Как писать о современном искусстве Уильямс Гильда

1. «Идеального» способа писать об искусстве нет

Очевидно, не существует универсальной формулы для создания произведений какого бы то ни было жанра. Поэтому на первый взгляд выбранное для этой книги название – «Как писать о современном искусстве» – кажется бессмысленным. Можно строго следовать всем рекомендациям и советам, изложенным ниже, и стараться писать об искусстве на высоком уровне, но факт остается фактом: каждый, кто преуспел на этой стезе, сам проложил себе путь. Авторы хороших текстов об искусстве ломают стереотипы, редко следуют незыблемым правилам, предпочитая изобретать собственные. Свои границы они определяют инстинктивно, а не механически. Их опыт нарабатывается в основном за счет того, что они «отсматривают» километры художественных произведений и читают тонны серьезной литературы. Любому автору необходимо языковое чутье, большой словарный запас, умение варьировать построение предложений, неординарный взгляд и новаторские идеи. Не в моих силах научить вас этому. И никто не сможет научить вас любить искусство. Если современное искусство вам не по вкусу, лучше сразу отложите эту книгу в сторону. Она не для вас.

Искусство XXI века переживает феноменальный бум как в сети, так и за ее пределами, и потребность в сопроводительных текстах невероятно велика. Музеи и арт-ярмарки гордо заявляют о неуклонном росте числа посетителей, с каждым днем становится все больше арт-школ, специальных магистерских программ в области искусства, международных биеннале, коммерческих галерей, художественных агентств, сайтов художников, а огромные частные коллекции растут как грибы после дождя. И для каждого вида деятельности в этой расширяющейся «арт-вселенной» требуются свои тексты. Они будут разными для художников, кураторов, галеристов, директоров музеев, блогеров, редакторов, студентов, рекламистов, коллекционеров, преподавателей, аукционистов, консультантов, инвесторов, стажеров, критиков, сотрудников пресс-служб и так далее. В наше время всемирная виртуальная аудитория впитывает искусство главным образом с экрана, в изобразительно-текстовом формате, а произведения, создаваемые молодыми художниками поколения постпостмодерна, постмедиальности, постфордизма и посткритики, требуют пояснения и расшифровки даже для специалистов.

Но по мере того, как ширится круг читателей и резко растет запрос на коммуникативные тексты по искусству, выявляется еще одна проблема: хотя некоторые из этих текстов достаточно информативны, живо написаны и в целом неплохо освещают тему, значительная их часть с трудом поддается пониманию. Банальные и запутанные тексты часто озадачивают читателя и становятся поводом для насмешек. Просматривая невероятно многословный сайт Contemporary Art Daily, где каждый может поместить свой текст, я тоже прихожу в ужас от того, что сходит там за допустимый арт-язык. Однако за невнятными текстами стоиґт прежде всего отсутствие опыта – для меня это очевидно, поскольку я в течение многих лет учила студентов тому, как писать об искусстве, и редактировала подобную литературу. По всей вероятности, этих несчастных авторов бросили, как щенков в воду, не подсказав и не научив трансформировать свой визуальный опыт в письменное высказывание. Не стоит питать иллюзий: это отнюдь не легкая задача, особенно для новичков. Цель этой книги и состоит в первую очередь в том, чтобы дать определенные ориентиры тем, кто только начинает писать об искусстве. Но, возможно, и опытный автор найдет в ней для себя что-то новое и полезное.

Вопреки широко распространенному мнению, я считаю, что большинство непонятных текстов по искусству пишутся не для того, чтобы пустить пыль в глаза непосвященным. Иногда случается, что довольно заумный текст написан известной персоной, пытающейся прикрыть свои недоработанные идеи обманчивыми оборотами или просто продать второсортное произведение искусства. И все же самые никудышные тексты чаще всего выходят из-под пера непрофессионалов, которые отчаянно пытаются донести свои мысли. Именно написание текстов оплачивается в арт-индустрии хуже всего – потому оно и остается ее самым уязвимым местом: сложные, требующие знаний и навыков текстовые задания поручают совсем неопытным и малоизвестным авторам. Именно из-за недостатка подготовки, а вовсе не из-за претенциозности, как зачастую предполагают, возникает большинство плохих искусствоведческих текстов.

Чтобы хорошо писать об искусстве, нужен исключительно высокий уровень профессионализма, но заработки даже самых титулованных авторов меркнут рядом с доходами успешных художников и дилеров. Четырехзначные долларовые гонорары считаются высокими в кругах пишущих об искусстве. Чаще всего тексты об искусстве оплачиваются более чем скромно, а ведь не секрет, что за низкое вознаграждение заказчик получает низкое качество. Малопонятный выставочный пресс-релиз, который все ругают напропалую, вряд ли станет лучше, даже если за дело возьмется профессиональный редактор. Для меня эти тексты – своего рода SOS, который посылают нам трудолюбивые начинающие авторы. Интернет полон этих сырых текстов, сплошь и рядом предстающих в своей первозданной красе. Они порой кажутся бессмысленными лишь потому, что их авторы не научились выражаться понятно, однако читатель может решить, что искусство, о котором идет речь, столь же бессмысленно. Научиться хорошо писать об искусстве стоит, таким образом, хотя бы потому, что хорошее искусство этого заслуживает. Точный текст идет восприятию искусства только на пользу.

Исправить положение в области оплаты труда авторов искусствоведческих текстов не в моих силах, но с теми, кто хочет овладеть этим достойным, но недооцененным делом, я готова поделиться всем, что знаю. Почти четверть века я писала, читала, редактировала, заказывала тексты другим авторам и учила тому, как писать о современном искусстве. В итоге я пришла к выводам, которые можно сгруппировать в две категории.

Авторы хороших текстов об искусстве пишут по-разному, но придерживаются схожих принципов:

они пишут понятно, хорошо структурируют текст и тщательно подбирают слова;

они пишут образно, используют яркие выражения и оригинальные идеи, подкрепленные их личным опытом и знанием искусства;

они объясняют, что такое искусство, убедительно показывают, что оно может означать и как оно взаимодействует с миром в более широком культурном и историческом контексте.

Неопытные авторы повторяют типичные ошибки:

их тексты рыхлы, плохо структурированы и изобилуют специальной терминологией;

их язык лишен образности, идеям не хватает развития, логика страдает, знания фрагментарны;

их выводы не основаны на художественном опыте, поскольку этого опыта у них нет;

им не удается донести до читателя ни смыслы, которые они находят в современном искусстве, ни его связи с окружающим миром.

Задача книги «Как писать о современном искусстве» – не дать безапелляционное руководтво к действию, а мягко указать на самые распространенные неудачи и продемонстрировать, как их избегают маститые авторы. Сравнив сильные и слабые тексты, вы сможете с самого начала оградить себя от ошибок и выработать навык думать и писать об искусстве в своем собственном стиле. Если такая цель вам близка, эта книга для вас.

2. Интернациональный арт-инглиш

Летом 2012 года на сайте Triple Canopy было опубликовано полемическое эссе под названием «Интернациональный арт-инглиш: о зарождении – и о пространстве – принятого в арт-мире формата пресс-релиза». Оно было написано художником Дэвидом Левином и социологом Аликс Рул, на тот момент аспиранткой, работавшей над докторской диссертацией^[2]. Левин и Рул попытались провести научный анализ особого языка, который они назвали интернациональным арт-инглишем (International Art English, IAE). Обработка с помощью компьютерной программы множества пресс-релизов, взятых в основном из сетевого журнала e-flux, выявила в этом языке следующие особенности:

произвольное образование новых существительных («визуальное» «визуальность»);

увлечение модными словами и терминами («трансверсальное», «инволюция», «платформа» и т. п.);

злоупотребление приставками вроде пара-, прото-, пост-, гипер- и т. п.

Ил. 1. BANK (проект Fax-Вack). Лондон. Институт современного искусства (ICA). 1999

Реакция арт-сообщества оказалась очень разной: одни приветствовали результаты, представленные Левином и Рул, другие скептически отнеслись и к их методике, и к полученным данным. Разгорелись дебаты^[3]. Многие посчитали, что, направив критику на типовой галерейный пресс-релиз, авторы статьи выбрали самую легкую и уязвимую мишень. «Разоблачение» пустословия текстов о современном искусстве, предпринятое Левином и Рул, в сущности лишь выявило один из курьезов арт-мира, который уже много лет служит поводом для насмешек. Еще в 1999 году в проекте Fax-Back (1999; ил. 1) художники британской группы BANK собрали особенно нелепые пресс-релизы, а затем со своими поправками и комментариями (вроде такого: «Абсолютно бессмысленное высказывание. Отлично!») выслали их обратно проштрафившимся галереям. Постепенно и искушенные любители искусства, и дилетанты привыкли к этой пустопорожней тарабарщине (она даже стала содержанием специальных рубрик вроде «Колонки мистера Псевда» в таких журналах, как Private Eye и Flash Art), научившись пропускать ее мимо ушей ради качественных статей серьезных авторов, которые по-прежнему делают свое дело.

Но, возможно, пора благодушной терпимости к самой бессмысленной арт-писанине подошла к концу. Похоже, что вслед за разгромной статьей об «интернациональном арт-инглише» на Triple Canopy открылся настоящий сезон охоты на претенциозный стиль^[4]. Рецензируя в книжном разделе журнала Artforum недавние книги по кураторской практике – два внушительных тома, выпущенные уважаемыми издательствами и написанные профессиональными авторами, а не молодыми энтузиастами в спешке, – историк искусства и критик Джулиан Сталлабрасс с сожалением отметил их «вязкий, невнятный язык», который попробовал перевести на простой английский:

Вот как выглядит заключительный абзац этой книги: «Выставки – это коллаборативный пространственный медиум, который рождается за счет различных форм общения, взаимодействия, приспособления друг к другу и сотрудничества между субъектами и объектами во времени и пространстве». А теперь бесхитростный перевод: «Люди работают вместе, чтобы устраивать выставки, используя различные объекты. Они существуют во времени и пространстве»^[5].

Простая формулировка, предложенная Сталлабрассом, – «люди работают вместе, чтобы устраивать выставки, используя различные объекты», – кажется нам чужеродной в этом отрывке именно потому, что обычный язык практически отсутствует в текстах об искусстве. Хор сетований на их сбивающий с толку язык вкупе с ростом числа магистерских программ в области письма об искусстве^[6] дают основание предполагать, что вскоре эта область станет областью серьезных исследований, подобно тому, как это было с кураторской практикой в минувшие десятилетия. Профессионализация арт-мира должна наконец затронуть и критиков, и других авторов, пишущих об искусстве.

Я не хочу присоединяться к рядам хулителей интернационального арт-инглиша и высмеивать привычные уже особенности этого диалекта: пристрастие к сложным предложениям, нашпигованным специальными терминами там, где хватило бы нескольких простых слов; жестокую эксплуатацию слов обыкновенных, таких как «пространство», «поле» и «реальный», которым придаются замысловатые, не свойственные им функции; или, наконец, разительное несоответствие между тем, что мы видим, и тем, что читаем. Моя задача – дать практические советы, как избежать тупиков интернационального арт-инглиша. Эта книга – не руководство по арт-языку для «чайников». Плохой арт-язык (как и плохое музыковедение, как и язык штампованных кинорецензий, как и литературная псевдотеория) можно научиться имитировать за несколько секунд и освоить в совершенстве за вечер. Напротив, чтобы писать об искусстве доказательно, емко, увлекая и вместе с тем убеждая читателя, требуется известное напряжение сил и интеллекта. В этой книге я постараюсь сосредоточить внимание на лучших примерах академических, исторических, описательных, журналистских и критических текстов, показать, что позволило их авторам добиться успеха, и помочь вам извлечь из них урок.

Вы найдете в этой книге отрывки из работ в диапазоне от хрестоматийных сочинений XIX века до эссе Вальтера Беньямина, написанного им в 1940 году, и текстов 1980–1990-х годов, хотя основной акцент будет сделан на недавних примерах. «Как писать о современном искусстве» – не антология «классики» арт-письма. Многие из приводимых в книге текстов написаны не художественными критиками, а историками, академическими искусствоведами, кураторами, журналистами, писателями, блогерами, а один – даже обозревателем моды. Они публиковались в журналах, книгах или на интернет-сайтах. Широкий спектр примеров, дополненных кратким анализом, позволит судить о многообразии подходов к созданию текста. Я буду называть «автором, пишущим об искусстве» любого, кто так или иначе касается этой темы, в том числе просто для того, чтобы не углубляться в номенклатуру (художник/дилер/куратор/блогер/художественный работник/журналист/историк… – см. о ней ниже), которая потребовалась бы для описания многофункциональности нынешних арт-специалистов.

Тематика собранных примеров варьируется от политики до биографий художников, от методов их работы до форм и материалов произведений искусства, от арт-рынка и социологии до анализа личных впечатлений, от философии, поэзии, прозы до истории искусства, и т. д. Тексты многих замечательных авторов не вошли в книгу: среди них Норман Брайсон, Ив-Ален Буа, Энн Вагнер, Джефф Дайер, Кэролайн Джонс, Дэвид Джослит, Т.Дж. Кларк, Уэйн Костенбаум, Даглас Кримп, Памела М. Ли, Люси Липпард, Джереми Миллар, Хелен Мулсворт, Крейг Оуэнс, Лейн Релье, Дэвид Риманелли, Ральф Ругофф, Пегги Фелан, Хэл Фостер, Дженнифер Хигги. Найдите лучших авторов для себя сами. Вам предстоит, так же как когда-то пришлось им, определить свою роль в мире искусства и свою точку зрения на него. Хороший текст хорош вне зависимости от того, написан ли он чернилами на бумаге или набран на экране при помощи клавиатуры. (Хотя, поскольку тексты и комментарии в интернете можно бесконечно изменять и вообще удалять, что и происходит сплошь и рядом, будущих историков искусства ждут большие трудности при сборе материала о творчестве художников XXI века. Эта работа исчезновения серьезно беспокоит исслдователей уже сейчас.) Но все же я считаю своей задачей не констатировать трудности, а отдать должное хорошим текстам об искусстве и снабдить базовыми рекомендациями тех, кто только начинает писать. А еще, возможно, освободить их от чувства необходимости каких-то исключительных усилий ради того, чтобы твой текст восприняли всерьез. Лучшие авторы, пишущие об искусстве, наслаждаются своей работой: они любят искусство, и их удовольствие – эмоциональное, интеллектуальное, визуальное – только усиливается при письме.

В первой главе я рассмотрю вопрос о том, зачем вообще нужны тексты об искусстве, и прослежу краткую историю художественной критики в перспективе нынешних перемен и ожиданий. Во второй главе вы найдете практические советы и обозрение наиболее распространенных ошибок с примерами разрешения стоящих за ними проблем. Третья глава посвящена конкретным форматам арт-письма, будь то академическое эссе, текст для музейного сайта или рецензия. Здесь я попытаюсь осветить особенности содержания и тональности каждого из них, укажу ряд проверенных методов и возможностей, а напоследок проведу сравнительный анализ текстов разных авторов, посвященных одному художнику – Саре Моррис. В числе моих примеров есть короткие отрывки из работ легендарных критиков, но многие другие принадлежат куда менее известным авторам и иллюстрируют вполне компетентный, хотя и базовый уровень письма об искусстве, обращенного к широкой аудитории. В заключительной главе собраны ссылки на журналы, блоги и книги, которые каждому стоит включить в свою арт-библиотеку: это позволит расширить круг чтения и информации. Там же приводятся важные грамматические правила английского языка, который пока остается lingua franca мира искусства (но кто знает, надолго ли?).

Для самых начинающих предлагаемые мной примеры «хороших» и «плохих» текстов могут оказаться равно трудны для понимания. Письмо об искусстве – высокоспециализированная область, и некоторые его форматы требуют владения особой терминологией, а также наблюдения за текущими дебатами. Все это совсем не похоже на заурядную болтовню на интернациональном арт-инглише, которая одинаково смешна и для специалиста, и для того, кто далек от мира искусства. Авторам-новичкам (как и неподготовленным читателям), какими благими бы ни были их намерения, порой нелегко отличить глубокомысленные и безосновательные банальности от четкой аргументации в текстах своего кумира, будь им Дэйв Хикки или Хито Штайерль. Хорошие авторы могут фокусировать внимание на сложности искусства: внятное и упрощенное письмо – не одно и то же. Моя задача – помочь вам увидеть разницу между ними, не утверждая при этом, что нужно писать об искусстве просто, доступно для любознательного дошкольника. Если вы еще не чувствуете в себе достаточной осведомленности в современном искусстве, ничего страшного: практический раздел начинается с рассмотрения основных текстовых форматов – академических эссе и кратких обзоров, c которыми обычно сталкиваются новички.

И все же в этой книге заложен парадокс: она предлагает элементарное введение в очень сложную и специализированную область. Искушенные критики, перу которых принадлежат самые серьезные тексты из тех, что я привожу (колонки крупных газет, полемические статьи), не просто хорошо пишут. Они поднимают особенно важные вопросы и делают особенно точные наблюдения. Подобные навыки неподвластны расчету, за ними стоит сочетание опыта, мудрости и любознательности, их не приобрести путем чтения практических руководств. И еще, вчитавшись в мои лучшие примеры, вы заметите, как энергия мысли автора вдыхает жизнь и в его текст, и в произведения, о которых он пишет.

Интуиция подсказывает мне, что самое многообещающее направление письма об искусстве остается сегодня немного в тени: я имею в виду художественную прозу, одновременно рассказывающую об искусстве и действующую как искусство, а также философию на пересечении искусства и литературы. Дерзкие вылазки такого рода почти не представлены в моей книге^[7]. Любая попытка указать путь на территории чистого эксперимента провалилась бы, а гипотетическая глава под названием «Как писать прозу об искусстве» (так иногда называют этот жанр) представляла бы собой обращенный к критикам вариант учебника «Как создавать искусство». Данную область вам придется осваивать самостоятельно. Кроме того, однажды я неожиданно для себя поняла, что значительная часть текстов о современном искусстве на самом деле вообще не предназначена для чтения или тем более внимательного анализа. Скорее, эти тексты выполняют некую ритуальную функцию. Один их моих друзей-художников как-то признался: «Мне все равно, что обо мне пишут, лишь бы писали». Похожую фразу обычно приписывают Энди Уорхолу: «Не обращайте внимания на то, что о вас пишут. Просто измеряйте написанное в дюймах». Вот поразительный и вместе с тем обескураживающий ответ любому автору текстов об искусстве.

3. Каждый может научиться писать об искусстве со знанием дела

Письмо об искусстве, как и рисование, под силу освоить каждому. Чтобы научиться рисовать, нужно практиковаться (желательно ежедневно) и двигаться к осознанию того, что рисовать нужно то, что видишь, а не то, что кажется видимым. Рисование – это постижение визуального опыта, а вовсе не механический навык. То же самое относится и к письму об искусстве. Оно требует практики (желательно ежедневной) и готовности записывать то, что видишь, пользуясь процессом письма для того, чтобы понять искусство.

Для начала сосредоточьтесь на искусстве. Знания о том, как работают художники и как смотрят на искусство зрители, вам помогут. Старайтесь излагать свои мысли разнообразно, но не в ущерб ясности. Проявляйте воображение. Наслаждайтесь. Безжалостно редактируйте свои тексты. Смотрите искусство для себя, из любопытства. Узнавайте как можно больше и пишите только то, что вы точно знаете.

Художественная критика, как и само искусство, должна добавлять к жизни нечто большее и лучшее по сравнению с тем, на что мы можем рассчитывать без нее. Что это может быть?^[8]

Питер Шелдал. 2011

Зачем писать об искусстве? Может ли текст о произведении искусства сказать нам нечто такое, чего не говорит оно само? Еще в шестидесятых годах критик Сьюзен Сонтаг писала: «Всякий искусствоведческий комментарий должен быть направлен на то, чтобы произведение <…> стало для нас более, а не менее реальным»^[9]. Эта мысль может послужить нам хорошей отправной точкой.

Первое, что нужно для создания хорошего текста по искусству, – искреннее желание передать читателю смысл произведения и наслаждение от него, добавив и к искусству, и к жизни «нечто большее и лучшее», по словам Питера Шелдала.

Если вы будете помнить это простое правило и писать с мыслью о том, что нужно добавить к предмету «нечто большее и лучшее», то сразу окажетесь на верном пути к успеху.

Обратите внимание, что Питер Шелдал, штатный критик журнала New Yorker, говорит именно о художественной критике, хотя львиную долю нынешних текстов по искусству можно отнести к этой категории лишь с большой долей условности. «Зверинец» традиционной художественной критики пополнило великое множество новых, некритических – пусть и не исключающих критику – жанров и форматов:

тексты и аудиоматериалы музейных сайтов;

образовательные материалы (для публики разного возраста и социального положения);

музейные брошюры;

блоги;

развернутые аннотации к произведениям;

газетные анонсы;

заметки для глянцевых журналов;

описания коллекций;

тексты для интернет-ресурсов.

С этими новыми форматами мирно соседствуют традиционные:

академические статьи по истории искусства;

газетные статьи;

тексты для информационных стендов;

пресс-релизы;

журнальные статьи и рецензии;

статьи для каталогов выставок;

декларации художников.

Пишущему об искусстве нужно сразу научиться различать тексты, которые объясняют искусство (они часто обходятся без авторской подписи), и тексты, которые оценивают искусство (как правило, подписанные). Порой это различие провести трудно, и все же его должен четко представлять себе любой автор, начинающий писать об искусстве.

1. Объяснять или оценивать?

Итак, помните, что две основные функции письма об искусстве – это объяснение (описание и введение в контекст) и оценка (суждение и интерпретация). Некоторые форматы текстов по искусству требуют строго следовать одной из этих функций, но многие другие их комбинируют, возлагая задачу выбора нужной пропорции на автора. Так, в тексте для каталога персональной выставки обязательно есть и описательная – объясняющая — часть, и часть оценивающая – характеризующая место произведений художника в современном искусстве.

«Объясняющие» тексты:

краткие заметки в прессе;

аннотации к музейным экспонатам;

аннотации к произведениям в интернет-коллекциях;

пресс-релизы;

аннотации к лотам в каталогах аукционных торгов.

«Объясняющие» тексты обычно не подписываются, но их анонимность – мнимая: за неподписанным текстом всегда стоит реальный автор (или группа авторов) со своими вкусами и предпочтениями, которые отражаются на «объективности» информации. Подобным образом экспонат крупного музея, приобретенный на государственные средства и демонстрируемый публично, без всякой этикетки говорит о ценностном суждении, продиктованном определенным мировоззрением. К тому же сегодня тексты, которые прежде не подписывались, все чаще переходят в разряд авторских: под музейными аннотациями мы сплошь и рядом встречаем инициалы хранителей, а под пресс-релизами – имена кураторов или художников.

Любой текст, подписан он или нет, выражает точку зрения конкретного человека или группы людей и не является объективным.

Тем не менее при создании «объясняющего» текста вас обычно просят воздержаться от выражения своих личных пристрастий и изложить наиболее важные фактические и интерпретативные сведения:

тезисы из деклараций художника;

проверенную сопутствующую информацию из отзывов критиков, кураторов, историков искусства, галеристов и т. д.;

достоверную информацию о темах или проблемах, поднимаемых в данном искусстве.

Цель «объясняющих» текстов – помочь любому, кто бы ни столкнулся с произведением, будь то в первый или в сотый раз. В данном случае вы, автор, не должны строить догадки о смысле произведения и тем более предвосхищать реакцию зрителя. «Объясняющие» тексты хороши тогда, когда факты и идеи выражены в них просто и доходчиво: это делает их информативными и для специалистов, и для неспециалистов, позволяя и тем и другим избежать непонимания и чувства снисходительного отношения к себе.

Высказывания художника (или куратора, или кого-то еще) не являются «фактом» по своему содержанию. Факт исчерпывается тем, что художник высказался, а посыл его слов может быть каким угодно, в том числе и провокационным. Возможно, художник искренне обозначил свои намерения, но мы можем в этом усомниться, а также задуматься над тем, насколько они воплотились в его работе – или были превзойдены, получили иное направление, а может быть, и подверглись отрицанию.

«Оценивающие» тексты:

научные работы;

рецензии на выставки и книги;

авторская журналистика;

журнальные статьи;

эссе для каталогов;

заявки на получение гранта, проведение выставки или на публикацию книги.

«Оценивающие» тексты, как правило, подписываются. Задача этих авторских текстов, под которыми стоит ваше имя, – не просто предоставить читателю проверенную информацию, но и выразить вашу собственную позицию, приведя основания и доводы в ее пользу. «Наличие у критика своего мнения – часть его социального контракта с читателем»– так Питер Шелдал характеризует свои отношения с читательской аудиторией^[10]. Вы должны собрать точную информацию, а затем поведать читателю о том, что вы думаете и почему. Здесь нужно идти на риск: например, задавать коварные вопросы и пробовать на них ответить — с готовностью прийти лишь к новым вопросам, еще более коварным и сложным. В случае с оценивающим текстом личная интерпретация не только приемлема, но и необходима. Барри Швабски из журнала The Nation говорит об этом так: «Вам нужно поставить опыт не только над произведением искусства, но и над собой в контакте с ним»^[11].

Неопытным авторам бывает нелегко уловить разницу между «объясняющим» и «оценивающим» текстами. Следствием смешения предъявляемых к ним критериев являются по крайней мере два распространенных порока письма об искусстве:

вторжение малопонятного «концептуального дискурса» в обычный выставочный пресс-релиз, предназначенный для распространения в новостях;

сведение рецензии на выставку к перечислению ее экспонатов, в лучшем случае дополненному высказываниями куратора.

Граница между «объясняющими» и «оценивающими» текстами очень важна, но на практике довольно размыта. Некоторые тексты вообще не дают ни объяснения, ни оценки: например, рассказ или стихотворение, вдохновленные произведением искусства, которое подхлестнуло воображение автора. В большинстве же своем тексты по современному искусству смешивают в себе различные форматы:

хорошая газетная рецензия на выставку должна одновременно объяснять азы случайному зрителю и предоставлять ценную информацию тому, кто следит за творчеством художника;

авторская журналистика, оценивающая процессы, идущие в арт-индустрии, нуждается в ясной и убедительной аргументации;

«фактологическая» музейная аннотация нередко основывается на сознательно отобранных фактах, а ее «объективный» тон скрывает за собой идеологическую подоплеку в виде господствующего представления о ценностях;

вступительная статья в каталоге чаще всего излагает детали создания и истории произведений так, чтобы способствовать их позитивной оценке;

краткая «объясняющая» заметка в прессе, написанная совершенно беспристрастным репортером на основании «фактов» из галерейного пресс-релиза, порой оказывается не более «фактологической», чем какой-нибудь мультфильм студии Disney;

в статьях журналов, подобных e-flux, стили академических эссе и художественной критики комбинируются, подкрепляя историческими и статистическими сведениями довольно тенденциозные выводы;

«сухой» пресс-релиз о малоизвестном художнике, который вполне может быть первым текстом о нем, нередко пишется начинающими галеристами, чье положние очень непрочно, а риск – финансовый и личный – куда выше, чем риск критика, делящегося своим мнением, едва забежав в галерею.

И все же «объясняющие» и «оценивающие» тексты остаются двумя полюсами, между которыми колеблется художественная критика и которые издавна отличают ее от всех прочих видов письма об искусстве.

2. Произведения искусства и слова об искусстве

Повторю свой вопрос: зачем пишется столько текстов об искусстве? Как я уже сказала во введении, аудитория искусства постоянно расширяется, сохраняя очень разный уровень подготовки. Поэтому самое распространенное оправдание письма о современном искусстве, и не только художественной критики как таковой, заключается в том, что новое искусство невозможно понять без устного или письменного объяснения. «Моя задача как критика – очертить для читателей необходимый им контекст искусства в целом»^[12], – заметил однажды покойный ныне критик и философ Артур Данто. Тем самым он выразил общепринятую ныне идею, согласно которой вне контекста, очерченного самим художником или автором текста о нем – будь то куратор, искусствовед или критик, – новаторское искусство вызывает недоумение.

Представление о том, что произведение искусства обретает смысл благодаря контексту, – стержневое для современного искусства и многократно уточнявшееся, особенно с начала шестидесятых годов, – обычно возводится к реди-мейду, изобретенному около ста лет назад Марселем Дюшаном^[13]. Когда в 1913 году Дюшан просто взял обычные предметы (велосипедное колесо, сушилку для бутылок) и заставил их играть роль произведений искусства, зрители могли оценить эти необычные скульптуры лишь исходя из сопровождавшей их информации о том, что реди-мейды являются искусством не потому, что представляют собой образцы какого-либо мастерства, а потому, что выражают радикальный художественный жест. Судить о подписанном Дюшаном писсуаре, основываясь на извечных критериях художественности (форма, цвет, сюжет или техника), вдруг оказалось невозможно. Сторонникам авангардного искусства XX века потребовались новые слова:

реди-мейд;

абстрактное искусство;

минимализм;

концептуальное искусство;

лэнд-арт;

временныґе искусства.

Теоретик искусства Борис Гройс предположил, что тексты об искусстве служат «защитным покровом» для необычных произведений: ведь те приходят в мир обнаженными и просят одеть их в слова^[14].

Причем, в отличие от древних памятников, нуждающихся в письменном объяснении их стершегося со временем смысла^[15], искусству наших дней объяснение требуется для того, чтобы зрители могли войти в концептуальный или материальный мир произведения и оценить его вклад в современную культуру и мысль. Со времени зарождения модернизма мы исходим из того, что значимое новое искусство почти по определению сопротивляется немедленному пониманию. Многие ценят искусство именно за то, что в нашем стандартизированном мире оно служит своего рода райским оазисом неопределенности. Ведь если смысл произведения самоочевиден, то, быть может, оно является всего лишь иллюстрацией, пустым украшением, добротным ремесленным изделием – чем-то, едва ли важным именно в качестве искусства. И дело не только в том, что без объяснений зритель теряется в догадках. Бывает и так, что само искусство без «обрамляющих» его слов рискует затеряться, не найдя своего места в системе современного искусства. Таким образом, произведение искусства и зритель оказываются без словесной поддержки равно неполноценными. Как отметил куратор Эндрю Хант, порой складывается впечатление, что современное искусство реализуется благодаря критике^[16] – и неизвестно, к счастью или к сожалению, ибо многие художники и просто любители искусства не приветствуют чрезмерную зависимость нынешнего искусства от письменного слова.

В рамках этой модели автор, пишущий об искусстве, – это посредник, владеющий специальной информацией, которая позволяет ему связывать с необычным искусством любознательную аудиторию и определять потенциальные значения произведения. Маститые художественные критики за годы работы просматривают множество произведений, общаются с художниками, которые знают, как и зачем они работают, а подчас и сами пробуют силы в искусстве^[17]. Стоґящая художественная критика никогда или почти никогда не «вырастает» из невежества.

Чем больше искусства вы знаете и видите, тем лучше вы будете писать о нем.

3. Художник/дилер/куратор/критик/блогер/художественный работник/журналист/историк

Чтобы текст мог добавить к искусству «нечто большее и лучшее»^[18], читатели должны доверять автору. Некогда этикетки на музейных стенах стояли на страже экспонатов, удостоверяя их высокую оценку уважаемым институтом. Сегодня они растратили непререкаемый авторитет былых отделанных бархатом табличек. Избегая «эффекта надгробной плиты», нынешние музеи зачастую предлагают в своих аннотациях различные интерпретации одной и той же работы; впрочем, такая тактика может не сработать и скорее сбить с толку, оттолкнуть неопытного зрителя, чем «побудить его к дискуссии».

В отличие от безымянных аннотаций (за которыми на самом деле стоит хранитель и/или работник просветительского отдела музея), критические тексты всегда подписываются. Критик должен снова и снова доказывать, что его информации и мнению можно доверять. Он теряет наше доверие, стоит нам заподозрить его в некомпетентности, торопливости или, что хуже всего, в корыстном фаворитизме. «Не покупайте искусство и не пишите о своих лучших друзьях», – советует критик газеты New York Times Роберта Смит, подчеркивая тем самым этические ограничения, которые она поставила перед собой^[19]. И уж во всяком случае нельзя скрывать пристрастность:

то, что художник или куратор доводится критику мужем, женой, партнером, другом, студентом, учителем или иным близким человеком;

то, что критик работает или работал в обозреваемой галерее или музее;

то, что критику (или его семье) принадлежат многие произведения автора, о котором он пишет.

Как бы ни стремились звучать объективно тексты в каталогах частных собраний или аукционных торгов, их усилия тщетны: уж слишком велики ставки в этой игре, зависящей от стоимости произведений. Рекламные и маркетинговые материалы, рассылаемые от имени галереи, частной коллекции или выставочной площадки, ни в коем случае нельзя путать с критикой. Такие тексты всегда подчинены задаче продвижения товара: при всей «нейтральности» включенного в них комментария или фактической информации они привлекают, рекламируют, а зачастую и продают.

МутацияFrieze

Некогда в мире искусства бдительно следили за тем, чтобы не возникало конфликта интересов. Но сегодня границы между коммерческим, критическим, академическим и публичным секторами искусства неуклонно размываются. Люди, занятые в арт-индустрии, легко переходят из одного сектора в другой, комбинируют коммерческие и критические или приватные и публичные элементы в своих карьерах и часто придумывают себе новые роли. В этом смысле показательна история британской институции Frieze, выступающей и в качестве авторитетной критической инстанции, которая с 1991 года выпускает одноименный специализированный журнал, и в качестве крупного игрока на арт-рынке, который с 2003 года проводит крупные ярмарки современного искусства в Лондоне (а с 2012-го и в Нью-Йоке). В этой двойственности не было бы ничего особенного – в художественных журналах всегда соседствуют рецензии и реклама, – не будь она в случае с Frieze доведена до крайности^[20]. Конфликт несколько сглаживается тем, что программа ярмарок включает дискуссионную программу с участием авторитетных критиков (по модели аналогичных форумов вроде ARCO Madrid), а также авторские проекты видных художников и кураторов, возвращающие Frieze в поле критики.

Двойственная идентичностьFriezeхорошо иллюстрирует радикальную смену приоритетов в мире искусства, где фигура и фон словно бы поменялись местами. Если перелистать любой художественный журнал, то можно заметить, что его середину занимают комментарии и рецензии, а ближе к началу и концу, включая лицевую и оборотную стороны обложки, размещены рекламные анонсы. На ярмарке наблюдается обратная картина: основной акцент делается на частные галереи, тогда как выступления приглашенных критиков отодвинуты на второй план как официальные, но далеко не главные события. Сдвиг центра тяжести Frieze с критики на коммерцию – то есть с выпуска журнала в 1990-х годах на проведение ярмарок в 2000-х – стал ярким проявлением более общего сдвига арт-мира в сторону рынка на пороге XXI века.

Письмо об искусстве упорно отказывается открыто признавать тот факт, что искусство продается. Даже в публикациях, всецело ориентированных на продажи, – в аукционных каталогах или в ежегоднике Frieze Art Fair Yearbook – заказные тексты пишутся сложным витиеватым языком, немыслимым в проспектах иных отраслей экономики. Возможно, этим отчасти объясняется кризис идентичности, неотступно преследующий галерейный пресс-релиз – этот «удлиненный и нашпигованный заумными словами рекламный анонс», по безжалостному определению художницы Марты Рослер^[21]. В отличие от обычной рекламы, пресс-релиз не может сказать открытым текстом: «Новая коллекция! Больше и ярче, чем когда-либо!» или «Распродажа! Все – в магазин!» Даже самый откровенный коммерческий призыв должен в арт-мире имитировать стиль серьезной, независимой и непредвзятой художественной критики. Вот почему ростки альтернативного письма об искусстве (скрещенного с художественной прозой, журналистским репортажем, дневниковым жанром, философией) все чаще привлекают больший интерес, чем традиционная критика, постепенно уступающая стандарту художественно завуалированной рекламы.

Сохраняет силу миф о критике как абсолютно беспристрастном, независимом и неподкупном авторе, который в каждом тексте открывает нам доселе неведомое. Критик «не работает на хозяина»^[22], – заявил Дэйв Хикки, пользующийся давним авторитетом в арт-мире. Тем самым он выразил образ критика как «волка-одиночки», который, по выражению редактора и комментатора журнала Art in America Элинор Хартни, «задает вопросы, неприятные для дилеров, расхваливающих свой товар»^[23]. Напротив, рекламными панегириками изобилуют инструментальные тексты по искусству, не заслуживающие имени художественной критики, – короткие аннотации или обзоры для коммерческих галерей или для сайтов частных коллекций.

Однако образ художественного критика как эксцентричного одиночки, который работает не покладая рук, олицетворяя оскудевшую совесть арт-мира, постепенно исчезает. Преданный искусству и независимо мыслящий критик прежних лет, едва ли не единственным оружием которого, как пишет Лейн Релье в книге «После критики» (2013), была «тонко настроенная чувствительность, обращенная к художественному произведению – объекту, такому же индивидуальному, как и он сам»^[24], сегодня вынужден выступать в разных ипостасях и выстраивать сложную сеть связей, чтобы иметь возможность заниматься своим делом. Чтобы угнаться за событиями, критик XXI века должен не только пристально всматриваться в конкретные произведения, но и отслеживать постоянно меняющуюся конъюнктуру арт-мира, сообщая читателю о новостях с различных мероприятий: о ходе биеннале, об итогах арт-ярмарки, о разговорах в баре после симпозиума, о слухах вокруг ближайшего аукциона. Одно за другим выходят новые издания, множатся сетевые журналы… потребность активно развивающейся арт-индустрии в текстах неуклонно растет. Они требуются всюду: на сайтах университетских программ по искусству и новомодных арт-сервисов, в ищущих свою нишу частных музеях, в работающих с искусством пиар-агентствах, в фондах, выдающих гранты и инвестирующих средства в искусство, на «альтернативных» арт-ярмарках и в летних школах. Лучшие арт-блоги доказали возможность совершенно нового, не столь субъективно ориентированного, как прежде, письма об искусстве, которое освещает жизнь арт-среды, комбинируя различные форматы:

журнальное письмо;

художественную критику;

сплетни;

новости рынка;

репортаж;

интервью;

авторское мнение;

академическую теорию;

социальный анализ.

Успешный критик XXI века – это (в общем и обычно в его собственном представлении) многостаночник, без остатка погруженный в свое дело. Так, Пабло Леона де ла Барру^[25] часто описывают как:

дизайнера выставок;

художественного деятеля;

независимого куратора;

исследователя;

редактора;

блогера;

консультанта музеев, ярмарок и частных собраний;

автора-фрилансера;

фотографа-хроникера;

бывшего архитектора;

эстетствующего дилетанта и т. д.

Художник, критик и арт-дилер Джон Келси описывает себя как «поденщика», «волонтера» или «контрабандиста», избегая привычного титула «критик», а в журнальных публикациях фигурирует одновременно в качестве обозревателя и обозреваемого – ньюсмейкера. По его мнению, художественная критика вынуждена «искать новые способы привлечь к себе внимание» — порой размывая свою социальную позицию с риском «потерять надлежащую дистанцию по отношению к своему объекту» и перемещаясь в самый центр арт-коммерции, лишь бы не устареть и поддержать свой этический авторитет^[26]. Одним из прообразов многофункционального критика сегодняшнего дня Келси называет Пьера Паоло Пазолини – итальянского поэта, романиста, эссеиста, переводчика, журналиста, актера и режиссера шестидесятых – семидесятых годов, который сумел обрести свой неповторимый голос именно через пересечение различных ролей. С точки зрения Келси, критик XXI века, как и многие другие оставшиеся сегодня без работы, рискует одновременно оставаться безработным и работать без конца^[27]. Фрэнсис Старк, одна из самых известных сегодня (наряду с Лиамом Гилликом, Сетом Прайсом, Хито Штайерль и другими) художников – авторов текстов, утверждает, что критикам пора наконец признать: их традиционная роль толкователей художественных форм уходит в прошлое, уступая место другой задаче – следить за сложной и непредсказуемой динамикой арт-индустрии^[28].

4. Откуда взялась художественная критика?

Общепринятой истории художественной критики — в отличие от истории искусства – не существует. На Западе художественная критика как отчетливый жанр, развивающийся по сей день, зародилась в XVII–XVIII веках, вокруг парижских Салонов и, позднее, Летних выставок в Лондоне (первая из которых прошла в 1769 году). Существенный сдвиг в ее развитии относится к середине XIX века и связан, в частности, с именами Шарля Бодлера во Франции и Джона Рёскина в Англии^[30]. В 1846 году Бодлер, по мнению многих – предтеча современной художественной критики, – охарактеризовал ее как «неравнодушное, страстное, политическое» письмо; с этим вдохновенным определением многие критики связывают себя и поныне^[31].

До Великой французской революции произведения искусства получали признание главным образом через одобрение светских и церковных владык. Как правило, хотя и не всегда, художники старались угождать их вкусам, а также вкусам некоторых других могущественных покровителей, чье мнение высоко ценилось^[32]. По всей вероятности, художественная критика явилась побочным следствием радикальных политических перемен и возникла тогда, когда один за другим начали оспариваться твердые критерии оценки – этот процесс продолжается и сегодня. Кто в отсутствие короля и кардинала мог назвать новую дерзкую картину Буше или Давида хорошей или плохой? Только критик, который и взял на себя следующие функции:

задавать ориентиры в странствии по неизведанным водам искусства;

предлагать взвешенные мнения и новые критерии оценки;

поддерживать – порой всему наперекор – художников, внушающих ему надежды.

Если некогда художественная критика была призвана прежде всего судить об искусстве, то сегодня термин «суждение» приобрел почти негативный оттенок. В опросе, проведенном в 2002 году среди критиков американских газет, большинство сошлось в том, что личное суждение – «наименее важный элемент рецензии». Комментируя столь поразительную перемену, историк искусства Джеймс Элкинс заметил: «…с тем же успехом физики могли бы провозгласить, что больше не будут пытаться понять Вселенную, а будут просто ею восхищаться»^[33]. Сегодняшние критики редко замахиваются на моральные задачи, которые ставили перед собой такие светила, как Клемент Гринберг (1909–1994), искренне веривший, что его борьба на стороне конкретного направления модернистского авангарда поможет спасти мир от дегуманизации под нажимом массовой культуры.

Общепринятое мнение гласит, что, с тех пор как влияние Гринберга – последнего из могучей плеяды поборников модернизма – преодолели представители следующего поколения критиков (многие из которых считали его своим учителем), художественная критика начала скатываться в кризис, продолжающийся по сей день. В шестидесятых годах художник и критик – тогда еще отдельные игроки на поле искусства – постепенно совместили обе эти роли в лице художника-концептуалиста, создающего произведения и одновременно комментирующего условия их демонстрации по образцу Дюшана с его реди-мейдами^[34]. Обучившись мастерски вербализировать значение своего искусства, концептуалисты отправили в безвозвратное прошлое клише вдохновенного, но полунемого творца, которому жизненно необходим критик-толкователь. В то же десятилетие был изобретен диктофон (среди первых пропагандистов которого был художник – Энди Уорхол), немедленно взятый на вооружение создателями моментальных текстов об искусстве – интервью.

Наряду с критиками в дело признания нового искусства вносят свой вклад многие другие люди: кураторы, порой далеко превосходящие критиков во влиянии; дилеры и коллекционеры, которые долгое время оставались важными, но закулисными фигурами, а сегодня выдвинулись на первый план, как кажется, ровно настолько, насколько критики ушли в тень. И все же новые имена в критической области появляются каждый год, а авторы, доказавшие свой авторитет, регулярно приглашаются на различные дискуссии вокруг арт-индустрии и делятся своим мнением о выставках в галереях, музеях и на иных площадках. Художественный критик как непосредственно причастный к искусству человек с независимым и уважаемым мнением сохраняет свой статус, хотя на практике его реальную роль и сферу влияния очертить все труднее.

«Новая история искусства» конца шестидесятых – семидесятых годов, которую часто связывают с американским журналом October, выдвинула среди прочего тезис, согласно которому критик (или историк искусства) не столько судит об искусстве, сколько оценивает условия суждения о нем. Таким авторам, как Розалинд Краусc, восхищение Гринбергом не помешало пересмотреть его методы и обратить внимание на отвергавшиеся им художественные направления и конкретных художников^[35]. Представители этого поколения начали понимать произведения искусства не только как «достижения», занимающие свое место в линейной истории искусства, основанной на понятиях формы, стиля и медиума, но и как объекты с многообразным потенциалом значения, раскрывающимся за счет интерпретации. В 1970-х годах компетенция художественного критика начала стремительно расширяться за пределы традиционного знаточества, которое предполагало:

научную подготовку в области истории искусства;

способность атрибутировать и оценивать произведения;

знание особенностей основных художественных техник (живописи, скульптуры);

осведомленность о жизни и карьере действующих художников;

интуитивную чуткость к художественному качеству, которую принято называть вкусом.

Ныне ремесло критика, как и само искусство, входит в более широкий контекст современной мысли. Анализ современного искусства обогатился инструментами из других областей знания. Среди этих новых орудий:

структурализм;

постструктурализм;

постмодернизм;

постколониализм;

феминизм;

квир-теория;

гендерная теория;

теория кино;

марксизм;

психоанализ;

антропология;

культурология;

литературоведение.

Бытует мнение, что за распространенные ныне многословные и глубокомысленные тексты по искусству ответственны модные французские (в основном) теоретики^[36] и редакторы таких американских журналов, как October и Semiotext(e), якобы павшие жертвой недобросовестных переводов и переучившихся авторов, взявших в привычку щеголять англо-французской заумью^[37]. На самом деле поколение «новых историков искусства» (наряду с бесчисленными другими критиками, работавшими в разных странах мира в этот период) вдохнуло энергию в свою дисциплину, которая остро нуждалась в обновлении. В шестидесятых годах художники ачали выходить за жесткие рамки модернизма в живописи и скульптуре, ища им альтернативы: хеппенинг, джанк-арт, лэнд-арт, перформанс и т. д. Язык критики, способной ответить новому искусству, тоже нуждался в пересмотре. Загляните в нудные специализированные журналы по искусству тех лет, и вы убедитесь в том, насколько чужды они были искусству, дерзко менявшему правила игры. Многие статьи и рецензии в них пестрели уже тогда совершенно неактуальными оборотами:

«крепкая композиция»;

«органичное/неорганичное формальное решение»;

«плановое построение картины»;

«контраст участков гармонии и динамики».

Сегодня аналогичным образом устарели излюбленные риторические фигуры критики восьмидесятых – девяностых, и стоит приветствовать очередные свежие веяния, но это не означает, что следует отмести все достижения постмодернистской критики или возложить на нее ответственность за кипы бессмысленной эпигонской писанины. Язык описания искусства создается коллективными усилиями, складывается постепенно и отвечает на новые художественные явления; ни при каких условиях он не может стать следствием вероломного заговора горстки злонамеренных интеллектуалов.