Такой чудесный день Левин Айра
– Я пыталась, – сказала Лилия.
– Верно, она пыталась, – улыбнулся Сколу Король. – Некоторое время назад просидела уж и не знаю сколько ночей, ломая свою очаровательную головку над этой абракадаброй. Хоть ты этим, пожалуйста, не занимайся. Я тебя умоляю.
– Почему? Вдруг мне повезет больше?
– Допустим. Ты расшифруешь язык, прочитаешь несколько книг и выяснишь, что нам лгут. Может быть, лгут во всем, и жизнь в 2000 году от Рождества Христова была сплошным оргазмом: люди выбирали правильные профессии, помогали ближнему и по уши погрязли в любви, здоровье и благополучии. И что с того? Ты по-прежнему в 162-м э. у., с браслетом, наставником и ежемесячной терапией. Только станешь еще несчастнее. И сделаешь несчастнее всех нас.
Скол насупился. Лилия, не глядя на него, упаковывала книги в коробку. Он снова посмотрел на Короля и попытался подобрать слова:
– Все равно смысл есть. Счастливость, несчастливость – разве в них суть? Знать правду – тоже своего рода счастье, и я думаю, что такое счастье, даже если оно печальное, принесет больше удовлетворения.
– Печальное счастье? – улыбнулся Король. – Это выше моего понимания.
Леопард погрузился в задумчивость.
Снежинка поманила Скола.
– Пойдем, хочу кое-что тебе показать.
Он встал на ноги и добавил:
– Скорее всего, мы бы выяснили, что факты просто преувеличены: голод был, но не такой массовый; агрессия была, только в меньших масштабах. А мелочи вроде обрезания крайней плоти или поклонения флагу, возможно, выдуманы.
– Коли так, затея вовсе бессмысленная, – отозвался Король. – Ты хоть представляешь, какой это титанический труд?!
Скол пожал плечами.
– Хорошо было бы знать, только и всего. – Он посмотрел на Лилию, которая убирала последние книги.
– Идем. – Снежинка взяла его за руку. – Братцы, оставьте нам табаку.
Они вышли в темноту экспозиционного зала. Снежинка включила фонарь.
– Что ты хочешь показать?
– А ты как думаешь? Кровать, конечно. Не книги же!
Они встречались дважды в неделю, по воскресеньям и еще средам или вудвергам. Курили, разговаривали, рассматривали экспонаты. Воробейка пела песни собственного сочинения, извлекая из струнного инструмента, который держала на коленях, мелодичные, веющие стариной звуки. В коротких и печальных песнях рассказывалось про детей, живущих и умирающих на космических кораблях; влюбленных, которых разлучает новое задание; вечном море. Иногда Король пародировал вечернее телевидение, передразнивая лектора по управлению климатом или хор из пятидесяти товарищей, поющий «Мой браслет». Скол и Снежинка использовали по назначению кровать семнадцатого века и диван девятнадцатого, а также деревенскую повозку раннего до-У и более поздний коврик из искусственного материала. Между встречами они иногда пробирались друг к другу по ночам. Табличка на ее двери гласила: Анна ПЮ24А9155. Цифра 24 – Скол не удержался и посчитал – означала, что ей тридцать восемь, старше, чем он думал.
День ото дня чувства обострялись, а ум становился более изобретательным и беспокойным. Терапия тормозила и отупляла только на неделю, и снова наступала бодрость – снова жизнь. Он принялся изучать язык, над которым корпела Лилия. Она показала ему книги и составленный ею список. Momento – момент, corda – аккорд… И так несколько страниц. Тем не менее в каждой строчке попадались слова, о смысле которых можно было только догадываться. Например, allora – это «затем» или «уже»? Что такое quale, sporse и rimanesse?[4] Всякий раз он просиживал над книгами около часа. Иногда она заглядывала ему через плечо, говорила «Точно!» или «Может, это день недели?», но в основном держалась рядом с Королем, набивая ему трубку и слушая, что он говорит. Король смотрел, как работает Скол, и, отражаясь в стеклянных дверцах доунификационных шкафов, поднимал брови и многозначительно улыбался.
В субботу вечером и в воскресенье Скол виделся с Мэри КК. Он вел себя по-прежнему, улыбался, гуляя по парку аттракционов, и механически, без затей, ее трахал. Работал, как обычно. Неторопливо следовал инструкциям. Необходимость изображать из себя нормального начинала злить, с каждой неделей все больше.
В июле умерла Тихоня. Воробейка сложила о ней песню, и, вернувшись к себе, Скол вдруг подумал (и как ему это раньше не пришло в голову!) про нее и Карла. Воробейка, большая и неуклюжая, расцветает, когда поет; ей лет двадцать пять, и она одинока. Карла, надо думать, «вылечили», после того как он ему «помог», и все-таки вдруг у него хватило сил или наследственности, чтобы противостоять химии хотя бы отчасти? Как и Скол, он генетик-систематик. Вполне возможно, что он тут, где-нибудь в этом же институте, идеальный кандидат на вступление в группу и идеальный партнер для Воробейки. В любом случае попробовать стоит. Каким удовольствием было бы на самом деле помочь Карлу! При сниженной дозировке он бы рисовал – что только бы он не рисовал! – так, как невозможно даже вообразить! Наутро, едва проснувшись, Скол отыскал в дорожной сумке последнюю записную книжку, коснулся телефона и прочитал вслух цифроимя Карла. Экран остался пустым, а механический голос извинился – вызываемый товарищ недоступен.
Спустя несколько дней в конце консультации, когда он уже собрался уходить, Боб РО поинтересовался:
– Кстати, забыл спросить: с чего вдруг ты звонил Карлу УЛ?
– Ах, это… Проверить, как он. Теперь, когда я здоров, мне хочется, чтобы у других тоже все было в порядке.
– Разумеется, он в порядке. Странный поступок – после стольких лет.
– Просто вспомнил.
От звонка до звонка Скол вел себя как обычно и дважды в неделю встречался с группой. Продолжал трудиться над языком, который назывался Italiano[5], хотя подозревал, что Король прав и смысла нет. Все же это было какое-то занятие – лучше, чем играть в настольные игры, – и время от времени оно дарило ему общество Лилии. Она наклонялась, одной рукой опираясь на покрытый кожей стол, за которым он работал, а другую положив на спинку стула. Он чувствовал ее запах – не плод воображения, настоящий цветочный аромат – и смотрел на смуглую щеку, шею и комбинезон, который натягивался под двумя подвижными округлостями. Это груди. Точно.
Глава 4
В конце апреля, выискивая новые книги на Italiano, Скол наткнулся на Vers l’avenir. Язык был другой, но слова напоминали verso и avvenire и, видимо, означали «В будущее». Он полистал книгу. На глаза попалось имя Уэй Ли Чунь, стоявшее вверху двадцати или тридцати страниц. В других разделах значились Марио Софик и А. Ф. Либман. Книга, очевидно, представляла собой сборник статей разных авторов, и две из них принадлежали Уэю. Он решил, что заголовок одной, Le pas prochain en avant, можно перевести как «Следующий шаг вперед» (если предположить, что pas – это passo, а avant – avanti) из Части I «Живой мудрости Уэя».
Когда до него стала доходить ценность находки, он застыл как вкопанный. Здесь, в этой коричневой книжице с разваливающимся переплетом, двенадцать или пятнадцать страниц на доунификационном языке, точный перевод которых лежит у него в тумбочке у кровати. Тысячи слов, глаголов с их головоломными формами. Вместо того чтобы гадать, как в случае с почти бесполезными отрывками на Italiano, он может овладеть основами второго языка за какие-нибудь часы!
Он ни словом не обмолвился о своем открытии; сунул книгу в карман, подошел к остальным и как ни в чем не бывало набил трубку. В конце концов, может, Le pas – как там его – avant, вовсе и не «Следующий шаг вперед». Нет, это он. Наверняка.
После сравнения первых же предложений стало ясно, что Скол не ошибся. Он просидел без сна всю ночь, внимательно водя одним пальцем по строчкам на старом языке, а другим – по переводу. Дважды пробежал четырнадцать страниц статьи и принялся составлять алфавитные списки.
На следующий день он слишком устал и лег спать, а на третью ночь, после похода к Снежинке, снова работал.
Начал ходить в музей самостоятельно, помимо встреч группы. Там можно было курить за работой, разыскивать другие книги на Francais[6] – так назывался этот новый язык с загадочной закорючкой под «с» – и бродить с фонарем по залам. На третьем этаже обнаружилась искусно залатанная в нескольких местах карта 1951 года, на которой Евр именовалась Европой, а в ней была France[7], где говорили на Francais, и города с необычными, манящими названиями: Paris, Nantes, Lyon, Marseille[8].
Скол хранил свою тайну. Хотелось сначала овладеть языком, а потом уже обезоружить Короля и порадовать Лилию. Во время встреч он больше не сидел над Italiano и на вопрос Лилии ответил, совершенно искренне, что бросил эту затею. Она отвернулась, разочарованная, и он с ликованием подумал о сюрпризе, который вскоре ей преподнесет.
Субботние ночи рядом с Мэри КК пропадали зря, и ночи собраний – тоже; хотя теперь, после смерти Тихони, Леопард порой их пропускал, и тогда Скол оставался в музее прибираться, а потом работал.
Через три недели он бегло читал на Francais, лишь время от времени спотыкаясь о непонятные слова. Удалось откопать еще несколько книг. Он прочитал одну, название которой перевел как «Банда фиолетового серпа», потом «Пигмеи экваториального леса» и «Отец Горио».
Выбрав ночь, когда Леопард снова не пришел, он наконец все рассказал. Король словно враз постарел и осунулся, будто услышал дурные вести, и смерил Скола взглядом, храня на лице непроницаемое выражение. А Лилия точно получила долгожданный подарок.
– Ты прочитал какую-нибудь книгу? – Ее широко раскрытые глаза сияли, а губы слегка приоткрылись.
Ни восторг Лилии, ни смущение Короля не доставили Сколу удовольствия, о котором он мечтал. Бремя новых знаний не позволяло радоваться.
– Я прочитал три. И половину четвертой.
– Потрясающе! – воскликнула Снежинка. – Почему ты раньше не сказал?
– Я думала, это невозможно, – добавила Воробейка.
– Поздравляю, Скол. – Король достал трубку. – Это серьезный успех, даже с учетом статьи. Ты поставил меня на место. – Он смотрел на трубку, прочищая чубук. – Выяснил что-нибудь стоящее?
– Да. Многое из того, что нам говорят, правда. Насилие, преступления, глупость и голод существовали на самом деле. Замки на каждой двери, почитание флага, границы между странами – все верно. Дети ждали смерти родителей, чтобы унаследовать деньги. Фантастически нерационально использовались людские и материальные ресурсы. – Он посмотрел на Лилию, долгожданный подарок которой таял на глазах, и ободряюще улыбнулся. – При всем этом товарищи сильнее чувствовали и были счастливее. Шли, куда вздумается, делали, что хотели, «зарабатывали», «владели» вещами, выбирали – все время выбирали – и оттого жили более полной жизнью, чем мы сейчас.
Король потянулся к табаку.
– То, чего ты более-менее и ожидал, так?
– Более-менее. Но есть еще кое-что.
– Да говори уже! – попросила Снежинка.
Глядя на Короля, Скол произнес:
– Тихоня не должна была умереть.
На него устремились все взгляды.
– О чем ты? – проговорил Король, пальцы которого перестали набивать трубку.
– А вы не знаете?
– Нет. Не понимаю.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Лилия.
– Так-таки не знаете? – повторил Скол.
– Нет. О чем ты? В доунификационных книгах пишется о Тихоне?
– Продолжительность жизни в шестьдесят два года – совсем не чудо химиотерапии, селекции и макси-кейков. Пигмеи в экваториальных лесах, чье существование было тяжелым даже по тогдашним меркам, доживали до пятидесяти пяти и шестидесяти. Товарищ по имени Горио, в начале девятнадцатого века, умер в семьдесят три, и это не было чем-то экстраординарным. Люди жили до восьмидесяти с лишним и даже девяноста!
– Невозможно, – возразил Король. – Тело столько не выдержит. Сердце, легкие…
– В книге, которую я сейчас читаю, 1991 год. У одного товарища там искусственное сердце. Он заплатил врачам, и они поставили его взамен настоящего.
– О, ради… Ты уверен, что понимаешь этот Frandaze?
– Francais. – Да, абсолютно. Шестьдесят два – не долгая жизнь, а относительно короткая.
– А мы умираем в шестьдесят два, – пролепетала Воробейка. – Почему? Если не должны?
– Мы не умираем… – промолвила Лилия и обратила взгляд на Короля.
– Вот именно, – подтвердил Скол. – Мы не умираем сами. Нас заставляет Уни. Он запрограммирован на рентабельность, рентабельность и еще раз рентабельность. Он просканировал все данные в блоках памяти – кстати, не тех игрушечных розовых кубиках, которые вы видели, если ходили на экскурсию, а безобразных стальных чудовищах – и вычислил, что шестьдесят два – оптимальный возраст для смерти. Не шестьдесят один и не шестьдесят три. Это дешевле, чем возиться с искусственными сердцами. И если шестьдесят два отнюдь не долголетие, которого мы по великой своей удаче достигли, – а это не так, я знаю, – то остается единственный логический вывод. Нам готовят профессиональную смену, и мы отчаливаем, на несколько месяцев раньше или позже, чтобы не вызывать подозрений чрезмерной точностью, – на случай если найдется кто-то достаточно больной и способный на сомнения.
– Вуд, Уэй, Иисус и Маркс, – пробормотала Снежинка.
– Да, особенно Вуд и Уэй.
– Король, что ты молчишь? – обратилась к нему Лилия.
– Я в шоке. Теперь я понимаю, Скол, почему ты думал, что я знаю. – Он обернулся к Снежинке и Воробейке. – Ему известно, что я химиотерапевт.
– А вы в самом деле не в курсе? – спросил Скол.
– Нет.
– В аппаратах для терапии есть яд? Да или нет? Это вы должны знать!
– Полегче на поворотах, брат, я все-таки тебя старше. Как такового яда нет, однако практически любой компонент в больших дозах может привести к летальному исходу.
– И вам неизвестно, какую дозировку получают товарищи в шестьдесят два?
– Дозировка определяется импульсами, которые идут непосредственно от Уни в кабинку, и отследить их нет никакой возможности. Конечно, я могу спросить Уни, из чего состояла или будет состоять конкретная терапия, однако, если то, что ты говоришь, правда, он мне солжет, так ведь?
Скол втянул воздух и выдохнул.
– Да.
– Когда товарищ умирает, симптомы похожи на старость? – спросила Лилия.
– Так меня учили. Хотя они вполне могут быть признаками чего-то совершенно иного. – Король посмотрел на Скола. – Ты нашел какие-нибудь книги по медицине на этом языке?
– Нет.
Король открыл большим пальцем крышку зажигалки.
– Да, это возможно. Вполне возможно… Мне и в голову не приходило… Товарищи умирают в шестьдесят два. Когда-то жили меньше, в будущем продолжительность жизни увеличится; у нас два глаза, два уха, один нос. Аксиомы. – Он чиркнул колесиком зажигалки и поднес ее к трубке.
– Все так. Я уверена, – промолвила Лилия. – Это логический итог идей Вуда и Уэя. Контролируй жизнь – и в конце концов дойдешь до того, чтобы контролировать смерть.
– Какой кошмар, – прошептала Воробейка. – Хорошо, что Леопард не слышит. Представляете, каково бы ему было? Не только из-за Тихони. Он ведь тоже, со дня на день… Нельзя ничего ему говорить, пусть думает, что все происходит естественно.
Снежинка вперила в Скола холодный взгляд.
– Зачем ты нам сказал?
– Чтобы мы ощутили печальное счастье. Или счастливую печаль, а, Скол? – ответил за него Король.
– Я думал, вы захотите знать.
– На кой ляд? – бросила Снежинка. – Что мы можем сделать? Пожаловаться наставникам?
– Я вам скажу. Надо набрать больше членов в группу.
– Да! – воскликнула Лилия.
– И где мы их возьмем? – осведомился Король. – Начнем хватать Карлов и Мэри прямо с улицы?!
– Хотите сказать, вы не можете на работе сделать распечатку местных товарищей с нетипичными склонностями?
– Без веской причины – нет, не могу. Один неверный шаг, брат, и меня самого будут обследовать, что, кстати, повлечет и твой повторный осмотр.
– Ненормалы есть, – сказала Воробейка. – Кто-то же пишет на стенах «долой Уни».
– Нужен какой-то знак, чтобы они смогли на нас выйти, – предложил Скол.
– И что потом, когда в группе будет двадцать или тридцать человек? – поинтересовался Король. – Запросим коллективную экскурсию и взорвем Уни?
– Я об этом думал.
– Скол! – воскликнула Снежинка.
Лилия смотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Во-первых, – с улыбкой произнес Король, – Уни – неприступная крепость. Во-вторых, большинство из нас там уже были, следовательно, получат отказ. Или отправимся в Евр на своих двоих? И что делать с миром, когда все выйдет из-под контроля? Когда остановятся фабрики, начнутся автомобильные катастрофы, не будет звонков к работе и отдыху? Радостно перекреститься и жить, как первобытные люди?
– Если найдем компьютерщиков и специалистов по микроволновым технологиям, – отозвался Скол, – товарищей, которые знают Уни, то, возможно, получится его перепрограммировать.
– Если найдем таких товарищей, – передразнил Король. – Если их уговорим. Если попадем в зону ЕВР-1. Ты сам себя слышишь? Это невозможно. Поэтому я и просил тебя не тратить зря время на книги. Мы бессильны. Это мир Уни. Можешь ты вбить это себе в башку? Его передали Уни пятьдесят лет назад, и он будет делать свою работу – ширить долбаную Семью в космосе мирном, драка ее возьми. А мы будем делать свою, включая смерть в шестьдесят два и обязательные телепередачи. Она здесь, брат, – вся свобода, на которую можно надеяться: табак, шутки и чуть больше секса. Давай не будем разбрасываться тем, что имеем!
– Если убедить других…
– Воробейка, пой! – приказал Король.
– Я не хочу.
– Пой, я сказал!
– Хорошо.
Скол свирепо посмотрел на Короля, встал и широким шагом вышел из комнаты. В темноте экспозиционного зала стукнулся обо что-то бедром, выругался, отошел подальше от хранилища и остановился, потирая лоб и покачиваясь на пятках. Перед ним поблескивали драгоценности королей и королев, этих черных – чернее, чем сама темнота – немых свидетелей.
– Король! Он на самом деле мнит себя Королем, дракин сын…
Издалека донесся голос Воробейки и треньканье струн ее доунификационного инструмента. А потом шаги, ближе и ближе.
– Скол?
Снежинка. Он не обернулся. Она тронула его за руку.
– Пойдем!
– Отстань! Оставь меня в покое на пару минут.
– Пошли. Ты ведешь себя, как ребенок.
Он обернулся.
– Иди слушай Воробейку, а? Или трубку свою покури.
Снежинка помолчала, потом сказала: «Хорошо», – и ушла.
Скол, тяжело дыша, снова повернулся к монархам. Потер саднящее бедро. Просто бесит, как Король пресекает любую его идею, всех заставляет плясать под свою…
Она возвращалась. Он хотел было послать ее в драку, но сдержался. Сжав зубы, втянул воздух и обернулся.
Навстречу шагал Король. В слабом свете из коридора поблескивала седина и комбинезон. Подошел и остановился. Они сверлили друг друга взглядом.
– Я не хотел быть так резок, – произнес Король.
– Удивляюсь, как ты не взял себе корону! И мантию. Всего один медальон!.. Для настоящего доунификационного короля маловато.
Тот секунду помолчал.
– Приношу свои извинения.
Скол глубоко вдохнул, задержал и выдохнул.
– Каждый новый товарищ в группе – это новые идеи, новая информация, возможности, о которых мы не думали.
– И новая опасность. Попробуй посмотреть с моей колокольни.
– Не могу. Я предпочитаю вернуться к полной терапии, чем довольствоваться только этим.
– «Только это» для товарища в моем возрасте – очень недурное достижение.
– Ты на двадцать или тридцать лет ближе к шестидесяти двум, чем я; это ты должен бы желать перемен.
– Если бы они были возможны, может, я бы и желал. Но химиотерапия плюс компьютеризация означает, что шансов нет.
– Не обязательно.
– Обязательно. И я не хочу, чтобы «только это» пошло прахом. Даже твой приход сюда в другие дни – уже дополнительный риск. Без обид, – он поднял руку, – я не прошу тебя перестать.
– Я и не перестану… Не беспокойся, я осторожен.
– Отлично. И мы продолжим аккуратно выискивать ненормалов. Безо всяких условных сигналов. – Король протянул руку.
После секундного колебания Скол ее пожал.
– А теперь вернемся. Девчонки расстроились.
Они пошли в сторону хранилища.
– Что ты тогда говорил про блоки памяти? Почему «стальные чудовища»?
– Потому что так и есть. Тысячи огромных замороженных блоков. Дед показал их мне, когда я был маленьким. Он помогал строить Уни.
– Дракин сын.
– Нет, он потом жалел. Иисус и Уэй, вот бы кого к нам в группу! Если б он только был жив!
На следующую ночь Скол читал в хранилище и курил. Неожиданно на пороге появилась Лилия с фонарем в руке.
– Привет, Скол.
Он встал ей навстречу.
– Ничего, что я тебя отвлекаю?
– Конечно. Хорошо, что пришла. Король с тобой?
– Нет.
– Проходи.
Она помедлила в дверях.
– Научи меня этому языку.
– Пожалуйста. Я как раз хотел спросить, нужны ли тебе списки. Заходи.
Скол отложил трубку и пошел к груде артефактов; поднял за ножки стул, которым они пользовались, и принес к столу. Лилия уже убрала фонарь в карман и склонилась над открытыми страницами книги. Он подвинул свой стул и поставил второй рядом.
Она посмотрела на обложку.
– Переводится как «Мотив для страсти». Сразу ясно, о чем. А в основном названия туманные.
Она перевернула книгу обратно.
– Похоже на Itаliаno.
– Так я на него и вышел. – Он все еще держал спинку принесенного стула.
– Я за день насиделась. А ты садись.
Он достал из-под стопки французских книг сложенные списки и расправил их на столе.
– Можешь пользоваться, сколько нужно. Я почти все знаю наизусть.
Показал ей группы глаголов по типу спряжения и объяснил принципы склонения прилагательных.
– Система непростая. Но как только схватишь суть, становится легко.
Он перевел ей страницу из «Мотива для страсти», где Виктор, торгующий акциями промышленных предприятий – тот самый товарищ с искусственным сердцем, – укоряет жену, Каролину, что она была неприветлива с влиятельным законодателем.
– Безумно интересно, – проговорила Лилия.
– Диву даюсь, сколько товарищей совершенно ничего не производили. Биржевые маклеры, политики, солдаты, полицейские, банкиры, сборщики налогов…
– Неправильно. Они позволяли другим жить так, как они жили. Они производили свободу или, по крайней мере, поддерживали ее.
– Да. Наверно, ты права.
– Права. – Она беспокойно отошла от стола.
– Товарищи до Унификации, – после секундного раздумья сказал Скол, – отказались от экономической рентабельности в пользу свободы. А мы сделали наоборот.
– Не мы сделали, а нам навязали. – Лилия повернулась к нему лицом. – Как ты думаешь, неизлечимые до сих пор существуют? Может быть, их потомки выжили и у них где-то есть свое сообщество? Или какой-нибудь остров, который Семья не использует?
– Точно! – Скол потер лоб. – Если товарищи выживали на островах до Унификации, почему не после?
– И я так думаю. – Она снова подошла ближе. – Сменилось пять поколений со времен последних неизлечимых…
– Которых мучили болезни и горести…
– Но которые размножались по своей воле!
– Не знаю, как насчет сообщества, а колония наверняка есть.
– Город. Они были самыми умными, самыми сильными.
– Вот так идея!
– Но ведь такое возможно? – Она наклонилась к нему, опираясь руками о стол и вопросительно глядя своими большими глазами. На смуглых щеках играл румянец.
– А что думает Король?
Лилия немного подалась назад, и он ответил за нее:
– Сам знаю.
Она вдруг разозлилась, в глазах вспыхнула ярость.
– Ты вел себя с ним вчера ужасно!
– Ужасно? Я? С ним?
– Да! – Она резко отвернулась. – Ты допрашивал его, как будто… Как вообще ты мог допустить мысль, что он знал и скрывал?
– Я и сейчас так считаю.
Лилия обратила на него сердитое лицо.
– Он не знал! У него от меня нет секретов!
– Ты что, его наставница?
– Да! Именно наставница, к твоему сведению.
– Врешь.
– Не вру.
– Иисус и Уэй! Правда? Ты его наставница? Никогда бы не подумал. Сколько тебе?
– Двадцать четыре.
Читать бесплатно другие книги:
