Сновидения Ехо (сборник) Фрай Макс

– Хорошего же ты обо мне мнения!

– Очень хорошего, – серьезно подтвердил Дримарондо. – Если время от времени пугать прохожих, прикинувшись чудовищем, это существенно снизит риск квартирных краж. Да и шуметь у тебя под окнами, возможно, станут несколько меньше.

Нельзя не признать, что в его рассуждениях был здравый смысл.

– Но потом я услышал, что чудовище вдвое выше человеческого роста. И вроде бы с птичьей головой.

– С индюшачьей, – подтвердил я.

– Я, конечно, знаю, что ты умеешь колдовать. Но все-таки птичья голова – это, на мой взгляд, как-то чересчур. К тому же вчера ты не пришел к нам в гости. И я подумал: вполне возможно, чудовище действительно есть. А вдруг оно удерживает тебя в плену? Я бы сразу побежал сюда, но ты знаешь, я довольно плохой боец. Поэтому позвал на подмогу Друппи. И вот мы здесь.

– Спасибо вам, – сказал я. – Еще никто никогда не пытался спасти меня от чудовищ. Здорово знать, что в случае чего у меня есть надежная защита! Но чудовище, которое поселилось в доме, обижать не надо. Базилио очень славный. И вежливый. И умный: головоломки решает лучше, чем я сам.

– Логическое мышление никогда не было твоей сильной стороной. Но у тебя много других достоинств, – утешил меня Дримарондо.

А Друппи в знак солидарности лизнул меня в нос.

– Не могли бы вы… Ой!

Я обернулся. На пороге стоял Базилио и таращился на собак. Наверное, с его точки зрения, они сами были чудовищами – как все достаточно крупные существа, которых видишь впервые в жизни.

Друппи озадаченно присел на задние лапы и зарычал. Кажется, просто от удивления. Дримарондо сказал:

– Похоже, я переоценил свою потенциальную способность сражаться с чудовищами. Извини, Макс, но я испытываю непреодолимое желание спрятаться под столом.

– Ни в чем себе не отказывай, – великодушно согласился я.

– Я тоже испытываю непреодолимое желание спрятаться под столом, – наконец вымолвил Базилио. – Но я там не помещусь. Можно я просто пойду отсюда?

– Конечно, можно, – сказал я. – Но не нужно, потому что это дру…

Заканчивать фразу было бесполезно: Базилио уже умчался. Я вздохнул – придется теперь искать беднягу по всему дому и утешать. Друппи был твердо намерен сопровождать меня в столь опасном мероприятии, но я убедил его, что Дримарондо гораздо больше нуждается в защите. Потому что будучи интеллектуалом с развитым воображением, он куда больше подвержен страхам, чем примитивные простодушные существа вроде нас.

К тому же из кухни наконец принесли еду для собак. К счастью, с мясом ничего особенно ужасного не сделали, только зачем-то посыпали сахаром и сушеными цветами, но я его быстро отмыл. Не о чем говорить.

Оставив собак наедине с завтраком, я отправился на поиски Базилио. Сунулся в пару ближайших спален, а потом сообразил, что сам на его месте наверняка спрятался бы в башне – на максимальном расстоянии от кошмарных гостей. И вылететь в окно, если что, всегда можно – тем же путем, что вошел.

Видимо, все чудовища рассуждают примерно одинаково. Во всяком случае, Базилио действительно сидел в башне. Хорошо хоть на замок не заперся; впрочем, без рук это довольно сложно. Клюв все-таки несовершенный инструмент.

Армстронг и Элла сидели рядом со своим любимчиком и утешительно мурлыкали. Но их усилия оставались тщетными – ни счастливым, ни умиротворенным Базилио, увы, пока не выглядел.

– Ну и чего ты испугался? – спросил я. – Это просто собаки. Такие же мои друзья, как и люди, которые сюда приходят. И договориться с ними ничуть не сложнее, чем с людьми.

– Запах, – коротко объяснил Базилио.

Грешные Магистры, еще один нюхач на мою голову!

– Тебе неприятен запах собак? – уточнил я.

– Не в этом дело. Просто по запаху можно определить, кто что чувствует. И твой большой белый друг был очень на меня сердит. А тот, что поменьше, больше испуган, чем сердит. Но страх – это тоже очень опасно. По-моему, они собирались затеять драку. Наверное, не хотят, чтобы я тут жил?

– Они просто еще не разобрались, – объяснил я. – Наслушались глупостей, решили, что ты взял меня в плен…

– А что, обо мне и такое рассказывают? – ужаснулся Базилио. – Плохи мои дела!

– Ай, ладно! Обо всех нас время от времени рассказывают всякую ерунду, – утешил его я.

Но Базилио совсем упал духом.

– Зря я родился чудовищем, – прошептал он.

И я не нашел, что на это возразить. Потому что, положа руку на сердце, совсем не хотел бы оказаться на его месте.

– Зато тебя кошки полюбили как родного, – наконец сказал я. – Ни на шаг не отходят. А этого еще никому не удавалось добиться.

– Я очень ценю их доброе отношение, – вздохнул Базилио. – Даже не знаю, чем я его заслужил. Этим господам уж точно все равно, как я выгляжу. Но остальным-то не все равно! Если хочешь дружить со всеми, лучше быть похожим на человека, чем на какое-то удивительное волшебное существо, это я уже понял.

Поди возрази.

– Пойдем вниз, – предложил я. – Собаки правда совсем не страшные. Если бы ты так быстро не убежал, сам бы в этом убедился. Но ничего не потеряно. Вы еще вполне можете подружиться.

Но Базилио упрямо помотал головой. Дипломатическая миссия моя, таким образом, зашла в тупик.

– Ладно, – сказал я. – Тогда посижу тут с тобой, если не возражаешь.

– Спасибо, – сказал Базилио. И помолчав, вдруг добавил: – Хотел бы я родиться человеком! Как же вам хорошо! Если ты человек, никто тебя не боится. И не рычит. И не хочет, чтобы тебя не стало. Никаких проблем!

– Тут ты крепко ошибаешься, – сказал Шурф. – Быть человеком – вовсе не такое большое удовольствие, как может показаться. И проблем хватает. Многие люди друг друга боятся, причем порой не без повода. А уж рычат на нас так часто, что мы даже внимания не обращаем на подобные пустяки.

Он, оказывается, уже какое-то время стоял на пороге. А я и не заметил.

– Значит, уже полдень, – констатировал я.

– Даже немного больше. Я потратил некоторое время, объясняя Дримарондо и Друппи, что у тебя, конечно, не в меру доброе сердце, но это не вина, а скорее беда. И наказывать тебя за гостеприимство, переворачивая все кресла в гостиной, не следует.

– А они уже перевернули все кресла?!

– К моменту моего появления только одно. Но лиха беда начало. Ты что, пригласил собак поселиться в Мохнатом Доме? На мой взгляд, это не самое разумное решение в твоей жизни. Хотя тебе, безусловно, виднее.

– Это не мое решение. Просто до Дримарондо дошли слухи о Базилио. И ребята пришли меня защищать. Защитили, как видишь. Базилио теперь наотрез отказывается спускаться в гостиную. И его можно понять.

– А почему вы нас не представили? – вдруг спросил Базилио. – У людей же положено знакомиться. Или не всегда? Или… – его голос дрогнул, – с такими как я… с чудовищами знакомиться не обязательно?

– Извини, пожалуйста, – сказал Шурф. – Знакомиться, безусловно, положено. И с людьми, и с чудовищами, со всеми без исключения. Просто я довольно бесцеремонный человек и порой забываю об элементарной вежливости. Но злого умысла в моем поведении нет, одна только безалаберность. Меня зовут Шурф Лонли-Локли. Вижу тебя как наяву.

По всей форме прикрыл глаза ладонью, а потом отвесил Базилио такой глубокий поклон, каких на моей памяти от него никому не доставалось. Чудовище тут же повеселело, а я начал понимать, почему моего невыносимого друга так внезапно полюбили горожане.

– Идем в гостиную, сэр Базилио, – сказал Шурф. – Я невольно услышал небольшую часть вашего разговора и считаю, что сэр Макс совершенно прав: вам с собаками следует установить добрые отношения. Ты теперь живешь в этом доме и в твоих интересах ладить со всеми, кто здесь хотя бы иногда появляется. И собаки заинтересованы ровно в том же не меньше чем ты. Чем скорее мы покончим с этим делом, тем лучше для всех. Пошли и ничего не бойся. Я на твоей стороне. И гарантирую твою безопасность.

Базилио кивнул и торопливо зашлепал за ним вниз по ступенькам. Кошки затопали следом. Я замыкал шествие, чувствуя себя чрезвычайно важной персоной. Кто еще может похвастаться, что его домашних питомцев мирит сам Великий Магистр Ордена Семилистника, Благостного и Единственного.

И ведь помирил.

Несколько минут спустя собаки и чудовище обсуждали, какие помещения в доме им следует совместно исследовать в первую очередь, а что можно отложить на потом. Кошки помалкивали, но всем своим видом выражали сдержанное презрение к любым действиям, которые будут предприняты без их участие. В ходе беседы Дримарондо то и дело безудержно похвалялся своими успехами в Королевском Университете, который поминал к месту и не к месту, а Друппи с удовольствием демонстрировал новому приятелю, как ловко он перепрыгивает через обеденный стол – в тех редких случаях, когда ему каким-то чудом удается не приземлиться в самом центре многострадальной столешницы. Но терпение и труд, безусловно, принесут свои плоды, в это мой пес верит свято.

– А теперь можешь гостеприимно предложить мне пустую кружку, – сказал Шурф после того, как вся компания удалилась осматривать подвал, где, по утверждению Дримарондо, можно было унюхать запахи из соседних домов и развлечься, отгадывая, кто в них живет и что готовят на обед.

– И себе возьми, – добавил он. – Потому что камру я принес с собой. Орденский повар изрядно меня избаловал, наш общий друг Франк тоже внес свою лепту в воспитание моего вкуса, поэтому пить что попало, как в прежние времена, я теперь не стану.

И вытряхнул из пригоршни специальный дорожный кувшин, плотно закрытый крышкой. Надо же, какой предусмотрительный.

– Однако лихо ты всех утешил и примирил, – сказал я. – Тебе бы дипломатическими переговорами ворочать.

– Ну так я ими и «ворочаю», – флегматично отозвался Шурф. – В свободное от возни с твоими собаками и чудовищами время.

– Ох, действительно. Прости. Никак не привыкну к твоей новой работе. И кстати о работе, как прошла экспертиза? В смысле, как тебе понравился Базилио?

– Очень понравился. Если бы ты не был моим другом, с которым я намерен еще неоднократно выпить камры в спокойной обстановке, я бы дал разрешение на его содержание прямо сейчас. И на самостоятельные прогулки тоже – после соответствующей подготовки.

– Какая тут может быть «соответствующая подготовка»? – изумился я. – И кого, собственно, следует готовить? Научить Базилио не бить витрины и не бросаться под амобилеры? Это будет совсем несложно. Гораздо труднее убедить возниц не терять сознание при виде такого прекрасного пешехода.

– Не преувеличивай. Его облик действительно довольно причудлив, но не настолько, чтобы терять сознание. Ты же не потерял – я имею в виду, когда впервые его увидел.

– Ну так то я.

– Ты действительно один из самых храбрых людей, каких я встречал в своей жизни, – серьезно сказал мой друг. – Но при этом твоя способность делать из мухи слона многократно превосходит скромные достижения среднего горожанина. Так что в сумме получается примерно одна и та же реакция. Ты выстоял, значит выдержат и остальные. Уверен, что после нескольких газетных публикаций о добром нраве и светлом уме удивительного чудовища, обитающего в Мохнатом Доме, сопровождаемых более-менее достоверными портретами Базилио, прохожие будут глазеть на него не со страхом, а просто с любопытством. Именно это я имею в виду, когда говорю о соответствующей подготовке. Ну и самому Базилио не помешало бы побольше узнать о людях и городской жизни – чтобы пореже попадать в неприятные ситуации, не обижаться на каждый неприветливый взгляд и не делать трагедию из пустого собачьего лая.

– Я бы на его месте, наверное, не справился, – признался я. – Очень трудно жить среди людей, для которых ты в самом лучшем случае – занятное зрелище. И уж точно не равный им, сколько головоломок ни реши. Окажись он, к примеру, демоном из другого мира, можно было бы просто помочь ему вернуться домой. А у одушевленных иллюзий, как я понимаю, и дома-то никакого нет. Иногда я думаю, что было бы милосердней дать ему исчезнуть. Но что сделано, то сделано.

– Выброси из головы эту чушь. Могущественному человеку вроде тебя нельзя иметь столь дикие представления о милосердии. Запомни раз и навсегда: всякое существо рождается для того, чтобы познавать мир. А не для того, чтобы всем в этом мире понравиться. С этой точки зрения Базилио находится в очень неплохом положении. Умственных способностей он не лишен, органы чувств, как я понимаю, у него работают даже лучше, чем у человека. Более того, у него с первого дня жизни есть кров, пища, интересные занятия и дружеская поддержка. Да он просто редкостный счастливчик!

Я не ожидал такого напора и совершенно растерялся.

– Кроме всего, – добавил Шурф, – Базилио, похоже, унаследовал легкий характер своего невольного создателя. Трикки Лай – отличный образец для подражания. Он умен, но при этом достаточно наивен, чтобы быть счастливым, невзирая на обстоятельства, тщательный анализ которых поверг бы в глубокую скорбь людей вроде нас с тобой. Видел бы ты его в те дни, когда он был призраком! Мне кажется, даже Джуффин поначалу не особенно верил, что бедняге удастся вернуть утраченную телесность. Зато сам Трикки не унывал. Еще и нас утешал, обещая, что все будет хорошо. Ежедневно обнаруживал какие-нибудь новые преимущества своего призрачного состояния и с таким энтузиазмом о них рассказывал, что впечатлительный сэр Мелифаро начал наводить справки, нельзя ли и ему стать призраком на некоторое время, сохранив возможность вернуться в тело, как только надоест. Едва его образумили… Так что Базилио не пропадет. Вот если бы его создателем был ты, это могло бы стать настоящей катастрофой!

Я невольно улыбнулся.

– Ну, по крайней мере, это ему точно не грозит. Уже родился, дело сделано.

– И я о чем. Говорю же, он редкостный счастливчик. А ты сразу – «исчезнуть»!

– Ты же понимаешь, – сказал я, – невозможно не примерять предстоящую ему жизнь на себя.

– Понимаю, – кивнул он. – И именно поэтому очень сержусь. А вовсе не потому, что подозреваю тебя в тайном намерении милосердно испепелить беднягу.

«Бедняга» как раз появился на пороге в сопровождении своих новых приятелей. Все выглядели чрезвычайно довольными жизнью в целом и друг другом в частности.

– Мы были на кухне, – доложил Дримарондо. – Люди, которые там хозяйничают, сперва вели себя очень странно и болтали ерунду.

– Что именно они вам наговорили?

– Будто слишком много есть вредно для здоровья. Впрочем, я вступил с ними в дискуссию, одержал победу и остатки мяса по праву достались нам. Но теперь я чрезвычайно обеспокоен обстановкой, сложившейся в доме за время нашего отсутствия. Сегодня эти люди отказывались кормить нас, завтра они начнут отнимать еду у тебя. Придется нам с Друппи немного здесь задержаться и присмотреть за хозяйством. Ты, сэр Макс, всегда был излишне мягкосердечен и не умел постоять за свои права, таким и остался. Тебе нужна защита.

Друппи коротко и решительно гавкнул, выразив таким образом полное согласие с позицией товарища.

– Лучше бы просто сказали, что Базилио понравилось с вами играть, и он упросил вас остаться, – проворчал я. – А повара пришли в восторг от того, что хоть кто-то в этом доме согласен есть их стряпню и твердо пообещали с утра до ночи пичкать вас деликатесами. Это был бы честный разговор. И я бы все равно сказал «да», потому что я и правда излишне мягкосердечен. Этого у меня не отнять.

– Ну видишь, все улажено, – бодро сказал Дримарондо, обращаясь к Базилио. – А ты переживал: «Не разрешит, не разрешит»…

– Когда моя жизнь окончательно станет невыносимой, пойду проситься к тебе в Орден, – сказал я Шурфу. – У вас же там каждому послушнику отдельную комнату дают, правда?

– И посторонних, включая детей и домашних животных, приводить туда строго запрещено, – кивнул он. – Очень предусмотрительно! Тот, кто когда-то придумывал Орденский устав, хорошо понимал, ради чего люди отказываются от мирской жизни.

– Представляешь, ни одного заката еще не было, – сердито сказал мне Джуффин.

Вообще-то в два пополудни подобные сетования звучат довольно смешно. Но мне было совсем не до веселья.

– Думаешь, все кончено? – спросил я. – Мы не успели?

– Не знаю. Надеюсь, что нет. Времени прошло совсем немного. Ну и потом, сновидцу вовсе не обязательно умирать, чтобы исчезнуть из нашего поля зрения. Он может просто мирно проснуться у себя дома – в любой момент. Вдруг рядом с ним оказался толковый знахарь? Или сам решил, что хватит с него. Всякое случается. Жаль только записку нам не оставил, гадай теперь, как у него дела.

– Слушай, а может, он просто устал после вчерашнего выступления? Представляешь, сколько сил ушло на эти ветры?

– Да почти нисколько их не ушло, – поморщился Джуффин. – Он же не колдует в поте лица, а просто видит сон. Во сне все легко удается. С другой стороны, в твоих словах есть здравое зерно: после такого грандиозного шоу обычный несвоевременный закат может показаться скучной ерундой. Хочется снова устроить что-нибудь невероятное, а в голову ничего не приходит. Думать-то во сне как раз гораздо трудней, чем действовать. Особенно сочинять.

– Наяву тоже не сахар, – заметил я. – Я вон вчера пытался придумать, что бы такого интересного натворить. И вместо гениальных идей в голову лезла полная ерунда.

– Погоди. А ты-то зачем придумывал? – изумился Джуффин. – Тоже собираешься заснуть покрепче и устроить нам веселую жизнь?

– Нет. Я собираюсь устроить веселую жизнь наяву. Не засыпая. Но пока не придумал, как она будет выглядеть. Поэтому и с тобой не спешил советоваться – не о чем пока.

– Ладно, не советуйся. Но все-таки поясни причудливый ход своей мысли. А то совсем изведусь.

– На самом деле это причудливый ход мысли сэра Шурфа, – улыбнулся я. – Он подсказал мне, что поэты обычно интересуются чужими стихами даже больше, чем аплодисментами собственным. Поэтому, может быть, имеет смысл ловить нашего художника на зрелища? Пусть знает, что он тут не один такой молодец. Может быть, сам бросится нас искать. Захочет, чтобы ему приснился задушевный разговор с тем, кто устроил такую красоту. И тогда кто-нибудь из нас тут же чудесным образом попадется ему на глаза. Не факт, конечно. Может быть, он псих-одиночка и терпеть не может конкуренции. Или просто сочтет нас бездарями, недостойными внимания. Но почему бы не попробовать?

– Почему бы не попробовать, – задумчиво согласился Джуффин. И помолчав, добавил: – Удивительные вещи мы все сейчас узнаем – о других людях и о самих себе. О том, чем нас можно удивить и растрогать. И чего мы на самом деле ждем от магии – когда творим ее своей волей и когда становимся свидетелями чужих деяний. И о награде, которую, сами того не подозревая, ждем за самые бескорыстные свои поступки. И еще о чем-то самом важном, что находится за пределами слов. Эти знания совсем не похожи на те, за которыми я гонялся всю жизнь. Чувствую себя так, словно весь долгий путь, пройденный мной, был проложен через узкий коридор, и вот теперь, когда я решил, будто зашел так далеко, что дальше, пожалуй, некуда, стены внезапно рухнули, и я оказался в поле, пересечь которое можно, только двигаясь во все стороны сразу. И вниз, и наверх. Потрясающее ощущение. Уже только ради него следовало заинтересоваться печальной судьбой некоторых сновидцев.

– Мне кажется, ты сейчас очень хорошо объяснил, что может сделать с человеком искусство, – улыбнулся я. – Хотя говорил совсем о другом, я понимаю.

– Прекрасно, если так. Потому что лично я пока сам толком не понимаю, чего тебе наговорил. Вдохновенная болтовня – не моя специализация, я предпочитаю хорошо продуманные реплики. Но похоже, пришло время осваивать и ее.

– Придумай тогда, чего бы нам тут устроить, – попросил я. – Чтобы вдохновение зря не пропадало.

– Лучше бы ты спросил об этом вчера днем, – вздохнул он. – Потому что я до хрена всякой красивой ерунды могу выдумать, не сходя с места. Но вся она ни в какое сравнение не идет с давешними ветрами на площади. Разве что… Вот! Представь себе: весь город вдруг начинает пылать как огромный костер…

Я расхохотался.

Джуффин удивленно покачал головой:

– Всегда знал, что у тебя хорошее чувство комического. Но даже не предполагал, что настолько.

– Просто пожар – это было практически первое, что пришло мне в голову, – объяснил я. – И я сразу подумал, что за такие штучки ты мне голову откусишь. Потому что пока горожане разберутся, что огонь – всего лишь иллюзия…

– Твоя правда, – печально согласился Джуффин. – В твоем воображении я гораздо разумней, чем оказался на деле. Интересно, хватит ли моего хваленого могущества на то, чтобы откусить голову самому себе? Надеюсь, что все-таки нет.

Вода пришла в город незадолго до заката. То есть, конечно, не вода, а иллюзия воды. Ноги мои оставались абсолютно сухими, когда я стоял на улице Медных Горшков, по колено в этой неосязаемой, но зримой сине-зеленой воде, которая стремительно прибывала. Сделав несколько шагов, я не почувствовал никакого сопротивления. Да и откуда бы ему взяться.

Дышать вода тоже совершенно не мешала – я предусмотрительно проверил это заранее, не дожидаясь, пока меня накроет с головой. Просто лег на согретые осенним солнцем мелкие камни мозаичной мостовой и смотрел из-под зыбкой толщи воды на поднимающиеся над ней островерхие крыши. И думал, как же, наверное, будет красиво, когда вода зальет их целиком.

Но она не залила. Похоже, наш неизвестный гений решил не пугать горожан, которых по идее должен был считать просто незначительными деталями своего сновидения. Или все-таки догадывался, что мы существуем независимо от него? Так или иначе, но вода перестала подниматься, едва достигнув моей груди. Невысоким людям она доходила до подбородков, и только детям не пришлось усаживаться на тротуар, чтобы оказаться под водой целиком. Но они-то как раз были от этого в восторге, а их родители если и беспокоились, то только первые пару секунд.

– Джуффин был прав, когда говорил, что из города ушел страх, – сказал сэр Кофа Йох, невесть откуда возникший рядом со мной.

Ну то есть понятно, что не «невесть откуда возникший», а просто пришедший не то со стороны «Обжоры Бунбы», не то от Большого Королевского Моста, просто я его не заметил.

– Штука в том, что подобный случай уже был на моей памяти, – продолжил Кофа. – Лет за двадцать до окончания войны за Кодекс Нинки Глекки, Старший Магистр Ордена Плоской Горы, устроил нам аналогичное представление – уж не знаю зачем, никакого практического смысла в нем и тогда не было. Правда, в тот раз под водой оказался не весь город, а всего пара дюжин кварталов в районе причала Макури. Оно и понятно, парень-то действовал наяву, а это гораздо труднее. Но речь не о том. Знал бы ты, какая тогда началась паника! Даже некоторые жители Левобережья стали спешно грузить детей и драгоценности в свои амобилеры, хотя казалось бы, где причал Макури, а где они. А бедняки с окраин драпали из города пешком, в чем были, причем некоторые так больше никогда и не вернулись в столицу, сказали – ну уж нет, хватит с нас того потопа, натерпелись! При том, что в тот день, как и сегодня, никто даже ног не промочил. И вот не прошло и полутора сотен лет, весь город залит точно такой же водой, а вместо паники у нас восторг и веселье. На набережной у Гребня Ехо уже начались танцы, даже музыкантов успели вызвать… Интересно, кстати, кто им заплатил? Или сами на радостях вызвались поиграть? Совершенно неважно, но очень любопытно. Ладно, выясню потом.

– Если бы я последние полчаса не занимался допросом двух бессовестных карманников, решил бы, что это я сам как-нибудь нечаянно наколдовал, – раздался голос сверху.

Мы с Кофой задрали головы и увидели Трикки Лая, который сидел на подоконнике своего кабинета, устроенного под самой крышей Дома у Моста. То есть на втором этаже. Вообще-то здание Управления Полного Порядка у нас самое многоэтажное в столице, просто нижний этаж находится так глубоко под землей, что туда как минимум четверть часа по лестницам спускаться приходится – это если очень спешить.

А между пятками забравшегося под крышу Трикки и землей было чуть больше полудюжины метров. По бокам от него на улицу таращились две пары любопытных глаз – видимо, те самые бессовестные карманники.

– Ты-то тут при чем, мальчик? – изумился Кофа.

– Просто это же моя самая большая мечта исполнилась, – смущенно объяснил Трикки Лай. – Еще раз увидеть море. Очень без него скучаю, а из Ехо мне уезжать нельзя, вы в курсе. И вдруг море само ко мне пришло! Но я тут действительно ни при чем. Просто получил подарок. Знать бы еще, кого за него благодарить. А вы уже знаете?

Кофа мрачно помотал головой. Думаю, ему было очень непривычно не знать имени виновника столь грандиозного происшествия. Вроде бы и понятно, что сновидцы из других миров – совершенно не его специализация, а все равно досадно.

– Если вдруг узнаю, обязательно скажу, – пообещал я.

В этот момент один из карманников решил воспользоваться благоприятной ситуацией и рванул с подоконника вниз. Явно не сообразил, что попадать в наши с Кофой объятия – то еще удовольствие. Я-то, положим, ладно, а Кофа – человек старой школы, он за такие сюрпризы и в ночной горшок может превратить. Или, к примеру, в сапожную щетку. Потом, конечно, расколдует, но неповторимых впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь.

Однако вмешиваться нам не пришлось. Трикки Лай даже с места не двинулся, только протянул руку, что-то сказал – мне показалось, коротко выругался – и беглец снова оказался где ему положено. То есть на подоконнике рядом со следователем.

– Городские сплетни не врут, от меня действительно невозможно удрать, – ласково сказал ему Трикки Лай. – Это же вообще самое первое, чему я научился, прежде чем занять свою должность. Потому что какой смысл всех вас ловить, если удержать невозможно? Пустая трата времени и сил.

– Ого! – восхитился я. – Вот это класс!

– Да, очень неплохо, – подтвердил Кофа. – С мало-мальски умелым колдуном такой простой фокус, конечно, не пройдет, ну так полиция ими нынче и не занимается.

Ох. В мое время «простыми фокусами» у нас назывались совсем другие вещи. Но говорить это вслух я благоразумно воздержался.

Сказал:

– Пойду посмотрю, как пляшут на набережной. Когда еще доведется.

– Судя по тому, как развиваются события, еще неоднократно, – ухмыльнулся Кофа.

Но я все равно пошел в сторону Гребня Ехо. Пошатываясь, как пьяный от переполняющих меня противоречивых чувств, по грудь в сверкающей изумрудно-синей воде, которой на самом деле не было.

Которая одна только и была сейчас вокруг.

Музыку я услышал еще издалека.

Традиционная Угуландская танцевальная музыка проста, незатейлива и не сказать чтобы разнообразна – бесчисленные задорные вариации на тему хорошо если полудюжины популярных мелодий, как по мне, довольно навязчивых. Зато воздействие этих мелодий на слушателя таково, что ноги его сами пускаются в пляс, не спрашивая разрешения у головы, которая в это время вполне может порицать невзыскательный вкус местной публики. Остальному организму до ее мнения дела нет: ноги пляшут, руки размахивают им в такт, сердце ликует, а голос, страшно сказать, подпевает – если, конечно, их властелин не обладает железной волей, способной утихомирить тело.

Я – обладаю. Потому не приплясывал на ходу. Ну, скажем так, почти не. Тем более под водой это совершенно незаметно.

А оказавшись на набережной, я застыл, распахнув рот. И впервые за очень много лет пожалел, что у меня нет с собой фотокамеры. Ну, собственно, ее и быть не могло, местное человечество ничего подобного пока не изобрело и, как я понимаю, не планирует. Довольствуются простенькими волшебными зеркалами, в которых иногда застывают отражения, причем не по воле владельца, а когда зеркало само того пожелает; никогда заранее не знаешь, что в итоге получится – парадный портрет или злобная карикатура, которую следует как можно скорее расколотить, а осколки закопать в землю поглубже, чтобы никто никогда не нашел. Говорят, это и есть самое интересное – ждать сюрприза, гадая, кто из домашних отразится в зеркале последним и как при этом будет выглядеть. Мне такой фатализм совсем не близок, но сейчас я бы не отказался даже от дурацкого зеркала – вдруг повезет, и в нем навсегда отразятся смеющиеся люди в развевающихся одеждах, танцующие по горло в воде, которая не стесняет их движений.

Я стоял и думал, что счастье, конечно, бывает разным и со стороны выглядит тоже по-разному, часто вообще никак, но из открывшегося мне зрелища мог бы получиться отличный парадный портрет счастья. Вот так оно проявляется, когда хочет, чтобы его заметили, оценили и поняли все.

Ну, по крайней мере я заметил, оценил и понял. И жадно смотрел на мелькающие улыбки, взлетающие к небу руки, солнечные блики на поверхности воды – пока мне не закрыли глаза.

То есть натурально подошли сзади и закрыли глаза ладонями. Так школьницы часто делают: «Угадай, кто?»

Конечно, я угадал.

Вернее, не угадал, а просто сразу узнал. Некоторые прикосновения – это гораздо больше, чем голос и даже лицо, особенно в помешавшемся на магии Мире, где голоса и лица порой меняются по несколько раз на дню, зато тепло рук и тяжесть тени неизменны и выдают с головой – но только тем, кто очень хорошо нас изучил. И кому мы сами совсем не прочь показаться.

– Сейчас вы спросите, почему я до сих пор так и не зашел поздороваться, – сказал я. – А я не придумаю, что тут можно соврать, и честно отвечу, что боялся. А вы удивитесь, с каких это пор я вас боюсь. И тогда я, наверное, предложу: «А вот угадайте», – если, конечно, нахальства хватит. Что совсем не факт.

И тогда, как я и надеялся, раздался смех, негромкий, но такой звонкий, что заглушил даже музыку, звучавшую к тому моменту не только в моих ушах, но во всем теле. Хватка, удерживавшая мою голову, ослабла, я наконец обернулся и увидел девчонку-подростка – длинную, тощую и такую угловатую, словно тело ее состояло исключительно из нескольких дюжин острых локтей и коленок. Плюс коротко стриженная голова, украшенная широкими скулами, веснушчатым носом картошкой и огромными, в пол-лица фиалковыми глазищами в обрамлении рыжеватых выгоревших ресниц.

Уму непостижимо.

Ясно, что леди Сотофа Ханемер может изменять внешность, как пожелает – чем она хуже нас всех. Удивителен был не сам поступок, а легкомысленный полудетский облик, который выбрала для вылазки в город эта могущественная ведьма.

С другой стороны, вот и Шурф вчера прикинулся подростком. Может быть, это у них просто новая Орденская мода? И на тех, кто всегда появляется на людях взрослым человеком, смотрят сочувственно и снисходительно, как сэр Мелифаро на мое долгополое лоохи – дескать, дело хозяйское, но неужели ты сам не понимаешь, что выглядишь как болван, и это очень просто исправить?

– Потанцуй со мной, дяденька, – сквозь смех сказала эта тощая пигалица. – А там разберемся.

Я вообще-то совершенно не умею танцевать. Но об этом даже заикаться было бесполезно. Когда это леди Сотофу Ханемер останавливали подобные пустяки.

В любом случае могущества ее хватило на то, чтобы я не отдавил ей ноги. А большего и желать грешно.

– У тебя очень хорошие задатки, сэр Макс, – говорила Сотофа, пока я пытался справиться с ногами, руками и прочими частями тела, которые совершенно не привыкли кружиться, подпрыгивать и сгибаться в самых неожиданных местах. – Со временем из тебя вполне может получиться такой, знаешь, развеселый балбес, на которого, конечно, можно положиться, но только если успел изучить, как влияют на твое настроение фазы луны, изменения погоды, газетные заголовки и прочие обстоятельства. Идеальный характер для могущественного колдуна, чего еще желать.

– По-моему, я уже примерно такой и есть, – отвечал я немного нараспев, невольно стараясь попасть в такт.

– Ишь, размечтался! – смеялась она. – До подобного совершенства тебе еще расти и расти. Пока ты у нас серьезный, мрачный и не в меру ответственный мальчик, который, конечно, выучился более-менее успешно прикидываться, будто валяет дурака, но меня-то не проведешь! Я тебя насквозь вижу. Впрочем, старайся дальше, ты на верном пути. В один прекрасный день заиграешься, поверишь себе, и вот тогда игра наконец закончится, и начнется самая настоящая жизнь. Хорошая. Твоя. Тебе понравится, вот увидишь.

И я ей верил, конечно. Как не верить, когда самое могущественное существо из всех, кого ты когда-либо встречал, обещает тебе жизнь настолько прекрасную, что ты пока не в силах ее себе вообразить, но уже вполне в силах просто поверить на слово, не переспрашивая, не уточняя, не требуя ни гарантий, ни доказательств, соглашаясь со всем, что скажут: «Да. Спасибо. Да».

– Вода уходит, – неожиданно сказала Сотофа. – Пока почти незаметно, но скоро от нее не останется ничего, кроме прекрасных воспоминаний. Неудивительно, это наваждение и так продержалось гораздо дольше, чем можно было рассчитывать. Мы с тобой даже сплясать успели. Пора и честь знать. Закрой-ка глаза.

Я послушно зажмурился, а когда снова открыл глаза, мы стояли на пороге садовой беседки, где леди Сотофа Ханемер не раз принимала меня в гостях. Воды тут, кстати, не было – ни по пояс, ни по колено, вообще ни капли.

– Я не допускаю в свой сад чужие сновидения, – объяснила леди Сотофа. – Даже такие красивые, как это море, залившее город. В домашних делах должен быть порядок. На моей территории все только мое – и магия, и наваждения, и пирожки, и сны, и болтовня, и гости. Вот, к примеру, ты.

Я молча кивнул. Голова кружилась после давешних танцев, тут на ногах бы устоять.

Девочка-подросток заговорщически мне подмигнула, лихо крутанулась на пятке, и передо мной наконец оказалась более традиционная версия леди Сотофы Ханемер – маленькая пухлая старушка с добродушным румяным лицом. Ясно, что этот ее облик – даже большая ложь, чем все прочие, но к нему я, по крайней мере, уже давно привык.

– Давай заключим сделку, – сказала она. – Я угощаю тебя камрой, а ты рассказываешь, почему меня боишься. Терять тебе все равно нечего: ты в плену. На целую четверть часа, потом живи как знаешь.

– А я уже не боюсь, – сказал я, принимая из ее рук кружку. – Меня пугал только самый первый момент. Все почему-то представлял, как вы на меня посмотрите и спросите: «Эй, а это кто? А сэра Макса куда подевали? Такой был хороший мальчик».

– То есть ты почему-то решил, будто, увидев тебя, я на радостях тут же сойду с ума? – рассмеялась леди Сотофа.

Я помотал головой.

– Нет, конечно. Просто думал, что вы гораздо проницательней всех остальных, вместе взятых. И если вдруг я – не тот, за кого меня все столь любезно принимают, вы это сразу увидите. И вряд ли промолчите. А я ничего не хочу об этом знать. Потому что…

– Дырку над тобой в небе, сэр Макс, – озадаченно промолвила она. – С какой стати ты вдруг «не тот»? Из какой щели между Мирами ты выцарапал эту безумную идею?

– Даже не знаю, – честно сказал я. – Не то чтобы я старался сочинить себе проблему позаковыристей. Но она все равно откуда-то взялась в моей голове. Просто столько всего случилось за последние годы. Джуффин рассказал, будто я появился на свет из-за его колдовства, но от этого мои воспоминания о детстве и юности, проведенных в другом мире, вовсе не перестали быть менее достоверными. И шрам на руке от ожога горящим бензином – веществом, которого здесь, в Мире, вообще нет – по-прежнему все тот же шрам, и плечо, сломанное, когда мне было двенадцать лет, по-прежнему ноет, если я неловко что-нибудь ухвачу, и книги, на которых я вырос, вполне себе объективно существуют в той реальности, где были написаны, время от времени я даже встречаю людей, которые их тоже читали. Да вот хотя бы этот неизвестный спящий художник, приведший в Ехо море, разноцветные ветры и ночные радуги, вдруг процитировал первому попавшемуся незнакомцу стихи, которые я когда-то знал наизусть, хорошо, что Нумминорих их запомнил… Но воспоминания – ладно, Магистры с ними, пусть будут. Я готов быть тихим скрытным безумцем, если так почему-то надо. Запаха нет, прохожие не шарахаются, к знахарям никто силой не тащит, вот и спасибо, остальное переживу. Но иногда я делаю вещи, на которые по идее человек вообще не может быть способен, каким бы хорошим колдуном ни был, а я ведь пока, будем честны, в магии совсем новичок, хоть и повезло мне с учителями безмерно. Но некоторым штукам меня совершенно точно никто не учил. Например, я довольно долго жил в городе, который когда-то мне снился. Что само по себе полбеды, Джуффин вон говорит, что люди часто видят во сне реально существующие места, а некоторые счастливчики даже прогуливаются там вполне себе во плоти, у нас сейчас как раз полно подобной публики. Гораздо более странно, что от моего присутствия этот город рос и обретал плоть. А я принимал в этом процессе деятельное участие, хотя теперь, наяву и в здравом уме сложно сказать, в чем именно оно состояло. Но и это не все. Время от времени мне грезятся не то сны, не то просто видения. О каких-то совсем других, чужих жизнях. Порой они бывают похожи на реальность куда больше, чем она сама. Чьи это сны? И чьи жизни? И кто, в таком случае, я? И куда подевался мой старый знакомый сэр Макс, быть которым легко и приятно? Мне, во всяком случае, нравилось. Иногда я вообще думаю, что он как сидел в Тихом Городе, так и сидит. Это очень страшная версия, однако на вопрос, откуда взялся я, она не дает ответа. Надеюсь, это – просто глупость, как и все остальное. И вы меня сразу признали, зря я боялся. Наверное, я – это все-таки просто я.

– Вот когда ты действительно станешь развеселым балбесом, которым сейчас с переменным успехом прикидываешься, подобные вещи перестанут тебя интересовать, – улыбнулась леди Сотофа. – Бедный мальчик! Давно надо было с тобой поговорить, но мне в голову не приходило, что за твоим отсутствием стоит нечто большее, чем обычное неумение планировать время, помноженное на стеснительность, которая всегда мешала тебе меня беспокоить без особо веских причин. Вечно упускаю из виду, что ты не девочка…

– Хотя это, в общем, не очень сложно заметить, – вставил я.

– Да. Особенно когда ты начинаешь говорить глупости, – рассмеялась она. – Ничего не поделаешь, сам виноват, что ведьмой не родился. Нам в этом смысле гораздо проще. Нам, девчонкам, совершенно все равно, кто мы. Вполне достаточно того, что мы есть. Воспринимаю, осознаю, действую – на том и спасибо. Какая разница, кем я была вчера и кем стану завтра, если сегодня я – это я. И это «сегодня» – мое. Навсегда.

Я озадаченно покачал головой. Нельзя сказать, что она меня успокоила.

– Да ты пей камру, – сказала леди Сотофа. – Остынет, придется подогревать, а это уже совсем не то. И выброси из головы свои печальные глупости. Жаль, конечно, что никто, включая меня, не сообразил вовремя сказать тебе, что у каждого настоящего мага несколько жизней, и мы проживаем их не последовательно, одну за другой, а одновременно. Все сразу! Другое дело, что поначалу никто из нас не выбирает, какую из жизней будет осознавать наиболее ярко и считать единственной. Потом начинаются все эти, как ты говоришь, сны и видения, похожие на реальность даже больше, чем она сама. Главное тут – сохранять любопытство и желательно невозмутимость; впрочем, не станем требовать от себя невозможного. Хочешь делать из этого трагедию – на здоровье, кто ж тебе запретит. Важно не то, как ты себя в связи с этим чувствуешь, а удивительный факт, что некоторым из нас удается научиться проживать все свои судьбы во всей полноте. И это становится дополнительным источником силы, да такой, что даже само Сердце Мира захочет держаться к тебе поближе – из тех же примерно соображений, из каких все прочие колдуны стараются жить рядом с ним.

Я слушал ее, распахнув рот и преданно моргая бессмысленными глазами, примерно как Друппи, когда я, забывшись, начинаю излагать бедном псу свои текущие взгляды на устройство Вселенной.

– Ты, конечно, ничего сейчас не понимаешь, – вздохнула Сотофа. – Оно и к лучшему, понимать подобные вещи тебе пока рановато. Просто имей в виду, что все, о чем ты рассказываешь, – нормальный этап становления мага. Мы все примерно через это прошли. Вернее, продолжаем идти, потому что это приключение длиной в жизнь. Любую, даже бесконечную.

– Спасибо, – сказал я. – «Нормальный этап становления» – это то, что я хотел услышать больше всего на свете. Особенно меня восхищает определение «нормальный». Очень соскучился по возможности принимать его на свой счет.

– Ничего, – улыбнулась леди Сотофа. – В юности мы все немножко чокнутые, это неизбежно. И только потом, задним числом, взглянув на свое прошлое со стороны, понимаешь, что это были вполне счастливые и беззаботные времена. Изнутри это, к сожалению, не так уж очевидно.

Она проводила меня за ограду. Сказала:

– Отсюда уже можно уйти Темным Путем. Из сада, впрочем, тоже не запрещено, просто мало у кого получается. Очень уж хорошо я его заколдовала в Смутные Времена. Теперь такие предосторожности вроде бы ни к чему. Но расколдовывать лень. Пусть уж остается как есть. Хорошего тебе дня.

– Спасибо, – поблагодарил я. – День и так-то складывался лучше некуда. А с вашим пожеланием – даже не знаю, чем он закончится. Но заранее рад, что прожить его предстоит именно мне. А не какому-то чужому дяде.

Леди Сотофа вдруг обняла меня – крепко и сердечно, как в старые времена, когда я чувствовал себя рядом с ней любимым внуком, приехавшим на каникулы. И тогда я окончательно понял, что вернулся. И не куда-нибудь в очередной из пригрезившихся мне Миров, а домой.

– Отлично мы с тобой потанцевали, – сказала она. – А теперь проваливай. У меня куча дел.

Темным Путем я так и не воспользовался. Пошел пешком в надежде, что это поможет собраться с мыслями. Потому что невыразимое счастье невыразимым счастьем, а необходимости найти и обезвредить, в смысле разбудить нашего гениального сновидца никто не отменял.

Однако как я ни пытался сосредоточиться, мысли мои норовили разбежаться в стороны и, по возможности, спрятаться где-нибудь под кустом. Их можно понять, уродись я сам столь неказистой немудреной мыслишкой, тоже предпочел бы скрыться от позора.

Брел, одним словом, как пьяный. Столько всего вдруг сразу со мной случилось – изумрудно-синее море, накрывшее город, музыка, этот нелепый танец с леди Сотофой, и разговор, освободивший меня от почти непосильного груза, который я, оказывается, все это время таскал за собой, сам того не замечая.

На мосту Кулуга Менончи меня поймала Меламори. То есть натурально изловила, как кошка замечтавшуюся птицу. Но есть не стала, просто обняла, прямо на глазах у прохожих и сновидцев; первым, впрочем, было пока не до нас, приходили в себя после давешнего наводнения. А что до вторых – кому какое дело, что им однажды приснились два человека в странных просторных одеждах, развевающихся на речном ветру, которые стояли обнявшись на мосту, и человек, что пониже ростом говорил:

– Я тебя искала – не по-настоящему, тогда бы послала зов. А просто играла с собой в такую игру: встречу, не встречу? Выиграла, как видишь. Только поздновато, вода уже ушла. Ну как ты? Что у тебя происходит?

Надо отдать мне должное, я почти сразу вспомнил, кто она такая. И не стал скрывать, что обрадовался. И даже отверз было уста, чтобы сказать – ничего особенного, встретил на набережной Сотофу, очень хорошо поговорили, поставила она мне голову на место, сразу же надо было к ней бежать, а я, дурак, как всегда…

Но вместо этого почему-то произнес:

– И все, чем смерть жива и жизнь сложна, приобретает новый, прозрачный, очевидный, как стекло внезапный смысл[8].

Глаза у Меламори стали круглыми, как у буривуха, в которого она умеет превращаться, по крайней мере, иногда.

– Макс, ты что, стал сочинять стихи?

Таким дрожащим голосом обычно спрашивают у героев: «Ты что, сражался с ядовитым драконом и теперь собираешься умереть от его укуса еще до ужина?»

Я помотал головой.

– Нет, так далеко пока не зашло. Просто цитирую чужие. Извини. Даже не понимаю, как это вышло. Просто ты спросила, как у меня дела, и я сказал явно не то, что планировал. Вернее, оно само…

– Это на тебя так наводнение подействовало? – понимающе спросила Меламори.

– Скорее леди Сотофа. Я ее встретил на набережной, а потом камру с ней пил. В общем, все вместе. Но я уже вполне взял себя в руки. Стихов больше не будет.

– Это как раз жаль, – улыбнулась Меламори. – Хорошие стихи. Поэтому собственно я за тебя так испугалась. Призвание не выбирают, а быть поэтом – совсем не сахар. Родители дружили с покойным Айрой Кори – знаешь его? Нет? Неважно, просто поверь на слово, что он один из великих. Классик. На века. И я однажды случайно услышала, как сэр Айра сказал: «Писать – все равно что всаживать меч себе в сердце и мучиться не столько от боли, сколько от того, что не можешь вонзить его еще глубже – вот на что уходят все силы». Я тогда маленькая была, но на всю жизнь запомнила, что быть поэтом очень тяжело. И вдруг узнаю, что ты так влип! Но если стихи чужие, тогда все хорошо. А кто автор? Кто-нибудь совсем молодой-неизвестный? Или сэр Шурф, на полчаса оторвавшись от своих возлюбленных бланков с печатями, кого-нибудь древнего и забытого в своей библиотеке раскопал? Потому что я его точно не знаю.

– Конечно, не знаешь. Он из другого мира.

– Ну надо же, – вздохнула Меламори. – Миры разные, а люди, в сущности, такие одинаковые. Мне сейчас так близко то, что он написал! Как будто перед этим мы с ним вместе стояли, укрытые этой бескрайней водой и смотрели из нее на солнце. У меня так и не хватило слов, чтобы рассказать самой себе, что на самом деле со мной случилось. А у него хватило. И он написал.

– Думаю, поэзия примерно для этого и нужна, – сказал я. – Чтобы мы наконец-то смогли рассказать самим себе, что с нами происходит.

Умиротворенные, мы пошли в сторону – не то Управления Полного Порядка, не то Мохнатого Дома. Я не знал, куда мне сейчас нужно больше. И решил, что это, наверное, выяснится как-нибудь само.

– Если вы с Джуффином все-таки найдете человека, которому снятся такие удивительные сны про ветры, закаты и воду, почитай ему эти свои стихи, – вдруг сказала Меламори. – И скажи, что он сделал с нами примерно вот это. Пусть знает. На его месте я бы хотела знать.

Я остановился прежде, чем понял, о чем собственно речь. Как громом пораженный – так в подобных случаях говорят. Хотя что тот гром в сравнении с молниями, которые иногда сверкают во тьме человеческой головы. Их обычно называют идеями, но потрясения от встречи с некоторыми из них это определение не передает.

– Ты чего? – встревоженно спросила Меламори. – Не хочешь читать ему стихи – не читай. Я не настаиваю.

– Нет уж, обязательно почитаю, – сказал я. – И чем скорее, тем лучше. Ты гений, знай об этом, пожалуйста. Я потом объясню, ладно? А сейчас побегу. Если получится, покорми Базилио этим вашим мистическим кремовым тортом, воняющим селедкой и стремительно исчезающим в никуда.

– Ладно, – пообещала она. – Хотя нынче с утра торт у меня исчезал уже не очень стремительно. Почти целую минуту продержался, Базилио большой кусок склевал. Но добавка ему не повредит. А мне – лишняя тренировка.

Я улыбнулся, помахал ей рукой и шагнул прямо в кабинет Джуффина, страшно довольный тем, что мне удался столь эффектный уход. Темный Путь – это не только удобно, но и чертовски красиво. Сообразил бы раньше, какие возможности он открывает человеку, который обожает выпендриваться, давным-давно научился бы.