Порог греха Курц Юрий

Проснулся он, как всегда, затемно, или, как бы сказали деревенские жители, с первыми петухами. И потом целую вечность лежал неподвижно, боясь громко вздохнуть или кашлянуть, чтобы не потревожить сон гостьи. Но и она тоже проснулась в петушиное время и тоже притаивалась в постели, чтобы не разбудить хозяина. Напряжённую обстановку разрядил Андакан: он почувствовал, что Ксения не спит, и запрыгнул к ней на топчан. Она сдавленно засмеялась, вступила с ним в борьбу.

– Ай, ай, ай! – усовестил Андакана Алесь. – Ты почему не даешь человеку поспать?

– Доброе утро! – пропела Ксения. – Он не виноват! Я сама проснулась. Удивительное дело: три-четыре часа – и готова к новой работе! Голова свежая, мысли ясные!

– Вы ещё поблаженствуйте в постели, а я печку затоплю.

Алесь включил настольную лампу. Сухие дрова, уложенные в топку с вечера, взнялись огнём с первой спички. Он вышел на «балкон». Ксения занялась личным туалетом. Закончив, позвала его.

За завтраком они решили провести день так: первую его половину Ксения продолжит знакомиться с дневником и рукописями Алеся, вторую – с островом Буркачан. Чтобы не мешать гостье, Алесь с Андаканом ушли к озеру. Ксения не без удовольствия устроилась за столом. Голова была свежей, хотелось работать. Записи Алеся избавляли её от необходимости задавать ему некоторые вопросы. Ответы она находила в откровениях автора. Он не философствовал, он выплёскивал боль:

«Когда страна процветает, в ней рождаются патриоты и герои. Когда в ней всё рушится и падает, появляются полчища ненасытных в воровстве чиновников и бандитов. Они нахрапом разворовывают и растаскивают страну, а простой люд призывают жить по закону и совести. Разве это не абсурд?»

«Меня считают преступником. Но я не более злодей, чем те, кто стоит у власти. Именно они принудили меня стать таким, какой я есть в настоящее время. Я сам себе определил право на следствие, защиту, суд и наказание. Всю свою жизнь, начиная с детского дома, я жил по чужим правилам и чужим указкам. А теперь живу только по своим и чувствую себя человеком с большой буквы. Даже по лезвию ножа я хожу по собственному разумению, а не чьей-то властной прихоти!

Моралисты обвиняют меня во всех смертных грехах. Они не дают себе труда задуматься, что мораль исторически обусловлена. И в данной исторической обстановке со мной, а значит народом, аморально поступает государство. С одной стороны, необузданное богатство и роскошь, с другой – вопиющая бедность и нищета. Законы чести и морали для властной своры – пустой звук. Идёт тихая гражданская война. И я в ней – партизан, как некогда мои мама и папа».

К полудню вернулся Алесь.

– Хватит, – сказал он твёрдо, – пойдёмте гулять! У вас мало времени. А свои записки я вам подарю, – неожиданно для себя пообещал он.

– Вот это здорово! – искренне обрадовалась Ксения.

На самодельных лыжах, широких и коротких, они обошли за полтора дня весь Буркачан. На коротких остановках или в тех местах, где рельеф местности позволял идти рядом, Алесь рассказывал о себе: раннем детстве, детском доме, учёбе в училищах, войне. Он увлекался воспоминаниями. И в голосе его появлялись то тяжёлый стонущий выдох, то лёгкое нежное придыхание. Иногда Ксения подмечала слезу на его глазах. Он отворачивал лицо и смахивал её указательным пальцем левой руки. Случалось, подзывал к себе Андакана, который бегал неподалёку, прятал свои чувства в игре с другом.

Грудь Ксении сжимало болью. Она понимала, что даже за такое короткое время общения с героем своих будущих очерков, успела привязаться к нему, и предстоящая разлука приводила её в отчаяние!

Каких-то ярко выраженных признаков необычности острова, на которые ссылался Алесь, Ксения не замечала. Конечно, удивил Камень духов: гладко отполированная поверхность, в которой, как в зеркале, отражалось небо, источала тепло. И в какой-то мере – семь родников с целебной водой. По вкусу она ничем не отличалась от обычной в таёжных ручьях. При внимательном взгляде бросалась в глаза какая-то упорядоченность в расположении деревьев и то, что среди них не было больных и ущербных. Летали осторожные птицы. Путь то и дело пересекали строчки и глубокие взрыхления звериных следов. Да, пожалуй, ещё ощущалась необыкновенная, непривычная лёгкость во всём теле: взмахни руками – и полетишь!

Когда они поднялись на вершину первой от Священной пещеры сопки, Алесь вдруг поднял вверх руку, обтянутую в кожаную перчатку. Затрепыхав крыльями, на запястье ему села белая птица.

– Здравствуй, мой милый, здравствуй, мой хороший! Почему ты не прилетал так долго?

– Это что за явление? – У Ксении загорелись восторгом глаза.

– Это мой пернатый друг, – не без самодовольства в голосе сказал Алесь, – кречет из семейства соколиных.

Круто загнутыми когтями кречет цепко держался за руку Алеся. Напружинив выпуклые мышцы и выпячивая широкую грудь, поворачивал туда-сюда головкой, как бы показывая себя.

– Как вам удалось приручить такое чудо? – Ксения потянулась рукой, чтобы погладить птицу.

– Нежелательно, Ксения Львовна, – Алесь мягко придержал её. – Я не знаю, как он отреагирует: кречет не ручной. Он однажды спас мне жизнь, и с того времени мы друзья.

Алесь опустил руку до уровня своей груди.

– Прости, друг, не захватил я для тебя угощенья: не знал, что ты объявишься именно здесь! Прилетай ко мне домой. Договорились?

Алесь подкинул кречета, и тот свечой ушёл в небо.

– Вот такие здесь, Ксения Львовна, чудеса!

– Да вы же… Вы же просто ведун какой-то! – Ксения не могла с лёту найти подходящего слова.

– Я, Ксения Львовна, скорее, язычник. Я стал действительно верить в то, что все звери и птицы – мои родственники. Что все окружающие меня предметы – живые существа… Мне порою совестно срубать дерево, драть мох на болоте, я уж не говорю о тех муках, которые испытываю, беря на прицел промыслового зверя… Хотя у них нет души, но есть дух. Им наделено всё сущее на земле. Дух объединяет Вселенную. Но не будем об этом.

– А вы недурно устроились, Алесь Вацлавич! – Ксения остановилась, опёршись подбородком на лыжные палки. – Вы не боитесь, что я запомню сюда дорогу, – пошутила она, – и приведу людей?

– Нет, – серьёзно сказал Алесь, – не боюсь. Без проводника путь сюда кому-либо заказан. Да и проводник должен быть посвящённым.

– А я вот соберу экспедицию и приду!

Алесь посмотрел на Ксению, как учитель смотрит на самоуверенного ученика, не знающего урока.

– Нет, не выйдет. Хотя вы можете и попытаться: вы смелая женщина! – Алесь улыбнулся, в карих глазах его светилась нежность. – Вот и со мной двинулись сюда без оглядки. Это с таёжным-то мужиком, убивцем, оборотнем и людоедом!

– Оставьте эти эпитеты для жёлтой прессы, Алесь Вацлавич, не обижайте меня! – Ксения сделала сердитое лицо.

– Ну, ну, – Алесь не поняв её деланной обиды, шагнул к ней, обнял одной рукой и на мгновение прижал к себе.

Ксения напряглась в ожидании – за таким жестом чаще всего следует поцелуй. Странно, ей захотелось, чтобы он поцеловал её. В губы! Подбежал Андакан. Вытянувшись стрункой, попытался достать лапами грудь Алеся, разъединил их.

– Ух ты, зверюга! – Алесь потрепал Андакана за морду. – Люблю я его: красивый, гордый и нежный!

– Теперь я понимаю, что помогает вам в борьбе! – засмеялась Ксения.

– Вы правильно понимаете! – лицо Алеся уже в который раз за время их разговора осветлилось счастливой улыбкой, он вздел к небу руки. – Любовь! Любовь! Любовь!

– И красота! – добавила Ксения. – Так говорил Достоевский. Вы читали его книги?

Алесь наморщил лицо, как будто съел чего-то кислого.

– Одну – «Идиот». Очень тяжеловесный язык, не по мне… Но с его философией солидарен. Красота? Однако красота и есть любовь!

За разговором они не заметили, как стемнело. За дальними горами, затянутыми седой дымкой, угасала вечерняя заря.

– Пора, Ксения Львовна, нам в свою берлогу, – Алесь показал ей на лыжню, давая право первенства, а сам затянул:

День отзвучал, и счастие, и свет уж пожелтели.

Чего ты ждёшь? Вон звёзды заблестели;

Уж иней лёг, отсрочек больше нет –

Пади, как плод, в покой земной постели.

Ксения даже и не пыталась напрягать память, чтобы угадать, кому из современных поэтов принадлежит строфа стихотворения. А, может быть, это написал сам Алесь? Она вопрошающе посмотрела на спутника.

– Нет, нет, – Алесь угадал её мысли, – пытался. Но, я уже говорил, поэтическое слово мне недоступно. Это Ницше.

– Вот бы никогда не подумала: Ницше – поэт!

– Я тоже не знал, пока не увлёкся.

– Вы часто ссылаетесь на него в своих записках. Наверное, он самый обожаемый из всех других философов?

– На данный исторический момент – да.

– Почему?

– Он хотел быть выше всех, отрицая простые истины жизни, устремляясь за пределы добра и зла, и оказался на краю пропасти: всех беднее, всех нездоровее и всех несчастнее. Я почувствовал родственную душу. А как вам мои опусы? – вдруг спросил он.

Она ждала этого вопроса и была готова к ответу.

– У вас немало интересных наблюдений и выводов – я читаю с огромным удовольствием. Я не льщу вам, поверьте! – поспешила Ксения придержать протестное движение Алеся. – Ваши оценки выстраданы жизнью.

– Спасибо, – сказал Алесь дрогнувшим голосом.

– Это естественно! В вашем положении, когда «тянется рука к перу, перо – к бумаге», – произнесла Ксения строчки пушкинского стихотворения. – Давно вы пишете?

– Нет, только здесь начал. В городе пытался, но не получалось: не мог отрешиться от внешнего мира. Здесь, в абсолютном уединении, хорошо думается и осмысливается то, что невозможно уловить в городской суете.

В обратный путь они двинулись в скупом свете уходящего дня. Проложенная ранее лыжня ещё была видна. Ксения шла впереди, убыстренно вжикая лыжами. Мороз крепчал. Хотелось поскорее оказаться в тепле. Алесь молча шёл следом.

Ужин они готовили вместе. Ксения хлопотала у плиты, Алесь подносил необходимые продукты для супа-рататуя, вторых и третьих блюд. Непривычным для Ксении оказалось то, что мясо, капуста, картофель, свёкла, морковь были сушёными.

За ужином они пили маленькими порциями настойку. Болтали обо всём на свете. Рассказывали анекдоты. Смеялись, увлекая друг друга. Вдруг Алесь посерьёзнел и нахмурился:

– Ксения Львовна, скажите мне, только со всей откровенностью: вы считаете меня злым человеком?

Серьёзным и сосредоточенным сразу же стало лицо Ксении.

– Вы озадачили меня, Алесь Вацлавич! Право же, я не знаю, я как-то не думала!

– Думали, думали! Не могли не думать! Так всё же, какой я?

– Ну, если хотите, то первое слово, которое приходит на ум, – ожесточившийся.

– Это всё равно что злой!

– Нет, не всё равно.

– И всё-таки душой я понимаю некую ущербность моей одинокой борьбы, хотя и оправдываю её бердяевскими утверждениями: полезно порой идти по пути зла, так как он приводит к добру.

– Бердяев – метафизик.

– И что же? Он умный человек. Он размышляет о противоположных началах. Добро и зло имеют такую же связь, как ум и безумие. Такое сочетание наглядно в гениальных сволочах: не они ли постоянно управляли Россией и продолжают управлять? Я не хочу, чтобы мной понукали, поэтому и озлобился. Я сражаюсь с чудовищами, и потому порой могу походить на них.

Алесь разобрал постель и лёг, укрывшись с головой одеялом. Андакан устроился у него в ногах.

Ксения же вышла на «балкон». Осколками голубого льда сверкали звёзды. Млечный путь яркой своей частью отражался в тёмной глади озера, точно принадлежал ему. Она слышала, как шлёпаются, падая со спящих деревьев, ошмётки снега. Ночь была какая-то особенно полная на чувства, когда в морозном воздухе ощущалось её волшебное дыхание. Сладостная боль охватила всё её существо: трое суток она провела с человеком, которого, казалось, знала всю жизнь! Словно магнитом притянуло к нему. Такого с нею никогда не происходило. И она чувствовала ответное движение души Алеся. Уже в первую ночь должно было произойти то, что происходит между женщиной и мужчиной при обоюдных симпатиях и влечении друг к другу! Но Алесь держался на привычной для таких встреч дистанции, с подчёркнуто вежливой отстранённостью и обращением на «вы». Что-то скрывалось в таком поведении.

Припомнился разговор: «Почему вы живёте в одиночестве? Разве нельзя найти женщину, которая могла бы разделить ваше отшельничество?» «А вот вы, Ксения Львовна, смогли бы решиться на такой шаг?» – ответил он вопросом на вопрос. «Наверное, смогла бы». «Вот видите – наверное. То есть, сомнение всё-таки есть. К тому же рядом должна быть не просто женщина, а женщина любимая, друг, моё второе «я»! Но такая пока мне не встретилась. А если бы и встретилась, то вряд ли я бы мог отдать ей самого себя без остатка!» – какой-то намёк прозвучал в последних словах Алеся, но Ксения пропустила его мимо ушей. «А что же ваша Дэги, где она?» «После нашей встречи здесь она исчезла. Уехала куда-то. Второй год о ней ни слуху, ни духу. А, может быть, это и к лучшему!»

Почему к лучшему? Что-то таилось в душе Алеся. И этой тайной он не хотел делиться ни с кем.

Ксения застоялась на холоде: мороз подбирался под накинутую на плечи куртку, продирал спину. Какой желанной стала тёплая постель! И само собой созрело дерзкое решение.

Не оставляя времени на колебания, Ксения быстро вошла в помещение, разделась догола и подошла к топчану Алеся. Он не спал. Андакана рядом с ним не было – видимо, хозяин выпустил его погулять. Ксения откинула одеяло, легла рядом с Алесем на левый бок, обняла его правой рукой и положила голову на грудь. Он лежал неподвижно. Она поцеловала его в губы. Он ответил ласковым поглаживанием её спины и снова замер.

– Я тебе не нравлюсь? – горячий шёпот ожёг его шею. – Ты меня не хочешь?

Странно как-то получилось: сразу же перешла на «ты». Хотя как могло быть по-иному? Кто же выкает в таком интимном положении?

– Нет, – он снова погладил её по спине.

– Что нет?

– Ты мне очень нравишься, ты чудесная!

– В чём же дело? Ты не хочешь изменять своей «женщине-птице»? – поёрничала Ксения.

Ответный поцелуй в губы жарко погнал кровь по всем жилочкам её молодого, изголодавшегося по мужской ласке тела.

Такие мгновения жизни были очень редки. Ксения никогда не отпускала повод первому желанию. Она научилась подчинять страсть рассудку. Но сейчас был её бабий час, и она не хотела потерять его. Ладонью правой руки Ксения скользнула к промежности Алеся. Она знала эту зону безошибочного возбуждения. Алесь не вздрогнул, не потянулся, не застонал от удовольствия, и Ксения, с гасящей её порыв оторопью, поняла причину: «Скопец!» – молнией ударило в голову. С сострадательным пониманием, словно извиняясь, Ксения нежно прикоснулась ладонью к щеке Алеся. Она была мокрой от слёз.

– Прости меня! – только и могли прошептать её разом пересохшие губы.

«Наверное, это немаловажное звено в изломе его жизни, – подумала Ксения, – а может быть, в чём-то и решающее». Испытывая неловкое и стыдливое чувство, она уже в силу годами отработанной привычки выяснять всё до мелочей, шагнула за порог дозволенного.

– На войне? В Афганистане?

– Нет! – ответил он сразу и даже, как показалось, с некоторым озлоблением.

– Несчастный случай?

– Нет.

«Остановись, – приказала Ксения себе, – ему тяжело говорить об этом. Он не хочет говорить об этом».

– Прости… Я не хотела… Я больше не буду спрашивать.

Ксения приласкалась к Алесю и услышала, как с растревоженной быстротой бьётся его сердце, как будто он только что завершил длительную пробежку. Ей захотелось сказать ему что-нибудь очень нежное и ласковое, утешить, успокоить. Но пока собиралась с мыслями, Алесь опередил её:

– Какие тут извинения, Ксюша? Я сам хочу, чтобы ты знала. Кому я ещё могу рассказать о том, как меня изувечили? Жестоко и целенаправленно. По приказу Николая Тарасовича Салипода.

– Губернатора? – Ксения даже приподнялась на постели. – Значит, вот почему…

– Поэтому. А разве это недостойно мести? Горько одно: узнал не сразу – так всё было умело подстроено. Никогда бы не заподозрил Салипода!

– А причина?

– Догадаться нетрудно.

– Шерше ля фам… – раздумчиво сказала Ксения. – Дэги?

– Она самая. Сошлись на ней наши симпатии. Только Дэги предпочла меня, – Алесь с хрустом размял пальцы. – И Салипод отомстил… средневековым способом, – рвущаяся, прыгающая злость напружинилась в его словах. Он тяжело задышал.

– Не надо, не надо! Пожалуйста, не рассказывай об этом! – с материнскою нежностью она погладила рукой его голову. – Не рви сердце: оно и так вон как стучит!

Ксения прижалась щекой к груди Алеся. Он крепко обнял Ксению. На какое-то мгновение девушка увидела его лицо над своим, ощутила его спокойное дыхание, в котором не было страсти. Но, к её удивлению, Алесь начал целовать её осторожно, нежно, едва касаясь губами щёк, шеи, напружинившихся чашечек грудей. Сползая к низу, он дошёл до живота. Тугая кровь забилась в каждой жилочке её тела. Оно выгнулось, как лук, натянутый тугой тетивой. Язык Алеся ласкал её лоно. И не вышел до тех пор, пока она, ослабевшая от неземного блаженства, не распустилась на постели.

Ксения проснулась чуть раньше и разглядывала его Алеся до тех пор, пока он не открыл глаза.

– Ты улыбался во сне. Тебе снился хороший сон?

– Да, – подтвердил Алесь. – Один и тот же, и уже не первый раз: я гощу у бабушки в Праге. Хотя я никогда не видел её и не был в чешской столице, только по рассказам отца знаю!

– Так вот откуда у тебя такие фамилия и отчество!

– Да. Ну что, будем вставать и в путь собираться?

Они выехали в полдень, и к вечеру уже были у заброшенного охотничьего домика. Рубленный из добротных местных лиственниц, с замшелыми стенами и крышей, он ещё давал приют незадачливым таёжникам, укрывая их от непогоды и зверья.

Алесь затопил печурку, сработанную из железной бочки. Поставил на неё котелок со снегом – натаять для чая. Настелил на дощатые нары елового лапнику, чтобы мягче было спать.

Пока не наступили сумерки, Ксения поснимала кинокамерой домик, дымящиеся вокруг него болота и узкую тропу, по которой можно было пробраться к таёжному пристанищу от ледового большака; самого Алеся: вот он идёт на лыжах, вот готовит дрова, вот скалывает лёд на озерке.

За ужином они тщательно обсудили план дальнейших действий: Ксения пообещала помочь Алесю отомстить губернатору.

До реки было около трёх километров, и утром они без особого труда подъехали в назначенное время к условленному месту, где уже стоял «уазик» Гекчанова. Дневник и ценные материалы журналистка временно оставила у Степана. Взяла только видеозаписи и несколько заметок – для отвода глаз.

В полдень Ксения села в самолёт. Через два часа уже была на аэродроме Лесогорска, где её, к немалому удивлению, уже ждали охранники губернатора.

В кабинете Салипода Ксению бесцеремонно и тщательно обыскали. Изъяли блокноты с записями, мобильный телефон, кино- и фотоплёнки, рукопись Алеся. Она была готова к такому повороту событий, но не думала, что они развернутся с такой быстротой! Ксению накормили обильным и сытным обедом, разместили в богатом номере специальной гостиницы, которая находилась здесь же, в здании администрации области. Телефон был отключён, а в коридоре за дверью прохаживался дюжий охранник.

Когда её снова привели в кабинет губернатора, где ждали Салипод и Заурбеков, она разыграла сцену возмущения со слезами, криками и истерикой. Девушку с трудом успокоили. Являя неодолимую в себе слабость, вялая и растрёпанная, она отпивала из фарфоровой чашечки ароматный кофе и упавшим голосом отвечала на вопросы Салипода.

На ответ Ксении, что Алесь собирается навсегда покинуть тайгу в ближайшее время, и потому согласился встретиться с Ксенией, у Салипода нервически задёргалась и побледнела кожа на щеках. А после слов: «Он тайно встречается с какой-то женщиной, тоже живущей в тайге, и, кажется, с нею и намерен скрыться», – лицо его занялось сине-багровыми пятнами.

– Вы её видели? – спросил Салипод сохлым голосом.

– Только на фотографии.

Салипод открыл стол, достал снимок.

– Она?

Ксения посмотрела и кивнула. Губернатор как-то одрябло съежился. На скулах заиграли желваки. Взгляд застыл на одной точке на полу, покрытом коврами.

– Вы свободны, Ксения Львовна, – сказал он с плохо скрываемой мукой, – отдыхайте. Но только здесь, в нашей гостинице. Домой вернётесь позже. Вам не причинят никакого вреда. Я компенсирую доставленные вам неудобства. Так надо!

В гостиницу Ксения пришла не без натекающей в сердце горечи, но и с некоторым ликованием: всё развивалось по предполагаемому Алесем сценарию: всё-таки он хорошо знал характер и Салипода, и Заурбекова!

Последний явился к ней в номер поздним вечером, мрачный, под лёгким хмельком.

– Вы нас озаботили и отныне должны помогать. От того, как вы себя поведёте, зависит ваша дальнейшая жизнь. Завтра вылетаем на Север. О причине, думаю, догадываетесь. Если операция пройдет успешно, вы сможете об этом написать… Хоть роман! Вам вернут все взятые сегодня материалы. Понятно?

– Куда уж более!

– Слушаться и не трепыхаться. В ваших же интересах. Мы умеем быть благодарными.

Заурбеков ушёл, звонко хлопнув дверью. Хозяин!

Ликование враз сменилось тревогой: «А успеет ли Алесь подготовиться к встрече?» Ведь она теперь никак не сможет ему сообщить об этом! На опасения, высказанные ею ещё сутки назад в охотничьем домике, Алесь загадочно улыбнулся: тайга оповестит. «Как? Каким образом? Но, конечно же, у него есть свои секреты, которые он бережёт и от друзей. Нет, его не должны… не могут застать врасплох! Но всё равно, всё равно нужно придумать, как предупредить его об опасности!»

В предполагаемых Алесем действиях Ксении отводилась роль проводника: кроме неё, никто не мог указать путь к охотничьему домику. Салиподу она сказала: «В нём Алесь только ночует. С рассветом уходит в тайгу, а возвращается затемно. Чем там занимается – неизвестно». Салипод поверил и заспешил – не успел бы его злейший враг скрыться! Решили просто: брать Алеся ранним утром, когда человек обычно более беспечен и менее осторожен. Если вдруг его не окажется в домике, устроить засаду. «Во что бы то ни стало взять живым, – приказал Салипод, – пусть подстреленным, но живым!»

Воображая ход предстоящих событий, Ксения никак не могла заснуть: то в жарком ознобе смятения, то в безразлично холодном спокойствии души она промаялась до трёх часов, когда Заурбеков поднял её с постели. Через час она уже была на аэродроме в компании губернатора, Заурбекова, двух лётчиков и семи охранников, одетых в белые маскхалаты и с автоматами в руках.

Часть салона вертолёта занимал снегоход, короткие, похожие на нарты, сани и какие-то ящики. Салипод и Заурбеков сели в кресла возле кабины пилотов. На Ксению они не обращали никакого внимания, словно её не было вовсе! Она пристроилась на железной откидной скамейке вместе с охранниками, которые всё время полёта молчаливо придрёмывали, закрыв глаза.

Вертолёт приземлился на елани рядом с рекой Олдокит. Вылезли в морозную темень. Охранники, бормоча на своём языке, выгрузили снегоход, прицепили к нему сани. Разместились на них по трое с боков, прижавшись спинами друг к другу и держа автоматы на коленях. Заурбеков, посвечивая электрическим фонариком, принёс и подал Ксении кофр.

– Здесь кинокамера. Вы профессионал, снимете задержание преступника… И без глупостей!

Окликнул водителя снегохода:

– Ибрагим, журналистка покажет дорогу.

Водитель запустил мотор, включил осветительную фару. Ксения перебросила ремень кофра через плечо, села за спину водителя.

– Желаю удачи! – крикнул Салипод, выглянув из дверей вертолёта.

Пока выезжали на реку, снегоход дёргался, переваливался на болотистых кочках с боку на бок. Чтобы не упасть, Ксения обхватила водителя руками. Тот, видимо, воспринял это как жест благорасположения к нему. За получасовое движение по Олдокиту до скалы Корабельный нос, откуда начиналась дорога к охотничьему домику, он несколько раз похлопывал Ксению по бедрам и плечам. Но мысли и чувства её занимал Алесь. «Господь, если ты существуешь! Хозяин тайги! Всё таёжные духи! Помогите ему!» – шептала она, глотая встречный холодный воздух и оглядывая мелькающие по берегам Олдокита заросли кустов и деревьев.

Скальный выступ, похожий на нос большого каменного судна, выдавался почти до самой середины реки и даже в потёмках его невозможно было проехать мимо. Оставив возле него снегоход, охранники дальше пошли пешком.

Ксения шагала впереди, рядом с командиром группы, молчаливым и угрюмым. Начинало светать. Небо ещё казалось тёмным, но уже хорошо различалась заснеженная земля под ногами, отдельные деревья. Метрах в ста от домика охранники остановились. Командир посмотрел в бинокль и, довольный, покрутил в воздухе рукой. Даже невооружённым глазом было видно, как из трубы вился чёрный дымок. Значит, Алесь был в домике!

– Ибрагим – охранять. Мы – захват. Ты, – командир ткнул стволом автомата в сторону Ксении, – снимать нас.

Голое пространство вокруг домика хорошо просматривалось. В объектив кинокамеры Ксения видела, как охранники подползли к его стенам, подкрались к дверям и ворвались внутрь.

Минуты через три у входа снова показался командир группы, призывно помахал рукой.

– Гытово, – сказал Ибрагим, осклабив лицо, заросшее чёрной щетиной. – Схватыли. Идом! – и толкнул Ксению в спину. – Тэбя шупать станэм. Празднык.

У Ксении упало сердце и ослабели ноги. Похабные намёки Ибрагима скользнули мимо её внимания. В голове билось: «Схватили! Схватили! Схватили!» Сознание никак не хотело мириться с этим. «Нет! Не мог Алесь оплошать! Слишком просто. Здесь что-то не так».

Мощный громовой удар сотряс землю. С деревьев посыпался снег. Над грудой искорёженных брёвен – всего, что осталось от домика, – разгорался огонь.

Ибрагим вначале упал в снег вниз лицом. Потом вскочил, бросился вперёд, снимая с груди автомат. Обернул в диком оскале лицо:

– Иды… Давай… Давай ко мнэ.

Но Ксения побежала в обратную сторону.

– Сэтой! – кричал Ибрагим. – Ксения слышала за спиной тяжёлый топот его ног.

– Сэтой! Сытрыляю!

Раздался резкий вскрик. Шлёп падающего тела. Ксения оглянулась.

Ибрагим лежал на спине. На груди у него сидел Андакан. К поверженному врагу с пистолетом в руке подбегал Алесь.

– Убэри звэрь… Нэ убивай… Я нэ дэлал пэлохо, – хрипел Ибрагим, закрывая голову руками.

Подошла Ксения. Припала мокрым от слёз лицом к груди Алеся.

– Всё хорошо, – обнял её Алесь, – всё по плану.

– Их больше нет? – Ксения кивнула в сторону горящих остатков былого охотничьего скрывища.

– Жалко, – то ли о бывших коллегах, то ли о домике сказал Алесь.

Он связал Ибрагиму руки за спиной тонким кожаным ремешком. Тот, поняв, что расправы не будет, повеселел.

– Спасыбо, началнык… Я не дэлал пэлохо. Я её кыраулил!

– Нэ дэлал пэлохо, – передразнила его Ксения. – Сволочь! Намекал мне… насиловать намеревались.

– Нэт! Нэт! – испугался Ибрагим. – Шутыл я! Шутыл!

– Поизгаляться над женщиной – это для них праздник души и тела. По Афгану знаю.

– Он и говорил – празднык. Сволочь!

– Натешились бы и прикончили. Да и хорошо, если пулей сразу, а никаким другим способом. Смерть для таких головорезов – тоже праздник. Давай к реке! – приказал Алесь Ибрагиму. Тот пошёл, согнувшись, настороженно поглядывая на бегающего вокруг Андакана и словно ожидая выстрела в спину.

– Господи, как же я за тебя боялась! – Ксения взяла Алеся под руку и прижалась головой к его плечу.

– А я за тебя!

– Думала: застанут врасплох.

– Я знаю Салипода: он клюнул на наживку и боялся потерять время. Его всегда подводило нетерпение. Правда, я ожидал вас через день-два, но приготовился к встрече сразу же после твоего отлёта в Лесогорск. И не напрасно, как видишь!

– Как же тебе удалось, так незаметно?

– Всё просто: неподалёку от Каменного носа поставил палатку и заночевал в ней. Мимо меня вы бы никак не прошли. Андакан дежурил.

– А взрыв?

– Тоже проще пареной репы: дистанционное управление.

– А дым из трубы?

– Специальная толовая шашка: горит долго, дымит страшно!

Ксения слушала, улыбаясь. У неё снова, как и в первую встречу, было покойно и радостно на душе.

– А если бы сорвалось?

– Я предусматривал и другие способы. В сущности, охранники не входили в план ликвидации, мне нужен был Салипод. Но я не знал, сколько головорезов он привезёт с собой.

– С ним остались Заурбеков и два лётчика.

– Понял!

Они подошли к снегоходу. Алесь показал свои следы и вполголоса, чтобы не слышал Ибрагим, рассказал, как найти его ночную стоянку. Да и Андакан, который остаётся с нею, покажет, куда идти. Это недалеко. В палатке тепло, есть еда. Алесь передал Ксении автомат Ибрагима, пистолет оставил себе.

– Я скоро вернусь! Не беспокойся!

– Будь осторожен, – в глазах Ксении заблестела влага. – Умоляю тебя!

Уже полностью рассвело. День обещал быть солнечным, ясным.

Алесь развязал Ибрагиму руки.

– Не будешь фордыбачить, останешься в живых!

– Клынусь, начальнык!

– Тогда поехали, – Алесь отцепил сани от снегохода.

Уже на подъезде к вертолёту наднесло запахом жареного мяса: Салипод с Заурбековым сидели на складных стульчиках за маленьким столиком у костра, на котором лётчики готовили шашлыки. На столике стояли початая бутылка водки, две рюмки, банка солёных огурцов и тарелка с ломтями хлеба.

– Глуши мотор. Иди к ним. И без фокусов, – предостерёг Алесь Ибрагима, ткнув дулом пистолета в бок.

Алесь был в белом маскхалате, и Салипод с Заурбековым в первую минуту не узнали его.

– Где люди? – спросил Заурбеков Ибрагима. Он держал шампур на отлёте, жирные капли падали в снег.

– Всэ погыблы, – потупился Ибрагим.

– Как? Почему? – Заурбеков вскочил со стульчика. – Что случилось?

– А вот он… он всо, – Ибрагим показал на Алеся.