Станция Одиннадцать Мандел Эмили
В холле здания листал газету ночной консьерж. За его спиной на стене висела абстрактная картина в серо-красных тонах. И консьерж и картина отражались в натертом до блеска полу.
– Никогда не видел такого короткого инкубационного периода. Только что осмотрел пациентку – она работает у нас санитаркой. Когда утром начали поступать больные, как раз была ее смена. Через несколько часов санитарке стало плохо и она ушла домой. Два часа назад бойфренд привез ее обратно, теперь она на искусственной вентиляции легких. Если рядом больной, ты сляжешь в считаные часы.
– Думаешь, вирус выйдет за пределы больницы?.. – Дживан постепенно терял способность ясно мыслить.
– Не думаю – знаю. Он уже за ее пределами. Это полномасштабная эпидемия. Если она так распространяется у нас, то в городе наверняка еще похлеще. Я никогда не видел ничего подобного.
– То есть ты говоришь, чтобы я…
– Говорю, чтобы ты немедленно уезжал. Или запасись едой и не выходи из квартиры. Мне надо сделать еще несколько звонков.
Хуа положил трубку, и Дживан остался один посреди метели. Дежурный перевернул очередную страницу. Если бы такое рассказал кто-то другой, Дживан не поверил бы, но Хуа обладал невероятной способностью все преуменьшать. Если он подтвердил, что бушует эпидемия, значит «эпидемия» – это еще слабо сказано.
Дживан вдруг содрогнулся от внезапной уверенности, что всему настал конец. Что болезнь, о которой говорил Хуа, станет чертой между «до» и «после», проходящей через его жизнь.
Он миновал дом Фрэнка, темную кофейню у причала, крошечную гавань, полную засыпанных снегом прогулочных лодок, и вышел к продуктовому магазину. Внутри замер, моргая от яркого света. Между рядами ходили всего пара покупателей. Дживан понял, что должен позвонить, но кому? Его единственным близким другом был Хуа. Брата Дживан увидит через несколько минут. Родители мертвы, а заставить себя поговорить с Лаурой он пока не мог. Наконец Дживан решил сперва добраться к Фрэнку, проверить новости, а потом пройтись по списку контактов телефона и всех обзвонить.
Над окошком киоска фотоаппаратуры висел небольшой телевизор, и Дживан подошел ближе. На экране на фоне «Торонто Дженерал» под снегопадом стояла корреспондентка, а над ее головой шли субтитры. «Торонто Дженерал» и две другие больницы закрыты на карантин. Министерство здравоохранения подтверждает вспышку грузинского гриппа. На данный момент они не обладают точными цифрами, однако уже были случаи летального исхода. Информация продолжает поступать. Есть предположения, что грузинская и российская стороны скрывают истинное положение дел в их странах. Чиновники обращаются с просьбой по возможности сохранять спокойствие.
Как подготовиться к катастрофе, Дживан знал только из экшн-фильмов, зато пересмотрел их целое множество. Он начал с воды и доверху наполнил огромную тележку как упаковками, так и отдельными бутылками. С усилием толкая свою ношу к кассам, Дживан вдруг засомневался – не перегнул ли палку? Однако затем он решил, что поворачивать назад уже поздно. Продавщица вскинула бровь, но промолчала.
– Припарковался у магазина, – сказал Дживан. – Я верну тележку.
Девушка устало кивнула. Она была юной, едва за двадцать, наверное, и постоянно отбрасывала с глаз темную челку. Дживан выкатил невозможно тяжелую тележку за двери, в снег. Тележка набрала скорость на склоне, но колеса увязли в снегу и она вильнула к клумбе.
Двадцать минут двенадцатого. Сорок минут до закрытия магазина. Дживан мысленно прикидывал, как быстро сможет добраться к Фрэнку и разгрузить тележку. И сколько времени уйдет на попытки объяснить происходящее и убедить брата, что Дживан не сошел с ума. Может, оставить тележку здесь?.. На улице ведь ни души.
По пути к магазину Дживан позвонил Хуа:
– Что там сейчас творится?
Пока Хуа рассказывал, Дживан быстро перемещался между рядами. Еще упаковка воды – воды много не бывает, затем бесчисленное множество консервных банок, всю полку тунца, бобов и супов, макароны – все, что хоть как-то хранится. В больнице Хуа было полно больных гриппом, как и в остальных больницах города. В «Скорой помощи» сбивались с ног. Умерло уже тридцать семь человек, включая всех пациентов московского рейса и двух медсестер, которые дежурили с утра. Дживан стоял у кассы, продавщица «пробивала» все его консервы и упаковки. Хуа позвонил жене и велел вместе с детьми покинуть город, только не самолетом. События в театре Элгин теперь казались частью какой-то совершенно иной жизни. Продавщица шевелилась ужасно медленно, а кредитку Дживана разглядывала так пристально, как будто не видела ее десять минут назад.
– Забирай Лауру и брата, – сказал Хуа, – и сегодня же уезжайте из города.
– Я не могу из-за брата. Где я в такое время арендую фургон для инвалидного кресла?
В ответ донесся приглушенный звук. Хуа кашлял.
– Ты заболел? – Дживан толкнул тележку к выходу.
– Доброй ночи.
Хуа бросил трубку, и он остался один посреди снега. Следующую тележку он нагрузил туалетной бумагой. Затем еще одну – снова консервами, замороженным мясом, аспирином, мусорными пакетами, отбеливателем, клейкой лентой.
– Работаю на благотворительную организацию, – пояснил Дживан девушке за кассой во время третьего или четвертого круга, однако она почти не обратила на него внимания. Она то и дело поглядывала на экран телевизора, машинально «пробивая» товары.
Во время шестого похода в магазин Дживан позвонил Лауре, но попал на голосовую почту.
– Лаура, слушай…
Да, лучше переговорить с ней лично, однако на часах уже было почти без десяти одиннадцать. Наполняя очередную тележку едой, Дживан быстро перемещался по этому пропахшему выпечкой и чем-то цветочным миру, что вот-вот исчезнет, и думал о Фрэнке в квартире на двадцать втором этаже, как снаружи бушует метель, а брат заперт на такой высоте наедине с бессонницей, работой над книгой, вчерашним выпуском «Нью-Йорк таймс» и музыкой Бетховена. Дживана охватило отчаянное желание поскорее добраться до Фрэнка. Он хотел позвонить Лауре позже, но передумал и набрал домашний номер, пока стоял на кассе, старательно избегая взгляда продавщицы.
– Дживан, ты где? – В голосе Лауры звучало смутное обвинение.
– Ты смотришь новости? – Дживан в который раз достал кредитку.
– А надо?
– Началась эпидемия гриппа. Лаура, это не шутки.
– В России, что ли? Знаю.
– Теперь и здесь. Дела куда хуже, чем все думали. Я только что говорил с Хуа. Ты должна уехать из города.
Подняв взгляд, Дживан вдруг увидел выражение лица девушки за кассой.
– Должна?! Что? Ты вообще где?
Он нацарапал свое имя на чеке и с трудом толкнул тележку к выходу, где начиналась снежная буря. Управлять тележкой одной рукой было сложно; между скамейками и клумбами дожидались еще пять, припорошенных снегом.
– Просто включи новости.
– Ты ведь знаешь, я не люблю смотреть новости перед сном. У тебя что, паническая атака?
– Нет. Я иду к брату, проверю, в порядке ли он.
– А что с ним может быть?
– Ты меня не слушаешь. Ты никогда меня не слушаешь.
Дживан понимал, что говорить такое, когда им грозит пандемия гриппа, слишком мелочно, но все равно не удержался. Он толкнул тележку в сторону остальных и рванул обратно к магазину.
– Поверить не могу, что ты бросила меня в театре. Ты просто ушла, пока я пытался запустить сердце мертвого актера.
– Дживан, скажи, где ты.
– В магазине.
Без пяти двенадцать. В последнюю тележку легли всякие излишества: овощи, фрукты, пакеты с апельсинами и лимонами, чай, кофе, крекеры, соль.
– Слушай, Лаура, я не хочу ссориться. Грипп очень опасный. И очень быстрый.
– Кто быстрый?
– Грипп. Хуа сказал, что он очень быстро распространяется. Тебе лучше уехать из города.
В последний момент Дживан взял еще и букет нарциссов.
– Что?..
– В самолет ты сядешь еще здоровой, – проговорил он, – а через день умрешь. Я останусь с братом. Немедленно собери вещи и поезжай к матери, пока большинство людей не в курсе и дороги без пробок.
– Дживан, я волнуюсь, у тебя паранойя. Прости, что оставила тебя в театре, действительно разболелась голова, и я…
– Пожалуйста, включи новости. Или почитай их где-нибудь в Сети.
– Прошу, ответь, где ты, и я…
– Лаура, пожалуйста, сделай, как я говорю, – сказал он и бросил трубку, потому что уже в последний раз вернулся на кассу и время на разговоры с Лаурой подошло к концу.
Дживан отчаянно пытался не думать о Хуа.
– Мы закрываемся, – произнесла девушка за кассой.
– Последний заход, – отозвался Дживан. – Вы, наверное, считаете меня психом.
– Видела и похуже.
А она ведь напугана – после случайно услышанных фраз Дживана и тревожных новостей по телевизору.
– Ну, я просто хочу подготовиться.
– К чему?
– Кто знает…
– Это? – Девушка кивнула на экран. – Будет как с атипичной пневмонией. Раздули такую шумиху, а все мгновенно кончилось.
Говорила она, впрочем, не так уж уверенно.
– Ничего подобного. Уезжайте из города.
Дживан всего лишь хотел быть честным и как-то помочь, но сразу понял, что зря. Испуганная девушка просто решила, что он сумасшедший. Скользнув по нему безучастным взглядом, она «пробила» оставшиеся товары, и Дживан вновь оказался на улице под падающим снегом. Парень с козлиной бородкой, что работал в киоске, щелкнул замком.
Снаружи ждали семь огромных забитых тележек, которые необходимо доставить в квартиру брата. Дживан чувствовал себя глупым и немного безумным.
Ушел добрый час, чтобы откатить тележки по одной в холл здания, а потом в грузовой лифт, за внеурочное использование которого пришлось подкупить консьержа. И затем, по очереди, доставить их на двадцать второй этаж.
– Я выживальщик, – пояснил Дживан.
– У нас здесь такое редкость, – отозвался консьерж.
– Поэтому тут для этого и самое место, – ляпнул Дживан.
– Для чего самое место?
– Для выживализма.
– Вот как…
Потратив еще шестьдесят долларов, Дживан наконец остался один. Тележки выстроились вдоль коридора. Может, стоило позвонить брату еще из магазина?.. Час ночи – все квартиры заперты, кругом царит тишина.
– Дживан? – удивился Фрэнк, открыв дверь. – Какая приятная неожиданность.
– Ну, я… – Дживан не знал, как объясниться, поэтому шагнул в сторону и слабо махнул рукой на тележки.
Фрэнк проехал вперед в инвалидном кресле и выглянул из квартиры.
– Смотрю, ты прошелся по магазинам, – сказал он.
К тому времени театр Элгин уже был почти пуст – там находились лишь охранник, который сидел в фойе первого этажа и играл в тетрис на телефоне, и продюсер, наконец решившийся позвонить из кабинета наверху. Продюсер удивился, когда адвокат Артура ответил. Разве юристы в сфере индустрии развлечений обычно работают до десяти вечера по тихоокеанскому времени? Наверное, да, из-за огромной конкуренции в их области. Так или иначе продюсер сообщил адвокату о смерти Артура и ушел домой.
Адвокат всю жизнь был трудоголиком и приучил себя к двадцатиминутным перерывам на сон вместо полноценного отдыха. Он два часа изучал завещание Артура Линдера, а затем все его е-мейлы. Оставались вопросы, что-то не сходилось. Адвокат позвонил ближайшему другу Артура, которого однажды встретил на званом ужине в Голливуде. Утром после нескольких все более раздражающих телефонных разговоров этот ближайший друг начал обзванивать бывших жен Артура.
Звонок застал Миранду на южном побережье Малайзии. Она работала на судоходную компанию, поэтому получила задание отправиться в недельную командировку и проверить условия на местности, как сказал ее начальник.
«На местности?» – переспросила тогда Миранда.
Леон улыбнулся. Их кабинеты располагались рядом, и оба выходили на Центральный парк. Леон и Миранда работали вместе уже долго, больше десяти лет. Они пережили два преобразования предприятия и переезд компании из Торонто в Нью-Йорк. Друзьями они не были – по крайней мере в смысле общения вне работы, – но Миранда считала Леона самым дружелюбным из сотрудников.
«Ты права, звучит странно, – согласился он. – Значит, условия на воде».
В тот год у побережья Малайзии на якоре стояло около двенадцати процентов транспортных судов всего мира, погруженных в спячку экономическим кризисом. Днем они казались серо-коричневыми фигурами у линии горизонта, почти скрытыми в дымке. На каждом – от двух до шести человек, сокращенный состав команды. Люди бродили по пустым каютам и коридорам, и шаги их отзывались гулким эхом.
«Одиноко тут», – пожаловался моряк Миранде, когда она вместе с переводчиком и местным капитаном вышла из опустившегося на палубу штатного вертолета. Дюжина располагающихся здесь кораблей принадлежали их компании.
«Пусть они там не особо расслабляются, – сказал Леон. – Капитан неплох, но я хочу дать им понять, что всем руководит именно наша компания. Так и вижу эту армаду плавучих вечеринок».
Однако люди были настроены серьезно и осторожничали, боялись пиратов. Миранда пообщалась с человеком, который не был на суше уже три месяца.
Тем же вечером, на пляже у гостиницы Миранду вдруг охватило необъяснимое одиночество. Она думала, что знала абсолютно все об этих остатках флота, но не была готова увидеть такую красоту. Корабли светились, чтобы не сталкиваться ночью. Глядя на них, Миранде казалось, что ее выбросило на темный берег, а у линии горизонта сверкает таинственная и невозможно далекая сказочная страна. Миранда держала в руке телефон, ожидая звонка от друга, однако, ощутив вибрацию, увидела на экране незнакомый номер.
– Да?
Пара неподалеку общалась по-испански. Миранда уже несколько месяцев учила этот язык и разбирала каждое третье или четвертое слово.
– Миранда Кэрролл? – произнес смутно знакомый мужской голос с британским акцентом.
– Да, с кем я говорю?
– Вряд ли вы меня помните, мы виделись несколько лет назад на мероприятии в Каннах. Кларк Томпсон. Друг Артура.
– И еще раз после этого, – сказала Миранда. – Вы приезжали на званый ужин в Лос-Анджелесе.
– Да, – отозвался Кларк. – Да, конечно, как я мог забыть…
Ничего он не забыл, поняла Миранда, а просто повел себя тактично.
– Миранда, – произнес Кларк. – Боюсь, у меня плохие новости. Лучше присядьте.
Она осталась стоять.
– Говорите.
– Миранда, вчера Артур умер от сердечного приступа.
Свечение над водой смазалось, превращаясь в череду сливающихся ореолов.
– Мне очень жаль. Не хотел, чтобы вы узнали из новостей.
– Но я только недавно его видела, – услышала Миранда собственный голос. – Я была в Торонто две недели назад.
– Сложно поверить, да. – Кларк кашлянул. – Такое потрясение, такое… Мы познакомились, когда мне было всего восемнадцать. Тоже никак не могу смириться.
– Прошу, расскажите, что вы знаете.
– Ну, он… надеюсь, вас не обидит, если я скажу, что сам Артур был бы рад… Он умер на сцене. Мне сообщили, что у него случился тяжелый сердечный приступ во время четвертого акта «Короля Лира».
– Он просто рухнул?..
– В зале было двое врачей, они сразу поднялись на сцену, как только поняли, что происходит, и попытались его спасти, однако никто уже ничего не мог сделать.
Вот как все заканчивается, думала Миранда после разговора. Так банально и просто, что эта мысль почему-то странно успокаивала – вот тебе звонят по телефону, пока ты в другой стране, и в одно мгновение узнаешь, что человек, с которым ты когда-то хотела прожить до самой старости, покинул этот мир.
Из темноты по-прежнему доносилась беседа на испанском. На горизонте светились корабли. Ветра не было. В Нью-Йорке занималось утро. Миранда представляла, как Кларк положил трубку телефона в своем офисе в Манхэттене. Все это происходило в последнем месяце той эры, когда еще было возможно нажать несколько кнопок на аппарате и связаться с кем-то на другом конце планеты.
НЕПОЛНЫЙ СПИСОК:
Не стало бассейнов с хлорированной водой и подсветкой на дне. Игр с мячом в свете прожекторов. Фонарей, у которых летними ночами вьется мошкара. Поездов, что проносятся под землей в городах, благодаря текущему в третьем рельсе току. Не стало самих городов. Не стало кино, разве что иногда, с генератором, который заглушает половину диалогов, хотя вскоре топливо кончилось, ведь автомобильный бензин портится через два или три года хранения. Авиационный – медленнее, но его сложно найти.
Нет больше экранов, что светятся в полутьме, когда люди вытягивают руки с телефонами над головами толпы, чтобы сфотографировать сцену. Нет и самих сцен, освещенных яркими галогенными лампами. Нет электронной музыки, нет панка и электрогитар.
Нет лекарств. Нет уверенности, что можно не умереть от царапины на руке или пореза на пальце, если соскочит нож, пока готовишь обед.
Нет полетов. Не выглянуть из иллюминатора на мерцающие внизу города, представляя, как среди этих огней живут люди. Нет самолетов, нет просьб поднять и зафиксировать откидные столики… хотя самолеты все же иногда встречались то тут, то там. Они покоились в ангарах и на взлетных полосах, собирали снег на крыльях. В холодные месяцы самолеты становились идеальными хранилищами для пищи. Летом те, что находились возле садов, были наполнены подносами с высыхающими на солнце фруктами. Подростки тайком пробирались в самолеты, чтобы заняться сексом. На металле расцветала ржавчина.
Исчезли государства, границы остались без охраны.
Не стало пожарных частей, полиции. Как и технического обслуживания дорог, вывоза мусора. С космодромов Мыс Канаверал, Байконур, Ванденберг, Плесецк и Танегасима не взлетают космические корабли, прожигая пути вверх сквозь атмосферу.
Не стало Интернета, социальных сетей. Больше не прокрутить бесконечные страницы, заполненные чужими мечтами, надеждами и фотографиями еды, криками о помощи или радостными возгласами, обновлениями статуса отношений с целыми или разбитыми сердечками, планами о встречах, призывами, жалобами, желаниями, картинками с детьми в костюмах мишек или перчинок для Хеллоуина. Не почитать и не прокомментировать жизнь, чувствуя себя не так одиноко в своей комнате. Не поставить аватарку.
Часть вторая
Сон в летнюю ночь
Через двадцать лет после того, как путешествия по воздуху стали невозможны, повозки «Дорожной симфонии» медленно продвигались вперед под добела раскаленным небом. Стоял конец июля, и двадцатипятилетний термометр, прикрепленный к ведущей повозке, показывал сто шесть по Фаренгейту и сорок один по Цельсию. Труппа ехала к озеру Мичиган. Обочины плотно заросли деревьями, которые пробились сквозь трещины в асфальте. Побеги гнулись под колесами повозок, а мягкая листва щекотала ноги лошадей и людей. Безжалостная жара не спадала уже неделю.
Большинство людей шли пешком, чтобы облегчить ношу лошадей, ведь им и без того, к всеобщему неудовольствию, приходилось часто давать отдых в тени. Участники «Симфонии» не очень хорошо знали эту местность и спешили ее покинуть, однако при такой жаре двигаться быстро было невозможно. Они медленно шагали, сжимая оружие. Актеры повторяли реплики, музыканты пытались не обращать внимания на актеров, а разведчики следили, нет ли какой опасности впереди или позади.
«Неплохая проверка, – сказал чуть раньше их режиссер-постановщик. Гилу было семьдесят два, и он ехал во второй повозке, ведь ноги уже не держали его так хорошо, как раньше. – Если сможете вспомнить текст на такой сомнительной местности, то на сцене все будет отлично».
– Входит Лир[3], – произнесла Кирстен.
Двадцать лет назад, в той жизни, которую она почти и не помнила, у нее была маленькая немая роль в недолго продержавшейся постановке «Короля Лира» в Торонто. Теперь Кирстен шагала в сандалиях на подошве из автомобильной шины и носила за поясом три ножа. В руках она держала печатную версию пьесы в мягкой обложке с выделенными желтым сценическими ремарками.
– Причудливо убранный цветами, – продолжила Кирстен.
– Но кто идет там? – проговорил человек, разучивающий роль Эдгара.
Его звали Август, и он только недавно стал актером. А еще он был второй скрипкой и тайно писал стихи, о чем в «Симфонии» знали лишь Кирстен и седьмой гитарист.
– Да, здравый ум едва ли заставил бы… заставил… Как там?
– Так нарядиться, – подсказала Кирстен.
– Спасибо. Да, здравый ум едва ли заставил бы так нарядиться.
Повозки раньше были пикапами; теперь их тянули лошади, помогая крутиться колесам из стали и дерева. Все части, ставшие бессмысленными, когда исчерпались запасы бензина, – двигатель, топливная система и другие, которые люди младше двадцати никогда не видели в действии, – пришлось изъять, а на крышах установить скамеечки для кучеров. Из машин убрали все, что добавляло лишний вес, но в остальном они остались прежними – закрывающиеся двери, окна из автостекла, которое непросто разбить, ведь путешествовали они по опасной территории, и было бы неплохо иметь возможность куда-нибудь усадить и как-то защитить детей. Платформы кузовов перетянули темно-серым брезентом с белыми буквами «ДОРОЖНАЯ СИМФОНИЯ» по обеим сторонам.
– Они не могут препятствовать мне чеканить монету, – бросил через плечо Дитер.
Он разучивал роль Лира, хотя был еще молод. Дитер шел чуть впереди остальных актеров и что-то бормотал своему любимому коню Бернстайну. У коня не хватало доброй половины хвоста – неделю назад первой виолончели понадобилось перетянуть смычок.
– Вид душу раздирает! – продолжил Август.
– Знаете, что душу раздирает? – проворчал третий трубач. – Слушать «Короля Лира» который раз подряд на таком пекле.
– А знаешь, что хуже? – Александре, самой младшей актрисе «Симфонии», было пятнадцать. Ее еще младенцем подобрали на дороге. – Четыре дня добираться от одного города до другого.
– А как это, «душу раздирает»? – спросила Оливия, шестилетняя дочь тубиста и актрисы по имели Лин. Малышка ехала во второй повозке вместе с Гилом и плюшевым медвежонком.
– Через пару часов будем в Сент-Деборе, – сказал Гил. – Волноваться совсем не о чем.
По поверхности Земли, словно ударная волна ядерного взрыва, прокатился грипп, а затем и ужас от последовавшего краха. В первые страшные годы все перебирались с места на место в безуспешных поисках хотя бы частички былой жизни и оседали где попало, для безопасности сбиваясь в группки в придорожных кафе, бывших ресторанах и мотелях. «Дорожная симфония» начала передвигаться между поселениями нового мира спустя пять лет после катастрофы. Женщина-дирижер собрала своих друзей из военного оркестра, вместе они покинули авиационную базу, на которой жили, и отправились в неизвестность.
К тому времени большинство людей уже обустроили себе постоянные жилища, ведь оставшийся бензин испортился к третьему году, а бесконечно переходить с места на место пешком невозможно. После полугода странствий от одного городка к другому, хотя слово «городок» использовали весьма условно, в некоторых бывших придорожных кафе могли проживать лишь четыре-пять семей: оркестр соединился с внезапно встреченной компанией шекспировских актеров во главе с Гилом, которые вместе покинули Чикаго, затем несколько лет проработали на ферме, а теперь уже три месяца путешествовали по дорогам.
И даже через двадцать лет после катастрофы они продолжали колесить туда-сюда вокруг озер Гурон и Мичиган; шли до самого Траверс-Сити на западе и Кинкардина на северо-востоке, вдоль реки Сент-Клэр на юг к рыбацким городкам Марин-Сити и Алгонак, а затем возвращались обратно. Сейчас эти места стали тихими. На дорогах почти никого не было, разве что встречались бродячие торговцы, которые перевозили в телегах всякую всячину. «Симфония» исполняла музыку – классику, джаз, оркестровые аранжировки популярных до катастрофы песен – и Шекспира. В первые несколько лет они ставили и более современные пьесы, но, как ни странно, зрители предпочитали смотреть именно Шекспира.
«Люди хотят лучшее, что было в мире», – сказал однажды Дитер. В нынешней жизни ему приходилось тяжело. В колледже он играл в панк-группе и теперь ужасно скучал по звуку электрогитар.
До Сент-Деборы оставалось не более двух часов пути. Репетиция «Лира» сошла на нет на четвертом акте: все устали, да и жара действовала на нервы. Труппа остановилась, чтобы дать лошадям отдохнуть. Кирстен, которой не сиделось на месте, прошла чуть дальше и начала упражняться в метании ножей. С пяти шагов, с десяти, с двадцати. Лезвия вонзались в дерево с приятным звуком. Когда «Симфония» вновь двинулась вперед, Кирстен залезла во вторую повозку, где за починкой костюма отдыхала Александра.
– Так вот, – произнесла та, возвращаясь к разговору, – ты видела компьютерный экран в Траверс-Сити…
– И что?
В Траверс-Сити, который они недавно покинули, некий изобретатель собрал у себя на чердаке электрическую установку. Достаточно скромную – если яростно крутить педали велотренажера, то электричества хватало для работы ноутбука, однако изобретатель питал куда большие надежды: дело было даже не в самой установке, а в поисках выхода в Интернет. Юные участники «Симфонии» трепетали, слушая его рассказ; они помнили истории о вай-фае и невообразимом хранилище-«облаке», а также гадали: вдруг Интернет все еще где-то там, в невидимых крапинках света.
– Он был таким, как ты помнишь?
– Я плохо помню, как выглядели компьютерные экраны, – признала Кирстен.
У второй повозки были крайне отвратительные амортизаторы, поэтому Кирстен казалось, что у нее дребезжат даже кости.
– Как можно такое забыть? Он ведь красивый.
– Мне было восемь.
Александра недовольно кивнула: вот если бы она в восемь лет увидела светящийся экран, то непременно бы его запомнила.
В Траверс-Сити Кирстен прочитала на экране надпись «Страница не может быть отображена». Вряд ли, конечно, изобретатель сумел бы обнаружить Интернет, но ее больше очаровало само электричество. В мыслях возникли образы лампы с розовым абажуром на столике, ночника в форме широкого полумесяца, люстры в столовой, залитой светом сцены. Изобретатель быстро крутил педали, чтобы экран не потух, и попутно объяснял что-то про спутники. Александра пришла в восторг, для нее экран был неким волшебством. А Август просто пялился на него с отсутствующим выражением на лице.
Когда Кирстен и Август проникали в заброшенные дома (это было их любимое занятие, и порой они находили полезные вещи), Август всегда глядел с тоской на телевизоры. В детстве он был тихим и немного застенчивым, да и вообще редко находил общий язык с другими людьми. То есть пока его братья играли в бейсбол и заводили новых друзей, Август все свободное от школы время проводил в четырех стенах домов на американских военных базах, между которыми переезжала семья. Что хорошо в телепрограммах – их можно было смотреть везде, причем одни и те же, неважно, перебросили родителей в Мэриленд, Калифорнию или Техас. До катастрофы Август часами просиживал перед телевизором, играл на скрипке или делал и то и другое одновременно. Кирстен с легкостью представляла подобную картину: Августу девять лет, десять, одиннадцать, он бледный и тощий, с падающими на глаза темными волосами и серьезным, застывшим выражением лица играет на маленькой скрипке в свете экрана. Сейчас, когда они вламывались в дома, Август искал выпуски журнала «Телегид». К началу пандемии этот еженедельник уже почти никто не читал, хотя некоторые люди все же продолжали его покупать до самого конца. Потом, в моменты отдыха, Август листал найденные выпуски. Он говорил, что помнит все телешоу: звездолеты, гостиные с огромными диванами в комедиях, полицейских, несущихся вперед по улицам Нью-Йорка, залы и судей с суровыми лицами. Август с удовольствием брал и сборники стихов – они попадались еще реже, чем «Телегид», – и читал их по вечерам.
Кирстен же искала журналы о знаменитостях, ведь однажды, когда ей было шестнадцать, она пролистнула страницы журнала, лежавшего на пыльном столике, и наткнулась на свое прошлое:
«Счастливое воссоединение: Артур Линдер встречает своего сына Тайлера в международном аэропорту Лос-Анджелеса.
Заросший Артур приветствует семилетнего Тайлера, который живет в Иерусалиме с матерью, моделью и актрисой Элизабет Колтон».
И фото: Артур, в мятой одежде и кепке, с трехдневной щетиной, держит на руках сына. Мальчик сияет, глядя на лицо отца, а сам Артур улыбается в камеру.
Через год случится вспышка грузинского гриппа.
«Я его знала! – пораженно выдохнула Кирстен. – Он подарил мне комиксы, я тебе их показывала!» Август кивнул и попросил посмотреть их еще раз.
Кирстен многого не могла вспомнить о мире до катастрофы – свой домашний адрес, лицо матери, телепрограммы, о которых без остановки болтал Август, – зато помнила Артура Линдера. И после первой находки она стала просматривать все попадающиеся на глаза журналы в поисках Артура. Собранная по крупицам информация хранилась в рюкзаке в специальной папке на застежке. Снимок, где задумчивый Артур один на пляже. Снимок, где он с первой женой, Мирандой, и, позже, уже со второй, Элизабет, тощей блондинкой, что никогда не улыбалась на фото. И еще с их сыном, который был примерно одного возраста с Кирстен. И с третьей женой, очень похожей на предыдущую.
«Да ты как археолог», – сказала Чарли, когда Кирстен похвасталась добычей. В детстве Чарли сама мечтала стать археологом. Она играла на виолончели и была близкой подругой Кирстен.
Ни один из экспонатов коллекции не походил на Артура Линдера, каким его помнила Кирстен, но что вообще сохранилось в ее памяти? Мимолетная доброта, седые волосы, человек, который однажды сунул ей в руки две книги комиксов – «У меня есть для тебя подарок»… А после этого самое ясное воспоминание из жизни до катастрофы – сцена, мужчина в костюме что-то говорит, а за ним на спине лежит Артур, над которым склонились врачи «Скорой помощи»; голоса и плач, группы людей, почему-то падающий снег, хотя они не на улице, лучи софитов.
Артур подарил две книги из серии не известной никому из «Симфонии» под названием «Доктор Одиннадцать». Том первый, выпуск первый – «Станция Одиннадцать». Том первый, выпуск второй – «Погоня». К двадцатому году Кирстен запомнила их наизусть.
Доктор Одиннадцать – физик и живет на космической станции, но она настолько усовершенствована, что напоминает маленькую планету. Там есть глубокие синие моря и скалистые острова, связанные мостами, оранжево-багровые небеса с двумя лунами над горизонтом. Контрафаготист, который до катастрофы работал в типографии, рассказал Кирстен, что напечатать эти две книги стоило больших денег, ведь там дорогая бумага и яркие иллюстрации, то есть это были даже не просто комиксы, как при серийном производстве, а чей-то амбициозный проект. Но чей? В книгах нет биографической информации, а вместо имени автора стоят лишь инициалы – «М. К.». На форзаце первого выпуска кто-то написал карандашом «Экземпляр 2 из 10». На форзаце второго – «Экземпляр 3 из 10». Может, в мире существует всего десять экземпляров каждой из книг?
Кирстен как могла берегла их, но сейчас страницы уже загнуты, обтрепаны по краям. Первая книга открывается картинкой. Доктор Одиннадцать стоит в сумерках на темном утесе, нависающем над морем цвета индиго. Между островами снуют маленькие лодочки, на горизонте вращаются ветряные установки. Доктор держит в руке фетровую шляпу. К его ногам жмется небольшое белое животное. Несколько старших участников «Симфонии» подтвердили, что это собака, однако Кирстен таких собак не видела. Животное зовут Лули. Оно похоже на смесь лисы и облака. Под картинкой – строка текста: «Я стоял, глядя на свой разрушенный дом, и пытался забыть счастье жить на Земле».
Во второй половине дня труппа прибыла в Сент-Дебору: заправка и несколько однотипных ресторанчиков вдоль дороги, мотель и торговый центр «Волмарт». Здесь пролегала юго-западная граница территории «Симфонии». Насколько все знали, за ней ничего больше не было.
Два года назад они оставили в этом городе шестого гитариста и Чарли, беременную от него. Их устроили в бывшем ресторанчике «Вендис», чтобы Чарли не пришлось рожать в дороге. Теперь на северной окраине города «Симфонию» вдруг встретил сторожевой пост – под радужным пляжным зонтом сидел пятнадцатилетний мальчишка.
– А я вас помню, – сказал он. – Можете разбить лагерь в «Волмарте».
«Симфония» намеренно медленно продвигалась по Сент-Деборе; первый трубач исполнял соло из концерта Вивальди, но музыка почему-то никого не привлекала. В Траверс-Сити за ними по улице шла целая толпа, которая разрослась до ста человек. Здесь же лишь четверо-пятеро человек выглянули из-за дверей или угла дома, хмурые, насупленные.
«Волмарт» располагался у южной окраины; над парковкой подрагивал раскаленный от жары воздух. Труппа остановила повозки у сломанных дверей, и артисты принялись привычно ухаживать за лошадьми и попутно спорить, какую пьесу сегодня исполнить или же вообще устроить музыкальный вечер. Ни Чарли, ни гитарист так и не появились.
– Может, они сейчас где-то работают, – предположил Август.
Кирстен казалось, что город слишком пуст. Вдалеке возникали миражи – призрачные омуты на дороге. Человек, толкающий тачку, будто шагал по воде. Между домами шла женщина с охапкой стираного белья. И больше никого.
– Я бы предложил «Лира», – сказал Саид, актер, – но не знаю, стоит ли погружать этот город в еще большую тоску.
– В кои-то веки я с тобой согласна, – отозвалась Кирстен.
Другие актеры продолжали спорить. «Король Лир», ведь они репетируют уже неделю – Август занервничал – или «Гамлет», потому что его не исполняли уже месяц?
– «Сон в летнюю ночь», – объявил Гил, разрешая тупиковую ситуацию. – Думаю, самое время для фей.
– Что, вся наша компания в сборе?
– Ты лучше выкликай каждого порознь соответственно списку.
Джексон играл Мотка уже с десяток лет и единственный сегодня справлялся без сценария. Даже Кирстен пришлось дважды взглянуть на текст – с тех пор как она исполняла роль Титании, прошли недели.
– Здесь как-то тихо, правда? – произнес Дитер, стоявший рядом с Кирстен.
– Даже страшновато. Помнишь, как мы в прошлый раз здесь были? За нами через весь город шли десять или пятнадцать детей, потом они смотрели репетицию.
– Твой выход, – подсказал Дитер.
– Я же ничего не путаю? – Кирстен вот-вот было пора на «сцену». – Они все вокруг нас толпились.
Дитер нахмурился, бросив взгляд на пустую дорогу.
– …но отойдем! – произнесла Александра в роли Пака. – Смотри: вот Оберон.
– А там – царица, – отозвалась Лин, фея. – Как некстати он!
– К добру ли эта встреча при луне, надменная Титания?
Саид держался с царственностью, в которую Кирстен когда-то влюбилась с первого взгляда. Даже здесь, на парковке, в этом пекле, с влажными пятнами на футболке и в драных на коленях джинсах, его все равно можно было с уверенностью назвать королем.
– Что это? Ревнивый Оберон? – уверенно шагнула вперед Кирстен.
Они с Саидом встречались два года, пока четыре месяца назад Кирстен не переспала со странствующим торговцем – наверное, от скуки. Сейчас они вместе играли в «Сне в летнюю ночь», и Кирстен не могла смотреть Саиду в глаза.
– Умчимся, феи! Мне вид его и ложе ненавистны.
Донеслись смешки. Саид ухмыльнулся.
– Господи, – расслышала Кирстен бормотание Дитера, – ну вот обязательно, что ли?..
– Стой, дерзкая, – произнес Саид, растягивая слова. – Иль я тебе не муж?
Читать бесплатно другие книги:
