Заклятые супруги. Леди Смерть Эльденберт Марина
– Никуда я с вами не поеду! – рванулась, вцепилась ногтями в смуглое запястье, но Анри с силой перехватил мою руку. Сжал крепко, не вырваться.
– Не искушайте судьбу, миледи. Вы же не хотите ехать поперек лошади?
Злая насмешка стала последней каплей. Сбежать, раствориться, рассыпаться прахом, только чтобы больше никогда не видеть и не слышать. Я бросилась к Искорке, подхватила поводья и взлетела в седло. Оглянулась напоследок на белого как первый снег Ивара, пустила лошадь рысью, и вывела ее из-под ажурной занавеси ветвей на дорогу. Из-под копыт летела пыль, глаза слепило утренним солнцем, а в горле першило только потому, что я слишком глубоко вдохнула. Полной грудью.
– Вы не можете так поступить, – пробормотала сбивающимся шепотом, когда Анри меня догнал. – Не имеете права выставить человека из Лавуа только потому, что…
– Еще как могу.
– О да, вы могучий! – Слезы замерзали еще на подходе и ссыпались в самое сердце, я сглотнула подступивший к горлу ком, стараясь расслабиться. Не хотелось даже случайно причинить Искорке боль, неосторожно натянув поводья или слишком сильно сжимая бока. – Когда я приехала в Ольвиж, вы первым делом сказали то, что каждая женщина мечтает услышать, – велели мне убираться! Потом заявили, что будете делать со мной все, что захотите, а когда я все-таки решила развестись, забрали себе бумаги, а меня посадили под замок.
Доведись лорду Фраю услышать эту пламенную речь, он лично повязал бы мне на шею петлю и ногой выбил стульчик. Но на лорда Фрая мне сейчас было плевать. Так же, как Анри плевать на моих близких, которые всего лишь разменная монета в играх мааджари или кто они там. На чувства, потому что в нем самом их не осталось. Даже в моей чернючей магии и то больше света, чем в его насквозь промерзшем сердце, которое по странной случайности до сих пор бьется как обычное человеческое.
Анри прорычал что-то неразборчивое, кажется, выругался, а я пустила лошадь в галоп. Пусть злится, пусть хоть отравится своей злобой. Прохлада осеннего утра перетекала в напоенный мягким теплом воздух, ярость переплавлялась в темную тягучую ненависть. Нет, ненависть – слишком громкое слово.
– Тереза, остановись!
Даже не взглянула на него.
Десять раз я тебе остановлюсь, изувер! И еще десять раз пожалела, что взяла Искорку – гнать бы лошадь так, чтобы ветер свистел в ушах, срывая со щек злые слезы. Уйти от него, оторваться, оставить позади, как и все, что с ним связано, но малышка почти не отдыхала. Нельзя.
– Нам нужно поговорить!
Да неужели?
Огонек тоже устал и долго не продержался бы, поэтому, когда Анри вырвался вперед, натянула поводья. Вряд ли понимала, что творю, просто спрыгнула с лошади и бросилась к лесу. Тут и бежать-то недолго было – через поле, а бегать в мужской одежде в разы удобнее. Ничего не мешается, ни в чем не путаешься, только расступаются полоски нескошенных трав, звенит тишина, прерываемая лишь глубокими вдохами и прерывистыми выдохами. А главное – никакой аламьены и никакой лаванды. Анри догнал меня непростительно быстро, налетел как ураган, подхватил за талию. Рванулась, забилась в капкане захвата, и мы едва не повалились на землю многоруким и многоногим кульком.
– Тереза, пожалуйста, – горячее дыхание опалило затылок. Он развернул меня лицом к себе и не успел увернуться от кулака. Не успел или не захотел. Насладиться бы, но сама ахнула от непривычно острой режущей боли в пальцах, которая перетекла в кисть. Схватилась за запястье, запылавшее, как поднесенное к масляной горелке. Да он точно из камня, истукан ходячий!
Гм…
Он сказал: «Пожалуйста»? У меня после бессонной ночи точно что-то со слухом.
Вскинула голову, чтобы встретить жесткий взгляд и выслушать очередной приказ, но вместо этого наткнулась на незнакомую, ничем не прикрытую усталость. Прорезавшиеся в уголках его губ морщины стали глубже, а сам он словно за пару минут постарел лет на десять. Воздух сгустился, стал вязким, как если бы я попыталась дышать под водой, когда Анри потер ушибленную скулу. Потянулась к нему, провела пальцами по наливающемуся красным следу и отпрянула.
Он усмехнулся, уже привычно-отстраненно.
– Давай вернемся в поместье.
– Не хочу, – неожиданно для себя всхлипнула я и вытерла нос рукой.
Лицо Анри слегка вытянулось, как если бы у него на глазах у меня выросли заячьи ушки.
– А чего хочешь?
– Спать, – честно призналась я. – И есть.
Оказавшись на руках мужа, привычно уже рванулась, но меня только крепче прижали к себе.
– Вы подсунули мне кольцо с магией слежения.
– И оказался прав.
Прав?.. Вот, значит, как.
И тут меня затрясло. Нет, слез больше не было, но чувство было такое, словно я превратилась в закупоренный фонтанчик: дрожит, дергается, но вода вырваться наружу не может. Отчетливо вспомнилось, как меня носили на руках в Лигенбурге. Как это было хорошо, и чем потом обернулось. Как хорошо было еще вчера. Так запредельно близко, так сладко, так правильно: и ужин в ротонде, и звездопад, и… чем потом снова все закончилось.
– Вы отпустите меня. Отдадите мне бумаги и отпустите.
– Нет.
– Я не спрашивала.
– Но я ответил. Поедем домой.
Анри ступал удивительно мягко и так же мягко поставил меня на землю, как если бы я была хрупкой девчонкой с птичьими косточками. В недоумении смотрела, как он снимает с Огонька седло, перекидывает его на Искорку – поверх моего, и закрепляет ремни, чтобы не упало.
– Вы что задумали?
Вместо ответа меня подсадили на коня и взобрались следом.
– Возьмешь поводья?
Я взяла.
Зря: Анри накрыл мои руки своими ладонями, а сама я оказалась прижатой спиной к его груди. Так мы и ехали всю дорогу – неспешно, молча. Ветер шумел травами и листвой, а я не могла думать ни о чем. Вообще. Все мысли испарились, приходилось изредка бросать взгляды на седельную сумку, которую везла Искорка, и напоминать себе о том, что там подарок от лорда Фрая, потому что нынешнее мое состояние грозило оставить подарок конюхам.
Только когда вдалеке показался мост, заметила женскую фигурку: девушка расхаживала туда-сюда вдоль речушки. Светлые волосы, руки сцеплены на переднике… Мэри? Заметив нас, она поспешила навстречу: сначала пошла, потом почему-то побежала. Замахала руками, словно призывая остановиться. Я еще не поняла, что произошло, когда Анри напрягся, стремительно натянул поводья, пожалуй, слишком резко. Мэри подбежала к нам, задыхаясь от быстрого бега: раскрасневшаяся, прядь прямых волос выбилась из прически, грудь высоко вздымается – с непривычки.
– Миледи. Милорд, Жером просил передать, – камеристка перевела дух и выпалила: – Приехал герцог де ла Мер. Он ждет вас. И леди Терезу.
27
Я спускалась по лестнице, стараясь не думать о том, с кем мне предстоит разделить обед. Вообще «не думать» здорово помогает, но не в моем случае. Как только я пытаюсь провернуть нечто подобное, мысли собираются стройными рядами и начинают маршировать как солдаты на плацу под звучный аккомпанемент барабанного боя сердца. Хорошо хоть чувства свернулись клубком на самой глубине души очень и очень кстати. Перебор вышел с чувствами в последние дни, так и спятить недолго.
В гостиную, где Анри беседовал с гостем, вошла с высоко поднятой головой и идеально прямой спиной – матушка была бы счастлива. Мужчины поднялись мне навстречу, и меня словно обожгло. Этот взгляд цвета стали и льда, жестокий словно жало кардонийского стилета, я знала по воспоминаниям Эрика. Вот только память не шла ни в какое сравнение с реальностью.
Герцог уступал моему мужу в росте, только вряд ли кто-то обратил бы на это внимание. Лицо, словно выточенное из белого камня. Воплощение образа аристократии в одном-единственном человеке: высокий лоб, выдающиеся скулы и твердая линия подбородка. Резкий изгиб тонких губ. Широкие плечи, осанка, не уступающая военным. От него веяло силой: не такой, что я чувствовала рядом с братом или с Анри. Силой, привыкшей подчинять или уничтожать.
Как случилось с моим отцом.
На миг показалось, что я не смогу вытолкнуть ни слова – просто буду смотреть на эти изящные и одновременно сильные руки с длинными пальцами. Руки, которые сплели заклинание, убившее отца. Руки, в которых легко представить хлыст, рапиру или стилет. В присутствии Эльгера хотелось заползти за диван или сжаться в комок. Пришлось одернуть себя, расслабленно улыбнуться и вложить заледеневшие пальцы в широкую ладонь мужа.
– Его светлость Симон Эльгер, герцог де ла Мер, – голос Анри звучал спокойно и глухо. – Моя супруга, леди Тереза Феро. Графиня де Ларне.
– Рад познакомиться, леди Тереза, – голос герцогу шел: громкий и звучный, слова срывались с тонких губ с металлическим звоном монетной чеканки. Реверанс вышел быстрым и смазанным: когда он взял мою руку в свою, от жесткого властного жеста по телу прошла дрожь. Стоило больших усилий не отдернуть ее и спокойно встретить его взгляд. – Признаюсь, уже начинал сомневаться, что наша встреча когда-нибудь состоится. Граф непростительно долго скрывал вас от всех.
Что я там говорила про шпажку для стрекозы? Сейчас меня разобрали по частям и рассматривали изнутри. Под микроскопом.
– Вероятно, из-за моей нестабильной магии, ваша светлость. Некоторое время назад я чуть не стерла Лавуа с лица земли. Если бы не граф, вряд ли я имела бы честь сейчас разговаривать с вами.
– Вашей магии. Верно, – Эльгер наконец-то улыбнулся, как могла бы улыбнуться гигантская речная змея, только что заглотившая парочку мимо пробегавших собак. Без того хищные черты лица стали еще резче. Он отпустил мою руку, глубокий вздох замер в груди, так и не сорвавшись с губ. Меня мелко потряхивало, даже несмотря на то, что я не ощущала его силу. Не знаю, ладжера ее скрывала или что-то посерьезнее из тайных знаний мааджари, но это было и неважно. Достаточно вспомнить, на что способен Эрик: перед его отцом я со своей магией смерти как младенец перед суровым воином-армалом.
– Полагаю, обед уже готов, – негромкий голос Анри. – Ваша светлость. Леди Тереза.
Рука мужа сейчас пришлась очень кстати: я ухватилась за нее, чтобы не упасть. Эльгер больше меня не касался, но холодок до сих пор растекался по спине, подбираясь к самому сердцу. В голове было пусто, как после буйства тьмы. Грудь сдавило, словно вместе с воздухом я глотнула битого стекла. И даже не понять сейчас, чье это – мое или мужа. Что чувствовал Анри, раз за разом встречаясь с тем, кто приказал убить его родителей? Как он с этим живет?
Я украдкой бросила на него взгляд, но он не изменился в лице.
Спокойный, уверенный, с тенью холодной улыбки на губах. Ничего не осталось от яростно сдвинутых бровей и глухого, зарождающегося в груди рычания в миг, когда на быструю тираду Мэри он вытолкнул короткое: «Спасибо». Меня снова пересадили на Искорку и вплоть до самого дома молчали. По телу растекалось звенящее напряжение, граничащее с непонятной легкостью. Я каменела вместе с ним, сильнее сжимала поводья. Лишь когда мы спешились перед конюшнями – там царила суета с лошадьми из экипажа герцога, Анри на минуту задержал мою руку в своей.
– Я буду рядом, – сказал негромко, наградил меня долгим взглядом и ушел в дом.
А я быстро вытащила из седельной сумки подарочек лорда Фрая, зеркальце и направилась следом. На этот раз Мэри причесывала меня дольше обычного: руки у нее срывались подозрительно часто.
Анри распахнул двери, и мы последовали за герцогом. Короткий путь до столовой показался самым долгим в моей жизни, а за дверями ждал очередной сюрприз. Молодая женщина, если не сказать юная, с волосами цвета глубинной тьмы и пронзительной, неестественной зеленью глаз. Никогда не видела такого цвета: в нем сливались сочные травяные оттенки и болотная муть, напоминающая о ядовитых испарениях. Из-за этого взгляд ее казался слегка отсутствующим, затянутым слепой поволокой. Обманчиво: из самой глубины суженных до предела зрачков на меня смотрела тигрица. Смотрела так, словно я своими руками уничтожила ее потомство или, по крайней мере, пыталась.
Чуть поодаль застыл Жером: напряженный, натянутый как струна. Одетый по всей форме, с зализанными волосами, сцепив руки за спиной. Не знай я его достаточно хорошо, решила бы, что по церемонности ничем не уступает Гиллу, чопорному монстру из городского дома брата. Они с Анри обменялись быстрыми взглядами. И как уж там понять, о чем эти двое молча сказали друг другу.
Накрытый стол ломился от блюд, словно герцога в этом доме ждали каждый день. Ветер играл занавесками, и подхваченная им тишина казалась страшнее самого громкого крика боли.
– Моя воспитанница, мадемуазель Вероник Мерсетт. Леди Тереза, графиня де Ларне.
Вероник? Сводная сестра Эрика?
Теперь понятно, почему меня мысленно разрезали на кусочки, сожгли и пепел уже развеяли по ветру.
Зато сейчас всего лишь мазнули ровным, ничего не выражающим взглядом.
– Графиня.
За таким низким и звучным для женщины голосом может скрываться все что угодно: от желания свернуть шею до предложения мило прогуляться по парку и обсудить виды редких птиц. Что-то мне подсказывало, что в случае с сестрой Эрика ближе первый вариант. Что же, эту неприятность мы как-нибудь переживем. Пока она меня не трогает, я не трону ее.
– Взаимно, мадемуазель Мерсетт.
Бескровные губы тронула улыбка, больше похожая на усмешку: мы друг друга поняли. На узком бледном лице выделялись только глаза, блестящие волосы были стянуты в плотный пучок волосок к волоску, ни единой прядки на свободе. И никакого намека на реверанс – впрочем, даже ее наряд был далек от современной женской моды. Длинное черное платье, глухое, под горло. Без кринолина, с едва заметными длинными разрезами по бокам, под которыми при ходьбе переливался черный шелк.
Анри отодвинул стул мне, герцог – своей воспитаннице.
Лакеи внесли горячие блюда, Жером вышел. И обед начался.
– Его светлость оказался здесь не случайно, – муж взглянул на меня и неожиданно мягко улыбнулся: – В Лавуа находится Равьенн, самая большая в Вэлее школа-приют для девочек.
Я улыбнулась в ответ и перевела взгляд на Симона, уловила легкий оттенок самолюбования на холеном лице. Самолюбования не из разряда бахвальства и гордости, от которой некоторые раздуваются как индюки. Нет, для него это было нечто естественное, сниходительно-легкое. И привычное.
Странно, но рядом с Анри я чувствовала себя спокойнее, словно надо мной возвели непроницаемый щит. Текущий меж позвонков напряженный холод исчез, на смену ему пришло новое чувство. Пока что я не могла подобрать ему определения: мягкое, ненавязчивое тепло там, где кровь расходилась от окаменевшего во время знакомства с Эльгером сердца. Еще бы подобрать слова для нашей более чем «уютной» беседы над пропастью.
– Часто навещаете подопечных, ваша светлость?
– Хотелось бы чаще, миледи.
Перекрестье взглядов Вероник и ее опекуна напоминало скрещенные ножи, и где-то над ними бодро торчала моя голова. Правда, на лезвиях лежала рука Анри.
– К сожалению, не все наше время мы можем посвятить тому, к чему лежит наше сердце.
– Совершенно верно, граф, – Эльгер хмыкнул, поднимая бокал. Рубиновое вино играло в нем всеми оттенками красного. – Но стоит иногда позволять себе маленькие радости, потому что жизнь непростительно коротка. А иная и вовсе как миг.
– За маленькие радости, – невозмутимо отозвался Анри.
По столовой разнесся тонкий звон бокалов, запястье пронзило ледяными иголками.
Теперь уже я коснулась его руки незаметно и быстро – якобы потянувшись за салфеткой. Рядом с Вероник стоял лишь бокал с водой. Не любит вино или не пьет вообще? Я бы поставила на второе: цепкий взгляд держал не только меня, но и мужа. А заодно окна и двери, словно от нее растекалась сигнальная паутина, улавливающая малейшую опасность. Гм… Интересная у его светлости воспитанница. Сила тоже скрыта, но это ни о чем не говорит: тем, кому подвластны древние таинства, спрятать магию не представляет труда. Я бы поставила на стихии, но могу и ошибаться.
– Как вы смотрите на то, чтобы присоединиться ко мне в этой поездке, леди Тереза?
Я не подавилась только потому, что во рту ничего не было. Предыдущий кусочек жаркого уже прожевался, а новый замер на вилке.
Чтоб мне сдохнуть! Простите мне мой вэлейский…
– Это… очень неожиданно, ваша светлость.
– Сила графини еще не успокоилась окончательно, – негромко произнес Анри.
Я чуть не подавилась второй раз.
Он что, только что отказал Эльгеру?
– Я вижу алаэрнит, граф, и в случае чего смогу принять меры. Не хотелось бы думать, что вы мне не доверяете.
Поправочка: чтоб ему сдохнуть!
Демонов алаэрнит! Почему я его не сняла?
Симон смотрел холодно и жестко: за очаровательной светской беседой скрывалось нечто гораздо большее, чем лежало на поверхности. Не знаю, что за игру он затеял, но сдается мне, Анри чем-то умудрился его разозлить. Причем разозлить не на шутку, что совсем не вяжется с планами мужа. Да если говорить честно, оно вообще ни с чем не вяжется. Перспектива остаться один на один с главой Лиги меня совсем не радовала, но если это не прекратить сейчас же…
– Ваша светлость, – мой голос можно было добавлять в сладкие пироги вместо масла или пекарского порошка для мягкости, – сочту за честь. Если мой супруг не будет против и я не стану для вас обузой, с радостью сопровожу вас в Равьенн.
К сожалению, кринолины здорово осложняют жизнь. Особенно когда надо наступить кому-нибудь на ногу под столом: сжатые губы Анри и залегшие у них складки меня немного смущали. Подозреваю, что и Эльгера тоже, потому что витающее в воздухе напряжение грозило развеять по ветру столовую со всем содержимым. В итоге все, на что меня хватило, – это легкий пинок по носку ботинка. По лицу мужа прошла тень, словно он неожиданно очнулся от морока. Я очаровательно улыбнулась и наклонила голову, выразительно глядя на него.
– Если вы того желаете, – негромко отозвался Анри и наконец-то вернулся к образу выразительной небрежности.
Холод в глазах Эльгера смягчился: от морозной боли в костях до мягкого пощипывания щек – и то ладно. Дальнейший обед проходил в менее напряженной обстановке, все разговоры сводились к теме благотворительности и около того, поэтому я позволила себе немного расслабиться. Но облегченно вздохнула, только когда муж пригласил герцога погостить в поместье на время визита в Равьенн, и тот приглашение принял. Что бы между этими двумя ни произошло, это осталось за гранью моего понимания.
Впрочем, сейчас у меня были проблемы посерьезнее: обед я пережила, но главное мне еще только предстояло.
Завтра.
28
Надежда быстро заснуть не оправдалась. Весь оставшийся вечер Анри провел с Симоном, и о чем они говорили, оставалось только догадываться. Я успела посидеть в спальне, побродить по парку, отказаться от ужина – после такого обеда кусок в горло не лез. Поставила в комнате щиты и немного позанималась, точнее, побродила по грани и попробовала освобождать и запирать глубинную тьму на скорость. По щелчку пальцев раскрыть грань, позволяя собираться на кончиках пальцев, и мгновенно отрезать.
Разрыв, холод, скольжение вязкой смерти сквозь ладони.
Оттолкнуть, сжать пальцы, запечатать, почувствовать тепло.
Снова и снова, до тех пор, пока комната вокруг не зарябила калейдоскопом – то приграничным серым пеплом, то всеми цветами жизни.
Когда начало получаться более-менее сносно, вытащила блокнот. Мне бы сейчас проработать запрещенное заклинание по привязке призрака: попробовать начертить схему плетения, а после ее воспроизвести. Выходить из комнаты не хотелось, но за пером и чернильницей нужно спускаться вниз. Может, даже получится написать письмо в Мортенхэйм: я откладывала это занятие день за днем, стараясь не думать о близких. После переезда в дом Анри в Лигенбурге я могла навестить их в любой день, но совсем этого не ценила. Сейчас мне остались только воспоминания и бумага, которой придется доверить скупые слова о том, как скучаю.
Я никому не писала писем.
Но надо же с чего-то начинать.
Дом словно вымер: прислуга ходила по струнке и на цыпочках. В отличие от Энгерии здесь было в порядке вещей, что горничные негромко переговариваются, если это не мешает хозяевам. Сейчас попадающиеся мне на глаза двигались бесшумно, точно призраки, вокруг царила тишина, как в нашем фамильном склепе. Даже прохладно стало, словно над домом растянули «ледяную клетку». Жером куда-то подевался, Мариссы тоже не было видно, но в библиотеке чернильница и перья должны найтись. Поэтому первым делом я направилась туда.
На полу и стенах темнели сеточки окон, все нужное и впрямь оказалось на столе. Кажется, впервые в жизни не хотелось оставаться наедине с собой в безмолвном царстве теней и книг, поэтому я запихнула под мышку папку с бумагой, подхватила письменные принадлежности, обернулась, и… оказалась лицом к лицу с Вероник. От неожиданности дернулась назад, вместе со мной дернулся стул, ножки проскрежетали по полу.
Когда она успела подойти?
А главное – беззвучно, без малейшего шороха. Как кошка.
В темноте черты бледного лица стали резче, глаза воспитанницы Эльгера полыхали: так могли бы выглядеть изумруды над пламенем свечи. Она подобралась, словно и впрямь была кошкой, заметившей мышь и готовящейся прихлопнуть хвост обманчиво мягкой лапой. Я неосознанно потянулась к тьме: только почувствовав в ладонях привычную колкую пульсацию, выдохнула.
Мы стояли и смотрели друг на друга. Молча.
Вероник и впрямь была очень молода – слишком гладкая кожа, слишком юные черты. Но в самой глубине глаз светилось нечто такое, о чем я знать не хотела. Что-то мрачное, темное и злое. Смертоносное и стремительное, как бросок змеи, ядовитое и столь же болезненное, как ее укус. От сводной сестрицы Эрика пробирала дрожь. Впрочем, неудивительно, у них вся семейка такая. Или правильнее будет сказать, вся Лига?
Трогательный клубочек.
Не зря в качестве смертельного заклятия для Луизы граф Аддингтон выбрал змею.
– Вы что-то хотели, мадемуазель Мерсетт?
– Убирайтесь из Вэлеи, – низкий голос стелился по библиотеке шелестом, как туман по городскому кладбищу. – И забирайте свою смерть с собой, пока она не пришла за вами.
Они с Евгенией точно нашли бы общий язык. Может статься, и нашли, если я не ошибаюсь по поводу кузины его величества.
– Его светлость знает, что вы не рады меня видеть?
Вероник развернулась едва уловимым текучим рывком, как могла бы двигаться шаровая молния. Полумрак смазал подтянутую женскую фигуру, а спустя миг она уже исчезла за дверями.
Бр-р-р! Ну и девица.
Надо будет поинтересоваться у Анри, почему герцог таскает воспитанницу с собой. Это вообще прилично?.. Разумеется, они приехали вчетвером: камердинер для него, камеристка для нее, но с ними не было ни охраны, ни компаньонов. Магу уровня Эльгера защита не требуется, а скромная воспитанница его светлости вполне может обойтись без фрейлин, особенно в дальних поездках. И все равно что-то с ними не так.
После такой душещипательной беседы настроиться на письмо родным никак не получалось, а вместо плетения для освобождения призрака получалось непонятно что. Я злилась, начинала снова и снова, но добилась только того, что испоганила с десяток листов на разные варианты плетений и в конце концов решила оставить до лучших времен. Злость на Ивара отступила, теперь я думала о том, как он сейчас. Сам, конечно, напросился – лучше сразу прыгнуть в яму со скорпионами, чем заявить такое Анри, вот только легче от этого не становилось. Можно было отправить запрос лорду Фраю, но после его очередного поручения общаться с ним нет ни малейшего желания. Что уж, теперь подожду – если Раджек не объявится в ближайшее время сам, тогда буду искать другие варианты.
Предстоящая поездка с герцогом тоже не внушала радости: если Вероник с Эриком вызывали желание поставить паутину защиты попрочнее, то рядом с ним даже этого не хотелось – бессмысленно. Разумеется, если все пройдет хорошо, я смогу избавиться от браслета и работать уже непосредственно рядом с Симоном. Собирать информацию о его окружении.
С этой, пожалуй, единственной благостной мыслью я собралась спать.
Вот только попробуй засни, когда изнутри тянет стылой тоской. И ведь если бы только своей! Я крутилась с боку на бок, но лишь сбила простыни в пенку. Подушка стала колючей и неудобной, одеяло жарким, а ветер слишком холодным. Раздражало все, что только могло раздражать, поэтому я погрызла уголок наволочки, обругала себя последними словами и поднялась. Уже около двух часов ночи, надеюсь, его темнейшая светлость де ла Мер изволят спать, а если нет – его проблемы. Будет ему явление графини де Ларне а-ля призрачное бесстыдство.
Завернулась в халат и снова спустилась. На сей раз в кабинет мужа.
Хотела постучать, но вспомнила, что в прошлый раз мне даже не позволили заглянуть. Поэтому просто потянула дверь на себя.
– Вы не могли бы бодрствовать не так проникновенно? – мрачно поинтересовалась прямо с порога и осеклась.
Анри стоял спиной к двери, расправив плечи. С широко раскрытых ладоней стекала золотая мгла, пропитывала паркетные полы и таяла под ними. В мерцающей дымке отчетливо виднелись сбитые в кровь костяшки. После драки с Иваром? Нет, я видела его руки, когда мы возвращались домой, но сейчас ранки снова раскрылись и дымящийся шлейф полыхал алым. На столе лежал раскрытый медальон, который я нашла на развалинах.
Вошла, осторожно прикрыла за собой дверь.
– Почему gaernare forioe? – спросила негромко. – Что мешало им быть вместе?
Муж обернулся.
– Мама могла стать герцогиней де ла Мер.
От неожиданности замерла. Ничего себе новости.
– Когда она выбрала отца, дед рвал и метал. Грозил лишить ее наследства, вышвырнуть из дома… Возможно, так бы и поступил. Но отец сказал, что будет счастлив назвать ее своей, несмотря ни на что. Супругой Эльгера стала дальняя родственница матери.
Я приблизилась к столу, глядя на застывшее счастье лорда Адриана и леди Николь. Ее лицо еще в первый раз показалось смутно знакомым. Жена Эльгера была ее дальней родственницей… Пристально вгляделась в черты, и меня прошиб холодный пот. Всевидящий! Отдернула пальцы, словно медальон мог ужалить. Вспомнилась мягкая линия подбородка, нежные губы, пламя безумия в прищуренных глазах.
Эрик.
– Вероник не просто его воспитанница, верно?
Муж усмехнулся.
– Личный страж. Ее второе имя Черная Лоза.
– Черная Лоза?
– Ребенком она попала под заклятие магии искажений. Ее тело изуродовано узорами черных вен, поэтому она всегда носит закрытые одежды.
Магия искажений! Так вот откуда это зеленоватое свечение глаз.
Как ребенок оказался на пути заклятия?
– В ней нет магии?
– Ни капли. Ее страсть – холодное оружие.
– Так вот почему он путешествует без свиты.
– Он путешествует без свиты, чтобы казаться ближе к простым людям. Демонстрирует суровую и от этого еще более трогательную привязанность к воспитаннице. Эксцентрично, зато невероятно действенно. Когда де ла Мер появляется где бы то ни было, люди с ума сходят от восторга и благоговения. В юности он служил в гвардии его величества, а это только добавляет плюсов в личное дело. Гвардия Альтари ассоциируется с защитниками.
Что ж, умно.
– Вы хотели о чем-то поговорить, – провела пальцами по краешку стола и подошла к мужу.
– Хотел. – Раздражение дернуло и ушло, на смену ему явилась глухая беззащитная злость. – Довольна, Тереза? Рада личному знакомству с Эльгером? Этого ты добивалась?
Он снова чуть не рычал, и я только каким-то чудом не выкрикнула в ответ: «Да!» Добивалась и добилась, но сейчас это все пустое. Что-то в самой глубине запавших от усталости глаз заставило удержаться. А может, дело было в странной тянущей тоске, которая по-прежнему не отпускала? Или в том, что его чувства перемешались с моими, сплелись в единый клубок? Признаться, уже переставала понимать, где заканчивается он и начинаюсь я. Не нужны были никакие разговоры о прошлом или мысли о будущем. Просто здесь и сейчас хотелось забрать его боль. Вот она я, стою в кабинете, в который так стремилась попасть, но ни бумаги, которые здесь можно найти, ни все интриги мира не имеют значения.
Только он.
– Анри. – Потянулась к нему, но муж перехватил мою руку. – Вы слишком громко думаете, я не могу заснуть.
– Какие будут предложения?
– Могу ударить вас по голове… – я огляделась и обнаружила на столе массивную подставку для перьев и чернильницы. – Вот этим.
Анри приподнял брови.
– Интересное решение.
– Вполне разумное, учитывая то, что завтра мне предстоит… – Я накинула полог и добавила: – То, что мне завтра предстоит. Впрочем, есть еще вариант, где вы мне все рассказываете, вам становится легче, я рисую вам усы, и мы расходимся спать.
Недоуменное выражение на лице мужа стало очень глубокомысленным, но хватка на запястье ослабла. Равно как и тоска, раздирающая сердце на части. Думаю, я двигаюсь в верном направлении.
– Не хотите усы, нарисую бороду, – серьезно сказала я. – Правда, борода вам не пойдет. Как мне кажется. И предупреждаю – если вы сейчас попробуете выставить меня из кабинета, я буду кричать.
– Ты же только что накинула полог.
– Как накинула, так и сниму, – заявила я. – Хотите проверить?
Анри фыркнул.
– Пусть это останется между нами.
– Пусть. Так что?
Анри разжал пальцы, и мы вместе повернулись к картине, на которой был изображен замок и обманчиво-спокойное море, придавленное свинцовым пологом туч.
– Не все в Лиге рады твоему приезду. И не все готовы с этим мириться.
Это я уже поняла.
– Вы сейчас о графине д’Ортен?
– С чего ты взяла, что Евгения имеет отношение к мааджари?
– А разве нет?
Мы могли играть в вопросы еще очень долго, но он неожиданно ответил:
– Не только она. Многие в Совете считают, что некромагия опасна. И что угрозы от твоего появления больше, чем преимуществ.
Не так уж они и ошибаются. Зато теперь я точно знаю два имени, которые можно назвать лорду Фраю. Мадемуазель Мерсетт и мадам Венуа.
– Особенно в сочетании с золотой мглой.
– То есть вы хотите сказать, что не рады именно нашему браку?
Анри хмыкнул.
– Вы что, отказались меня представлять? Думаете, я не сумею постоять за себя?
– Тереза, его окружение – сборище сильных магов, зацикленных на идее нового мира. Когда окажешься среди них, пути назад уже не будет.
– Я не боюсь.
Почти. Разве что самую капельку.
– А зря. Я боюсь. За тебя.
Я готовилась услышать все что угодно, только не это. Стало как-то подозрительно дурно, на сей раз уже мне самой. Мы стояли так близко, что наши пальцы соприкасались. Мысли на задворках разума не то устроили иньфайскую народную борьбу, не то задорно плясали кантрель. Собрать из творящейся в голове каши что-то мало-мальски осмысленное не представлялось возможным.
– Вы – что?.. – собственный голос звучал подозрительно тихо. Вспомнился обед с герцогом и напряженная обстановка. Слова Эльгера о том, что он уже не надеялся меня увидеть. Взгляд скользил по кабинету, отмечая, казалось бы, совсем незначительные детали: перевязанные тонкими шнурами занавеси, небольшие – по сравнению с рамами в Мортенхэйме – окна. Картина, за которой вполне мог оказаться тайник, и стеллажи с книгами, под которыми может быть спрятан рычаг. Письменный стол из орехового дерева и массивные тяжелые стулья. Напольные часы.
– Леди Илэйн прислала приглашение на зимний бал. Поедем?
Анри так и не повернулся, поэтому его глаз я видеть не могла. Зато могла видеть профиль, который хотелось повторить пальцами – от кромки волос и золотисто-пшеничных бровей до контуров губ. Собрать воедино всю нежность, которая заперта в сердце, и отдать ему.
Зимний бал. Гордость Илэйн Биго.
Несказанные слова, которые я частенько прокручивала в голове, но так и не заставила себя перенести их на бумагу. Сама просила не писать, пока не вернусь из путешествий и не устроюсь на новом месте. Вот только при мысли о том, что где-то здесь лежит листок, исписанный безукоризненным почерком матушки, перед глазами потемнело, а сердце подскочило до горла.
– Поедем, – этот голос принадлежал не мне, слишком он был дребезжащим. Как графин в подставке на расшатанном столике в детской, вокруг которого бегают сорванцы.
– Замечательно. – Теперь Анри смотрел на меня, и выносить этот взгляд становилось совершенно невозможно. – Я искренне надеюсь, что вы передумали рисовать мне усы, потому что есть занятия поважнее. В частности, хочу немного рассказать вам про Эльгера и о том, как с ним себя вести.
Я сдавленно фыркнула и закрыла рот рукой.
Прислушалась к себе – к нему – к нам. Сердце билось ровно и гулко, никакой больше тоски, выгнавшей меня из постели. Но…
Кажется, все стало еще сложнее.
29
Экипаж спустился в долину реки Лавуа, и сразу стало ощутимо прохладнее. Я не переставала удивляться, насколько разные земли здесь, в графстве мужа. От виноградников и кружевных скатертей аламьены до моря и кипящих под скалами волн. От маленьких деревень до старинных, окруженных защитными стенами городов. От просторных полей до таких вот низин, запертых посреди поросших деревьями высоких холмов. А между ними бежит, вьется юркой змеей прозрачная, как слеза, широкая лента реки. В Энгерии тоже много красоты, но пейзажи в предместьях Мортенхэйма достаточно однообразные. Здесь я временами терялась, забывала, что нахожусь в одной и той же стране.
– Нравится? – звенящий металлом тон Эльгера живенько отрезвил.
– Очень.
Читать бесплатно другие книги:
