Вещий. Разведка боем Корчевский Юрий

Глава 2

Очнулся я уже утром. Светило солнце и било прямо в глаза. Во рту было сухо и полно песка. Я кое-как отплевался и осмотрелся вокруг. Лежал я на пустынном берегу, метров через пятьдесят стояли стеной деревья. Я сел. Слабость в теле была сильной, покруживалась голова, слегка тошнило. На берегу, за моей спиной, высилась небольшая скала – футов пятнадцать в высоту. В нее и уткнулся наш корабль.

Сейчас он представлял собой довольно жалкое зрелище. Носа практически не было, вдоль борта зияли проломы, оголяя шпангоут. Ветер стих, и волны ласково плескались о борт потерпевшего крушение судна. А что творилось два дня подряд? Сплошной кромешный ад.

Я на четвереньках добрался до воды, прополоскал рот – на зубах противно скрипел песок – и умыл лицо. Стало немного лучше. Я поднялся и подошел к кораблю.

– Эй, есть кто живой?

Тишина. Надо посмотреть, что сталось с моими попутчиками. Через пролом в борту я проник в трюм корабля. По колено в нем стояла вода, где плавали два трупа. Я побрел дальше. Никого. Я хорошо помнил, что на судне было около тридцати членов команды, трое из торговой делегации и я. Нашел я только два трупа. Должны же быть еще люди? По моим подсчетам, в экспедиции был тридцать один человек. Может быть – покинули судно и сошли на берег? Надо поискать следы на берегу.

Тем же путем, через пролом в борту судна, я вернулся на сушу, прошел вдоль кромки прибоя. Следов не было. На душе скребли кошки. Где я? Что за земля, где мои попутчики?

Я вновь проник на судно, напился воды из латунного бака, нашел пару отсыревших сухарей и с жадностью съел. Надо осмотреть окрестности, может быть – какая-нибудь рыбацкая деревня рядом. В полукилометре возвышался приличных размеров холм, и я направился к нему.

То ли ослаб я, то ли холм казался ближе, чем есть на самом деле, только шел я до вершины часа два. А когда взобрался и осмотрелся вокруг, настроение мое совсем упало. Суша оказалась всего-навсего островком… Километр в длину и метров триста в ширину. Вокруг плескалась вода, и только очень далеко на востоке чуть проступала полоска суши.

Куда же меня занесло? Где дом? Где люди? Никакого жилья или признаков присутствия людей на острове я не увидел. Повторять судьбу Робинзона Крузо мне совсем не хотелось.

Так, надо действовать. Пока есть силы – перетащу с корабля на берег съестные припасы. Не дай бог повторится шторм – есть будет нечего.

Три дня я перетаскивал с корабля и относил подальше от воды сухари, солонину, крупы, соль. Даже ухитрился прикатить бочку с вином и вторую, поменьше, – с ромом.

На четвертый день, когда уже ломило спину от перетаскивания тяжестей, я решил передохнуть и обойти остров по берегу. Надо все-таки осмотреть остров тщательнее и заодно узнать, есть ли здесь пресная вода. На ближайшее время – месяца на два – продовольствие есть, но пресная вода на судне может скоро закончиться, что тогда?

Я зарядил пистолет свежим порохом, проверил, легко ли сабля выходит из ножен, и тронулся в путь. Идти по плотному песку было легко.

Через полчаса хода я наткнулся на небольшой ручеек, стекавший в море. Я вдосталь напился свежей воды. Теперь я точно знал, что смерть от жажды мне не грозит.

Немного передохнув, я продолжил путь. Ничего, что напоминало бы о присутствии человека, я не нашел, и часа через четыре вновь вышел к разбитому кораблю. Уселся на разбитой палубе. Итак, две новости: одна хорошая – есть вода, вторая плохая – остров необитаем. Где я? Бывают ли здесь корабли? Как далеко мог шторм отнести наш корабль? Эти вопросы мучили меня больше всего.

Капитан держал курс против ветра, пока не сломало руль – дальше нас носило по волнам, как щепку. По моим очень приблизительным расчетам, далее чем на пятьсот миль унести судно не могло. Значит, я не очень далеко от Европы. Это давало хоть какую-то надежду. Если невдалеке проходят торговые пути, есть шанс, что меня могут найти – если я подам сигнал.

Надо сложить на вершине холма сучья, приготовить костер. Как только увижу судно – зажгу костер. Причем даже хорошо, если дрова будут не совсем сухие – больше дыма будет. Займусь этим завтра с утра. Теперь же надо тащить с корабля все, что можно унести одному человеку, начиная от плотницких инструментов и кончая веревками. Мне нужно построить на берегу хоть какое-то укрытие от непогоды: шалаш, хижину – что получится. Все-таки я не плотник.

Остаток дня я вытаскивал инструменты, кое-какое оружие, котелки, мешки, ложки, доски, парусину от парусов и много чего еще, полезного в моем положении. Сначала я с палубы сбрасывал все на берег, потом спускался с разбитого судна и относил вещи подальше от воды.

Я уже приметил, что во время прилива морская вода довольно далеко заходит на берег, иногда оставляя после отлива приятные сюрпризы в виде рыбы. Мне даже удалось дважды сварить уху – плохо только, что, кроме рыбы и соли, в этой ухе не было ничего. Зато запивал я скромную уху очень неплохим вином. Видимо, это вино на судне предназначалось для корабельных начальников, а может быть, его перевозили на продажу.

За неделю я ободрал корабль, вытащив все, что мог унести. Жалко, что компас был разбит, зато в каюте капитана я нашел сундучок с морскими картами и секстантом. Ах, как жаль, что я не умею ими пользоваться – хотя бы определил, куда меня занесла стихия. В разбитом комоде нашлась и судовая касса – два увесистых мешочка: один потяжелее – с золотом, другой – с серебром. Я с любопытством разглядывал иностранные монеты; сначала хотел оставить ценности на судне, потом все-таки решил забрать на берег. На острове они не нужны – на них здесь не купишь ни еды, ни одежды, но в душе я питал надежду, что остров как прибежище – не навсегда, что мне удастся каким-то образом выбраться на материк.

Обходя островок, я обнаружил интересную скалу: внизу у нее был уступ, и каменная глыба нависала карнизом над землей, образуя естественное укрытие. В голове созрела мысль – ведь стоит спереди и немного с боков загородить досками эту полупещеру, как получится небольшое жилище с непротекающей крышей.

Я перетаскал сюда доски с обшивки корабля и два дня занимался строительством деревянных стен. Укрытие получилось неказистым, небольшим по размеру, но от ветра и ночной прохлады защищало, и я надеялся, что и от дождя укроет тоже. Затем я перетащил сюда самый ценный груз – оружие, продовольствие и судовую кассу.

Ежедневная тяжелая работа настолько меня утомила, что я решил дать себе день отдыха.

Взобравшись на вершину холма с подзорной трубой, которую обнаружил в каюте капитана, я стал обозревать морскую гладь.

Вдалеке, на восходе солнца, виднелась узкая полоска суши. Эх, добраться бы до нее. Мне бы хоть маленькую шлюпку. К сожалению, бывшую на корабле довольно большую шлюпку сорвало еще в самом начале шторма. Плот делать долго – надо рубить деревья и как-то перетаскивать их к воде. В одиночку эта работа займет не один месяц, к тому же я не знаю, какие здесь течения. Учитывая, что плот трудно управляем, меня могло унести неизвестно куда.

Больших деревьев, пригодных для того, чтобы можно было сделать лодку-долбленку, на острове не было. За полдня, что я просидел на вершине, нигде – даже вдали – не промелькнуло ни одно судно, не показались паруса. Видно, островок лежал вдали от оживленных морских путей.

Завтра начну собирать сучья и разведу на вершине костер. Может быть, хоть кто-нибудь заметит огонь или дым. Обычно на море такие сигналы не остаются без внимания. Однако я не стал спешить с костром: бывает, поспешность может стать и роковой…

Спустившись с холма, я забрался в свое жилище, улегся в гамак, принесенный с корабля, и уснул. Известное дело: сон – лучший отдых. Во сне я видел дом в Нижнем, Лену с Васяткой, купца Крякутного. Мне даже во сне захотелось домой. Потом раздалась стрельба, и мне подумалось: «Опять татары напали?» Я вздрогнул и проснулся. Тишина. Я вновь стал придремывать, когда послышались выстрелы. Стреляли где-то на берегу. Я вскочил, сунул за пояс заряженный пистолет, поправил саблю и выбежал из хижины. Стреляли далеко, где-то у западной оконечности острова.

Я шел по лесу вдоль берега, не выходя на открытое место. Жизнь научила осторожности. Неизвестно – кто стреляет и почему.

Подобравшись поближе к западному побережью, я услышал громкие крики на английском. Занятно. Прячась за кустами и деревьями, я приблизился. У берега стояла шхуна, а на мачте болтался «Черный Роджер». Пираты! Мне на острове только их и не хватало для полного счастья! Чего их сюда занесло? И как скоро они уберутся с острова? Вот уж кого я не стал бы просить взять меня на борт. Еще большой вопрос – сразу меня прирежут или выкинут с палубы в море. А если и останусь на судне и встретится военный корабль – вздернут на виселице без суда и следствия. И никому я не докажу, что не пират и попал на судно случайно. Нет, буду ждать другого удобного случая.

Пираты высыпали на берег, пили из бутылок вино или ром – кто их там разберет? Шумели, ругались, палили из пистолетов в воздух. Вели себя, как в распоследнем кабаке. Видимо, обмывали успешно провернутое дельце. Не иначе – добыча попалась богатая. Захватить бы посудину, да это только мечты…

Насколько я смог посчитать – их двадцать шесть человек, а я один. А пираты – народ решительный, отчаянные сорвиголовы, крови не боятся – ни чужой, ни своей. На испуг их не возьмешь. Как говорится – «не по Хуану сомбреро» или, если по-русски, – «не по Сеньке шапка». А если угнать корабль? Тоже отпадает вариант, хотя бы по той самой причине, что не моряк я. Видел, как ставят паруса, стоят за штурвалом, но сам не пробовал. При взгляде со стороны действия профессионала всегда кажутся простыми и легкими. Но это только видимость. Да и для того, чтобы распустить паруса, нужен не один человек, а хотя бы четверо-пятеро. А я – один. Черт, судно – вот оно, рядом, а не уплывешь с этого островка.

Пираты вытащили с судна связанного человека и поволокли его к дереву. Прислонили к стволу ясеня и примотали веревками. Вернулись на судно и таким же образом вытащили и привязали рядом второго. А далее, не обращая внимания на привязанных, пустились в разгул. Развели на берегу костер, начали жарить мясо. До меня долетали ароматы, от которых потекли слюнки. Как же давно я не ел свежей убоины. Каждый день солонина да сухари. На острове водились птицы, но у меня не было лука. Можно было соорудить силки, чем я и думал заняться, но в заботах об обустройстве жилища руки до свежего мяса не доходили. Надо забыть о мясе, хотя запах, дразнящий мое обоняние, был просто восхитителен.

Сейчас другое должно меня занимать. Кто эти пленники? Тоже пираты, которые проштрафились, скажем, за попытку бунта или крысятничество при дележе добычи? Или люди с захваченного ими судна? Что делать? Попытаться их втихую освободить? Ночью можно попробовать, если пираты не убьют их раньше. И опять же – если я их освобожу, негодяи с утра бросятся искать беглецов. Остров невелик, и нас найдут быстро. Оружия у меня в хижине хватает, но умеют ли пользоваться им привязанные к дереву люди? Ждать и спокойно смотреть, как убьют, возможно, невинных жертв? Или совершить роковую ошибку и самому погибнуть вместе с неизвестными от рук пиратов? Цена ошибки – моя жизнь.

Меж тем начало смеркаться. Пираты ели поджаренное мясо, пили ром из бочки, прикаченной с корабля. Между ними иногда вспыхивали ссоры и даже потасовки, пресекавшиеся, впрочем, довольно быстро. Я уже приметил пирата, которого остальные разбойники слушались беспрекословно. Наверное, их капитан. Надо запомнить его приметы, и если придется принять бой, постараться убить его в числе первых. О привязанных к деревьям пленниках пираты на время забыли. Не иначе – оставили кровавое представление на утро, на похмелье.

Я пополз к пленникам. Моя задача облегчалась тем, что пленники были привязаны к деревьям, стоящим на опушке леса.

В лесу было уже совсем темно, а на берегу ярко, разбрасывая искры, горел костер. Это хорошо, от света смотреть в темноту – ничего не увидишь. Я поднялся, прячась за деревом, подошел к пленнику, осторожно тронул за плечо. Мужчина вздрогнул от неожиданности, но смог сдержаться – не крикнул, даже не повернул головы. Молодец, значит, есть выдержка. По-моему, мы сладим.

– Ты кто?

В ответ – быстрый шепот на французском. Ни черта непонятно. Языка не знаю, да еще и лопочет очень быстро. Я медленно повторил вопрос на английском. Пленник понял, кивнул.

– Шевалье де Гравье.

Шевалье – это добрый знак, значит, не из пиратского племени. Я посмотрел на пиратов. Пьянство продолжалось, на пленников никто не обращал внимания. Да и чего на них смотреть? Связаны добротно и никуда дальше острова не убегут.

Я вытащил нож, разрезал веревки. Пленник стал растирать затекшие руки. Затем показал на нож. Немного поколебавшись, я отдал нож ему. Шевалье, прячась за деревьями, подошел ко второму пленнику, разрезал путы, тихо что-то прошептал на ухо. Оба вернулись ко мне. Шевалье с видимой неохотой вернул нож. Мне ничего не оставалось, как вести их за собой в свою хижину. Теперь моя судьба неразрывно связана с этими двумя бывшими пленниками. И времени у нас, чтобы решить, что делать дальше, только до утра. Утром пираты обнаружат пропажу пленников и устроят поиск беглецов.

Я завел их в хижину, зажег масляный светильник, снятый мной с кормы судна.

Пленники разочарованно обвели взглядами хижину. Похоже, они надеялись, что я приведу их в дом или в крепость. Головой ручаюсь, они и сейчас не знали, что находятся на маленьком, необитаемом островке.

– Маркиз де Люссак, – представился второй пленник пиратов, кивнув.

– Я московит, русский, Георгий.

– А, Георг, как английский король. Спасибо за освобождение. Где мы?

Как мог, используя слова, которые удалось вспомнить, я объяснил, что потерпел кораблекрушение и вот – мы на острове. Настроение у бывших пленников упало. Остров – это плохо, с него не уйти, и мы вынуждены принимать решение. Это они уже поняли сами.

Я подошел к оружию, сваленному в углу хижины, откинул рваный парус, жестом богатенького Креза пригласил господ к арсеналу. Мужчины подошли, окинули груду оружия жадными взорами. Оба схватились за сабли, сразу нацепили на пояса. Де Гравье взялся за мушкет, маркиз потянулся к пистолету. Оба вопросительно посмотрели на меня.

Я подкатил небольшой бочонок пороха. На разбитом корабле были небольшая пушка и порох. Правда, порох пушечный – зерна крупноваты. Но другого у меня не было.

Французы уселись на ящики, а я предложил им вина и сухарей. Оба с жадностью накинулись на еду.

Хотя языковой барьер сильно мешал, но тем не менее мы принялись обсуждать, что делать дальше. О бездействии и речи не было. Все трое осознавали, что утром пираты поймут – пленники каким-то образом освободились от пут и укрываются в лесу. С островка деться некуда, и капитан пиратского судна устроит облаву. Следовательно, вопрос нашей жизни и смерти предрешен. Остается единственный вариант – попытаться перебить пиратов и захватить судно.

Наши шансы победить очень невелики, погибнуть можем все, но хотя бы в бою, а не как овцы на заклании. В случае успеха можно уплыть с острова. Учитывая, что вдали видна полоска земли, нам не потребуются знания и умения навигации. Французы предложили напасть на пиратов прямо сейчас, ночью, пользуясь тем, что они пьяны.

После обсуждения я выдвинул другой план. Заключался он в том, что ближе к утру французы занимают свои места у деревьев, как будто они там провели всю ночь. Поскольку их руки будут заведены назад и не видны спереди, им следует держать в руках по пистолету и сабле. Я тем временем попытаюсь проникнуть на шхуну и захватить ее. Учитывая, что почти все пираты будут на суше, это вполне реально. На шхуне будет один, может быть, двое дежурных, а если повезет, то и никого. Пираты – не регулярный флот. К чему выставлять дневальных на необитаемом островке, когда рядом, на берегу, вся команда? А для нас захват судна важен чрезвычайно. Я уже видел, что на шхуне есть пушечные порты, стало быть, есть и пушки. Они усилят нашу мощь многократно, с ними у нас есть шанс одержать победу. Что смогут противопоставить пираты, находящиеся на берегу, без укрытий, с саблями и пистолетами, пушечному огню в упор?

К тому же абордажные сабли, которыми вооружены пираты, удобны лишь при захвате судов. Они короче и шире обычных сабель, чтобы эффективней действовать в стесненных условиях корабля, где мешают теснота, переходы, трапы, свисающий такелаж. На берегу же обычная сабля имеет преимущество тем, что длиннее на пядь. В бою это преимущество может оказаться решающим.

Порешили на том, что я захватываю судно, готовлю пушки и жду. Как только пираты направятся к пленникам и подойдут близко, те из пистолетов произведут по выстрелу, попытавшись убить капитана и его помощника, а дальше будут рубиться на саблях. Услышав выстрелы, я поддержу французов огнем из пушек. Поскольку перезарядить их не будет времени, да и не знаю я, где хранятся на шхуне порох, ядра и картечь, спрыгиваю с судна на берег и вступаю в схватку с пиратами.

Были, конечно, в нашем плане шероховатости, но выбора у нас не оставалось. Теперь все зависело от удачи. Главное – проникнуть на корабль и перебить охрану.

Решили – пленникам идти сейчас к опушке, наблюдать за пиратами. Мне – пытаться захватить шхуну ночью: все-таки темнота поможет, да и пираты пьяны. Если план по каким-либо причинам сорвется, всем вступать в бой одновременно.

Мы поднялись и двинулись в путь. Поскольку остров я уже неплохо знал, то быстро вывел французов на опушку леса, прямо к деревьям, где они были привязаны ранее. Большая часть пиратов уже спала на песке в живописных позах, но несколько разбойников еще бродили по берегу. Похоже, исчезновения пленников никто пока так и не заметил.

Мы пожали друг другу руки, и я пошел назад, в лес. Я решил отойти по лесу, выйти на берег и подобраться к шхуне по воде, но не вплавь, а идя от берега по мелководью. По берегу – опасно, можно нарваться на пьяного пирата, вплавь – не позволят оружие и сапоги, которые на мне.

Я попрыгал – никакого бряцания нет. На поясе были только сабля и нож. Свой испанский пистолет я отдал шевалье.

Я обернулся в сторону восхода, осенил себя крестным знамением и вошел в воду; осторожно переступая ногами, чтобы не упасть и не плеснуть водой, подошел к корме шхуны.

Темная громада корабля нависала надо мной на добрых четыре метра – кормовая надстройка всегда выше палубы. Я подошел к борту и, как слепой, стал шарить рукой по обшивке. Должна же где-то здесь быть веревка. На парусных кораблях с борта всегда бросали за борт веревки – так называемые концы – на случай, если кто упадет за борт, он сможет ухватиться за спасительный конец. К веревкам, кроме того, крепили лини с грузом для измерения глубины, а также для измерения скорости хода корабля.

Наконец я нашел веревку, подергал ее – прочная, не гнилая, с завязанными на ней узлами. Тем лучше – легче взбираться на борт будет.

Я стал подтягиваться на руках, упираясь подошвами в обшивку борта. Когда голова уже поднялась над поручнями, ухватился за них руками и замер. Надо осмотреться. Вроде тихо, никакого движения. Я подтянулся и перевалился на палубу. Господи, как же воняет на шхуне! Запах прогорклого жира, пролитого на палубу вина, вонь немытых тел – все смешалось в невыносимое амбре. И как только они здесь могли существовать?

Я лежал на палубе и вслушивался в ночную тишину. С одежды стекали струйки воды. Ночь была темной, безлунной, и только отблески пиратского костра на берегу позволяли видеть хоть что-нибудь в неверном колеблющемся свете. На палубе, рядом со сброшенным на берег трапом, послышался всхрап. Ага, все-таки есть дневальный, только он спит.

Я ползком стал подбираться к пирату. Так и есть, спит, широко разинув рот.

Я вытащил нож из ножен, толкнул свободной рукой спящего. Нельзя убивать сонного – обязательно вскрикнет, надо разбудить. Пират прекратил храпеть, вздрогнул и открыл глаза. Больше он ничего сделать не успел – я всадил ему нож в сердце. Пират дернулся и затих. Не вытаскивая нож, чтобы не залить палубу кровью, я волоком подтащил труп к открытому люку трюма, выдернул нож из тела, обтер его об одежду пирата и столкнул труп в трюм.

Раздался глухой удар.

– Ты что, так нажрался рома, что не видишь люка? Сейчас я тебя поучу, скотина! – раздался голос с кормы.

Ко мне нетвердой походкой направился еще один пират. Его в темноте я не увидел и не услышал, когда проник на шхуну. Я улегся на краю проема в трюм, выхватил нож и сунул лезвие под себя, чтобы не блеснуло предательски в ненужный момент. Пират приблизился, пнул меня ногой:

– Каналья!

Больше он не успел ничего сказать. Я сделал подсечку ногой и, когда пират грохнулся на спину, здорово ударившись головой о палубу, я пырнул его ножом. Нож тут же выдернул и стал вслушиваться – не преподнесет ли темнота новых сюрпризов? Нет, на судне тишина. Я спихнул тело в трюм.

Ползком, чтобы не возвышаться над бортом, обследовал судно. Нет, больше никого не было.

Я спустился по трапу на орудийную палубу. Почти ничего не видно. Я на ощупь стал обследовать пушки. Сунул руку в ствол одной, нащупал пыж. Отлично, значит, там картечь. Для стрельбы по живым целям – самое то. То же во второй пушке и в третьей. К сожалению, в трех других – ядра. Они хороши, когда стреляют по кораблям, пробивая обшивку и ломая шпангоуты. Но и три пушки, готовые к стрельбе, – удача. Надо еще найти жаровню и металлический прут. В темноте, натыкаясь на различные предметы и набив пару шишек на лбу, я нашел жаровню, а рядом с ней – прут и куски древесного угля. Завтра, с первыми лучами солнца, мне надо будет разжечь уголь. Мне на руку, что он горит почти бездымно, не привлекая внимания.

Пушечные порты – такие крышки, закрывающие борта от воды, открою в последний момент, когда уже буду готов к стрельбе, чтобы не насторожить пиратов раньше времени.

Я выбрался на верхнюю палубу, улегся рядом с трапом. Если еще кого-либо занесет на шхуну, придется успокоить непрошеного гостя. Интересно, как там мои французы? Не сдрейфят ли в решающий момент? Я их знаю несколько часов, никогда не видел в бою, можно ли на них положиться? Судя по тому, как уверенно они обращаются с оружием, можно предположить, что воины бывалые. Однако же попали в плен. Сдались? Или были захвачены пиратами врасплох?

Пираты наконец угомонились, даже самые стойкие выпивохи улеглись спать. Костер догорал, только тлели угли. Я и сам начал впадать в некоторое оцепенение, хотелось спать. Наверное, скоро рассвет, по себе знаю – самое тяжелое время, когда сильнее всего хочется спать, от четырех до шести утра.

Наконец забрезжил рассвет. Темнота стала сереть, видимость постепенно улучшалась, и вскоре я смог разглядеть у деревьев моих французов. Они стояли смирно, как будто привязанные. Пираты спали – никто даже не шелохнулся, и я решился подать соратникам знак – приподнялся над бортом и помахал рукой. Почудилось мне или нет, но французы кивнули. Это славно, значит, они поняли, что шхуна захвачена, и это взбодрит их, придаст сил. Теперь дело за вами, а я постараюсь не подкачать. Только от наших совместных действий зависит, уйдем мы отсюда на корабле или наши трупы истлеют на островке, поклеванные стервятниками.

Постепенно начали просыпаться пираты. Вставали, нетвердой походкой подходили к морю, опорожняли мочевые пузыри, шли к бочке с ромом, зачерпывали его ковшом, похмелялись. От вечернего и ночного веселья не осталось и следа. Рожи помятые, злые. Наступал ответственный момент: а ну сейчас попрутся на шхуну? Но, видимо, за период плавания судно им настолько осточертело, что никто даже головы к шхуне не повернул.

Снова вспыхнул костер, пираты принялись догрызать вчерашнее мясо, снова изрядно выпили. Похоже, они и не собирались сегодня отчаливать. Наконец поднялись и нестройной толпой направились к пленникам.

Я пружиной метнулся вниз, на орудийную палубу, разжег лучины, приготовленные канонирами, подбросил древесного угля и сунул в жаровню металлический прут. Ухватившись за веревку, поднял пушечный порт. Никто и внимания на это не обратил, все пираты стояли к шхуне спиной. Я пооткрывал остальные порты, стал наводить пушку на толпу. И тут, неожиданно для меня, грянул пистолетный выстрел, за ним – второй. Раздались крики. Все, нельзя терять время. Надо ковать железо, пока горячо.

Я схватил прут из жаровни, поднес к запальнику. Грянул выстрел, все заволокло пороховым дымом. За плотной пеленой ничего не было видно, но я перебежал к другой пушке и поднес запал. Громыхнуло, пушка изрыгнула картечь. С берега неслись крики, стоны, проклятия. Видимо, не промазал. Пороховой дым отнесло в сторону, и я увидел лежащие трупы и раненых. Половина пиратов выбыла из строя. Часть оставшихся, обнажив сабли, бежала к шхуне. Они размахивали саблями и пистолетами, но не стреляли. Ага, попалили вчера на гульбище и не перезарядили оружие.

Я навел по гуще набегающих морских разбойников третью пушку с картечью и жахнул. Все-таки картечь на пятидесяти метрах – оружие страшное. Полетели куски тел, обрывки одежды. До шхуны не добежал никто.

Я выглянул в пушечный порт. У леса кипела схватка. Французам приходилось туго, надо помогать. Я выскочил на верхнюю палубу, по трапу сбежал на берег, у одного из убитых пиратов выдернул из руки абордажную саблю. Она тяжела и неудобна, но теперь у меня в левой руке трофей, а в правой – своя, испытанная в боях сабля.

Добежав по песку до леса, я ввязался в бой. Моего появления пираты не ожидали, никто не оборачивался назад, и мне удалось сзади заколоть двух пьянчуг. Шевалье де Гравье и маркиз де Люссак оборонялись яростно, но на них наседали сразу по три человека. Одному из нападавших на маркиза разбойников я снес голову трофейной саблей и, видя, что шевалье приходится совсем туго, бросился туда.

Ко мне повернулся один из пиратов и со звериным рыком бросился навстречу. Силы у пирата было много, но техники и умения – никаких. Я отбивал его удары левой рукой с трофейной саблей и, выждав удобный момент, всадил испанский клинок ему в шею. Добив другого пирата в грудь, я бросился к шевалье на помощь. Видимо, француз совсем выдохся и только защищался. Минуты жизни его были бы сочтены, не приди я на помощь.

Я напал на пирата, яростно вращая обеими саблями. Ошеломленный, он стал отступать, споткнулся об убитого и упал. Подняться ему я не дал, рубанув саблей по ноге, а затем вогнав трофейную саблю в живот. Затем обернулся к шевалье. Он был ранен в руку, кровь обильно пропитала рукав его рубашки.

Пират уже предвкушал победу, сабля в его руке летала молнией и вдруг высекла искры, столкнувшись с моей. Пират резко повернулся ко мне, но тут шевалье де Гравье собрался с силами и вонзил свою саблю пирату в спину. Пират на мгновение замер, и я его добил, чиркнув саблей по шее. Шевалье побледнел и без сил уселся на землю.

Я бросился к маркизу. Одного из двух оставшихся противников он ранил в живот, и тот сейчас в предсмертных муках корчился на земле, а второго совместными усилиями мы быстро одолели. Маркиз де Люссак тяжело дышал – видимо, он последние минуты дрался на одном характере, потом сел на поваленное дерево. Пусть передохнут, им досталось больше моего.

Я добил раненного в живот пирата, стал обходить берег. Где находил раненого, немедля добивал. Нельзя оставлять за собой недобитого врага, если не хочешь получить нож в спину. Обошел и осмотрел все поле боя. Неужели мы сделали невозможное?

Судно слегка покачивалось на волне, берег был усеян мертвыми телами пиратов. Начиная осуществлять план, я сомневался, удастся ли совершить задуманное? Слишком велика разница в силах, да еще и языковой барьер затруднял взаимодействие. Я беспокоился – правильно ли меня поняли французы. Но мы сделали это, мы победили.

Я добрел до опушки, присел перед де Гравье. Он был бледен, сказывалась кровопотеря. Я вытащил нож, отхватил от его же рубашки край подола и перевязал руку. Больно, но рана не смертельная. Можно и дух перевести. Де Люссак уже отошел, отдышался. Поднявшись, он подошел к нам, пожал мне руку, долго и быстро что-то говорил. Я ни черта не понял.

Теперь можно и перекусить, даже немного выпить. Времени у нас полно.

Одежда, лицо, руки у всех нас были в крови, как в фильмах ужасов. Я добрел до воды, умылся, застирал одежду. Оказалось, на левой руке есть две небольшие раны. Когда я их получил, даже не почувствовал. Глядя на меня, подтянулись и французы. Обмылись, прополоскали одежду и за неимением другой натянули ее на себя в мокром виде. Ну и слава богу, стали походить на людей, а не на кровавых маньяков.

На мачте пиратской шхуны болтался пиратский флаг. Я внимательно посмотрел на маркиза – он моложе всех, к тому же шевалье потерял много крови. Маркиз понял, полез на мачту, цепляясь за ванты, сорвал и сбросил флаг в море. Уже лучше. Не сговариваясь, мы подошли к затухающему костру, поели остатки пережаренного мяса, запили ромом.

После схватки с пиратами вставал насущный вопрос: как уплыть на судне? Шхуна – вот она, только как управлять ею втроем, учитывая, что один из нас ранен и ослаб? Я лично в мореходном деле не смыслил ничего.

Французы сидели у костра, переговаривались. Я же полез на шхуну – надо посмотреть, что у нее в трюмах.

Через распахнутый люк виднелись какие-то тюки. Недолго думая, я вспорол ножом один тюк. Да это же чай! С чем еще можно спутать эти сухие листики? А запах?! Давненько я не пил чай – может быть, кто-то из купцов и привозил для себя это заморское чудо, но что-то на торгу я его не встречал.

Я отыскал небольшой котелок, щедро сыпанул туда чая, залил водой, подвесил над костром. Вскоре от котелка распространился дивный, почти забытый аромат. Французы завертели носами, живо обсуждая увиденное. Я снял котелок, разлил по кружкам. Не спеша прихлебывал из кружки, наслаждаясь вкусом. Это не какой-нибудь грузинский пополам с трухой. Чай был красновато-коричневого оттенка, с божественным ароматом и терпким вкусом.

Французы восхищенно цокали языками: им напиток нравился и, похоже, был знаком. Не спеша, на троих опустошили весь котелок чая, и мне даже показалось, что прибавилось сил.

Я подсел к костру. Теперь надо решать, как нам выбираться. Земля видна вдалеке, можно добраться без карты и штурманских познаний, но как управляться с парусами? Маркиз, как мог – на смеси английского, французского и жестами, – объяснил, что он сможет поднять один носовой парус с моей помощью, а де Гравье постоит за штурвалом – невелика наука, к тому же не по узкому фарватеру в шхерах пойдем.

На том и порешили, договорившись выйти утром. А сейчас – отдыхать. Шевалье надо немного восстановиться, а мне перетащить наиболее ценные вещи на пиратскую шхуну. Я не привык лениться и тянуть время и потому сразу направился к своей хижине. Немного груза, но за одну ходку не унесу. Сначала захвачу сундучок из каюты капитана – там деньги и карты, вторым рейсом – оружие. Жалко бросать его здесь ржаветь. Тем более что оно отличной шеффилдской стали.

Я перетащил сундучок, изрядно оттянувший мне руки. Маркиз сидел с шевалье, продолжая отдыхать. Я покачал головой, показал на разбросанное пиратское оружие – сабли, пистолеты. Оно нам еще может самим пригодиться, а при нужде продадим, будут деньги. Оружие в цене, воюют все – разбойники, пираты, армии, королевства.

Маркиз нехотя поднялся, стал собирать сабли и нес их перед собой, как охапку дров. В бою он проявил себя неплохо, дрался просто отчаянно, а сейчас опустил руки. Или господа-дворяне считают, что раз я московит, стало быть – варвар? И должен им прислуживать? Конечно, как воевать или охотиться – занятие дворянское, ну тогда и освобождались бы из плена сами, чего же принимали помощь от варвара?

Я сделал вторую и последнюю ходку к хижине, перенес оружие и кое-какую одежду.

Маркиз уже собрал все боевое железо и грудой свалил его на палубе. Я что – холоп при них? Я со злости спихнул все оружие в открытый люк трюма.

Надо теперь куда-то пристроить капитанский сундучок и свои личные вещи. Поколебавшись, я потащил сундучок в каюту капитана пиратов. В каюте было почище, чем в некоторых других местах шхуны: на полу – персидский ковер, не иначе пиратская добыча. А в шкафу я нашел богато украшенный золотым шитьем камзол и мешочек золотых монет. Развязав его, я с любопытством разглядывал монеты – таких я на Руси не видел. По окружности и в центре вилась арабская вязь. Не иначе – цехины. Как бы они ни назывались, все равно золото, пригодится. Я бросил мешочек в капитанский сундучок, а сам сундучок затолкал в шкаф.

Вторым рейсом я перенес оружие, не спеша зарядил пистолет – пусть лежит готовым к действию. Спать улегся в каюте, ложе пиратского капитана было широким и мягким. Душновато в каюте было, а окна не открывались. В ней были именно окна, а не иллюминаторы.

Французы вытащили со шхуны матрасы и устроились на берегу, рядом с судном. Воздух здесь был свежий, морской, без застарелой вони, как на судне, и влажной духоты. Французы долго болтали между собой, под их болтовню я и уснул.

С первыми лучами солнца я уже был на ногах. Меня грела мысль, что сегодня я покину необитаемый островок. Умывшись, я развел костерок. Надо вскипятить воду, попить чаю, пусть и с сухарями. Не на пустой же желудок отправляться в плавание.

На запах свежезаваренного чая подошли французы. Почаевничали и решили отплывать.

Шевалье де Гравье встал за штурвал, сегодня он уже выглядел получше: хоть и был еще бледен, но на ногах держался уверенно.

Я отвязал от камней швартовы, втянул на борт тяжеленный трап. Маркиз де Люссак ловко взобрался по вантам на реи мачты, призывно махнул мне рукой. Делать нечего, пришлось лезть, уподобляясь пьяной обезьяне. Маркиз отвязывал рифы, показывая мне, что я должен делать. Носовой парус с хлопком упал, и я еле удержался, чтобы не свалиться на палубу. Парус наполнился ветром, и мы медленно отвалили от острова.

Ура! Мы покинули этот остров, и пусть со шхуны пока еще можно было перепрыгнуть на сушу, наш морской поход начался.

Мы еще вчера решили не рисковать, идти только под одним носовым парусом. Пусть скорость при этом невелика, но судном можно управлять нашими скромными силами, и самое главное – пусть медленно, но мы будем с каждым часом приближаться к такой вожделенной земле.

От избытка чувств я заорал что-то невразумительное. Маркиз и шевалье удивились, но поняв, что я ору просто так, в ознаменование нашей победы и отплытия, дружно прокричали «Виват!».

С высоты мачты земля была видна лучше, чем с берега. Мы спустились на палубу. Французы снова что-то затараторили на своем языке. А я уселся на носу и стал глазеть по сторонам.

В пределах видимости судов не было, хотя я в душе и побаивался встречи с любым кораблем. Должного сопротивления мы оказать не сможем и можем стать легкой добычей любого судна, которое захочет нас атаковать.

Земля меж тем приближалась, на ней уже можно было разглядеть холмы, покрытые зеленью, и даже какую-то деревушку. Я указал на нее шевалье, и он подправил курс шхуны штурвалом. Ветер дул ровный и попутный, и после полудня мы уже подошли к земле.

Что это за суша? Какая страна? Мы с маркизом взобрались на мачту и убрали парус. Шхуна по инерции прошла еще полсотни метров и мягко ткнулась носом в прибрежную гальку. Маркиз лихо спрыгнул с палубы на берег и отправился к недалекой деревушке.

Навстречу ему уже бежали любопытные дети. Вот они встретились, коротко переговорили, и маркиз вдруг развернулся и бросился бежать к нам. Я почуял неладное, сбросил за борт веревочную лестницу. У пиратов с каждого борта были приготовлены и лежали свернутыми по лестнице. Маркиз ловко вскарабкался по ней и выдохнул:

– Надо скорее убираться!

Не говоря ни слова, мы полезли на мачту, спустили парус, развернули его по ветру. Шхуна медленно, царапая килем дно, отошла от берега.

Когда мы удалились уже метров на сто и стали перекладывать парус, на берег сбежались взрослые жители деревни, потрясая топорами. У некоторых в руках блестели сабли. Мы переложили парус, и шхуна медленно, а затем быстрее и быстрее стала набирать ход. Маркиз вытер пот со лба.

– Деревня Стогр, Шотландия. Наши враги! Мы чуть не угодили в плен.

Ага, уже какая-то ясность. Королевство Шотландия на север от королевства Англии – стало быть, нам надо обогнуть ее с севера и по Ла-Маншу спуститься к югу. Тогда слева от нас окажутся земли Франции. Я мысленно представил карту. Далековато нас занесло на бриге торговой миссии мистера Смита во время страшного шторма, когда корабль потерял управление, – не иначе как к группе Гебридских островов, что лежали к северо-западу от Англии. Ну хоть прояснилось, где мы находимся.

Я слегка воспрянул духом. По моим прикидкам, до Франции не так уж и далеко – правда, с такой скоростью, как у нас, мы можем ползти долго. И если нам никто не помешает…

Шевалье де Гравье тоже понял, где мы, и держал курс вдали от берега, но в пределах видимости. Удаляться далеко в открытое море мы не рисковали, мореходы из нас были плохие. Хотя маркиз де Люссак явно когда-то плавал на морском судне – чувствовалась практика.

Шли до ночи, остановились у какого-то малюсенького островка, но приставать не стали, бросили якорь. И светильник на корме не зажигали, чтобы не выдать себя. Пожевали сухарей и солонины, запив изрядной порцией вина. Вот чего у нас было в избытке, так это спиртного – несколько бочонков с ромом довольно противного самогонного вкуса, но крепкого, не менее семидесяти градусов. А также несколько бочек вина, причем разного, как мы успели понять. Вот его мы и пили – с пресной водой было туговато, да и отдавала она затхлостью.

Все молча улеглись спать. Каждый обдумывал предстоящий путь. И если французская земля была уже недалеко, то мне еще предстояло возвращаться домой, на Русь, через пол-Европы.

Утром все поднялись чуть свет, настроение было тревожным. По той самой простой причине, что мы должны выйти в довольно оживленные воды, где сновали и гражданские, и военные суда. Пронесет или нет – кто знает? Капитан какой страны захочет посмотреть, что за шхуна идет без флага? Мы бы и повесили на мачту флаг – той же Франции, да только где его взять на пиратской шхуне?

В молчании погрызли сухарей, выпили немного вина и полезли на мачту распустить парус. Но шхуна упорно не хотела двигаться с места. Якорь! Мы забыли поднять якорь. Снова спустились, стали вдвоем с маркизом крутить лебедку. Наконец шхуна стронулась с места и стала набирать ход.

На горизонте появлялись белые паруса, но вскоре исчезали. Попадались суда и попутные, сплошь торговые. Наши пушечные порты были закрыты, команда малочисленна. Рассмотрев наше судно в подзорную трубу, пузатые торговые суда следовали дальше, не проявляя к нам интереса.

Далеко слева показалась земля.

– Франсе! – заорали оба француза.

Я был в сомнении – что-то уж очень быстро, но возражать не стал. Может быть, они узнали родные берега?

Земля приближалась, и мы все с нетерпением ждали встречи с ней. Земля – это конец моего плавания, это начало обратного пути, дорога к дому.

Постепенно начало темнеть. На берегу стали зажигаться огоньки. Шевалье правил судно туда, где огней было больше. И вот настал момент, когда мы вошли в бухту – в порту стояло множество судов. Куда это мы попали?

Мы с маркизом спустили парус, оставив совсем маленький косой на носу. Шхуна довольно сильно приложилась к пирсу, но обошлось без повреждений. Я спрыгнул на причал, стал привязывать швартовы. Добрались, я жив и я на земле, перед нами – порт, город. Уж я найду способ выбраться отсюда, тем более что деньги у меня есть – и судовая касса с разбитого английского корабля, и трофейный сундучок капитана пиратской шхуны.

Маркиз и шевалье без труда перепрыгнули через борт на камни высокого причала – борт судна возвышался над причалом всего на метр. Пока мы озирались, к нам подошла портовая стража.

Мои французы и стража стали оживленно болтать на французском, указывая то на меня, то на шхуну. Я стоял спокойно – видимо, они рассказывали о своих злоключениях. Но жизнь всегда полна неожиданностей…

Все трое стражников подошли ко мне и на английском объявили, что я арестован. Я онемел от известия. Такого удара я давно не получал. За что? Стражники пояснили, что, со слов уважаемых господ, это их судно с драгоценным грузом чая, а я – пират, пытавшийся захватить судно. Какая подлость! Я рванулся к французам, но стоявшие настороже стражники схватили меня за руку. Старший отцепил с пояса мою саблю. Де Гравье стоял, опустив голову, а маркиз де Люссак смотрел на меня с вызовом. Во взгляде его было презрение, высокомерие и даже ненависть. О как! Что я плохого им сделал, чтобы упечь меня в тюрьму?

Никого из знакомых здесь у меня нет, попробуй на суде докажи, что это я спас этих двух мерзавцев. Я – еще неизвестно кто, а эти французы – дворяне. По существовавшим тогда традициям в обществе в суде положение этих лиц не позволяло лгать.

Не иначе как господа позарились на шхуну и дорогой груз. Сволочи, отплатили «добром»!

Меня повели по причалу. Пока не затолкали в каталажку, надо выяснить – где я?

На мой вопрос стражники рассмеялись.

– А еще пират! Неужели Амстердам не узнал?

Вот это новость. Я думал, это Франция, а Амстердам – все-таки Нидерланды. Самый крупный порт Средневековья, перекресток всех морских дорог.

В моей душе бушевали гнев и ощущение несправедливости по отношению ко мне. Прочь эмоции, надо трезво взвесить ситуацию.

Легче всего сбежать сейчас, пока не заковали в кандалы и не увели далеко от порта. Ночью в незнакомом городе можно заблудиться. К счастью, стражники меня не обыскали, только сняли с пояса саблю в ножнах.

Я вытряхнул в ладонь кистень. Наивные голландцы, небось, и не подозревают о таком оружии. Я с силой метнул кистень старшему стражнику в затылок – он шел впереди меня. Шедшему справа – ребром ладони ударил по кадыку. Шедший слева от неожиданности застыл. Я тюкнул его кистенем в лоб, но не жестко, не насмерть. Все трое через некоторое время отойдут, очнутся и наверняка поднимут тревогу. Времени у меня немного.

Я забрал у старшего стражника свою саблю, прицепил на пояс и бегом помчался назад, к шхуне.

Вот она, покачивается у причала. Из окон на корме виден слабый свет. Я вихрем ворвался в капитанскую каюту. Французы стояли у стола и в неярком свете масляного светильника рылись в моем трофейном сундучке. На столе лежали две кучки монет. Не иначе как делят.

Маркиз де Люссак стоял спиной к двери и на шум успел лишь обернуться. Я вонзил саблю ему в живот, провернул, вытащил и уколол в сердце. Шевалье де Гравье сидел на скамье рядом со столом ни жив ни мертв. Такого исхода они явно не ожидали. Избавились от меня, сдав в тюрьму и в дальнейшем на виселицу – пиратов не щадили, – и сразу же давай деньги делить. Интересно, кому бы достались шхуна и груз чая? Или продали бы и выручку поделили?

Я смотрел в глаза шевалье, раздумывая, как поступить с ним? Де Гравье сполз со скамьи, встал на колени:

– Пощади, я не виноват, это все он придумал, – рукой шевалье показал на убитого маркиза.

Я уже решил не убивать его – свяжу, брошу в трюм, долго он не просидит. Стражники очнутся, пойдут к шхуне и освободят его. Но шевалье поступил иначе. Когда я, отвлекшись от него, стал собирать монеты со стола и бросать в сундучок, он выхватил из-за пояса пистолет. Краем глаза я заметил резкое движение, присел и с левой руки выбросил кистень. Шипастый груз вонзился ему в переносицу, из носа хлынула кровь, и шевалье упал на ковер, так и не спустив курок. Эти двое равны друг с другом в своей подлости.

Я сгреб в сундучок последние монеты, захлопнул крышку. Надо срочно уносить ноги.

Взгляд упал на шкаф. Я распахнул дверцы, надел расшитый золотом камзол. Конечно, я выглядел странновато – богатый камзол, грязноватые, потасканные штаны, и на голове нет даже захудалой шляпы. Ладно, не в торговой лавке. Я подхватил сундучок и спустился со шхуны на причал.

Куда идти? Решил выбрать небольшое судно, где бы нашлась для меня каюта – пусть и маленькая, и уговорить капитана доставить меня в Ганзейские земли – тот же Росток. Безрезультатно обошел три судна, а на четвертом повезло. Капитан небольшого шлюпа согласился подбросить меня до Ростока.

– Располагайтесь, мсье, вот каюта. Завтра с утра выйдем в море.

– Я бы настоятельно просил выйти прямо сейчас.