Время дарить любовь Самарский Михаил

– К нему с утра приходит соцработник, с четырёх до шести – я, а вечером, перед сном и по выходным, навещает соседка. Иногда в выходные она просит меня её подменить. Так что наш дедуля почти всегда под присмотром, кроме ночи, конечно.

– Серёж, а кем дед Пахом тебе приходится? – поинтересовалась Верунья. – Какой-то родственник?

– Нет. – Серёга замотал головой.

– Но ведь ты сказал, что это семейные дела.

– Так и есть!

– Ничего не пойму! – воскликнула Вера и даже остановилась. – То не родственник, то семейные дела. Ты можешь толком объяснить?

– Понимаешь, Вер, дед Пахом воевал вместе с моим прадедом, Сергеем.

– Где? – У Верки от удивления расширились глаза. – Где воевал?

– Как где? На войне.

– На Великой Отечественной? – ещё больше удивилась она. – А сколько же ему лет?

– Двадцать первого года рождения, – ответил Зорин, – чуть помладше моего прадеда. Сергей Иванович родился в знаменитом семнадцатом году. Мы думали, он до ста лет доживёт, но немного не дотянул, в прошлом году умер. Я его так любил. Он такой, знаешь, живой был, до последнего дня сам передвигался, он и заботился о деде Пахоме. Я тоже иногда с прадедом ходил, помогал. Читал им книги. Они любят… вернее, любили, когда им читают. А незадолго до смерти прадед взял с меня клятву, что, в случае чего, я не брошу старика и буду приходить к нему каждый день. Вот я и держу слово. Дед Пахом пообещал, что он уж точно доживёт до ста лет.

– А как же каникулы? – спросила Вера.

– А разве на каникулах ему не нужна помощь? – усмехнулся Сергей.

– Извини, – смутилась она, – ляпнула, не подумав. Слушай, а почему ты скрываешь… ну… эти свои дела? Что в этом плохого?

– Ты знаешь, Вер, – тяжело вздохнул Серёга, – во-первых, дед меня учил делать добро молча, а во-вторых, ты же знаешь, наших сверстников, их хлебом не корми, дай пообсуждать кого-нибудь. Потому я решил никому об этом не рассказывать.

– Да, вот это дружба, – задумчиво произнесла Вера. – Даже после смерти твой прадед заботится о друге.

– Дед Пахом спас жизнь моему прадеду. Не образно, а буквально. Причём рискуя своей жизнью.

– И ты знаешь эту историю?

– Конечно знаю, – подтвердил Зорин. – Сергей Иванович рассказывал мне очень много всего из военной жизни. Но эту – чаще остальных.

– Расскажи, Серёж! – Верка даже всплеснула руками. – Книги книгами, но ты же общался с очевидцами тех событий. Расскажи, пожалуйста.

6

Они уселись на лавочке в сквере, и Серёжа начал рассказ:

– Это случилось летом сорок третьего года. Дед Пахом и мой прадед служили в разведке. Возвращаясь однажды с задания, они попали в засаду. Завязался бой. Силы были неравны. Моего прадеда ранили, и идти дальше он не мог. Он был старшим в группе и приказал деду Пахому продолжать движение к своим, а сам остался его прикрывать. То есть мой прадед должен был остаться в том лесу навсегда. У него закончились патроны, он приготовил гранату на тот случай, если враг подойдёт к нему, – пускай даже сам погибнет. Но случилось чудо. То ли немцы посчитали, что прадед погиб, то ли они просто отступили – никто не знает, но противник его так и не обнаружил. Потом оказалось, что дед Пахом нарушил приказ и не ушёл из леса, а спрятался неподалёку под какой-то корягой, выждал момент, когда стрельба стихла, и вернулся к Сергею Ивановичу. Прадед к тому моменту потерял сознание. Дед Пахом взвалил его на плечи и нёс на себе пятнадцать километров, хотя и сам был ранен, пусть и несильно. В общем, мой прадед очнулся только в госпитале и там узнал, кому обязан жизнью. Я слушал их разговоры и чувствовал: они не просто друзья – они братья. Если бы ты видела, как дед Пахом плакал, когда узнал о смерти Сергея Ивановича! Зато слушать их было одно удовольствие, – продолжил свой рассказ Сергей. – Они ведь и ругались иногда. Впрочем, честно говоря, я никогда не понимал, серьёзно они или просто шутят. Сергей Иванович однажды сказал: «Это не ты меня спас, а я тебя – от трибунала! Ты почему приказ не выполнил?» А дед Пахом ответил: «Да, не выполнил! Потому что приказ был дурацкий! Есть золотое правило у красноармейца: сам погибай, а товарища выручай!» Прадед не уступал: «Приказы не обсуждаются, а выполняются!» Дед Пахом не унимался: «Дурацкие приказы я не выполняю!» «Под расстрел у меня пойдёшь», – кричал прадед. «И пойду!» – ответил дед Пахом. А потом они как начали смеяться, а я раскрыл рот и смотрел на них. Мне однажды дед Пахом про это сказал: «Не обращай внимания, Серж, это мы уже из ума выживаем!» Но это они так сами над собой подшучивали, на самом деле они могли фору любому молодому человеку дать. Что память, что логика у них – на самом высоком уровне. Они очень интересные собеседники. И главное – оба любили книги. Ну, ты сама сегодня убедилась…

– Сереж, так он зрение на войне потерял? – спросила Верунья.

– Нет, это случилось недавно, года три – четыре назад. Врачи несколько раз осматривали, дед даже за границу ездил, сказали, все – зрение не восстановить.

– Это плохо, – вздохнула Вера. – Жаль старика.

– Мало их совсем осталось. Тех, кто правда воевал и защищал нашу страну. Очень мало. Хочется помочь им, защитить от бед, от болезней. Они ведь не жалели своих жизней. И представь себе, – тихо произнес Зорин, – мы с тобой живём, дружим, любим благодаря этим людям.

Проводив Верку домой, уже у самого подъезда Сергей спросил:

– Завтра придёшь?

– Мог бы и не спрашивать, – ответила она и поцеловала его. – Теперь я всегда с четырёх до шести вместе с тобой.

– Спасибо, Вера. – Сергей обнял её. – Ты настоящая подруга!

7

Только на следующий день Верунья решилась задать волновавший её вопрос:

– Серёж, а у деда Пахома вообще есть родственники? Дети там, внуки, правнуки. Наверняка же кто-то…

– Нет, не осталось никого. – Сергей покачал головой.

– Никого-никого? – удивилась Вера.

– Никого-никого! Дед Пахом говорит, что это издержки долголетия. Всех похоронил: и жену, и детей, и даже внука, а тот не успел завести правнука. Однажды, расплакавшись, сказал мне:

«Лучше бы я на войне погиб, чем всё это теперь пропускать через себя».

– Да, это страшно, – шёпотом произнесла Верка. – Бедненький…

– Ты смотри, – предупредил Сергей, – не вздумай его жалеть. Он жуть как не любит все эти сантименты. Излишняя чувствительность не для него. Кстати, и дедушкой его не называй. Я вчера даже удивился, почему он тебя не поправил. Наверное, из-за того, что ты первый раз у него в гостях.

– А как же его называть? – удивилась Верунья. – Дядя, что ли?

Зорин рассмеялся.

– Не знаю, как там с «дядей», но он просит всех называть его просто дедом. Почему-то слово «дедушка» его раздражает.

– Нет, здесь, видимо, что-то другое, – догадалась Вера. – Слово «дедушка» – оно такое, как бы сказать, домашнее, родное. Вот он и не хочет, чтобы его так называли посторонние люди.

– Но ведь я не посторонний! – насупился Сергей.

– Да не в том смысле, что чужой или малознакомый. Ты просто не родственник. Если бы, допустим, его внук был жив, он бы смог называть его дедушкой. Понимаешь, о чём я?

– Да, наверное, ты права, – наконец-то согласился Зорин. – А ты молодчина, Вер, очень интересная версия. Я долго на эту тему думал, а вот об этом даже не догадался.

– Одна голова хорошо, а полторы – лучше, – пошутила Верунья и рассмеялась.

– Это ты на кого намекаешь? – Сергей театрально нахмурил брови. – Хочешь сказать, что у меня полголовы?

– Ну не у меня же! – воскликнула Вера и, скорчив рожицу, начала убегать.

Через несколько шагов Сергей нагнал её, повернул, привлёк к себе, обнял и поцеловал.

– Серёжка, – оторвавшись от губ, прошептала Вера, – мне так хорошо с тобой, ты… такой…

Он не дал договорить и снова прильнул к её губам.

В тот вечер они долго бродили по городу, вспоминали свои первые школьные дни, первую учительницу, мечтали о будущем и строили планы.

8

Дед Пахом привык, что с четырёх до шести вечера у него гостят двое – Верунья и Сергей. Пользуясь случаем, он просил Веру то приготовить ему салат, то вскипятить молоко, то пожарить картошку или яичницу – иными словами, сидеть спокойно не давал. Вера всё это делала с таким удовольствием и даже, можно сказать, с вдохновением. Ей казалось, она участвует в каком-то грандиозном празднике жизни. Когда она поделилась этим с Сергеем, тот сразу согласился с нею:

– А так оно и есть, Вер! Выполнять просьбы и дарить радость такому человеку, как дед Пахом, это… не просто помощь, это нечто большее. Люди много спорят, что такое счастье и откуда появилось это красивое и ёмкое слово. А вот отсюда и появилось: счастье – то есть соучастие в чьей-то судьбе.

– Кстати, мы недавно обсуждали тему счастья дома с родителями, – сказала Верунья. – Знаешь, как переводится это слово с древнегреческого?

– Интересные у вас темы, – улыбнулся Сергей.

– Папа у меня любит пофилософствовать!

– Так как слово переводится?

– В переводе с древнегреческого «счастье» – это судьба человека, которого оберегают боги. Люди верили: если человека охраняют боги, то он счастливый. А вот Аристотель считал, что счастье – это душа, живущая в добродетели. Добродетель в те времена считалась неотъемлемой частью счастья.

– Такое правило – да в нашу жизнь! – грустно произнёс Сергей. – Сейчас, к сожалению, много цинизма, всякого негатива. Почему я и не рассказываю никому о том, чем занимаюсь. Найдутся злые языки. Обязательно увидят в этом какую-то корысть. А ты знаешь, Вера, дед мне очень много военных историй рассказал…

– Твой? – спросила она.

– Оба, – поправил сам себя Зорин, – и мой, и дед Пахом. У меня две общих тетради с их рассказами.

– Дашь почитать? – тут же спросила Вера.

– Бесполезно. – Сергей махнул рукой. – Ты там без меня ничего не разберёшь, всё на сокращениях, и почерк ужасный.

– И хорошо! – нашлась она. – Значит, будем вместе читать.

– Я думаю, окончу школу и напишу книгу, которую назову «Военные рассказы деда Пахома».

– Отличная идея, – поддержала Вера. – Но почему только деда Пахома, если там рассказы и твоего прадеда?

– Да какая разница! – улыбнулся Сергей. – Они для меня как одно целое. Они и сами так всегда считали. Я как-то в разговоре поправил своего прадеда, мол, а вот дед Пахом думает иначе… А мой прадед посмотрел на меня, улыбнулся и ответил: «Не может он думать иначе, сынок, мы с ним одно целое».

9

Как-то Сергей затемпературил, и Верунья настояла на том, что к деду Пахому она пойдёт одна.

На возражения Зорина девушка отвечала:

– Нельзя тебе в таком состоянии идти к старику. Хочешь заразить его? Ты чего? Ложись, принимай лекарства и пей побольше воды, а я сама справлюсь, не волнуйся.

Сергей выслушал её и согласился.

Вера осмелела до такой степени, что однажды прямо спросила у старика:

– Дед Пахом, а вы помните свою первую любовь?

Старик от неожиданности даже закашлялся, но очень скоро справился с растерянностью и ответил:

– Помню, дочка, конечно помню. Разве её забудешь?

– Расскажите, пожалуйста, – попросила Вера и смущённо добавила: – Если вам не трудно.

– Не трудно, – ответил он. – Я, кстати, недавно вспоминал свою жёнушку!

– Так, значит… – Верка раскрыла рот.

– Точно-точно, она была и первой, и последней моей любовью, – опередил дед Пахом. – Моя Танюшка, царство ей небесное. – Он перекрестился. – Мы с ней даже золотую свадьбу сыграли, да и после неё вместе прожили почти десять лет.

– А где вы с ней познакомились? – спросила Вера.

– В школе! Первая любовь обычно в школе случается. Правда, не все умеют её сохранить, но у нас вот так вышло. Терпеливая она была, моя Танюшка, очень терпеливая. Долго ждала меня…

– С войны? – уточнила она.

– Так точно!

– Скажите, пожалуйста, – было заметно, что Вера волновалась, но всё же ей не хотелось отступать, – а это правда, что со временем любовь проходит, остаётся только привязанность, привычка…

– Никому не верь, дочка, – перебил дед Пахом. – Если любовь прошла, значит, это была не любовь, а так… игра в любовь. Настоящая любовь не проходит. То, что не вечно, не имеет права так называться.

– А что, по-вашему, такое любовь? – не унималась Вера. – Хочется услышать мнение мудрого человека.

– Мудрого? – язвительно спросил дед и рассмеялся. – А ты знаешь, что такое мудрость?

– Наверное, в первую очередь жизненный опыт, – предположила она.

– Всё гораздо проще, Верушка. «Мудрость – это когда уже не считаешь себя умнее всех, а стараешься быть не глупее других»[1].

Они оба засмеялись. Лишь спустя некоторое время Вера повторила свой вопрос.

Старик ответил не сразу. Долго думал, Вере даже показалось, что он уснул. Но она терпеливо ждала. И наконец дед Пахом заговорил:

– Любовь – понятие очень глубокое. Оно включает в себя многое. И терпение, и умение прощать, и способность забывать обиды, и взаимное уважение. Без уважения никак, это, наверное, самое главное, без него и любви не будет. Но, пожалуй, есть ещё кое-что: ты должен любить человека не только за красоту, ум, доброту, ты должен принимать его недостатки. Вот если ты любишь его со всеми недостатками, значит, любишь по-настоящему.

– То есть вы считаете, что в человеке можно любить и его недостатки? – изумлённо спросила Верунья.

– Не я так считаю, – поправил дед Пахом. – Жизнь так учит. Понимаешь, в чём дело: людей-то без недостатков нет, ну, а если где-то и есть, ты их едва ли отыщешь. И что же делать? Просто терпеть? Долго ли ты так протянешь? Лучше махнуть на них, на эти недостатки, рукой и принять человека целиком, таким, какой он есть на самом деле. Вот это и будет настоящей любовью. У меня, кстати, был очень скверный характер. Наверное, контузия сказалась. Если у меня что-то не получалось, я мог вымещать на жене, на близких своё плохое настроение. Но Танюша моя всегда улыбалась. Терпит-терпит, а потом говорит: «Ну ничего, дорогой Пахомушка, я тебя люблю, даже когда ты сердишься». И после этого моё вредное настроение исчезало, а я быстро успокаивался, отрезвлялся и понимал, что выгляжу глупо и даже смешно. Вот так и жили. Я думаю, если бы не моя Татьяна Алексеевна, меня бы уже давно не было на этом свете. Большой души была женщина. Не могу говорить, что я её «любил», потому что люблю по сей день…

10

Однажды, приближаясь к дому деда Пахома, ребята издалека заметили у подъезда неотложку.

– Что-то с Пахомычем, – с тревогой произнёс Сергей, и они вместе с Верой ускорили шаг.

Как назло, в доме не работал лифт, но ребята даже не заметили, как взлетели на девятый этаж. Дверь в квартиру была открытой. Внутри у порога стояла соседка и утирала слёзы.

– Что случилось? – взволнованно спросил у неё Сергей.

– Пока не знаю. – Она помотала головой. – Врачи у него там, никого не пускают.

Сергей взглянул на часы, было ровно четыре.

– Обещал ведь до ста лет прожить, – вздохнула Вера.

– Раз врачи у него, значит, жив, – криво улыбнулась соседка. – Наверное, сердечко прихватило, у него уже так бывало.

С четырёх до шести новостей не было. Ровно в шесть из спальни деда Пахома вышел врач и виновато объявил:

– Увы, все когда-то уходят.

Домой ребята шли молча. Наконец Сергей сказал:

– А ты знаешь, Вер, не умерли они. Пока мы будем помнить их самих и их подвиги, они останутся рядом с нами. Мы должны сделать всё, чтобы их никогда не забыли – ни мы, ни наши дети, ни наши внуки, ни правнуки.

2015 г.

Солнечный поезд

Сверчок

Искусство есть такая потребность для человека, как есть и пить. Потребность красоты и творчества, воплощающего её, – неразлучна с человеком, и без неё человек, может быть, не захотел бы жить на свете.

Ф. М. Достоевский
1

Даша на всё лето переехала к бабушке. Дед нарочито хмурился и бурчал:

– Не понимаю я своих внуков. Все они почему-то едут к бабушке. А ко мне, значит, приезжать не хотят?

– Ты чего, дед? – громко рассмеялась Даша. – Хотим, конечно! И к бабушке, и к тебе.

– А почему тогда все говорят «к бабушке в деревню»? – Старик выпятил нижнюю губу. – Меня-то куда дели? Вон, даже в рекламе молока, сметаны всякой всегда бабушек показывают, словно дедушек вовсе не существует. Дискриминация сплошная…

– Это ещё что такое? – удивлённо спросила внучка.

– Ты же в школу уже ходишь, должна знать, – усмехнулся Иван Ефимович.

– Мы пока такое слово не проходили. – Даша замотала головой. – Может, во втором классе начнём. А ты не можешь мне рассказать?

– Что рассказать? – сразу не сообразил дед.

– Ну, слово это… как его… дистрима… дискра… ну, которое ты только что сказал.

Дед улыбнулся, махнул рукой, подошёл к девочке, обнял её и ласково произнёс:

– Да не слушай ты меня, старого дурака, пошутил я.

– Пошути-и-ил? – удивилась Даша. – Значит, такого слова на свете нет?

– Ну почему же сразу нет? – рассмеялся дед. – Слово-то есть, да у нас его нет…

– Где нет? В деревне? – уточнила Даша.

Дед уже был и не рад, что затеял эту тему. Он знал: теперь Дашка не отстанет и, пока не узнает значение слова «дискриминация», вынесет ему мозг.

– Хорошо. – Иван Ефимович присел на порожек. – Присаживайся, сейчас объясню.

Внучка уселась на ступеньку выше и приготовилась внимательно слушать.

– А ну-ка скажи это слово ещё раз, – потребовала Даша. – Я хочу запомнить.

– Дискриминация, – буркнул дед.

– Не, я так не запомню. – Она замотала головой. – Давай по слогам. Ди… кри…

– Да не «ди-кри», – поправил Иван Ефимович, – а «ди-скри»…

– Так! – радостно воскликнула Даша. – Дискри… Запомнила. А дальше?

– Дальше – «нимация», – произнёс старик и осёкся.

– Нимация! – повторила внучка.

– Нет, – досадовал дед. – Погоди, я сам ошибся. – Какое-то время он жестикулировал пальцами и что-то бормотал, а затем выпалил: – Не «нимация», а «минация».

– Минация? – уточнила Даша. – Ой, дед, а я начало забыла.

Иван Ефимович тяжело вздохнул и предложил начать всё сначала:

– Слушай внимательно ещё раз: ди…

– Ди… – тут же повторила Даша.

– А ты можешь сначала все слово полностью послушать, а потом повторить? – нахмурившись, спросил дед.

– Нет! – решительно ответила внучка. – Такое длинное слово я сразу не запомню. Давай по слогам.

– Ладно. Наша песня хороша, начинай сначала!

– Что ещё за песня? – Даша вытаращила глаза. – Это из песни, что ли? Я такой не слышала.

– Да нет! – рассмеялся дед. – Просто есть такая песня, без начала и конца. Её можно петь хоть весь день.

– Ой, как интересно! – Внучка радостно захлопала в ладоши. – А ну спой, – тут же потребовала она.

– А слово? Мы же ещё слово не выучили…

– Да, точно, – согласилась Даша. – Ну, тогда давай выучим слово, а потом ты споёшь песню, договорились?

– Договорились! – Дед кивнул. – Итак, Ди…

– Ди…

– Скри…

– Скри…

Иван Ефимович задумался.

– Да что ж это такое? – возмущённо воскликнул он. – Погоди. Дай я про себя его произнесу.

Он снова стал что-то бормотать.

– Забыл, что ли? – тихо спросила Даша.

– Да не забыл, просто сам запутался. Вот такое оно нехорошее, это слово.

– Нехорошее? – Внучка испуганно прикрыла ладошкой рот и, наклонившись к уху деда, шёпотом спросила: – А оно не матерное? А то мама меня будет сильно-пресильно ругать. Мне матерные слова нельзя говорить, потому что я девочка.

– Дашенька, миленькая ты моя, – громко рассмеялся дед. – Ну что же ты такое говоришь? Стал бы я учить тебя матерным словам? Да ты что?

– Ты же сам сказал, что слово нехорошее…

– Не в том смысле, – продолжал смеяться и утирать слёзы Иван Ефимович. – Ну, рассмешила! Нехорошее – в смысле труднопроизносимое. Ты видишь, сколько прошло времени, а мы всё никак его не выучим?

– Это немного, дед, – возразила Даша. – У нас в классе есть Ромка Делягин, так он целую неделю учил слово «экскурсовод». Ты знаешь, кто это такой?

– Да откуда же я знаю. – Старик развёл в стороны руки. – Я и школу-то твою ещё не видел, а ты за Ромку какого-то спрашиваешь…

Даша залилась звонким смехом, да так, что на её смех прибежала Мотька, средних размеров ушастая дворняжка. Она села напротив хозяина и его внучки и, время от времени склоняя голову то в одну, то в другую сторону, стала внимательно всматриваться в их лица. Со стороны это смотрелось как собачье недоумение, дескать, чего вы тут расхохотались?

– Ты чего заливаешься? – удивился Иван Ефимович.

– Да я же тебя не про Ромку спрашиваю, – пояснила Даша. – А про этого… как его… сбил ты меня… экс-кур-со-во-да, – произнесла она на всякий случай по слогам.

– А-а-а! – протянул дед. – Так бы сразу и сказала. Конечно знаю. Я тоже, когда в школе учился, ходил с классом на экскурсии всякие. В Краснодон ездили, например. Про «Молодую гвардию» слышала?

– Нет, – ответила Даша и тут же добавила: – Мы это ещё не проходили.

– Хотя вас уже теперь туда вряд ли повезут.

– Почему? – удивилась внучка. – Вас возили, а нас не повезут…

– Так, Дарья, – перебил дед, – слово-то учим или нет?

– Учим-учим, – подтвердила Даша. – Я начало уже запомнила. Ди-скри…

– А дальше проще, – сказал Иван Ефимович и по слогам произнёс: – Ми-на-ци-я.

– Ди-скри-ми-на-ци-я! Верно?

– Молодчина! – Дед погладил внучку по голове. – Так вот, слово «дискриминация» означает… означает… как бы тебе объяснить, чтобы ты сразу поняла. Ну, в общем, это когда кто-то считает себя лучше другого и всячески ему об этом напоминает.

– Всё поняла! – воскликнула Даша. – Это про нашу учительницу.

– Как это – про вашу учительницу? Она что…

– Ну, она всё время нам говорит: «Сиди не умничай». Понимаешь? Умничать можно только ей. И вообще, ей можно всё: краситься, делать маникюр, на уроке по телефону говорить – всё-всё-всё! А нам ничего нельзя. Это дикри… дискри… минация?

– Нет, Даша, какая же это дискриминация, это дисциплина.

– Дисциплина, дед, это когда не разговариваешь и не крутишься на уроках, – возразила Даша. – А так получается, Вере Семёновне можно всё, а нам – ничего. Я, например, тоже хочу в школу ходить красивой.

– А ты некрасивой ходишь, что ли? – улыбнулся дед.

– Какая там красота, – вздохнула Даша. – Я перед Новым годом накрасила ногти и чуточку губы. Помаду мне, кстати, мамина подруга тётя Надя подарила. Так Вера Семёновна такой шум подняла, что я даже плакала. Принесла мне жидкость, заставила стереть лак, потом отвела в туалет, умыла, ещё и маму в школу вызвала.

– Ну а мама что? Ругала? – спросил дед.

– Нет, в школе она просто промолчала, а по дороге домой назвала Веру Семёновну идиоткой.

– Ну, это зря она. – Иван Ефимович неодобрительно покачал головой. – Учительницу нельзя обзывать.

– Дед, ты что, против меня? – Внучка нахмурилась.

– Как это понять?

– Ну, ты за меня или за Веру Семёновну?

– Конечно за тебя, внучка!

– Тогда и не защищай её. Злая она, понимаешь?

– Понимаю, – ответил дед. – А вдруг она не злая, а просто строгая?

– А какая разница? – хмыкнула Даша. – Всё равно ругается. Не нравится она мне. Вот тётя Надя хорошая. Она такая добрая и красивая…

В этот момент отворилось окно, и появилась голова бабушки.

– Ну, чего вы там воркуете? – весело спросила Анна Васильевна. – Мойте руки и за стол. Я вам тут таких вкусняшек наготовила!

– Идём-идём, бабулечка! – радостно ответила Даша и вспорхнула с порога, словно бабочка.

2

– Вот зараза! – Бабушка палкой стучала по половице. – Не даст спать сегодня. Как же он туда забрался?

Сверчок, словно прислушиваясь к проклятиям Анны Васильевны, на какое-то время умолк, но через несколько минут снова запел. «Запел» он, конечно, по мнению Даши – она радовалась каждой его новой мелодии. Баба Аня скорее назвала бы этот звук тарахтением. Дед почему-то употреблял и вовсе смешное слово. Он, заслышав непрошеного гостя, говорил:

– Ну вот, опять забулькал.

– Бабушка, а как его зовут? – спросила Даша.

– Кого?

Страницы: «« 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Из белого тумана облаков вынырнул громадный, мощный дракон и ринулся вниз.» С этого начинаются собы...
- Ты! – в меня ткнули пальцем так, словно я была вещью. – Пойдешь со мной. - Зачем? – ошарашено уточ...
Сейчас эту войну называют Первой мировой. И это действительно первая подобная война, навсегда раздел...
Волшебной таблетки не существует. Но есть принципы успеха и законы полноценной жизни, следуя которым...
Поварёшка - такое смешное прозвище Антону дали друзья после того, как в 2004 году он вернулся из арм...
В альбоме собраны рисунки автора, выполненные карандашом и ставшие иллюстрациями к его книгам: роман...