Пока я жива Даунхэм Дженни

– У меня неплохо получается! – сообщаю я Зои.

– Отлично.

Она даже не слушает. Подельник из нее тот еще. Зои прохаживается вдоль прилавка.

– Идем за шоколадом, – окликаю я.

Но Зои не отвечает, и я отстаю от нее.

В кондитерском отделе не то чтобы Бельгия, но полным-полно перевязанных миленькими ленточками коробок с трюфелями всего по фунту девяносто девять пенсов. Я хватаю две коробочки и прячу в карман. Байкерская куртка словно создана для воров. Интересно, знает ли об этом Адам.

К крайнему ряду с холодильниками мои карманы уже битком набиты. Я прикидываю, сколько пролежит в куртке мороженое «Бен и Джерри», и тут мимо проходят две девушки, с которыми я когда-то училась. Увидев меня, они останавливаются, наклоняются друг к другу и о чем-то шепчутся. Я собираюсь написать Зои, чтобы она меня выручила, но девушки подходят ко мне.

– Ты Тесса Скотт? – спрашивает блондинка.

– Ага.

– Помнишь нас? Мы Фиона и Бет. – Она произнесла это с таким видом, будто они всегда идут в паре. – Ты ведь ушла в одиннадцатом классе?

– В десятом.

Девушки выжидающе смотрят на меня. Неужели они не понимают, что живут совсем в другом мире, где время течет гораздо медленнее, чем в моем, и мне абсолютно не о чем с ними говорить?

– Как дела? – наконец интересуется Фиона. Бет кивает, словно полностью согласна с вопросом. – Ты все еще лечишься?

– Уже нет.

– Значит, ты выздоровела?

– Нет.

Я наблюдаю, как до них постепенно доходит смысл моих слов. Сначала округляются глаза, потом краснеют щеки, приоткрываются рты. Предсказуемая реакция. Они меня больше ни о чем не спрашивают, потому что корректных вопросов не осталось. Мне хочется их отпустить, но я не знаю, как это сделать.

– Со мной Зои, – говорю я; молчание слишком затянулось. – Зои Уокер. Она училась на класс старше.

– Правда? – Фиона пихает подругу локтем в бок. – Странно. Я как раз о ней тебе и рассказывала.

Бет озаряется улыбкой, обрадовавшись, что возобновился нормальный разговор.

– Она тебе помогает ходить за покупками? – спрашивает она так, будто обращается к четырехлетнему малышу.

– Не совсем.

– Смотри! – восклицает Фиона. – Вот она. Теперь ты понимаешь, о ком я говорила?

Бет кивает.

– Ах, о ней!

Я жалею, что вообще раскрыла рот. Меня гложет нехорошее предчувствие. Но слишком поздно.

Зои, кажется, совсем не рада их видеть.

– Что вы здесь делаете?

– Разговариваем с Тессой.

– О чем?

– О том о сем.

Зои бросает на меня подозрительный взгляд:

– Ты готова?

– Ага.

– Погоди, – Фиона трогает Зои за рукав, – это правда, что ты встречаешься со Скоттом Редмондом?

Зои смущается:

– Тебе-то что? Ты его знаешь?

Фиона тихонько фыркает:

– Кто же его не знает? – Она оборачивается к Бет и закатывает глаза. – Его знают абсолютно все.

Бет смеется:

– Ага, он встречался с моей сестрой. Где-то с полчаса.

Глаза Зои сверкают.

– Правда?

– Слушайте, – вмешиваюсь я, – все это, конечно, безумно интересно, но нам пора. Мне еще нужно забрать приглашения на свою панихиду.

Это заставляет их замолчать. Фиона потрясенно смотрит на меня:

– Неужели?

– Угу. – Я беру Зои за руку. – Жаль, что я этого не увижу – обожаю вечеринки! Если вспомните какие-нибудь красивые псалмы – наберите мне эсэмэску!

Мы уходим, окончательно сбив их с толку. Завернув за угол, мы с Зои останавливаемся в отделе кухонной посуды в окружении столовых приборов и нержавеющей стали.

– Зои, они дуры. Ничего они не знают.

Зои с деланым интересом рассматривает щипчики для сахара:

– Не хочу об этом говорить.

– Давай повеселимся, отмочим какую-нибудь штуку. Например, совершим за час как можно больше правонарушений!

Зои вымученно улыбается:

– Можно поджечь дом Скотта.

– Не верь им, Зои.

– Почему?

– Ты его знаешь лучше, чем они.

Я никогда раньше не видела, чтобы Зои плакала. Вообще. Ни когда получила аттестат о среднем образовании, ни даже когда я сообщила ей свой смертельный диагноз. Я была уверена, что она просто не умеет плакать, как Вулкан[6]. Но сейчас она плачет. В магазине. Пытаясь скрыть слезы, Зои встряхивает волосами, и они падают ей на лицо.

– Что с тобой? Что случилось?

– Я ухожу. Мне нужно его найти, – отвечает Зои.

– Сейчас?

– Прости.

При виде слез Зои меня пробирает дрожь. Как она могла так влюбиться в Скотта? Они знакомы всего ничего.

– Мы еще не закончили с правонарушениями.

Зои кивает; по ее лицу струятся слезы.

– Когда будешь готова, бросай корзину и уходи. Извини. Я ничего не могу поделать. Мне надо идти.

Я все это уже видела. Стояла и смотрела в спину Зои, на ее раскачивающиеся в такт шагам золотистые волосы. А она уходила все дальше и дальше.

Пожалуй, я подожгу не Скоттов дом, а ее.

Но без Зои уже неинтересно. Сделав вид, будто с удивлением обнаружила, что забыла дома кошелек, я ставлю корзину на пол, чешу в затылке и направляюсь к выходу. И тут кто-то хватает меня за запястье.

Вроде бы Зои говорила, что магазинных охранников легко вычислить. Я-то думала, они ходят в плохих костюмах с галстуками, а не в куртках: они же целый день в помещении.

На остановившем меня мужчине темно-синяя джинсовая куртка. Волосы коротко острижены.

– Вы собираетесь платить за то, что у вас в кармане? – спрашивает он и добавляет: – У меня есть основания полагать, что в пятом и седьмом ряду вы прятали в куртку товары. Это видел наш сотрудник.

Я вынимаю из кармана пузырек лака и протягиваю ему:

– Возьмите.

– Вам придется пройти со мной.

Краска бросается мне в лицо.

– Не хочу.

– Вы собирались уйти из магазина, не заплатив, – настаивает мужчина и тащит меня за собой.

Мы направляемся по проходу вглубь магазина. Окружающие сверлят меня свирепыми взглядами. Едва ли охранник имеет право так меня тащить. А может, он вовсе и не охранник, а просто хочет завести меня в какое-нибудь безлюдное тихое местечко. Я упираюсь, хватаюсь за полку. Я задыхаюсь.

Охранник мнется:

– Вы хорошо себя чувствуете? Может, у вас астма?

Я закрываю глаза:

– Нет, я… просто не хочу…

Договорить не получается. Слишком много слов рвется с языка.

Он хмуро смотрит на меня, вынимает пейджер и вызывает помощника. Двое малышей, сидящих в тележке, глазеют на меня, проезжая мимо. Проходит девушка примерно моего возраста, потом возвращается с глупой ухмылкой.

К нам быстрыми шагами подходит женщина с нагрудным значком. На нем написано «Ширли»; женщина бросает на меня неодобрительный взгляд.

– Я заберу ее, – говорит она охраннику и знаком приказывает ему удалиться. – Пошли.

За прилавком с рыбой оказывается потайной кабинет. Обычным посетителям и в голову бы не пришло, что он там есть. Ширли закрывает за нами дверь. Такие комнатушки показывают в детективах – тесные, душные, со столом, двумя стульями и мигающей под потолком лампой дневного света.

– Садись, – приказывает Ширли. – Все из карманов на стол.

Я делаю, как велено. Лежащие на столе между нами украденные вещи кажутся дешевыми и убогими.

– Что ж, – произносит Ширли, – это улики, согласна?

Я пытаюсь было разреветься, но на нее это не действует. Она протягивает мне носовой платок, хотя мои слезы ее ничуть не волнуют. Ширли ждет, пока я высморкаюсь, и указывает на мусорную корзину.

– Придется задать тебе несколько вопросов, – произносит она. – Начнем с имени.

Допрос длится вечность. Ее интересуют все подробности: возраст, адрес, номер папиного телефона. Она спрашивает даже, как зовут мою маму, что, на мой взгляд, не имеет никакого отношения к делу.

– У тебя есть выбор, – поясняет Ширли. – Мы звоним либо твоему отцу, либо в полицию.

В отчаянии я решаю выкинуть какой-нибудь номер. Я снимаю Адамову куртку и расстегиваю рубашку. Ширли и бровью не ведет.

– Я не совсем здорова, – признаюсь я, спускаю рубашку с плеча и поднимаю руку, чтобы продемонстрировать Ширли металлический диск в подмышке. – Это внутривенный катетер, имплантат для медицинских процедур.

– Пожалуйста, надень рубашку.

– Я хочу, чтобы вы мне поверили.

– Я тебе верю.

– У меня острый лимфобластный лейкоз. Можете позвонить в больницу и проверить.

– Пожалуйста, надень рубашку.

– Вы хоть знаете, что такое острый лимфобластный лейкоз?

– Нет.

– Это рак.

Но слово на букву «р» не пугает Ширли, и она звонит моему отцу.

Под нашим холодильником все время собирается лужа вонючей воды. Каждое утро папа вытирает ее антисептическими чистящими салфетками. К вечеру лужа возвращается. От сырости половицы покоробились. Как-то ночью, мучаясь бессонницей, я вышла на кухню, зажгла свет и заметила, как под холодильник юркнули три таракана. Назавтра папа купил клеевые ловушки и положил в них для приманки кусочки банана. Правда, мы так и не поймали ни одного таракана. Папа утверждает, что мне померещилось.

Даже в детстве я видела знаки – то бабочки заберутся в банку с вареньем и там засохнут, то Кэлова крольчиха сожрет своих крольчат.

В моей школе училась девочка, которая свалилась с пони и разбилась. Потом мальчишка из фруктовой лавки попал под такси. У моего дяди Билла нашли опухоль мозга. На его похоронах все бутерброды съежились по краям. А я потом долго не могла отскрести с подошв ботинок кладбищенскую землю.

Когда я обнаружила у себя на спине синяки, папа отвез меня к врачу. Тот заявил, что я не должна так утомляться. Он много что говорил. По ночам деревья стучали мне в окно, как будто пытались забраться в дом. Меня окружили. Я это знаю.

Приезжает папа. Он приседает на корточки возле моего стула, берет меня за подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза. Никогда раньше я не видела его таким грустным.

– Ты в порядке?

Он имеет в виду с медицинской точки зрения, и я киваю. Я не рассказываю о пауках, живущих на подоконнике.

Папа выпрямляется и бросает взгляд на сидящую за столом Ширли:

– Моя дочь нездорова.

– Она сказала.

– И вам все равно? Неужели вы настолько равнодушны?

Ширли вздыхает:

– Вашу дочь поймали на том, что она прятала товары, собираясь сбежать из магазина, не заплатив.

– А откуда вы знаете, что она не собиралась платить?

– Товары были у нее в карманах.

– Но она же не ушла.

– Намерение украсть – тоже преступление. На первый раз мы можем ограничиться предупреждением. Ваша дочь раньше не попадалась, и я могу не звонить в полицию и передать ее под вашу ответственность. Но при этом я должна быть уверена, что вы сделаете из случившегося самые серьезные выводы.

Папа смотрит на Ширли, как будто услышал невероятно трудный вопрос и задумался над ответом.

– Да, – наконец соглашается он. – Я обещаю. – Папа помогает мне подняться.

Ширли тоже встает:

– Значит, мы договорились?

Папа смущен:

– Извините, но, наверно, я должен вам заплатить?

– Заплатить?

– За вещи, которые она взяла.

– Нет, что вы.

– Значит, я могу забрать ее домой?

– Но вы объясните дочери, что так поступать нельзя?

Папа поворачивается ко мне. Он говорит медленно, словно обращается к слабоумной:

– Тесса, надень куртку. На улице холодно.

Едва мы подъезжаем к дому, как папа почти силой вытаскивает меня из машины, тащит за собой в дом и толкает в гостиную.

– Сядь, – приказывает он. – Быстро.

Я опускаюсь на диван, он садится напротив меня в кресло. Похоже, дорога домой довела его до белого каления. Папа запыхался, глаза безумные, как будто он неделями не спал и способен на все.

– Тесса, что ты вытворяешь, черт побери?

– Ничего.

– По-твоему, кража в магазине – это ничего? Ты целый день где-то пропадала, не сказала, куда идешь, даже записки не оставила, и считаешь, что так и надо?

Папа обхватывает себя руками, словно он замерз, и какое-то время мы сидим молча. Я слышу, как тикают часы. На столике возле меня лежит один из папиных автомобильных журналов. Я мусолю уголок страницы, загибаю и разгибаю треугольником, выжидая, что будет дальше.

Наконец папа говорит – очень медленно и отчетливо, словно хочет, чтобы его правильно поняли.

– В некоторых случаях ты можешь поступать так, как считаешь нужным, – произносит он. – В одном мы можем сделать для тебя послабление, но в другом не получится, как бы тебе этого ни хотелось.

Я издаю дребезжащий смешок – кажется, будто где-то разбили стекло, – и ошарашенно замолкаю. Я с удивлением обнаруживаю, что сгибаю папин журнал пополам и отрываю обложку, на которой изображены красная машина и юная красотка с белоснежными зубами. Я комкаю лист и бросаю на пол. Я вырываю страницу за страницей и швыряю их на столик, пока все пространство между нами не оказывается устлано обрывками журнала.

Мы глазеем на вырванные страницы; я задыхаюсь, мне так хочется, чтобы случилось хоть что-нибудь – какое-нибудь грандиозное событие, вроде извержения вулкана в нашем саду. Но ничего такого не происходит, папа лишь крепче обхватывает себя руками, как всегда, когда расстроен: он уходит в себя, словно растворяется в пустоте.

Наконец папа произносит:

– Что будет, если ты не сможешь справиться с гневом? Во что же ты тогда превратишься?

Я молча упираюсь взглядом в косой луч света, который падает на диван и разлетается брызгами по ковру, застывая у моих ног.