Пока я жива Даунхэм Дженни
– Мама, не надо, – просит он. – Пойди прими ванну, оденься. Ты оглянуться не успеешь, как я вернусь.
Она потерянно кивает и идет обратно к дому, потом останавливается, словно вспомнила о чем-то, оборачивается и впервые за все время смотрит на меня – чужого человека в ее саду.
– Кто вы? – спрашивает она.
– Ваша соседка. Пришла навестить Адама.
Взгляд женщины мрачнеет.
– Да, я так и думала.
Адам подходит к ней и осторожно подхватывает под локти.
– Пойдем, – говорит он. – Тебе нужно вернуться в дом.
Она позволяет себя увести; они направляются к задней двери. Женщина поднимается на крыльцо, оборачивается и снова бросает на меня взгляд. Она ничего не говорит; я тоже молчу. Мы просто смотрим друг на друга; потом она заходит в дом и идет на кухню. Интересно, что там будет, что они скажут друг другу?
– Она нездорова? – спрашиваю я Адама, когда он возвращается в сад.
– Поехали отсюда, – отвечает он.
Поездка на мотоцикле оказывается совсем не такой, как я себе представляла, – не то что быстро катиться с горки на велосипеде или на ходу высунуть голову из машины. На мотоцикле ты открыт всем ветрам, как зимой на пляже, когда налетает шквал с моря.
На шлемах стоят пластиковые щитки. Я свой опустила, а Адам нет; он это сделал нарочно.
– Люблю, когда ветер в глаза, – пояснил он.
Адам сказал, что, когда мы заворачиваем за угол, мне нужно наклоняться. Что он не будет разгоняться до предела, потому что я впервые сижу на мотоцикле. Но это еще ничего не значит. Даже на средней скорости можно взмыть ввысь. И полететь.
Мы проносимся по улицам, оставляя позади дома и фонари. Мы проезжаем магазины, промзону, лесной склад, пересекаем границу знакомого городского пространства. Показываются деревья, поля, простор. Я прячусь от ветра за сгорбленной Адамовой спиной, закрываю глаза и думаю о том, куда он меня везет. Я представляю себе мчащихся галопом лошадей в моторе: их гривы развеваются по ветру, изо рта валит пар, ноздри раздуваются. Однажды я слышала историю о нимфе, которую похитил какой-то бог и увез на своей колеснице в мрачную и жуткую глушь.
В конце концов мы приезжаем на грязную стоянку возле автомагистрали; такого я никак не ожидала. Здесь припаркованы две огромные фуры и пара легковушек; я замечаю ларек с хот-догами.
Адам выключает мотор, пинком ставит мотоцикл на подпорку и снимает шлем.
– Сначала слезь с мотоцикла, – советует он.
Я киваю, не в силах вымолвить ни слова. В дороге у меня перехватило дыхание. Колени дрожат; я с трудом перекидываю ногу через седло и слезаю на землю. Она не качается под ногами. Водитель фуры подмигивает мне из окна. В руке у него стаканчик с дымящимся чаем. У продавщицы в ларьке с хот-догами волосы стянуты в хвост; она протягивает мужчине с собакой пакетик чипсов. Я не такая, как они. Как будто мы сюда прилетели, а все остальные тут жили всегда.
– Мы еще не пришли, – говорит Адам, – давай поедим, и я тебе кое-что покажу.
Похоже, он понимает, что я пока не могу говорить, и не ждет ответа. Я медленно бреду за ним, слушаю, как он заказывает два хот-дога с кольцами лука. Откуда он знал, что мне именно этого и хотелось?
Мы едим стоя. По очереди отхлебываем кока-колу. Я поверить не могу в то, что я здесь, что, сидя на мотоцикле позади Адама, я смотрела на пролетающий мимо окружающий мир, что небо было словно шелк, я видела, как клонится к вечеру день – не белый, не серый и не серебристый, а смешанный, трехцветный. Наконец, едва я выбрасываю обертку от хот-дога в урну и допиваю кока-колу, Адам спрашивает:
– Готова?
И я иду за ним в калитку позади ларька с хот-догами, за канаву, в редкий лесок. Вьющаяся через лес тропинка приводит нас на опушку. Я и не думала, что мы так высоко забрались. Нашим глазам открывается удивительный вид. Город расстилается внизу, словно кто-то положил его к нашим ногам, а мы разглядываем его с вышины.
– Ух ты! – восхищаюсь я. – Никогда тут не была.
– Угу.
Мы садимся рядом на скамью, почти касаясь друг друга коленями. Земля под ногами, как камень. В воздухе пахнет морозом, который еще не вполне установился, и близкой зимой.
– Я сюда приезжаю, когда мне нужно от всех сбежать, – поясняет Адам. – Грибы я здесь нашел.
Адам вынимает коробочку с табаком, открывает, отсыпает табака на бумагу и скручивает сигарету. У него под ногтями грязь, и я вздрагиваю, представив, что эти руки прикасаются ко мне.
– Держи, – говорит Адам. – Это тебя согреет.
Он протягивает мне сигарету, и я смотрю, как он сворачивает еще одну для себя. Она похожа на тонкий бледный палец. Адам дает мне прикурить. Мы молчим целую вечность, лишь выдыхаем дым на город внизу. Он говорит:
– Внизу может твориться все что угодно, но здесь ты об этом не знаешь.
Я понимаю, что он имеет в виду. Быть может, в тех домишках кромешный ад, все вверх дном, мечты рассыпаются в прах. Но отсюда все кажется таким умиротворенным. Чистым.
– Ты извини, что так получилось с мамой, – просит Адам. – Она бывает невыносима.
– Она больна?
– Не совсем.
– Так что же с ней такое?
Адам вздыхает, проводит рукой по волосам.
– Полтора года назад папу сбила машина.
Он щелчком отбрасывает окурок в траву, и мы оба следим взглядом за оранжевым светлячком. Кажется, что прошло несколько минут, прежде чем огонек потух.
– Хочешь, поговорим об этом?
Он пожимает плечами:
– Да тут и говорить не о чем. Мама с папой поссорились, он сбежал в паб и, переходя через дорогу, забыл посмотреть по сторонам. Спустя два часа к нам в дверь позвонила полиция.
– Ужас!
– Ты когда-нибудь видела испуганного полицейского?
– Нет.
– Жуткое зрелище. Мама осела на лестницу и зажала уши руками, а полицейские с фуражками в руках топтались в прихожей; у них дрожали колени. – Адам невесело фыркнул. – Полицейские были чуть постарше меня и понятия не имели, что делать.
– Какой кошмар!
– Хуже того. Они отвезли ее опознать тело отца. Мама сама хотела, но они не должны были ее пускать. Его раздавило в лепешку.
– Ты поехал с ними?
– Я ждал снаружи.
Теперь я понимаю, почему Адам так непохож на Зои и остальных знакомых ребят из школы. Нас связывает горе.
Он продолжает:
– Я думал, что переезд как-то поможет, но увы. Мама до сих пор каждый день пьет кучу таблеток.
– Ты за ней ухаживаешь?
– Да.
– А жить когда?
– У меня нет выбора.
Адам поворачивается ко мне лицом. Кажется, будто он видит меня насквозь, знает обо мне такое, чего не знаю даже я сама.
– Тесса, тебе страшно?
Меня никто раньше об этом не спрашивал. Никогда. Я бросаю на него взгляд – вдруг он смеется надо мной или интересуется из вежливости? Но Адам не отводит глаз. И я признаюсь ему, что ужасно боюсь темноты, боюсь спать, боюсь сросшихся перепончатых пальцев, тесноты и дверей.
– Время от времени на меня накатывает. Все думают, что если ты больна, то тебе ничего не страшно, но это не так. Это как если за тобой все время следит маньяк и в любую минуту может застрелить. А иногда я забываю обо всем на несколько часов.
– Как тебе это удается?
– Я общаюсь с другими людьми. Чем-нибудь занимаюсь. Тогда с тобой в лесу я целый день не думала ни о чем.
Адам медленно-медленно кивает.
Наступает тишина. Она длится всего мгновение, но вполне осязаема – как подушка вокруг коробки с острыми углами.
– Тесса, ты мне нравишься, – признается Адам.
Я сглатываю комок в горле:
– Правда?
– Помнишь, ты пришла и попросила бросить вещи в костер. Ты тогда сказала, что хочешь от них избавиться. Ты призналась, что наблюдала за мной в окно. Обычно люди такое не говорят.
– Я тебя шокировала?
– Наоборот. – Он опускает глаза, как будто подсказка валяется у него под ногами. – Но я не смогу дать тебе то, чего ты хочешь.
– А чего я хочу?
– Я только-только прихожу в себя. Если между нами что-то будет, ну ты понимаешь, то что потом? – Он ерзает на скамье. – Это плохо кончится.
Я поднимаюсь, внезапно чувствуя себя необыкновенно чужой Адаму. Как будто в моей душе захлопнулось окошко. То, сквозь которое шла теплота и искренность. Я холодна, как схваченный инеем лист.
– Увидимся, – бросаю я.
– Уходишь?
– Ага, есть кое-какие дела в городе. Извини, я забыла, сколько времени.
– Тебе нужно идти прямо сейчас?
– Я встречаюсь с друзьями. Они будут меня ждать.
Он нашаривает на траве шлемы:
– Давай я тебя отвезу.
– Нет-нет, не надо. Кто-нибудь из друзей меня заберет. Они все с машинами.
Адам, похоже, ошеломлен. Ха! Так ему и надо! Пусть не задается. Я ухожу, даже не попрощавшись.
– Подожди! – зовет он.
Но я не останавливаюсь. И не оборачиваюсь.
– На тропинке, наверно, скользко! – кричит он. – Дождь начинается.
Я же говорила, что будет дождь. Я так и знала.
– Тесса, давай я тебя подвезу!
Он заблуждается, если воображает, что я поеду вместе с ним на мотоцикле.
Я смертельно ошибалась, думая, что он может меня спасти.
Семнадцать
Начинаю я с оскорбления действием – въезжаю локтем в спину женщине, которая заходит передо мной в автобус. Она оборачивается и смотрит на меня бешеными глазами.
– Уй, – взвизгивает она. – Смотри, куда прешь!
– Это он! – выкручиваюсь я, указывая на мужчину сзади. Тот не слышит – что-то вопит в мобильный телефон, держа зашедшегося в крике ребенка, и не замечает, что я его только что оклеветала. Женщина выглядывает из-за меня и бросает мужчине:
– Сволочь!
Это он слышит.
В суматохе я ухитряюсь проскользнуть зайцем и сажусь сзади. Три правонарушения меньше чем за минуту. Неплохо.
Спускаясь с холма, я порылась в карманах Адамовой куртки, но нашла только зажигалку и старую смятую самокрутку, так что мне все равно было бы нечем заплатить за проезд. Я решаю совершить четвертое правонарушение и закуриваю сигарету. Какой-то старикан оборачивается ко мне, тычет в меня пальцем и приказывает:
– А ну потуши!
– Отвали, – огрызаюсь я. Пожалуй, в суде это сочли бы хулиганством.
Все идет как по маслу. Теперь займемся убийствами – поиграем со смертью.
Мужчина через три сиденья спереди от меня кормит сидящего у него на коленях мальчика купленной в кафе лапшой. Я зарабатываю три очка, представив, как пищевой краситель растекается по венам малыша.
Женщина напротив обматывает горло шарфом. Очко за опухоль на ее шее – шершавую, розовую, как клешня краба.
Еще одно очко за то, как автобус взрывается, затормозив на светофоре. Два – за оплавленный пластик разлетевшихся на куски сидений.
Психолог, с которым я общалась в больнице, говорила, что я в этом не виновата. Она утверждала, что очень многие больные втайне желают зла здоровым.
Я рассказала ей, что мой папа говорит, будто рак – свидетельство измены: значит, организм делает что-то без ведома и согласия сознания. Я спросила: быть может, в игре разум пытается вернуть себе свои права?
– Возможно, – ответила она. – И часто ты в это играешь?
Автобус проносится мимо кладбища; железные ворота открыты. Три очка за покойников, медленно откидывающих крышки своих гробов. Они мечтают уничтожить живых. Мертвецов не остановить. Их горла стали жидкими, а пальцы блестят на тусклом осеннем солнце.
Пожалуй, хватит. В автобусе слишком много пассажиров. Бросая друг на друга взгляды, они перемещаются по салону. «Я в автобусе», – говорят они, отвечая на звонки своих мобильных. Если я их всех убью, мне будет тоскливо.
Я заставляю себя выглянуть в окно. Мы уже на Уиллис-авеню. Когда-то я по ней ходила в школу. А вот мини-маркет! Я совсем забыла о его существовании, хотя именно здесь раньше всех в городе стали продавать «Слаш Паппис» [5]. Летом по дороге из школы мы с Зои покупали его каждый день. Здесь продаются и другие продукты – свежие финики, инжир, халва, хлеб с кунжутом, рахат-лукум. Поверить не могу, что я забыла о мини-маркете.
Мы проехали видеосалон; мужчина в белом фартуке в дверях кафе «Барбекю» точит нож. В витрине за его спиной медленно крутится решетка с бараниной. Два года назад на деньги, которые нам выдавали на обеды, мы покупали здесь кебаб с картошкой фри (а Зои – кебаб с картошкой и сигарету из-под прилавка).
Я скучаю по Зои. На рыночной площади я выхожу из автобуса и звоню ей. Голос Зои доносится глухо, словно из-под воды.
– Ты в бассейне?
– В ванной.
– Одна?
– Ну конечно, одна!
– Ты писала, что в колледже. Я так и знала, что это неправда.
– Тесса, чего ты хочешь?
– Нарушить закон.
– Что?
– Это четвертый номер в моем списке.
– И как ты планируешь за это взяться?
Раньше она бы непременно что-нибудь придумала. Но со Скоттом Зои утратила сообразительность, растворилась в нем. Теперь не разберешь, где он, где она.
– Я подумывала об убийстве премьер-министра. А еще мне хотелось бы устроить революцию.
– Смешно.
– Или убить королеву. Мы могли бы добраться до Букингемского дворца на автобусе.
Зои вздыхает, даже не пытаясь это скрыть:
– У меня есть дела. Я не могу все время торчать возле тебя.
– Мы же десять дней не виделись! – Наступает молчание. Мне хочется сказать ей колкость. – Зои, ты же обещала, что поддержишь меня во всем. Пока я выполнила только три пункта из списка. С такой скоростью мне все не успеть.
– Ради бога!
– Я на рынке. Приезжай, будет весело.
– На рынке? А Скотт там?
– Не знаю. Я только что вылезла из автобуса.
– Буду через двадцать минут, – обещает Зои.
В моей чашке отражается солнце. Так приятно сидеть на улице за столиком кафе и смотреть на солнышко.
– Ты вампир, – стонет Зои. – Ты высосала из меня все силы.
Она отодвигает тарелку и кладет голову на стол.
Мне нравится здесь все – и полосатый, как леденцы, навес над нами, и открывающийся отсюда вид на площадь и фонтан. И аромат дождя в воздухе, и птицы, сидящие на стене над мусорными ящиками.
– Что это за птицы?
Приоткрыв один глаз, Зои бросает взгляд на птиц:
– Скворцы.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, и все.
Я сомневаюсь в ее правоте, но тем не менее записываю на салфетке название.
– А облака? Ты знаешь, как они называются?
Зои издает стон и качает лежащей на столе головой.
– Как ты думаешь, Зои, у камней есть названия?
– Нет! И у капель дождя тоже, и у листьев, и у прочей чепухи, о которой ты болтаешь.
Зои кладет голову на руки; теперь мне не видно ее лица. Она ворчит не переставая с той минуты, как приехала сюда, и это начинает меня раздражать. А ведь по идее с Зои мне должно становиться легче.
Зои ерзает на стуле.
– Ты не замерзла?
– Нет.
– Может, просто пойдем и ограбим банк, или что мы там должны сделать?
– Научишь меня водить машину?
– Попроси своего папу.
– Я просила, но он отказался.
– Тесса, это займет уйму времени! К тому же мне, скорее всего, нельзя. Я ведь сама только-только получила права.
– Когда это тебя останавливало?
– Ты собираешься это обсудить прямо сейчас? Ладно, пошли.
Она отодвигает заскрипевший стул, но я еще не готова. Мне хочется наблюдать за черной тучей, наползающей на солнце. Я хочу увидеть, как почернеет серое небо. Поднимется ветер, и с деревьев облетят листья. А я буду их догонять и ловить. Я придумаю сотни желаний.
По площади спешат три женщины с детьми в колясках.
– Скорее! – перекликаются они. – Сюда, быстрее, пока опять дождь не начался.
Протискиваясь мимо нас за свободный столик, они дрожат и смеются.
– Кто что будет? – выкрикивают женщины. – Что возьмем? – Они щебечут, как скворцы.
Зои выпрямляется и, прищурившись, смотрит на женщин, словно недоумевает, откуда они взялись. Они суетливо и шумно снимают куртки, рассаживают малышей на высокие стулья, платочками вытирают детям носы и заказывают фруктовый пирог с соком.
– Мама водила меня в это кафе, когда была беременна Кэлом, – сообщаю я Зои. – Она заказывала только молочные коктейли. Мы заходили сюда каждый день; потом мама так располнела, что за животом стало не видно коленей. Чтобы посмотреть телевизор, я садилась рядом с ней на табуретку.
– О боже! – ворчит Зои. – С тобой как в фильме ужасов!
Я впервые смотрю на нее трезвым взглядом. Она одета кое-как: на ней бесформенные спортивные штаны и футболка. Кажется, я раньше никогда не видела Зои без макияжа. Ее прыщи бросаются в глаза.
– Зои, у тебя ничего не случилось?
– Я замерзла.
– Ты думала, что рынок сегодня открыт? Ты надеялась встретить Скотта?
– Нет!
– Вот и хорошо, потому что выглядишь ты неважно.
Она сверлит меня взглядом.
– Кража в магазине, – произносит она. – Только по-быстрому.
Восемнадцать
«Моррисон» – самый крупный супермаркет в торговом ценре. В школах вот-вот закончатся уроки, и в магазине полно народу.
– Бери корзину, – приказывает Зои. – И посматривай, нет ли где охранников.
– Как они выглядят?
– Так, будто они на работе!
Я брожу по магазину, внимательно разглядывая полки с товарами. Сто лет не была в супермаркете. В гастрономическом отделе на прилавке стоят блюдечки. Я беру два куска сыра и оливку, понимаю, что голодна как волк, прихватываю с фруктового прилавка горсть черешни и отправляю в рот. Я жую ягоды на ходу.
– Как ты можешь столько жрать? – любопытствует Зои. – Меня тошнит от одного взгляда на тебя.
Она объясняет мне: в корзину следует класть то, что мне не надо, – обычные товары вроде томатного супа и сливочных крекеров.
– А в карман, – уточняет она, – то, что тебе надо.
– Например?
Зои выходит из себя:
– Откуда я знаю, черт возьми? Здесь полно всего. Выбирай сама.
Я беру пузырек вульгарного ярко-красного лака для ногтей. На мне до сих пор Адамова куртка. В ней много карманов. Пузырек незаметно проскальзывает внутрь.
– Класс! – говорит Зои. – Ты благополучно нарушила закон. Теперь мы можем идти?
– И это все?
– В общем, да.
– Полная фигня! Лучше бы мы смылись из кафе, не заплатив.
Зои вздыхает и бросает взгляд на экран мобильного:
– У тебя пять минут.
Совсем как мой папа.
– А ты? Будешь просто смотреть?
– Я на шухере.
Продавщица в фармацевтическом отделе обсуждает с покупателем грудной кашель. Вряд ли она хватится этого тюбика увлажняющего лосьона для тела или баночки питательного крема. В корзину отправляются хрустящие хлебцы. В карман – крем для лица. В корзину – чай в пакетиках. В карман – косметическое молочко. Все равно что собирать клубнику.
Читать бесплатно другие книги:
