Искушение искушенных Бенцони Жюльетта

– А я не могу жениться на двух женщинах разом!

– Вы должны жениться на принцессе! В конце концов, у вас есть обязательства перед Францией. Вы даровали ей мир и процветание, но теперь готовы поставить под удар судьбу династии из-за какой-то потаскухи!

– Рони, я приказываю тебе замолчать!

– Нет, сир, я не буду молчать! Эта женщина завлекла вас самым гнусным образом. И по подсказке своей родни, я уверен в этом. По отношению к таким людям никаких обязательств не может быть. Да и вы, насколько я понимаю, уже получили от этой девки все, что вам было нужно.

– Рони, я дворянин! Я обязан сдержать слово.

– А я ваш министр и ваш друг. И обязан защищать вас от вас же самого. Я немедленно извещу Тосканский двор о нашем согласии. Вот увидите, сир, год не закончится, как у нас будет королева – а у вас очень богатая жена! Быть может, она даже и красива…

Когда слух о тосканском браке достиг ушей Генриетты, она обезумела от ярости и устроила королю бурную сцену. В эти минуты молодая женщина, уже заметно отяжелевшая и расплывшаяся, выглядела почти уродливой.

– Вы что же, думаете, я задаром отдалась вам? – неосторожно бросила она. – Или по великой любви? Посмотрите на себя и на меня! Я молода и красива, а вы просто безобразный старик… и от вас воняет, как от падали!

Шутки по поводу довольно сильного запаха, постоянно исходившего от короля, были настолько для него привычными, что он обычно не обижался и даже сам прохаживался на сей счет, утверждая, что подданные должны «чуять» монарха издали. Но на сей раз он был задет всерьез и покинул взбешенную Генриетту, предоставив ее самой себе.

Для начала она устроила разгром в спальне, затем велела паковать вещи и отбыла в Мальзерб, поклявшись никогда не возвращаться, если король не бросится за прощением к ее ногам.

– Он это непременно сделает, как только опомнится, – заявила Генриетта матери. – Он не может жить без меня!

Однако на сей раз она ошиблась. Король не приехал. Вместо этого от него пришло послание.

«Мадемуазель, – писал Генрих, – любовь, почести и благодеяния, которыми я осыпал вас, могли бы возвысить самую низкую душу, если бы в ней, как в вашей, не обитало первородное зло. Хотя вас следовало бы проучить, я не собираюсь этого делать. Прошу вас отослать мне известное вам обязательство. Не вынуждайте меня вернуть его другими способами. Пришлите мне также кольцо, которое я вам вручил. Соблаговолите ответить на это письмо незамедлительно».

Тот же гонец вручил Франсуа д'Антрагу еще более раздраженное и угрожающее послание, которое повергло семью в ужас.

– Дочь моя, мы погибли, если вы не помиритесь с королем! – воскликнул Франсуа д'Антраг. – В таком состоянии он вполне способен двинуть против нас войска. Вы должны уступить.

– И отослать ему обязательство? – насмешливо спросила Генриетта.

– Разумеется, нет! Однако нам следует позаботиться, чтобы у вас не вырвали его силой. Послушайтесь моего совета, поезжайте в Фонтенбло к королю. Он не устоит перед вашими слезами.

Молодая женщина передернула плечами и улеглась на софу.

– Возможно, но я не желаю плакать и умолять. Это я оказала ему честь, а не он мне!

– Неужели вы хотите, чтобы гвардейцы короля разорили дотла наше родовое гнездо?

– Это дело мужчин. У вас есть оружие, есть слуги. Вы вполне можете защищаться.

Франсуа д'Антраг вышел из себя.

– Вы рассуждаете, как глупая курица! Немедленно отправляйтесь к королю, я вам приказываю!

– А я не собираюсь подчиняться!

Неизвестно, чем могла бы закончиться эта ссора, ибо отец с дочерью не уступали друг другу в надменности и упрямстве. К счастью, Мария д'Антраг успела вмешаться и предотвратить самое худшее.

– Я сама поеду в Фонтенбло! – заявила она. – Я знаю, что надо сказать королю, чтобы он простил нас. Надеюсь, – добавила она, повернувшись к Генриетте, – ты проявишь любезность и такт, если тебя вновь призовут. И выразишь сожаление о том, что произошло. У Генриха есть недостатки, но ты изрядно сглупила! О некоторых вещах лучше никогда не упоминать… Он добрый человек, однако нельзя безнаказанно задевать его мужскую гордость.

Генриетта со вздохом откинулась на подушки.

– Поступайте, как хотите, матушка. Я во всем покоряюсь вашей воле!

Через час бывшая фаворитка Карла IX выехала из Мальзерба в Фонтенбло, чтобы броситься к ногам Генриха IV. Не случайно Мари Туше была единственной страстью покойного короля, который избрал для нее девизом слова «Чарую всё», что являлось анаграммой ее имени. Ей удалось повлиять на Генриха, пустив в ход обаяние еще сохранившейся красоты и безупречное искусство убеждать. Она плакала, умоляла и столь красноречиво живописала страдания дочери, потерявшей любовь всей своей жизни, что в сердце короля пробудилось сожаление. В сущности, он сам жаждал простить Генриетту и обрести былое счастье. Подняв Марию д'Антраг с колен, Генрих IV повелел ей отправляться в Мальзерб и как можно быстрее привезти к нему свою дочь.

– Ибо без нее жизнь мне в тягость, – промолвил он.

На сей раз Генриетта не заставила себя просить. Она примчалась мгновенно и, рыдая, упала в объятия короля. Слезы были самыми настоящими, ибо она испугалась не на шутку! В течение недели любовники не расставались, скрывая свою любовь под сенью деревьев Фонтенбло. Однако Рони в это же время усердно продвигал вперед переговоры о браке короля с Марией Медичи. Генриетта знала об этом, но хранила молчание: она ждала, когда родится ее долгожданное дитя.

Как и Генрих IV, она любила Фонтенбло за красоту и покой. Но в ночь на 1 июля 1600 года разразилась ужасная гроза. Парк был почти затоплен потоками воды, постоянно гремел гром, молнии то и дело освещали черное небо. Сидя в постели, испуганная Генриетта с трудом сдерживала крик. Внезапно в окно замка влетела шаровая молния и скользнула под кровать фаворитки, которая едва не умерла от страха.

Бог помиловал ее, но ужас был столь велик, что вызвал преждевременные роды. Сбежавшиеся служанки быстро подготовили все необходимое, и, когда ребенок появился на свет, одна из женщин воскликнула:

– Мальчик!

Молодая мать радостно повторила:

– Мальчик! Я королева!

Но стоявший у ее изголовья врач покачал головой.

– Нет, мадам, увы! Это действительно мальчик… однако он мертв!

Потрясенная Генриетта д'Антраг лишилась чувств.

Теперь Генрих IV мог спокойно жениться на Марии Медичи. Впрочем, Генриетта, сознавая свою власть над ним, решила не складывать оружия и поклялась, что так просто он от нее не избавится. Брак короля не помешал ему сохранить свою связь с фавориткой, и им обоим было так хорошо вдвоем, что уже в следующем году, вскоре после венчания Генриха с Марией Медичи, Генриетта вновь забеременела. Рождение сына доставило королю большую радость.

– Какой он красивый, сердце мое, какой сильный и здоровый! Клянусь Святой Пятницей, он гораздо лучше дофина, смуглого и толстого, как все Медичи.

Генриетта д'Антраг, маркиза де Верней, лежала в постели и смотрела на короля, который поднял новорожденного к свету. Генрих улыбался и строил рожицы ребенку. Молодая мать тоже улыбалась, но любой, кто вгляделся бы пристально в ее лицо, увидел бы в этой улыбке горечь и презрение.

– Разве он может быть иным, сир? Ведь это ваш сын, плоть от вашей плоти, кровь от вашей крови.

– Дофин тоже, милая моя, дофин тоже…

– Но наш ребенок – плод любви, а это самое главное!

Уложив с бесконечными предосторожностями младенца в колыбель, Генрих IV присел рядом со своей любовницей. Генриетта выглядела прекрасной и свежей, как никогда. Октябрьское солнце 1601 года золотило ее волосы, разметавшиеся по бархатной подушке, и вспыхивало пламенем в блестящих глазах. Схватив руку, лежавшую на голубом шелковом одеяле, король покрыл ее быстрыми горячими поцелуями, а затем с сожалением вздохнул.

– Как печально, что я не могу остаться с вами, Генриетта! Мне нужно возвращаться в Лувр, хотя меня туда совсем не тянет… Но я скоро вернусь, обещаю вам.

Маркиза отняла руку и поправила растрепавшиеся волосы.

– О, разумеется, это для меня большое счастье, сир! Ваша верная служанка всегда рада вашему величеству.

Слова звучали любезно, но тон был таким холодным, что король вновь тяжело вздохнул.

– Как вы ко мне жестоки, дорогая! А ведь душа моя полна любовью к вам, и я готов исполнить все ваши желания. Знаете, я хотел бы, когда наш сын немного подрастет, взять его в Лувр и воспитывать вместе с дофином…

Генриетта, словно ужаленная, мгновенно приподнялась на постели. Глаза ее метали молнии, а красивый рот искривился злобной гримасой.

– Упаси боже, сир, чтобы мой сын воспитывался вместе с бастардами! Потому что ваш дофин – бастард! Неужели вы совсем не помните о своем обещании жениться на мне, если я подарю вам сына к концу 1600 года?

– Господи, зачем опять к этому возвращаться? С этим покончено, и изменить ничего нельзя…

– Я так не думаю! Рим может аннулировать ваш смехотворный брак с флорентийкой. Перед богом я ваша жена! Я подарила вам сына до конца 1600 года, и не моя вина, что гроза стала причиной его смерти. Только что я родила вам другого… Правда на моей стороне, и я знаю людей, которые поддержат меня, если ваше величество отречется от своего обязательства!

И вновь тяжкий вздох вырвался из груди Беарнца. Ему так хотелось жить в мире и с женой, и любовницей, но, куда бы он ни пошел – к Марии Медичи или к Генриетте, – всюду его осыпали упреками.

– Сердце мое, ведь я женат… я принес обет перед богом и людьми. Королева месяц назад родила мне сына. Вы должны смириться. И будьте уверены, что я все сделаю для нашего ребенка! Вы сами увидите…

– О! Я знаю, что ваше величество не скупится на обещания. Что ж, я буду действовать так же, как вы, и исполнять свои обещания, лишь когда мне угодно!

После рокового удара молнии в Фонтенбло, лишившего Генриетту д'Антраг надежды взойти на французский престол, ее уязвленная гордость безмерно страдала. Она вспоминала свой триумфальный въезд в Лион, когда король велел преклонить перед ней знамена, захваченные у савойцев: тогда ей казалось, что это прелюдия к грядущему браку. Но затем ее отослали в Мальзерб, чтобы Беарнец мог принять Марию Медичи! А потом состоялась их свадьба.

Правда, Генрих совсем недолго оставался рядом с итальянкой, которую считал толстой и уродливой. Он очень быстро покинул ее в Лувре и примчался в Верней, где провел восхитительную неделю с Генриеттой. Та прекрасно поняла постигшее новобрачного разочарование и удвоила ласки, тщательно скрывая свою злобу и жажду мести. Новая королева оказалась настолько непривлекательной особой, что это давало фаворитке козыри, которыми следовало непременно воспользоваться.

С тех пор Генриетта именовала королеву не иначе, как «жирная банкирша», постоянно высмеивала ее и награждала самыми нелестными эпитетами. Генрих смеялся через силу и возвращался в Лувр мрачнее тучи, но красивая любовница влекла его неудержимо, и он всякий раз очень скоро снова являлся к ней.

Вскоре у обеих – королевы и фаворитки – обнаружились несомненные признаки беременности. Генриетта терпеливо ждала своего часа, а рождение сына, который получил имя Генрих-Гастон де Верней, внушило ей самые радужные надежды. Теперь у нее было оружие для того, чтобы перед лицом всей Европы предъявить требования на трон, который она считала своим! Ее семейство – все эти неугомонные Антраги – сплотилось вокруг нее. Главную опасность среди них представлял сводный брат Генриетты – граф Овернский. Замок Верней и принадлежавшие семье д'Антраг владения стали местом постоянных встреч для множества людей – недовольных и готовых на крайние меры. Самым влиятельным среди заговорщиков был маршал де Бирон.

– Этот человек замышляет бунт, – сказал как-то королю Максимилиан де Рони. – Мы получили неопровержимые доказательства. Пора нанести удар, сир.

Генрих, прижавшись лбом к стеклу, пристально всматривался в сад Арсенальского дворца и, казалось, не слышал своего министра. Потом он откашлялся, словно слова застряли у него в горле, и наконец обернулся.

– Я не могу понять, друг мой. Я сделал Бирона маршалом Франции, герцогом и пэром, губернатором Бретани. Он принадлежит к числу высших сановников Франции, я приравнял его к Монморанси и Гизам! Что ему еще нужно?

– Возможно, он хочет стать испанским грандом, – с усмешкой произнес министр. – Говорят, король Филипп хорошо платит за услуги. Однако тому, кто слишком высоко поднял голову, легче ее отрубить. Прикажите арестовать Бирона, сир, и предайте его суду вместе со всеми сообщниками…

– Их имена известны?

– Конечно. Прежде всего граф Овернский…

– Брат маркизы?!

– Да, брат маркизы де Верней, сир. Вам давно следовало понять, что семейство д'Антраг помышляет только о мятеже. Эти люди не любят вас…

– Генриетта меня любит! – взорвался король. – И не смей это оспаривать! Я перед ней во многом виноват…

– Вы считаете большой виной то, что не сделали шлюху королевой Франции? Это смехотворно!

– Прекрати, Рони! Я не позволю тебе говорить со мной таким тоном!

Взбешенный король удалился, оставив министра одного, но приказ об аресте всех заговорщиков все-таки подписал. Обвиняемых препроводили в Бастилию, а 31 июля 1602 года маршал-герцог де Бирон поднялся на высокий, обтянутый черным крепом эшафот, возведенный во дворе Бастилии в первый и последний раз. Ибо Генрих, побывав в постели Генриетты, распорядился освободить опасного графа Овернского – сводного брата своей любовницы. Наступила очередь Рони прийти в ярость: все вернулось на круги своя.

Между тем королевская чета жила отнюдь не мирно. Мария Медичи прекрасно знала о связи своего супруга с Генриеттой и об обязательстве короля жениться на ней, которое по-прежнему находилось в руках дерзкой маркизы. Королеве исправно доносили об оскорблениях и насмешках: Генриетта открыто высмеивала ее коренастую фигуру, тяжелые черты лица и выпученные глаза. В двадцать семь лет такие вещи не прощают. Флорентийка, не обладая гибкостью и политическим гением своей тетки, королевы Екатерины, предавалась бессильной ярости и вопила так, что сотрясались стены Лувра. Естественно, вся столица судачила об этих сценах – к великой радости друзей Генриетты.

Однажды вечером Рони, зайдя к королю, стал невольным свидетелем очередной ужасающей ссоры. Мария, не обращая внимания на присутствие министра, припомнила мужу все любовные приключения и в особенности грубые издевки той, которую она именовала «маркизой-потаскухой», а потом влепила королю звонкую пощечину.

На сей раз Генриху изменило его привычное добродушие.

– С меня хватит! – в гневе воскликнул он. – Вы вернетесь во Флоренцию, мадам. Наш брак будет расторгнут. Мне не нужна такая жена, как вы!

– У меня есть сын! – взвизгнула Мария. – Вы не имеете права изгонять мать дофина!

– Я могу уничтожить вас вместе с вашим сыном! Слава богу, у меня есть другой сын.

– Не поминайте господа в делах разврата!

Ледяной голос Рони подействовал на обоих бойцов как холодный душ.

– Сир, – спокойно произнес он, – умоляю ваше величество уделить мне минуту внимания. Прибыл папский нунций и просит у вас аудиенции. Полагаю, сейчас не самый подходящий момент, чтобы ставить под сомнение законность королевских сыновей.

Укрощенный Беарнец последовал за своим министром, хотя успел на прощание бросить угрожающий взгляд на жену, которая теперь заливалась слезами: гнев короля не предвещал ей ничего доброго. И действительно, в начале 1603 года Генрих признал юного маркиза де Верней своим сыном. Мария Медичи едва не умерла от ярости, а Генриетта торжествовала: у ее сторонников появилось новое оружие.

Маркиза де Верней, умело сплетая сеть политических интриг, из которых самой опасной для Франции был предательский сговор с послом Испании графом Фуэнтесом, вела с королем жестокую и расчетливую игру. То и дело отказывая ему, а затем привлекая вновь, она доводила его до исступления. Это был уже испытанный способ – именно так в свое время Генриетта добилась титула официальной любовницы. Король, истерзанный непостоянством своей ласковой и свирепой фаворитки, осыпал ее подарками и страстными письмами.

«Я никогда вам ни в чем не перечил, – писал он, – а вы задались целью мучить меня, поэтому ответа не будет. Не пытайтесь что-либо измыслить, ибо лучше промолчать, если нечего сказать. Я же люблю вас так безумно, что совершенно потерял голову…»

Генриетта читала эти письма, посмеиваясь, складывала их в шкатулку и отвечала, что отныне намерена заняться спасением души, отчего король приходил в безумную ярость. Он попытался найти утешение у красивой и глупой Жаклин де Буэль, которой даровал титул графини де Море. Но все его старания уязвить Генриетту были тщетными: она слишком хорошо знала и свою власть над ним, и ничтожность своей соперницы. Король не удостоился даже упрека. То же самое произошло, когда Генрих завел интрижку с Шарлоттой дез Эссар…

Однако Генриетта, успешно разыгрывая короля, не могла обмануть своего личного врага Рони. Министр не спускал глаз с Антрагов после того, как был освобожден граф Овернский. И в 1604 году он раскрыл новый заговор: Франсуа д'Антраг и граф Овернский собирались убить короля и дофина, а затем с помощью Испании посадить на французский трон маленького маркиза де Верней…

Рони вновь бестрепетно двинулся на приступ. Перехватив письмо графа, он представил его королю, отчеркнув ногтем следующие слова:

«…поскольку король имеет обыкновение часто заглядывать к маркизе и сопровождают его лишь несколько человек, ему можно с легкостью перерезать горло, а затем отправить дофина вслед за отцом…»

Генрих посмотрел на своего министра и удрученно закрыл лицо руками.

– Это все?

В глазах Рони мелькнула жалость: он любил короля как собственного брата и страдал при виде его мук. Но за любовь ему заплатили черной неблагодарностью, и эту язву следовало вырезать безжалостной рукой.

– Нет, сир. Произведя тайный обыск в Маркусси, мы обнаружили также письменное обязательство короля Испании, согласно которому сын маркизы де Верней признается законным дофином и наследником французской короны – при условии, что будет воспитываться при испанском дворе. У нас есть и письмо, адресованное самой маркизе. Заговор не подлежит сомнению, сир, и в нем замешана вся семья. Вы приказали отрубить голову Бирону за куда меньшее преступление, ведь тогда и речи не было о цареубийстве.

Лицо Генриха IV вдруг побагровело от гнева. На сей раз заговорщики зашли слишком далеко, и он ощутил в своем сердце ненависть, прежде ему неведомую. Генриетта, которую он так любил и любит до сих пор, замышляла его убийство!

– Схватить их, Рони, схватить их всех! В Бастилию всю семью д'Антраг!

– Женщин тоже?

– Нет. Оставьте Марию д'Антраг на свободе. Эта женщина не должна страдать из-за своего мужа и детей.

– А как быть с маркизой де Верней?

Король какое-то мгновение колебался. Стоявший рядом с ним Рони увидел, как он запустил обе руки в волосы и судорожно сжал пальцы.

– Пусть ее отвезут в монастырь Бомон-ле-Тур и держат там под строжайшим наблюдением. А у ее дома поставьте засаду.

2 февраля 1605 года граф Овернский, Франсуа д'Антраг и Томас Морган, обвиненные в государственной измене и оскорблении величества, были приговорены к смертной казни – им должны были отрубить голову на Гревской площади.

На следующий день Генрих IV принял в Лувре мать своей любовницы. Мария д'Антраг упала к ногам короля с мольбой сохранить жизнь мужу и сыну. Генрих IV проявил по отношению к ней свое обычное великодушие. Кроме всего прочего, за долгие месяцы разлуки с Генриеттой его любовь только усилилась, и он не мог смириться с мыслью, что отныне ему придется существовать без нее.

– Мадам, – сказал он бывшей королевской фаворитке, – я отнюдь не желаю смерти вашим родным, хотя они желали моей.

– Простите их, сир! Они были вовлечены в заговор помимо воли. Всем им так дорога моя дочь… они страдали из-за ее ложного положения…

– В таком случае, мадам, меня изумляет твердость духа маркизы де Верней. Она не соизволила ни единым словом, ни одной крохотной записочкой выразить мне свое сожаление и попросить о пощаде.

– Она это сделает, сир, уверяю вас, она это сделает. Бедное дитя, она так несчастна…

– Пусть скажет об этом нам. Пока же я велю отложить казнь.

Час спустя карета мадам д'Антраг стремительно неслась по дороге, ведущей к монастырю, где томилась ее дочь.

– Я никогда не унижусь перед ним! – вскричала Генриетта, выслушав мать. – Все это случилось из-за него. Только он один виноват во всем!

– Дочь моя, не забывайте, что речь идет о жизни вашего отца и брата…

– Король не осмелится их убить.

– Но он казнил Бирона!

– Он не решится пролить кровь, которая навеки встанет между нами. Думаете, я не знаю, как он ждет, чтобы я приползла к нему на коленях? Этого удовольствия я ему не доставлю!

– Но вы сами под ударом, дочь моя! Над вами тяготеет серьезное обвинение, суд отложен лишь на время и может быть в любой момент возобновлен…

Генриетта небрежным жестом отмела это предположение.

– Если король пошлет меня на смерть, все скажут, что он убил свою жену. Народ отвернется от него. Нет, матушка, не просите, я не стану умолять короля о пощаде…

Это было ее последнее слово. Низко поклонившись, Генриетта удалилась в свою келью, а бедной Марии д'Антраг оставалось лишь растерянно глядеть ей вслед.

Однако Генрих IV в очередной раз проявил слабость. Генриетта не пожелала просить о помиловании для себя и для своих родных? Что ж, он принудит ее к благодарности. И в августе 1605 года король даровал жизнь и свободу Франсуа д'Антрагу. Граф Овернский также был помилован, но продолжал оставаться в Бастилии.

Фаворитке пришлось-таки уступить. Она отправила письмо, в котором столь искусно изобразила свое отчаяние, что король возликовал.

«Я люблю, как прежде, – писала коварная Генриетта, – я горю все тем же огнем…» И в заключение уверяла: «Обретя свободу, я стану рабыней вашего величества, пленницей в гораздо большей степени, нежели сейчас…»

Это письмо вновь пробудило страсть короля. Вызвав к себе любовницу, он провозгласил ее невиновность специальным указом от 16 сентября 1605 года и воспретил кому бы то ни было утверждать противное. Генриетта одержала полную победу, а Мария Медичи едва не умерла от ярости. Что до Рони, то он лишь пожал плечами: в руках подобной женщины величайший король вселенной превратился бы в глупого мальчика!

Между тем королева разгневалась до такой степени, что замыслила убийство соперницы. Генриетту вовремя об этом предупредили, и она сочла самым разумным покинуть Париж, чтобы укрыться за мощными стенами замка Верней. Эту услугу ей оказал не кто иной, как фаворит Марии Медичи – очень красивый, очень хитрый и очень жадный флорентиец по имени Кончини, женатый на истеричной карлице, которая пользовалась полным доверием королевы.

Помиловав семейство д'Антраг, Генрих IV добился только одного – завладел пресловутым обязательством жениться. Впрочем, Генриетта прекрасно понимала, что партия проиграна: никогда ей не стать королевой Франции. Мария Медичи почти каждый год рожала детей и, сверх того, начала внушать королю, что ее следует торжественно короновать. Генриетта д'Антраг была слишком хитра, чтобы бороться с неподвластными ей обстоятельствами. Отказавшись от грез о престоле, она решила упрочить свое положение в обществе и приступила к поискам мужа.

Тем временем король возвел ее сына в сан епископа Меца – главного города провинции, которой управлял могущественный и надменный герцог д'Эпернон, один из злейших врагов короля.

Эпернон, бывший любимец Генриха III, никогда не признавал Беарнца истинным королем Франции. Он ненавидел и презирал его, а потому был постоянным участником всех заговоров, которые затевались в Мальзербе и в Маркусси. Генриетта стала близкой подругой его любовницы Шарлотты дю Тийе – фрейлины королевы. Этому странному трио суждено было сыграть в истории страны роль весьма зловещую…

Но пока Генриетта была целиком поглощена своим новым планом. Она сделала своим любовником – а их у нее было множество помимо короля – молодого герцога де Гиза и вынудила его подписать обязательство жениться. Воистину, это превратилось у нее в настоящую манию! Опьяненный и ослепленный Гиз сделал все, что от него требовали… Он даже отправился к королю, чтобы попросить разрешения вступить в брак с маркизой де Верней… и столкнулся с категорическим отказом. Более того, Генрих потребовал, чтобы герцог немедленно покинул Париж и никуда не выезжал из своих владений. Разъяренная Генриетта поклялась отомстить. До сих пор она была слишком терпелива – но на сей раз король заплатит ей за все!

В канун Рождества 1608 года занятые предпраздничными хлопотами парижане толпились в лавках или спешили домой, чтобы приготовить ужин, поэтому на вечерней службе в маленькой церкви Сен-Жан-ан-Грев у Ратуши почти никого не было. Лишь несколько дам, обитающих по соседству, заглянули сюда в сопровождении служанок или лакеев.

Никто не обратил внимания на человека с высокомерным выражением лица, но одетого скромно и неброско. Широкий черный плащ надежно укрывал его как от холода, так и от слишком любопытных взглядов. Оглядевшись по сторонам, герцог д'Эпернон занял укромное место возле колонны и стал ждать.

Через несколько минут в церковь вошли две женщины: одна в роскошной муаровой накидке, отороченной соболиным мехом, вторая в самом простеньком наряде и с бархатной подушечкой в руках. Генриетта д'Антраг, жестом приказав своей спутнице занять место впереди, преклонила колени рядом с герцогом д'Эперноном. Оба они тут же начали шептаться.

Камеристка поступила к маркизе недавно. Это была простая добрая женщина не слишком знатного происхождения, которой довелось пережить много несчастий, и теперь она осталась одна с ребенком, отданным на воспитание кормилице. Ее звали Жаклин д'Эскоман. Уловив некоторые фразы из оживленного разговора, который шел за ее спиной, она пришла в ужас.

– Это единственный выход, – говорил Эпернон. – Иезуиты неоднократно рекомендовали мне этого человека. Он визионер, фанатик, ему ненавистно все, что имеет хоть малейшее отношение к протестантизму. Живет он в Ангулеме, в моей провинции, так что привезти его в Париж не составит труда.

– А вы уверены, что он осмелится нанести удар?

– Говорю вам, это фанатик. Он убежден, что действует по воле божьей и что господь избрал его своим орудием. С ним можно сделать все, что угодно. Он силен, как турок, а вот головой не слишком крепок.

В этот момент на кафедру взошел священник. Это был не кто иной, как грозный отец Гонтье, прославившийся своими страстными проповедями во славу католицизма, которые расходились в списках по всему Парижу. Церковь постепенно заполнялась народом, вскоре громовой голос оратора перекрыл все звуки, и Жаклин д'Эскоман уже не могла следить за продолжением разговора. Однако последние услышанные ею слова были настолько недвусмысленными, что она похолодела от страха. Герцог и маркиза обсуждали план, целью которого было убийство короля Генриха! Жаклин д'Эскоман поняла, что исполнителем должен был стать человек из Ангулема, судя по всему, уже подготовленный к совершению злодеяния…

Перепуганная камеристка решила во что бы то ни стало предупредить короля о том, что его жизни угрожает опасность, но к Генриху ее, разумеется, не допустили. Зато Генриетта, встревоженная дошедшими до нее слухами, поспешила избавиться от своей камеристки и уступила ее осторожной и бдительной Шарлотте дю Тийе.

Между тем герцог д'Эпернон убеждал Генриетту помириться с королевой.

– Очень скоро она будет торжественно коронована, и, если король умрет, вы окажетесь целиком в ее власти. Вам лучше заранее подружиться с ней. Кроме всего прочего, она, как и вы, поддерживает испанскую партию и больше всего боится, как бы король не затеял столь любезную его сердцу войну с целью помочь протестантам в Германии. Наш друг Шарлотта дю Тийе может устроить вам встречу с королевой Марией. Не сомневаюсь, что вы без труда найдете ключик к ее сердцу!

Однако надменная маркиза де Верней все-таки продолжала колебаться: пока она была уверена в собственной власти над королем, ей не хотелось смиряться и предлагать свою дружбу «толстой банкирше». Но в одно прекрасное утро этой власти внезапно пришел конец.

В большой галерее Лувра фрейлины королевы и несколько девушек из знатных семейств репетировали балет «Нимфы Дианы»: они должны были танцевать его во дворце Рони, который стал к тому времени герцогом де Сюлли и пэром Франции. Юные танцовщицы в коротких прозрачных платьицах, с жемчужными лентами и золотыми бантами в волосах грациозно передвигались под музыку; в руке у каждой был настоящий лук или столь же очаровательное серебряное копье. В этот момент король в сопровождении своего друга Бельгарда вышел из кабинета и направился к галерее. Он был в дурном расположении духа, ибо накануне у него произошла жестокая ссора с королевой и крупная размолвка с Генриеттой. Втянув голову в плечи и опустив глаза, он широкими шагами пересек галерею, не обращая никакого внимания на красивое зрелище и чудесную музыку.

Вдруг Бельгард, который в отличие от своего повелителя любезно поклонился девушкам, изумленно вскрикнул:

– О! Взгляните же, сир! Мадемуазель де Монморанси просто восхитительна!

Король поднял голову – и взглянул. Прямо перед ним, подняв серебряное копье и словно бы целясь в монарха, улыбалась прелестная девушка. Пятнадцать лет, золотистые, как солнце, волосы, безупречные формы, сверкающие глаза, чарующая улыбка… Несомненно, мир не видел столь дивного создания, как Шарлотта де Монморанси! Ослепленный король застыл, не в силах произнести ни единого слова.

В тот же вечер он понял, что безумно влюблен в прекрасную нимфу Дианы и сердце его до конца жизни будет принадлежать только очаровательной Шарлотте. Правление Генриетты д'Антраг закончилось – теперь для нее настало время увидеться с королевой…

Встречу взялась подготовить Шарлотта дю Тийе, которая призвала на помощь другую фрейлину королевы – Леонору Галигаи, супругу Кончини. Эта итальянка являлась молочной сестрой Марии Медичи, и таких молочных сестриц надо было еще поискать! Карлица, подверженная приступам истерии, Леонора жила в окружении колдунов, магов и волшебников, обладающих способностью изгонять демонов. Ей постоянно чудилось, будто она попала под власть дьявола, и в подобные минуты на нее было страшно смотреть – так она визжала и корчилась. В надежде прогнать злых духов Леонора питалась толченой яичной скорлупой и отваром из бараньих рогов, и готовить все это нужно было в освященной воде. Ее покои в Лувре пропахли ладаном и сушеной травой, которая курилась днем и ночью, ибо борьба с инфернальными силами требовала постоянного бдения. Вместе с тем Леонора безумно любила своего мужа, обладала тонким и гибким умом, отличалась необыкновенной ловкостью в интригах. Эта странная женщина держала в своих иссохших руках душу и волю королевы Франции.

Когда Генриетта в сопровождении Шарлотты дю Тийе и Леоноры Галигаи появилась в королевских апартаментах, Мария Медичи встретила ее довольно холодным кивком. Но маркиза ответила таким глубоким реверансом, что уязвленная гордость флорентийки была удовлетворена. Потом завязалась беседа… настолько интересная, что вскоре обе женщины пришли к полному согласию: обе они были унижены одним и тем же мужчиной – отчего бы им не объединиться против него? Ничто так не сближает соперниц, как общая месть. Король же настолько обезумел от страсти к прекрасной Шарлотте де Монморанси, которую выдал замуж за принца Конде в надежде на его снисходительность, что королева и бывшая фаворитка скрежетали зубами от бессильной ярости.

На этой встрече было решено, что следует прежде всего добиться торжественной коронации Марии Медичи. Затем последовали другие встречи, в ходе которых произносились другие слова – и среди них прозвучало слово «смерть», неотрывно связанное с именем короля.

Между тем в это время бывшая камеристка маркизы де Верней Жаклин д'Эскоман однажды увидела, как в дом Шарлотты дю Тийе вошел необычный человек – очень высокий, чрезвычайно сильный на вид, с волосами морковного цвета. У него был южный выговор, но особенно поражал его взгляд – чрезмерно пристальный и одновременно блуждающий.

– Этого беднягу мне рекомендовал господин д'Эпернон, – небрежно бросила мадам дю Тийе. – Он из Ангулема, и ему надо помочь…

Однако этот человек говорил весьма странные вещи, живо напомнившие камеристке встречу в церкви Сен-Жан-ан-Грев. Она вновь решила, что следует известить короля, но, помня свою первую неудачу, обратилась к королеве Маргарите – прославленной королеве Марго, отвергнутой супруге Беарнца, которая не так давно вернулась в Париж. Марго выслушала ее и потребовала объяснений от Эпернона, который, разумеется, все отрицал. Между тем несчастная Жаклин не была создана для борьбы, а вскоре ей самой пришлось столкнуться с ужасающими бедствиями. Кормилица отказалась от ее ребенка, и Жаклин испугалась, что останется без места. Не придумав ничего лучшего, она бросила ребенка на Новом мосту в надежде, что кто-нибудь подберет его. Однако это преступление было раскрыто, и Жаклин д'Эскоман оказалась в тюрьме Консьержери, где по-прежнему добивалась возможности предупредить короля. К несчастью, на ее призывы никто не обращал внимания. Остановить дьявольский замысел уже было нельзя.

13 мая 1610 года Мария Медичи была торжественно коронована в Сен-Дени – ей удалось наконец сломить сопротивление короля, который смутно угадывал опасность подобного шага. А 14 мая Генрих IV был убит. Он пал под кинжалом высокого и сильного человека с рыжими волосами, в камзоле из зеленого сукна. Человек этот приехал из Ангулема, и его звали Равальяк.

После смерти короля о воплях заключенной в Консьержери Жаклин д'Эскоман донесли высокопоставленному и честному человеку – президенту парламента Ахиллу де Арле, который вел следствие по делу об убийстве Генриха IV. Вскоре ему стало известно все.

– Доказательств у нас даже слишком много, – с грустью заявил он.

Но Мария Медичи, ставшая теперь всемогущей, бдительно следила за ходом дела. Президент де Арле был отправлен в отставку, а Эпернон и Генриетта д'Антраг чувствовали себя в полной безопасности под защитой королевы. Если добавить к этому, что в 1618 году сгорел Дворец Правосудия, где находились все документы, имевшие отношение к суду над Равальяком, то следует признать, что следы были заметены с большой ловкостью.

Однако и Эпернон, и его сообщница обманулись в своих надеждах. Генриетте так и не удалось выйти замуж за герцога де Гиза, а Эпернон не сумел получить такую же власть, как при короле Генрихе III, и отправился доживать свои дни в провинцию. В сущности, оба оказались марионетками в руках ловкого итальянца, который управлял ими, прячась за юбками жены и королевы: со смертью Генриха IV началось правление Кончини.

Генриетта д'Антраг покинула Париж и поселилась в уединении, неожиданно превратившись в чрезвычайно набожную женщину. При дворе она появилась вновь лишь в 1622 году, когда ее дочь вышла замуж за сына герцога д'Эпернона. Маркизу трудно было узнать, настолько она раздалась и раздобрела. Смерть ее 9 февраля 1633 года прошла совершенно незамеченной – все о ней забыли…