Святая вода. повесть и рассказы Ковтонюк Владимир
В то время, как глаза Дмитрия Александровича независимо от него бесцеремонно изучали многочисленные и выразительные, явно со скрытым смыслом, наколки на плечах и груди нового знакомого, брови Ракитского самопроизвольно ползли вверх от удивления. До такой степени не вязался внешний облик приехавшего человека с интересом к авиации.
– Что, интересно? – спросил мужик. – Да ты не обращай внимания на эту живопись. Грехи молодости. Когда-то грабанули магазинчик, а сторож, дурак, шухер поднял. Верещал на всю округу, как будто свой сарай защищал. Вот и пришлось намять ему бока. Его потом еле-еле в больнице откачали.
– А что могут означать эти татуировки? – не удержался Ракитский.
– Эта, – мужик ткнул пальцем в изображение розы на плече, – эта первая у меня. Говорит о том, что совершеннолетие я встретил в колонии. А вот эта, – Ракитский перевёл взгляд на выколотый на груди горящий крест с колючей проволокой – «веруй в бога, а не в коммунизм». Ну, и так далее.
– Выходит, ты, находясь в тюрьме, переквалифицировался из ординарного грабителя в идейного борца с режимом?
– Выходит, – согласился мужик. – Там в какую компашку попадёшь. – Вместе с рядовыми продавцами гастрономов и универмагов, вокруг меня были и воры в законе, и политические. А это мужики интеллигентные, их деятельной натуре не давала развернуться советская власть. А теперь – живи, не хочу! Я, к примеру, вернулся год назад из Пермской области, там за Губахой, в самой глуши мой лагерь, ребята сразу же отстегнули маленько деньжат из «общака» на поддержку штанов. Теперь у меня, как видишь, машина нормальная, дом тоже достраиваю. Дом у меня, пожалуй, шикарней твоего будет.
Мужик, задрав голову, с открытым ртом разглядывал дом.
Ракитский обратил внимание на тронутые цингой зубы Юрика и тут же придумал ему прозвище «Зубастик».
– А ты прямо в чистом поле дом ставишь, – удивился Зубастик. – Не то, что сосед. Я вначале к его дому подъехал. У него там за забором усадьбу целая стая ротвейлеров охраняет. Злобятся так, что готовы железный забор зубами перегрызть. Видать, зажиточный мужик обосновался. Не то, что ты.
Зубастик на мгновение задумался:
– Я чего к тебе приехал! – вспомнил он. – Я вертолёт себе купил. Хочу летать научиться. Всю жизнь мечтал. Даже там, в лагере. Присядешь отдохнуть, и думаешь: «Эх, сейчас бы вертолёт. Прыгнул бы в него с друзьями, и на волю». Да ещё как представлю – вертухаи злобные, совсем, как ротвейлеры у твоего соседа, из автоматов херачат, да всё в молоко, так сердце аж заходится от радости! Думаю, освобожусь, сразу вертолёт куплю.
Ракитский, не перестававший удивляться рассказу Зубастика, спросил заинтересованно:
– Какой вертолёт-то купил?
– Доисторический. Ми-1.
– Ух, ты! – восторженно воскликнул Ракитский. – Где же ты его откопал? Ресурс у него какой-нибудь остался?
– По формуляру часов сто по мотору осталось. Но это если верить формуляру. Нашёл я пару месяцев тому назад двух дедков, они работали техниками на Ми-1 по молодости лет. Вот они-то и привели машину в лётное состояние. Я тебя обязательно с ним познакомлю.
– Добро, – согласился Ракитский. – Попробуем порулить вертолётом. Вообще-то, до этого мне управлять геликоптером не приходилось. Из экзотики я летал только на автожире. Давай адрес, куда подъехать. В субботу к середине дня буду у тебя.
Ми-1 стоял в дальнем углу огорода.
– Это чтобы меньше треска доносилось на единственную деревенскую улицу, – пояснили технари, возившиеся с двигателем вертолёта. – Нам сказали, что ты должен подъехать, вот мы его и готовим к полёту.
– Как вас величать? – поинтересовался Ракитский.
– Меня Николаем. Можно просто Колей, – один из техников взглянул на Ракитского. А это Виктор.
– Нет, я без отчества не смогу, – смутился Ракитский. – Сами понимаете, большая возрастная дистанция.
– Тогда к вашим услугам Николай Никифорович Виноградов, – тот, кто назвался Колей, ткнул себя пальцем в грудь, – а это мой старый друган Виктор Аркадьевич Вороньков.
– А ты на таком летал? – поинтересовался у Ракитского Вороньков.
– Нет, не приходилось, – Ракитский не стал распространяться, что вообще не летал на вертолётах. – Рассчитываю, что вы расскажете о режимах двигателя и что знаете об особенностях пилотирования.
– А ты с какими движками имел дело до этого? – Вороньков принялся вытирать ветошью руки.
– С Ивченковскими. АИ-14 и М-14.
– Понятно, – сказал Никифорович. – На этой машине стоит АИ-26, тоже воздушного охлаждения и с радиальным расположением цилиндров. Только «горшков» у него не девять, а семь. Но моща в два раз больше. Порядка пятьсот шестидесяти сил. А в остальном то же самое, и запускается воздухом, вон, видишь баллончик. Правда, маловат. Раньше, бывало, если ребята куда-то летят с ночёвкой или длительной стоянкой с выключением мотора, всегда брали с собой запасной баллон. Иначе, можно было в такой глуши застрять, что и не найдут, даже если хорошо искать будут. Раньше ведь всяких там жипиэсов не было, точные координаты не укажешь.
– У него есть «проходные» обороты, – Вороньков назвал несколько цифр. – Их надо проходить быстро, не останавливаясь, – обрадовал Ракитского Вороньков. – Лопасти на нём, я смотрел, последних серий, с сотовым наполнителем. Так что, ещё послужат.
– Понятно, – подтвердил Ракитский, что усваивает то, о чём говорит ему техники. – Хорошо, что вы рассказываете мне о таких тонкостях. Очень серьёзные вещи, не зная которых можно запросто попасть в историю ещё в первом полёте.
А техники действительно говорили очень и очень важные вещи, не зная которых можно было бы попасть в историю прямо здесь, в углу огорода, даже не испытав счастья полёта.
– Лётчики на нём практически не рулили, потому что он с большой охотой входит в «земной резонанс». Ты, сынок, что-нибудь слышал о «земном резонансе»? – поинтересовался Виноградов.
Ракитский утвердительно кивнул. Но Виноградов всё же решил подстраховаться, уж очень важно ему удостовериться, действительно ли Ракитский понимает, о чём идёт речь:
– Это когда машина вывешивается и её масса становится практически равной подъёмной силе. Штоки амортизаторов при этом выходят на всю длину хода. Появляется жёсткая связь между вертолётом и землёй. Нагрузка на амортизаторы небольшая и, поэтому, недостаточная для того, чтобы задействовать их демпфирующие свойства. Если машина стоит на месте, то проблем нет, но если она начнёт взлетать по-самолётному и вертолёт начнёт катиться, то не дай Бог ему наткнуться о какое-нибудь, пусть и небольшое препятствие. К примеру, колесо упрётся в кочку или попадёт в небольшую ямку. Даже несильный удар создаст большую проблему. Вал несущего винта на мгновение отклоняется, ось вращения ушла на доли миллиметра, а центр тяжести всей вращающейся системы остался на месте. Частота возникших колебаний близка к частоте собственных колебаний фюзеляжа. И фюзеляж входит в резонанс. Доля секунды, и вертушка рассыпается. И почему-то всегда вместе с пилотами.
Ракитскому странно слышать от дедков такое грамотное, почти научное толкование явления «земного резонанса». Ракитский даже оглядывает их недоверчиво с головы до ног.
– Что такое? – усмехнулся Вороньков. – Смотришь, не обросли ли мы мхом с северной стороны? Нет, не обросли пока ещё. В общем, обрати на это самое серьёзное внимание. Взлетай сразу же так, чтобы от колёс до земли было не меньше метра. Для гарантии. И последнее, хотя в авиации слово «последнее» не любят. Ми-1 очень не любит взлёта с боковым ветром. Его может начать крутить относительно несущего винта, и ты ничего не сможешь сделать, чтобы парировать это вращение. Поэтому, взлетай строго против ветра. Откуда он у нас сегодня?
Ракитский сорвал несколько стеблей полувысохшей травы и подбросил их вверх.
– Хреново, – констатировал Никифорович. – Вот, как раз и хозяин подошёл. Давайте, попробуем развернуть его вручную. Прямо на дом надо будет взлетать.
Ракитский забрался в кабину. Осмотрел приборную панель. Всё привычно, почти как в самолёте.
– И я с тобой, – пожелал Зубастик.
– Давай, лучше я вначале слетаю сам, а потом с тобою, – сказал Ракитский и попросил жестом отойти подальше от вертолёта и технарей, и Зубастика.
– Что, волнуешься? – спросил Никифорович Зубастика.
Зубастик в знак чистосердечного признания согласно кивнул.
– Да ты не бойся! Раз человек взялся, значит, у него есть уверенность, – подбодрил Вороньков. И чтобы как-то отвлечь Зубастика от переживаний, сказал:
– Стоят две женщины, наблюдают, как взлетает вертолёт. Одна из них спрашивает другую:
– Скажи, а зачем вертолёту такой большой винт?
– Это чтобы лётчику не было жарко.
– Да не может такого быть, – не поверила собеседница.
– Как не может быть? Я сама видела: как только винт остановился, лётчик сразу мокрый от пота стал!
Сжатый воздух из баллона с необычными звуками, то напоминавшими иногда мучительный стон, то скрип открываемой двери с проржавевшими петлями, плавно раскачивая вертолёт, раскручивал вал мотора. Наконец, мотор, огласив округу громким выхлопом. выбросил голубое облако и устойчиво заработал на малых оборотах. Лопасти несущего винта с шумом полетели над головой.
Ракитский не стал закрывать левую дверь, и зрители с почтительного расстояния могли наблюдать, как он плавно потянул вверх рычаг шаг-газа.
Вертолёт, раскачиваясь, завис на несколько секунд, наклонил нос и неожиданно ринулся прямо на дом Зубастика. В этот момент он чем-то напомнил разъярённого быка на испанской корриде, несущегося на невозмутимо стоявшего тореадора. Антенна, наклонённая вперёд над кабиной, только усиливала это сходство. При этом, вертолёт едва не зацепил передним колесом грядку на огороде, проскочив буквально в одном сантиметре от «земного резонанса».
Это обстоятельство моментально вышибло испарину на лбу Никифоровича, перед глазами которого тут же нарисовалась картина вертолёта, разлетающегося на мелкие фрагменты. Лет сорок тому назад он насмотрелся таких сцен, и они запомнились ему на всю жизнь.
В наше время Никифорович, получив возможность ознакомиться с неограниченным количеством американских фильмов, называл теперь катастрофы одним ёмким словом: «Голливуд».
Вертолёт почему-то не набирал высоту, и деревенский дом Зубастика от прямого попадания в него вертолётом спасло только то, что между ним и сараем оказалось достаточное расстояние, чтобы Ми-1 проскочил в этот зазор.
Поднимая дорожную пыль, а вместе с нею и кур, разомлевших в ней в этот летний жаркий день, Ми-1 развернулся вдоль деревенской улицы. Куры, поднятые воздушным потоком от несущего винта, панически махали крыльями, пытаясь удержаться в воздухе. Но, падали, кувыркались, и, едва очнувшись, бросались в ближайшие подворотни спасать свои почти никчемные жизни.
– Да, не зря говорят, что курочка не птичка, – философски заметил Никифорович.
– А ещё говорят: медичка не девичка, а первокурсник в Московском авиационном институте не студент, а козерог, – добавил Вороньков.
Вертолёт же, заявив о себе таким решительным образом, взмыл, наконец, над деревенской улицей и полетел за околицу в сторону ближайшего поля.
– Он ведь ни разу не летал на вертолёте, а вот так, сел да и полетел – восторженно сказал Зубастик.
– Этого не может быть! Как же ты додумался позвать его? – Вороньков с удивлением взглянул на Зубастика. – А вообще-то, Дмитрий Александрович, по всему видать, смелый мужик! Просто приспособлен летать. Теперь уж точно вернёт машину в целости. Сейчас над полянкой потренируется, и обязательно вернёт.
Тем временем, вертолёт, повисев и покрутившись над полем, медленно, словно опасаясь задеть забор хвостовым винтом, возвратился на своё место в огороде, завис на секунду и стал снижаться. Но едва его колёса коснулись земли, его мотор перестал работать, и только отдельные вспышки от калильного зажигания рывками, сотрясая вертолёт, гнали несущий винт.
Ракитский выскочил из кабины и, отбежав на несколько шагов, обернулся, чтобы посмотреть, что сталось с вертолётом.
– Ты чего выскочил, словно тебе кипятком в штаны брызнули? – спроси Никифорович.
Ракитский протянул к нему левую руку ладонью вверх. На всю ладонь расползался синяк:
– Я поймал «земной резонанс»! Едва колёса коснулись земли, вертолёт тряхнуло так, будто на полной скорости телега влетела на булыжную мостовую. Аж в ушах мокро стало. Приборы все расплылись. Монетку выключения магнето пришлось с силой прижать ладонью и повернуть. Иначе её было не поймать. Ладонь, конечно, чуть не оторвало. Но вертолёт, похоже, выдержал!
Технари смотрели на Ракитского широко раскрытыми глазами.
– Ты молодец, что сразу вырубил движок, – словно очнулся Виноградов. – Во время. Его, – кивнул он в сторону вертолёта, – не успело разнести.
– Интересно, а почему так произошло? Что стало причиной «земного резонанса»? Ты ведь садился не по-самолётному, – удивился Вороньков.
– По-моему, всё очень просто. Вертолёт стоял лет, может быть, восемь, или десять без движения. Глицерин, что входит в состав «ликёра шасси», залитого в амортизаторы, превратился за это время, наверное, в сахар. «Гистерезис амортизаторов, сильно изменился. То есть, изменились характеристики работы шасси. Это и стало причиной, – решил Ракитский. – Так что, придётся вам к моему следующему приезду промыть амортизаторы и заправить свежую АМГ-10.
– Жаль, что мне не пришлось сегодня подлетнуть, – сокрушался Зубастик.
– Да, ещё, – добавил Ракитский. – Вертолёт висит только у самой земли. Такое впечатление, что движок не додаёт мощности.
– Вот, оказывается, почему ты едва в дом не въехал! – понял Виноградов. – Ладно, посмотрим, в чём дело. Может быть, тяги от ручки шаг-газа подрегулируем. До встречи через недельку.
– Всё сделали, – сказал Зубастик Ракитскому, приехавшему на полёты через неделю.
– Удивительно, как раньше качественно клепали, ни одна заклёпка не прослаблена, – Виноградов похлопал рукою по фюзеляжу вертолёта. – Амортизаторы промыли, жидкость заменили, накачали до нормы. Тяги на несущий винт проверили, но регулировать не стали. По всему видно, что они были отрегулированы нормально и их никто после этого не трогал. А вот причину недостатка мощности обнаружить удалось, хотя и пришлось повозиться. Оказалось, что на приводе вала нагнетателя не установили шпонку, хотя сам нагнетатель поставили на место. Так что, можешь пробовать.
Вертолёт на этот раз вёл себя превосходно. Ракитский уверенно поднял его в воздух высоко над домом, полетал на полем, несколько раз завис на приличной высоте и вернулся на место, в угол огорода.
Колёса то касались земли, будто прикидывая прочность грунта, то вновь повисали в воздухе, пока, наконец, вертолёт не приземлился окончательно, решительно сжав штоки амортизаторов.
На этот раз Ракитский, не выключая двигатель, кивнул головой, приглашая Зубастика занять место в вертолёте через правую дверь.
– А ты говорил, что я напрасно позвал его! – Зубастик возбуждённо толкнул локтем Никифоровича. И закричал: – Ура! Моя мечта сбылась!…
Коннов
Коннов стоял, размышляя, у открытого окна в своём небольшом кабинете секретаря комитета комсомола.
– Надо что-то делать! Что-то придумать такое, чтобы всколыхнуть молодёжь, чтобы она стряхнула с себя безразличие и очнулась от унылой текучки, похожей на анабиоз у некоторых животных. У ребят, работающих на предприятиях, размеренный, заполненный рабочий день. Они выполняют производственные задания, и у них нет времени размышлять над философскими вопросами. Но и они работают по-разному. Одни в силу своего характера, вкалывают, другие кантуются во время работы. Лишь бы время убить. А получают одинаково.
Коннов вернулся к столу:
– Что-то в стране почти неощутимо изменилось, как только Советский Союз ввёл свои войска в Афганистан. Это были последние дни 1979 года.
Коннов вспомнил, какие тогда стояли морозы. Сорокапятиградусные! На железных дорогах от небывалого холода лопались рельсы, а над заводскими цехами трещали фермы перекрытий.
И поехали молодые ребятки прямо со школьной скамьи да на войну. Коммунистическая Партия Советского Союза во главе с верным ленинцем Леонидом Ильичём Брежневым, или, как она сама себя называет, «наша партия», говорит народу, что солдаты едут в Афганистан «выполнять интернациональный долг в составе ограниченного контингента советских войск».
В народе шепчутся: «Надо же придумать такое! Всему миру мы чего-то должны! «Демократам» должны, и поэтому кормим, чтоб не начали бузить, как это было в Венгрии и Чехословакии. Но тут понятно, страны народной демократии – своеобразный буфер между загнивающим капитализмом и нами.
А почему арабам должны и вооружаем их до зубов, не понятно. Наверное, чтобы бы раззадорить и раздразнить Америку. Так делается на бытовом уровне, если очень хочется разозлить дворового пса. Бери палку, и пихай ею в конуру. Даже самый миролюбивый пёс скоро начнёт огрызаться. А ведь арабы только и умеют, что торговать. И как только Израиль поднажмёт, бросают танки с полными баками горючего и полным боекомплектом и удирают босиком по пустыне в сторону Египта. А ведь арабы только и умеют, что торговать. И как только Израиль поднажмёт, бросают танки с полными баками солярки и полным боекомплектом и удирают босиком по пустыне в сторону Египта. Нашли арабы, с кем воевать! С евреями! С высокоинтеллектуальной нацией!
И негров кормим, и свои республики кормим, особенно южные. А теперь ещё один долг, интернациональный! И ограниченный контингент! Надо же придумать такое! Кто его ограничил? Каким числом ограничил? Сегодня одним числом ограничили, а завтра захотят, и ограничат другим числом. И поедут туда на убой мальчишки прямо от мамкиной титьки.
Сталина не ругает сейчас только ленивый, а Сталин посылал воевать в Испанию или в Китай добровольцев из военных училищ. И правильно делал. Раз ты учишься в военном училище, значит, решил посвятить себя службе в армии. А чтобы продвигаться по службе, пожалуйста, поезжай, набирайся опыта, понюхай пороху. Может быть, дослужишься до генерала. Конечно, если останешься в живых.
А теперешнее руководство страной отыгрывается на тех, у кого нет возможности «откосить» от службы в армии. Это, чаще всего, дети простых рабочих, инженеров и крестьян. Тех бесхитростных людей, которые создают своими руками мощь и величие страны.
Русские матери, лишившись единственной радости и потеряв смысл жизни, никому больше не нужные и забытые той властью, которая отобрала у них самоё дорогое – их ребёнка, остаются один на один со своим безмерным горем. Такое не спрячешь!
При этом, вся страна в условиях чётко дозированной информации, проводимой руководством, делает вид, что не замечает войны.
Воротилы подпольного бизнеса и подпольных цехов так же, как и до войны, прокучивают в шикарных ресторанах целые состояния. В Кремлёвском Дворце по-прежнему проходят хорошо отрежиссированные съезды партии и комсомола с последующей раздачей бесплатных подарков их участникам. Так же, как до войны, гремят концерты звёзд эстрады. Девочки так же, как и до войны, любят мальчиков. Разумеется, тех, кто не попал в Афганистан. Так же, как и до войны, национальные окраины паразитируют на России, в результате чего жизненный уровень в деревнях центральной части страны, порождая пьянство и укрепляя в народе чувство безысходности, оказался на том же уровне, каким был во времена крепостного права.
Грузины-перекупщики, прикрыв лица кепками, у которых размеры козырьков соперничают с размерами лётных полей аэродромов, властвуют на колхозных рынках, торгуя зеленью и мандаринами. Хотя не имеют к колхозам никакого отношения. Деньги грузины запихивают в карманы штанов, и когда требуется дать сдачу, из штанов вынимается мятый, перепутанный комок банкнот, вызывающий зависть у русского покупателя, заложившего свою жизнь за копейки на вахту у доменной печи или литейном цехе. И не только зависть, но и ненависть. Потому, что рабочий тяжёлым, изматывающим трудом за месяц не заработает столько денег, сколько на базаре выручает торговлей укропом пышущий здоровьем представитель «маленького, но гордого народа». Какой он гордый? Паразитирует на России.
Грустные размышления Коннова прервал инструктор:
– Здравствуй, Володя! Вернулся из отпуска. Заглянул к тебе, чтобы рассказать забавный случай.
– Да? Давай, рассказывай, – подбодрил его Коннов.
– Ты знаешь, ещё Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе, будучи Первым секретарём Компартии Грузии, запретил жителям вывозить за пределы республики мандарины до тех пор, пока республика не выполнит план продажи этих цитрусовых государству. Вот, еду я на электричке из Гагры в Сочи и наблюдаю такую картину: грузин, вошедший в поезд в Гаграх, ставит в проход между рядами сидений футляр с аккордеоном или баяном. Сам садится на лавку у окна с таким выражением, будто он не имеет к аккордеону никакого отношения, и начинает любоваться живописным черноморским побережьем. В вагон заходит милиционер, тоже грузин, исполняющий указание своего Первого секретаря. Милиционер подходит к футляру и со страшным акцентом спрашивает:
– Чей аккордеон?
В вагоне молчание, хотя все с интересом наблюдают за происходящим.
Милиционер, которому надоело молчание, спрашивает, обращаясь теперь персонально к грузину:
– Твой аккордеон?
Грузин делает вид, что с трудом отрывается от созерцания пейзажа и заявляет под хохот попутчиков:
– Нэ играю!
– Представляешь, милиционер открывает футляр, а там вместо музыкального инструмента мандарины, – со смехом заканчивает рассказ инструктор.
Коннов натянуто улыбнулся, слишком уж укладывался в грустный контекст размышлений весёлый рассказ инструктора.
Инструктор изучающе посмотрел на Коннова, понимая, что его байка оказалась, видимо, не ко времени, а потому и не вызвала ожидаемой реакции:
– Ладно, Володь, извини. Я пойду.
Размышления Коннова вновь вернулись к прерванной теме:
– Что-то они дружно принялись анекдоты рассказывать. Может, хотят узнать мою реакцию? А потом донести? Стукачей и информаторов везде полно! Надо быть внимательней и постоянно сдерживать себя.
Купить в магазинах основные продукты питания становится всё большей проблемой. Ребята из Подмосковья рассказывают, что жители городов, подобных Рязани, расположенных на таком же удалении от Москвы, как и она, штурмуя электрички, тысячами едут в столицу за колбасой. Народ тут же придумал загадку: «Длинная, зелёная, пахнет колбасой. Что это такое?»
Люди, не задумываясь, отвечают: «Электричка из Москвы в Рязань!»
Из областных городов, таких, как Воронеж, в Москву выполняется до десятка авиарейсов в день. На самолётах Ан-24. Над аэропортом Быково небо «кипит» от взлетающих и заходящих на посадку самолётов. Билеты на самолёт трудно достать. Такой ренессанс авиации объясняется очень просто: в цехах или отделах крупных предприятий сотрудники собирают деньги, вручают их сослуживцу, тому, чья очередь отправляться в командировку, и он летит в столицу нашей Родины за колбасой для всего родного коллектива.
Руководство страны понимает, что колхозы и совхозы не в состоянии накормить население страны. Под контролем партийных комитетов всех уровней обязали крупные предприятия направлять на работу своих сотрудников в подшефные совхозы.
Крупные заводы вынуждены направлять на сельскохозяйственные работы до четырёхсот человек в день. Со временем, это свелось к тому, что рабочие подшефных совхозов вообще перестали работать.
Из года в год дирекции совхозов ранней весною составляют планы мероприятий, в которые включаются не только работы по прополке свеклы или уборке картошки, но и асфальтирование дорог, бетонирование площадок для мойки техники, строительство и оборудование кормовых цехов, родильных отделений для коров, и многое другое.
Проекты планов мероприятий передаются в райкомы партии. Руководители крупнейших предприятий города вызываются в райкомы на совещания. На совещаниях под угрозой исключения из партии их заставляют подписывать планы мероприятий. С каждым автографом растёт сила бумаги, и, в конце концов, планы мероприятий становятся документами, которые необходимо неукоснительно выполнять.
Предприятия, особенно работающие на оборону, прячут затраты, понесённые ими на оказании крупномасштабной шефской помощи сельскому хозяйству, в себестоимости основной продукции. Причём, надзорные ведомства, такие, как ОБХСС, знают об этом, но молчат и не предпринимают никаких действий. Потому, что такова политика партии.
– Уравниловка! Рубль не работает. Казалось бы, такая простая вещь: заработал – получи рубль, не заработал – гуляй! – вслух произнёс Коннов. И тут же удивился:
– Что это я вслух сам с собой начал разговаривать?
Коннов прошёлся по кабинету, от окна до стены, обходя пару стульев, стоявших вплотную к письменному столу.
– Однако, вскоре выясняется, что принуждение промышленных предприятий к сельхозработам не даёт ожидаемого эффекта.
Поэтому, министерства заставляют подведомственные предприятия обзаводиться собственными подсобными хозяйствами.
Но дефицит продуктов питания всё равно нарастает. В некоторых городах даже талоны вводят на продукты.
– То есть, появилась завуалированная карточная система, – сформулировал Коннов.
Такая же картина с одеждой и обувью. Отечественные предприятия выпускают некачественную, немодную, грубо исполненную продукцию. Такое покупают разве что жители убогих деревень.
Городские же красавицы охотятся за вещами импортными. А поскольку этих импортных вещей на всех не хватает, то дамочки готовы переплачивать значительные суммы за желанную покупку. В универмагах импортные товары продают из-под прилавка, словно из-под полы, в два раза дороже или даже втридорога. Продавцы превратились в привилегированную касту. Их уважают и одновременно ненавидят, с ними стараются завести дружбу. Но в то же время злорадствуют, когда их за задницу берёт ОБХСС.
«Блат сильней наркома». Крылатая поговорка русского народа. В магазинах ничего нет, а в холодильниках изобилие. Всё приобретается по знакомству. Терпеливый русский народ приноравливается жить в условиях тотального дефицита.
Ну не может Госплан спланировать всё до мелочей. По-крупному может, а до мелочей нет. Вот и сложилось такое положение: для того, чтобы начать производство, грубо говоря, гвоздя, необходимо постановление Центрального комитета партии и Совета Министров страны. Да чтобы подготовить такое постановление, потребуется несколько лет! За это время мир уйдёт так далеко, что его уже не догнать никогда!
К тому же, не может страна, даже такая большая и мощная как СССР, в одиночку произвести все существующие в мире наименования товаров. Это невозможно! Весь мир, сам того не ведая, постепенно перешёл к международной кооперации.
– Что это? – опомнился вдруг Коннов. – Это значит, что плановая экономика изжила себя? Но плановая экономика и социалистический строй неразделимы! А раз так, то и социализм в том виде, в котором он сложился в СССР, изжил себя?
Коннов вдруг остановился от того, что его выводы настолько противоречат официальным постулатам, и даже осмотрелся, не прочитал ли кто-нибудь его крамольные мысли. Ведь как ни говори, а мысль всё-таки штука материальная.
Но, слава Богу, в кабинете по-прежнему он был в одиночестве.
А невесёлые мысли, нанизываясь и цепляясь одна за другую, продолжали будоражить душу:
– Несмотря на то, что на съезде партии Генеральный секретарь Брежнев несколько лет тому назад объявил, что страна вступила в эпоху развитого социализма, народ уже тогда встретил это сообщение с недоверием и без энтузиазма. Похоже, народ понял – страна в своём развитии медленно, но уверенно, движется в тупик.
Стало очевидным, что «нашей партии» несмотря на мощную пропагандистскую машину, имевшуюся в её распоряжении, за семьдесят лет, прошедших со времён Великой Октябрьской Социалистической революции, за годы великих строек, великой войны и великих репрессий так и не удалось воспитать гражданина новой формации – строителя коммунизма.
Людьми по-прежнему двигают отнюдь не возвышенные идеалы, а чувства на уровне инстинкта – стремление к наживе, стяжательство, доносительство, зависть, ну, так далее.
Как ни странно, но свою лепту в раскачивание устоев существования страны внесли Олимпийские игры.
Из Москвы за сто первый километр сослали все деклассированные элементы. По терминологии тех лет к деклассированным, то есть не входящим ни в класс крестьян, ни в класс рабочих, ни в «прослойку» между этими классами – советскую интеллигенцию, относились бродяги, попрошайки, проститутки, тунеядцы и тому подобные личности. В какие точно места их выселяли, не говорилось. Создавались ли для них какие-либо приемлемые условия жизни, неизвестно.
Жителям других областей и республик Советского Союза въезд в Москву закрыли. Жителям остальной страны разрешалось въезжать в столицу только по производственной необходимости и по специальным пропускам. Улицы города на радость москвичам непривычно опустели.
Все автомобильные дороги, ведущие в Московскую область и Москву, перекрыли. На всех дорогах на границе Московской области, а также на всех развилках, «тюльпанах» установили шлагбаумы, возле которых круглосуточно дежурила группа людей в штатском, подкреплённая представителем милиции. Даже в дождь, а лето 1980 года было на редкость дождливым, из будки, установленной при шлагбауме, выглядывал человек, читал государственный номер автомобиля, и поднимал шлагбаум без проверки документов, если номера машины были московские или Московской области.
Всех детей настоятельно рекомендовали вывезти из Москвы и области к родственникам в другие регионы страны, либо отправить в пионерские лагеря. В народ пускали слух о возможных провокациях, террористических актах, отравлении воды и продуктов.
В магазинах появилась финская колбаса салями и сервелат, нарезанные тонкими ломтиками, через которые просвечивал свет. Ломтики были упакованы порциями граммов по сто в целлофан.
Один из московских пивзаводов начал выпускать пиво «Золотое кольцо» в алюминиевых банках. В Ереване, наконец, открыли производство жевательной резинки. Дело в том, что на каком-то хоккейном матче кто-то из иностранцев кинул на трибуну несколько пластинок жевательной резинки. Сотни болельщиков кинулись за ней буквально в драку. Это спровоцировало обрушение трибуны и гибель людей.
Пепси-кола, фанта, жевательная резинка, финский сервелат будто приоткрыли москвичам форточку на «загнивающий», как утверждала в то время коммунистическая пропаганда, Запад.
Резко активизировались фарцовщики. Повсюду, где появлялись иностранцы, фарцовщики, унижая честь великой державы, какой, безусловно, ещё был Советский Союз, буквально хватали их за руки, бессовестно унижались, уговаривая выгодно продать джинсы или жвачку. Чтобы потом втридорога перепродать их своим соотечественникам.
Появились магазины «Берёзка». Для тех счастливчиков, кто имел возможность выезжать заграницу. Товары в «Берёзках» продавались за доллары или специальные чеки «Внешторга». Японские телевизоры, видеомагнитофоны и другие товары невероятной красоты и высочайшего качества будоражат умы обывателей, разрушая веру в то, о чём говорят вожди с высоких трибун.
Америка, по данным разведки, чтобы развалить СССР, пытается договориться с Саудовской Аравией о резком снижении цен на нефть. Если американцам удастся такой манёвр, то бюджет страны нечем будет пополнять.
Особенно бессовестно бюджет разворовывается в братских союзных республиках. Работают только Россия, Украина и Белоруссия, а тянут все остальные. Паразитируют на шее русского народа. А в итоге, русский народ оказался самым нищим.
По смолёнской дороге стыдно ездить. Везде полузавалившиеся избы и люди без живого огонька в глазах.
Зато в «братских» республиках новые баи с билетами членов партии в карманах строят подпольные виллы и цехи по производству ширпотреба. Баи, стоящие во главе республик, воруют по-крупному. Те, кто руководит районами, воруют поменьше, соответственно своему статусу.
Да что там республики? А братские страны, так те вообще грабят! И сколько им ни дай, всё равно они беднее, чем западные соседи. Вот и Эрих Хоннекер приезжает послезавтра. Опять чего-нибудь просить. Правда, немцы хоть и лезут через Берлинскую стену на Запад, но всё же надёжные ребята. В шестьдесят восьмом даже наши так не «учили» чехов, как немцы.
И румыны перестали понимать без окрика. Николай Чаушеску. Голодранец, а туда же! Борец за свободу! Не зря говорят, что румын – это не национальность, а профессия.
А поляки? Сталин им половину Германии прирезал, а они всё недовольны! Даже генерал Ярузельский, этот умница, справиться не может. Ввёл в стране чрезвычайное положение, чтобы только мы не вывели на улицы танки на улицы польских городов.
Да, зашатался мир социализма. И это, к сожалению, объективно.
Теперь на обочинах всех дорог вместо верстовых столбов установлены щиты с издевательским лозунгом «Экономика должна быть экономной». Надо же было какому-то умнику из политбюро додуматься до этого!
Коннов вернулся к столу:
– Надо во что бы то ни стало, найти способ заставить рубль работать! И найти такой способ как можно быстрее! Потому что даже если я найду его немедленно, сейчас, всё равно понадобится очень много времени, пока идея начнёт работать по всей стране. Интересно, что говорят старинные неотменённые документы и «Положения…»?
Коннов полистал брошюру, датированную сорок первым годом:
– Так, это о фондируемых материалах. За нецелевое использование фондируемых материалов наказание вплоть до высшей меры. Ох, ничего себе! – удивился Коннов. – Впрочем, в наше время, слава Богу, не расстреливают, но ОБХСС за жабры возьмёт крепко!
А это что? Добровольные общества и их союзы. 1932 год. Почитаем. Ага, прямо в преамбуле: Добровольные общества и их союзы, являясь организациями самодеятельности трудящихся масс города и деревни, ставят своей задачей активное участие в социалистическом строительстве СССР и содействие укреплению обороны страны.
– Похоже, это положение можно применить к современным реалиям, – подумал Коннов. – Что там дальше? А дальше вот что: Добровольные общества и их союзы проводят свою деятельность в соответствии с планами народного хозяйства…
Добровольные общества могут создавать необходимые для практического осуществления свои труды, открывать лаборатории, опытные станции, выставки, студии, мастерские…
– То, что нужно! – отметил Коннов. – И это «Положение…» не отменено? Нет, не отменено. Вот его-то и можно взять за основу. И отбиваться от обвинений во всяком там оппортунизме есть чем. А кем подписано? Ого! Самим Иосифом Виссарионовичем Сталиным!
Поскольку у нас в стране многое запрещено, как говорится, шаг влево, шаг вправо – расстрел, научно-исследовательские институты, заводы, конструкторские бюро не всегда могут выплачивать своим и приглашённым сотрудникам реально заработанные деньги за выполнение сторонних заказов. Что, если организовать такой центр, который сможет выполнять заказы предприятий, допустим, на проектирование нестандартного оборудования. Конечно, Госплан запланировал производство станков, прессов, шагающих экскаваторов и другого крупного оборудования. Но очень часто заводы нуждаются в таком оборудовании, которое в стране не выпускается. И тогда они вынуждены проектировать такое оборудование самостоятельно. И тут оказывается, что на предприятии нет таких специалистов. Завод мог бы нанять их со стороны на тот период времени, что понадобится для разработки конструкции оборудования. Но вся загвоздка в том, что предприятие не имеет права заплатить посторонним за работу. Директор предприятия в таких случаях вынужден идти на нарушение финансовой дисциплины. И тут как тут в бухгалтерии предприятия появляются сотрудники Отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности: Ага! Кому заплатили зарплату выше средней по предприятию? За что? На каком основании? Как такая зарплата смотрится по области? Почему она выше, чем по стране?
Читать бесплатно другие книги:
