День триффидов. Куколки (сборник) Уиндем Джон
— После всего, что мы сегодня слышали, — сказала Анна, я полагаю, что должна поддержать кандидатуру доктора Джеррарда.
В наступившей тишине Райт чуть заметно покрутил головой, словно не веря своим ушам. Джеррард сидел совершенно ошеломленный. Наконец химик обрел дар речи и поднялся на ноги.
— Не могу поверить… Не понимаю…
Анна не выдержала его изумленного взгляда и отвернулась. Все самообладание Райта исчезло бесследно, он едва не плакал.
— Но почему? Почему?.. — повторял он.
— Потому что мои представления о дальнейшей судьбе агентства в корне отличаются от ваших, — произнесла она.
— Но как это может быть? Я просто не понимаю! — выкрикивал Райт.
— Мой покойный муж правил агентством как самодержец. Его это устраивало. Он был… он был Арнольд Креймер. Он основал агентство. Но в результате мы понесли серьезный урон, и, по-моему, доктор Джеррард очень хорошо обрисовал стоящую перед нами проблему. Мы попросту не делаем того, что намеревались делать. И наши идеалы…
— Идеалы?
— Да, идеалы. Некогда они у нас были.
— Я не могу согласиться с вами. Тем более я не могу работать с этим… — Райт ткнул трясущимся пальцем в сторону Джеррарда, — с этим человеком. Предупреждаю вас, миссис Креймер, вы вынуждаете меня подать в отставку, и да будет вам известно — патенты на аминостирен и дегрон уйдут вместе со мной!..
Теперь Анна взглянула ему прямо в глаза.
— Ну и что? — спокойно спросила она.
Райт запнулся.
— Вы готовы к тому, что я заберу их?
— Я хочу, чтобы вы их забрали. Они повинны в смерти моего мужа, они едва не убили доктора Джеррарда и меня, они не принесли нам ничего, кроме позора. Я хотела бы расторгнуть все старые обязательства и начать все сначала.
— Хорошо сказано!
Бьюкен в свою очередь уставился на Райта с вызовом.
— Но на эти патенты приходится львиная доля всех финансовых поступлений, — ввернул Скэнлон, озабоченно подавшись вперед.
— Не совсем так, — отозвался Бьюкен. — И к тому же, Райт, дегрон запатентован на имя агентства, а отнюдь не на ваше…
Райт резко оттолкнул кресло.
— Интересно узнать, что скажет обо всем этом сэр Гарви?
Финансист пожал плечами.
— У миссис Креймер — контрольный пакет акций, значит, ей и решать. Моя основная забота в данном случае — чтобы мне гарантировали прежние проценты на капитал…
— В таком случае мне придется уйти. — Райт встал и бросил взгляд на Скэнлона. Однако тот увернулся от этого взгляда он смотрел исключительно на сэра Гарви. — Если в дальнейшем у вас возникнут ко мне вопросы, вам придется обратиться к моему адвокату.
Райт медленно повернулся, собрав все свое достоинство, выпрямив спину и высоко подняв голову, и вышел из конференц-зала. В эту секунду Джеррарду было почти жаль его. Невзирая на горделивую позу или, может, именно благодаря ей химик внезапно состарился прямо на глазах. Конченый человек.
— Доктор Джеррард, — произнесла Анна, — вас избрали на пост председателя правления. Принимаете ли вы этот пост?
Возникла пауза, и Джеррард вдруг ощутил себя в центре внимания.
— Ну что ж… Пожалуй, да…
Это прозвучало совсем не убедительно, даже для него самого, и он заметил, что по лицу Анны скользнула тень разочарования. Только тут до него, наконец, дошло, что он теперь новый босс, преемник Креймера. Что от него ждут указаний. Уход Райта явился для всех потрясением. Он обязан приободрить их, дать им определенную линию, которой они могли бы придерживаться. Анна поднялась с кресла.
— Теперь, когда у нас есть новый председатель, я чувствую себя здесь не совсем на месте. Пожалуйста, продолжайте совещание, доктор Джеррард.
Канадец кивнул и, постаравшись изобразить на лице уверенность, которой отнюдь не испытывал, сел во главе стола. Огляделся.
— Миссис Креймер, джентльмены, нам с вами выпало сегодня участвовать в драматических событиях. Я не вижу особого смысла продолжать совещание с места в карьер и предлагаю отложить нашу встречу до следующего месяца. — Он сверился с календариком на наручных часах. — Могу назначить точную дату, двадцатое. К этому времени я постараюсь разработать и предложить вашему вниманию план дальнейшей деятельности агентства. А теперь, если у вас нет других срочных вопросов, — он еще раз взглянул на часы, — я позволю себе закрыть заседание. На том и закончим.
Как только совещание закрылось, Скэнлон и сэр Гарви удалились, взволнованно переговариваясь. “С ними я еще хлебну горя”, — подумал Джеррард. Подошел Бьюкен, поздравил с избранием.
— Но всякую самостоятельную работу придется свернуть, это вы понимаете?
— Мне, признаться, жаль Райта.
Бьюкен посмотрел на него с насмешкой.
— А мне нет. Небольшое хирургическое вмешательство подчас бывает весьма полезно. — И добавил, глядя вслед Скэнлону, который в дверях почтительно пропустил сэра Гарви вперед: Я, в сущности, не уверен, что нож уже отсек все, что необходимо. Впрочем, — улыбнулся он, — вспомните евангелие от Матфея: “Довольно для каждого дня своей заботы”. Я намерен разрешить себе скромный торжественный ужин в “Принце Уэльском”. Не желаете присоединиться?
Джеррард украдкой взглянул на Анну — она стояла по другую сторону стола и беседовала с Максом и Макдональдом.
— Спасибо, нет.
Бьюкен перехватил его взгляд.
— А, понимаю. Ну что ж, желаю удачи. Сдается мне, что удача вам отнюдь не помешает…
Шотландец ретировался. К Джеррарду подошел Макс, а затем и Макдональд; оба поздравили его и заверили в своей поддержке. Бетти, собрав со стола бумаги, тоже подошла:
— Я могу быть свободна, сэр?
Не без некоторого внутреннего ликования он отметил, что тон у нее явно переменился.
— Разумеется. До понедельника.
Ушла и Бетти, и он наконец остался с Анной наедине. Он принял решение. Он столько выиграл за какие-то несколько часов! Хороший игрок обязательно воспользовался бы тем, что счастье улыбнулось ему.
— Анна!..
Она повернулась, оторвавшись от кредитных и завещательных документов, которые передал ей Макдональд.
— Да?..
Она все еще была по другую сторону стола. Он перегнулся через стол.
— Я очень вам благодарен. Больше, чем могу выразить…
Она холодно подняла на него глаза.
— Не за что. Я защищаю собственные интересы. Из вас двоих я выбрала того, кто лучше справится с работой. Только и всего.
— Я не уверен, что справлюсь с ней самостоятельно.
— Зато я уверена, что вам помогут. Приспособятся к новому положению вещей и помогут.
— Я вовсе не это имел в виду. — Он обошел стол и приблизился к ней. — Я прошу именно вашей помощи.
— Конечно, я сделаю все, что смогу.
И она опять отвернулась, став спиной к столу.
— Вы знаете, о чем я прошу. — Она замерла. Теперь он был с ней рядом. Она молчала. — Работы до черта. Слишком много для меня одного. Я не справлюсь без вас. Вы нужны мне как полноправный партнер.
— Партнер? А мне-то казалось, что я и так…
Он схватил ее за руки и повернул к себе лицом.
— Не водите меня за нос. Быть может, сегодня еще слишком рано. Но я хочу вас. Я просто не смогу работать, если вас не будет со мной.
Ответом было молчание. Она по-прежнему смотрела в сторону.
— Пожалуйста, выслушайте меня до конца. Я хочу работать здесь, очень хочу! Но вы для меня неизмеримо важнее. Если на это нет никаких шансов, тогда не поминайте лихом. Тогда я здесь не останусь.
Она по-прежнему не отвечала. Он медленно выпустил ее руки из своих и пошел прочь. Он уже открывал дверь, когда она окликнула:
— Люк!.. — Он обернулся. — Вы должны дать мне время…
Он присмотрелся к ней издали.
— Сколько вам только понадобится. А пока что, — он взглянул на часы, — ровно пять минут. Я повезу вас поужинать…
Она вплотную подошла к нему и подняла лицо. Поцелуй был долгим и нежным. Джеррарду стоило немалых усилий удержать свой голос от предательской дрожи:
— А теперь пойдем, хорошо?..
Когда они вышли из жарко натопленного вестибюля на зимнюю улицу, уже совсем стемнело. Небо было морозное, ясное, в ярких звездах. И оба они, не сговариваясь, посмотрели вверх, в эту словно ледком подернутую высь.
В небе был отчетливо виден Марс, бледно-красная точечка света. Ни Джеррард, ни Анна никогда и не слышали о равнине Конрада.
Равнина эта лежит в трехстах километрах к северу от марсианского экватора. Ее знали до сих пор по фотоснимкам, переданным с пролетевшего вблизи планеты космического аппарата, и именно ее, лишенную заметного рельефа, выбрали как идеальное место для мягкой посадки первого автомата-разведчика.
Двадцатичетырехчасовой марсианский день близился к концу. Маленький кровавый солнечный диск прятался за крутые холмы у кратера на горизонте, и фиолетовые тени бежали по песку и скалам будто исполинские пальцы.
Единственным звуком здесь было слабое посвистывание студеного ветерка, там и сям вздымающего кратковременные песчаные смерчи. Холмы венчали сероватые шапки инея, а в глубине расщелин у основания кратера виднелись лоскутки лишайников со странными очертаниями.
По темно-лиловой чаше неба плыли редкие тонкие облачка, и ничто более не нарушало мертвого покоя ландшафта. Ландшафта, который оставался неизменным год за годом, столетие за столетием.
Ничьи глаза не замечали игры красок, ничьи уши не прислушивались к ветерку, ничьи руки не посягали на дикость скал. Одни лишайники цеплялись за жизнь во влажных расщелинах.
И некому было различить слабый грохот, пришедший из глубин неба. Затем лучи заходящего солнца высветили крохотную искорку, летящую среди звезд.
Мало-помалу отдаленный грохот превратился в надсадный рев ракетного двигателя — на поверхность планеты, опираясь на хвост буйного пламени, спускался “Аргонавт-1”.
Он приближался — ввысь кипящей тучей взметнулся невесомый песок, над равниной закрутились обломки скал, поднятые со своих мест выхлопами ракеты. И вот неуклюжий паукообразный силуэт оперся на свои гидравлические ноги. Спружинив от удара, они неторопливо выпрямились. Двигатель смолк. Тучу пыли постепенно развеяло ветром.
Раскаленное сопло, потрескивая, быстро остыло в разреженной атмосфере.
Где-то в верхней части насекомоподобного корпуса взвыл сервомотор, раскрылся маленький люк, из него высунулась и, щелкнув, развернула свою паутину сложная радиоантенна.
Автоматически включились электронные цепи, оживляя лабиринт хитроумных приборов на борту. Созданное человеком существо приступило к работе. В основании корпуса приоткрылась дверца, оттуда вылезла членистая рука с лопаткой, зачерпнула мягкий марсианский песок и утащила свою добычу внутрь. Измерительные устройства установили температуру, скорость ветра, уровень радиации, содержание кислорода в воздухе.
Мощные передатчики, получив результаты измерений, превратили их в радиоимпульсы и метнули туда, где торжествовали победу, — на Землю, в командный центр на мысе Кеннеди.
В течение всей морозной марсианской ночи “Аргонавт-1” настойчиво добавлял все новые и новые радиоштрихи к картине древней планеты. И по мере того как он выполнял свою задачу, свитые в плотный клубок провода и схемы неизбежно разогревались.
Тепло постепенно добралось и до логической ячейки М-13.
Наутро, через два часа после восхода солнца, “Аргонавт-1” внезапно прекратил свое существование. В клетках его глянцевитого тела начала размягчаться пластмасса.
Хищные триффиды подстерегают нас за оградой
Два романа, объединенные в этом томе, отстоят друг от друга всего на два десятилетия — “День триффидов” одного из крупнейших фантастов Англии Джона Уиндема увидел свет в 1951 году, а “Мутант-59”, написанный врачом Китом Педлером и журналистом Джерри Дэвисом, — в 1972-м, но принадлежат они к разным эпохам не только в английской, но и в мировой фантастике.
“Триффиды” уходят корнями в старую, уэллсовскую почву, которая многое позаимствовала у человечной классики XIX столетия; от нее идет добротная проработка обстоятельств места и времени, “ненужные” пейзажи, неторопливый, отнюдь не телеграфный диалог и — самое главное — психологически достоверные характеристики персонажей. В книгах старых мастеров фантастическая посылка по большей части служила лишь предлогом, поводом, дающим автору возможность высказать свои воззрения на окружающий мир. Не ради демонстрации фантастических мод, в данном случае экзотических трехногих растений, писался этот роман. Тем более не о зеленом кометном фейерверке, ослепившем всех, кто имел глупость на него полюбоваться.
И метеоритный ливень и охотящиеся на людей триффиды понадобились автору для того, чтобы показать, как под ударами стихий рухнула, рассыпалась казавшаяся такой устойчивой нынешняя цивилизация, по крайней мере в ее английском, между нами говоря, не самом худшем варианте.
Хотя о появлении триффидов на Земле говорится довольно кратко, рассказчик, а вернее, автор, успевает сообщить о них немало существенного. Эти безжалостные убийцы свалились на головы людям вовсе не из каких-нибудь космических бездн, они скорее всего возникли “в результате серии биологических экспериментов и, по всей вероятности, совершенно случайно”. Заметим: точь-в-точь как и разрушительный штамм микроорганизмов, с которым мы столкнемся во втором романе. Это первый удар Дж. Уиндема по современной цивилизации, которая азартно копает ямы на своем собственном пути, не отдавая себе отчета в том, что творит. Но писатель идет дальше — триффиды создавались вовсе не ради вкусного масла, оно всего лишь побочный результат опытов по созданию еще одного образца биологического оружия. А затем, как это часто бывает не только в фантастических романах, — трагическая случайность, гибель самолета, облачко мельчайших семян вырывается на волю, и триффиды начинают незапланированное наступление на сушу…
В настоящей фантастике исходная гипотеза никогда не бывает самоцелью, она задумывается как модель, которая при самой отчаянной невероятности собирается из деталей реальной жизни. Так произошло и в романе Уиндема. Триффиды — это символ смертельной опасности, подстерегающей людей за ближайшим поворотом. В таком контексте “дни триффидов” начинают читаться как “дни гнева”, “судные дни”…
О том, что триффиды опасны, люди прекрасно знали и до катастрофы, умные ученые вроде Уолтерса забеспокоились с самого начала, но их не желали слушать. По сравнению с выгодой, которую приносила эта странная сельскохозяйственная культура, ее ядовитые жала представлялись чем-то малосущественным, люди были высокомерно уверены, что уж контроль-то над какими-то лопухами они всегда сумеют сохранить. И когда триффиды в буквальном смысле слова сорвались с цепи, люди расплатились дорогой ценой за собственную близорукость. Но разве не в том же направлении с упорством, достойным лучшего применения, движется подчас современное человечество? Ладно еще — если бы мы не знали, не подозревали об опасностях, которые могут проявиться в любой момент, а то ведь во многих случаях знаем, отлично знаем, но продолжаем гнаться за сиюминутной выгодой.
Дж. Уиндем четко следует заветам своего великого учителя Г.Д.Уэллса, который говорил так: “Всякий может выдумать людей наизнанку, или антигравитацию, или миры, напоминающие гантели. Эти выдумки могут быть интересны только тогда, когда их сопоставляют с повседневным опытом и изгоняют из рассказа все прочие чудеса… Когда писателю-фантасту удается магическое начало, у него остается одна забота; все остальное должно быть человечным и реальным”. “Все остальное” в романе Уиндема развивается не по фантастическим, а по реалистическим законам, по законам человеческой психологии и логики. Это только кажется, что писатель, особенно автор фантастических произведений, волен строить сюжет как Бог на душу положит.
В действительности же наперед заданные условия сами начинают тащить автора за руку. Порядочный человек, очутившийся в центре Лондона, заполненного обезумевшей ослепшей толпой, может вести себя только так, а не иначе. Можно заранее предсказать, как в тех же условиях поведет себя непорядочный человек. Слепой среди слепых. Впавшая в панику толпа. Официальные власти… Стоп!
А вот официальных властей в романе нет. Вовсе нет. Даже если предположить, что премьер-министры, просто министры, парламентарии, генералы, высшие полицейские чины поголовно ослепли, все равно они должны же были как-то попытаться овладеть ситуацией, мобилизовать зрячих, обратиться к населению с манифестом… Но ничего такого не происходит, люди брошены на произвол судьбы, а следовательно, в их среде начинают выявляться неформальные, как бы мы сейчас сказали, лидеры. Разумеется, самого разного толка — от таких, как профсоюзный деятель Коукер, искренне пытающийся помочь населению, до фашиствующих молодчиков типа Торренса, признающих единственный аргумент — пистолет или палку. Любопытно, что о правительстве никто в сущности и не вспоминает, иные, правда, надеются на американцев; к этим надеждам рассказчик (и опять же автор) относится с нескрываемой иронией.
Невозможно считать это случайным упущением. Попробуем найти ему объяснение. Рухнувший мир, о котором ностальгически, но не слишком часто вспоминает Билл Мэйсен, несмотря на внешнее благополучие, был порочен и греховен, он выращивал внутри себя семена собственной гибели. Пространство над Землей бороздили спутники, начиненные всевозможными смертями — ядерной, химической, бактериологической, радиоактивной… Да и триффиды, вспомним, тоже достались в подарок от него. Так что, может, и следует согласиться со словами одного из ораторов, заявившего, что уж лучше случившаяся катастрофа, нежели всеобщая атомная война. И тогда зеленые огни уже не выглядят непредсказуемой случайностью, а начинают восприниматься как некое предзнаменование, предупреждение о том, что общество необходимо переделать в корне.
Может быть, в этом умолчании сказалось и внутреннее неуважение автора к государственным институтам, присущее каждому утописту, даже англичанину, воспитанному сызмальства в почтении к законам. Кто из них, из утопистов, не мечтал построить общество, на руках которого не бряцали бы никакие административные цепи, и потому, как это думалось социальным проектировщикам, оно стало бы более счастливым. Как говорится, не было бы счастья, так несчастье помогло, англичане такой шанс в романе Уиндема получили.
Маленькие сельскохозяйственные коммуны, которые начали организовываться повсюду после распада многоклеточного общественного организма — ни дать ни взять воплощенная идиллия в духе Генри Торо — уединенная хижина и одинокий человек, который трудится на Земле исключительно для собственного пропитания. Ну, пусть не маленькая хижина, а большая ферма, и человек не один, а десять, двадцать, сто, разница непринципиальная. Как порой ни трудно им приходится, можно утверждать, что в общинах живут удовлетворенные люди, нашедшие здесь и личное счастье, и смысл существования. И не нужны вроде бы им никакие бюрократические или политические надстройки. Свобода. На первый взгляд кажется, что неприятности им грозят только извне. Неизвестно, правда, кто для них страшнее — триффиды или новоявленные радетели “закона и порядка”, возглавляемые тем же Торренсом, который замыслил создать некий Чрезвычайный комитет для Юго-Восточной Англии. Планы у него далеко идущие — не только загнать побольше подданных под ярмо, но соорудить из них же армию для “умиротворения и должного наставления племен, вернувшихся к первобытному беззаконию”. Страна лежит в развалинах, а эти негодяи вновь мечтают о мировом господстве. Поистине имперские замашки никогда не умирают, а история, как видно, напрасно старается, многажды доказывая их несостоятельность.
Но от Торренса и его штурмовиков можно убежать, от триффидов оборониться с помощью оград и огнеметов. А как быть с тем, что колонии живут исключительно на проценты с предшествующей цивилизации? Что они будут делать, когда сожгут последний литр бензина и когда проржавеет последняя лопата? Бурить скважины? Плавить руду? А в состоянии ли отдельная колония создать биохимическую лабораторию для поисков антитриффидного гербицида? Множество подобных вопросов задают себе участники действия, но вразумительного ответа мы не услышим. Хочешь — не хочешь, а перед подобным объединением людей обязательно возникнут такие скучные и такие нелюбимые романистами категории, как товар, торговля, поиски всеобщего эквивалента, необходимого для обмена наработанной продукции, другими словами, денег… Только в фантастических романах можно дать героям возможность жить припеваючи, не ведая о существовании законов политэкономии. Впрочем, нет, не только в романах, В жизни тоже были попытки отменить законы, так сказать, авторской волей. К несчастью, результаты этих экспериментов пришлось испытать на себе не вымышленным персонажам, а живым людям, миллионам живых людей. Последствия экономического романтизма были ужасны, в чем, если хотите, виновата и мировая фантастическая утопия, уж больно заманчивыми она рисовала солнечные города сплошь из стекла и алюминия. Она же, правда, предупреждала и об угрозе всеобщего одичания в бетонных джунглях, но на ее страницах несостоятельность и хрупкость цивилизации обнаруживались чаще всего под ударами внешних сил — это мог быть прилет агрессивных марсиан, чудовищное землетрясение, ядерная катастрофа, ослепляющий огонь… Авторы предпочитают общаться со стихиями — больше приключений, больше занимательности. А как только дело доходит до саморазвития, тут роман и заканчивается. Хотя дальше-то и должно начинаться что-то не менее интересное и, бесспорно, более важное.
В былые времена эту недоговоренность советские комментаторы западных фантастов склонны были объяснять зияющими пробелами в их мировоззрениях. По непонятным для нас причинам интеллигентные люди дружно отказывались овладевать научным подходом к окружающей действительности, не желали вникать в постулаты исторического материализма, который один только и способен дать художнику надежный телескоп для разглядывания будущего. Мы же воображали, что обладаем сверхзнанием и потому позволяли себе с интонацией превосходства исправлять в сопроводительных статьях просчеты и недоработки Брэдбери, Шекли, Азимова… И Уиндема тоже, в частности. Сейчас оснований для поучений у нас поубавилось, хотя это вовсе не означает, что западные фантасты, даже все в целом, сумели нарисовать приемлемую или хотя бы отчетливую картину будущего Может быть, они просто поступали честнее некоторых наших пророков, основывая пафос своих произведений не на непостижимом сегодня общественном устройстве, а на общечеловеческих добродетелях, прославляя мужество, верность, любовь, обличая низость, предательство, самодовольную тупость. И оказалось, что непреходящие, вечные ценности одинаково годятся как для изображения настоящего, так и будущего, одинаково доходят до сердца как зарубежного читателя, так и советского. Нам близки и симпатичны герои этих книг — энергичные честные парни и отважные, решительные, всегда красивые девушки.
В отличие от “Дня триффидов” роман К.Педлера и Дж. Дэвиса имеет иные точки художественного отсчета — он идет не столько от литературы прошлого, сколько от прозы XX века — с ее тяготением к документальности, хроникальности, откровенной публицистичности. Сюжет строится жестче, рациональнее, лирические отступления — побоку, перед нами, в сущности, журналистский репортаж с места событий. Тут не скажешь, что придуманная эпидемия пластмассовой чумы лишь повод, фон, а роман о чем-то другом, нет, это именно повествование о технологической катастрофе и ничего больше.
В целеустремленности, напористости — сильная сторона подобной литературы. При всем уважении к “старику” Уиндему мы, конечно, ни на секунду, даже в самом темном, самом предрасположенном к чудесам уголке нашей души не поверим в появление ходящих цветиков. Да автор к этому и не стремится.
А в чем, собственно, неправдоподобие “Мутанта-59”? Только в том, пожалуй, что рассказанные события на самом деле в Лондоне не случились. Еще не случились. Но вполне могли бы произойти. В самом деле, кто станет отрицать, что во множестве лабораторий на донышке чашки Петри ежедневно вскипает коричневая пена все новых, все более разнообразных штаммов? Разумеется, они выращиваются “для блага людей”. И саморазрушающиеся пластики уже, кажется, запущены в производство, что тоже подается как очередная победа науки. Но, может быть, это действительно победа, ведь голодные микробы пока еще не перебрасывались с них на другие пластмассы? Только разве нечто подобное уже не происходит на нашей планете? А медленно, но неостановимо разливающаяся волна СПИДа, неизвестно откуда взявшегося? Чем, собственно, история появления и распространения этой напасти отличается от самой угрюмой фантастической антиутопии? А такие уже совершенно бесспорно выкованные самим человечеством дамокловы мечи, как парниковый эффект или озоновая дыра над Антарктидой?
Темпы этих процессов не столь стремительны, как у тех, что описаны в романе, поэтому человечество еще позволяет себе благодушествовать. Однако то, что происходит, куда страшнее размягчения пластмасс. Представим на секунду, что фантазия К. Педлера и Дж. Дэвиса сбылась. Конечно, бедствия были бы намного грандиознее описанных в романе прежде всего потому, что они не ограничились бы центральным районом Лондона. Авторам попросту не хватило пороху развернуть катастрофу до всемирных масштабов. И все же человечество бы выжило, обходилось же оно тысячи лет без пластмасс. А вот без озонового слоя, защищающего биосферу от губительного ультрафиолетового излучения, попробуй выживи…
Однако легко видеть и слабости произведений, подобных “Мутанту-59”, художественные прежде всего. Через день-другой, а то и сразу после окончания чтения попытайтесь вспомнить действующих в романе лиц, их переживания, перенесенные страдания. В лучшем случае вы вспомните их функции или служебные обязанности. Бьюкен ничем не отличается от Джеррарда, Скэнлон от Райта и т. д. Разве что Креймер, в котором делячество выжгло остатки человечности, обладает какими-то зачатками характера.
В принципе, конечно, настоящая фантастика должна соединять два начала: глубокая мысль, броская фантастическая идея должны быть воплощены в совершенной художественной форме. Именно таковы ее вершины. Но не будем слишком строги к зарубежным авторам. Отечественная (хотя, конечно, не только отечественная) фантастика заваливает читателей множеством сочинений, в которых вообще нет ничего — ни мысли, ни фантазии, ни литературы. В лучшем случае идеи и сюжеты заимствованы из других книг, а воображения сочинителей хватает только на то, чтобы переименовать звезду, к которой устремляются космонавты, из Альфы Центавра в Тау Кита. На этом фоне роман, который не может не пробудить в каждом читателе острого чувства тревоги — что же такое мы, друзья, делаем, не пора ли остановиться и задуматься, — имеет право и на существование и на переиздание.
Хотелось бы, конечно, чтобы воздействие всех этих взволнованных предупреждений было более заметным.
Фантастическая литература пользуется огромной популярностью, любые тиражи расходятся мгновенно, и можно думать, что покупают ее не только для того, чтобы украсить полку красивыми обложками. Трудно представить себе, что читатели выуживают из этих книг лишь занимательные приключения и не слышат, каким истошным криком они уже давно предупреждают об опасности, грозящей всему живому на Земле и в первую очередь самим людям из-за их беспечности, недальновидности, расточительности. Книжки пишутся, книжки читаются (не одни фантастические, понятно), а их читатели продолжают разрабатывать безумные проекты вроде поворотов рек или звездных войн… Будем все же надеяться, что в крепнущем с каждым годом голосе общественного протеста фантастика, которая многими принимается исключительно за детское развлекательное чтение, займет не последнее место
Читать бесплатно другие книги:
