Перстень прелюбодеев Честертон Гилберт

– Как я уже говорил, – закончил мистер Понд одно из своих интересных, хотя и несколько растянутых повествований, – друг наш Гэхеген – очень правдивый человек. А если придумает что-нибудь, то без всякой для себя пользы. Но как раз эта правдивость…

Капитан Гэхеген махнул затянутой в перчатку рукой, как бы заранее соглашаясь со всем, что о нем скажут. Сегодня он был настроен веселее, чем обычно; яркий цветок празднично пламенел в его петлице. Но сэр Хьюберт Уоттон, третий в этой небольшой компании, внезапно насторожился. В отличие от Гэхегена, который несмотря на свой сияющий вид казался довольно рассеянным, он слушал мистера Понда очень внимательно и серьезно; а такие неожиданные, нелепые заявления всегда раздражали сэра Хьюберта.

– Повторите, пожалуйста, – сказал он не без сарказма.

– Это ведь так очевидно, – настаивал мистер Понд. – Настоящие лгуны никогда не лгут без всякой для себя пользы. Они лгут умно и с определенной целью. Ну зачем, спрашивается, Гэхегену было говорить, что он видел однажды шесть морских змиев, один другого длиннее, и что они поочередно проглатывали друг друга, а последний уже открыл пасть, чтобы проглотить корабль, но оказалось, что он просто зевнул после слишком сытного обеда и тут же погрузился в сон. Не буду останавливать ваше внимание на том, сколько строгой, математической симметрии в этой картине: каждый змий зевает внутри другого змия, и каждый змий засыпает внутри другого змия – кроме самого маленького, голодного, которому пришлось вылезти и отправиться на поиски обеда. Повторяю, вряд ли, рассказывая это, Гэхеген преследовал какую-нибудь цель. Вряд ли также эту историю можно назвать умной. Трудно предположить, чтобы она способствовала светским успехам рассказчика или прославила его как выдающегося исследователя. Ученый мир (право, не знаю почему) относится с недоверием к рассказам даже об одном морском змие; что уж говорить об этой версии!

Или еще: помните, Гэхеген говорил нам, как он был миссионером Свободной церкви и проповедовал сначала в молельнях нонконформистов, затем в мусульманских мечетях и, наконец, в монастырях Тибета. Особенно теплый прием оказали ему члены некоей мистической секты, пребывавшие в крайней степени религиозного экстаза. Ему воздали божеские почести; но вскоре выяснилось, что люди эти были ярыми приверженцами человеческих жертвоприношений и рассматривали его как свою будущую жертву. Эта история также не могла принести Гэхегену никакой пользы. Вряд ли человек, отличавшийся в прошлом такой веротерпимостью, преуспеет в нынешней своей профессии. Я подозреваю, что рассказ этот надо понимать как притчу или аллегорию. Но, так или иначе, он не мог принести рассказчику пользы. С первого взгляда ясно, что это выдумка. А когда перед нами явная выдумка – очевидно, что это не ложь.

– Представьте себе, – перебил его Гэхеген, – что я собираюсь рассказать вам вполне достоверную историю.

– А я отнесусь к ней очень и очень подозрительно, – угрюмо заметил Уоттон.

– Вам покажется, – сказал Гэхеген, – что я выдумываю? Почему?

– Потому, что она наверняка будет похожа на выдумку, – отвечал Уоттон.

– А не кажется ли вам, – задумчиво спросил Гэхеген, – что жизнь и вправду нередко похожа на вымысел?