Заклятые супруги. Леди Смерть Эльденберт Марина
Смотрела ему в глаза, но он словно в камень обратился. От него по-прежнему веяло холодом, застывшая на лице бесстрастная маска не выражала даже сомнений.
Все бесполезно.
Рванулась, но меня только сильнее прижали к груди. Его подбородок уперся мне в макушку, объятия спеленали.
– Давай завтра навестим Софи? – прозвучало неожиданно мягко. – Я хочу с ней познакомиться.
У меня почему-то закружилась голова.
– Вы уверены?
– Не совсем. Но вопрос с мышью стоит прояснить сразу, потому что у нас Кошмар. И еще несколько кошек на кухне. Мы же не хотим, чтобы случилась трагедия?
Напряжение, сковавшее по рукам и ногам, отпустило. Схлынуло, как дурной сон отступает при свете дня. Ладони мужа, казавшиеся стальными, ощутимо расслабились. Теперь Анри мягко и ласково поглаживал мою спину, почти не удерживая. Как можно быть таким жестким и нежным одновременно? Невозможный мужчина!
– Давай вернемся за стол. Ты почти ничего не съела.
Даже слегка остывшее жаркое сейчас показалось самым вкусным на свете, не говоря уже о томленых в собственном соку овощах. Анри и правда хочет поехать со мной, а Софи, наконец, познакомится с ним. Не время думать о том, что все это значит и к чему приведет. Нам предстоит благотворительный бал в замке Эльгера, но раньше я увижу ее. Обниму еще раз. Или несколько. А о большем пока не стоит и думать.
37
Чем ближе мы подъезжали к Равьенн, тем больше становилось не по себе. Понравится ли Софи Анри? И Анри ей? Чтобы отвлечься, уставилась в окно, глядя на переменившийся за последний месяц пейзаж. Кое-где еще виднелись сумрачно-желтые островки, развешанные по деревьям. Порывы ветра срывали остатки листьев, раскидывая их по тусклому зеленовато-бурому ковру, швыряя в потемневшую реку. Последние сразу уносило течением, а в зеркале водной глади отражалось высокое, пронзительно-синее небо с разбросанными по нему свинцовыми подушками облаков, обрамленных белой каймой.
Такие облака – самые холодные, в Энгерии они частенько бывают даже летом, и тогда поднимается ледяной ветер, от которого не спрячешься даже под теплой накидкой. В Лигенбурге уже выпал первый снег, сразу он вряд ли ляжет, но вот второй или третий – вполне. А в Вайд Хилл, на землях, где живет дед Луизы, зима наверняка идет полным ходом.
– Скучаешь по дому?
Я повернулась к Анри. Что совсем не помешало ему меня рассматривать, словно впервые.
– Я чувствую тебя, – напомнил он.
– Если бы я знала, как это выключить, – фыркнула я. – Это можно как-нибудь выключить?
– Только если отказаться от чувств.
– Поэтому я не чувствовала вас, когда вы уезжали?
Он кивнул.
– Полезное умение. Как в карточной игре.
– Этому вы тоже в Иньфае научились?
Иньфайские духовные практики способны превратить человека в подобие одухотворенной тени. Монахи при иньфайских храмах сознательно отказываются от всех мирских благ, а заодно и от эмоций. Они достигают такого уровня просветления, что в этом мире им становится скучно. Впрочем, вряд ли им может быть скучно, потому что скука – тоже эмоция.
– Нет. Этому я учился сам. День за днем, год за годом. Я знал, что однажды мне придется встретиться с ним, и если бы хоть чем-то себя выдал…
Анри хмыкнул.
– И как? Всегда получается?
– Не получается только с тобой. – Анри подался вперед, а из-за неожиданно попавшейся на дороге ямки мы едва не поцеловались. Тишина, нарушаемая лишь цокотом копыт и хрустом ледяной корочки под колесами. Упрямое желание прикоснуться к нему и продолжить то, что не доделала дурацкая выбоина… Возможно, он подумал о том же, потому что сейчас осторожно, словно опасаясь спугнуть, пересел ко мне и мягко обнял. – Волнуешься из-за Эльгера?
– Все, что от меня требуется, – это плясать на балу, – пожала плечами. Не хочу об этом говорить. Не сейчас. – И раздавать комплименты от случая к случаю. Не думаю, что для этого жизненно необходимо делать умное лицо. Кстати, правда, что некоторые дамы оставляют там суммы, гораздо большие, чем их мужья?
– Правда, – коротко отозвался он.
– А вы дадите мне денег? Хочу, чтобы на рю де Руан был фонарик с моим именем.
Он плотно сдвинул брови.
– Тебя пригласили, чтобы оценить, насколько ты подходишь для Лиги. Он будет общаться с тобой каждый день. Все они. Тебя будут изучать.
Хочешь не хочешь, а придется. Видимо.
– С этим я как-нибудь справлюсь.
Анри взял мои руки в свои, согревая теплом, и я поддалась порыву, подвинулась ближе к нему.
– Тереза, я не прошу тебя верить мне, я прошу не верить им.
– Думаете, я настолько наивна?
– Наши отношения далеки от идеальных.
Что верно, то верно.
– А эти люди – игроки со стажем. Помнится, когда мы только приехали в Лавуа, ты заявила, что я подарил кузине его величества дворец.
Я отняла руки.
– А вы, разумеется, не дарили.
– Я его проиграл. Точнее, проиграл баснословную сумму, Евгения давно хотела заполучить это. – Он снова завладел моей ладонью и обвел пальцами алаэрнит. – Предлагала забыть мой долг в обмен на него. Камень мага и был ее целью, и еще самую малость – щелкнуть по носу зазнавшегося щенка. Разумеется, я бы никогда не стал играть на него, поэтому сумма на кону ощутимо превышала стоимость кольца. Она не учла одного: что для меня он бесценен.
Пальцы Анри продолжали скользить по моей затянутой в перчатку ладони. Медленно, нежно и удивительно мягко, а я не сводила с них глаз. Он не дарил ей этот дурацкий роскошный дом! Не только не дарил, вообще не имел к нему никакого отношения, кроме выписанного однажды чека. Но с чего вдруг она решила поставить его на место? Они что-то не поделили?
– Почему вы согласились с ней играть?
– Большая игра начинается с тринадцати человек. В итоге остались только мы двое. К тому же тогда я был моложе, глупее и азартнее. А Евгения всегда знала, как раззадорить.
Анри улыбнулся, и сердце забилось быстро-быстро. Хотя казалось – куда уж быстрее, чем после такой новости.
– В голове ветер, в груди огонь. Она умело этим воспользовалась, но та игра меня многому научила.
Наши лица снова были слишком близко. Он легко сжал мою ладонь и, наконец, освободил руку. Теперь я смотрела на мягко поблескивающий алаэрнит совсем другими глазами. Если он настолько бесценен, почему его отдали мне?
– Чему же?
– Недооценивать противника опасно. А иногда стоит выйти из игры, если не уверен в победе. Не самый приятный урок. Однажды я им воспользовался, и…
Анри откинулся на спинку сиденья, но смотрел только на меня. Пропустил между пальцами прядь волос, которую мы с Мэри нарочно выпустили из прически.
– Обещай, что не станешь ничего делать, не посоветовавшись со мной.
Стоило немалых усилий вырваться из-под этой призрачной, но такой ощутимой власти. Власти его взгляда, близости сильных рук и шоколадной горчинки, спрятанной под резковатым цветочным запахом.
– Но тогда мне нужно знать, откуда ждать удара, – я расправила платье. – Боюсь, в мире Эльгера слишком много теневых пешек.
– Я расскажу обо всех.
– Вы ведь были в Энгерии? С ним…
– Не только. В Маэлонии тоже.
– Да, но в Лигенбурге… он наверняка встречался с Винсентом?
– Тереза, если твоей семье будет угрожать опасность, ты узнаешь об этом.
Вот теперь сердце притихло, словно испугалось, что слишком частый бег может его выдать. И меня заодно. Даже потянулась к окну и распахнула его, позволив ветру швырнуть занавеси мне в лицо. Равьенн уже виднелась впереди – еще более мрачная, чем в мой первый визит. Оно и неудивительно, раньше ее скрашивали багрянец и золото, сейчас только солнце подсвечивало скаты черепичных крыш, да сверкал флюгер на сторожке.
Анри молчал, молчала и я, думала о том, что скоро у меня будут все имена. Имена, которые я смогу назвать лорду Фраю и вернуться домой. Возможно, в замке Эльгера мне удастся выяснить что-нибудь еще, но главное задание будет выполнено – в руки Альберта попадет информация обо всех, кто имеет то или иное отношение к Лиге. Почти наверняка Анри снабдит их краткими характеристиками – примерно такими же, какую давал Эльгеру во время поездки в Равьенн. Неплохо бы еще разузнать про ученых. Или же вывести мужа на разговор о науке. Главное – очень и очень осторожно, особенно теперь, когда я так близка к своей цели.
– Что же… думаю, я могу вам это обещать.
– Не попадать в неприятности всего неделю. Не так уж это и долго, правда?
– Неделя! Вы представляете, как это будет сложно?
– И что ты хочешь за такие труды?
– Свои бумаги.
– Договорились.
Я не ожидала, что он так просто согласится, поэтому замерла. Смотрела на него широко распахнутыми глазами, Анри же протянул мне раскрытую ладонь. Поднес кончики пальцев к губам и поцеловал. Как раз в этот миг старик с птичьим носом распахнул перед экипажем ворота, а я негромко добавила:
– Если вам что-нибудь понадобится, можете рассчитывать на меня.
Анри широко улыбнулся, и я прикусила язык, ожидая очередной шуточки. Вместо этого он только улыбнулся и сказал:
– Спасибо.
Встречала нас мадам Горинье, привычно рассыпаясь в сухих любезностях, направленных преимущественно на мужа. Сейчас поверх платья с тугим воротником на ней была еще и длинная черная накидка, столь туго завязанная у самой шеи, что становилось непонятно, как она вообще может дышать. А вот улыбка – когда тонкие губы впервые за время нашего знакомства растянулись в длинную полоску и даже по какому-то волшебству изогнулись – на ее сухом вытянутом лице смотрелась странно. Она чересчур смиренно кивнула в сторону преподавательского корпуса.
– Прошу вас, граф. Мадам Феро.
– Мы приехали повидать Софи Фламьель, – негромко произнес Анри, – если не ошибаюсь, через несколько минут девушки как раз отправятся на прогулку в парк. А после я буду счастлив засвидетельствовать свое почтение мадам Арзе.
– О, мадам Арзе, несомненно, будет рада, – если сухой песок может пересыпаться с довольным шелестом, то это оно и было. Сама она разве что не светилась как камни-обманки Теранийской пустыни, приводящие путников в зыбучие пески. – Что же касается означенной мадемуазель, я приглашу ее, ваша милость.
Она направилась к дверям широким, неженским шагом. Спина ее – прямая, как доска, была растянута между широкими плечами неестественно прямо, бедра дергались резко, как на неисправных шарнирах.
– Подождем здесь?
– Лучше в парке.
Сегодня здесь, несмотря на солнечный день, было промозгло. Пронизывающий ветер цеплял накидку, трепал банты на шляпке, швырял в лицо последние листья, обжигал щеки. Временами даже дыхание перехватывало – настолько сильны были его порывы, заставляющие глотать промерзший студеный воздух. Анри обогнал меня и заслонил собой, продолжая идти спиной вперед. Со стороны это, должно быть, смотрелось забавно.
– Не боитесь споткнуться?
– Не хочу, чтобы тебя унесло.
Я закусила губу, чтобы не рассмеяться. Глядя мужу в глаза, сбавила шаг, но теперь мне, по крайней мере, не приходилось бороться за каждый вдох. С веток сорвалась стая ворон и с громким карканьем взмыла ввысь, закружилась в небе. Вторя им, хрустнул под каблуком тоненький лед, по которому побежала паутинка, заполняясь водой.
– Эльгер часто приезжает в Равьенн?
– Раз в полгода наведывается.
– Так же, как и в другие школы и клиники?
– В Ольвиже, в школе для мальчиков он бывает чаще. Клиники почти не посещает. Никто не осмелится его обвинить – ведь это слишком тяжелая ноша, поскольку его супругу настиг схожий недуг.
Любое воспоминание об Эрике отзывалось холодом вдоль позвоночника. И все-таки я спросила:
– Не боится, что сын повторит судьбу матери?
С шага мы сбились одновременно. Я остановилась, хотя Анри вовремя отступил.
– По его приказу Эрика лишили силы.
Широкая спина мужа надежно укрывала от стылого ветра, но я все равно закрыла рот руками. Сын Эльгера творил страшные вещи, действительно страшные, вот только… даже думать не хотелось, каково ему пришлось. Я читала о том, что кровь хэандаме делает с магами. Стоило представить, как по венам бежит раскаленный яд, убивающий часть тебя, захотелось выть в голос. Это длительный и довольно болезненный процесс – от нескольких часов до нескольких дней в зависимости от уровня сил. А потом человек приходит в себя и понимает, что стал пустышкой. Многие ломались не на самой пытке, а именно на мысли, что больше ни на что не способны. Те, кому все-таки удавалось выжить, превращались в тени. В жалкое подобие самих себя. Зная уровень магии Эрика, можно предположить, что он метался в агонии не меньше недели.
Ни один человек такого не заслуживает. Ни одно живое существо.
Но Эльгер обрек на это собственного сына.
– Что с ним стало? – прозвучало хрипло.
– Он выжил. Пришел в себя. Сейчас занимается исследованиями в отцовской лаборатории.
Ноздри Анри едва уловимо дрогнули, взгляд стал холоднее, а сердце словно сдавило в тисках.
– Ваша кровь, – тихо пробормотала я.
– Моя. – Анри смотрел мне в глаза или даже глубже. В самую душу. – Сожалею ли я о том, что сделал? Нет. Горжусь ли этим? Тоже нет.
– Простите. Я не должна была спрашивать.
На этот раз до его рук дотянулась я, сжала в ладонях.
– Все в порядке.
Взгляд мужа потеплел, скользнул за мое плечо.
– Тереза! – солнечно-звонкий голос Софи.
Обернулась: девочка смотрела на меня расширенными глазами, сжимая подол зимнего форменного платья. Непривычно бледная, особенно для ее смуглой кожи, с закушенной губой – кажется, она этого даже не замечала. Забыв о книксене, быстро заправила выбившуюся из-под шляпки прядь и уставилась на мужа. Прежде чем я успела хоть слово сказать, Анри улыбнулся и шагнул к ней. Присел рядом, протягивая руку.
– Здравствуйте, мадемуазель. Меня зовут Анри.
– Софи, – девочка переводила взгляд с него на меня и обратно. – Можно называть вас по имени?
– Нужно, – сказал он. – Приятно познакомиться, Софи.
Она снова напоминала дикого зверька, впервые вышедшего к людям. Но муж просто ждал, и тревога на ее лице сменилась настороженностью, которая понемногу перетекала в любопытство. Неуверенная улыбка коснулась губ, отразилась в глазах.
– Мне тоже, Анри.
Когда тонкие пальчики утонули в его ладони, я разжала сплетенные за спиной руки.
И поняла, что тоже улыбаюсь.
38
– Какая красота!
Софи рассматривала колье, которое мне подарил Анри. А я рассматривала ее: тень от длинных ресниц падала на смуглые щеки, на губах то и дело расцветала недоверчивая улыбка. Впрочем, она вряд ли это замечала, полностью во власти новых впечатлений. Да что там, я сама не могла поверить, что это действительно случилось. Что она сидит в моей комнате, на моей кровати. В сорочке, в которой еще вчера ложилась спать в общей спальне с другими воспитанницами в Равьенн. С распущенными волосами чуть ниже плеч, которые можно и не заплетать в тугую косу, если не хочется.
– Возьмешь его с собой? – Тонкие пальчики погладили сапфир и бриллиантовые снежинки.
Я кивнула.
– А меня? Можно я поеду с вами?
Девочка заглянула мне в глаза.
– Это невозможно, Софи.
– Почему?
– Потому что там будут только взрослые. Это скучно.
– Не скучнее, чем в школе.
Девочка хихикнула, закрыла футляр и нырнула в шкатулку с драгоценностями попроще. Их осталось не так много, но это было единственное развлечение, которое я могла предложить маленькой девочке. После того как она переступила порог дома – молчаливая, ошарашенная и счастливая, я отвела ее к себе на время, пока не готова детская. Мы забрали ее с письменного разрешения мадам Арзе. Все бумаги подготовят к нашему возвращению, и с того дня Софи станет моей дочерью по-настоящему, в глазах общества.
Впрочем, теперь мне начинало казаться, что она была ею всегда.
А сколько всего нужно было сделать в ближайшие дни! Пригласить портниху, съездить в магазин готового платья в Ларне, чтобы купить ей нормальную одежду на первое время. Найти гувернантку: Жером должен дать объявление в газеты, а Марисса побеседует с девушками, которые откликнутся, чтобы пригласить на встречу со мной самых достойных. Еще Софи наверняка понадобятся куклы и другие игрушки, красочные книги с картинками, не имеющие ничего общего с унылыми учебниками из Равьенн. Что ж, для всех нас это и впрямь стало неожиданностью, но когда я рассказала Анри про Евгению и ее внимание к Софи, он нахмурился и сказал: «Думаю, ей будет лучше у нас».
– Ой! – Девочка вытащила медальон-подвеску, которую мне вручил Ивар. На круглой золотой пластине замерла бабочка. Яркие сиреневые крылья с медными штрихами и темно-фиолетовый контур. – Какая прелесть! Можно?
Она и сама напоминала бабочку: не дожидаясь ответа, вспорхнула с кровати и бросилась к зеркалу. В стекле меж шторами мелькнуло ее отражение, Софи замерла, приложив украшение к сорочке. Поднялась на носочки, подалась вперед, чтобы разглядеть получше. Блеснули в свете ламп угольно-черные тяжелые пряди.
– Мне идет, Тереза? – Она повернулась, одной рукой неуклюже потянула в сторону подол сорочки, приседая в реверансе.
– Очень.
Девочка довольно улыбнулась.
– Уже поздно, – пробормотала она, возвращаясь ко мне. Протянула медальон на раскрытой ладошке и неожиданно по-детски широко зевнула. А я достала из шкатулки небольшую цепочку – тонкую, которую носила в юности с легкими девичьими украшениями. Надела на нее медальон.
– Помочь застегнуть?
– А так можно? – темные глаза загорелись.
– Если ты хочешь его носить.
– Хочу! Очень-очень!
Софи кивнула и задержала дыхание, пока я застегивала на ней цепочку. Глаза не просто сверкали – лучились недоверчивым счастьем, и от этого в комнате становилось светлее, чем от всех ламп, вместе взятых. Я откинула покрывало, и она быстро забралась под него. На огромной кровати девочка выглядела совсем крохотной и худенькой, еще меньше, чем показалось мне в нашу первую встречу. Сонно моргала, не желая закрывать глаза, подоткнула край одеяла под щеку и сжимала в кулачке подвеску.
– Когда вы уезжаете?
– Через два дня.
По-хорошему, мы должны были выехать завтра, чтобы добраться и устроиться до открытия бала. Но теперь я хотела подольше побыть с Софи, чтобы она немного освоилась в доме, лично познакомить ее с прислугой и все показать. Тем более что мы все равно успевали, пусть и впритык. Не думаю, что много потеряю, если познакомлюсь с остальными змеями чуть позже.
– Рано утром.
– Я встану тебя провожать, – заявила Софи и снова зевнула. Обхватила подушку руками, утопая в ней. – То есть вас. Ты не хочешь спать?
Она удивленно посмотрела на меня, когда я поднялась.
– Сначала пожелаю доброй ночи Анри.
Девочка широко улыбнулась.
– Пожелай и от меня тоже. Он хороший, я это чувствую.
Пока я подбирала слова, Софи уже закрыла глаза и пробормотала сквозь сон:
– Доброй ночи, Тереза.
– Доброй ночи, Софи.
Наклонилась, поцеловала ее в щеку и погасила светильники. Проверила, заперта ли клетка, где постоянно шуршала опилками Лилит. – Видимо, переезд взволновал и ее, и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
Вязкая чернильная мгла прокралась и в дом, лишь мерцало пламя в плафонах непотушенных в дальнем коридоре светильников, словно указывая путь. За время отсутствия мужа путь до кабинета я изучила так, что сейчас могла найти его с закрытыми глазами. Шла, повторяя рукой завитки на обоях, у двери задержалась лишь на миг, а потом постучала.
– Входи, Тереза.
– Откуда вы знаете, что это я?
Анри поднялся из-за стола, провел ладонями по волосам и потер виски.
– Узнаю тебя по шагам.
– Я топаю, как слоник?
– Скорее крадешься, как дикая кошка. А еще ты часто ведешь рукой по стене и шелестишь платьем.
Сколько же раз я здесь бывала – не перечесть. Искала подтверждение своим страхам. То, что могло помочь лорду Фраю в его работе: защитить Энгерию и Корону, а мне – близких. Но нашла только сейчас. Все, что мне нужно.
– Софи пожелала вам доброй ночи.
Он коротко улыбнулся.
– Спасибо. Она хорошая девочка.
– Про вас она сказала то же самое.
– Что я хорошая девочка?
Мы молча смотрели друг на друга – в последнее время таких вот «тихих» минут в наших отношениях становилось все больше. Но если рядом с ним мне так хорошо просто молчать, что же будет дальше?
– Что вы сказали мадам Арзе?
Директриса отказывалась отпустить Софи без оформления документов, но после разговора с Анри наедине почему-то изменила своей категоричности.
– Обещал оторвать голову. Воспользовался мужским обаянием… Это так важно?
– Нет. Вы сделали то, на что я не могла решиться целый месяц, за пару часов. Мне не хватило сил.
– Ты слишком полагаешься на свою силу. Иногда, чтобы принять решение, достаточно проявить слабость.
Я подошла ближе: тени под его глазами оказались не игрой освещения. Напротив, слишком глубокие для такого молодого мужчины. И слишком темные. Кажется, впервые в жизни я по-настоящему, отчаянно, искренне пожалела, что не родилась целительницей. Или хотя бы продолжением самой природы, как Лавиния. Хотелось обладать силой, пробуждающей и дарующей свет.
– Вы выглядите уставшим.
– Неважно.
– Важно, – еще один шаг. – Что с вами происходит, Анри? Почему я этого не чувствую?
Тишина. Только шелест занавесок и тонкие нити холода, протянувшие из окна свои щупальца.
– Потому что мгла для меня естественна. Она не причиняет боли.
– Но ваш приступ в Лигенбурге я почувствовала.
Стоило шагам стихнуть, как снова воцарилась тишина. Мы остановились в дюймах друг от друга.
– До первой стычки с Эриком в Лигенбурге я почти не использовал мглу. Учился ее чувствовать, познавал изнутри. Но стоит ей столкнуться с магией, обратного пути уже нет. Сила хэандаме – как зверь, который однажды отведал крови. Ему хочется больше, больше и больше.
– Ей нужна магия?
– Да.
– Но каждый всплеск мглы опасен.
– Не всплеск, а возрастание силы. Каждый раз поглощая магию, она становится сильнее. Сильнее, чем я способен выдержать сейчас, отсюда боль и жар. Ты чувствуешь болезнь, но сейчас я не болен, Тереза. Каждый новый выброс мглы провоцирует приступ и делает меня сильнее, чем дальше – тем больше. До полного выгорания.
– Это можно как-то остановить? – Я закусила губу.
– Можно замедлить, – Анри положил руку мне на спину, мягко направляя к креслу. – Или смягчить.
Так вот зачем ему понадобился эликсир.
– И вы нашли способ?
– Есть одно средство.
Под шорох платья мы одновременно сели за стол: я – со своей стороны, он – со своей. Наверное, нам так проще, когда нас разделяет хотя бы что-то.
– Не хочу, чтобы с вами что-то случилось.
– Почему?
Взгляд пристальный и внимательный. Глаза полуприкрыты, обманчиво расслабленный захват пальцев на подлокотниках.
– Потому что в этом будет и моя вина тоже.
– Не хочешь чувствовать себя виноватой?
– Никто не хочет.
Всевидящий… вот что, что я несу?
– В таком случае постараюсь тебя не расстраивать. Я подготовил чеки для бала – достаточно, чтобы ты ни в чем себе не отказывала. Если понадобится что-то сверх, разберемся на месте.
Анри открыл верхний ящик стола и протянул мне конверт.
– Спасибо.
Наверное, нужно уходить. Во рту пересохло, руки и ноги словно превратились в свинец, медленно стекающий в кресло всей своей тяжестью. Кончики пальцев похолодели, как бывало во время пробуждения тьмы, а потом тело стало неожиданно легким, как накачанный горячим воздухом шар. Я поднялась, обошла стол и положила руки на окаменевшие плечи. По едва уловимому движению – резкому, хотя Анри и попытался его сгладить, повернувшись так, чтобы мне было удобнее, поняла: не ожидал. Для начала освободила волосы, стянув ленту. Мягко прошлась пальцами от кромки воротника к лопаткам – сжимая, разминая, поглаживая. Текла и переливалась под моими ладонями живая сила стальных мышц, напряжение отступало. Моя же кровь закипала огнем, невысказанные слова обжигали.
– Пойдемте наверх, – предложила я. – Вы же не будете против, если я на одну ночь отниму у вас половину кровати?