Звезда для Наполеона Бенцони Жюльетта

Глава V

Ночь любви

Выездная берлина князя Беневентского, с подкованными на шины ирландскими рысаками, стремительно неслась по пустынным в этот поздний час аллеям Лоншана. Было восемь часов вечера. В разгар сезона здесь еще долго бурлил бы поток экипажей и всадников, но сейчас темнота, холод и снег уже давно разогнали парижан: буржуа – к ужину и картам, элиту – на торжественные приемы, имевшие место почти каждый вечер в эту пору года. Вчера это было у князя Камбасере, сегодня – у герцога де Кадора, который сменил Талейрана на посту министра иностранных дел. Без сомнения, это и является причиной, подумала Марианна, что князь находится рядом с нею в берлине, вместо того чтобы готовиться к балу у герцога.

Умостившись на малиновых бархатных подушках, подобранных в цвет с большими лакированными колесами кареты, она безучастно поглядывала на проплывавший мимо заснеженный пейзаж. Марианна хорошо узнала Лоншан, часто гуляя здесь с княгиней и Шарлоттой, и ее мало заботило, куда именно они едут. Талейран сказал утром:

– Сегодня вечером я провожу вас к одному из моих добрых друзей, большому ценителю музыки! Постарайтесь быть, по возможности, красивей. Впрочем, для вас это не трудно, но я все-таки хотел бы видеть вас в розовом.

Впервые князь высказал свое мнение относительно одежды. Марианну это удивило, тем более что до сих пор она была убеждена в склонности князя к холодным цветам, таким, как зеленый или синий. Она сказала, что у нее нет розового платья.

– К вечеру будет, – успокоил ее князь, и действительно, еще днем Леруа прислал Марианне туалет, который она нашла сказочным, хотя он и отличался крайней простотой.

Платье из бледно-розового атласа, сплошь вышитого сверкавшим как иней серебром и без малейшей отладки, дополнял длинный из такого же материала плащ с опушенным горностаем капюшоном, а также со вкусом подобранная муфта. Наряд произвел на нее потрясающее впечатление, и удовлетворенная улыбка князя, с которой он встретил ее, подтвердила это.

– Я думаю, – сказал он, – что сегодня вечером вы одержите еще одну победу, может быть, самую значительную для вас!

В самом деле, голос Марианны пользовался невероятным успехом у салонных льстецов, являвшимся для нее только предвестником настоящего успеха, на который она рассчитывала на сцене театра. И она была достаточно умна, чтобы понимать, что это только салонный успех с достаточно эфемерными лаврами. Впрочем, с некоторых пор она испытывала меньше доверия к нему, и ее пыл к занятиям заметно остыл. Больше всего в этом был повинен черный фиакр, неотвязно следовавший за нею повсюду, как зловещее предзнаменование. Иногда ей хотелось пойти пешком, чтобы проверить, пойдет ли кто-нибудь за нею, но она не решалась из-за необъяснимого страха. В одном из рапортов она сообщила о фиакре, но Фуше никак не прореагировал. И Марианна не знала, как быть дальше… Князь тем более ничего ей об этом не говорил. Да и как он мог знать? Она решила в понедельник отправиться к Фуше.

Со времени встречи с Язоном Бофором прошло уже восемь дней, и Марианне, несмотря на решительное желание забыть его, еще не удалось добиться этого. Когда она вспоминала американца, ее охватывало такое множество сложных чувств, что она не могла разобраться в них. Преобладали гнев и злоба, тем более горькие, что ей иногда хотелось согласиться на его предложение. Она была еще слишком юной, чтобы потерять чувствительность к магии некоторых слов! Язон пробудил в ней желание к этой неведомой жизни, легкий набросок которой он сделал для нее, свободной жизни в мире совершенно новом, полном света и тепла. Возможно, он был искренним, когда говорил о том, что хочет частично возместить нанесенный ущерб? И когда такая мысль приходила ей в голову, Марианна готова была бежать к нему. Как-то утром, когда она исполняла поручения княгини, она даже попросила кучера проехать по улице Серутти. Она увидела под 27-м номером отель Империи, красивый дом, перед которым стояло много карет, и у нее возникло желание остановиться, сойти и позвать этого странного человека, ненавистного и вместе с тем притягательного.

Но тут другая мысль пришла ей в голову. Почему она верит словам Бофора? Он ограбил ее, он посмел торговать ее любовью и целомудрием. Кто поручится, что во время плавания он не нарушит слова и не предъявит постыдные права, которые он якобы имеет на нее? Тем более когда они будут вместе на краю света! Ибо, наконец, какой был ему смысл спасать ее и для чего? Не была ли воображаемая опасность, зажегшая тревожный огонь в его глазах, просто выдумкой, чтобы заманить ее в ловушку? Этим утром Марианна получила записку без подписи.

«Я пробуду здесь еще неделю. После этого, чтобы найти меня, вам нужно будет обратиться к моему другу Патерсону, американскому консулу в Нанте! Не раздумывайте, умоляю вас, и уезжайте со мной. Время не ждет!»

Марианна удовольствовалась тем, что пожала плечами и бросила записку в камин. Сегодня у нее не было желания довериться Язону Бофору.

Берлина переехала Сену, и Марианна, нагнувшись к окну, протерла перчаткой запотевшее стекло.

– Так мы уже в поле? – спросила она. – Еще далеко?

Она едва различала своего спутника в темноте кареты, но все время слышала запах его духов: вербены. С тех пор как они уехали с улицы Варенн, он молчал.

– Нет, уже недалеко. Деревня, куда мы направляемся, называется Сен-Клу. У друга, к которому мы едем, там небольшое восхитительное убежище. Это дом, полный очарования, с самой великолепной обстановкой из всех, что мне приходилось видеть. Прежде, при короле, он служил местом сбора охотников.

Редко приходилось видеть Талейрана в таком лирическом настроении. Любопытство Марианны возросло. Этот бывший охотничий домик, затерянный в деревенской глуши, вызвал недоумение. До сих пор Талейран сопровождал ее только по парижским салонам: к мадам де Лаваль, к Доротее де Перигор, конечно, и к дамам его свиты. Это же было настоящее путешествие.

– Там будет много людей? – спросила она с ложным равнодушием. – Кого ждут?

Князь покашлял, как бы в поисках ответа, но его голос был абсолютно спокоен, когда он сказал:

– Право, нет, совсем немного. Дорогое дитя, прежде чем мы приедем, мне необходимо кое-что объяснить вам. Речь идет не о большом приеме. Друга, к которому я вас везу, зовут просто господином Дени.

Марианна удивленно подняла бровь.

– Господин Дени? Дени де?..

– Никакого «де». Он… буржуа, очень богатый, влиятельный, к тому же старый верный друг по… трудным временам! Кроме того, это несчастный человек, ибо находится в глубоком трауре. То, что я прошу вас делать, – своего рода акт милосердия!

– Разодетой как принцесса – в бальном наряде – появиться перед человеком в трауре? Не лучше ли будет надеть темное?

– Траур носят в глубине сердца, дорогое дитя, а не в одежде. Господину Дени необходимо увидеть свет звезды в окружающем его мраке. Я хочу, чтобы вы стали этой звездой.

Что-то слащавое, послышавшееся в голосе князя, усилило пробудившееся любопытство Марианны. Похоже, его лиризм не был вполне искренним. Что же это за буржуа, владеющий бывшим охотничьим домиком короля, к которому надо приходить в полном параде? Внезапно она почувствовала желание узнать о нем побольше.

– Я восхищена тем, что ваше сиятельство так старается ради человека, стоящего гораздо ниже его. Он действительно старый друг?

– Очень старый! – сказал Талейран серьезно. – Вы бы удивились числу буржуа, находящихся в связи со мною и даже среди моих друзей! Их также достаточно много и при Императорском Дворе, где, с сожалением должен признать, их прикрывают пышные титулы.

– Тогда почему этот господин Дени не имеет никакого?

– Потому что это его не интересует! Ему ничего не стоит стать графом или маркизом. Он… просто он, и этого достаточно! Скажите, мадемуазель Малерусс, я надеюсь, вы не шокированы необходимостью петь перед буржуа?

В темноте она угадала насмешливую улыбку.

– Конечно, нет, я только надеюсь, что он не из числа членов Конвента, или убийц короля, или…

– Тогда он не был бы моим другом! – жестко оборвал Талейран. – Будьте спокойны относительно этого.

Под укрывавшей их меховой полостью Талейран нашел руку Марианны и пожал ее. Более нежным, доверительным тоном он добавил:

– При более близком знакомстве вы узнаете, что люди этой страны делают иногда странные вещи, но всегда следуют здравому смыслу. То, о чем я прошу вас сегодня, – личная услуга, одолжение, если вы предпочитаете. Этот человек не носит благородное имя, но благородство у него в сердце. О его горе не надо рассказывать нашему другу Фуше, э? Ему вовсе не обязательно знать о нашем визите.

Легкое беспокойство охватило Марианну, но любопытство превозмогло его. Кроме того, что ей было безразлично, перед кем петь, ибо она пообещала князю делать это, когда он пожелает, ей теперь не терпелось увидеть, каким окажется этот г-н Дени, к которому вице-канцлер Империи питал такое уважение.

– Прошу извинить меня, – сказала она смиренно. – Я с удовольствием спою для вашего столь несчастного друга.

– Вот и отлично! Весьма признателен вам за это.

Берлина взбиралась по довольно крутому подъему. Лошади значительно замедлили ход, но Ламбер, кучер, уверенно удерживал их от скольжения. Стекла в дверцах покрылись изморозью, и тишина воцарилась в карете, вернув каждого к его мыслям. Марианна вдруг подумала, что, покидая отель, она не заметила, был ли на своем месте несносный черный фиакр, а потом забыла о нем из-за таинственного г-на Дени. Она была очень довольна, что ей не придется писать о нем в проклятых ежедневных рапортах, которые волей-неволей приходилось составлять, хотя благодаря Талейрану это превратилось в простую формальность. Но почему Фуше не ответил на вопрос о черном фиакре? Если только он не принадлежит ему!.. А все-таки почему?

Белый на фоне черного леса павильон Бютар, казалось, спал на берегу замерзшего пруда. В нежном золотистом свете, падавшем через высокие окна, вспыхивали бриллиантами бесчисленные снежинки. Под своим легким фронтоном, украшенным охотничьей сценой, он возник из ночи и леса, как волшебное видение. Может быть, потому, что ее обостренная чувствительность предсказывала необычные события, это видение сразу покорило Марианну.

Она едва заметила лакея в темной ливрее, который откинул перед нею ступеньку кареты, проехавшей замыкавшую круглый двор решетку, и как во сне направилась к открытой двери. Ее встретил небольшой вестибюль, украшенный цветами. Яркий огонь в камине наполнял его приятным теплом. В темноте верхнего этажа терялась лестница. Но у Марианны не было времени все рассмотреть. Слуга отворил перед нею дверь в бело-синий салон с потолком в виде купола с играющими в траве амурами.

Легкая, изящная лакированная мебель принадлежала прошлому веку. Она была обтянута синим шелком с белыми узорами и, казалось, стояла только для того, чтобы подчеркнуть красоту громадных букетов ирисов и розовых тюльпанов, со вкусом расставленных повсюду. Над камином большое зеркало времен регентства отражало убранство комнаты, освещенной длинными розовыми душистыми свечами. Через эркерные окна виднелся замерзший пруд с дорогой посередине. Взгляд девушки сразу же остановился на сверкающем лаком клавесине, стоявшем у одного из окон. Покрытый громадным ковром из Бовэ, паркет слегка поскрипывал под тростью и неровными шагами Талейрана. Комната была абсолютно пуста. Но вот отворилась дверь. Показался мужчина.

Думая, что это и есть таинственный г-н Дени, Марианна с интересом смотрела на него. Он был среднего роста, блондин и откровенно некрасив со своим узким лицом и темными, слегка косившими глазами. Но вместе с тем видно было, что он умен, и исходившая от него естественная благожелательность привлекла Марианну. Ее только удивил светло-зеленый костюм этого человека в трауре.

С протянутой рукой и улыбкой на губах он быстро подошел к гостям:

– У вас просто военная точность! Здравствуйте, дорогой князь! Итак, это та девушка…

– Действительно, дорогой Дюрок, перед вами мадемуазель Малерусс, чей голос не имеет себе равных. А разве… господина Дени еще нет?

– Нет, – ответил тот, кого назвали Дюроком, – но он долго не задержится. А пока я приготовил для вас легкий ужин. Я подумал, что вы, наверное, продрогнете после такой длинной дороги.

С почтительной галантностью он подвел Марианну к стоявшему у камина обитому голубым бархатом шезлонгу, затем помог снять плащ. Оробев от изысканной элегантности обстановки, равно как и от чисто военной выправки незнакомца с мещанским именем, Марианна молча покорилась. Ее так смутил его восхищенный взгляд, что она не заметила, как он переглянулся с Талейраном. А князь отказался снять свой подбитый мехом плащ.

– Спасибо, друг мой, мадемуазель Малерусс с удовольствием погреется, а я возвращаюсь.

Марианна, только протянувшая руки к огню, вздрогнула.

– Как! Ваше сиятельство оставляет меня?

Он подошел к ней, взял руку и быстро поцеловал.

– Я вас не оставляю, дорогое дитя, я вас доверяю! Мне необходимо вернуться! Мой старый друг, баронесса де Сталь, получившая разрешение на поездку в Соединенные Штаты со своим сыном, покидает Париж этой ночью. Я хочу попрощаться с нею и усадить в карету на Морле, где ее ожидает корабль. Но не бойтесь ничего. Мой друг Дюрок проявит к вам отеческую заботу и, когда вы утешите нашего бедного друга, привезет вас домой в собственной карете.

– Надеюсь, что вы в этом не сомневаетесь, – с ласковой улыбкой сказал Дюрок, – и я не пугаю вас, мадемуазель?

– Нет… нет, нисколько! – ответила Марианна, пытаясь улыбнуться.

Он был ей симпатичен, но она чувствовала замешательство. Почему все-таки Талейран не сказал, что не остается с нею? Никогда еще он не вел себя так! Очевидно, свойственная ему проницательность подсказала, что творится на душе у девушки, ибо он, опершись о трость, слегка нагнулся к ней:

– Я побаивался взволновать вас и задеть вашу застенчивость до того, как вы увидите столь достойного человека! Теперь я могу сказать и всю правду: вашим голосом я хочу сделать сюрприз моему другу Дени. Когда вы услышите во дворе шум кареты, начинайте петь, но не говорите, что это моя выдумка.

– Но… почему? – спросила совершенно сбитая с толку Марианна. – Если вы считаете, что сюрприз приятный, вся признательность должна принадлежать только вам. – Правильно! Но мне не нужна его немедленная признательность. Он узнает правду, но немного позже. В данный момент я не хочу, чтобы какое-либо другое чувство хоть в малой степени отвлекло его от чистой радости, которую он откроет в вас.

Марианна понимала все меньше и меньше, но была заинтригована до предела. Каким все-таки странным, сложным и таинственным человеком был князь. И почему он счел необходимым разговаривать с ней таким выспренним тоном, совершенно не отвечавшим обычной его манере? Видно, Дюрок понял состояние девушки, за что она почувствовала к нему признательность.

– У вас иногда возникают забавные идеи, князь. Но вы не были бы полностью самим собой, поступая иначе! Счастливого пути!

Глядя на сопровождавшего гостя Дюрока, Марианна спрашивала себя, кем является он в доме г-на Дени. Родственником? Просто другом? Может быть, братом той, кого оплакивает таинственный буржуа? Нет, зеленый костюм опровергал предположение, что это брат покойной. Возможно, кузен или товарищ детства, призванный заниматься домом? Нет, он должен быть военным, это видно по отдельным жестам, по особой манере держать голову, даже по походке, характерной для человека, привыкшего больше к сапогам, чем к туфлям.

Возвращение Дюрока прервало ход мыслей Марианны. Он шел в сопровождении кого-то вроде мажордома в черном костюме, катившего маленький, полностью сервированный столик. Под напудренным париком ладная, упитанная фигура новоприбывшего излучала торжественную важность, присущую слугам из знатных домов. Он приветствовал девушку с такой снисходительностью, что она была ошеломлена. Решительно, этот Дени должен быть каким-нибудь невыносимым выскочкой, раздувшимся от гордости за свое богатство, если даже его слуги смеют так кичиться. Каков поп, таков и приход! Конечно, г-н Дени окажется несносным!.. Тем временем Дюрок приказал:

– Поставьте столик возле мадемуазель, Констан, и оставьте нас.

– Должен ли я прислуживать господину ге…

– Хватит, хватит! – быстро оборвал его Дюрок. – Мы обойдемся сами.

Мажордом с достоинством удалился, но Марианна обратила внимание на незаконченное слово. Как он собирался назвать Дюрока? Она подумала, что раз уж таинственного Дени еще нет, надо это использовать, чтобы попытаться узнать о нем хоть что-нибудь. Она с удовольствием приняла чашку бульона, но отказалась от всего остального.

– По-моему, я должна быть готова петь, когда господин Дени войдет? Он не должен застать меня сидящей за столом.

– Вы правы. Но достаточно будет начать, когда мы услышим карету.

Марианна перевела взгляд на клавесин.

– Я буду сама себе аккомпанировать?

– Нет… конечно, нет. Вот голова! Подождите минутку. – Он заметно нервничал.

Смакуя бульон, Марианна внутренне посмеивалась. Приключение, в общем-то, было забавным, и она уже горела желанием увидеть этого удивительного буржуа, повергающего в трепет своих домашних. Дюрок вскоре вернулся в сопровождении молодого человека строгого вида, с длинными волосами и темной кожей, который, не взглянув на Марианну, взял на клавесине принесенные ею ноты и расположился за инструментом. Заметно повеселевший Дюрок вернулся к гостье.

– Вот мы и готовы. Вы можете давать мэтру Хассани любые указания, но не ждите ответа, он немой! – прошептал он, бросив взгляд в сторону пианиста.

Теперь еще и немой? Марианна вдруг подумала: а не носит ли этот г-н Дени фальшивое имя, скрывая настоящее! Кто он: проходимец с богатством сомнительного происхождения, роскошно живущий в глубине леса, укрытый от ищеек Фуше, или благородный иностранец, замысливший заговор против режима? Разве Фуше не позволил ей услышать, что наверху сомневаются в верности Талейрана? Поговаривают, что если он до сих пор и не изменил Императору, то не замедлит сделать это. Слишком простое имя – г-н Дени, – безусловно, скрывало весьма опасную личность.

– С чего вы начнете? – спросил Дюрок.

– С арии Паэра. Она мне очень нравится.

– Господин Дени будет очарован. Он очень любит Паэра, который, вы это, без сомнения, знаете, руководит придворным оркестром.

– Господин Дени давно во Франции? – внезапно спросила с безразличным видом Марианна.

Дюрок сделал большие глаза.

– Но… да, с некоторого времени! А почему вы спрашиваете?

Донесшийся со двора шум кареты избавил Марианну от необходимости отвечать, что было бы для нее не особенно легко. Дюрок тотчас вскочил и побежал к вестибюлю, тогда как она подошла к клавесину и остановилась спиной к двери. Невозмутимый Хассани заиграл вступление. Неожиданно отчаянная робость сковала Марианну, ей показалось, что пол уходит у нее из-под ног. Руки оцепенели, и пришлось их с силой сжать, чтобы унять противную дрожь, а по спине пробежал предательский холодок. Она растерянно посмотрела на бесстрастное лицо пианиста, и вдруг он ободряюще подмигнул ей. Снаружи доносились голоса, шаги. Надо было бросаться в воду, чтобы не испортить великий сюрприз Талейрана. Строгий взгляд стал повелительным. Марианна открыла рот и с удивлением услышала собственный голос: теплый, непринужденный, такой мягкий, словно страх только что и не сжимал ей горло:

Вся отдавшись пению, Марианна скорее угадала, чем услышала быстрые шаги по плиткам вестибюля, шаги, внезапно умолкнувшие за порогом. Больше она ничего не слышала, но ясно ощущала чье-то присутствие, чей-то взгляд. И, странное дело, это присутствие не угнетало ее, а, наоборот, принесло чувство освобождения от неприятной тревоги, оно было дружелюбным, успокаивающим. Все страхи исчезли как по волшебству. Голос Марианны наполнился неведомыми ей ранее теплотой и легкостью. Не первый раз музыка приходила ей на помощь. Она имела над Марианной неограниченную власть, беспрестанно обновлявшуюся, но неизменно сильную. И Марианна без сопротивления и без боязни отдавалась ей, ибо музыку и ее связывала искренняя любовь. Ни та, ни другая не могли изменить. Последние слова арии замерли, как вздох, на губах девушки:

Это был конец. Наступила тишина. Потупив глаза, Хассани опустил руки на колени, и Марианна почувствовала, что владевшая ею благодать исчезает. Снова охваченная неожиданной робостью, она не решалась повернуть голову к камину, угадывая там чье-то присутствие. Внезапно резкий голос нарушил тишину:

– Восхитительно! Спойте еще, мадемуазель! Вы знаете «Радость любви»?

Теперь она взглянула на него. Перед нею опирался на камин мужчина ниже среднего роста, довольно дородный, но не толстый. На нем был черный фрак, черный же галстук и белые кашемировые панталоны, на которых она с удивлением заметила черные штрихи и чернильные пятна. В том, что это чернила, не было сомнений, так как ясно различались следы пера. Наряд завершали короткие английские сапоги с серебряными шпорами. Руки и ноги у г-на Дени были небольшие и изящные, а лицо просто очаровало Марианну. Она никогда не видела подобного! Цвета светлой слоновой кости, оно поражало классической красотой римской статуи. Короткие волосы, черные и гладкие, спадали прядями на лоб, оттеняя глубоко сидевшие серо-голубые глаза. Пронизывающий взгляд трудно было выдержать. В руках г-н Дени держал отделанную золотом черепаховую табакерку, которая служила ему главным образом для того, чтобы ее содержимым обсыпать свою одежду и все вокруг.

– Почему же вы молчите? – спросил он.

Сообразив, что она слишком нескромно рассматривает его, Марианна сильно покраснела и поспешила отвести глаза.

– Действительно, я знаю этот романс.

Она начала знаменитую мелодию с неподвластным ей волнением. Не в силах понять, что происходит в потаенных глубинах ее существа, она слилась с музыкой с такой страстью и силой, на которые не считала себя способной. Отдавшись пению, она осмелилась снова посмотреть на г-на Дени. Никогда ни один мужчина не привлекал ее так, как этот, и, неспособная скрыть те ощущения, которые ее подвижное лицо чистосердечно выдавало, она не отрывала взгляд от глаз незнакомца, словно только ему одному адресуя слова любви из романса:

Но по мере того, как любовная жалоба слетала с уст Марианны, на ее глазах г-н Дени изменил свою небрежную позу, нетерпеливым жестом отбросил в сторону табакерку и стал незаметно приближаться к ней. Он больше не отрывал от нее глаз. Он напряженно смотрел на нее, он смотрел так, как никогда и никакой мужчина не смел и не умел на нее смотреть, и девушке показалось: если этот взгляд внезапно прервется, в тот же миг остановится и ее жизнь. Глаза ее налились слезами. Сердце билось с такой силой, что, казалось, вот-вот разорвется. Она чувствовала одновременно и счастье, и испуг, и беспокойство, но знала твердо, что ради этого взгляда готова петь всю ночь напролет.

Когда растаяла последняя нота, Марианна и г-н Дени оказались лицом к лицу. Не спуская с нее глаз, он щелкнул пальцами:

– Уйдите, Дюрок! И вы тоже, Хассани!

Оба мгновенно исчезли, а Марианна и не подумала протестовать. Это нормально, вполне в порядке вещей! Им необходимо было остаться наедине, вдвоем! За несколько минут незнакомец со смешным именем приобрел для нее большее значение, чем весь мир, и Марианна тщетно пыталась найти название потрясшему ее первобытному, дикому и требовательному чувству. Это было так, словно она только сейчас начала жить… И она больше не хотела знать, кто этот человек, действительно ли его зовут Дени, дворянин он или безродный. Нет! Он здесь, и все хорошо. Ни в чем другом она не нуждалась. Прислонившись к клавесину и опираясь о него похолодевшими руками, едва переводя дыхание, она смотрела, как он подходил все ближе и ближе… Он улыбался ей, и она чувствовала, как тает ее сердце под очарованием этой улыбки.

– Когда я был ребенком, – сказал он доверительным тоном, – я часто спрашивал себя, что же услышал привязанный к мачте своего корабля Улисс, в то время как у его спутников уши были залеплены воском. Он умолял развязать его, чтобы броситься в море и плыть на голос сирены. Теперь я знаю, что он испытал!

Сирена! Язон Бофор также сравнивал ее с сиреной. Что он сказал? Марианна не могла точно вспомнить. Впрочем, какое ей дело до какого-то Бофора? И существовал ли он вообще? Жила ли она сама до этой минуты или только теперь начинает жить? Несмотря на французское имя, г-н Дени должен быть итальянцем. У него легкий акцент, позволяющий думать об Италии. Снова мелькнула мысль, что он конспиратор, но Марианна отогнала ее. Он может быть тем, кем захочет. Она уже твердо знала, что он занял в ее жизни главное место. Бесконечная пустота, заставлявшая ее всерьез думать о предложении Бофора, больше не существовала.

С величайшей нежностью г-н Дени взял руки Марианны в свои.

Он удивился, найдя их такими холодными.

– Вы замерзли! Идемте к огню.

Он усадил ее на кушетку, устроился рядом и придвинул столик с едой.

– Вы съедите что-нибудь?

– Нет, благодарю, я не голодна!

– Не говорите мне, что не хотите есть. В вашем возрасте всегда хочется есть! Я поем с удовольствием. Попробуйте этот паштет из дроздов и запейте глотком шамбертена. Шамбертен – это король вин. Я никогда не пью другого. Нет? Смешно! Должно быть, вы предпочитаете шампанское. Тогда немного шампанского.

– Я… я никогда не пила его! – начала обеспокоенно Марианна, глядя, как наполняется золотистым пенистым вином хрустальный бокал.

– Тогда это самый подходящий случай, чтобы попробовать. Сейчас или никогда! – весело сказал г-н Дени. – Вы полюбите его! Нет в мире женщины, которая не любила бы шампанское! Оно заставляет блестеть глаза… хотя, – добавил он, немного наклонившись к девушке, – ваши действительно не нуждаются в подобном средстве! Я видел много гораздо менее прекрасных изумрудов!

Говоря это, он ухаживал за нею с ловкостью и вниманием влюбленного. С некоторой боязнью Марианна окунула губы в вино, затем улыбнулась. Оно оказалось освежающим, искрящимся, ароматным, словом, восхитительным! Хозяин улыбнулся, искоса посматривая на нее.

– Ну и как?

– Потрясающе! Можно еще немного?

– Разумеется!

Он исполнил ее просьбу, затем с увлечением принялся есть. Марианна невольно последовала его примеру. В комнате сразу стало тепло и уютно. Снаружи не доносилось ни звука. Снег укрыл все. Они были одни здесь, в самом сердце зачарованного царства, внутри гигантской теплой раковины, затерянной в безграничности окаменевшего леса. Никогда Марианна не чувствовала себя такой счастливой. Она выпила вино, улыбаясь г-ну Дени. Как он любезен и весел! У нее мелькнула мысль, что он слишком весел для вдовца. Но, может быть, он не так уж любил свою жену, как думают?.. Или музыка так преобразила его? Или же… О! Какое все это имеет значение! Шампанское пробудило в Марианне оптимизм. Она не ощущала больше ни усталости, ни страха. Шальные мысли кружились в голове. Захотелось беспричинно смеяться, петь… и даже танцевать!

– Еще немного шампанского? – предложил г-н Дени, с полуулыбкой разглядывавший ее.

– Охотно! Я… я никогда не думала, что это так приятно!

Он позволил ей выпить половину бокала, затем нежно остановил и вплотную придвинулся к ней.

– Пока довольно пить! Скажи мне твое имя.

Внезапное обращение на «ты» ее ничуть не шокировало. Она даже нашла это вполне естественным. Ведь они стали теперь такими близкими друзьями!

– Марианна! Меня зовут Марианна Ма…

– Нет… Я хочу знать только твое имя… Остальное я узнаю позже, если захочу… У сна не может быть ничего, кроме имени, а мне уже давно ничто подобное не снилось… Ты прекрасна, Марианна!.. Твой голос околдовал меня, а красота привела в восхищение.

– Это правда? – радостно спросила она. – Я нравлюсь вам до такой степени… Тогда скажите мне и ваше имя. Господин Дени – это же ужасно!

– Я знаю! Зови меня Шарль! Тебе нравится имя Шарль?

– Мне все равно. Я его полюблю, ибо это ваше имя.

Он взял ее руку и стал покрывать поцелуями, незаметно поднимаясь от запястья к локтю и дальше к округлости плеча, освобожденного им от короткого рукава. Под его лаской по телу Марианны пробежал озноб, и она закрыла глаза, охваченная неописуемым счастьем. Ни за что в мире она не прервала бы его: с того момента, как она его увидела, у нее появилась непроизвольная уверенность в том, что это произойдет. Шампанское добавило в ее кровь достаточно пыла, чтобы погасить отвращение, которое она испытывала к мужчинам после злополучного опыта с Жаном Ледрю! К тому же и Шарль не был реально существующим мужчиной, это просто сон. И у нее не было никакого желания проснуться, а хотелось только слушать, как пробуждаются в ее теле новые ощущения, требовавшие больше, чем поцелуи…

Когда его рука скользнула по ее талии и осторожно опрокинула Марианну на подушки шезлонга, она испустила глубокий вздох и открыла глаза, чтобы увидеть прильнувшее к ней лицо Шарля, но тут же закрыла, едва их губы соприкоснулись. Его поцелуи были легкие, как дуновение ветерка, однако в крови Марианны они постепенно раздували настоящий пожар. Сердце ее готово было выскочить из груди, она задыхалась в объятиях Шарля, ожидая другие поцелуи, другие ласки.

Не отрывая губ от ее рта, он прошептал:

– Ты хочешь принадлежать мне… скажи? Хочешь?

Она ответила движением век и, обвив его шею руками, с силой прижала к себе.

– Здесь слишком светло, – шепнула она.

– Пойдем!

Он полуподнял ее и увлек к двери, за которой оказалась небольшая комната, вся в голубом. Она благоухала жасмином, а белизна открытой постели едва угадывалась в этом приюте любви, освещенном только огнем камина.

При виде кровати Марианна инстинктивно попятилась, но Шарль закрыл ей рот таким горячим поцелуем, что она чуть не потеряла сознание. Затем он повел ее к камину, опустился на низкий пуфик и посадил ее, как ребенка, себе на колени. Расстегивая великолепное розовое платье, он бормотал по-итальянски восхитительные, нежные слова любви и покрывал поцелуями ее плечи, шею, грудь, по мере того как они освобождались от кружев рубашки. Его ласки становились все смелей, но были так нежны, что Марианна вскоре забыла всякую стыдливость ради удовольствия слышать комплименты ее прелестям.

Наконец он отнес ее, нагую и трепещущую, в постель, где оставил среди надушенных покрывал, чтобы несколько минут спустя присоединиться к ней.

Засыпая двумя часами позже в объятиях Шарля, переполненная впечатлениями, удовлетворенная Марианна подумала со счастливым вздохом, что пережитое сейчас не идет ни в какое сравнение с экзекуцией, которой она подверглась той памятной ночью в риге. И это случилось не только потому, что она полюбила Шарля, тогда как к Жану Ледрю была довольно равнодушна и просто нуждалась в нем. Человек же, которому она так внезапно отдалась, стал ее подлинным возлюбленным в полном смысле этого слова. Именно этой ночью она перестала быть девушкой. Нежная любовь Шарля совсем иначе раскрыла бутон ее женственности, чем торопливая неловкость моряка. И теперь она поняла смысл слов: принадлежать кому-нибудь. Ничто и никто никогда не разлучит ее с тем, кто открыл ее для любви и для нее самой.

– Я люблю тебя, Шарль, – прошептала она, целуя его шею. – Я твоя навсегда. Что бы с тобой ни случилось, куда бы ты ни поехал, я последую за тобой и буду любить тебя.

Он приподнялся на локте и заставил ее посмотреть на себя.

– Не надо говорить так, carissima mia! Никогда не известно, что скрывается за закрытой дверью будущего. Я могу завтра умереть.

– А я последую за тобой, и мы все равно будем вместе. Ты не можешь себе представить, чем ты одарил меня этой ночью. Ты не можешь это понять, а я тем более. Я принадлежу тебе, тебе одному! Обними меня, Шарль, обними покрепче!

Тогда он снова овладел ею с неистовством, заставившим ее застонать, и снова она подчинилась его желанию. Затем он зашептал:

– Это ты одарила меня, и ты же благодаришь… Mio dolce amor!.. Ты права: ничто и никто не заставит нас забыть эту ночь! Теперь спи, поздно.

Она послушно примостилась у его плеча и закрыла глаза. Все было хорошо, все было просто теперь. Они любят друг друга. Кто может отныне помешать им всегда быть вместе? Разве он не вдовец? И впервые после той ночи в Селтон-Холле Марианна подумала, что и она тоже была вдовой.

Неожиданно проснувшись, Марианна не могла сообразить, долго ли длился ее блаженный сон. Она разглядела в полутьме комнаты Дюрока, который говорил что-то на ухо уже сидевшему в постели Шарлю.

– Что случилось? – спросила она сонным голосом. – Уже поздно?

– Нет, успокойся! Еще только три часа, но мне надо ехать! Закладывайте карету, Дюрок. Я сейчас приду!

Он уже встал с кровати. Ощущая, что его отрывают от ее сердца, Марианна обхватила его за плечи.

– Почему ты оставляешь меня? Отчего так быстро? Что произошло?

Он нежно обнял ее и закрыл глаза поцелуями.

– Ничего страшного! Но, дорогая, у меня жизнь тяжелая, беспорядочная… Я не хозяин сам себе, и время любви прошло. Срочное дело призывает меня в Париж, и ты должна отпустить меня.

Но она не уступала. Этот внезапный отъезд среди ночи привел ее в ужас. Она попыталась догадаться о его причине.

– Шарль, умоляю тебя, скажи мне правду! Ты заговорщик?

Он с недоумением посмотрел на нее, затем рассмеялся, осторожно освобождаясь от обвивавших его шею рук.

– Раз ты угадала, отрицать бесполезно. Это правда, я участвую в заговоре! Но ты не в состоянии ничего изменить. А теперь будь благоразумной.

Стоя на коленях посреди разоренной постели, укрытая шелковистой массой черных волос, она в отчаянии наблюдала, как он стремительно одевается. Она не ошиблась. Шарль ведет опасную тайную жизнь. Ей придется с этим примириться. В стране, где правит тиран, их любовь будет трудной, но она сумеет ждать его, и если обстоятельства вынудят его к бегству, последует за ним… Она проговорила нежно:

– Обещай предупредить меня, если тебе будет грозить опасность! Я присоединюсь к тебе, если даже ради этого придется спуститься в ад.

Он завязывал галстук перед стоявшим в углу высоким трюмо, но после ее последних слов повернулся и внимательно посмотрел на нее. В таком виде: на коленях среди скомканного шелка покрывал, нежной кожей, сверкающей золотом в темной пышности ее волос, она волновала и восхищала, как языческая статуэтка.

– Я тебе обещаю это, – сказал он серьезно. Затем с неожиданной суровостью добавил: – Ложись! И укройся!

Вместо того чтобы послушаться, она потянулась со сладострастием мартовской кошки.

– Зачем? Ведь так тепло…

Тлевшие в камине дрова вспыхнули высоким ярким пламенем. В одно мгновение Шарль оказался возле Марианны.

– Потому что я должен ехать… и потому что ты еще соблазняешь меня, чертовка! А ну, давай! Быстро!

Полушутя, полусерьезно, несмотря на протестующие крики, он замотал ее в простыни и покрывала, оставив открытым только лицо. После чего, смеясь, обнял ее.