Антикитерский механизм: Самое загадочное изобретение Античности Мерчант Джо

9. Поразительная идея

Это невероятно впечатляющая, сложная идея. Я не знаю, как они пришли к ней. Мы просто идем по следам древних греков.

Тони Фрит

Центр истории и палеографии расположился на первом этаже серого каменного офисного здания, зажатого в афинском переулке всего в паре минут ходьбы от старого Римского рынка и Башни ветров. Снаружи оно не слишком впечатляет, но внутри него на полках хранится огромное собрание старых книг и рукописей, и климатические установки увлажняют воздух, чтобы хрупкая бумага не рассыпалась и не пожухла.

В углу на деревянную раму натянута выделанная козлиная шкура – экспонат, демонстрирующий посетителям, как делался пергамент, – а на стене серия плакатов объясняет, как физик Янис Битсакис расшифровывает древние палимпсесты. В Средние века, когда пергамент был редкостью, обычным делом было смыть и выскрести дочиста с него старый текст, чтобы написать новый. Иногда следы этих вычищенных текстов – все, что осталось от важных древних документов. Так, недавно под текстами средневекового молитвенника обнаружился список нескольких математических трудов Архимеда, сделанный в X в.

Технический опыт Яниса Битсакиса позволял ему совершать открытия там, где никому и в голову не приходило что-либо искать. Например, чтобы обнаружить скрытые следы чернил на странице, он фотографировал ее камерой, которая фиксировала различные цвета и длины волн света. Разные чернила отражают характерные комбинации длин волн. Когда изображение выведено на экран компьютера, можно выделять разные цвета, даже те, что обычно не видны – ультрафиолетового и инфракрасного спектра, – в поисках оптимального сочетания, чтобы затенить написанное поверх древнего текста и выявить утраченное.

Теперь у него был новый объект для работы. Тони Фрит нанял Битсакиса обработать тысячи компьютерных изображений Антикитерского механизма – как полученных на установке Хедленда, так и сделанных в светонепроницаемом куполе Мальцбендера. Убрав за уши длинные черные волосы, физик в поисках еле заметных следов надписей тщательно исследовал каждую томограмму и применял к снимкам Мальцбендера все варианты освещенности, какие только мог придумать. Затем он передавал самые перспективные для дальнейшего изучения снимки директору центра, специалисту по эпиграфике Агамемнону Целикасу, который пытался прочитать их.

Агамемнон Целикас (для друзей – Мемос) – огромный, как медведь, человек с мягким характером, компанейский и не чуждый всем радостям жизни, три месяца проводил ночи наедине со снимками Антикитерского механизма, работая в тишине с 11 вечера до раннего утра. Крошечные буквы, некоторые менее двух миллиметров высотой, были соединены без пробелов, так, что не понять, где начинается и заканчивается каждое слово. Он пил густой черный кофе и переходил от одного снимка к другому, пытаясь проникнуть в разум конструктора механизма, чтобы как-то расшифровать его слова.

Результаты появились почти сразу. Самая первая надпись, которую удалось прочитать, – на задней стороне механизма, почти на самом верху – EIKI, что значит «спираль». Она проявилась во фразе «спираль разделена на 235 отрезков». В Лондоне Тони Фрит едва не выпрыгнул из кресла, когда Битсакис позвонил ему и сообщил это. Отрывок текста куда яснее, чем мог перевести Дерек де Солла Прайс, демонстрировал, что надписи содержат инструкции по применению прибора. И подтверждал слова Майкла Райта об измерениях верхней задней шкалы. Вот независимое свидетельство того, что шкала представляла собой единую спираль, а не серию концентрических окружностей и была разделена на 235 синодических месяцев 19-летнего лунно-солнечного цикла. Если лицевая шкала указывала день года, то задняя позволяла отслеживать месяцы и годы за куда более долгий период времени.

На лицевой шкале Битсакис и Целикас прочитали (Дева) и (Весы), как и Прайс до них. Но, проникнув с помощью компьютерной томографии под поверхность, они увидели следующий знак – Скорпион, еще одно подтверждение того, что по часовой стрелке вокруг шкалы располагались знаки зодиака. Им также удалось добавить несколько букв в разные места текста парапегмы на лицевой стороне прибора и разглядеть больше букв-ссылок на шкале – достаточно для того, чтобы предположить, что алфавит использовался на календаре дважды.

Один из самых больших новых текстов обнаружили на передней пластине. Уцелели только средние части строк, но даже по сохранившимся словам можно было сказать, что речь шла о планетах. Упоминались Венера, Меркурий, а также «стационарные точки», которые видел еще Прайс; кроме того, были цифры, которые, возможно, имели отношение к расстояниям между планетами и Солнцем.

На задней стороне механизма оказался длинный перечень инструкций по его использованию. Термины из области механики, такие как «гномон», «отверстия», «оси», соседствовали с астрономическими. Так же, как и на спиральной надписи, имелись числа 19 и 76 – количества лет в Метоновом и Каллиповом циклах соответственно. Кроме того, были упоминания о «маленькой золотой сфере» и «маленькой сфере» – возможно, относящиеся к указателям Солнца и Луны на лицевой зодиакальной шкале.

Текст близ нижней задней шкалы содержал число 223, слово Hispania – первое известное упоминание Испании как страны – и ряд других связанных с географией понятий (некоторые были прочитаны еще Прайсом), наподобие «с юга», «к востоку» и «запад-северо-запад». Компьютерная томография также показала, что маленькая шкала рядом с нижней задней спиралью разделена на три части. Треть казалась пустой, а две другие были покрыты загадочными надписями, с буквами, заменявшими числа 8 и 16.

Целикас провел долгие часы, изучая во фрагменте D зубчатое колесо с буквами ME. Они были видны четко, но определить, что они значат, не удавалось. Это могло быть сокращение от греческого слова messon, что значило «срединный» или «в середине». Если буквы следовало читать как цифры, то это было число 45. Наонец, это могли быть инициалы самого мастера.

В целом Битсакис и Целикас удвоили количество читаемых букв на механизме: их число превысило 2000, а первоначально, возможно, было около 20 000. Точно датировать текст было нелегко, поскольку крошечные выгравированные буквы весьма отличались от всех прочих надписей, дошедших до нас с того времени. Но стиль их соответствовал примерно 100 г. до н. э. плюс-минус несколько десятилетий. В чем, однако, Целикас совершенно уверился долгими одинокими ночами, так это в том, что Антикитерский механизм должен был использоваться не тем, кто его построил. Все, связанное с его работой, объяснялось шаг за шагом. Он чувствовал, что это не столько астрономический прибор или рабочий инструмент, сколько предмет роскоши, изготовленный для богатого любителя.

Когда надписи были переведены, Тони Фрит обратил свой математический ум к системе зубчатых колес. Он детально исследовал публикации Майкла Райта, а потому знал, что, по мнению Райта, утраченные шестерни в передней части устройства отображали движения планет, а также колебания скоростей движения Солнца и Луны. Надписи, найденные Битсакисом и Целикасом, говорили в пользу того, что планеты отображались, но Фрит чувствовал, что без утраченных частей устройства невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть это предположение. Он решил ограничиться сохранившимися частями механизма.

Прежде всего нужно было подсчитать зубцы шестеренок. Чтобы не полагаться на глаза, Фрит использовал компьютерную программу, и подсчет количества зубцов стал куда точнее, чем прежде. Вскоре он подтвердил, что Райт верно интерпретировал систему зубчатых колес, двигавшую указатели Солнца и Луны, индикатор фаз Луны на лицевой шкале и передачу, ведущую к верхней задней шкале, которая отображала 19-летний цикл. Но он обнаружил и поразительную новую деталь, объяснявшую, как отображались данные на спирали. Уже Райт предположил, что указатель как-то перемещали, чтобы отметить на спирали определенный день. Но, располагая томограммами, Фрит смог как следует рассмотреть окончание сохранившегося указателя: оно представляло собой раздвигающийся рычаг с иглой на конце, которая следовала по спиральной бороздке, как игла на проигрывателе. Требовалось 19 лет, чтобы пройти все пять витков спирали, потом рычаг следовало поднять и установить в начальную позицию.

Затем Фрит занялся нижней задней шкалой. Интерпретация Райта – что спираль отображала драконические месяцы, разделенные на 218 полудней, – не показалась ему верной. Но тут у Фрита было явное преимущество, поскольку ключевой частью этой шкалы был фрагмент F, обнаруженный Майри Зафейропулу в запасниках музея. Он относился к нижнему правому углу механизма и содержал части всех витков спирали с их разметкой. Это позволило Фриту куда более точно, чем прежде, подсчитать число отметок. Их оказалось 223.

Битсакис и Целикас определили 16 блоков знаков, или глифов, выгравированных на шкале, – с интервалами один, пять и шесть месяцев. Некоторые из глифов содержали знак , некоторые , а некоторые – оба. Далее следовал знак, напоминающий якорь, за ним следовала цифра и еще одна буква внизу. Две из них видел даже Прайс, но остальные были скрыты под поверхностью, и прочитать их удалось только на томограммах.

Все указывало на то, что шкала использовалась для предсказания затмений. Это предположение подтверждали и выгравированные вокруг шкалы географические названия и указания направлений: солнечные затмения видны лишь в определенных местах, и в античных наблюдениях часто упоминается сторона, откуда пришла тень. Лунные и солнечные затмения обычно случаются с промежутками один, пять и шесть месяцев от определенной начальной даты. И цикл повторяется почти точно после завершения так называемого Сароса – цикла из 223 месяцев. Вот почему на спирали требовались 223 отметки.

Цикл работал, потому что для того, чтобы случилось затмение, необходимы три составляющие. Прежде всего Луна должна быть в фазе полнолуния (в случае лунного затмения, когда Земля располагается между Солнцем и Луной) или новолуния (в случае солнечного затмения, когда Луна проходит между Землей и Солнцем). Поэтому следующее такое же затмение может произойти лишь по прошествии целого числа синодических месяцев. Далее путь Луны должен пересечь плоскость орбиты Земли вокруг Солнца, так, чтобы все три тела оказались на одной прямой. Если бы плоскости орбит Луны и Земли совпадали, затмения случались бы в каждое новолуние и полнолуние. Но орбита Луны отклоняется от солнечной примерно на пять градусов, поэтому затмение происходит, только если Луна пересекает линию Солнца. Период между этими пересечениями называется драконическим месяцем.

После периода, в течение которого проходит целое число синодических месяцев и целое число драконических месяцев, порядок затмений начинает повторяться. Сарос – как раз такой период, содержащий почти точно 223 синодических месяца и 242 драконических.

Есть еще одна причина, почему цикл Сарос особенно хорош для предсказания затмений. Поскольку Луна вращается вокруг Земли не строго по кругу, а по эллиптической орбите, меняются ее скорость относительно Земли и видимые размеры. Когда Луна находится в ближайшей к нам точке своей орбиты, кажется, что она больше и движется быстрее, а отдаляясь, она кажется меньше и медлительнее. Время, за которое Луна совершает свой путь по эллиптической орбите, составляет 27,5 суток и называется аномалистическим месяцем. Он чуть длиннее, чем сидерический месяц – время, за которое Луна занимает то же положение по отношению к звездам, – поскольку положение самой удаленной точки эллипса медленно движется вокруг Земли, совершая оборот за девять лет. Продолжительность затмений определяется тем, в какой именно точке эллипса находится Луна (если она движется быстро, затмение будет недолгим). Положение Луны определяет также, будет ли затмение полным или кольцевым (если Луна далеко, ее диск не закрывает Солнце полностью). Сарос содержит почти точно 239 аномалистических месяцев. Поэтому каждые 232 синодических месяца – или чуть более 18 лет – затмения не только будут происходить в одно и то же время, сходными будут и особенности каждого затмения.

Первыми цикл Сарос определили вавилоняне, хотя называли его иначе. Как и в случае 19-летнего лунно-солнечного цикла, они не могли объяснить его причины, но выявили этот порядок за столетия наблюдений, результаты которых тщательно фиксировали на глиняных табличках, подобных той, что Том Мальцбендер изучал под своим светозащитным куполом. Лунные затмения считались одними из самых серьезных предзнаменований. Они предвещали какое-то ужасное событие – такое как смерть правителя, – и отвратить его можно было только с помощью особых ритуалов и жертвоприношений. Зная заранее время затмения, можно было успеть подготовиться и не пропустить событие, если выпадет пасмурный день.

Около II в. до н. э. греческие астрономы узнали о вычисленной вавилонянами периодичности затмений. Для греков затмения не несли такого сверхъестественного смысла, но у них была другая причина интересоваться их сроками. Лунные затмения давали возможность точно знать, когда Луна находится точно напротив Солнца, и они использовали эти данные в своих геометрических моделях Луны и Солнца.

Существовала, однако, и проблема – Сарос не содержит целое число дней, он длится 6585 суток с третью. Это значит, что в каждом цикле затмения случаются на 8 часов позже, чем в предыдущем. Солнечные затмения в одних и тех же местах в каждом цикле происходят на 120 градусов западнее, потому что земной шар успевает пройти дополнительную треть оборота. Поэтому греки пришли к мысли о более долгом цикле, состоящем из трех Саросов и длящемся 54 года, который назвали Экселигмос (от греческого слова «вращение»). В нем целое число дней, и по завершении цикла последовательность затмений почти точно повторяется.

Это объясняло, почему дополнительная шкала была разделена на три части. После каждого 18-летнего периода рычаг на спирали надо было переставлять вручную, и указатель на вспомогательной шкале автоматически попадал на новый сегмент, показывая, какую треть ериода Экселигмос показывает устройство.

Перевод буквенных знаков – глифов – укладывался в эту картину. значила (Selene) – «Луна», а  – (Helios) – «Солнце», и эти буквы указывали, какое затмение – солнечное или лунное – произойдет в текущем месяце. Если ожидались оба затмения, знак состоял из двух букв. Знак якоря был на самом деле комбинацией двух символов – и , что значило «час», а последующие цифры указывали время затмения после восхода или заката. Цифры, нанесенные на два сегмента вспомогательной шкалы, – 8 и 16 – указывали, что это количество часов надо добавить к предсказанному времени затмения во время конкретного Сароса.

Именно тогда Фрит осознал, что совершил прорыв, оправдывающий весь проект. Это было первое подтверждение того, что греки использовали таким образом цикл Сарос. И, с точки зрения Фрита, его открытие еще раз полностью меняло представление о назначении устройства. Если Прайс видел в нем календарный компьютер, Райт – планетарий, то для Фрита это был прибор, предсказывающий затмения.

Но Фриту рано было откупоривать шампанское. Прежде следовало подкрепить свои идеи, разобравшись с системой передач, связанной со шкалой затмений. Лучшим ключом казалось большое колесо с 223 зубцами. Едва ли конструктор машины стал бы использовать столь большое простое число, если бы не было нужды подсчитать конкретное астрономическое соотношение. Райт и без фрагмента F понял, что число 223 связано с циклом затмений, но был вынужден заключить, что колесо изначально предназначалось для другого прибора. Но теперь Фрит знал, что появление числа 223 не было случайностью. Это колесо должно было перемещать главный указатель по 223-месячной шкале Сароса. Он догадался, что с помощью сопряженной с большим зубчатым колесом дополнительной шестерни (на томограммах обнаружилась сломанная ось в том месте, где могла крепиться такая шестерня) оно могло бы с должной скоростью приводить в движение систему передач, ведущую к нижней задней шкале.

Но ряд деталей не имели никакого смысла. Колесо с 53 зубцами (еще одно простое число) изменяло частоту вращения колеса с 223 зубцами только для того, чтобы это полностью компенсировало другое колесо с 53 зубцами, расположенное с другой стороны. И еще был загадочный кривошипный механизм из шпильки с прорезью, закрепленный на колесе с 223 зубцами.

На то, чтобы найти объяснение, у Фрита ушло полгода. Как и Райт, он составил огромную схему всех возможных вариантов частоты вращения, которые могли быть достигнуты с помощью зубчатых колес в этой части механизма, с учетом неопределенности в подсчете зубцов и во взаимном расположении колес. А потом просеивал цифры в поисках астрономически значимых соотношений в диапазоне от нескольких месяцев до 26 000 лет – периодичность, с которой слегка покачивается земная ось.

В конечном счете он понял, что скорость, с которой вращается колесо, – один оборот за девять лет – та же, с которой эллиптическая орбита Луны смещается относительно Земли. Райт уже думал, не мог ли кривошипный механизм иметь какое-то отношение к вариациям скорости движения Луны по орбите, но ему не удалось вписать это в систему зубчатых колес.

Теперь Фрит видел, как это было сделано. Колеса с кривошипным механизмом вращались с той же скоростью, что и Луна вокруг Земли, с колебаниями скорости, соответствующими самой близкой и самой дальней точкам эллиптической орбиты. Однако вся система шестерен была смонтирована на медленно вращающемся колесе, совершающем один оборот за девять лет, отображая изменения ориентации эллиптической орбиты относительно Земли. Но он все никак не мог понять, как это должно было отображаться на задних шкалах.

Фрит позвонил Майку Эдмундсу, чтобы рассказать последние новости. Эдмундс на мгновение задумался. А не могли ли эти колебания передаваться в переднюю часть механизма, к указателю положения Луны, предположил он, так, чтобы она двигалась по зодиаку, меняя скорость, как и реальная Луна?

– Нет, не думаю, – сказал Фрит. Ведь зубчатая передача явно вела к задней части механизма. Но, уже положив трубку, он понял, что его друг был прав.

Ответ крылся в казавшихся необязательными шестернях с 53 зубцами. Они позволяли использовать большое колесо с 223 зубцами в двух различных целях – передавать движение как в переднюю часть механизма, так и в заднюю. Первая шестерня с 53 зубцами трансформировала скорость вращения большого колеса так, чтобы та соответствовала смещающемуся эллипсу Луны, а кривошипный механизм, который был на нем закреплен, мог точно моделировать колебания Луны. Когда это передавалось в переднюю часть механизма, вторая шестерня с 53 зубцами устанавливала скорость, необходимую для того, чтобы привести в движение шкалу затмений Сароса на задней части устройства.

Майкл Райт был прав в том, что указатель положения Луны на зодиакальной шкале отображал неравномерное движение Луны. Но ему не было нужды воображать дополнительное эпициклическое колесо в передней части прибора. Эта часть механизма всегда была там.

Открытие было поразительным в нескольких отношениях. Райт отчасти предсказал его, но у Фрита теперь было прямое подтверждение того, что зубчатые колеса прибора использовались для отображения не просто кругового движения, но движения по эллипсу – и при этом по медленно вращающемуся эллипсу. Сам тот факт, что до такой модели можно было додуматься и сконструировать ее, казался невероятным – и впечатлял больше, чем дифференциальная передача, ведь эта модель превосходила большинство конструкций современных часовых дел мастеров, кроме, может быть, самых одаренных. Решение, с помощью которого было организовано двойное применение большого колеса с 223 зубцами, отличалось элегантностью и не требовало лишних усилий – вместо того, чтобы просто добавлять шестерни для дополнительных функций, мастер придумал, как свести все к возможно более экономной конструкции. Для математиков наиболее красиво самое простое решение, и, уловив его, Фрит понял, что именно на это он и надеялся. В том, в чем Прайс и даже Райт замечали явные ошибки древнего конструктора, Фрит видел теперь совершенно осмысленный подход.

Схема Фрита подразумевала не только техническое совершенство механизма, но и совершенно иной уровень астрономических знаний. Если отображения Солнца и Луны, предложенные Прайсом, были достаточно примитивны, а предложенные Райтом планетарные модели невозможно было подтвердить, данные о затмениях и колебаниях движения Луны были в эпоху создания этой конструкции передним краем астрономической науки. Теперь механизм представлял интерес не только для истории техники. Он стал ключевым элементом в истории астрономии, подтверждая астрономические знания того времени. Использованные в нем числа – точные данные о времени затмений, точный размер колебаний лунного диска (лунной либрации) – стали новыми данными, которые можно было сравнить с античными текстами и больше узнать о том, на что способны были древнегреческие астрономы того времени, а также выяснить происхождение Антикитерского механизма.

Поиск был завершен, и Фрит торопливо фиксировал результаты работы своей группы. Райт публиковал свои работы в труднодоступных изданиях, которые читали разве что специалисты по механике и часовому делу – единственная аудитория, которая имела для него значение. Но у Фрита были большие планы. Он отправил статью в журнал Nature.

Статья была принята и должна была выйти 29 ноября 2006 г. Фрит был намерен организовать конференцию в Афинах, так, чтобы в день публикации статьи он мог бы сообщить миру о своих результатах. Конференция должна была проходить в роскошном зале Национального банка Греции, как раз за углом от Центра палеографии Агамемнона Целикаса. Фрит пригласил на конференцию всю группу, а также ряд специалистов по античной технике и астрономии и даже своего соперника Майкла Райта.

В назначенный день царила атмосфера праздника. Ученые были ошеломлены силой чувств, охвативших греческую публику. На открытие пришли около полутысячи человек. Зал не мог вместить всех, люди толпились в проходах и за дверями. После выступления Фрита (его коллега Сейрадакис переводил его реч на греческий) зал аплодировал стоя. Казалось, овации никогда не кончатся. В течение всего дня его осаждали журналисты, требуя интервью, а слушатели чуть ли не со слезами на глазах бросались к нему и к членам его группы только для того, чтобы пожать руку.

После долгих лет одинокой борьбы со всевозможными препятствиями Майклу Райту почти невыносимо было видеть, какое признание сразу же получил Тони Фрит и его сотрудники. Майкл почти не посещал конференцию, но под конец не мог оставаться в стороне. Все это время его жена Энн старалась не дать ему окончательно выйти из себя. В своем выступлении, которое позже один из участников назвал «получасом постоянно сдерживаемой ярости», он напомнил слушателям, что группа Фрита не была единственной, работавшей над механизмом. Он начал с рассказа о том, как после 20 лет изучения Дерек де Солла Прайс написал знакомому о своей работе об Антикитерском механизме. «Насколько я понимаю, – писал Прайс, – (это) закрывает вопрос».

«Прайсу казалось, что он сделал все возможное; и я могу это понять, – говорил Райт, стараясь справиться с охватившими его чувствами. – Я изучал этот артефакт почти так же долго, и на мою долю выпало не меньше сложностей, чем досталось ему. Мое руководство запретило мне эти исследования, и я вел их в свое свободное время и за свой счет, сталкиваясь с профессиональными и личными трудностями: интригами, предательством, насмешками, обидами, болезнями, утратой на много лет всех моих данных (некоторые так и не восстановлены), смертью своего коллеги и много чем еще. И несмотря на все это, – он сделал паузу, – я все еще здесь».

Он описал свою работу, подробно объяснив, как его рентгенограммы позволили заглянуть во внутреннее устройство механизма за годы до того, как это смогла сделать группа Фрита. Он не упомянул об этом в выступлении, но было очевидно, что, знай он о существовании фрагмента F, тот был бы исследован столь же тщательно. Он продемонстрировал аудитории свою реконструкцию, исправленную в соответствии с описанной Фритом новой организацией нижней задней шкалы и лунного механизма. Понадобилось всего три часа, чтобы внести необходимые изменения, подчеркнул он.

Также он отметил, что кое в чем Фрит ошибся. Например, тот не принял во внимание, что механизм мог отображать движение планет, несмотря на свидетельствующие об этом надписи. Он назвал прибор «предсказатель затмений», но, хотя это лишь выделяло обнаруженную Фритом часть механизма, Райт чувствовал, что тут кроется серьезная ошибка. Это как найти старинные прадедовы часы, указывающие фазы Луны, но с отломившимися минутной и часовой стрелками и объявить их «лунным калькулятором». Райт остался в убеждении, что прибор был прежде всего планетарием.

Он также продолжал считать, что спираль на нижней задней шкале начиналась и заканчивалась наверху, а не внизу, как полагал Фрит. Когда Тони Фрит услышал это, у него просто усы дыбом встали. Конференция должна была стать торжеством его проекта, а Райт, похоже, вознамерился приписать все открытия себе. И когда пришло время задавать вопросы, Фрит не мог не бросить ему вызов.

«Вы ошибаетесь относительно спирали, – сказал он. – Компьютерная томография показала, что она начинается внизу».

Это было оскорбительно. Не важно, что ориентация спирали была всего лишь деталью. Райт, убежденный, что Фрит хочет унизить его, сквозь зубы произнес: «Я измерил ее. И она направлена именно так».

После конференции к Райту подошли специалисты по античной астрономии Александр Джонс и Джон Стил.

«Вашу модель рановато пускать под топор», – сказали они. Они заметили на слайдах нечто, что упустили Фрит и другие: таинственные буквы под значками затмений, которые Фрит не смог интерпретировать, располагались вокруг шкалы в алфавитном порядке и указывали на то, что Райт был совершенно прав относительно направления спирали. Это были ссылки, такие же, как в парапегме на передней панели, возможно, относящиеся к тексту рядом со шкалой, где давалось детальное описание каждого предсказанного затмения.

Затем подошло время обеда. Райт, Фрит, Роджер Хедленд, Том Мальцбендер, Майк Эдмундс, Ксенофон Муссас, Янис Битсакис и другие оказались за одним столом и вновь провозгласили тост «Больше шестеренок!». Друзья или нет, все они были участниками одного удивительного приключения. А пока они обедали, новость о невероятном Антикитерском механизме летела по планете. Она неслась по телефонным проводам, распространялась в эфире, пересылалась спутниками, отпечатывалась на газетных страницах, появлялась на телевизионных и компьютерных экранах всех континентов. История переписывалась, и вскоре все уже знали, что древние греки сконструировали компьютер с часовым механизмом.

Прошло больше 100 лет с тех пор, как капитан Контос и его команда подняли Антикитерский механизм с дна моря, и тайна этого странного устройства была наконец раскрыта. Тот, кто поворачивал рукоятку на боку деревянного ящичка, становился хозяином космоса. Вращая ее вперед или назад, он мог узнать все о небе в любой момент времени. Указатели на лицевой стороне устройства показывали меняющееся положение Солнца, Луны и планет в зодиаке, дату, а также фазу Луны. Спиральные шкалы на оборотной стороне указывали год и месяц объединенного лунно-солнечного календаря и время затмений. Нанесенный вокруг передней шкалы текст сообщал, какие созвездия восходят и заходят в данное время, а текст на задней стороне – детали, особенности и места предстоящих затмений. Обладатель механизма мог подробно разузнать все о ближайших днях – сегодня, вчера, завтра, недельной давности – или отправиться в другие века. Впервые в истории стало возможно посетить прошлое и предвидеть будущее, да что там – управлять временем!

И все же это был еще не конец истории. Оставалось узнать, кто мог сконструировать такое устройство? И для чего?

10. Старец из Сиракуз

Я знаю, что жизнь моя обречена смерти.

Но, когда я всматриваюсь в близкие, вращающиеся спирали звезд, ноги мои больше не касаются земли. Тогда, рядом с самим Зевсом, я причастен к бессмертию.

Приписывается Птолемею

Древний величественный круг Стоунхенджа на меловых холмах Уилтшира – один из самых поразительных памятников в мире. Огромные каменные блоки установили в различных положениях в III тыс. до н. э. Это был храм, посвященный культу Солнца. Когда Солнце восходит в день летнего солнцестояния, самый долгий в году, его первые лучи проходят прямо по аллее из каменных блоков, ведущей в круг, и озаряют распахнутое полукружие камней, стоящих в центре.

Около 2500 г. до н. э. 80 глыб из голубого песчаника, составляющих круг, привезли в Уилтшир с гор Южного Уэльса. Мы не знаем, почему строители предприняли столь громадные усилия, возможно, сами камни или место их происхождения имели большое религиозное значение. Но эти люди не были одиноки в своих начинаниях. В то время как древние жители Британии везли свой тяжкий груз на плотах и катках, более чем в 3200 км от них строители египетского фараона Хеопса завершали свое грандиозное сооружение. В карьере Гизы они вырезали два миллиона блоков известняка и соорудили из них самую впечатляющую из пирамид.

Северная сторона Великой пирамиды обращена почти точно к северному полюсу неба – точке, вокруг которой совершают свой путь все звезды, – с ошибкой менее 1/20 градуса. Шахты внутри пирамиды, вероятно, также были проделаны для того, чтобы точно указывать на положение конкретных созвездий в небе. Это трудно доказать, но мы знаем, что многие боги и богини Египта ассоциировались с созвездиями или небесными телами. Созвездие Ориона олицетворяло Осириса, бога царства мертвых и вечного возрождения, Млечный Путь – богиню неба Нут, прародителем которой был бог Солнца Ра.

Заглядывая, насколько возможно, в глубь истории, мы видим, что древние народы повсюду были зачарованы небесами. В этом был практический смысл, поскольку дни и сезоны года управляли жизнью людей, но присутствовал также и глубокий духовный или религиозный аспект – почти все народы поклонялись богам, живущим на небе. В те времена по ночам и делать было особенно нечего, кроме как вглядываться в небо, а в отсутствие электрического освещения небесные светила, вспышки и следы метеоров и комет являли собой поразительное зрелище. Со временем наблюдения стали систематичными, а умение отслеживать и предсказывать движение небесных тел оказалось жизненно важно для всех культур – от племен охотников и собирателей до высокоразвитых обществ, знающих сельское хозяйство и навигацию.

Древние греки ничем не отличались от прочих, и с момента появления письменных источников мы видим, что небеса играли в их жизни огромную роль. В гомеровской «Илиаде», написанной в VIII в. до н. э. бог-кузнец Гефест выковывает для Ахилла щит и украшает его рисунками созвездий. Гомер знал, что моряки умеют прокладывать курс по звездам – в «Одиссее» герой, чтобы плыть на восток, держит слева Большую Медведицу. Другое дошедшее до нас произведение древнегреческой литературы – поэма Гесиода «Труды и дни», написанная около 650 г. до н. э., – сообщало земледельцам, какие работы следует проводить в разные сезоны года в соответствии с тем, какие созвездия восходят и заходят. Закономерность эту, скорее всего, заметили задолго до того, как поэма была написана, и тысячи лет знание передавалась устно, в виде стихов, восходящих, вероятно, к эпохе возникновения в этом регионе земледелия.

Традиционно Землю представляли просто – в виде подобного щиту плоского диска, плавающего в океане. Но к VI в. до н. э. обычными стали рассуждения о форме Вселенной. Анаксимандр писал о цилиндрической Земле, плавающей в центре космоса и окруженной огненными кольцами. Последователь Пифагора Филолай предположил, что все небесные тела, включая Землю, вращаются вокруг центрального огня. Солнце сияет отраженным от этого огня светом, но непосредственно увидеть этот огонь мы не можем из-за Противоземли (Антихтона). Несколько позже Аристотель выдвинул идею шарообразной Земли, окруженной небесной сферой и далее сферами Солнца, Луны, пяти планет и звезд, которые закреплены на своих местах, как китайские фонарики на картоне.

В III в. до н. э. астроном по имени Аристарх пришел к выводу, что Солнце во много раз больше и тяжелее Земли, и предположил, что поэтому скорее Земля вращается вокруг Солнца, чем наоборот (он также предположил, что смена дня и ночи происходит из-за вращения Земли вокруг своей оси). Но большинство его коллег эту идею не приняли. Во-первых, если бы мы все неслись в пустоте, мы бы упали. Во-вторых, развивающаяся теория эпициклов позволяла учитывать движения Солнца, Луны и планет вокруг Земли, а потому замена ее движением Земли и планет вокруг Солнца не делала астрономические модели точнее (лишь много столетий спустя рассчитанные Кеплером эллиптические орбиты придали смысл гелиоцентрической системе).

К моменту создания Антикитерского механизма – примерно к началу I в. до н. э. – общепринятой стала теория Аристотеля, объяснявшая отклонения в движении планет с помощью эпициклов. Астрономы начали подставлять числа в геометрические модели, чтобы вычислить периодичность движения планет и вариации в видимом движении Луны и Солнца. Таким образом, Антикитерский механизм возник в обществе, для которого было крайне важно постичь строение Вселенной, в эпоху, когда астрономы делали первые попытки математически описать ее. И это объясняет его создание. Но увидеть, как их уравнения воплотились в бронзовый механизм – такого от древних греков, якобы склонных к чистой теории, невозможно было ожидать. Так кто же был тем гением, в голову которому пришла эта идея?

Очень редко удается установить конкретного мастера, создавшего древний артефакт, – разве что на нем обнаруживается подпись. Мы мало знаем о тех, кто жил в I в. до н. э., а от тех немногих, о ком все же слышали, до нас дошла лишь малая часть их творений. Вполне возможно – и даже очень вероятно, – что Антикитерский механизм придумал человек, чье имя навсегда утрачено для истории.

Но, держа это в уме, мы по крайней мере можем порассуждать, основываясь на тех фактах, что есть в нашем распоряжении. Мы знаем, что погибший корабль, на котором нашли Антикитерский механизм, вероятно, вышел из Пергама, что на побережье Малой Азии, между 70 и 60 гг. до н. э. и по пути в Рим, возможно, заходил в Александрию и почти наверняка на Родос. Александрия и Пергам были важными торговыми центрами и могли похвастаться самыми искусными мастерами по обработке металлов.

Однако этого мало. Астрономические знания, воплощенные в Антикитерском механизме, были высочайшим достижением и, скорее всего, требовали участия ведущего астронома. Об астрономах, работавших в то время в Пергаме, нам ничего не известно. К I в. до н. э. город был захвачен римлянами, и научная деятельность там могла прекратиться. То же самое касается Александрии, где несколькими десятилетиями раньше проримски настроенный царь Птолемей VIII изгнал из города греческих ученых. Но Родос, чьим гражданам, правда, приходилось проявлять осторожность, чтобы не раздражать римлян, номинально оставался независимым и был одним из немногих мест, где греческие ученые могли работать относительно свободно.

Просматривая список связанных с Родосом знаменитых имен, трудно найти кого-то крупнее Гиппарха, одного из ведущих астрономов Античности. Он родился около 190 г. до н. э. в Никее, на озере Изник, что на территории современной Турции. Оттуда он перебрался на Родос и между 147 и 127 гг. до н. э. вел наблюдения в горах на севере острова.

Гиппарх работал тщательно и систематично. Похоже, его главной целью было убедить греческих астрономов в том, что их модели и теории бесполезны, если не соответствуют в точности наблюдениям, и он не боялся критиковать других, если полагал, что они не правы. Почти все работы Гиппарха утрачены – с тех пор как во II в. александрийский астроном Птолемей написал свой фундаментальный трактат «Альмагест», где так или иначе он подытожил всю предшествовавшую астрономическую науку, и никаких других работ с тех пор не переписывали. Но до нас дошел один небольшой труд, несущий печать личности Гиппарха. Это комментарий к одной из самых популярных поэм античности – «Феноменам» Арата. Как и в «Трудах и днях», в ней перечисляются восходы и закаты созвездий на протяжении всего года в сочетании с явлениями погоды. Поэму отличает прекрасный стиль, но Гиппарха он, кажется, нисколько не трогал – астроном обрушился на нее за неточности.

Значительная часть трактата Птолемея восходит к трудам его родосского предшественника, которого он называл «любителем истины». Из «Альмагеста» мы знаем, что Гиппарх был одним из первых – если не самым первым, – кто включил числа в греческие геометрические модели космоса. Среди прочего, он составил первый звездный каталог, разработал тригонометрию, открыл прецессию созвездий на небе и, возможно, изобрел астролябию. Для нас особенно важно, что он первым математически описал вариации движений Луны и Солнца, и впервые выведенное им уравнение движения Луны почти точно повторяется в волнообразно колеблющемся кривошипе Антикитерского механизма. Нам не известен ни один другой астроном того времени, который мог бы до этого додуматься.

Во многом Гиппарх обращался к точным методам вавилонских астрономов. Они считали любые отклонения в природе предупреждениями о надвигающихся событиях, в основном неприятных. Предзнаменованиями могли быть рождение уродов – животных и людей, ведущие себя необычно животные, странно растущие растения. Но самым важным источником предзнаменований были небесные тела, и вавилонские жрецы-астрономы пристально за ними следили. Это было наподобие небесной мыльной оперы – Млечный Путь назывался «небесной рекой», а блуждающие планеты виделись божествами, прогуливающимися по небесной равнине – так же, как люди путешествуют по Земле.

Похожих верований придерживались во всей древней Месопотамии – обширной территории между Тигром и Евфратом, где теперь находятся Ирак и соседние с ним территории Турции, Ирана и Сирии. На юге Месопотамии лежало Вавилонское царство, на севере – Ассирийское. О предзнаменованиях мы знаем из серии вавилонских глиняных табличек, известных как «Энума Ану Энлиль» и содержащих перечисления астрономических событий и связанных с ними предвестий. Таблички были найдены в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанапала в Ниневии на реке Тигр (близ современного Мосула в Ираке). Ашшурбанапал правил в VII в. до н. э. и собирал древние клинописные тексты со всей Месопотамии и в особенности из Вавилона, а сами предзнаменования, как полагают, восходят ко II тыс. до н. э. Сроки смены фаз Луны, восходов и заходов планет и в особенности затмений – все представляет собой прогнозы благополучия или неблагополучия царя и его страны. Некоторые явления предрекают наводнения, войны, качество будущего урожая, другие касаются личной судьбы правителя. В типичном предсказании читаем: «Когда в месяце Аджару в вечернюю стражу Луна затмится, царь умрет. Сыновья будут бороться за престол отца, но не усидят на нем».

Придворные астрономы, ответственные за отслеживание этих предсказаний, ежедневно наблюдали состояние неба, чтобы всегда можно было предупредить царя о приближении рокового часа. Это было важно, потому что, как только предзнаменование было замечено, худшее можно было отвратить с помощью соответствующих ритуалов. Часто хватало плача или жертвы богам, но иногда требовались более решительные действия. Один из ритуалов требовал найти на улице нищего и посадить его на трон на время лунного затмения, чтобы божественная злонамеренность поразила его, а не временно отказавшегося от престола царя.

Когда пророчества только составлялись, астрономы, вероятно, наблюдали небесные знамения непосредственно, а затем проводили соответствующий ритуал. Но за несколько столетий тщательного ведения записей они установили закономерности в последовательность различных небесных явлений, и в итоге необходимость наблюдать их непосредственно исчезла, и стало возможно предсказывать заранее даже казавшиеся бесцельными движения планет.

После того как в IV в. до н. э. Александр Македонский завоевал Вавилон и Ассирию, они стали частью греческого мира. Местных царей, которым служили бы астрономы, здесь больше не было, но их культы остались важной частью жизни. Вавилон постепенно пустел по мере того, как греческие правители переселяли жителей в новую столицу Селевкию на Тигре, но небольшая группа жрецов оставалась в городском храмовом комплексе. В течение следующих двух веков эти одинокие астрономы вели наблюдения за небом и упорно относились к статуям своих богов как к живым существам – кормили их, одевали и носили вокруг пустого храма.

Отдельные крупицы знаний, полученных вавилонскими астрономами, уже начали распространяться в греческом мире. Но во II в. до н. э. Гиппарх пошел гораздо дальше, использовав их сведения в качестве основы для значительной части своих работ. От Птолемея нам известно, что Гиппарх полагался на многовековые наблюдения затмений и что он перевел наблюдения планет в египетский календарь (тот же, что представлен на передней панели Антикитерского механизма), более удобный для использования греческими астрономами. Насколько мы знаем, вавилоняне были единственными, кто располагал такими данными. Историк астрономии Джеральд Тумер, основательно изучивший труды Птолемея, пришел к выводу, что Гиппарх должен был лично посетить вавилонский храм и работать там с последними астрономами, чтобы извлечь из древних табличек необходимую ему информацию.

Точность, которой достигли эти жрецы, вероятно, заставляла Гиппарха требовать такой же точности от геометрических моделей, которые предлагали его коллеги. Он использовал данные вавилонян, чтобы ввести в модели числовые значения, и таким образом перевел греческую астрономию по большей части из теоретической в практическую область, позволяющую делать предсказания. Именно поэтому Гиппарх стал столь значимой фигурой: он соединил две древние астрономические традиции. Позже Птолемей, опираясь на труды Гиппарха, заложил основу всей западной астрономии вплоть до Коперника и Кеплера, которые в XVI и XVII вв. отбросили геоцентрический взгляд и поставили в центр всего Солнце.

Заманчиво предположить, что Антикитерский механизм, который совмещает геометрические окружности греков и точную арифметику вавилонян, как-то связан с Гиппархом. Если взять самую раннюю из предлагаемых датировок надписей, то вполне возможно, он еще жил на Родосе, когда механизм был построен. Итак, если прибор был сделан Гиппархом или кем-то из его последователей, то для чего они могли бы использовать его?

Механизм отображает состояние неба в любой выбранный момент времени. Это включает сложную астрономическую теорию и явно было сделано кем-то, кто весьма заботился о том, чтобы достичь максимально возможной точности. Но это не прибор из обсерватории астронома. Совершенно очевидно, что его нельзя было использовать для наблюдений. И он весь покрыт указаниями для «чайников», так что, возможно, не предназначался для человека, обладающего специальными знаниями.

Одним из возможных его назначений могло быть составление гороскопов. Астрология – учение о том, что судьба человека зависит от конфигурации звезд и планет в момент его рождения, – как раз набирала популярность в эллинистическом мире во времена создания Антикитерского механизма. Главным для практической астрологии была возможность узнать, что делали звезды и планеты, когда человек родился (иначе нужно было бы в момент родов иметь под рукой астронома, чтобы тот все успел записать). Вплоть до II в. до н. э. для греков это было недостижимо. Но когда Гиппарх привез вавилонские арифметические модели движения небесных тел и стало возможно использовать письменные таблицы для того, чтобы перемещаться вперед и назад во времени, астрология начала быстро развиваться. Если Антикитерский механизм отображал движение планет, он мог сообщать о положении небесных тел в любой желаемый момент, а за это богатые клиенты (включая римлян, любивших астрологию) готовы были дорого платить.

Мы не располагаем никакими сочинениями Гиппарха об астрологии, но, похоже, он защищал идею о том, что небеса управляют сменой времен года и приливами – так почему бы им не влиять и на все остальное на Земле? Например, римский историк Плиний в I в. писал, что астрология в огромном долгу перед Гиппархом, и замечал, что «любой хвалы ему будет мало, ибо никто не сделал больше, чтобы доказать, что человек связан со звездами и что наши души – часть небес».

Но с Родосом связано и еще одно великое имя, что предполагает, однако, несколько иную интерпретацию Антикитерского механизма. «Подозреваемый» номер два – философ Посидоний, работавший на острове как раз тогда, когда ящичек с прибором отправился в свое последнее путешествие. Посидоний родился в 135 г. до н. э. в греческой семье, жившей в Апамее, римском городе на реке Оронт в Сирии. Около 95 г. до н. э. он поселился на Родосе и основал там школу. Его прозвали Победитель, и, похоже, он считался одним из самых мудрых и ученых людей во всем эллинистическом мире. Посидоний был также видным политиком. На протяжении полугода он был правителем Родоса и ездил в Рим в качестве посла в 87–86 гг. до н. э., примерно в то же время, когда Сулла завоевал Афины. Он подружился с некоторыми видными римлянами, в том числе с энергичным полководцем Помпеем. Помпей посетил Посидония на Родосе в 66 г. до н. э., незадолго до того, как выступил против упорного царя Митридата (он просил у учителя совета, и тот дипломатично ответил: «Всегда будь лучшим»), а потом еще раз, по случаю своего триумфального возвращения. Согласно Плинию, Помпей не позволил ликтору стучать в дверь Посидония, а вместо этого «человек, перед которым Восток склонился в покорности, склонил свое знамя перед дверьми учености».

Как будто этого ему было мало, Посидоний преуспел также в географии и естественных науках. Перед тем как осесть на Родосе, он много путешествовал – ездил в Грецию, Испанию, Африку, Италию, а особенно прославился путешествием в Галлию, совершенном за несколько десятилетий до того, как ее покорили римляне. Он оставил яркое описание царивших там диких и жестоких нравов: воины, возвратившись домой, развешивали в дверях отрезанные головы врагов (ученый Посидоний находил это поначалу тошнотворным, но через некоторое время привык), на праздниках дрались до смерти, а порой человек брал в долг золото или вино, одаривал этим друзей, а потом ложился лицом вверх на щит, чтобы кто-нибудь мечом перерезал ему горло – к восторгу всех участников пирушки.

Путешествуя, он заметил регулярность приливов и высказал предположение, что они связаны с движением Луны. А вернувшись на Родос, использовал астрономические наблюдения, чтобы оценить расстояние до Солнца и его размеры. Он занимал видное место в стоической философии, и во многом его интерес к небу возник из его стоического взгляда на мир, в котором космос виделся единым организмом, наполненным божественной, разумной жизненной силой, которая формировала его и придавала ему целенаправленное движение. Не мог ли Посидоний быть причастен к созданию Антикитерского механизма?

Если так, то механизм должен был быть не астрологическим инструментом, а философской и религиозной моделью движения небесных сфер. У нас есть важное свидетельство в пользу этой идеи, принадлежащее римскому политику Цицерону. В молодости, в начале 70-х гг. до н. э., ему случилось побывать на Родосе, всего за несколько лет до того, как Антикитерский корабль отправился в плавание. (Отчасти в путешествие его толкнуло стремление держаться подальше от Суллы, потому что незадолго до этого Цицерон был вовлечен в процесс об убийстве, в котором выступил против сторонников Суллы.) На Родосе Цицерон занимался вместе с Посидонием науками, а позже писал об инструменте «что недавно изготовил наш друг Посидоний… отдельные обороты которого воспроизводят то, что происходит на небе с Солнцем, Луной и пятью планетами в разные дни и ночи»[9].

«Если бы кто-нибудь привез в Скифию или Британию тот шар… то кто в этих варварских странах усомнился бы, что этот шар – произведение совершенного рассудка?» По его мысли, как у планетария, так и у Вселенной был разумный творец. Посидоний больше верил в направляющую жизненную силу, чем в определенного творца, но для философов всех направлений машина, моделирующая работу Солнечной системы, стала бы серьезным аргументом в пользу того, что в природе вещей присутствуют цель и порядок.

Пусть родовое его имя было не слишком благозвучно (Cicero – это турецкий горох нут; должно быть, предки Цицерона выращивали его или у кого-то из них нос был такой формы), но в Риме Цицерон считался одним из выдающихся умов своего времени. Он одним из первых начал писать о философии на латыни, стремясь сделать греческое учение доступным для римской читающей публики. Но политическое чутье его не раз подводило. Пытаясь войти в высшую лигу римской политики, он оказывался между военачальниками, жаждущими власти (включая Юлия Цезаря и Помпея), и в конце концов в 43 г. до н. э. был убит людьми Марка Антония.

Хотя в основном сочинения Цицерона заслуживают доверия, к рассказу о приборе Посидония ученые всегда относились с сомнением. Цицерон не был сведущ в естественных науках и не оставил технического описания, из которого было бы ясно, как работало это устройство. Чтобы отображать движение планет, требовалась сложная система зубчатых колес, которые, как полагали ранее, была за пределами возможностей ремесленников того времени. Поэтому весь рассказ выглядел весьма неправдоподобным – в конце концов, Цицерон мог это выдумать, чтобы подтвердить свой тезис. Однако обломки Антикитерского механизма доказывают, что подобная технология существовала, а потому рассказ вполне можно принимать всерьез. Возможно, механизм был сделан Посидонием как демонстрационный образец для всех, кто приезжал учиться на Родос, или как ценный подарок для важного гостя, такого как Помпей.

Моделирование неба с помощью механических устройств шло параллельно с философской традицией моделирования живых существ: людей, животных и птиц. В таких моделях использовались не зубчатые колеса, а пар, горячий воздух и вода. Похоже, традиция эта восходит к инженеру Ктесибию, работавшему в Александрии в III в. до н. э. Он был большим мастером по конструированию водяных часов, на многих из которых имелись движущиеся фигуры. В Башне ветров, реконструкцию которой предложил Прайс в соответствии с проектом Ктесибия, также могли быть маленькие фигурки, движущиеся по мере вращения небесного круга.

Инженер Герон, работавший в Александрии в I в., опирался на работу Ктесибия. Он изобрел первый паровой двигатель, так же как и первый торговый автомат, разливавший святую воду, а еще первый воздушный орган. Он устраивал удивительные представления с автоматическими фигурами для театров и храмов. В одном случае платформа, несущая фигуру Вакха, бога вина и опьянения, двигалась к алтарю сквозь вырывающееся спереди пламя, из чаши Вакха текло вино, а автоматические фигуры плясали вокруг храма под звуки барабанов и цимбал.

Историки часто посмеиваются над греками, использовавшими технологии для создания игрушек, вместо того чтобы сделать с их помощью нечто полезное. Если у них был паровой двигатель, почему они его не применяли? Глядя на Антикитерский механизм, мы тоже можем спросить: если они знали часовой механизм, почему не делали часы? Много веков спустя в Европе эта технология привела к промышленной революции, возвестив приход нашего автоматизированного современного мира. Почему этого не случилось в Древней Греции?

В 1960–1970-е гг. популярно было мнение, что греки не стремились развивать технику, потому что у них были рабы, занимавшиеся ручным трудом. Аргумент этот ныне вышел из моды, и специалисты считают, что все обстояло куда сложнее. Даже в рабовладельческих обществах машины могут принести хозяину выгоду, позволяя повысить производительность труда рабов – как это было, когда в конце XVIII в. на плантациях американского Юга распространились хлопкоочистительные машины.

Возможно, это связано, скорее, с тем, что именно древние греки считали полезным. Модели людей и животных, так же как и космоса, утверждали идею божественного порядка. Греки не думали, что пар движут реальные существа, а зубчатые колеса вращают планеты, но тот факт, что эти механизмы были сконструированы, говорил в пользу того, что такова и Вселенная. Приборы, которые изготавливал Герон, также предназначались не просто для демонстрации физических принципов гидравлики и пневматики.

Взять, к примеру, знаменитый паровой двигатель Герона. Он состоял из герметичной шарообразной камеры, закрепленной на горизонтальной металлической оси. Ось также представляла собой трубку, по которой, когда котел под ними нагревался, в сферу подавался пар. Единственным возможным путем для пара были два изогнутых патрубка по бокам камеры. Это заставляло пар вырываться из шара перпендикулярно горизонтальной оси, и шар вращался на ней с большой скоростью.

Очевидно, что эту конструкцию никак нельзя было приспособить к какой-то полезной работе, и ее часто воспринимали как обычную игрушку. Но более современная интерпретация предполагает, что Герон сделал свой двигатель, чтобы продемонстрировать определенный физический принцип. Несколькими веками раньше Аристотель утверждал, что для того, чтобы любое животное могло двигаться, оно должно опираться на нечто «неподвижное и сопротивляющееся». Так, идущий человек отталкивается от земли, плывущая рыба – от воды. Но человек в лодке никуда не сдвинется, как бы сильно он ни отталкивался от ее дна. Аристотель распространял этот принцип и на сферы, к которым как он полагал, прикрепляются небесные тела. Он утверждал, что их круговые движения передаются им от внешней, всеохватывающей сферы, которая, в свою очередь, приводится в движение «недвижным двигателем», другими словами, богом.

Предполагали, что Герон построил свой паровой двигатель, чтобы опровергнуть теорию Аристотеля о том, что движение, исходящее изнутри сферы, не требует внешнего источника. Как и в случае с Антикитерским механизмом, «игрушка» была далеко не тривиальна. Целью ее было продвинуть философский принцип, способствовать постижению Вселенной и самосовершенствованию в ходе этого процесса. Может ли технология быть применена для лучшей цели?

Была у всего этого и практическая сторона. С точки зрения престижа и власти члену относительно малочисленной правящей элиты эллинистического мира очень важно было производить впечатление на свое окружение. Этого нельзя было добиться, более точно измеряя время или быстрее вспахивая поле, но можно было показать, что ты знаешь нечто неведомое другим.

Требовалось не столько образование, сколько умение восхищать и удивлять. Во многих приспособлениях Герона, как в случае Башни ветров, работа механизма была скрыта – главным было представление.

Например, Герон описал механизм, который тайно направляет поток горячего воздуха от печи к алтарю, чтобы двери храма открывались сами собой. Был еще и механический театр с громом и молнией и зеркалом, демонстрировавшим зрителю лик богини. Некоторые ученые утверждают, что барулк Герона – механизм с зубчатыми колесами, позволявший поднимать тяжелые грузы, – своим появлением обязан не столько перспективами использования для тяжелых работ, сколько мыслью о фокусе, в котором человек поднимает груз в сотни раз тяжелее себя.

Чувство удивления, которое вызывали в массах оживающие металлические животные или таинственно открывающиеся двери храма, играло важную роль, помогая держать в узде низшие классы и стабилизировать общественное устройство. Знание и понимание того, как устроен мир, было знаком принадлежности к греческой правящей элите. Кроме того, это помогало производить впечатление на римлян, охочих до греческих научных приборов так же, как и до произведений искусства.

О распространенности планетарных механизмов мы знаем куда меньше, чем о моделях Герона, и не будь антикитерских обломков, мы не могли бы даже с уверенностью судить, существовали ли они вообще. Но, вписываясь в ту же философскую традицию, такие устройства должны были быть так же широко распространены.

В пользу этого говорит простая статистика. Наше представление об античности, основанное только на документах, сильно искажено, поскольку сохранились в основном лишь те документы, которые на протяжении всей истории считались достойными копирования. К несчастью, это вовсе не значит, что сохранилось лучшее – часто совсем наоборот. Если интеллектуальные стандарты со временем снижались, то тексты, представлявшие вершины научной мысли прошлого, не переписывали, потому что переставали понимать их. Вместо этого предпочитали простые тексты, обращенные к более широкой публике. Представьте, если в будущем о наших научных достижениях станут судить по сериалам и телешоу.

Еще хуже обстоит дело с материальными свидетельствами. Если они были из действительно ценного материала, такого как бронза, то – если только они не оказывались на дне океана – их непременно пускали на переплавку. Из того, что было сделано, сохранилась мизерная часть. Например, мы знаем, что в греческом мире были сотни тысяч, если не миллионы, больших бронзовых статуй. Плиний пишет, что только на улицах Родоса их было 3000 – и это в I в. н. э., когда оккупированный римлянами остров стал бледной тенью своего блестящего прошлого. В Национальном археологическом музее в Афинах, хранящем одно из лучших собраний бронзовых греческих статуй в мире, их теперь только десять. И все, кроме одной, подняты с затонувших кораблей.

Так что в случае Антикитерского механизма сам факт, что его удалось найти, пусть в единственном экземпляре, заставляет предположить, что он не был уникальным. Мы не можем сказать, производились ли подобные устройства в большом количестве, но их могли быть десятки, если не сотни.

В пользу этой идеи говорит сложность механизма. Это не работа новичка-ремесленника, впервые пробующего свои силы в такой работе. Она требовала практики, и с тех пор, как кому-то пришла в голову мысль использовать зубчатые колеса для отображения вращения небесных сфер, эта конструкция, вероятно, совершенствовалась на протяжении поколений. Детали механизма очень малы – настолько, что их сложно изготовить без увеличивающего окуляра (а таких окуляров, насколько известно, у греков не было). Конструкция и мастерство должны были быть отточены на многих более простых и более крупных механизмах.

Наконец, в текстах, которыми мы располагаем, есть много указаний на то, что не только Посидония можно связать с подобным устройством. Цицерон и несколько других римских авторов рассказывают о схожем приборе, сконструированном в III в. до н. э. великим Архимедом, когда он жил на Сицилии в Сиракузах. Цицерон сообщает о сфере, показывавшей движение Солнца, Луны и планет вокруг Земли. «Изобретение Архимеда изумительно именно тем, что он придумал, каким образом при несходных движениях во время одного оборота сохранить неодинаковые и различные пути. ‹…› На этом шаре из бронзы Луна сменяла Солнце в течение стольких же оборотов, во сколько дней она сменяла его на самом небе»[10].

Римлянин Клавдиан, писавший в 400 г., был более поэтичен:

Прибор, вероятно, высоко ценился, потому что в 212 г. до н. э. римский военачальник Марцелл забрал его с собой, когда его армия разграбила Сиракузы (при этом был убит и Архимед, якобы в момент размышлений над математической задачей). Из многих богатых трофеев сфера была единственной вещью, которую Марцелл оставил себе, и она на протяжении нескольких поколений хранилась в его семье в Риме, пока спустя много лет ее не увидел Цицерон. Он писал, что Архимед «обладал дарованием большим, чем то, каким может обладать человек», если смог изготовить столь изумительный прибор. Цицерон был всерьез увлечен Архимедом и, когда служил квестором на Сицилии в 75 г. до н. э., нашел его могилу, заросшую колючим кустарником и сорняками, и привел ее в порядок в знак уважения к ученому.

И опять-таки историки никогда не знали, как относиться к подобным описаниям, поскольку ни одно из них не содержит технических подробностей, поясняющих, как был сделан такой прибор. Но Антикитерский механизм позволяет отнестись к этому рассказу всерьез. То, как Цицерон говорит об Архимеде («обладал дарованием большим, чем то, каким может обладать человек»), заставляет предположить, что он был первым, кто изготовил такое устройство. Кто бы ни построил сам Антикитерский механизм, очевидно, что традиция могла начаться на несколько поколений раньше, с Архимеда.

При жизни Архимеда теория эпициклов была новшеством, если вообще существовала, а потому не было никакой возможности отобразить эллиптические орбиты Луны и Солнца. Поэтому его прибор должен был быть относительно простым, возможно, представлять собой лишь схематическую модель, демонстрирующую Солнце, Луну и планеты, вращающиеся вокруг Земли с различными, но постоянными скоростями. Цицерон просто говорит, что Архимед «придумал, каким образом при несходных движениях во время одного оборота сохранить неодинаковые и различные пути», что в данном случае вполне возможно. Позднее другие инженеры могли опираться на традицию, добавляя более сложные зубчатые передачи, чтобы отобразить последние астрономические знания, включая те, которыми обладал Гиппарх. Возможно, Гиппарх или его работы привели к тому, что на Родосе перешли от схематической модели к вычислительному устройству, отображавшему на своих шкалах точное время небесных событий и их конфигурацию.

Конечно, узнать это наверняка невозможно. Но известно, что Архимед впервые начал применять зубчатые колеса в простых подъемных механизмах, используя одну пару колес разного размера, чтобы изменить прилагаемую к объекту силу. Возможно, что ему в голову пришла идея управлять скоростью вращения моделей планет с помощью зубчатых колес. Одна из немногих биографических деталей, проскользнувших в его трактаты, сообщает, что его отец Фидийбыл астрономом, так что Архимед мог интересоваться небом. Также нам известно, что до того, как переехать в Сиракузы, он работал в Александрии вместе с Ктесибием, так что вполне мог освоить и соединить две традиции создания механических моделей – планет и живых существ. Любопытно, что, согласно математику Паппу, работавшему в Александрии в IV в., Архимед оставил трактат «Об изготовлении сфер» – похоже, единственную его работу, которая касалась «практических вопросов». Ни одной ее копии не сохранилось, но не так уж трудно представить, что она могла быть инструкцией по конструированию приборов, моделирующих движение небесных тел вокруг Земли.

Новейшие исследования Антикитерского механизма заставляют предположить даже более прочную связь с Архимедом. После того как статья Тони Фрита была опубликована в 2006 г. в журнале Nature, он пригласил Александра Джонса, историка астрономии из Института изучения Древнего мира в Нью-Йорке, присоединиться к нему и Янису Битсакису, чтобы более тщательно исследовать надписи, обнаруженные томографом X-Tek, и, в частности, буквы, покрывающие спиральную шкалу в верхней части оборотной стороны устройства. Майкл Райт ранее показал, что эта шкала разделена на 235 отрезков, соответствующих 235 синодическим месяцам 19-летнего Метонова цикла, отображающего движения Солнца и Луны.

Результаты, опубликованные в Nature в июле 2008 г., оказались совершенно неожиданными. Один сюрприз преподнесла вспомогательная шкала, спрятанная внутри главной спирали. Система передач, ведущая к ней, утрачена, но, поскольку шкала была разделена на четыре части, и Майкл Райт, и Тони Фрит решили, что она представляет 76-летний Каллипов цикл – четырежды по 19 лет, отображенных на главной спирали. Однако, когда Джонс прочел имена, написанные на шкале, он понял, что она показывала нечто совсем иное. Надписи – Истмия, Олимпия, Немея и Пифия – относились к Панэллинским играм, на которые съезжались атлеты со всей Греции, чтобы состязаться в беге, прыжках в длину, метании диска и борьбе.

Знание о том, где, когда и какие игры проходят, не имело никакого астрономического смысла, но зато имело огромное культурное значение. Греки часто отслеживали время, пользуясь четырехлетним циклом олимпиад, так что эта шкала позволяла пользователю Антикитерского механизма перевести дату, указанную на лицевой шкале, в олимпиадный календарь. Наличие такой шкалы говорило в пользу идеи о том, что механизм был не астрономическим прибором, но предназначался для публичных демонстраций, хотя и обращенных к относительно небольшим группам образованных интеллектуалов (механизм был слишком мал, чтобы продемонстрировать что-то большому количеству людей).

Александр Джонс смог также прочесть названия месяцев на сохранившихся отрезках главной спирали и обнаружил, что они также пришли из местного гражданского календаря. Надписи указывали, в каких месяцах должно быть 29, а не 30 дней, а также в какие годы должно быть не 12, а 13 месяцев, так что календарь точно вписывался в 19-летний астрономический цикл, отображенный на шкале. Календарь следовал правилам, схожим с теми, что описал астроном Гемин, работавший на Родосе в I в. до н. э., а спираль была устроена так, что все 29-дневные месяцы выстраивались вдоль одних и тех же рисок.

Обнаружение этого гражданского календаря открывало захватывающую возможность. В Древней Греции разные города использовали разные последовательности месяцев в своих календарях, так что появилась возможность выяснить, откуда пришли названия месяцев на Антикитерском механизме. Джонс провел такой поиск, и результаты его полностью перевернули все представления о том, где мог быть изготовлен Антикитерский механизм. Названия месяцев, выгравированные на устройстве, не имели ничего общего с Родосом. Они использовались в колониях, основанных Коринфом – городом в центральной части Греции. О календаре, которым пользовались непосредственно в Коринфе, известно немногое, но названия эти совпадают с теми, что бытовали на северо-западе Греции, в Иллирии и Эпире, а также на острове Корфу – все это коринфские колонии. Наконец, еще одной важной колонией Коринфа были Сиракузы – город, где жил Архимед. У нас нет прямых сведений о том, какой календарь использовался в Сиракузах, но ближайшее совпадение с названиями месяцев на Антикитерском механизме обнаружилось в календаре Тавромениона на Сицилии, основанного, как полагают, выходцами из Сиракуз. Названия и последовательность семи из обозначенных на механизме месяцев идентичны тем, что были в ходу в Тавроменионе, и, похоже, поселенцы заимствовали их прямо из календаря Сиракуз.

Коринф и Эпир были разорены римлянами во II в. до н. э., так что маловероятно, что Антикитерский механизм, сделанный на несколько десятков лет позже, был создан там. Но Сиракузы, хотя и разграбленные Марцеллом в 212 г. до н. э., в I в. до н. э. оставались греческим и к тому же относительно процветающим городом. Римляне обложили его тяжелым налогом, но, как и на Родосе, граждане могли свободно распоряжаться своей жизнью. Таким образом, это новое свидетельство предполагает, что, хотя Антикитерский механизм почти наверняка начал свое путешествие из Восточного Средиземноморья, он был изначально изготовлен кем-то (или для кого-то) на западе, в Сиракузах.

Антикитерский корабль не заходил на Сицилию – он затонул, когда был намного восточнее острова. Но он шел в том направлении, и его вероятный курс на Рим был проложен как раз мимо Сиракуз. Возможно, богатый владелец механизма посетил школу Посидония с тем, чтобы продемонстрировать философам свою новую «игрушку», а затем сел на злосчастный корабль, чтобы отправиться домой. Или, возможно, механизм был сделан одним из самых талантливых мастеров Родоса по заказу покупателя из Сиракуз. Однако датировка около 100 г. до н. э. говорит о том, что инструменту было уже несколько десятков лет к тому моменту, когда между 70 и 60 гг. до н. э. он оказался на корабле. Так что его владелец мог перебраться из Сиракуз на Родос или куда угодно в Восточном Средиземноморье и взять механизм с собой. Или, может быть, его увезли на восток как ценный подарок или религиозное приношение. И позже прибор снова отправился на запад – уже как римский трофей.

Какова бы ни была история Антикитерского механизма, судя по всем свидетельствам, включая сочинение Цицерона, очень похоже, что подобные устройства с зубчатыми колесами делались тогда и в Сиракузах, и на Родосе. Традиция механики, начатая Архимедом в Сиракузах на 100 лет раньше, оставалась сильна, и его первоначальная конструкция видоизменялась в соответствии с новейшими астрономическими данными с Родоса и отовсюду, откуда только возможно. Более поздние модели распространялись по всему греческому миру.

Фактически традиция создания подобных устройств продолжалась по крайней мере вплоть до IV в. Математик Папп, живший в Александрии, писал, что тогда там существовала целая группа механиков, называвшихся «изготовителями сфер», которые «конструировали модели небес». Эти модели, однако, никогда не превосходили сложностью Антикитерский механизм. Развитие сложной технологии требует процветающей городской среды, стабильной, с квалифицированными ремесленниками и богатыми клиентами. Все это имелось в эллинистическом мире, но этому не суждено было просуществовать долго. К началу I в. до н. э. Сиракузы и Родос оставались последними островками, где работа греческих ученых не прерывалась. Но Сиракузы под римским влиянием постепенно клонились к упадку, а Родос в 43 г. до н. э. был разграблен римским полководцем Кассием и после этого так и не сумел вернуть былое величие.

Хотя римляне так же высоко, как искусство, ценили греческую философию и науку, сами они никогда наукой не занимались, и на протяжении всего существования римской империи научное знание постепенно приходило в упадок. Начиная с III в. уже очень немногие ученые делали что-то свое. Вместо этого они писали комментарии к трудам эллинистических предшественников. (Папп был одним из последних великих греческих математиков.) А когда Римская империя рухнула, свет учености в Европе почти угас. Западному обществу понадобилась почти 1000 лет, чтобы он разгорелся вновь.

Теперь мы знаем: Прайс был прав, когда утверждал, что технология, заключенная в Антикитерском механизме, не была полностью утрачена. Солнечные часы VI в., снабженные зубчатыми колесами, обломки которых принесли Джудит Филд и Маклу Райту в Музей науки, стали важной частью свидетельств, демонстрирующих, что в Византийской империи эта технология сохранилась, пусть и в упрощенном виде. (Это же касается и искусства создания движущихся манекенов. В X в. император Константин VII все еще свято следовал принципу удивлять народ. Как писал епископ Кремоны Лиутпранд, трон его, который мог опускаться и подниматься, был окружен механическими зверями, среди которых были рычащие львы и дерево с поющими птицами.)

В VII–VIII вв. арабы захватили огромные территории, включая Сирию, Месопотамию, Египет, Иран и Испанию. Правители обратили новые земли в ислам и считали своим долгом сделать накопленные греками знания доступными на арабском языке. В IX в. они финансировали работу по переводу всех греческих текстов, которые только удалось найти, на арабский и даже отправлялись за ними в Византию. Прайсу были известны два мусульманских календаря с зубчатыми колесами – «Ловушка для Луны» из Гянджи (на территории современного Азербайджана), описанная аль-Бируни в XI в., и другой, присоединенный к сохранившейся до наших дней астролябии, сделанной в Исфахане (Иран) в XIII в.

Еще один экземпляр выявили недавно – описание «Ловушки для Луны» обнаружилось в трактате X в., выставленном на продажу в 2005 г. Она тоже соединена с солнечными часами и выглядит точно так же, как и воссозданный Майклом Райтом византийский прибор. Трактат анонимный, но полагают, что его автором был астроном по имени Настул, работавший в Багдаде около 900 г. Поскольку и в этом случае, как и в приборе Райта, календарь с зубчатыми колесами совмещен с солнечными часами, можно предположить более явную связь между византийской и мусульманской традициями создания таких приборов, а все вместе это говорит о том, что идея использовать зубчатые колеса для отображения движения Солнца и Луны была воспринята исламским миром непосредственно от греков.

Мусульманские инженеры продолжили также греческую традицию водяных часов и оставили описания впечатляющих механизмов, приводившихся в движение и водой, и ртутью, включая так называемые «Архимедовы часы». У некоторых из них были вращающиеся шкалы, изображавшие небеса, подобные тем, существование которых Дерек де Солла Прайс предположил в Башне ветров, а также движущиеся фигуры и звонкие куранты – такие как падающие на цимбалы шарики. Большинство из них, однако, имели самую простую систему зубчатых передач: у текущей воды в принципе не хватает мощности, чтобы привести в движение большое число колес (именно поэтому Антикитерский механизм почти наверняка вращали вручную).

Но есть одно исключение, говорящее в пользу идеи Прайса о том, что греческая технология создания зубчатых передач, примененная в Антикитерском механизме, прямо повлияла на развитие часов. Это арабская рукопись, найденная только в 1970 г., но написанная в X или XI в. в Андалузии инженером по имени аль-Муради. В ней он описывает разнообразные водяные часы. Рукопись серьезно повреждена, но уяснить общий принцип их работы можно. Большинство известных нам часов исламского мира – довольно хрупкие приспособления, но те, о которых пишет аль-Муради, большие и грубые – в движение их приводят быстрые потоки, в них используются большие колеса, веревки и тяжелые противовесы. Система передач достаточно сложна, и в ней присутствуют передачи, напоминающие эпициклические. Аль-Муради сообщает, что взялся за труд, чтобы предмет не подвергся забвению, и, по-видимому, речь идет не о новых изобретениях, а о технологии, существовавшей в течение какого-то времени. Так что не исключено, что и эпициклическая передача пришла к арабам непосредственно от греков.

Между тем колесо истории продолжало вращаться. Европа собиралась с силами и на протяжении XII–XIII вв. в серии крестовых походов отвоевала часть территории, захваченной мусульманами, в том числе Испанию. На этот раз новые владыки захотели сделать старые знания доступными христианскому миру и финансировали перевод древних документов на латынь – как с арабских копий, так и с греческих оригиналов.

К этому времени католическая церковь стала питать большой интерес к поискам способов точного отсчета времени, чтобы регулировать монастырские работы и молитвы. Многие века для этого использовались размеченные свечи, но, по мере того как знания, распространенные в исламском мире, стали проникать в христианскую Европу, в монастырях начали появляться водяные часы. В 1198 г. в Британии во время пожара в аббатстве Бери-Сент-Эдмундс монахи «бегали к часам» за водой. А на иллюстрации к рукописи примерно 1285 г. изображены водяные часы в монастыре в северной Франции с колесом, которое, поворачиваясь, заставляло звонить колокол.

Около этого времени какой-то неведомый гений наконец изобрел деталь, необходимую для перехода к полностью механическим часам, – регулятор хода. Монастырям было важно, чтобы часы были соединены с колоколами, которые звонили бы в нужное время (чтобы монахи просыпались ночью для молитвы). Возможно, кто-то экспериментировал с колеблющимися грузами или молоточками, ударявшими в колокола. И понял, что они могут не приводиться в движение с помощью часов, а регулировать силу, необходимую для того, чтобы привести часы в движение.

Как только часы стали приводиться в движение механически, дополнительная мощность позволила добавлять в них намного больше зубчатых колес, и эти устройства начали стремительно усложняться. Через несколько десятилетий часы распространились по всей Европе и почти сразу же стали включать в себя астрономические циферблаты со шкалами и указателями, призрачно напоминавшими их античных предшественников, таких как Антикитерский механизм и Башня ветров. Часы Ричарда Уоллингфордского, установленные в аббатстве Сент-Олбанс в 1336 г., – одни из первых, известных нам. У них большой, напоминающий астролябию циферблат, который показывает положение Солнца в зодиаке, возраст и фазу Луны, звездную карту и, вероятно, планеты. (Более поздние дополнения включают Колесо Фортуны и уровень прилива у Лондонского моста.) В 1364 г. Джованни де Донди завершил свои часы в Падуе. Как видно по их реконструкции в Музее науки, в их семисторонней конструкции были циферблаты, показывавшие время дня, движения всех известных планет, календарь постоянных и плавающих праздников, и стрелка, предсказывавшая затмения и совершавшая один оборот за 18 лет в соответствии с Саросом.

Скорость, с которой усложнялись и распространялись эти приборы, и сходство их с конструкциями, разработанными греками, говорят о том, что они не возникли с нуля. Фрагменты необходимых технологий, идея использовать зубчатые колеса для отображения небес – все это должно было «в спящем виде» сохраняться во множестве устройств, включая водяные часы и календари, приводимые в движение вручную. А когда изобретение регулятора хода сделало возможным создание механических часов, старые приемы возродились в новой традиции.

И вновь астрономические циферблаты, сделанные с помощью зубчатых колес, использовались для демонстрации небесных чудес и для укрепления позиций церкви. Их гордо водружали на больших часовых башнях и общественных площадях. Они часто включали механические манекены, также возникшие под влиянием греческих автоматов. Часы Святого Марка в Венеции, законченные около 1500 г., в которых использовалось семь концентрических шкал для отображения времени и движения Солнца и Луны по зодиаку, были увенчаны двумя бронзовыми гигантами, ударявшими в огромный колокол, а также движущимися статуями Девы Марии, Иисуса и трех волхвов. А в Страсбургских часах, сооруженных около 1350 г., имелся бронзовый петух, в полдень расправлявший крылья и трижды кукарекавший с помощью размещенного в горле маленького органа.

Работами Герона увлекался Леонардо да Винчи, изучавший все, что только удавалось найти в арабских переводах. Он придумал часы, снабженные фигурами, которые отбивали время, а также парящими птицами, а однажды для короля Франции Франциска I сделал льва, движущегося «силой колес»: он ходил, а грудь его распахивалась, показывая букет цветов.

Эти механические устройства не только привели к совершенствованию технологий и мастерства, вызвавших в итоге промышленную революцию, но и меняли представления людей о Вселенной. Вместо одушевленного космоса, в котором властвует направляющая жизненная сила, ученые начали рассуждать об инертной, механистичной Вселенной, следующей естественным физическим законам. Антикитерский механизм изначально предназначался для прославления величия небес. Но по мере развития часов способность измерять минуты, секунды и меньшие промежутки времени в итоге разорвала нашу связь с небом. Мы, как ни одна цивилизация прошлого, свободны от небесных циклов – первые люди, чья жизнь направляется не Солнцем, но собственными часами.

Теплым ноябрьским вечером 2006 г. – как раз накануне конференции, на которой должны были представить решение загадки Антикитерского механизма, – Янис Битсакис и Ксенофон Муссас пригласили меня поужинать в маленький ресторан в паре кварталов от афинского Национального археологического музея. За баклажанами и осьминогом они рассказали мне о странном притяжении, который Антикитерский механизм вызывает у всех, кто соприкасается с ним, и о том, как им хотелось бы посвятить целый музей истории этих обломков и тем, кто изучал их. «В нем есть все то, с помощью чего мы изготавливаем механизмы сегодня, это та же современная технология, – сказал Битсакис. – Вот почему он притягивает людей».

Конечно же, он прав. Разглядывать Антикитерский механизм – волнующее переживание, именно потому, что тайны, которые он хранит, кажутся такими знакомыми. Он дает нам удивительную возможность увидеть отблеск иного времени, людей, которые думали так же, как мы, так же, как мы, решали задачи, и так же, как мы, строили машины. Вы сразу видите, что там, в этих слоистых зеленых обломках, семена всего нашего современного мира.

Однако у меня сложилось устойчивое впечатление, что главное – это не сходство между нашими двумя мирами, но их различие. Сегодня мы знаем о Вселенной много больше, чем могла мечтать любая цивилизация до нас. Мы наблюдаем и исследуем объекты Солнечной системы в мельчайших деталях, вычисляем и предсказываем их движение с точностью до долей секунды и отправляем к ним космические корабли. Мы сфотографировали Землю из космоса, послали людей на Луну и отправляем на Землю фотографии с Марса. Мы поймали пыль из хвоста кометы и изучаем атмосферы планет у далеких звезд. Мы лучше, чем когда-либо, понимаем истинные размеры Вселенной, знаем, как она началась и как закончится, и осознаем свое место в ней.

Но не утратили ли мы что-то? Ведь мы остались без лучшего светового шоу на планете. Обитая в нынешних вечно залитых светом городах, большинство из нас почти не чувствует небесных ритмов, затейливого танца Земли, Луны и Солнца, не замечает причудливых путей планет или рисунка созвездий. Поиски создателя Антикитерского механизма переворачивают все наши представления об античной технологии как «примитивной», а о современной – как «передовой». Там, где мы видим лишь практичный прибор, способный точно измерять время, греки видели способ обрести знание, показать красоту небес и приблизиться к богам.

Эпилог

Антикитерские обломки по-прежнему хранятся под стеклянным колпаком в Афинах. Они выглядят все так же изъеденными временем, но теперь их история наконец завершена.

Работа по их изучению, однако, продолжается. Александр Джонс все еще трудится над расшифровкой надписей на механизме и считает, что впереди еще может быть много открытий. Джон Стил из Даремского университета, знаток тех способов, которыми древние предсказывали затмения, так же работает вместе с Тони Фритом над чтением надписей на нижней задней шкале. К настоящему времени Стилу удалось расшифровать в общей сложности 18 знаков, относящихся к затмениям, и подтвердить, что они обозначались буквами в алфавитном порядке, отсылающими к тексту, который был выгравирован где-то еще на механизме и подробно описывал каждое предсказанное затмение. Подробности были опубликованы наряду с результатами изысканий Джонса в июльском номере журнала Nature за 2008 г.

Стил также выяснил, что знаки, как и буквы, указывающие, является ли затмение лунным или солнечным, были обозначены буквами H или N в зависимости от того, когда произойдет затмение – ночью или днем. Наконец, он выяснил, почему в спирали на шкале затмений четыре витка. Скорость движения Луны при взгляде с Земли меняется с периодичностью в 14 месяцев, и шкала была размечена так, чтобы каждая четверть делилась ровно на 14 отрезков. Таким образом, в каком бы направлении ни указывала стрелка шкалы, скорость движения Луны (один из факторов, определяющих продолжительность затмения) была одинаковой на каждом из четырех витков спирали.

Кстати, ставка Роберта Хедленда на то, что Антикитерский проект продвинет его компанию, оправдалась. После того как сообщения о результатах проекта оказались в главных новостях, разработанная X-Tek технология – «Бегущий по лезвию» – вызвала взрыв интереса со стороны компаний, захотевших использовать ее для проверки авиакосмических компонентов. Хедленд нашел надежного покупателя и в декабре 2007 г. продал ему компанию. Сам он остался в ней консультантом. Это дает ему возможность посвятить свое время созданию новых машин. Но он не уверен, что когда-нибудь ему удастся превзойти работы, связанные с Антикитерским механизмом, которые он считает вершиной своей карьеры.

Между тем Майкл Райт дополнил свою модель несколькими новыми деталями, в том числе шкалой, указывающей день месяца, и работает над дальнейшей публикацией данных о работе зубчатых передач. Он также намерен сделать вторую реконструкцию прибора из бронзы и надеется представить ее в афинском Национальном музее. Он остается в убеждении, что главным назначением механизма была демонстрация движения планет. Фрагмент D содержит только одно колесо (или, возможно, два одинаковых, лежащих одно на другом), которое никуда не удалось вписать в последней реконструкции механизма. Райт полагает, что оно может быть частью утраченного планетария в передней части устройства. У этого колеса 63 зубца, что вписалось бы в эпициклическую передачу для расчета движения Меркурия.

Райт все еще полагает, что механизм мог быть собран из частей от двух или трех других приборов – отчасти из-за того, каким способом соединен деревянный футляр. И он заметил нечто интересное, связанное со вспомогательной шкалой на спирали затмений. Группа Тони Фрита видела, что эта шкала разделена на три части, с числами 8 и 16, написанными на двух из трех отрезков, которые показывают, сколько часов надо добавить ко времени затмения, обозначенном на главной спирали. Насколько видно из рентгенограмм, третий отрезок был пуст. Но Райт, в отличие от всех последующих исследователей, осматривал Антикитерский механизм визуально. Он убежден, что под наросшей известковой коркой он видел край буквы и в третьем отрезке. Если он прав, это станет самым ранним известным в Греции использованием символа «ноль» (эту честь сейчас приписывают Птолемею, работавшему во II в.).

Все ученые надеются, что в будущем будут обнаружены новые части головоломки. Возможно, в афинском Национальном музее удастся найти еще несколько утраченных фрагментов Антикитерского механизма, лежащих сейчас нераспознанными в запасниках. Останки корабля тоже могут открыть новые тайны. Корпус и часть его содержимого остаются нетронутыми и похоронены под слоем ила. Вооруженные современными инструментами водолазы могут отыскать там еще немало сокровищ и – кто знает, – может быть, даже еще один астрономический компьютер. Есть также огромная надежда на то, что в Средиземном море удастся найти другие затонувшие корабли, лучше всего на глубине, недоступной для искателей сокровищ. А по мере того как сообщения об Антикитерском механизме распространяются, обломки устройств с зубчатыми колесами могут выйти из подвалов и музейных запасников, как только владельцы осознают их потенциальное значение.

Наконец, богатейшим источником информации может стать обращение к древним мусульманским рукописям. Работа по их переводу пока лишь в самом начале, и существуют тысячи рукописей, которые не то что не прочитаны, но даже не внесены в каталоги: очень немногие сочетают способности переводчика с техническим опытом, необходимым для того, чтобы понять их содержание. А ведь арабский перевод утраченного трактата Архимеда «Об изготовлении сфер» мог бы окончательно раскрыть тайну происхождения античной технологии.

Благодарности

Я хотела бы поблагодарить своего агента Питера Тэллака в The Science Factory, предложившего мне написать эту книгу, – без его энтузиазма и поддержки мне едва ли удалось сделать это. Спасибо моим редакторам Джейсону Артуру из William Heinemann и Бобу Пиджину из Da Capo Press за ценные комментарии и уверенность в том, что книга достойна издания, а также Лори Ип Фан Чану за помощь с иллюстрациями, ссылками и много с чем еще. Спасибо Оливеру Мортону из журнала Nature, где все это начиналось, впервые пославшему меня в Афины, чтобы написать о странной конструкции под названием Антикитерский механизм.

Я в огромном долгу перед Майклом Райтом, джентльменом, отвечавшим на мои нескончаемые вопросы честно и любезно, и перед его супругой Энн. Помимо своей личной истории, Майкл поделился со мной идеями о том, как Антикитерский механизм мог работать, откуда он появился и насколько широко могли быть распространены подобные устройства, и, в частности, привел аргументы, касающиеся размера механизма и статистики находок, о которых идет речь в главе 10. Он также предоставил некоторые фотографии, большую часть информации, использованной на схемах, а также внес много ценных поправок и замечаний в рукопись.

Спасибо Тони Фриту и его коллегам – Майку Эдмундсу, Янису Битсакису, Ксенофону Муссасу и Агамемнону Целикасу, – составившим мне приятную компанию и оказавшим большую помощь, когда я впервые подошла к теме Антикитерского механизма. С того момента, как я начала писать эту книгу, они более не считали возможным сообщать мне о своей работе или сотрудничать как-то иначе. Надеюсь, я отдала должное их роли.

Я благодарна Роджеру Хедленду за то, что он поделился со мной историей своей фирмы X-Tek и ее роли в Антикитерском проекте, за его ценные замечания к главе 8 и за предоставленные фото путешествия «Бегущего по лезвию» в Афины.

Многие и многие любезно согласились поделиться со мной своими знаниями и идеями. В их числе Джонатан Адамс из Саутгемптонского университета, Федон Антонопулос из Греческого института морской археологии, Александр Апостолидес из Лондонской школы экономики, Джейн Бирс, ранее работавшая в Университете Миссури, Мэри Элен Бауден из Фонда химического наследия, Пол Картледж из Кембриджского университета, Алексис Кацамбис из Техасского механико-сельскохозяйственного университета, Франсуа Шаретт из Франкфуртского университета, Серафина Куомо из Имперского колледжа Лондона, Джей Ви Филд из Бирбекского колледжа Лондонского университета, Юджин Гарфилд из Института научной информации, Оуэн Гингрич из Гарвард-Смитсоновского центра астрофизики, Берт Холл из Университета Торонто, Роберт Хэнна из Отагского университета, Дэвид Кинг, ранее работавший во Франкфуртском университете, Александр Джонс из Института изучения Древнего мира, Элени Магку из Национального археологического музея, Стефани Мейсон, Том Мальцбендер из Hewlett-Packard, Бэсим Мусаллам из Кембриджского университета, Эммануэль Пуль из Национальной школы хартий, Эндрю Рэмси из X-Tek, Дэвид Седли из Кембриджского университета, Джон Ситл из Даремского университета, Питер Стюарт из Института искусства Курто, Дорон Суэйд, прежде работавший в Музее науки, Шэрон Тибодо из Национального управления архивов и документации США, Натали Вогекофф-Броген из Американской школы классических исследований в Афинах, Фет Уорн, автор «Горького моря», и Майри Зафейропулу из Национального археологического музея. Я также особенно благодарна за помощь Энтони Михелису и Артуру Кларку. К сожалению, они не дожили до выхода книги в свет.

Служащие Национального археологического музея в Афинах, Британской библиотеки, Библиотеки музея Виктории и Альберта, Библиотеки сената, Планетария Сэма Фогга в Лондоне и Планетария Адлера в Чикаго неизменно выражали готовность помочь мне, когда я работала над материалами для этой книги. Энн Бромли, Джой Эллиот, Брендан Фоли из Океанографического института в Вудс-Хол, Иэн Макуорри из www.divingheritage.com, Панос Травлос из Travlos Publishers и Дорон Суэйд предоставили фотографии для книги или помогали мне в моей работе.

Спасибо моим родителям Джиму и Дайане Маршан, особенно за то, что приютили меня с моей работой в своем доме на все Рождество. И, наконец, спасибо Иэну Сэмплу за все.

Иллюстрации

Выражаю всем признательность за разрешение опубликовать следующие фотографии.

Капитан Димитриос Контос и его команда собирателей губок – из 'Das Athener Nationalmuseum', J. N. Svoronos (Athens, 1908).

Грек-собиратель губок в начале XX в. – с разрешения сайта www.divingheritage.com.