Противостояние Адамс Элиза

Для этого и существовали палачи. Им платили — платили много, потому что работа была рискованной. У тех, к кому палач применял свое высокое искусство (а среди них встречались настоящие мастера своего дела, способные заставить наказуемого страдать так, что у зрителей исчезали даже мысли о возможности пойти по кривой дорожке), часто имелись друзья и родственники, которые иногда были не слишком довольны методами, применяемыми законом. И эти друзья и родственники, не имеющие возможности отомстить закону, пытались мстить его полномочным представителям. Прежде всего — палачу. Разумеется, горожане не желали самостоятельно приводить в исполнение приговоры.

В общем, палач всегда был личностью значимой, пугающей, опасной. Общение с ним никому удовольствия не доставляло, и присутствие его в этом зале не предвещало ничего хорошего. Обычно все телесные наказания приводились в исполнение либо преподавателями, либо старшими учениками (последнее часто было менее болезненно, но куда более обидно).

В руке палач держал устрашающего вида бич. Мастера, владеющие этим инструментом, могли точным ударом смахнуть перо, украшающее шляпу… а могли и располосовать кожу до кости. Даже плотная зимняя одежда не могла служить надежной защитой от удара плетеного кожаного ремня со свинцовой бляшкой на кончике.

Лейра Лон дождалась, пока все в зале увидят палача и его оружие. Затем повернулась к подростку.

— Тилем арДолен, я снимаю оковы.

Значит, все-таки это были оковы разума. Альта слышала об этом заклинании немного, и все — крайне неприятное.

Парень вздрогнул, как будто получив легкий удар, затем оглядел зал — в его глазах стремительно разгорался испуг, переходящий в ужас, когда взгляд наткнулся на палача и плеть в его руках. По щекам потекла влага, руки затряслись, а уже в следующее мгновение он рыдал в голос, размазывая по лицу слезы и сопли. На Лейру это не произвело особого впечатления.

— Я, Попечительница Школы Ордена Несущих Свет, объявляю наказание плетью для этого человека. Это наказание применяется во всех подобных случаях. Наказание будет длиться до тех пор, пока виновный не получит прощение.

В зале повисла мертвая тишина. Прошло не менее минуты, прежде чем кто-то понял, что именно сказала Попечительница.

— А кто должен простить его, госпожа?

— Разумеется, тот, кто пострадал. Биддер должен простить его.

Тилем отнял от зареванного лица ладони и уставился на Попечительницу. Его губы дрожали.

— Но… госпожа… он же… умер…

В этот раз Лейра держала паузу дольше. И к тому моменту, когда она заговорила, большинство в зале уже догадывались, что услышат.

— Верно. Он умер. В этом-то все и дело, сынок…

Казалось бы, подобный страшный урок должен был превратить всех, кто присутствовал на экзекуции, в сборище пай-мальчиков и пай-девочек, раскланивающихся друг перед другом за десять шагов и опасающихся произнести вслух хотя бы одно грубое слово в адрес другого ученика. Каждый должен был навсегда запомнить страшные крики Тилема, постепенно переходящие в хрипы, а затем и вовсе оборвавшиеся. Теперь Альта понимала, почему взрослых пугала одна только мысль о том, что их дети окажутся в стенах школы. Всякое бывает, умирают и дети — но многие ли из матерей не сойдут с ума, узнав, что их дети умерли так?

Магия давала много, но многое и требовала. Ученики гибли от собственной неловкости — это случалось не так уж и редко, ибо обращение с боевой магией, составлявшей основу обучения, требовало крайней осторожности. Время от времени кто-то делал ошибку — и кладбище позади школы пополнялось еще одним холмиком.

Но с ростом мастерства мальчишки и девчонки становились все более опасными не только для себя, но и для других. Ну что может сделать обыкновенный пацан, пожелавший доказать свою силу? Избить противника, наставить ему синяков, сломать руку или ногу, лишить пары зубов. Те же, кто освоил магию, в первую очередь пускали в дело ее — и это было правильно, к этому стремились воспитатели, доводя боевые рефлексы учеников до автоматизма. В гуще сражения маг, задумывающийся над тем, какое именно заклинание применить, часто сам становился жертвой. Атака, защита — все это происходило спонтанно…

Бывало, что во время учебных поединков — чем дальше, тем реже магические навыки отрабатывались на деревянных мишенях и соломенных манекенах — кому-то не удавалось вовремя поставить щиток, способный отразить практически любое из простейших боевых заклинаний, а также удары холодного оружия — и тогда целителям прибавлялось работы.

Иногда они не успевали вовремя оказать помощь…

Что поделать, такое случалось. Как показывала практика, из каждых десяти учеников до экзамена на звание адепта доходило не более половины. Один-два не имели возможности получить этот ранг по причине слабого владения магическими способностями, участь же остальных была более горькой. Кто-то погибал от собственного или чужого заклятия, кто-то умирал в муках от неправильно приготовленного зелья, а для кого-то последними звуками в жизни становились свист бича и собственные вопли.

С того страшного дня прошло около двух месяцев. В первые дни учеба у всех шла из рук вон плохо, перед глазами все время стояла картина казни, паренек, привязанный к столбу, и бич, вновь и вновь обвивающийся вокруг его тела. Но постепенно все успокаивались. Воспитательницы, понимая, что детская психика подверглась сильнейшему стрессу, старались более мягко относиться к ученикам, сквозь пальцы смотрели на их поведение, а если и назначали наказания, то на удивление мягкие.

И дети успокоились… быть может, это было ошибкой.

Скандал разгорелся вечером, когда девочки работали на кухне. Лила получила урок за строптивость — в последнее время она нередко дерзила наставницам, а потому чистка закопченных за день котлов вновь и вновь становилась для нее способом провести остаток дня. Альта же, в очередной раз провалив тест на владение магией, получила традиционное наказание… Если подумать, это даже не было наказанием, Альта понимала, что в будущем эти работы будут назначаться ей все чаще и чаще. Воспитатели не могли позволить себе роскоши тратить силы на бесперспективную ученицу — в последнее время в атмосфере школы ощущалась некая нервозность. Занятий стало больше, второстепенные предметы вроде истории, географии, геральдики или этикета оказались почти полностью исключены, зато теория боевой магии и в особенности практические тренировки теперь занимали все больше и больше времени. И у старших учеников, и у преподавателей, и у рыцарей не осталось сомнений — мирный период существования Инталии близился к концу. Ордену требовались боевые маги, пусть и недостаточно обученные в менее важных вопросах. Пока что об этом не говорилось открыто, но даже младшие начали обращать внимание — успехи, даже незначительные, в боевой магии поощрялись всемерно, тогда как достижения в иных областях часто оставались незамеченными.

Два года обучения так и не выбили из Лилы мысли о том, что она, дочь барона, носительница благородной крови, отличается от остальных детей. Что она лучше их… В первую очередь она считала себя красавицей… ну, доля истины в этом, безусловно, была — бархатная кожа, роскошные золотистые волосы, падающие крупными завитками почти до уже наметившейся талии, огромные голубые, как небо, глаза. Еще несколько лет, и взмах ее ресниц наверняка будет повергать мужчин на колени… правда, она была несколько широковата в кости, но нынешние вкусы инталийцев как раз одобряли такое телосложение, точеная фигура той же леди Рейвен, время от времени появляющейся в школе, иными «ценителями» воспринималась как нечто «недостаточно женственное». А насчет своего таланта Лила и вовсе не испытывала ни малейших сомнений. Время от времени эти настроения прорывались наружу, и Лила пыталась отыграться — на ровесницах. Изредка подобные выпады оставались незамеченными, чаще дело заканчивалось для гордячки очередной поркой и несколькими вечерами максимально грязных и неприятных работ.

— Возьми вон ту жаровню!

Лила дернулась, словно ее с размаху хлестнули по лицу. Еще мгновением раньше она намеревалась взять из груды предназначенной для мытья посуды небольшой, всего лишь с одного бока закопченный котелок, почистить который не составило бы труда. А вот жаровню, покрытую толстой коркой нагара, придется отскребать до ночи. Пусть этим занимаются те, кто из грязи вышел…

— Да как ты смеешь! — прошипела она. — Кто ты такая, чтобы указывать мне?

— Я такая же ученица, как и ты, — фыркнула девочка. Все уловки Лилы, нацеленные на перекладывание наиболее неприятной части работы на других, она достаточно изучила на себе самой. — Все будем делать поровну!

— Ты считаешь, — глаза Лилы метали молнии, — что я должна равняться на тебя? На бездомную дрянь из захолустья? Ты, мерзавка, рождена, чтобы угождать таким, как я! Ясно?

Она не могла остановиться. Понимала, что ее крики слышат многие, что очень скоро все до последнего слова будет известно воспитательницам, и наказание последует столь же неизбежно, сколь день приходит на смену ночи, — и все равно продолжала кричать. Даже присутствие Попечительницы, пожалуй, не заставило бы ее замолчать.

— И ты вычистишь здесь все, а я буду приглядывать, чтобы ты работала как полагается!

— Я буду делать только свою работу, — упрямо поджала губы Альта.

Лицо Лилы побелело от злости. Окончательно утратив контроль над собой, она подскочила к Альте и с размаху ударила ее по лицу.

— Это все — твоя работа, дрянь!

Если два года назад Альта была худенькой, слабой и робкой, то сейчас многое изменилось. Время, проведенное в стенах школы, не прошло даром. Все-таки из них готовили не просто знатоков магического искусства — Орден нуждался в воинах. Пусть девочка еще была мала, пусть заметно уступала сопернице ростом, но ее уже научили, что схватку далеко не всегда выигрывает более высокий или более тяжелый. И не всегда — более сильный.

Все еще ощущая на щеке горящий след Лилиной пятерни, Альта согнулась, словно бы в поклоне. Ее рука сгребла скользкую, жирную от копоти ручку массивной сковороды, и в следующее мгновение чугунный ободок врезался баронской дочери в бок…

Если бы Лила ограничилась простой дракой, если бы оттаскала нахальную безродную девку за волосы (заодно наверняка лишившись изрядной доли собственных кудрей) — все могло сложиться иначе. Но боль заставила ее поступить опрометчиво. Отпрянув, она выбросила руку в атакующем пассе, пальцы сами собой заняли нужное положение, губы против воли шевельнулись, выплевывая вместо очередного ругательства совсем другое слово. Жар волной пробежал по пальцам…

Несмотря на тренировки, Альта не умела создавать огненные шары. Этот раздел магии упорно не давался ей, хотя теорию она знала, пожалуй, лучше всех остальных сверстников. Поэтому она не могла не узнать пасс, вызывающий фаербол. Заклинание из раздела огненной магии, одно из простейших, в реальном бою почти не применяемое, поскольку даже плотная кожаная куртка, которую могли позволить себе самые бедные ополченцы, служила от него известной защитой… Но на ней не было кожаной куртки, а потому девочка метнулась в сторону, одновременно сплетая пальцы в защитном заклинании. Полупрозрачный щиток размером с небольшое блюдце должен был отразить огненный шарик…

Но она допустила ошибку. Щиток не отразил, а лишь чуть изменил траекторию полета фаербола. Клубок огня врезался девочке в плечо, моментально вспыхнула одежда, затрещали, сворачиваясь от жара, волосы. Мгновением позже на нее обрушился водопад холодной грязной воды, перемешанной с обрезками овощей, зелени и прочими отходами. Отфыркиваясь, она дикими глазами посмотрела на поваренка, опрокинувшего на нее чан с помоями. Трое, включая повара, обычно довольно добродушного толстяка с пышными пшеничными усами и лысиной, стремящейся заполонить все отведенное для волос место, держали бешено вырывающуюся Лилу.

А потом пришла боль… Альта перевела взгляд на огромную обугленную рану на мокром грязном плече, тихо ойкнула и потеряла сознание.

Казалось бы, боль должна была исчезнуть. Мастерство магов-целителей Ордена было известно на всем Эммере. Ни одна другая школа не достигла столь больших успехов в решении задач исцеления тела и духа. Возможно, еще и потому, что алые сосредоточились на постижении секретов магии огня, часто не обращая должного внимания на другие направления магического искусства. Из школы Алого Пути выходили лучшие боевые маги Эммера, в поединках не знающие себе равных… но в реальном бою часто проигрывающие не столько из-за неумения, сколько нежелания разнообразить атаки и защиты. Огненная магия сильна, но она создана для боя, а не для обороны. Может, поэтому истинных огненных магов не так уж и много. Алый Путь упорно отказывался признать бесперспективность сосредоточения на владении только одной, пусть и сильнейшей из стихий — и оттого алых никогда не становилось очень уж много.

Маги Триумвирата и Ночного Братства тоже не уделяли целительству особого внимания, хотя и по иным причинам. Будучи знатоками магии крови, они предпочитали простейшие, но достаточно эффективные заклинания исцеления, пренебрегая лечебными отварами, мазями и другими способами призвать на помощь страдающему телу силы самой природы, накопленные в растениях.

А Орден, презирающий кровавое искусство, отдавал предпочтение знанию трав и ягод, несущих здоровье и силу. И сейчас плечо девочки покрывал толстый слой буро-зеленой, дурно пахнущей мази, состав которой включал в себя множество компонентов, в том числе и весьма редких. Делать такие препараты учатся лишь те, кто доказал свои способности к целительству, кто сумел сдать сложные экзамены — ибо малейшая ошибка в воспроизведении рецепта могла превратить исцеление в смерть. Часто грань между лекарством и ядом была очень, очень тонка. Увы… мазь облегчала боль, но не устраняла ее полностью. Может, в этом был особый смысл — боль не давала забыть о совершенной ошибке.

Она стояла рядом с Лейрой. Лила, привязанная к столбу ремнями, тихо скулила, уже зная, что ее ожидает. Былое бешенство давно исчезло, уступив место паническому страху. Все, что можно было, она уже перепробовала — мольбы, угрозы, напоминания о своем благородном происхождении и о том, что подобные издевательства над баронской дочерью не пройдут даром для орденцев. В последнее, впрочем, она не верила и сама — каждый знал, что власть Ордена в пределах Инталии не ограничена практически ничем.

— Эта ученица воспользовалась магией…

Лила снова заскрипела зубами. Все беды из-за этой проклятой девчонки, чтоб ей сдохнуть в той лачуге, где ее нашла Попечительница.

— …приговариваю к наказанию…

Альта, не в силах выговорить ни слова, смотрела на палача, выходящего в центр зала. Великан медленно разматывал бич — наказание не только в боли, но и в страхе. В страхе, который должен остаться с наказуемым навсегда — или хотя бы очень и очень надолго. Шрамы исчезнут, боль забудется, свидетелей позора не будет рядом — а память о медленно раскручивающихся кольцах кожаного бича никуда не денется.

— …длиться до тех пор, пока виновная не получит прощения.

Перед глазами девочки тут же всплыла страшная картина казни, вопли, сопровождаемые свистом бича. В этот момент она даже забыла о боли в обожженном плече.

Попечительница сделала шаг вперед, подойдя к Альте вплотную.

— Итак, ты все поняла, девочка? Палач будет делать свою работу до тех пор, покаты не простишь эту маленькую дрянь. Ты должна громко сказать, что прощаешь ее, и тогда наказание будет остановлено.

При мысли о том, как бич будет рвать нежную кожу Лилы, Альта почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Да, баронская дочка и в самом деле дрянь, каких мало… и все же Альта не хотела, чтобы из-за нее кто-либо терпел такие мучения. И она знала, что нужно сделать. Надо всего лишь открыть рот и громко…

Окинув девочку мягким, понимающим взглядом, Лейра положила ей руку на плечо. Тонкие длинные пальцы нежно коснулись укрытой под толстой повязкой раны… и вдруг резко сжались. Альта не успела даже вскрикнуть — волна боли захлестнула сознание, и она рухнула на пол. Сквозь ткань платья проступило быстро увеличивающееся темное пятно.

Когда девочка пришла в себя, первое, что она услышала, были вопли Лилы, сопровождаемые свистом и хлопками, происхождение которых было совершенно очевидно — это пел свою песню бич в руках палача. Альта открыла глаза — над ней склонилось лицо Попечительницы, такое доброе и понимающее. Губы Лейры Лон шептали слова заклинания, и боль, словно пугаясь этих слов, постепенно уходила, пряталась в глубине тела.

Видимо, в глазах Альты мелькнуло не самое приятное выражение — Лейра дернулась и отвела взгляд, что, впрочем, ничуть не повлияло на плетение узора исцеления. Прошло несколько секунд — туман перед глазами постепенно рассеивался, и сухие губы уже готовы были подчиниться своей хозяйке.

— Я… ее… прощаю… — выдохнула она. Самой Альте казалось, что она кричит во весь голос, что слышно ее даже за пределами этого проклятого зала, но на самом деле разобрать этот шепот не могла даже Лейра. Хотя она и знала, что именно говорит девочка, но предпочитала оставить свои догадки при себе.

— Я не слышу тебя, милая, — ласково улыбнулась она. — Тебе сейчас нужен отдых. Закрой глаза…

Свист, пронзительный крик.

— Я… прощаю…

— Ты еще слишком слаба, — негромко говорила Лейра, и ее голос ни на мгновение не мог заглушить вопли истязаемой баронской дочки.

— Я прощаю! — Невероятным усилием Альте удалось выкрикнуть эти слова.

Попечительница выпрямилась, оглядела собравшихся. Затем повернулась к палачу, который ни на мгновение не прекращал выполнять свою работу. Следовало отдать ему должное — он не стремился избить девочку до смерти, нанося удары неторопливо и без особой силы. Бич рассекал кожу, оставляя длинные кровавые полосы на теле, — но раны были неглубоки, и когда экзекуция закончится, целители смогут достаточно быстро привести девчонку в порядок.

— Хватит. Она прощена.

Палач опустил бич. Он получал хорошую плату за свою работу, но эти обязанности не доставляли ему удовольствия. Мало кто из палачей испытывал наслаждение, терзая свои жертвы, — а те, кто начинал находить в этом что-то забавное, очень быстро становились убийцами, не ограничиваясь редкими жертвами, получаемыми от закона. Рано или поздно они превращались в кровожадных монстров и сами попадали в руки палачей — если только им не везло умереть до того, как маги Ордена накидывали на них оковы. И ему было жаль девочку. Немного.

Лейра сделала знак двум целительницам, и те стали отвязывать Лилу от столба. Вся покрытая кровью, она потеряла сознание, как только поняла, что наказание завершилось. По меньшей мере дня два ей придется провести в постели, да потом не менее месяца носить на себе шрамы. Следы бича можно было бы устранить и быстрее, но никто не станет расходовать на строптивую девчонку, не снискавшую симпатий среди обитателей школы, драгоценные эликсиры.

— Больно? — Делора провела ладонью по золотистым волосам Альты.

Та в ответ лишь помотала головой. Это не было чистой правдой, боль все еще оставалась — но теперь она была тихой, лишь чуть беспокоящей. Правая рука, обмотанная мягкой материей, почти не слушалась ее, и даже для того, чтобы одеться, требовалась чья-нибудь помощь.

— Поешь?

— Вы так добры… — прошептала Альта.

— Что ты сказала?

Все знали, что Делора Неккер слегка глуховата, и разговаривать с ней следовало либо нарочито громко, либо давая ей возможность увидеть лицо говорящего. Все недослышанное Делора легко восполняла по движениям губ. Альта повторила слова благодарности уже громче.

— Пустое, — отмахнулась целительница. — Лекарство высасывает из тебя силы, поэтому ты обязательно должна есть побольше. И много сладкого… вот выпей.

— Что это? — Девочка с подозрением уставилась на густую темно-коричневую жидкость в объемистой кружке. Опыт подсказывал, что напитки, предлагаемые целителями, на вкус часто бывают просто отвратительны.

— Ты выпей.

Альта осторожно поднесла кружку к губам, вдыхая странный, смутно знакомый аромат. Кажется, нечто подобное она когда-то пробовала… в памяти всплыл длинный стол, уставленный деликатесами, среди которых стояли вазочки, наполненные небольшими шариками. Снаружи шарики были густо посыпаны ореховой крошкой, зато внутри… сладкая, ароматная масса, привозимая из Кинтары, ценилась довольно высоко и за свой вкус, и за способность дарить радость и хорошее настроение. Детям подобное лакомство перепадало нечасто, от силы пару раз в год. Жидкость в кружке, сладкая и горячая, явно была сродни тем кинтарским сластям.

Горячая сладость разлилась по телу, наполняя его теплом и радостью. Альта улыбнулась…

— Ты уверена, что рука не беспокоит тебя?

— Да, госпожа, боли почти нет. — Альта слукавила самую капельку, ей казалось, что целительнице будет приятно услышать, что ее усилия не пропали даром.

— В таком случае давай я помогу тебе одеться. Госпожа Попечительница приказала привести тебя к ней.

Альта чуть было не уронила чашку.

— Г-госпожа П-попечительница?

— Да, она очень интересовалась твоим здоровьем. — В мягкой улыбке целительницы не было и намека на издевку. — Сейчас я помогу тебе одеться. Твое платье пришлось выбросить, эта мерзавка сожгла его основательно, и проще заменить его, чем чинить. Вот я принесла тебе новое…

День за днем, месяц за месяцем пребывая на положении бездарной, бесталанной ученицы, Альта совершенно отвыкла от такого внимания. И подумать только — ладно бы, заботу проявила одна из воспитательниц, работа которых как раз и состоит в том, чтобы приглядывать за детьми. Но Делора Неккер была лучшей целительницей школы, и разница в положении между ней и обычной воспитательницей была куда больше, чем между самой Альтой и, скажем, Орделией Дэвон. По сути (пусть даже никто прямо об этом не говорил), Делора была второй в школе после Лейры Лон. Она не принимала решений, не руководила процессом обучения, не давала задания рыцарям, обеспечивающим безопасность, — но все понимали, что в любом споре ее слово будет весить куда больше, чем слова других волшебниц.

И тот факт, что сама Делора Неккер приносит ей платье, варит горячую сладость и помогает одеваться, повергал Альту в дрожь. Мысль о том, что дело было всего лишь в серьезности ее раны, даже не пришла девочке в голову. Зато родилась куча иных предположений… от мысленного представления себя у столба под кнутом палача и до вида навсегда закрывающихся для нее ворот школы.

По всей видимости, все переживания отражались на лице девочки, и Делора снова погладила ее по голове.

— Ничего не бойся, маленькая. Все будет хорошо.

Нельзя сказать, чтобы эти слова принесли Альте особое облегчение. Она оделась, изо всех сил стараясь не поморщиться от боли, не осознавая, что каменное выражение лица и стиснутые губы лучше стона выдают ее состояние. Делора покачала головой, заставила девочку выпить полчашки горького отвара (боль тут же исчезла, и в теле появилась необычная легкость) и повела ее по длинным коридорам и витым лестницам донжона к покоям Попечительницы.

Лейра занимала лучшие покои донжона на верхнем этаже. Из окон открывался великолепный вид. Дома селян постепенно сменялись возделанными полями, вдалеке виднелась зеленая кромка леса, над которой возвышались увенчанные снежными шапками горные пики Срединного хребта. Лес, растущий у подножия гор, у жителей окрестных сел пользовался дурной славой. Местами превращаясь в почти непроходимую чащу, он не был богат ни дичью, ни ягодами-грибами, зато сбиться с дороги или нарваться на какого-нибудь хищника там было очень даже просто.

Волшебнице доставляло удовольствие подолгу сидеть в кресле у окна и смотреть на эти горы.

Эти горы были истинными друзьями Инталии. Они защищали страну от захватчиков, прикрывали и от холодных ветров, идущих с востока. Но если с ветрами маги при некотором желании могли бороться и сами, то вот Империя, постоянно поглядывающая в сторону своего западного соседа, обладателя немалых богатств и отменных угодий, была и оставалась серьезной угрозой. На юге горы постепенно сходили на нет, плавно переходя в довольно широкую долину — единственный удобный путь, соединявший запад и восток. Поскольку через долину нетрудно было провести сколь угодно большую армию, и та, и другая сторона время от времени пользовались этой дорогой, дабы проверить на прочность противника, а если повезет — то и получить с этой операции, помимо славы, кое-какие доходы. Несколько раз столкновения происходили непосредственно в самой долине, после чего она получила вполне предсказуемое название Долина Смерти. Впрочем, некоторые предпочитали именовать проход между горными массивами Долиной Славы. Оба названия весьма точно отражали суть вещей.

Мудрая идея впервые пришла в голову Святителю Инталии — и по его приказу на выходе из долины заложили две крепости. Северный Клык возводили явно наскоро, его стены были невысоки, башни не обеспечивали особо надежной защиты — зато крепость находилась на возвышении, и врагу было достаточно трудно штурмовать эти старые, ненадежные стены. Южный Клык был достроен почти сто лет спустя, завершив собой оборонительный пояс на границе Инталии и Гурана. Это была серьезная крепость, окруженная глубоким рвом и толстыми стенами из массивных каменных глыб. Верхние площадки башен были оснащены катапультами, дальнобойные стрелометы могли выпустить тяжелые дротики, каждый из которых мог при удачном попадании пронзить насквозь трех, а то и четырех воинов сразу.

Но ни природная неприступность Северного Клыка, ни мудро построенные бастионы Южного не мешали армиям Гурана время от времени одерживать победу над этими стенами. Каждый вновь назначенный комендант Клыка, преисполненный служебного рвения, мечтал улучшить оборону, вымуштровать солдат, окружить вверенную ему крепость дополнительным кольцом защитных укреплений и во славу Эмиала не позволить имперцам поднять свой стяг над павшей твердыней.

Увы. Несмотря на все эти благие устремления, обе крепости представляли собой всего лишь относительно небольшие укрепления, не идущие ни в какое сравнение с могучими стенами и башнями Торнгарта. Тем более с Броном, столицей Гурана, который не просто был окружен крепостью, а сам представлял собой крепость, в которой каждый дом был бастионом, а каждая улица — оборонительным рубежом.

Лейра подошла к окну, распахнула створки и вдохнула прохладный воздух. Скоро, очень скоро к запаху свежести добавятся совсем иные ароматы. Гарь пожарищ. Смрад гниющих тел. Сухой, мертвый запах пыли, поднятой выдвигающимися к рубежам полками. Вот-вот умрет Святитель, арГеммит не ручается даже за месяц, — и тогда Гуран начнет готовиться к войне. Армии понадобятся маги, и не когда-нибудь в будущем, а очень скоро.

В дверь постучали… наверняка Делора привела эту девочку, Альту. В какой-то мере Попечительница чувствовала ответственность за эту малышку, хотя раньше такого за собой не замечала. Может, это старость? Еще лет пять назад ученицу, до такой степени не обладающую способностями, уже отправили бы восвояси… ну или пристроили бы куда-нибудь, поскольку Орден заботится о своих.

— Войдите, — произнесла она громко, так, чтобы целительница услышала.

Дверь приоткрылась, в щель скользнула Альта Глас, ученица третьего уже года обучения… Подумать только, с того дня, когда девочка перешагнула порог школы, прошло уже больше двух лет. А старуха Альба обещала три года мира. Как минимум — три… значит, ранее чем через семь-восемь месяцев Гуран войну не начнет. Старая Вершительница никогда не ошибалась… если бы весь жизненный опыт Лейры не говорил о том, что никакие реальные предсказания будущего невозможны, она, вероятно, сочла бы Альбу истинной провидицей. Атак оставалось лишь думать, что источники, снабжающие ведьму информацией, достаточно точны.

Следует выбрать из учениц четвертого года обучения тех, кому уже можно присвоить ранг адепта. Мальчики четырнадцати лет не смогут пойти в бой, их руки еще не способны как следует держать меч, а вот юные маги, как парни, так и девчонки, смогут постоять за себя на поле боя и, если повезет, даже нанести какой-нибудь вред противнику. Обычно ранг адепта получали после пяти-шести лет обучения, но жизнь, как это часто случается, вносит в планы свои, не всегда приятные коррективы.

«Решено! — подумала она, все еще глядя в окно. — Готовим к экзамену пятый и шестой год обучения, и пусть Орделия подготовит список перспективных четырнадцатилеток».

Только тут она вспомнила, что в ее покоях находится гостья.

Девочка стояла у двери, боясь даже громко дышать в присутствии всесильной Попечительницы. На плече, там, где толстая мягкая повязка укрывала рану, платье топорщилось неровным валиком. Лейра взглянула внутрь себя и даже испытала некоторое облегчение, не обнаружив в собственной душе жалости к Альте. О какой жалости может идти речь? Пусть работать с огнем эта девчонка не умеет, но защитные заклинания освоила на достаточно приличном уровне и должна была отразить атаку. В конце концов, этому их и учат… нападать и защищаться.

— Здравствуй, Альта Глас.

Девочка попыталась склониться перед Попечительницей. Поклон вышел довольно неуклюжим, ей явно мешало перевязанное плечо.

— Вы… вы хотели видеть меня, госпожа?

— Да, — кивнула Лейра, жестом указывая девочке на одно из кресел. Та даже не шелохнулась. Волшебница нахмурилась, понимая, что не ошиблась, приказав привести девчонку для беседы. Этот маленький бунт следовало давить в зародыше… Она давно потеряла счет юным ученикам и ученицам, с которыми приходилось проводить подобные беседы. — Девочка моя, я думала, ты знаешь правила. Здесь приказываю я, и если я хочу, чтобы ты сидела, значит, ты должна сесть.

Ученица рухнула в кресло, словно ей сделали подножку.

Взгляд Лейры смягчился.

— Я бы не сказала, что хотела тебя видеть… скорее это ты нуждалась в беседе.

— Я? — округлила глаза девочка, хотя удивление было не вполне искренним. Волшебница знала, что говорила… Пусть Альта никогда в жизни не призналась бы в своем желании высказать претензии Попечительнице, не призналась бы даже самой себе… но где-то в самой глубине души нечто подобное все же присутствовало.

— Ты, ты, — усмехнулась Лейра. — Я даже знаю, о чем ты собиралась меня спросить. Например, о том, что не слишком хорошо причинять боль ребенку. Так?

Альта сидела неподвижно, стараясь даже не дрожать, чтобы легкое, чуть заметное движение не было интерпретировано как утвердительный кивок.

— Так, — сама с собой согласилась Лейра. — И ты считаешь, что, причинив тебе эту боль, я совершила несправедливость. Кроме того, ты уверена, что не сделала ничего предосудительного и наказывать тебя болью было не за что. Так?

Под пристальным взглядом Попечительницы девочка превратилась в самую настоящую статую. На лбу выступили капли пота, а зубы, если им дать волю, тут же принялись бы отбивать торопливую дробь. Пальцы левой руки сжались в кулачок, короткие ногти больно врезались в ладонь.

— Так, — снова утвердительно кивнула волшебница.

Она подошла к девочке и прикоснулась к ее плечу. Левому. И резко сжала пальцы.

— Больно?

Альта помотала головой, не в силах что-либо из себя выдавить. Вид протянутой к ней руки с длинными ухоженными ногтями вызвал у девочки такой ужас, что казалось, прервалось даже дыхание.

— Не больно… — Пальцы разжались, выпуская плечо. — А если бы я коснулась тебя в другом месте, ты бы закричала или потеряла сознание. Подумай, почему?

Пауза длилась слишком долго, чтобы быть случайной. Вероятно, Лейра в этот раз все же намеревалась получить ответ. Глубоко вдохнув, чтобы унять дрожь, Альта кое-как выдавила из себя:

— Потому что там… рана…

— Совершенно верно! — Глаза Лейры сверкнули, как будто мгновение назад ей сообщили о находке библиотеки Зора. — Там рана. Которую тебе нанесла не я. Если бы оба твоих плечика были здоровы, то мои пальцы не принесли бы боли, верно?

Молчание. Затравленный взгляд огромных голубых глаз.

— Верно?

— Д-да… госпожа.

— Очень хорошо. То есть плохо, что ты не сумела отразить заклинание, но я готова сделать скидку на неожиданность нападения и на то, что на кухне особо не развернешься. По крайней мере попыталась, и то ладно. Но об этом потом… когда выздоровеешь. А пока мы будем говорить о твоей ране. Думаешь, зачем я разбередила ее?

— Вам нравится причинять боль, — вдруг прошептала девочка почти против собственной воли.

Она чувствовала, как что-то злое, что-то очень нехорошее пробивается из глубины души, стремится выплеснуться наружу, отомстить, отплатить за ту темноту перед глазами, за то, как эти холеные пальчики вдавливались в обугленную кожу, разрывая корку спекшейся крови. Понимала, что, вероятно, будет жалеть о сказанном всю оставшуюся жизнь, если эта жизнь вообще будет — поговаривали, что выкрикнуть магу оскорбление в лицо есть один из наиболее быстрых путей в посмертные чертоги Эмиала. Понимала… и знала также, что ничего не сможет с этой волной злости поделать.

— Что? — На лице Лейры отразилось искреннее удивление.

— Вам нравится причинять боль! — выкрикнула девочка, уже не владея собой. — Я была ни в чем не виновата, а вы нарочно сделали это! И Лилу били нарочно! Я видела! Я видела, вам нравилось! Я хотела простить ее! Чтобы ее не били этим проклятым кнутом! Но вы хотели, чтобы ей было больно! И ей, и мне!

Тут она замолкла. Если бы Лейра впала в бешенство, если бы метала громы и молнии — и в прямом, и в переносном смысле, — то и Альта продолжала бы выплевывать обвинения, даже если бы эта беседа стала последней в ее жизни. Но Попечительница лишь улыбалась, и девочка словно наяву видела, как все ее злые фразы пролетают мимо цели. Попечительница слушала — но не слышала.

— Накричалась? — мягко поинтересовалась она. — Теперь говорить буду я, а ты слушай. Рано или поздно говорить об этом приходится со многими, хотя и не со всеми. Некоторые из детей злы и равнодушны к чужой боли. Это плохо. Не потому, что мы стремимся воспитать в вас излишнюю чувствительность, а потому, что все это — и боль, и радость, и печаль — должно быть уместно. Наказания придумываются не для того, чтобы наказать, как это ни странно звучит. Если ребенка, разбившего дорогую вазу, как следует отлупить, ваза от этого не станет целой. Наказания придумываются для того, чтобы преподнести урок. На будущее.

Она прошлась по комнате, снова остановившись у окна, повернувшись к девочке спиной. Всплеск эмоций, как это часто происходит, сменился всхлипываниями и шмыганьем. Ненависть, только что бившая из ученицы ключом, исчезла — теперь это была просто зареванная девчонка, которой до ужаса было жалко себя саму и, что вполне закономерно, ее, Лейру Лон. Злость, когда ей дан выход, легко рассеивается, и человек начинает испытывать стыд и сочувствие по отношению к тому, на кого его гнев обрушился. Лучше всех это знают супруги — отчаянный скандал легко завершается примирением в постели, тогда как вынашивание обид в душе может привести к появлению стойкой, неуничтожимой ненависти.

— Лила должна была получить урок. А ты хотела лишить ее этого неприятного, но очень полезного процесса. Думаешь, она бы поняла твое великодушие? Думаешь, прониклась бы благодарностью?

Всхлипы стали громче.

— Значит, не думаешь. Если ты попытаешься поразмыслить, то поймешь, что мы практически никогда не назначаем серьезные наказания за провинности, допущенные по случайности. По неумению, неряшливости, невнимательности… наказание всегда должно быть адекватно… — Она на мгновение запнулась, не уверенная, что слово будет понятно девочке. — Должно быть равно провинности. Я прекрасно знаю Лилу. У нее неправильное представление о своих достоинствах, хотя в некотором таланте девочке не откажешь. Если бы вы ограничились обычной, заурядной дракой, то Лила бы получила не больше нескольких розог. Но она сознательно попыталась сжечь тебя, зная, что ты не сможешь ответить и почти наверняка не сможешь защититься.

Альта представила себе, как огненный шар впивается ей в грудь… и зарыдала взахлеб, с подвыванием. Слезы текли непрерывным потоком, новое платье уже покрылось мокрыми пятнами.

— Знаешь, что происходит с человеком, в грудь которого попадает фаербол?

Она знала, она это точно знала. Не раз видела на тренировках, как та же Лила поражала цель. Человек в доспехах мог не особо опасаться огненного шара, если только тот не плеснет в забрало шлема. Даже толстая стеганая подкольчужная куртка выдержит удар, не загорится — разве что задымится. Панцирь — тем более, фаербол слишком слаб, чтобы прожечь сталь. Но вот когда тело прикрыто лишь тонкой тканью платья… И она видела, как обугливались деревянные манекены, как превращались в столб пламени соломенные чучела.

— И она, смею тебя уверить, прекрасно это знала. Так вот, девочка моя, умение прощать — это хорошо, и я рада, что ты не утратила его. Но прощение, запомни, имеет смысл лишь тогда, когда есть хотя бы один шанс, что его не придется дарить вторично.

Она вдруг подошла к девочке и присела рядом на краешек кресла. Тонкая рука обняла Альту, очень осторожно, чтобы не тронуть рану, пальцы другой скользнули по волосам, убирая с заплаканных глаз влажные пряди. Та в ответ прижалась к Лейре — словно к матери, которой не помнила, — и уже не плакала, лишь шмыгала носом да изредка вздрагивала.

— Ты даже не представляешь себе, как я за тебя перепугалась, — шептала Лейра. — И ее мне жалко тоже, поверь. Но это мать, если захочет, может всю жизнь продержать дочерей возле себя, не отпуская их дальше стен родного дома. А я так не могу… я должна выпустить вас в большой мир. Он ведь очень злой, этот мир, очень жестокий. И тот, кто не научится думать о том, что творимое зло может вернуться к нему обратно, очень быстро окончит свои дни. И конец этот будет не слишком приятным. А тот, кто не научится проявлять твердость, тоже не сможет выжить — но его участь будет еще более горькой.

Она говорила долго. О том, что все ученицы для нее — как дочери. Что их боль — это и ее боль тоже. Что она желает каждому из детей только лишь добра. Чарующий голос Лейры обволакивал, успокаивал, дарил утешение… Альта была совершенно не в состоянии ни о чем думать, кроме как об этом голосе, кроме как о ласке, что слышалась в нем. И потом, когда Попечительница вытерла ей слезы, прикоснулась губами к макушке и отпустила, пожелав скорейшего выздоровления, она уже искренне верила, что Лейра Лон — само воплощение любви и доброты. Воспоминания о мальчишке, забитом плетьми до смерти, о Лиле, чья кожа была изорвана ударами палача, о собственной ране, которую мяли чуткие пальцы, ее больше не посещали.

А Лейра еще несколько мгновений смотрела на закрывшуюся дверь, а затем тряхнула головой, словно сбрасывая маску материнской заботы. Да, эта беседа была не первой. И не последней. Время от времени в школе появлялись подобные прекраснодушные соплячки и сопляки, не желающие понять, что Орден хочет видеть в своих рядах не безвольных добрячков, но воинов. А воин должен уметь нанести удар без жалости и сомнений. А еще лучше — удар упреждающий. В общем-то большая часть того, что она говорила Альте, соответствовала действительности. Этот урок был дан не только Лиле, но и самой Альте. Вздорная баронская дочка нуждалась в убедительном доказательстве того, что Орден не позволит распрей между своими — кроме случаев, особо оговоренных законами. А излишне доброй сироте нужно было осознать — если ты проявляешь непозволительную жалость к врагу, эта жалость вполне может обернуться твоей болью.

Сама Лейра давно постигла эту науку. Бывало — и на собственной шкуре.

Что ж, со временем девчонка осознает, что действия Попечительницы были единственно верными. Лиле Фемис не повредит немного смирения, а Альте Глас просто необходима капелька жесткости.

Глава 4

— А что это такое?

Я застал Дрогана в Зале Мира. Он еще не освоился в замке, а потому ему было сложно найти нужное помещение. Коридоры этой проклятой башни часто ведут не туда, куда хочется, и, чтобы найти верный путь, приходится учиться бороться с замком, бороться и побеждать. Когда-нибудь Дроган тоже научится делать это… или я очень быстро лишусь собеседника.

Торговец стоял у огромного стола, занимавшего почти половину просторного зала. На всей огромной поверхности были в беспорядке разбросаны горы с белоснежными шапками, лужи озер, тонкие голубые полоски рек и серо-желтые — дорог, мелкие зеленые ковры лесов… То там, то здесь виднелись крошечные здания, местами — одинокие, совсем маленькие, местами — объединившиеся в большие поселения, а то и в настоящие города, окруженные крепостными стенами.

— Это мир Эммера.

— Да? Кажется, я узнаю… невероятно, увидеть землю с высоты птичьего полета… А это? Люди?

Он протянул палец, намереваясь коснуться крошечного города, и вдруг с испугом отдернул руку.

Я рассмеялся.

— Неужели ты веришь, что, если тронешь эту стену, рухнет реальная крепость Торнгарт?

— Признаться, именно об этом я и подумал…

Мне показалось, или торговец смутился?

— Это всего лишь отражение реальности. Если ты пнешь стол, в Эммере не случится землетрясения. Зато мы можем наблюдать за миром.

— То есть ты хочешь сказать, что все это — на самом деле?

— Конечно, — кивнул я, проводя над столом рукой.

Покрытие столешницы тут же сменилось, теперь на ней были южные пустыни, плавно перетекающие в относительно небольшой зеленый клочок Кинтары.

— В этом году южане отправили немало караванов, — заметил я.

— Верно, — согласился купец. — И все с оружием… шелка упали в цене, зато сталь идет нарасхват.

— Грядет что-то серьезное?

— До меня доходили слухи, — пожал плечами Дроган. — Но ничего внятного. Гуран снова бряцает оружием, в храмах Эмнаура с особым рвением славят темного бога, а император Унгарт Седьмой негласно скупает клинки и доспехи. Сейчас хорошее время для торговли…

В его последних словах послышалось искреннее сожаление.

— Ты ведь из Инталии, Дроган, — я удивленно посмотрел на купца, — неужели ты готов был продавать оружие потенциальному врагу?

— Что есть враг? — пожал он плечами. — Они продают нам продовольствие, мы им — оружие. Война может и не случиться, а упускать хороший момент для торговли глупо.

Я смотрел на Дрогана с легким ощущением грусти. Конечно, у торговцев иные жизненные принципы, существенно отличающиеся от тех, что были приняты когда-то в Алом Пути. Интересно, алые маги остались верны своему великому пути или тоже все больше и больше склоняются к меркантилизму, к подлости, к предательству?

— Это одно из немногих удовольствий, которые мне остаются, — пояснил я, жестом приказывая карте вновь вернуть изображение Инталии. — Отсюда, из Высокого замка, я могу видеть то, что делается в мире. Правда, только достаточно глобальные события — передвижения армий и больших караванов, появление новых городов и сел. Или их разрушение. Посмотрим, что произойдет в будущем… быть может, мы станем свидетелями больших потрясений.

— А я смогу… управлять этим волшебным столом?

— Со временем, — кивнул я. — Постепенно замок начинает признавать чужака, позволять ему все больше и больше. Наберись терпения, и он откроет тебе почти все свои тайны.

— Почти, — усмехнулся он понимающе.

— Вот именно. Кроме тайны, как выйти из его стен.

Святитель умер.

Метиус арГеммит превзошел самого себя. Год жизни, обещанный им старику, превратился почти в три, но даже мастерству величайшего целителя Ордена имелись пределы. В последние месяцы Орфин практически не покидал своих покоев, не мог передвигаться без помощи телохранителей, окончательно перестал есть — его насильно кормили жидкой кашицей, в которой нормальной еды было куда меньше, чем целебных трав. Уже находясь на пороге смерти, он призвал к себе Метиуса, долго силился что-то сказать, но так и не сумел выдавить из себя ни одного внятного слова. Наутро его не стало.

По всей Инталии был объявлен траур. В святилищах Эми-ала возносились молитвы, биографы Аллендера Орфина систематизировали сведения, накопленные за долгие десятилетия его правления, — каждый стремился стать именно тем, чья подборка будет принята в сложной и запутанной процедуре причисления Орфина к лику святых.

Все, что вызывало улыбки и смех, оказалось под запретом. Особым указом на период траура были запрещены выступления бродячих артистов. Исключения, разумеется, были, но коснулись они лишь певцов — только песни им разрешалось петь исключительно печальные или героические. Никакой фривольности, никаких шуток… ослушника ждали плети. С целью соблюдения некоего подобия справедливости комедиантам, оставшимся на время без работы, выплачивалась кое-какая компенсация, достаточная, чтобы свести концы с концами в это тяжелое время.

Проповедники произносили проникновенные речи о горе, постигшем Инталию… Гуран прислал свои соболезнования — лживые настолько, что это бросалось в глаза любому. Одновременно от шпионов Ингара арХорна была получена вполне ожидаемая информация о том, что Империя начала активно готовиться к войне. Непрерывным потоком шли караваны из Кинтары, доставляя оружие и доспехи, — Император платил не скупясь, платил золотом. Несомненно, предполагая окупить все затраты во время похода на запад. Орден сделал осторожную попытку заключить долгосрочный контракт с индарцами — пара-тройка боевых отрядов наемников, общепризнанно лучших бойцов Эммера, в свете грядущих событий оказались бы небесполезны. Но тщетно… Ком-тур Ульфандер Зоран, глава Круга рыцарей Индара, лишь разводил руками — все клинья, как в Индаре называли свои боевые отряды, связаны уже подписанными договорами. Комтур намекал, что может предложить услуги новичков, причем назвал цену, за которую в иные времена можно было нанять прошедших десятки кампаний ветеранов. Это предложение, от которого за милю отдавало столь несвойственным для комтура торгашеством, было вежливо проигнорировано, но Инталия была вынуждена признать, что осталась одна. Только герцог Тимретский во время неофициальных и не афишируемых переговоров, как обычно, осторожно высказался насчет помощи, которую он просто-таки обязан оказать своему сюзерену, к тому же доброму соседу и давнему другу. Судя по кислому выражению лица герцога, особо обольщаться не стоило — Тимрет выставит несколько тысяч кое-как вооруженных пеших ополченцев, приберегая гвардию для собственных нужд.

По городам и селам разъехались небольшие отряды светоносцев. В этот раз их кони помимо облаченных в доспехи всадников несли и изрядный запас золота. Каждый, кто выражал желание вступить в инталийскую армию, получал на то особое благословение Ордена, подкрепленное столбиком увесистых серебряных лучей. Два тренировочных лагеря — в непосредственной близости от Торнгарта и неподалеку от Северного Клыка — с нетерпением ждали новых рекрутов. Увы, пора для набора солдат была не самой удачной. Весна… селяне были куда больше озабочены посевной, а горожане и в иные времена не слишком проявляли рвение в вопросах укрепления безопасности государства. Конечно, подойди враг к городу — и каждый, умеющий держать в руках оружие, выйдет на стены. Но все остальное время пусть армия занимается своим делом. За это им деньги платят…

Оба коменданта Клыков получили средства на приведение в порядок вверенных им крепостей, а также беспрецедентное право совершать у местного населения любые закупки, будь то провизия, изделия местных мастеров или просто физическая сила. Желающих заработать монету-другую на земляных работах было хоть отбавляй — в конце концов, на денек в поле могут и женщины выйти, а Орден платит сполна и, против обыкновения, довольно щедро.

Но не только армия готовилась к будущей войне, приход которой теперь был предопределен.

За свою долгую жизнь Орфин принес Инталии немало пользы… хотя бы достаточно редким вмешательством в управление государством, а когда все же делал это, то благоразумно не проявлял излишней настойчивости. Но тот факт, что за размышлениями об искусстве, философии и особенно религии Святитель совершенно не уделял внимания женщинам, можно было бы счесть и преступлением. Против государства.

Наследование власти в Инталии не было четко определено, но чаще всего право занимать ложе Святителя передавалось именно кровному родственнику. Это было удобно, и Орден не только не стремился изменить сложившееся положение вещей, но и пытался ввести традицию в ранг закона. Увы, старые привычки отмирают долго и тяжело, хотя Вершители верили, что еще столетие-другое — и можно будет всерьез говорить о появлении в Инталии настоящей правящей династии.

Увы, эта династия не будет иметь никакого отношения к Орфину. Старик не только не оставил наследника, но умудрился пережить всех родственников, которых можно было бы всерьез рассматривать в качестве преемников.

Зато нашлись по меньшей мере трое претендентов на ложе Святителя, готовых доказать свое право кровью. Не той, что соединяет отца и сына… а другой, которую они готовы были пролить ради достижения своей цели. Еще несколько кандидатов были настроены не столь решительно, предпочитая действовать не сталью, а золотом. Ордену помимо заботы об охране границ необходимо думать и о возможности гражданской войны, которую придется гасить… Пока светоносны ограничивались увещеваниями, но готовы были применить и силу.

Почти три сотни белых рыцарей прибыли в Торнгарт, причем половина — негласно. Город наводнили широкоплечие мужчины, выдающие себя за купцов, бездельников-дворян, даже мастеровых — не слишком натурально, ибо узнать обученного рыцаря не так уж и сложно. Да и вели они себя соответственно — бесцельно слонялись по улицам города, явно что-то высматривали и вынюхивали. Не стоило считать арХорна, организовавшего это представление, некомпетентным. Его план состоял не столько в том, чтобы в нужный момент схватить заговорщиков, сколько в том, чтобы под давлением столь пристального к себе внимания те вовсе отказались от излишне решительных действий. В прошлом подобная тактика часто имела успех, и не было оснований считать, что уловка не сработает снова.

И только в школе все шло своим чередом. Ловцы привезли новую группу детей — испуганных, не знающих, чего ожидать. Они толпились во дворе, только что покинув доставившую их карету, и разинув рты внимали грозной Маре. Лопающаяся от гордости Л ила стояла неподалеку, дожидаясь, когда придет время вести новеньких в их спальни. Альта, проходя мимо, усмехнулась — опекать новичков если и было честью, то лишь на словах. На самом деле это означало изрядную толику дополнительных обязанностей. Но Лила, единственная из сверстников Альты, кого позвали помочь Маре приглядеть за малышами, об этом не думала, напротив, поглядывала на всех свысока, считая назначение несомненным признанием своих «выдающихся» заслуг.

Поднявшись по лестнице на самый верх донжона, Альта осторожно постучала в дверь, за которой располагались покои Попечительницы.

Лейра была не одна. В комнате находились еще трое девочек — все на год старше Альты.

— А, вот и ты, — улыбнулась Попечительница. — Значит, все в сборе. Девочки, сегодня у меня для вас особое задание. Очень важное.

Учитывая, что Мара, передавая ученице приказ явиться к госпоже Лон, порекомендована ей надеть что-нибудь немаркое, задание ожидалось не только важное, но и грязное.

— Это задание займет все ваши вечера, начиная с сегодняшнего… и до тех пор, пока работа не будет исполнена. И я должна заметить, что вам оказывается высокое доверие.

Судя по тому, что все четыре девочки считались бесперспективными и воспитательницы давно признали, что овладеть магией хоть в сколько-нибудь приемлемом объеме этим ученицам не удастся, их явно намеревались загрузить тяжелой работой. Альта давно уже научилась спокойно воспринимать такое отношение к себе. Что поделать, всегда есть какая-нибудь особо неприятная работа, которую тем не менее все-таки нужно сделать.

— Как вы знаете, наша школа представляет собой в некотором роде крепость… или, точнее, замок. И как у любого замка, у нее есть свои маленькие тайны.

С этими словами Лейра подошла к стене и коснулась каменного выступа. Тяжелая плита почти бесшумно отъехала в сторону, за ней виднелся проход, достаточно широкий для хрупких девочек, но тесный — только-только пройти — для взрослого мужчины.

— Этот потайной ход, — в слове «потайной» явно послышалась насмешка, — проходит через все этажи донжона и спускается в подвал. Когда-то давно этот ход выводил далеко за пределы крепостной стены замка, но там свод обрушился много веков назад, и разбирать завал никто не стал. Вообще-то, как вы понимаете, девочки, необходимости в этих страшных тайнах у школы нет. Мы не шпионим за ученицами, а они, в свою очередь, не шпионят за нами, воспитателями. Я на это надеюсь. К тому же секрет этих переходов давно уже… не секрет. О нем знают все преподаватели, да и среди учеников немало найдется тех, кто досконально изучил эти темные коридоры.

У Альты мелькнула мысль поинтересоваться, к чему все эти объяснения, но она смолчала. Раз госпожа Попечительница считает нужным все это говорить, значит, в этом есть смысл. Она снова бросила взгляд в черное чрево потайного хода. Догадаться, чем закончится это длинное вступление, было не так уж и сложно… особенно если вспомнить, что приглашенные на беседу девочки не отличаются магическими талантами и, следовательно, как нельзя лучше подходят для выполнения вполне прозаической работы.

— Безусловно, я просила бы вас не распространяться и о самом ходе, и о том, как открываются скрытые двери. Никому постороннему, в том числе и слугам, знать об этом не стоит. Собственно, именно поэтому я и пригласила вас. Прошло уже два года с тех пор, как там в последний раз наводили порядок. Вы этим и займетесь. Тщательно все подмести, убрать паутину, смазать все петли дверей и рычаги, их открывающие. Заходить в тоннель будете отсюда. Остальные двери можно открывать только в том случае, если этого никто не увидит. Кроме воспитательниц школы, разумеется. Я покажу, там есть специальные глазки, через которые можно выглянуть наружу.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»