Джентльмен в Москве Тоулз Амор

Ну так вот…

Через пять дней после описанных выше событий граф с большим удовольствием принял приглашение отпить чаю вместе со своей новой знакомой – Ниной Куликовой. Они договорились встретиться в три часа дня в чайной комнате отеля, расположенной в северо-западном крыле на первом этаже. Граф пришел на пятнадцать минут раньше и занял столик на двоих около окна. Когда в пять минут четвертого прибыла его спутница, одетая в светло-желтое платье с черным поясом (которое делало ее очень похожей на нарцисс), он встал и вежливо отодвинул ей стул.

– Merci, – поблагодарила Нина.

– Je t’en prie[17], – ответил граф.

Потом граф подозвал официанта и заказал самовар. На небе над Театральной площадью собирались грозовые тучи, и они обсудили вероятность того, что скоро начнется дождь. Как только официант принес самовар и пирожные, выражение лица Нины сделалось серьезным. Стало очевидно, что она хочет что-то обсудить.

Возможно, кто-то мог бы подумать, что перемена темы разговора и резкий переход к делу не соответствуют хорошему тону, но только не граф. Напротив, граф считал, что быстрый переход к делу за чаем является совершенно нормальным явлением и нисколько не нарушает этикета чаепития. Люди пьют чай вместе, вполне возможно, только для того, чтобы обсудить то, что их волнует.

Все чаепития, на которые когда-либо приглашали графа, проходили по этой схеме. Где бы те ни происходили: в гостиной с окнами, выходящими на Фонтанку, или в чайной, или в ресторане в городе – до того как кто-либо успел прикоснуться к сладкому, приглашающая сторона четко объясняла причину встречи. Переход от разговора на общие темы и светского обмена любезностями происходил зачастую при помощи одного слова или фразы.

Любимой вступительной фразой бабушки графа были слова: «Я слышала, Александр…» Например: «Я слышала о тебе, Александр, не самые приятные вещи, мой мальчик…» Очаровательная заложница своего собственного сердца княгиня Полякова переходила к делу следующим образом: «Ох, Александр! Я совершила ужасную ошибку…» Юная Нина, судя по всему, в качестве такого «вступительного слова» использовала фразу: «Ну так вот…»

– Совершенно верно, Александр Ильич. Еще одна сильная гроза, и все цветки сирени сдует. Ну так вот…

Граф почувствовал по тону ее голоса, что Нина переходит к делу. Он подбоченился, наклонился к собеседнице под углом семьдесят градусов и придал лицу выражение серьезное, но при этом совершенно нейтральное. В зависимости от последующих слов Нины выражение его лица было готово отразить чувство сострадания и симпатии, заботы или возмущения.

– Я была бы очень признательна, – продолжала Нина, – если бы ты подробнее рассказал мне о правилах жизни принцессы.

– О правилах?

– Да, о правилах.

– Но, дорогая Нина, – заметил граф с улыбкой, – быть принцессой – это совсем не игрушки.

Нина смотрела на графа. Было очевидно, что, несмотря на то, что граф делает вид, будто ее не понимает, у нее хватит терпения и она дождется ответа на свой вопрос.

– Я уверена, что ты понимаешь, о чем я говорю. Хотелось бы узнать, какого поведения ожидают окружающие от принцессы.

– А, ну хорошо.

Граф откинулся на спинку стула, чтобы обдумать вопрос.

– Мы уже недавно говорили о том, что принцесса изучает целый ряд гуманитарных предметов. Кроме этого, она уделяет много времени тому, чтобы у нее были светские манеры. Она должна знать, как вести себя в обществе, должна научиться хорошим манерам за столом, как правильно к людям обращаться, как держать себя, как сохранять безупречную осанку…

Нина благосклонно выслушала все перечисленные пункты и оживилась при упоминании графом осанки.

– Осанка? А разве осанка имеет отношение к манерам?

– Имеет, – после краткого раздумья ответил граф. – Например, человек, который сутулится, может произвести впечатление ленивого или продемонстрировать, что у него просто нет интереса к окружающим его людям. Правильная и ровная осанка свидетельствует о том, что человеку свойственно такое качество, как самообладание. Принцесса должна держать себя с достоинством.

Нина распрямила спину.

– Пожалуйста, продолжай.

Граф задумался.

– Принцесса должна уважать старших.

Нина в знак уважения наклонила голову в сторону графа. Граф откашлялся.

– Нина, я не имел в виду себя. Я не на столько много лет старше тебя. Под словом «старшие» я имел в виду людей с седыми волосами.

Нина кивнула в ответ.

– Ты говоришь о великих князьях и великих княгинях?

– Да, и о них в том числе. Я имел в виду вообще всех людей старшего возраста. Это крестьяне, торговцы, кузнецы и кухарки.

Нина нахмурила брови в знак непонимания, и граф продолжил свой рассказ:

– Считается, что каждое новое поколение должно быть в определенной мере признательно всем представителям старшего поколения. Тем, кто сеял и жал, воевал, развивал науку и искусство и вообще много делал для того, чтобы молодому поколению было лучше жить. Поэтому, чем бы старшие ни занимались, они заслужили благодарность и уважение молодого поколения.

По лицу Нины было видно, что ее не убедили аргументы графа, и тот задумался о том, как лучше и понятнее донести свою мысль. Он посмотрел в окно и увидел, как несколько прохожих открывали зонтики.

– Вот тебе пример, – сказал он.

И граф рассказал ей поучительную историю о княгине Голицыной и старухе из Кудрово.

Однажды вечером в Петербурге дальняя родственница графа молодая Голицына ехала в карете на ежегодный бал, который давали Тушины. На улице шел сильный дождь. Карета княгини переезжала через Ломоносовский мост, и девушка заметила старуху, которая шла по мосту. Она крикнула кучеру, чтобы тот остановил карету, и пригласила бедную восьмидесятилетнюю старуху в карету. Эта старуха была почти слепой. Лакей помог ей сесть в карету княгини, и старая женщина поблагодарила девушку. Возможно, княгиня решила подвести старуху, рассчитывая на то, что та живет где-то поблизости. Все-таки она была уже старой женщиной и вряд ли собиралась отправиться в долгий путь в такую плохую погоду. Но когда княгиня спросила, куда та направлялась, старуха ответила, что она шла к своему сыну кузнецу, который жил в деревне Кудрово, расположенной в двенадцати километрах от Петербурга!

Княгиню ждали на балу у Тушиных. Буквально через несколько минут карета должна была подъехать к их усадьбе, где в каждом окне ярко горел свет и на ступеньках у главного входа лакеи ожидали прибытия гостей. Княгиня могла бы извиниться, выйти возле усадьбы и приказать кучеру отвезти старуху в Кудрово. Они поравнялись с усадьбой, и кучер повернулся к княгине в ожидании дальнейших приказаний…

Тут граф сделал эффектную паузу.

– И как же она поступила? – спросила Нина.

– Она приказала кучеру ехать дальше, – граф улыбнулся. – И это еще не все. Когда они приехали в Кудрово, семья кузнеца окружила карету и старая женщина пригласила княгиню выпить чаю. Кузнец охнул, кучер раскрыл рот от удивления, а лакей чуть не лишился чувств. Но княгиня спокойно приняла приглашение и из-за этого пропустила бал у Тушиных.

Граф закончил свою историю, поднял чашку, кивнул Нине и сделал глоток.

Однако Нина решила, что история еще не закончилась.

– А что было потом?

Граф поставил чашку на блюдце.

– В каком смысле – потом?

– Она вышла замуж за сына кузнеца?

– Вышла ли она замуж за сына кузнеца? Боже упаси, нет! Она выпила стакан чая, села в карету и поехала домой.

Нина задумалась. Ей почему-то казалось, что было бы логичней, если бы княгиня вышла замуж за сына кузнеца. Несмотря на то, что концовка ее не удовлетворила, девочка кивком дала понять, что тот рассказал занятную историю.

Граф решил не рассказывать о том, какие долгоиграющие последствия имел поступок княгини. Дело в том, что графиня Тушина стояла у окна и видела, как напротив ее особняка остановилась голубая карета княгини Голицыной, а потом поехала дальше. Это «показательное выступление» не очень понравилось графине, в результате чего Голицыны и Тушины поругались так сильно, что не могли помириться при жизни трех последующих поколений. Вполне вероятно, что эти два клана и по сей момент были в контрах, но революция положила конец их вражде и разметала членов этих семей по всему миру…

– Да, – признала Нина, – вот это поведение, достойное принцессы.

– Совершенно верно, – согласился граф и протянул ей тарелку с пирожными и печеньем. Нина взяла два печенья, одно положила себе в тарелку, а другое отправила прямо в рот.

Граф решил воспользоваться случаем и привлечь внимание собеседницы к некоторым недостаткам ее поведения.

– Вот тебе еще один пример.

– Какой?

– Настоящая княгиня или, как ты говоришь, принцесса – а они, как мы знаем, встречаются только на Западе или в сказках – всегда говорит «пожалуйста», когда просит передать ей печенье, и «спасибо», когда ей его предлагают.

Нина снова нахмурилась.

– Я понимаю, что принцесса должна говорить «пожалуйста», когда просит передать ей печенье, но я не очень понимаю, почему она должна благодарить, когда ей его предлагают.

– Дорогая Нина, хорошие манеры – это не шоколадные конфеты. В отличие от конфет, ты не можешь выбрать те манеры, которые тебе больше нравятся, и ты уж точно не можешь надкусить конфету, чтобы потом положить ее обратно в коробку…

Нина посмотрела на графа с выражением человека, который терпеливо переносит странности других людей, и начала медленно и размеренно говорить, видимо для того, чтобы собеседник лучше ее понял.

– Я согласна с тем, что принцесса должна говорить «пожалуйста», когда просит передать ей кусочек пирога, потому что должна убедить другого человека этот пирог ей дать. И если этот пирог ей дают, принцессе точно следует сказать «спасибо». Но обратимся ко второй части твоего примера: принцесса не просит пирог, ей просто его предлагают. Поэтому я не вижу смысла благодарить за то, что она любезно соглашается принять предлагаемое.

Как бы ставя точку в своей аргументации, девочка положила в рот тарталетку с лимонным кремом.

– Я соглашусь с тем, что в твоих доводах есть рациональное зерно, – заметил граф. – Но, опираясь на свой жизненный опыт, могу заметить…

Нина прервала его речь движением пальца.

– Ты же недавно говорил, что ты еще достаточно молодой.

– Совершенно верно.

– Тогда, может быть, слишком рано говорить о жизненном опыте?

«Да, – подумал граф, – ну и чаепитие…»

– Я постараюсь держать спину более прямо и поработаю над осанкой, – подвела итог встречи Нина и смахнула крошки с кончиков пальцев. – И я обязательно буду говорить «пожалуйста» и «спасибо», когда о чем-нибудь прошу. Однако я не собираюсь благодарить людей за то, чего я никогда у них не просила.

Туда-сюда

Двенадцатого июля в семь часов вечера, когда граф шел по фойе по направлению к ресторану «Боярский», сидевшая за большой кадкой с растением Нина подала ему сигнал. Раньше в такой поздний час она никогда не звала его на «вылазку».

– Надо поторопиться, – сказала она графу, когда тот зашел за кадку. – Джентльмен только что ушел на ужин.

«Какой еще джентльмен?» – подумал граф.

Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, они медленно поднялись по лестнице. На третьем этаже они столкнулись с господином, который, стоя около двери номера, хлопал себя по карманам в поисках ключа. На лестничной площадке напротив двери лифта в стене красовалось стеклянное панно с изображением стоящих в мелкой воде длинноногих птиц. Граф видел это панно уже тысячи раз. Нина остановилась перед ним и принялась его рассматривать.

– Ты прав, – громко произнесла она. – Это действительно цапли.

Как только стоявший перед дверью номера господин нашел ключ и исчез за дверью, Нина двинулась вперед по коридору. Быстрыми шагами они прошли мимо 313-го, 314-го и 315-го номеров, а затем поравнялись с небольшим столиком возле номера 316, на котором стояла статуя Гермеса. Тут граф понял, что они направлялись к номеру, в котором он жил раньше!

Впрочем, мы слишком торопим развитие событий.

Не будем забегать вперед.

После того неудачного вечера, когда граф сидел на лестничных ступеньках второго этажа, он решил завязать с ежедневными вечерними аперитивами по причине того, что алкоголь плохо влиял на его настроение. Однако трезвая жизнь не дала ему той радости, на которую он рассчитывал. Делать ему было нечего, а свободного времени – хоть отбавляй, поэтому граф начал скучать.

«Интересно, – думал он, – если мне стало так тоскливо всего лишь через три недели после того, как я переехал на чердак, как же я себя буду чувствовать через три года?»

Но когда праведник или герой начинает терять надежду и его душу охватывает отчаяние, Судьба часто приходит ему на помощь. На Крите у Тесея был волшебный клубок ниток, который ему дала Ариадна и который помог ему выбраться из логова Минотавра. Даже в царстве мертвых у героев были помощники: Одиссей встретил Тиресия, а Данте – Вергилия. А вот у графа Александра Ростова в отеле «Метрополь» была девятилетняя девочка Нина Куликова.

В первую среду июля пребывавший в тоске граф сидел в фойе отеля и не знал, чем заняться. Тут он заметил, что мимо него с деловым видом прошла Нина.

– Привет, друг мой. Куда ты собралась?

– Да, так. Хожу туда-сюда, – неопределенно махнула рукой Нина, но вид у нее был такой, будто ее поймали на том, чего делать не стоит.

– А поконкретнее? – поинтересовался граф.

…

– Сейчас иду в комнату для игры в карты.

– Вот как? Ты полюбила игру в карты?

– Не особо…

– И зачем же ты туда собралась?

…

– Ой, перестань, пожалуйста! – воскликнул граф. – Какие между нами могут быть секреты?!

Нина задумалась, потом осмотрелась по сторонам, убедилась, что никто, кроме графа, ее не услышит, и призналась, что, хотя комнату для игры в карты используют редко, каждую среду в три часа дня в ней играют в вист четыре женщины. По словам Нины, если прийти в комнату в два тридцать и спрятаться в шкафу, то будет слышно каждое их слово (эти женщины часто бранились), а после того как они уйдут, можно доесть оставшееся после них печенье.

– А где ты еще бываешь? – поинтересовался граф.

Нина снова осмотрелась вокруг.

– Встречаемся здесь завтра в два часа, – заговорщицки прошептала она.

И с этого момента началось образование графа.

Граф Ростов прожил в «Метрополе» почти четыре года и считал, что знает отель как свои пять пальцев. Он знал сотрудников по именам, услуги отеля – по собственному опыту, а обстановку и декор – наизусть, как «Отче наш». Однако после того как Нина взяла его под свое крыло, он осознал, что на самом деле был здесь настоящим новичком.

Нина прожила в отеле уже десять месяцев потому, что и она была в какой-то мере заложницей «Метрополя». Дело в том, что ее отец работал в Москве «временно» и потому не записал дочь в школу. За Ниной присматривала гувернантка, которая была уверена в том, что чем реже девочка выходит на улицу, тем ее жизнь и жизнь самой гувернантки будет спокойнее и безопаснее. Поэтому девочка и решила исследовать все комнаты отеля, узнать, что в них находится и как она сможет использовать то, что в них находится.

Несмотря на то что граф неоднократно получал в окошечке фойе свою почту, он никогда не бывал в комнате, где эту почту сортировали. Почту в отель привозили два раза в день – в десять утра и в два пополудни.

Граф раньше покупал цветы в магазине Фатимы, но никогда в жизни не бывал в комнате, в которой цветы обрезали и делали из них букеты. В дальнем углу магазина была узкая дверь, ведущая в комнату, где обрезали стебли цветов и шипы роз. Даже сейчас, когда магазин уже давно не работал, на полу этой комнаты шуршали сухие лепестки.

В «Метрополе» имелись комнаты за комнатами и двери за закрытыми дверями. Были комнаты, в которых хранили постельное белье. Кладовые. Прачечная. И даже собственный телефонный коммутатор.

«Метрополь» можно было сравнить с огромным пассажирским пароходом. Пассажиры на борту развлекались, гуляли по палубе и стреляли из ружей по выпущенным в воздух глиняным тарелочкам, переодевались к ужину, потом играли в карты, обыгрывали какого-нибудь зарвавшегося француза, прогуливались на верхней палубе под звездами и считали, что стали заправскими моряками, чуть ли не морскими волками. Но, находясь на судне, они наблюдали лишь малую часть его внутренней жизни, потому что никогда не спускались на нижние палубы, где происходило все то, что делало это морское путешествие возможным.

Нине было явно недостаточно вида, который открывался с верхних палуб. Она хотела спуститься в трюм. Открыть все двери. Побывать тут и там. В то время, когда Нина жила в «Метрополе», графу казалось, что стены отеля раздвинулись, а сам он увеличился, раздавшись во все стороны. В первые же недели пребывания там Нины «Метрополь» расширился, словно занимал две улицы. А в первые месяцы после их знакомства отель разросся до размеров всей Москвы. Если бы Нина прожила там достаточно долго, он стал бы величиной со всю Россию.

Знакомство графа с отелем Нина начала с подвала. Она открыла тяжелую железную дверь бойлерной, где из разных клапанов поднимались клубы белого пара. Она взяла у графа носовой платок и открыла тяжелую заслонку печи, в которой день и ночь горел огонь. Это было лучшее место в отеле для того, чтобы уничтожать секретные документы и любовные послания.

– Вы получаете любовные письма, граф?

– Конечно.

Потом они зашли в следующую комнату, в которой располагалось помещение, где стояло оборудование, контролировавшее подачу электричества. Нина попросила графа ничего не трогать. Приборы в комнате гудели и жужжали, как улей растревоженных ос, а в воздухе пахло серой. В этой комнате Нина показала графу рубильники, отключавшие электроэнергию. Выключив свет, можно было украсть жемчуга и бриллианты постояльцев отеля.

Они вышли в коридор, повернули один раз налево и два раза направо, после чего оказались в комнате, где хранились вещи, оставленные или забытые гостями отеля. Здесь были зонтики, путеводители «Baedeker»[18], а также романы, которые гости не дочитали или не захотели везти с собой дальше. В пыльном углу комнаты граф обнаружил два свернутых восточных ковра, лампу, а также книжную полку из атласного дерева, которые он оставил в своем прежнем номере.

В конце коридора по пути к узкой черной лестнице граф с Ниной прошли мимо небольшой двери, покрашенной ярко-синей краской.

– А что за этой дверью? – поинтересовался граф.

На лице Нины появилось смущенное выражение.

– Мне кажется, что я туда никогда не заходила.

Граф покрутил дверную ручку.

– Закрыто.

Нина посмотрела налево, потом направо.

Граф тоже посмотрел налево и потом направо.

Затем Нина сняла с шеи цепочку с украшением, на которое граф уже раньше обращал внимание. Однако на цепочке оказался не медальон, как он думал, а ключ, открывавший все двери в отеле! Нина сняла ключ с цепочки и передала графу, чтобы он открыл дверь. Граф вставил ключ в замочную скважину, похожую на череп, повернул и услышал, как внутри замка что-то обнадеживающе щелкнуло. Он открыл дверь, и они ахнули от зрелища, которое им представилось.

В комнате от пола до потолка были установлены полки со стоявшими на них серебряными приборами, блестевшие так ярко, словно их только вчера начистили.

– Зачем здесь столько посуды и приборов? – удивилась Нина.

– Для банкетов и званых обедов, – ответил граф.

Рядом с тарелками севрского фарфора с клеймом отеля стояли почти метровые самовары и огромные супницы, в которых при желании можно было бы крестить младенцев. Здесь были кофейники и соусницы, столовое серебро, а также лопаточки и самые разные предметы для сервировки стола. Нина взяла в руки одну лопаточку с рукояткой из слоновой кости. Она нажала рычажок на рукоятке, и металлические пластинки лопаточки открылись и вновь закрылись, как жалюзи на окнах. Удивленная, она посмотрела на графа.

– Это лопаточка для спаржи, – объяснил он.

– Неужели это вещь, которую все еще используют? На банкетах точно нужна лопаточка для спаржи?

– Как ты думаешь, нужен ли в оркестре фагот?

Нина аккуратно положила лопаточку на место, а граф задумался: сколько раз в жизни его обслуживали именно такой лопаточкой. Сколько раз он сам ел с этих тарелок? В банкетном зале «Метрополя» отмечали двухсотлетие Петербурга, столетие со дня рождения Пушкина, здесь проходили ежегодные обеды членов Клуба любителей игры в нарды. Кроме того, в «Метрополе», в соседних с рестораном «Боярский» комнатах – Красном и Желтом залах, – происходили более закрытые ужины и обеды. В свое время в этих залах собиралась элита, и, если бы кто-то подслушивал то, что гости обсуждали за столом, можно было бы на целый год вперед узнать обо всех банкротствах, свадьбах и войнах.

Граф обвел содержимое комнаты задумчивым взглядом и покачал головой.

– Ясно, что большевики уже побывали в этой комнате. Интересно, почему они все это не конфисковали?

– Возможно, все это им еще здесь пригодится, – ответила Нина с уверенностью, свойственной только детям.

– Точно, – подумал граф. – Так оно и есть.

Несмотря на победу пролетарской революции и отстранение от власти представителей привилегированного класса, банкеты никто не собирался отменять. Кто знает, может быть, со временем большевики будут устраивать банкетов не меньше, чем при царе? Если раньше праздновали годовщины воцарения Романовых, то большевики могли начать праздновать столетие написания Марксом «Капитала» или серебряную свадьбу Ленина и Крупской. Точно так же, как и раньше, перед этими мероприятиями будут составлять списки гостей, укорачивать их из-за отсутствия места, печатать и рассылать приглашения. Седовласые большевики, новые хозяева страны, будут сидеть за столами и, пока оратор в зале читает пламенную речь, кивком отвечать на вопрос официанта: «Да, конечно, я не откажусь от спаржи».

Помпа, церемонии и блеск – вещи очень заразительные. Это часть государственности, и от них никуда не деться.

Императора могут стащить за волосы с трона и выбросить на улицу. Но потом, постепенно, новый владыка захочет, чтобы ему помогли надеть пиджак, а затем подумает о том, что этот пиджак было бы неплохо украсить парой медалей. А уж после демократический правитель захочет, чтобы ему поставили кресло с высокой спинкой, которое лучше соответствует его высокому положению. Солдаты революции могут сбивать со зданий царских орлов и сжигать старые знамена, но рано или поздно помпа и церемонии снова станут уделом правящих, точно так же, как это было при царе.

Нина, с восхищением рассматривая принадлежности для сервировки стола, увидела незнакомый предмет и, показав на него пальцем, спросила: «А что это?»

На полке, за рядом подсвечников, стояла отлитая из серебра женская фигурка в широкой юбке и с высокой прической, как у Марии-Антуанетты.

– Это колокольчик, которым хозяйка просит лакеев принести перемену блюд.

Граф поднял «Марию-Антуанетту» и покачал ею как колокольчиком. Из-под юбки раздался приятный звон (высокая нота до), который извещал, что тарелки гостей надо собрать и подать новые.

На протяжении последующих дней Нина показывала графу потайные уголки «Метрополя». В начале «обучающего курса» граф считал, что их экскурсии ограничатся только подвалом, в котором находились подсобные помещения. Но после того как они с Ниной осмотрели комнату для сортировки почты, телефонный коммутатор и остальные комнаты первого этажа и подвала, в один прекрасный день девочка повела его наверх, в номера гостей.

Однако Нина не ходила по комнатам гостей, чтобы что-нибудь украсть или подсмотреть. Ее интересовал вид, открывавшийся из окон.

Из окон каждого номера в зависимости от этажа и стороны света, к которой было обращено окно, открывался новый вид. Кроме того, вид менялся в зависимости от времени дня и года. Если вам хотелось посмотреть парад на Красной площади, то лучшим местом для этого являлся номер 322. Если вы хотели незаметно кинуть снежком в прохожих, лучше всего было идти в номер 405 с большими карнизами. Даже из номера 244, который выходил на противоположную от Красной площади сторону и вид из которого был не самым лучшим, можно было увидеть стоявших внизу продавцов овощей и фруктов.

Ну а если бы вы пожелали увидеть, как люди прибывают на представление в Большом, вам стоило пойти в бывший номер графа…

Так вот. Двенадцатого июля в семь часов, в то время, когда граф прогуливался по фойе отеля, Нина подала ему тайный сигнал. Через две минуты после этого они встретились на лестнице, прошли мимо номеров 313, 314 и 315, двигаясь по направлению к номеру, в котором граф жил раньше. Нина засунула ключ в замочную скважину и открыла дверь. Граф не без некоторого замирания сердца и волнения вошел внутрь.

В этом номере графу был знаком буквально каждый сантиметр. Он увидел, что обитые красной тканью диван и стулья, а также напольные часы его деда и китайские вазы из Тихого Часа все еще стояли в номере. На французском журнальном столике (который сюда поставили для замены принадлежавшего его бабушке, который он взял с собой на чердак) лежала сложенная газета «Правда» и стоял недопитый стакан с чаем.

– Давай быстрее, – произнесла Нина и подошла к расположенному в северо-западном углу здания окну.

Из этого окна они увидели ярко освещенный фронтон Большого театра. Большевики, одетые как персонажи из «Богемы»[19], стояли или ходили между колоннами театра. Свет в фойе несколько раз мигнул, мужчины бросили папиросы и взяли своих спутниц под руку. Когда в двери театра входили последние зрители, у входа в здание остановилось такси, из которого вышла женщина в красном платье и, придерживая его длинный подол, взбежала по ступенькам.

Нина наклонилась вперед и прислонилась лбом к оконному стеклу.

– Ах, как бы мне хотелось быть на ее месте! – мечтательно прошептала она.

«Да, – подумал граф. – И не только тебе одной».

В тот вечер граф сидел в комнате на чердаке и вспоминал посещение своего бывшего номера.

Он не думал о дедовых напольных часах или прекрасном виде из окна. Он вспоминал стакан чая и газету на столике.

Мизансцена почему-то запомнилась графу, и он представил себе, как в ней жил новый постоялец. Он представил, что гость отеля вернулся в номер около четырех часов, снял и повесил пиджак, заказал чай и открыл газету. Потом гость сел выпить чаю и спокойно почитать газету, чтобы скоротать время. Граф понял, что в его бывшем номере поселился господин, располагавший свободным временем.

Граф поднял глаза и обвел взглядом свое новое жилище, которое показалось ему как никогда маленьким. Предметы мебели заполняли комнату, громоздясь друг на друга. Перед тем как открыть дверь кладовки, ему приходилось каждый раз отодвигать стул с высокой спинкой. Без всякого сомнения, места в чердачной комнатушке графа было явно недостаточно…

Тут граф вспомнил о том, что в «Метрополе» есть комнаты, спрятанные за другими комнатами, и двери за закрытыми дверями…

Он встал с кровати, прошел вокруг бабушкиного стола, отодвинул стул с высокой спинкой и встал напротив двери в микроскопическую кладовку. Проем двери кладовки был изящно отделан выпуклой дубовой планкой. Граф уже давно решил, что эта обивка представляет собой довольно странное архитектурное излишество. И тут его посетила мысль: а что, если кладовку пристроили в дверном проеме, который находился здесь раньше и вел в другое помещение?

Граф открыл дверь кладовки, отодвинул в сторону висевшие там пиджаки и постучал о заднюю стенку. По звуку он понял, что стенка тонкая. Он надавил на нее ладонью и почувствовал, что она прогибается. Тогда он снял пиджаки и положил их на кровать. Потом, схватившись руками за дверные косяки, с силой ударил ногой в перегородку. Раздался хруст. Он снова ударил ногой в фанерную перегородку, которая дала трещину и сломалась. Он отломал куски фанеры и вошел в образовавшийся проем.

Граф оказался в темном и узком пространстве, в котором пахло сухим кедровым деревом. Судя по всему, он находился в кладовке соседней комнаты. Нащупав ручку, он повернул ее, открыл дверь и вышел в смежную комнату, являвшуюся зеркальным отражением его собственной. Все пространство комнаты занимали пять металлических каркасов кроватей. Два поставленных на попа каркаса упали и придавили дверь в коридор. Граф отодвинул каркасы, вытащил их из комнаты и принялся за уборку.

Он переставил в комнату два стула с высокими спинками и кофейный столик. Потом спустился по служебной лестнице в подвал и забрал свой ковер, напольную лампу и небольшую книжную полку. Затем поднял наверх десять книг, которые в свое время оставил в старом номере. После этого он нашел на чердаке молоток и гвозди, которые там оставили кровельщики.

Граф не брал в руки молотка с тех пор, когда мальчишкой в усадьбе помогал старому управляющему Тихону чинить по весне ограду. Он помнил, как сильный и точный удар молотком пробивал гвоздь сквозь штакетину и каким звонким казался звук удара в свежем весеннем воздухе. Но на этот раз первая попытка вбить гвоздь завершилась полным фиаско и граф попал себе по пальцу. После этого он долго подпрыгивал на месте, дул на палец и тихо ругался.

Но смелость, как известно, города берет. Второй удар молотком снова не попал по шляпке гвоздя, а вот на третий раз гвоздь плотно вошел в стену. Граф начал работать как машина: приставлял гвоздь к стене, фиксировал его первым ударом, а вторым плотно вгонял внутрь стены. Раз-два-три, раз-два-три, работа пошла, словно в ритме кадрили.

В течение получаса граф обил гвоздями в кладовке новый дверной проем, скрывшийся за рядом пиджаков. Один гвоздь граф оставил, чтобы повесить над книжной полкой портрет сестры.