Новая Луна Макдональд Йен

Ian McDonald

LUNA: NEW MOON

Copyright © Ian McDonald 2015. First published by Gollancz London

© Наталия Осояну, перевод, 2016

© Михаил Емельянов, иллюстрация, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Посвящается Энид

Луна: список действующих лиц

Термины, относящиеся к лунным брачным обычаям и корпоративным титулам, содержатся в глоссарии.

«КОРТА ЭЛИУ»[1]

Адриана Корта: основательница и чхвеко «Корта Элиу»

Карлос ди Мадейрас Кастро: око Адрианы (покойный)

Рафаэл (Рафа) Корта: старший сын Адрианы. Хвэджан «Корта Элиу»

Рэйчел Маккензи: око Рафы Корты

Лусика Асамоа: кеджи-око Рафы Корты

Робсон Корта: сын Рафы Корты и Рэйчел Маккензи

Луна Корта: дочь Рафы Корты и Лусики Асамоа

Лукас Корта: второй сын Адрианы Корты. Чонму «Корта Элиу»

Аманда Сунь: око Лукаса Корты

Лукасинью Корта: сын Лукаса Корты и Аманды Сунь

Ариэль Корта: дочь Адрианы Корты. Выдающийся адвокат в Суде Клавия

Карлиньос Корта: третий сын Адрианы Корты. Руководитель поверхностных работ и защитник «Корта Элиу»

Вагнер «Лобинью» Корта: четвертый сын Адрианы Корты, изгнанный из семьи. Аналитик и лунный волк

Марина Кальцаге: рабочая-поверхностница в «Корта Элиу», позже – ассистентка Ариэль Корты

Элен ди Брага: финансовый директор «Корта Элиу»

Эйтур Перейра: глава службы безопасности «Корта Элиу»

Д-р Каролина Макарэг: личный врач Адрианы Корты

Нильсон Нуньес: управляющий Боа-Виста[2]

МАДРИНЬИ

Ивети: суррогатная мать Рафы Корты

Моника: суррогатная мать Лукаса Корты

Амалия: суррогатная мать Ариэль Корты

Флавия: суррогатная мать Карлиньоса, Вагнера и Лукасинью Корты

Элис: суррогатная мать Робсона и Луны Корты

«МАККЕНЗИ МЕТАЛЗ»

Роберт Маккензи: основатель «Маккензи Металз», генеральный директор на пенсии

Алисса Маккензи: око Роберта Маккензи (покойная)

Дункан Маккензи: старший сын Роберта и Алиссы Маккензи, генеральный директор «Маккензи Металз»

Анастасия Воронцова: око Дункана Маккензи

Рэйчел Маккензи: младшая дочь Дункана и Анастасии, око Рафы Корты и мать Робсона Корты

Аполлинария Воронцова: кеджи-око Дункана Маккензи

Эдриан Маккензи: старший сын Дункана и Аполлинарии; око Джонатона Кайода, Лунного Орла

Денни Маккензи: младший сын Дункана и Аполлинарии, глава «Маккензи Фьюзибл», подразделения «Маккензи Металз» по гелию-3

Брайс Маккензи: младший сын Роберта Маккензи, финансовый директор «Маккензи Металз», отец многочисленных «приемных детей»

Хоан Рам Хун: приемный сын Брайса Маккензи и на короткий срок – око Робсона Корты

Джейд Сунь-Маккензи: вторая око Роберта Маккензи

Хэдли Маккензи: сын Джейд Сунь и Роберта Маккензи; защитник «Маккензи Металз». Сводный брат Дункана и Брайса

Анелиза Маккензи: темная амор Вагнера Корты в его темной ипостаси

Оуэн Киф: глава службы безопасности «Маккензи Металз»; его преемник на этом посту – Хэдли Маккензи

Кира Маккензи: лунная бегунья

АКА

Лусика Асамоа: око Рафы Корты, позднее – член Котоко

Абена Асамоа: лунная бегунья

Коджо Асамоа: коллега Лукасинью Корты по коллоквиуму и лунный бегун

Йа Афуом Асамоа: любительница вечеринок в Тве

Адофо Менса Асамоа: омахене Золотого Трона, глава Котоко

«ТАЙЯН»

Джейд Сунь: око Дункана Маккензи

Аманда Сунь: око Лукаса Корты

Джейден Вэнь Сунь: владелец гандбольной команды «Тигры Сунь»

Джейк Тэнлун Сунь: генеральный директор недолговечного дизайнерского дома «Птички-невелички»

Фу Си, Шэньнун, Желтый Император: Три Августейших, ИИ высокого уровня, разработанные «Тайяном»

ВТО

Валерий Воронцов: основатель ВТО, последние пятьдесят лет провел в невесомости на борту циклера «Святые Петр и Павел»

Николай «Ник» Воронцов: командующий флотом лунных кораблей ВТО

Григорий Воронцов: недолгое время был амором Лукасинью Корты и приютил его

КОРПОРАЦИЯ ПО РАЗВИТИЮ ЛУНЫ

Джонатон Кайод: Орел Луны, президент Корпорации по развитию Луны

Судья Куфуор: старший судья в Суде Клавия и наставник Ариэль Корты в вопросах права

Нагаи Риеко: старший судья в Суде Клавия и член Павильона Белого Зайца

Видья Рао: экономист и математик, член «Белого Зайца» и Лунарианского общества, участник кампании за независимость. Разработал Трех Августейших вместе с «Тайяном» для корпорации «Уитэкр Годдард»

СЕСТРИНСТВО ВЛАДЫК СЕГО ЧАСА

Ирман Лоа: исповедница Адрианы Корты

Мадринья Флавия: присоединилась к Сестринству после изгнания из Боа-Виста

Майн-ди-санту Одунладе Абоседе Адекола: матрона Сестер Владык Сего Часа

МЕРИДИАН / ЦАРИЦА ЮЖНАЯ[3]

Жоржи Нардис: исполнитель босанова и амор Лукаса Корты

Сони Шарма: ученый из Университета Невидимой стороны

Мариану Габриэл Демария: директор Школы Семи Колоколов, учебного заведения для наемных убийц

Ань Сюин: торговый делегат от Китайской корпорации энергетических инвестиций

Элиза Стракки: разработчик-фрилансер в области нанотехнологий, работала на «Птичек-невеличек»

ВОЛКИ

Амаль: вожак волчьей стаи Меридиан Блю

Саша «Волчонок» Эрмин: вожак стаи Волки Магдалены из Царицы Южной

Ирина: стайная амор Вагнера Корты в светлое время

Один

В белой комнате на краю Центрального залива сидят шесть обнаженных подростков. Три девочки, три мальчика. Кожа их черна, желта, коричнева, бела. Они почесываются – непрестанно, сосредоточенно. Давление воздуха падает, и шкура сохнет, зудит.

Комната тесная – бочка, в которой едва ли можно выпрямиться в полный рост. Ребята зажаты на скамьях лицом друг к другу, бедра каждого прижимаются к соседским, колени касаются тех, что с противоположной стороны. Смотреть некуда и не на кого, кроме как друг на друга, но они избегают встречаться взглядами. Слишком близки, слишком беззащитны. Каждый дышит через прозрачную маску. Там, где она неплотно прилегает, раздается шипение кислорода. Под окошком на двери наружного шлюза – манометр. Он показывает пятнадцать килопаскалей. Понадобился час, чтобы так опустить давление.

Но снаружи вакуум.

Лукасинью наклоняется вперед и снова выглядывает в окошко. Люк увидеть легко; путь к нему открытый и прямой. Солнце стоит низко, тени длинные и густые, обращенные в сторону Лукасинью. Они чернее черного реголита и, возможно, таят множество ловушек. «Температура на поверхности – сто двадцать по Цельсию, – предупредил фамильяр. – Это будет прогулка сквозь пламя».

Прогулка сквозь пламя, прогулка сквозь лед.

Семь килопаскалей. Лукасинью кажется, что он раздулся, кожа его туго натянута и нечиста. Когда манометр покажет пять, шлюз откроется. Жаль, что с Лукасинью нет фамильяра. Цзиньцзи мог бы замедлить его колотящееся сердце, успокоить дергающуюся мышцу в правом бедре. Он мельком встречается взглядом с девушкой напротив. Она из Асамоа; рядом с нею сидит старший брат. Ее пальцы вертят амулет адинкра на шее. Фамильяр должен был ее об этом предупредить. Там, снаружи, металл может мгновенно вплавиться в кожу. Возможно, символ «Геньями» останется с ней навсегда в виде шрама. Девушка едва заметно улыбается Лукасинью. Шесть обнаженных, красивых и юных людей прижимаются бедро к бедру, но в камере царит сексуальный вакуум. Все мысли обращены к тому, что поджидает за дверью шлюза. Два Асамоа; девушка из семейства Сунь; девушка из семейства Маккензи; парнишка-Воронцов учащенно дышит от испуга; и Лукасинью Алвес Ман ди Ферро Арена ди Корта. Лукасинью перепихнулся со всеми, кроме девушки-Маккензи. Корта и Маккензи друг с другом не перепихиваются. И кроме Абены Маану Асамоа, потому что ее совершенство отпугивает Лукасинью Корту. А вот ее брат, да – минет он делает лучше всех.

Двадцать метров. Пятнадцать секунд. Цзиньцзи выжег эти цифры в его памяти. Расстояние до второго шлюза. Время, на протяжении которого обнаженный человек может выжить в жестком вакууме. Пятнадцать секунд до потери сознания. Тридцать секунд до необратимых повреждений. Двадцать метров. Десять широких шагов.

Лукасинью улыбается красавице Абене Асамоа. Потом включается красный свет. Шлюз открывается, Лукасинью в тот же миг вскакивает. Вместе с последним воздухом его вышвыривает наружу, в Центральный залив.

Первый шаг. Правая нога касается реголита, и от этого все мысли вылетают прочь из головы. Глаза горят. Легкие полыхают. Его вот-вот разорвет на части.

Второй шаг. Выдохнуть. «Выдыхай. Давление в легких должно равняться нулю», – предупреждал Цзиньцзи. Нет-нет, это неправильно, это смерть. Выдохни, или легкие взорвутся. Его ступня опускается.

Третий шаг. Он выдыхает. Дыхание замерзает на лице. Вода на языке и слезы в уголках глаз кипят.

Четыре. Абена Асамоа вырывается вперед. Ее кожа серая от инея.

Пять. Глаза замерзают. Он не смеет моргнуть. Веки намертво склеятся от мороза. Моргнешь – ослепнешь, ослепнешь – умрешь. Он сосредотачивается на шлюзе, обрамленном синими путеводными огнями. Тощий мальчишка-Воронцов обгоняет. Бежит как безумный.

Шесть. Сердце лихорадочно бьется, пылая. Абена Асамоа кидается в шлюз и, протягивая одну руку к маске, бросает взгляд через плечо. Ее глаза широко распахиваются, она что-то видит позади Лукасинью. Ее рот открывается в беззвучном крике.

Семь. Он оборачивается. Коджо Асамоа упал и катится кувырком. Коджо Асамоа тонет в лунном океане.

Восемь. Лукасинью, готовый броситься к синим огням шлюза, вскидывает руки и прерывает свой безудержный бег.

Девять. Коджо Асамоа пытается подняться на ноги, но он ослеп, пыль примерзла к глазным яблокам. Он размахивает руками, рывком поднимается, валится вперед. Лукасинью хватает его за руку. Вставай. Вставай же!

Десять. Краснота пульсирует в глазах: круг света и сознания, сфокусированного на круге входного шлюза. С каждым всплеском красноты в его распадающемся мозгу круг сужается. «Дыши! – вопят легкие. – Дыши!» Вверх. Вверх. Шлюз полон рук и лиц. Лукасинью швыряет себя в круг тянущихся рук. Кровь его кипит. Газ пузырится в жилах; каждый пузырек – раскаленный добела металлический шарик. Силы покидают Лукасинью. Разум умирает, но он не отпускает руку Коджо. Тянет руку, тянет парня; сам в агонии, горит. Шлюз содрогается, и с воющим звуком в него врываются потоки воздуха.

В оставшемся крошечном поле зрения Лукасинью видит путаницу из конечностей, кожи, задов и животов, с которых капает конденсат и пот. Он слышит, как судорожные вздохи переходят в смех, всхлипы – в безумное хихиканье. Тела сотрясает мелкая дрожь от сумасшедшего смеха. Мы выдержали лунную гонку. Мы победили Госпожу Луну.

Еще одно видение-вспышка: красное пятно на центровой линии наружной двери шлюза, причудливое красное на белом. Лукасинью сосредотачивается на нем как на центре мишени и весь превращается в линию, которая тянется от точки до точки. Пока сознание поглощает тьма, он понимает, что это за пятно. Кровь. Наружная дверь шлюза захлопнулась на большом пальце левой ноги Коджо Асамоа, полностью его расплющив.

Теперь – тьма.

Крылатая женщина взмывает с вершины термического потока. Свет раннего утра обливает ее золотом. Коснувшись самой крыши мира, летунья изгибает спину, прижимает руки к груди, делает резкое движение ногами и ласточкой ныряет вниз. Камнем пролетает сто метров, двести – черная точка, со свистом несущаяся из фальшивой зари мимо фабрик и квартир, окон и балконов, канатных дорог и лифтов, прогулочных дорожек и мостов. В последний момент растопыривает пальцы, расправляет первичные нановолоконные перья и прерывает падение. Устремляется вверх, высоко, крылья вспыхивают на свету, который делается все ярче. Три взмаха – и она уже на расстоянии километра, превратилась в золотую искру на фоне квадры Ориона, напоминающей своим видом грандиозный каньон.

– Сука, – шепчет Марина Кальцаге. Она ненавидит свободу летающей женщины, ее атлетичность, безупречную кожу и подтянутое, как у гимнастки, тело. Но больше всего ненавидит то, что у этой женщины есть дыхание, которое можно тратить на приятное времяпрепровождение, в то время как Марине приходится сражаться за каждый глоток воздуха. Марина убавила дыхательный рефлекс. Чиб на глазном яблоке показывает, что ее кислородная задолженность растет. Каждый глубокий вдох стоит денег. Она превысила кредитный лимит в дыхательном банке. Все еще не может забыть панику, которую испытала, когда в первый раз попыталась сморгнуть чиб с глаза. Он все не исчезал. Она потыкала его пальцем. Тот остался прикрепленным к глазному яблоку.

– Все их носят, – сказал агент по ознакомлению и акклиматизации из КРЛ. – От Джо Лунницы прямиком из циклера до самого Орла.

Пробудились статусные строки ее Четырех Базисов: воды, пространства, данных и воздуха. С того момента они измеряли и оценивали каждый глоток и сон, каждую мысль и вздох.

К моменту, когда Марина добирается до вершины лестницы, голова у нее плывет. Марина прислоняется к низким перилам, чтобы перевести дух. Перед нею ужасная, заполненная людьми пропасть, блистающая тысячами огней. Квадры Меридиана уходят на километр в глубину и подчиняются обратному социальному порядку: богачи живут внизу, бедняки – наверху. Ультрафиолет, космические лучи, заряженные частицы солнечных вспышек бомбардируют обнаженную поверхность Луны. Радиацию охотно поглощают несколько метров лунного реголита, но высокоэнергетичные космические лучи высекают из почвы каскадные фейерверки вторичных частиц, которые могут повредить человеческую ДНК. Поэтому человеческие обиталища уходят в глубину и граждане живут настолько далеко от поверхности, насколько могут себе позволить. Только промышленные уровни находятся выше Марины Кальцаге, и они почти полностью автоматизированы.

У фальшивых небес прыгает вверх-вниз одинокий серебристый детский шарик, угодивший в ловушку.

Марина Кальцаге идет наверх, чтобы продать содержимое своего мочевого пузыря. Скупщик кивком впускает клиентку в будку. Ее моча скудна, охряного цвета и с вкраплениями. Неужели это следы крови? Мужчина анализирует жидкость на минералы и питательные вещества, рассчитывается. Марина переводит средства на свой сетевой счет. Можно убавить дыхание, присвоить чужую воду, выклянчить еду, но пропускную способность подаянием не заработаешь. Из облачка частиц над левым плечом возникает Хетти, фамильяр Марины. Базовая, бесплатная оболочка, но Марина Кальцаге снова в сети.

– В следующий раз, – шепчет она, продолжая подниматься, направляясь к туманной ловушке. – Я достану фарму в следующий раз, Блейк.

Последние ступеньки Марина преодолевает на четвереньках. Пластиковую конструкцию она соорудила из отборного мусора, который удалось захватить и спрятать до того, как утильботы заббалинов смогли бы использовать его для других целей. Принцип работы древний и надежный. Пластиковая сеть подвешена между опорными балками. Теплый влажный воздух поднимается и в прохладе искусственной ночи порождает мимолетные перистые облака. Туман конденсируется на мелкоячеистой сетке и стекает по ее волокнам в накопительный контейнер, собираясь в достаточном объеме для питья. Глоток поменьше для нее, побольше – для Блейка.

Возле ловушки кто-то есть. Высокий, по-лунному худой мужчина пьет из контейнера.

– Отдай!

Мужчина смотрит на нее и допивает последние капли.

– Это не твое!

У Марины еще остались земные мышцы. Пусть в легких нет воздуха, она справится с этим большим, бледным и хрупким луноцветом.

– Убирайся отсюда. Это мое.

– Уже нет. – В его руке нож. Нож ей не одолеть. – Если я тебя здесь снова увижу, если что-то отсюда пропадет, я тебя порежу на куски и продам.

Марина ничего не может сделать. Никакие действия, слова, угрозы или хитроумные идеи ничего не изменят. Этот мужчина с ножом сразил ее наповал. Она может лишь скрыться с глаз долой, униженная. С каждым шагом, с каждой ступенькой позор давит все тяжелей. На маленькой галерее, с которой Марина увидела летающую женщину, она падает на колени и с судорожной яростью блюет. Рвотные спазмы сухие, натужные и непродуктивные. Внутри нее не осталось ни влаги, ни еды.

Такой вот лунный ап-аут[4].

Лукасинью просыпается. Его лицо накрыто прозрачным панцирем, который так близко, что дыхание его туманит. Лукасинью паникует, вскидывает руки, чтобы отбросить штуковину, которая вызывает клаустрофобию. Ощущение тяжести и теплоты распространяется внутри черепа, по задней части головы, вдоль рук, торса. Никакой паники. Спи. Последнее, что он видит, – фигура у изножья кровати. Лукасинью знает: это не призрак, потому что на Луне призраков нет. Ее камни их отвергают, ее радиация и вакуум изгоняют. Призраки – существа хрупкие, сотворенные из дыма, бледных красок и вздохов. Но серая фигура со сложенными руками и впрямь похожа на привидение.

– Мадринья Флавия?

Привидение смотрит на него и улыбается.

Господь не покарает женщину, которая ворует от отчаяния. Марина проходит мимо уличного храма каждый день, возвращаясь от скупщика мочи: вокруг Казанской иконы Божьей Матери светится созвездие пульсирующих биоламп. В каждом из этих пузырьков желе содержится глоток воды. Марина грешит проворно, запихивая их в свой рюкзак. Четыре отдаст Блейку. Его все время мучает жажда.

Прошло всего две недели, но Марине кажется, что она знала Блейка всю жизнь. В нищете время тянется медленно. И нищета – она как лавина. Один маленький промах-камешек вываливается, ударяется о другой, сбивает с места еще несколько, и все скользит, катится прочь. Один отмененный контракт. Однажды из агентства не позвонили. А маленькие цифры на краю ее поля зрения продолжали уменьшаться. Скользили, катились прочь. И вот она начала подниматься по приставным лестницам и каменным ступенькам, все выше по стенам квадры Ориона. Прочь от переплетения мостов и галерей, прочь от широких улиц с апартаментами, по все более крутым ступенькам и лестницам (ибо лифты стоят денег, а на самые высокие уровни и вовсе не ходят), к нависающей громаде штабелей и кубов – Байрру-Алту[5]. Разреженный воздух пах фейерверком: вокруг дикий камень, лишь недавно обработанный строительными ботами, да пористое стекло. Пешеходные дорожки опасно виляли мимо дверей-занавесок в каменных клетушках, озаряемых лишь тем светом, который падал сквозь вход и незастекленные окна. Один ложный шаг означал крик, медленно удаляющийся к неоновым огням проспекта Гагарина.

Байрру-Алту менялся с каждым проходящим месяцем, и Марине пришлось долго брести, прежде чем она разыскала жилище Блейка. «Совместная аренда квартир; суточные расходы суммируются», – гласила реклама в каталогах Меридиана.

– Я здесь не задержусь, – сообщила она, окинув взглядом единственную комнату с двумя матрасами из пены с эффектом памяти, пустые пластиковые бутылки из-под воды, валяющиеся на полу подносы от съестного.

– Никто не задерживается, – сказал Блейк. Потом выкатил глаза и согнулся пополам в приступе сокрушительного, бесплодного кашля, содрогаясь всем хилым телом.

Сухой и отрывистый кашель, тот не дал Марине заснуть; Блейк трижды кашлянул, тихонько и почти раздраженно. Потом еще трижды. И еще трижды. И еще трижды. Из-за кашля она бодрствовала все последующие ночи.

Это песня Байрру-Алту: кашель. Силикоз. Лунная пыль превращает легкие в камень. Вслед за параличом приходит туберкулез. Фаги лечат его без труда. Люди, которые живут в Байрру-Алту, тратят свои деньги на воздух, воду и пространство. Даже дешевые фаги им не по карману.

«Марина». Фамильяр так давно с ней не разговаривал, что она от неожиданности падает с приставной лестницы. «У тебя есть предложение работы». Падать несколько метров; пустяк в этой безумной гравитации. Она все еще летает во сне: превращается в заводную птицу, которая курсирует вокруг модели Солнечной системы. Системы, что вертится посреди каменной клетки.

– Я его приму.

«Это ресторанное обслуживание».

– Я согласна.

Марина готова на все. Просматривает контракт. Она низко оценила свои услуги, но предложение подходит, пусть и с натяжкой. Для нее это воздух-вода-углерод-сеть и чуть-чуть про запас. Есть аванс. Нужна новая униформа из принтера. И надо наведаться в баню. Она чувствует вонь от своих волос. И билет на поезд.

Через час надо быть на Центральном вокзале. Моргнув, Марина подписывает. Контактная линза сканирует рисунок сетчатки и передает в агентство. Фамильяры пожимают друг другу руки, и на счету появляются деньги. От внезапной радости становится больно. Мощь и магия денег не в том, чем они позволяют владеть, а в том, кем они позволяют быть. Деньги – это свобода.

– Увеличивай, – говорит она Хетти. – Восстанови значения по умолчанию.

Напряжение в легких мгновенно отпускает. Выдох прекрасен. Вдох равен экзальтации. Марина наслаждается парфюмом Меридиана: озон и порох с нотами нечистот и плесени. А когда наступает момент, на котором вдох должен закончиться, он продолжается. Марина вдыхает глубоко.

Но время поджимает. Чтобы успеть на поезд, придется воспользоваться лифтом на 83-м западном уровне, однако он в противоположной стороне от квартиры Блейка. Лифт или Блейк? И думать нечего.

Лукасинью снова просыпается. Пытается сесть и от боли падает на кровать. Все ноет так, словно каждую мышцу в теле оторвали от кости или сустава, а на ее место засыпали измельченное стекло. Он лежит на кровати, одетый в герметичный костюм – такой же, какой надел бы для нормальной, безопасной, обычной прогулки по поверхности. Он может двигать руками, кистями. Его пальцы прогуливаются по телу вверх и вниз, проводя критический анализ. Пресс, мышечная броня поперек живота, бедра тугие и четко очерченные. Его зад на ощупь великолепен. Он хотел бы коснуться своей кожи. Ему надо знать, что с кожей все в порядке. Он знаменит благодаря своей коже.

– Я дерьмово себя чувствую. Даже глаза болят. Меня чем-то накачивают?

«Мю-опиоидные кластеры в твоем околоводопроводном сером веществе подвергаются прямой стимуляции, – говорит голос внутри его головы. – Я могу отрегулировать входной сигнал».

– Эй, Цзиньцзи, ты вернулся. – Его фамильяр придирчив, как дворецкий, и эту манеру речи ни с кем не перепутаешь. У фамильяров проблемы с расплывчатыми формулировками. Лукасинью видит чиб в правом нижнем углу поля зрения. Человеку из семьи Корта не нужно обращать внимание на эти цифры, но он рад их видеть. Чиб сообщает, что он жив, в сознании и потребляет. – Где я?

«Ты в медицинском учреждении „Санафил Меридиан“, – говорит Цзиньцзи. – Тебя переместили из гипербарической камеры в компрессионный костюм. Ты перенес серию искусственно вызванных коматозных состояний».

– Как долго? – Лукасинью пытается сесть. Боль продирается вдоль каждой кости и сустава. – Моя вечеринка!

«Ее перенесли. Тебе предстоит еще одна искусственная кома. Отец придет повидаться с тобой».

На стенах разворачиваются белые суставчатые медицинские руки.

– Погоди, постой. Я видел Флавию.

«Да. Она приходила тебя навестить».

– Не говори ему.

Лукасинью так и не понял, отчего отец изгнал мадринью, его суррогатную мать из Боа-Виста утром того дня, когда ему исполнилось пять лет. Но ему известно, что если Лукас Корта узнает о визите мадриньи Флавии, он причинит ей боль с озлобленностью, помноженной на сто.

«Я не скажу», – обещает Цзиньцзи.

Лукасинью просыпается в третий раз. В ногах кровати стоит его отец. Лукас Корта – мужчина невысокий, худощавый; он угрюм и встревожен в той же степени, в какой его брат великодушен и излучает золотое сияние. Держится с достоинством, элегантно, усы и борода словно начертаны карандашными линиями, да и только; совершенен, но постоянно просчитывает, как сохранить это совершенство: его одежда, его волосы, его ногти безукоризненны. Хладнокровный, расчетливый человек. Над его левым плечом завис Токинью. Фамильяр Лукаса Корты выглядит замысловатым переплетением музыкальных нот и сложных аккордов, которые время от времени превращаются в едва слышный шепот гитары, играющей босанова.

Лукас Корта аплодирует. Пять четких хлопков.

– Поздравляю. Теперь ты бегун.

Внутри семьи и за ее пределами известно, что Лукас Корта никогда не принимал участия в лунной гонке. Причина – его секрет: Лукасинью слышал, что людей, которые суют нос в это дело, жестоко наказывают.

– Команда скорой помощи; офтальмики, спецы по пневмотораксу; аренда гипербарической камеры, аренда герметичного костюма, оплата О₂… – говорит его отец. Лукасинью спускает ноги с кровати. Медицинские боты сняли с него гермокостюм. Вокруг открываются белые стены; роботические руки выдвигаются, предлагая свеженапечатанную одежду. – Перевод из Меридиана в Жуан-ди-Деус…

– Я в Жуан-ди-Деусе?

– Тебе предстоит вечеринка. Герой возвращается домой. Соберись с силами. И постарайся пять минут ни в кого не засовывать свой член. Прибыли все. Даже Ариэль сумела оторваться от своих дел в Суде Клавия.

Прежде всего самое главное. Металлические лабреты и штанги[6] – сувениры, напоминающие о расставаниях, – проникают в аккуратные отверстия в его теле. Цзиньцзи демонстрирует Лукасинью его самого, чтобы юноша смог начесать кок, придав ему великолепие, какое возможно лишь при малой силе тяжести; грива цвета темной морской волны, блестящая и густая. Убийственные скулы, а об мышцы пресса можно камни разбивать. Он выше отца. Все в третьем поколении выше, чем во втором. Он чертовски хорош собой.

– Жить будет, – говорит Лукас.

– Кто? – Лукасинью, поколебавшись, выбирает рубашку с меланжевым узором в светло-коричневых тонах.

– Коджо Асамоа. У него двадцатипроцентные ожоги второй степени, поврежденные альвеолы, разорванные кровеносные сосуды, мозговые поражения. И минус один большой палец на ноге. С ним все будет в порядке. В Боа-Виста дожидается делегация Асамоа, чтобы поблагодарить тебя.

Возможно, там будет Абена Асамоа. Может, она окажется настолько благодарной, что позволит себя трахнуть. Желтовато-коричневые брюки с двухсантиметровыми подворотами и шестью защипами. Лукасинью застегивает ремень. Носки из паутинного шелка и двухцветные лоферы. Это вечеринка, так что пиджак спортивного типа подойдет. Он выбирает твидовый и, пропуская ткань между пальцами, чувствует покалывание волокон. Это животная штуковина, не напечатанная. Немыслимо дорогая животная штуковина.

– Ты мог погибнуть.

Надевая жакет, Лукасинью замечает булавку на отвороте: «Дона Луна», сигилла лунных бегунов. Святая-покровительница Луны: Владычица жизни и смерти, света и тьмы, одна половина ее лица – черный ангел, другая – голый белый череп. Двуликая госпожа. Царица Луна.

– Что бы тогда делала семья?

Как отец Лукасинью узнал, что он выберет жакет с булавкой? Потом манипуляторы забирают остальную одежду в стены, и лунный бегун успевает заметить, что «Дона Луна» есть на каждом пиджаке.

– На твоем месте я бы его бросил.

– Ты не был на моем месте, – говорит Лукасинью. Цзиньцзи демонстрирует общий результат его выбора. Элегантно, но не напыщенно, небрежно, но стильно и соответствует тренду сезона, то есть европейским 1950-м. Лукасинью Корта обожает одежду и украшения. – Теперь я готов к своей вечеринке.

– Я сражусь с тобой.

Слова Ариэль Корты четко разносятся по всему суду. И зал взрывается. Ответчик вопит: так нельзя. Его адвокат мечет громы и молнии – незаконное использование судебной процедуры! Юридическая команда Ариэль – теперь, когда достигнуто соглашение о судебном поединке, они стали ее секундантами – умоляет, упрашивает, кричит, что это безумие, что защитник Альяума разрежет ее на части. Публика взволнованно гудит на галерее. Судебные журналисты забили всю пропускную полосу, передавая репортажи в прямом эфире.

Рутинное разбирательство об опеке после развода превратилось в драму высшей пробы. Ариэль Корта в Меридиане – и, соответственно, на Луне – ведущий брачный адвокат, она и сводит, и разводит. Ее контракты-никахи затрагивают каждого из Пяти Драконов, величайших лунных семейств. Она устраивает свадьбы, договаривается о прекращении брака, разыскивает лазейки в титаново прочных никахах, торгуется об отступных и добивается сокрушительных алиментов. У суда, галереи для публики, прессы и хроникеров, а также у поклонников судебных разбирательств высочайшие ожидания по поводу процесса Альяум против Филмус.

Ариэль Корта не разочаровывает следящих за процессом. Она снимает перчатки. Стаскивает туфли. Выскальзывает из своего платья от «Диор». Предстает перед Судом Клавия в блестящих и обтягивающих капри и спортивном топике. Хлопает по спине Ишолу, своего защитника. Он – широкоплечий упрямый йоруба, славный малый и жестокий боец. Из Джо Лунников – новых иммигрантов – с их земной мышечной массой получаются лучшие судебные бойцы.

– Я с ним сама разберусь, Ишола.

– Нет, сеньора.

– Он меня и пальцем не тронет.

Ариэль подходит к троим судьям.

– Нет возражений по моему вызову?

Судья Куфуор и Ариэль Корта знакомы давно; они учитель и ученица. В свой первый день в юридической школе она узнала от него, что лунный закон держится на трех опорах. Первая состоит в том, что нет никакого уголовного права, только договорное: предметом сделки может служить что угодно. Вторая – в том, что чем больше законов, тем хуже законность. Третья – в том, что проворный ход, ловкий вираж и рисковый поступок в той же степени действенны, что и веский аргумент или перекрестный допрос.

– Советник Корта, вы знаете не хуже нас, что это Суд Клавия. Все можно подвергнуть испытанию, включая Суд Клавия, – говорит судья Куфуор.

Ариэль сжимает пальцы правой руки и опускает голову пред лицом судей. Поворачивается к яме, где уже стоит защитник ответчика. Он весь из мышц и шрамов, ветеран двух десятков разбирательств, которые закончились поединками, и он уже призывает ее продолжить, спуститься, сойти на судебную арену.

– Так давайте сразимся.

Зал суда ревет в знак одобрения.

– До первой крови, – кричит Эральдо Муньос, адвокат Альяума.

– О нет! – рявкает Ариэль Корта. – Насмерть – или никак.

Ее команда, ее защитник вскакивают на ноги. Судья Нагаи Риеко пытается перекричать взволнованную толпу:

– Советник Корта, я должна вас предупредить…

Среди шума и криков Ариэль Корта держится с достоинством и излучает мощь; она – воплощенное спокойствие в сердце бури из голосов. Адвокаты ответчика совещаются, опустив головы, бросают на нее быстрые взгляды и возвращаются к своему спешному и тихому разговору.

– Прошу внимания суда. – Муньос вскакивает. – Ответчик отзывает свои требования.

В зале номер три все перестают дышать.

– Тогда решение выносится в пользу истца, – говорит судья Чжан. – Расходы возлагаются на ответчика.

В третий раз зал взрывается, и теперь громче всего. Ариэль впитывает обожание до последней капли. Убеждается, что камеры видят ее во всех ракурсах. Достает из сумки длинный и изящный титановый вейпер, раздвигает на всю длину, фиксирует, зажигает и выдыхает тонкую струю белого дыма. Набрасывает жакет на одно плечо, подцепляет туфли пальцем и гордо выходит из зала суда в своей бойцовской одежде. Аплодисменты, лица, роящееся облако фамильяров – она поглощает все. Любой суд – это театр.

Вид наружу стоит дорого; развлечения стоят еще дороже, так что Марина сидит на нижнем ярусе, на месте в центральной части, и корчит рожи мальчишке, который пялится на нее через щель между подголовниками. Из Меридиана в Жуан-ди-Деус поезд идет всего час. Смешить ребенка – достаточное развлечение. Это первый раз, когда Марина выбирается за пределы Меридиана. Она на Луне. Она на поверхности Луны, мчится по магнитным рельсам со скоростью тысяча километров в час и ничего не видит, потому что сидит внутри металлической трубы. Равнины и ободы кратеров, каньоны и крутые откосы. Великие горы и огромные кратеры. Все там, за пределами этого интерьера, теплого, пахнущего жасмином, выкрашенного в пастельные тона и располагающего к болтовне. Все серое и пыльное. Все одинаковое, лишенное великолепия. Она ничего не упускает.

У Хетти полный доступ к сети, так что, когда мальчишке велят не приставать к леди в заднем ряду, Марина занимает себя музыкой и картинками. Ее сестра загрузила новые семейные фотографии. Там есть ее новая племянница и ее старый племянник. Там есть зять Арун. Там есть ее мать – в кресле, с трубками, торчащими из тыльной стороны ладоней. Она улыбается. Марина рада, что не видит безвоздушных гор, суровых пустых морей. По сравнению с пышной листвой, небесами цвета бледно-сизого голубиного оперения, морем столь зеленым и обильным, что кажется, будто его глубину можно ощутить с помощью обоняния, Луна выглядела бы белым черепом. В этом поезде Марина может притвориться, будто она дома, на Земле, и, выйдя наружу, окажется среди деревьев и вулканов Каскадии.