и одновременно ахнули.
В комнатке лежала настоящая термоядерная боеголовка — бомба, способная уничтожать города, ставить на место зарвавшихся диктаторов и поднимать потенцию у глав государств. На боеголовке гордо красовались герб СССР, несколько нацарапанных партий «крестиков-ноликов» и лаконичная надпись на русском: «Сделано в Китае».
— «Хлопушка»! — радостно представил нам Лесли боеголовку.
Фуз зачарованно подошел к «Хлопушке», опустился перед ней на колени и с немым изумлением коснулся ее. Затем он испуганно вскочил и, закрывая руками пах, лихорадочно отпрыгнул от боеголовки.
— Она освинцована? — напряженно спросил Фуз.
— Освинцована и боеспособна, — успокаивающе хихикнул Лесли.
— Я не позволю тебе, преступник, взорвать гражданских! — строго заявил Фуз, беспомощно ища на поясе утерянный пистолет. — Я… Сколько в том месте людей? Только не этих трутней и не военных!
— Сам-то как думаешь, Тапиока? — жизнерадостно спросил Лесли в ответ. — Сколько может быть обычных людей в истоке могущества США?
— Ну… наверное, ни одного, — неохотно признал Фуз и еще раз с дрожью погладил боеголовку.
— Вот именно: ни одного! — обличающе воскликнул Лесли. — К тому же, Тапиока, не забывай: «Хлопушка» будет сдетонирована не на территории Штатов, а во внеземном логове их главного засекреченного фурункула — Кохта.
Фуз на мгновение замялся, но затем всё же удовлетворенно хмыкнул.
— Я согласен, — твердо произнес я и горячо пояснил: — Я согласен, потому что не хочу обрекать своих будущих детей на посмертное ублажение этого инопланетного ублюдка! Я, божья роса мне в глаза, согласен на это, потому что не хочу, чтобы те, кого я помню и любил, продолжали где-то там корячиться, пока Кохт жует табак и получает то, ради чего он всё это затеял!
— Я тоже в деле, Лесли! — задорно сообщила Козетта, начиная фотографировать боеголовку. — Только я, помимо вот этих слезливых соплей, что сейчас выдал Алекс, хочу получить свою сенсацию! А еще я категорически против сверхурочной недожизни после смерти!
— А я… а я хочу очистить свое доброе имя! — неуклюже вклинился Фуз. — А еще я хочу судить Кохта и всех его покровителей! Ну, и еще я бы хотел облагородить свой послужной список!..
— Тогда добро пожаловать! — радостно хихикнул Лесли. — Месть, сенсация, доброе имя и будущее — вот стимулы нашей победы! Помните о них, когда будем вбивать «Хлопушку» в обцелованный спецслужбами зад Кохта!
— Хах! Хорошие вы люди, американцы! — с облегчением рассмеялся я и поинтересовался: — Что теперь, Лесли? Мы — завербованы, «Хлопушка» — есть. Что дальше?
— Пока идет синтез нашего «аспирина» от трутней — отдыхаем и принимаем пищу, — с готовностью ответил Лесли. — За мной, отщепенцы общества! Пора немного повысить нашу готовность досаждать правительству!
Мы вышли из комнатки с «Хлопушкой», и Лесли подвел нас к одному из пузатых холодильников. Открыв его дверцу, Лесли довольно показал нам, что холодильник был туго забит разноцветными бутылками с алкоголем и разнообразными закусками.
— А фруктов не найдется? — поинтересовался Фуз тоном замшевшего сноба.
— Здесь как в Греции — есть всё! — И Лесли широким жестом махнул нам: — Смелей, враги инопланетного империализма!
Мы с Фузом стали несдержанно распахивать холодильники, тогда как Козетта голодно принялась фотографировать их содержимое. В холодильниках действительно было практически всё: от ледяной голландской водки и толстеньких баварских колбасок до русского кваса с хреном и воздушных французских пирожных.
— О-ля-ля! — мурлыкнула Козетта. — Лесли, откуда такие деликатесы? Только не говори, что всё это ты приготовил, чтобы соблазнить нас. Хох-хо! Я-то, конечно, не такая, но Алекс с Тапиокой явно давненько подсели на еду!
Я укоризненно взглянул на нее, а Фузом обрадованно продемонстрировал ей объемистые бицепсы.
— Я планировал в одиночку доставить «Хлопушку» в конечный пункт перемещения трутней, — признался Лесли и смущенно покрутил чуб.
— А, так это твой последний ужин, — сообразила Козетта, наблюдая за тем, как Фуз тащит в середину склада раздвижной стол с барными стульями.
— Ну да.
— Он бы околел, — заметил я, на мгновение оторвавшись от изучения этикеток.
— Нет, он бы впал в кому, — поправила меня Козетта и, забросив фотоаппарат на плечо, подошла к соседнему холодильнику.
— Суицидальная миссия во славу собственных убеждений, — задумчиво пробасил Фуз и проверил стул в руках на прочность. — Кстати, а почему именно «Хлопушка»?
Лесли достал из шкафчика над раковиной тарелки и пожал плечами:
— Потому что она делает «хлоп». Хих!
— Что ж, а сейчас «хлоп» сделаем мы, — с предвкушением произнес я и понес первые бутылки на стол.
Бутылки празднично звякнули.
Глава 11
Заходят как-то в бар понедельник, похмелье и русский…
Насухо вытеревшись одноразовыми полотенцами, я оделся и вышел из ванной комнаты к остальным — отдохнувший и посвежевший.
— Зараза, а ведь даже такую простоту — принять душ, чтобы отдохнуть, — американцы себе приписали, — пробурчал я, подходя к наспех накрытому столу посреди склада.
Ожидавшие меня Козетта, Фуз и Лесли выглядели подозрительно голодными и злыми. Даже их полные тарелки, казалось, проклинали меня и мою медлительность.
— Чего? — спросил я, присаживаясь. — В большой семье клювом не щелкай, верно? Так что надо было кушать, а не ждать! — подытожил я. — Или что, у горькой беды нет сладкой еды?
— Я, конечно, эти ваши русские перлы запишу, Алекс… Но что ты там так долго делал, м-м? — ревниво прищурилась Козетта. — Учти: я не одобряю трату сил впустую! — И она показала вполне определенный жест кулачком, привычный холостякам и подросткам.
— Ах да, это-то я и позабыл! — И я карикатурно изобразил готовность вернуться обратно в душ. — Таким жестом будешь на дороге голосовать, Кози! А сейчас — не мешай мне заморить червячка!
— Ржаной Алекс! Твой тост — первый! — вдруг оповестил меня Лесли, радостно барабаня пальцами по столу.
— Да вы издеваетесь?! — искренне удивился я. — А почему мой-то?
— Ты же русский, — прогудел Фуз и несколько обиженно добавил: — Мне вот они только помолчать предложили.
— Ла-а-адно, — с неохотой протянул я и принялся нагружать себе еду.
Пока мы по-очереди ходили в душ и освежались, а наша одежда проветривалась за окном ванной, Козетта умело использовала газовую горелку Лесли, чтобы разогреть всё то, что мы до этого жадно натаскали на стол.
В итоге перед нами были: консервированные камчатские крабы, примятые калиссонами чизбургеры, начос с соусом из сливок и сырной стружки, голландская маринованная селедка, головка пажского сыра, перетертый хрен с лимоном, ленточки копченых свиных ушей, соус моле из ста ингредиентов, внушительное ассорти из подрумяненных горелкой колбасок, квашеная капуста с брусникой, прохладные фрукты в вазочке, венский шницель с петрушкой, аппетитная «маленькая француженка»[43], шанхайские пельмени, невесть откуда взявшееся печенье на огуречном рассоле и многое другое, включая сладости, десерты и освежающие напитки.
Всё это изобилие, не первый день томившееся у Лесли в холодильниках, было любовно выложено Козеттой в башни и пищевые крепости. И пускай некоторые блюда были рассчитаны лишь на одного — мы всё равно были в гастрономическом восхищении.
Помимо этого, каждый из нас подобрал себе алкоголь по вкусу и флагу: Лесли — классический немецкий шнапс, Козетта — красное сухое вино из Франции, Фуз — редчайшее банановое пиво с родины, а я — привычную водку из России.
По-товарищески взяв покрытую инеем бутылку, я стал наполнять свою рюмку. Водка, обласканная минусовой температурой, полилась замедленно и тягуче. Рюмка сразу же запотела и покрылась испариной, словно от восторга. Довольно поежившись, я встал с ней и глубокомысленно посмотрел на налитую водку. Водка была чистейшей, безмятежной и спокойной — от нее веяло льдом русских зим и духом заснеженных просторов русских глубинок.
Фуз бодро вскочил за мной следом, сделал два приседания, едва не ударившись подбородком об закуски, вскинул свой бокал янтарного пива и выжидательно замер, как собачка на учениях. Лесли хихикнул и тоже поднялся, аккуратно держа вытянутую рюмочку со шнапсом двумя пальцами. Только Козетта вредно осталась на своем месте с полным бокалом вина, явно пользуясь положением единственной дамы.
И дубоватый Фуз, и помешанный на заговорах Лесли, и язвительная Козетта — все они, к моему недоумению, ожидали от меня какой-то русско-народной застольной мудрости.
Хмыкнув, я с чувством сказал:
— Будем! — и залпом выпил.
Ледяной водочный комок обжигающе скользнул по моему пищеводу в пустой желудок. Я удовлетворенно крякнул, сел обратно, взял горсть квашенной капусты и со скрипучим хрустом закусил. Мир сразу же стал чуточку душевней, а нервная система — признательней.
— О-ля-ля! «Краткость — сестра таланта»[44], да, Алекс? — ехидно поинтересовалась Козетта, делая элегантный глоток вина. — Видимо, в школе ты прогуливал обязательный русско-застольный, м-м?
Только Лесли был доволен — он бодро выпил и радостно сел на свое место, — тогда как Фуз беспомощно посмотрел сначала на него, а потом на морщившуюся Козетту.
— Я думал, русские — мастера говорить тосты! — растерянно протянул Фуз.
— Только когда мы сами этого хотим, — отмахнулся я, смакуя оставшееся после водки и капусты послевкусие. — Хочешь развлечений, Фуз? Тогда можешь продемонстрировать свой чрезвычайно опасный и сложнейший трюк с кукурузными палочками и ноздрями, который ты так усердно рекламировал на допросе! Что, нет? Так и думал.
Смутившись, Фуз могучим залпом осушил свой бокал пива, гулко сел и тоже принялся за еду.
Следующие несколько минут мы в молчании чавкали, хрустели, отдувались, наливали еще, прели от выпитого и одобрительно мычали. Спустя какое-то время по нашим лицам разлилось сытое и глуповатое блаженство, помноженное нашими усилиями на крепость употребляемого алкоголя. Даже Фуз, старательно избегавший мясного и мучного, выглядел довольным.
Неожиданно благодушную тишину нарушил икнувший Лесли: он вынул откуда-то дневники и со злобным хихиканьем потряс ими над своей вспотевшей залысиной.
— Вот подлинная история «страны — величайшего эксперимента»! — обвиняюще воскликнул он, убирая дневники обратно. — «Град на холме» — просто инкубатор для «союзных инопланетных организмов»! И какое теперь будет оправдание для американского экспансионизма?!
— А никакого! — усмехнулся я, пытаясь поддеть вилкой брусничку. — Его-то и раньше никогда не было!
— «Отрицание американской исключительности означает по сути отрицание сердца и души этого народа»[45], — напыщенно процитировал Фуз, помахивая мясом краба. — Третий Рим, Мулунгу мне в зад!
— Эй! «В зад» — моя фразочка, Тапиока! — недовольно одернула его Козетта. — А со своими фразочками делай что хочешь — хоть на туалетной бумаге издавай! И людям приятно, и тебе критика!
— А забавно: оказывается, всё-таки не боженька в итоге благословил Америку, — заметил я и зачем-то кивнул бутылке водки, словно ища ее солидарности.
— М-м-м! — одобрительно промычал Лесли, набивая полный рот свиных ушей.
— Интересно, а с остальными странами тоже так?.. — вдруг шепотом спросил Фуз и испуганно вытаращил полупьяные глаза.
— Только не с Россией! — сурово отрезал я, а заодно так же сурово отрезал себе сыра.
— И не с Францией! — возмущенно фыркнула Козетта, попав кусочком калиссона Фузу на лысину.
— Фатерлянд выше этого! — оскорбленно взвизгнул Лесли и гордо вскинул подбородок, измазанный в жире от колбасок.
Фуз задумался, так же задумчиво откусил от яблока и сочно прочавкал:
— Да уж… мнм… за Россию… хрм… никто бы и не взялся — даже этот Кохт.
— А может, он просто привереда, предпочитающий определенный сорт людей, а? — иронично предположил я, слегка задетый замечанием Фуза. — Да у него от русских, уверен, зад жжет и слипается!
— О-ля-ля! Да от русских у всего мира зад жжет и слипается! — звонко рассмеялась Козетта и игриво бросила в меня шкурку от лимона.
— «И нет истории темней, страшней, безумней, чем история России»[46], — многозначительно добавил Лесли на русском языке с едва заметным акцентом.
Козетта и Фуз согласно закивали.
— Да вы издеваетесь, что ли?! — возмутился я, поперхнувшись водкой. — Божья роса мне в глаза! Вы что, все поголовно изучали русский язык?! Ладно, посмотрим, проходили ли вы это! — И я с чувством продекламировал свою любимую эпиграмму Лермонтова.
- Стыдить лжеца, шутить над дураком
- И спорить с женщиной — все то же,
- Что черпать воду решетом:
- От сих троих избавь нас, Боже!..[47]
— Ха! Как раз про вас! — весело захохотал я, победно поглядывая на остальных.
— Алекс, а угости нас еще каким-нибудь стихотворением на русском, а? — настырно попросила Козетта. — В России ведь даже медведи изучали классиков! А ты-то уж точно своих косолапых собратьев на полступени по развитию обгоняешь!
— Спасибо, — процедил я, торопливо придумывая ответную колкость.
— Это верно, культура России богата на литературные самородки мирового масштаба, — неожиданно поддержал Лесли Козетту. — Ржаной Алекс! Крупица одного из этих самородков будет как нельзя кстати для отверженных и угнетенных правительством! Хих-хи!
— Многие агенты легкомысленно пренебрегали курсом «Русская классика как основной признак населения России» — но только не я! — с готовностью заявил Фуз, тихонько качая кегом из-под пива кисти.
Я хотел было отказаться, но гордость за Отчизну и водка легко сломили мое сопротивление.
— Хорошо. Вот одно, — произнес я и откашлялся.
- Гой ты, Русь, моя родная,
- Хаты — в ризах образа…
- Не видать конца и края —
- Только синь сосет глаза.
- Как захожий богомолец,
- Я смотрю твои поля.
- А у низеньких околиц
- Звонно чахнут тополя.
- Пахнет яблоком и медом
- По церквам твой кроткий Спас.
- И гудит за корогодом
- На лугах веселый пляс.
- Побегу по мятой стежке
- На приволь зеленых лех,
- Мне навстречу, как сережки,
- Прозвенит девичий смех.
- Если крикнет рать святая:
- «Кинь ты Русь, живи в раю!»
- Я скажу: «Не надо рая,
- Дайте родину мою».[48]
Я выдохнул и удивленно обнаружил, что расчувствовался.
— Не бывать Кохту на Руси, — шепотом сказал я и налил себе еще.
— Хорош стих! И прочитал красиво — с надрывом! — радостно хихикнул Лесли. — Даже футболку на себе чуть не порвал! Хих!
— Пф! — пренебрежительно скривилась Козетта и с вызовом объявила: — А теперь, господа, мой ответ уроженцу снегов и коррупции! — И она, вскочив, начала без предупреждения что-то декламировать.
Это было какое-то стихотворение на французском, и от этого Козетта и ее родной язык были еще восхитительней. Читала Козетта с дрожью — влюбленно, позабыв себя, восторженно. В какой-то момент в ее радужно-зеленых глазах вспыхнули искорки слез, и я почувствовал, как безнадежно погружаюсь в эти два изумрудных пруда, страстно надеясь сгинуть в их пронзительных водах. Неожиданно в чтении Козетты послышались тревожные метания, исцеляющая боль и раскаленная слезами надежда. И она, заканчивая чтение, с криком порвала на себе майку.
Представшие нашим изумленным взорам груди Козетты были прекрасны.
— «Мать моя!» — неожиданно по-русски ругнулся Фуз и стыдливо уткнулся лицом в соусницу с хреном. — Мулунгу!.. Кхе-кхе!..
Пока Фуз громогласно чихал и потирал слезившиеся глаза, Лесли хихикнул и незаметно выскользнул из-за стола. Я же уважительно зааплодировал Козетте — не сводя с ее раскрасневшегося лица потрясенного взгляда. Козетта манерно запахнулась в остатки майки и залпом выпила целый бокал вина.
— Вот так, багет тебе в зад, Алекс, надо читать стихи о родине и любимых! — гордо подытожила она, непринужденно присаживаясь обратно.
— Кхм-кхм! Бастьен! — тактично прокашлял вернувшийся Лесли и бросил ей запакованную новую майку. — Твой цвет, мой размер, унисекс, а также — без пестицидов и прочих конопляных ниток правительства! Хе-хе…
Козетта распаковала «замену», скептически оглядела ее и бесцеремонно при нас переоделась. На этот раз мы все отвернулись.
— Зато наши спортсмены — лучшие атлеты в мире! — как бы между прочим похвастался Фуз, вычищая из носа остатки хрена.
— Вот как? — Я заговорщически наклонился к Фузу: — А ты хоть знаешь, чем пахнет пот под носом?
— Э-э-э… И чем же? — доверчиво наклонился ко мне Фуз.
— Облепиховым маслом.
— А… Хм, — задумался Фуз, наливая себе очередной бокал бананового пива. — А ведь точно! Я его даже как-то в голову втирал! Думал, от облысения поможет!
— Зато русские не хмелеют! — неожиданно для себя приврал я.
— Зато французские поцелуи — из Франции! — встряла Козетта.
— Зато немецкий педантизм — самый педантичный! — азартно вклинился Лесли.
Я схватил гамбургер, смачно откусил от него, запил водкой из бутылки и с набитым ртом промычал:
— Запил водкой — стал колобком!
Козетта подскочила ко мне, выхватила гамбургер у меня из рук, так же смачно откусила от него, запила вином и прочавкала:
— Запила французским вином — стал круассаном!
Лесли подкрался к Козетте, выдернул у нее из рук остатки гамбургера, забросил их себе в рот, плеснул туда же шнапса и гордо взвизгнул:
— Запил шнапсом — стал брецелем!
Фуз тоже вскочил, растерянно взглянул на наши пустые руки, ругнулся, схватил со стола еще один гамбургер, запихал его целиком себе в рот, быстро запил его целым бокалом пива и бодро гаркнул:
— Запил банановым пивом — стал тыквенным блином! — И он неверяще пробормотал: — Я же не ем этого!.. Теперь три дня в животе шептаться будет…
— За наши страны — второй раунд! — отсалютовал я остальным бутылкой водки и, отхлебнув из нее, задорно крикнул: — Гагарин!
— Эйнштейн! — парировал Лесли и чокнулся со мной бутылкой шнапса, после чего тоже выпил из горлышка.
— Нострадамус! — восторженно воскликнула Козетта и добавила к постукиванию наших бутылок звон своей.
— Мандела! — оглушительно проорал Фуз, безумно потрясая над столом кегом с банановым пивом.
Восторженно завопив, мы еще раз выпили.
— Что ж, будем честны: победила дружба, подкрепленная алкогольными парами! — примиряюще заключил я, макая в моле шанхайский пельмень. — Предлагаю: тем самым парам — не давать рассеиваться, а нам — не тыкать друг в друга сладкими дымками своих отчизн!
— А почему русские никогда ничего не выкидывают? — вдруг спросил Фуз, с неподдельным интересом смотря прямо мне в рот — на пережевываемый пельмень.
Я поперхнулся, закрылся от Фуза крестом из колбасок и уточнил:
— Господи, ты про пакеты, что ли, Фуз?
— А почему у вас на стенах ковры висят? — И Лесли, облизнув указательный палец, начал накручивать им чуб.
— Чтобы пьяными на стенах спать! — раздраженно отмахнулся я надкушенной колбаской.
— А что такое русская душа? — внезапно каверзно спросила Козетта, невинно касаясь чувственными губами краев своего бокала.
— Ну это… Божья роса мне в глаза! Вы так много о нас знаете! — притворно умилился я. — Я… я люблю вас, ребята… — И я широко развел руки с колбасками.
Лесли смущенно хихикнул, Козетта кокетливо ахнула, а Фуз поднялся и растроганно обнял меня.
— Да погоди же, дуболом! — просипел я в объятиях Фуза, едва не давясь съеденным. — Это… это был пример ответа на вопрос о русской душе!.. Ну пусти уже!.. Фхух!..
Фуз возбужденно хохотнул, вернулся на своем место и дубовато спросил:
— А давайте я вам анекдот про русских на русском расскажу?
— Нет, не надо! Подождите! Не соглашайтесь! — торопливо запротестовал я, видя, как Козетта ехидно заулюлюкала, а Лесли довольно потер руки об салфетки.
— «Отправились на хлюпке в море…» — начал было Фуз на ломанном русском. — «В море на хлюпке отправились… На хлюпке…» Эм… Э…
— «Шлюпка»! Ты хотел сказать — «шлюпка»! — недовольно поправил я Фуза. — А хлюпка — это… это… ну-у…
— Ну? — И Козетта скорчила мне обидную рожицу, явно обозначавшую тугодума с открытым ртом.
— Для понимания пошлости этого слова нужно быть истинным носителем русского языка! — огрызнулся я, не зная, как объяснить получившуюся у Фуза игру слов, обозначившую в моем понимании искомое женское место. — Давайте я лучше расскажу вам самый несмешной анекдот про русских, а?
Мое предложение было встречено одобрительным свистом Лесли, подмигиванием Козетты и тихой отрыжкой Фуза.
— Заходят, значит, как-то в бар понедельник, похмелье и русский, — воодушевленно начал я. — Бармен смотрит на них и говорит: «Дни рождения и похороны — не организовываем, пьянство — не поощряем». А те ему так с недоумением: «А почему вы решили, что нас именно это сюда привело?» А бармен им: «А потому, что русские рождаются по понедельникам, живут всю жизнь с похмельем, а умирают, только чтобы был повод похмелиться и не идти в понедельник на работу».
К моему искреннему недоумению, и Фуз, и Козетта, и даже Лесли — все они неприлично захохотали, бурными жестами показывая мне, что анекдот пришелся им по душе.
— Хорошие вы люди, американцы! — И я обиженно хлебнул еще водки. — Русские бы точно не засмеялись!
— О-ля-ля! Точно, русские — это понедельники! — звонко рассмеялась Козетта, почти сползая от смеха под стол.
— В яблочко! — тоненько прохихикал Лесли. — А еще: встретить русского в понедельник — плохая примета! — И он, покатываясь со смеху, затопал ногами от удовольствия.
Фуз, в свою очередь, глупо открыл рот и вымученно поднял глаза к потолку, явно пытаясь так же остроумно «скрестить» персонажей только что услышанного анекдота.
— Погодите-погодите! Я знаю… я знаю, какая дикость даст жирный плюс моей сенсации, создаст новый тренд и поднимет всех нас на очередную ступеньку общественного порицания! — вдруг прошептала Козетта страшным голосом. — Мы должны сфотографироваться с «Хлопушкой»!
Фуз тут же встал, придирчиво поправил свою угольную жилетку, испачканную крабами, — и резво бросился к комнатке с боеголовкой, чуть не опрокинув при этом стол.
— Я! Я, я, я! Я — первый! — обрадованно крикнул он на бегу. — Это дело для специализированного агента! Я должен убедиться, что гражданским не грозит утечка радиации! Во имя закона, я первый, хорошо?!
Мы дружно захохотали и, пошатываясь, пошли за ним. Пока Фуз нетерпеливо пританцовывал, словно ребенок, споивший Деда Мороза, Лесли кое-как отпер дверь непослушными руками. Нежно подхватив «Хлопушку», Фуз бережно вынес ее наружу, а затем, гулко выдохнув, рывком поднял ее над головой.
Нетрезвый Фуз, цепко державший над собой ядерную боеголовку с гербом СССР, четко отражавшимся на его сверкавшей лысине, выглядел уморительно. Оценив получившуюся композицию, я, Козетта и Лесли снова несдержанно расхохотались.
— Отличный кадр, здоровяк! — довольно произнесла Козетта, начиная делать снимки. — А теперь медленно опусти нашу малышку на пол и сотри с нее следы своих потных ручищ! — Бросив мне фотоаппарат, она без предупреждения скинула с себя майку. — О-ля-ля! Мой черед покорять журналы и туалетные брошюрки!
Стыдливо отвернувшись от цинично улыбавшейся Козетты, Фуз не глядя поставил боеголовку на пол. Козетта тотчас закрыла руками груди и, словно наездница, села на «Хлопушку» сверху — как на старых военных плакатах.
— Давай, мой робкий зверь из России! — игриво бросила Козетта и эффектно мотнула своими шахматными волосами. — Втисни меня в историю и свое медвежье воображение!
— Попадаешь как раз между зубной болью и свербежом в одном месте! — рассмеялся я и несколько раз сфотографировал ее. — Та-ак, вроде всё… — Я на всякий случай проверил получившиеся кадры. — Да, всё! Отлепляйся! — И я неожиданно для себя тихо пробурчал: — Зараза такая! Вот ведь глаз ласкает, а!..
Козетта слезла с «Хлопушки», подобрала майку и раскованно натянула ее обратно. Фуз тотчас прекратил пугливо подсматривать через зажмуренные глаза и с облегчением выдохнул.
— Показывают — надо смотреть! — нравоучительно посоветовала Козетта Фузу, забирая у меня фотоаппарат.
— Да, мэм! — по привычке гаркнул Фуз. — То есть — никак нет!
Неожиданно меня в плечо толкнул Лесли. В руках у него были две наши бутылки: водки и шнапса.
— Ты ведь тоже об этом подумал, да? — хихикнул он и многозначительно покосился на «Хлопушку».
Захлебываясь от хмельного смеха, мы с Лесли развалились на «Хлопушке», отвели назад свободные руки и скрестили бутылки, словно шпаги.
— Давай, Бастьен! Еще один кадр для нашей стенгазеты отщепенцев! — радостно взвизгнул Лесли.
Жизнерадостно рассмеявшись, Козетта быстро и профессионально сделал несколько снимков.
— А теперь разрывное фото для таблоидов — а-ля спасители мира! — задорно воскликнула она, фиксируя фотоаппарат на полке стеллажа. — Тапиока! Высишься сзади! Ручищи — на раздутой груди! Прискок! Берешь свою самую странную штуку и устраиваешься с ней перед «Хлопушкой»! Алекс! Вытри водку с лица и прекрати иметь вид «лихой и придурковатый»[49]! Так ведь русских на работе воспитывают, м-м-м? — поддразнила она меня. — Ты остаешься на месте — со мной!
Не успел я обидеться на колкость Козетты, как Лесли схватил с полки огромный латунный шприц из слоновьей кости и по-турецки уселся вместе с ним перед боеголовкой, а Фуз добродушно навис сзади.
— Та-ак! Пять секунд! — азартно объявила Козетта, придирчиво настраивая фотоаппарат, а затем грациозно бросилась к нам.
Она деловито села рядом со мной и нагло поцеловала меня в щеку, вызвав у меня тем самым растерянность и приятные мурашки по коже. В то же мгновение донесся характерный звук щелчка объектива, и мы радостно загалдели. Козетта подбежала к стеллажу с фотоаппаратом, проверила снимок и довольно поцокала языком.
Тем временем Фуз и Лесли, комично обнявшись, словно Давид и Голиаф, пошли обратно к столу.
— А чем ты еще гордишься в своей стране? — с интересом прогудел Фуз по дороге.
— Песнями… — скромно ответил Лесли и так же скромно хихикнул.
— А я вот волосы на груди расчесываю. Хочешь, научу?
Лесли отмахнулся и начал распевать какую-то песню на немецком языке.
Ко мне подошла Козетта и села рядом. Она развернулась в мою сторону, обхватила меня ногами и влюбленно взглянула на меня. Я сейчас же почувствовал, как внутри меня что-то тяжело и мощно застучало.
— Можно было и без ног перед лицом, — заметил я с улыбкой.
— Да если я тебе свои ножки в лицо суну, ты с них десерт сможешь кушать, — мягко промурлыкала Козетта. — А если ты мне…
— …то у тебя лицо облезнет, да? — ехидно подсказал я, обнимая ее.
— Проверим? — ласково предложила Козетта. — «Е2 — Е4», Алекс…
— А не пожалеешь? — уточнил я на всякий случай, потрясенно заглядывая в ее глубокие радужно-изумрудные глаза.
— И не надейся! — жарко шепнула Козетта, беря меня за руку и вставая.
Увидев нас вместе, Лесли радостно показал нам на дверь, за которой были две жилые комнаты, поделенные между нами. Фуз простосердечно помахал нам вслед и продолжил с усердием проговаривать заковыристый текст немецкой песни. Мы с Козеттой рассмеялись и подошли к двери.
Оказавшись со мной наедине, Козетта нежно поцеловала меня.
Читать бесплатно другие книги:
