Машина, платформа, толпа. Наше цифровое будущее Бриньолфсон Эрик
Поскольку мы пишем эти строки в начале 2017 года, нам еще предстоит увидеть, как отреагируют на описанные проблемы крупнейшие платформы, дающие толпе голос. Мы уверены, что, соединяя разум и машину, можно получить эффективные решения. Есть один многообещающий подход – позволить людям помечать содержащий ложную информацию или оскорбительный контент, тренируя таким образом системы машинного обучения распознавать его автоматически.
Волшебство рынков в самом чистом виде
Большое количество информации, например библиотеки и Всемирная паутина, обладают очевидной ценностью, поскольку к ним можно обращаться в поисках ответов на вопросы, учиться с их помощью. Огромные массивы данных, создаваемые толпой, имеют еще одно полезное качество: вбирая знание многих людей, они самопроизвольно порождают новые виды знания. Это своего рода волшебство, постоянно происходящее в реальности.
Первым, кто четко указал на это преимущество и потому стал святым покровителем толпы, был австрийский экономист Фридрих Хайек, написавший в 1945 году статью «Использование знаний в обществе». В то время шли жаркие дебаты о том, работает ли экономика с централизованным планированием типа советской (иными словами, экономика с единственным ядром, отвечающим за создание и распространение продуктов и услуг) лучше, чем экономика свободного рынка, в которой планирование и производство осуществляются неуправляемой децентрализованной толпой. Многие в то время считали, что качество центрального планирования выше или по меньшей мере могло бы быть выше. Хайек в своей статье показал, насколько они неправы.
По мнению Хайека, основная причина того, почему централизованное планирование никогда не будет работать, состоит в том, что «данные для целого общества, с которых начинаются экономические расчеты, никогда не передаются единому разуму, способному определить последствия»[586]. Но почему нет, особенно сейчас, когда у нас есть мощнейшие технологии для наблюдения и анализа? Почему бы просто не налепить датчики на все механизмы, не провести исследования, не прислушаться к социальным сетям, чтобы понять все предпочтения, и не загрузить всю эту информацию в «единый разум» – гигантский алгоритм экономической оптимизации, который бы постоянно работал, чтобы «определить последствия»? Этого нельзя сделать потому, что, согласно объяснениям Хайека, алгоритм никогда не будет получать все данные, которые ему необходимы; он не сможет «обеспечить оптимальное использование ресурсов, известных любому члену общества, для целей, относительную важность которых знают только эти люди»[587].
Хайек заявлял, что в экономике применимо что-то вроде парадокса Полани: мы не можем рассказать обо всем, что мы знаем, чего желаем или что ценим. В результате гигантский оптимизирующий алгоритм любого централизованного планирования никогда не получит необходимых данных и будет делать дикие и неразумные вещи. Это что-то вроде кошмарной версии преисполненного благих намерений, но рассеянного родственника, исколесившего весь город в поисках подарка, который вы хотели получить на прошлое Рождество, а не в этом году. Даже если бы те, кто занимается централизованным планированием, всегда действовали наилучшим образом в интересах остальных (что уже кажется неправдоподобным), сверхцентрализация создала бы экономику, одновременно и оруэлловскую[588], и кафкианскую[589].
Как свободная рыночная экономика добивается большего? Она позволяет людям заключать сделки друг с другом без излишнего центрального контроля и использует цены не только для того, чтобы уравновешивать спрос и предложение, но и чтобы передавать информацию в экономической среде в высшей степени экономным образом. Хайек писал:
Чудо [цен] состоит в том, что, если, скажем, имеется недостаток какого-либо сырьевого материала, то без специального распоряжения и всего лишь, возможно, при горстке людей, знающей истинную причину, десятки тысяч человек, чью личность нельзя установить даже за месяцы работы, вынуждены будут использовать этот материал или его продукты бережнее, то есть они начнут идти в правильном направлении… Я убежден, что, если бы [система цен] была результатом намеренного человеческого проекта и если бы люди, руководствовавшиеся изменениями цен, понимали, что их решения имеют значение далеко за пределами их непосредственной цели, этот механизм был бы провозглашен одним из величайших триумфов человеческого разума[590].
Работа Хайека предвосхитила многие идеи, которые позже в XX веке слились в теорию сложных систем. В ней показано, что действия отдельных людей могут генерировать информацию, обладающую высокой ценностью для целой толпы. Более того, эту информацию нельзя почерпнуть, наблюдая за малым количеством участников: вы никогда не узнаете цену на олово у пары шахтеров или металлургов. Поэтому рынки называют эмерджентными системами: цены возникают при взаимодействии всех участников, и их нельзя определить, глядя только на малую группу.
Группы часто ведут себя эмерджентным образом и благодаря этому создают новое знание. Когда группы оказываются в сети и становятся толпой, первопроходцы находят различные способы обнаруживать это знание и пользоваться им. Одними из первых были рынки предсказаний, они оказались ближе всего к выводам Хайека. Это рынки не товаров и не услуг, а грядущих событий, например: что какой-то конкретный человек будет избран президентом США в 2020 году; что выходящий фильм соберет в первую неделю проката от 50 до 100 миллионов долларов; или что официальный средний уровень инфляции в США в ближайшем квартале превзойдет три процента.
Рынки предсказаний работают следующим образом. Прежде всего маркетмейкер создает набор ценных бумаг, которые участники могут продавать и покупать – в точности так же, как они продают акции какой-нибудь компании на Нью-Йоркской фондовой бирже или бирже Nasdaq. Один из способов добиться этого – создать ценную бумагу, по которой выплачивается один доллар, если, скажем, средняя инфляция за какой-то квартал будет больше трех процентов, и ни одного доллара в противном случае. Далее на рынок приглашают группу участников – чем больше, тем лучше – и предлагают начать торговлю друг с другом этими бумагами. Те, кто считает, что инфляция превзойдет три процента, будут готовы заплатить за бумаги больше, чем люди с противоположной точкой зрения. Если цена стабилизировалась на уровне 0,7 доллара, разумно предположить, что в целом рынок считает, что с вероятностью 70 процентов средняя инфляция за этот квартал будет выше трех процентов (или что фильм соберет от 50 до 100 миллионов, или что имярек станет президентом в 2020 году). Наконец, когда событие действительно происходит (в нашем случае когда заканчивается квартал и можно вычислить среднюю инфляцию), маркетмейкер производит выплаты всем владельцам соответствующих ценных бумаг. Если в реальности инфляция превзойдет три процента, то все обладатели ценных бумаг «выше трех процентов» получат один доллар за каждую акцию.
Результаты работы рынков предсказаний подтвердили выводы Хайека о способности цен собирать знание в рамках рынков. На рынках, подобных описанному, события с итоговыми ценами на акции около 0,7 доллара имеют тенденцию происходить с вероятностью примерно 70 процентов, что делает эти цены весьма точными показателями вероятностей.
Ведутся активные споры о том, предоставляют ли рынки предсказаний более точные прогнозы по сравнению с другими методами (такими как надлежащим образом взвешенные средние по опросам или как использование суперпрогнозистов, о которых говорил Филип Тетлок; мы обсуждали их в главе 2), но мало кто сомневается, что при правильных условиях рынки предсказаний могут быть очень эффективными. Экономист Робин Хансон, который сделал больше всего для теории и практики этих рынков, писал: «Рынки предсказаний отражают принцип, лежащий в основе ценности рыночного ценообразования: поскольку информация часто широко разбросана по экономическим субъектам, весьма желательно найти механизм собирания ее воедино. Свободные рынки обычно хорошо справляются с этим, поскольку участвовать могут почти все, а потенциал для прибылей (и убытков) создает мощные стимулы для поиска лучшей информации»[591].
Как вы можете организовать толпу?
Ценовая система, восхваляемая Хайеком, которую Хансон и другие специалисты стали новаторски использовать, – это чудесный побочный продукт взаимодействия участников рынка. Другими словами, большую часть цен нельзя считать результатом преднамеренной попытки создать общесистемное знание и связываться с ним. Интересно, что происходит, когда такая попытка действительно имеет место: когда кто-то стремится созвать сетевую толпу и заставить ее работать совместно над каким-то проектом?
Эта идея выглядит безнадежно наивной, и легко придумать целый список причин, почему она никогда не сработает. Ну кто захочет участвовать в таком проекте, особенно бесплатно? И как можно быть уверенным, что пришедшие – нужные люди? Как распределять работу и кто займется распределением? Что считать хорошим или достаточно хорошим вкладом и кто вправе определять и применять эти критерии? За тысячелетия своей истории мы разработали различные механизмы ядра для решения этих проблем. Но как то же самое может делать толпа?
Если этот вопрос и беспокоил Линуса Торвальдса 25 августа 1991 года, то это не помешало ему опубликовать следующее сообщение в группе Usenet, посвященной операционной системе для компьютера под названием Minix:
Привет всем, кто использует Minix.
Я делаю (бесплатную) операционную систему (просто хобби, ничего большого и профессионального типа GNU[592]) для 286 (486) AT-клонов. Идея варится с апреля и уже близка к готовности… Хотелось бы знать, какие функции нужны большинству. Приветствуются любые предложения, но не обещаю реализовать их:-)[593].
Торвальдс просил помочь ему с операционной системой, которую он принялся писать. Это было самое начало работы, но он добился значительного прогресса в создании ядра – сердца операционной системы и одного из наиболее сложных ее элементов. Торвальдс хотел создать систему, непохожую на готовые коммерческие ОС, – такую, которую можно было бы свободно просматривать, изменять и расширять. Например, Microsoft не делает общедоступным исходный код Windows, так что никто за пределами компании не знает точно, как она работает, и не имеет возможности вносить изменения. Члены сообщества, ратовавшего за программное обеспечение с открытым исходным кодом, полагали, что такое отсутствие прозрачности по ряду причин ошибочно, и Торвальдс разделял их взгляды.
Операционная система, которую Торвальдс впервые описал в апреле 1991 года, стала называться Linux, и первоначальное заявление программиста, что это «ничего большого и профессионального», определенно оказалось одним из самых неверных в истории компьютерных технологий. Во всех своих формах и потомках Linux, бесспорно, крупнейшая и наиболее профессиональная операционная система в мире, распространенная повсюду – от серверов в дата-центрах размером больше футбольного поля до 1,5 миллиарда планшетов и телефонов с Android[594].
Изучение истории Linux демонстрирует несколько принципов, которые кажутся важными, возможно, даже обязательными, для того чтобы сплотить толпу для совершения чего-то значимого. Сюда входят открытость, отсутствие креденциализма, проверяемые и отменяемые правки, ясные результаты, самоорганизация и гиковская модель руководства.
Открытость. Когда Торвальдс впервые предложил другим вносить свой вклад в создаваемый проект, его предложение было максимально широким; он не ограничился компаниями, людьми с опытом разработки операционных систем или любыми иными конкретными группами. Такой подход многим казался странным и ошибочным, ведь если вы строите дом, то вряд ли просто пригласите людей прийти и начать соединять детали. Тем не менее он сработал. За десять лет свой вклад в создание ядра внесли 11 800 отдельных разработчиков[595], а крупные технологические компании, включая Samsung, IBM, Google и Intel, предоставляли и финансирование, и специалистов[596]. В главе 7 мы отмечали, как много мотиваций может возникнуть при написании бесплатных приложений для смартфонов; у людей и организаций тоже может быть множество мотиваций для участия в работе над операционной системой с открытым кодом. Именно открытость Linux позволила использовать все это.
Отсутствие креденциализма. Один из аспектов открытости настолько важен, при том что парадоксален, что заслуживает отдельного упоминания. Это отсутствие креденциализма, или отказ от точки зрения, что участвовать в проекте должны только те, у кого есть подходящая квалификация: дипломы, должности, рекомендательные письма, годы опыта, хорошие оценки и прочее. Торвальдс ничего такого не требовал и даже об этом не спрашивал. Он просто сделал исходный код Linux доступным и попросил помочь в его улучшении. Это пример того, что писатель, публицист и авторитет в области технологий Тим О’Райли выделил в 2005 году как ключевой принцип Web 2.0[597] (второго поколения Всемирной паутины, появившегося к тому времени) – доверие к пользователям как к соразработчикам. Впрочем, в то время Торвальдс этого не знал. Сам он сказал в 2016 году: «…не было никакого намерения использовать совместную работу с открытым кодом, как мы ее понимаем сейчас. Скорее я тогда заявил: “Поглядите, я работал над этой штукой полгода и хотел бы получить комментарии”»[598]. Блестящая идея не спрашивать у участников подтверждение их квалификации означала, что Торвальдс не отказывал ни тем, у кого подтверждения не было – например, старшеклассникам, которые любят программировать, но не имеют атрибутов «настоящего» программиста, – ни тем, чьи документы и специальности могли показаться неподходящими или недостаточными.
Проверяемые и отменяемые правки. Причина, по которой открытость и отказ от креденциализма подходят для создания ПО (намного больше, чем для строительства домов), состоит в том, что здесь относительно легко увидеть, хорошо ли работает какой-то новый фрагмент программы, и можно быстро отказаться от него, если он плох. Например, драйвер для принтера должен обеспечивать корректную и надежную печать документов принтером, в противном случае его не следует включать в операционную систему. Существует множество способов проверить качество программного обеспечения – от визуального изучения кода до тестирования на месте. Это означает, что написание операционной системы сильно отличается от создания других творческих продуктов, скажем романов или симфоний. В литературе никак нельзя проверить, улучшился ли общий результат, после того как кто-то добавил новую главу или персонажа.
Объективные и проверяемые показатели качества помогают объяснить, почему написанный толпой Linux стал самой популярной в мире операционной системой, но ни один успешный роман, насколько известно, не был написан большой группой авторов. Поскольку стандартной практикой является хранение всех предыдущих версий программного кода (благодаря бесплатной, совершенной и мгновенной экономике битов это дешево и просто), если вдруг выясняется, что какой-то фрагмент ухудшает работу, несложно вернуться к предыдущей версии. Системе Linux гораздо проще оставаться открытой и не требующей от разработчиков подтверждения квалификации, когда они не могут необратимо сломать или ухудшить программу по злобе или глупости.
Ясные результаты. Люди, вносившие вклад в развитие Linux, двояким образом знали, каким будет конечный результат их усилий. Во-первых, они, конечно же, отдавали себе отчет, что работают над операционной системой для компьютера. Во-вторых, что не менее важно, они знали о том, как их работа будет и не будет использоваться, то есть кто может владеть ею, вносить в нее изменения, получать прибыль от ее продажи, ограничивать к ней доступ и тому подобное.
В начале истории Linux Торвальдс решил использовать для системы Генеральную общедоступную лицензию GNU, разработанную в 1989 году пионером свободного программного обеспечения Ричардом Столлманом. Там указывалось два важных соображения: во-первых, все конечные пользователи (отдельные люди, организации или компании) могут свободно запускать, изучать, копировать и менять это программное обеспечение; во-вторых, все изменения, расширения и будущие версии Linux остаются свободными в той же степени. Генеральная общедоступная лицензия давала любому участнику работы над Linux уверенность, что эта операционная система никогда не будет закрыта и не станет чьей-то собственностью и что правила, согласно которым работают все участники, не поменяются со временем. Тем, кто верит в принципы свободного распространения программного обеспечения, такая уверенность необходима. В целом это понятно: толпа желает ясности не только в том, как будут оцениваться вклады, но и в том, как они будут использоваться и кто сможет получать от них выгоду.
Самоорганизация. Люди и компании сами решали, над какими элементами Linux им работать; ни Торвальдс, ни какой-то другой центральный орган не ставили перед ними задач. Как же общие усилия гарантируют, что действительно важная работа будет доведена до результата? Это делается через осознание того, что в данном случае слово «важная» означает наиболее актуальную для сообщества конечных пользователей работу, через разрешение им вносить свой вклад и наличие определенной уверенности, что они этим займутся. Когда к работе над Linux присоединялись крупные технологические компании вроде Samsung или Intel, они, разумеется, давали указания своим сотрудникам заниматься теми или иными областями, однако общие усилия оставались крайне децентрализованными и не основывались на внешних предписаниях. На самом деле не было даже задачи сосредоточиться на одной версии Linux. Вместо этого операционная система могла ветвиться – так, что одна версия под названием Raspbian[599] была оптимизирована для Raspberry Pi[600], программируемого компьютера размером с кредитную карту, который стоит меньше 40 долларов, в то время как другие варианты Linux были оптимизированы для гигантских серверов. Ветвление рассматривалось не как потеря контроля, а как доказательство успеха Linux, и оно продемонстрировало все преимущества ситуации, когда сами участники организуют свою работу.
Гиковская модель руководства. По мере развития Linux Торвальдс оставался очень влиятельной фигурой и олицетворял стиль руководства, который мы называем гиковским. Мы употребляем это слово не в обидном смысле, а для описания поведения и принципов, которые обнаруживаются при разработках технологий, особенно тех, что охватывают много несвязанных людей и организаций. Гиковское руководство – это очень часто умелое руководство. Торвальдс всю жизнь был программистом, и весьма хорошим, поэтому к его мнению в сообществе Linux прислушивались с большим доверием. Руководители-гики тоже оглашают концепцию развития проекта и цель, ради которой они работают. Эта цель не обязана быть грандиозной (Торвальдс однажды заметил: «Я не стратег. У меня нет пятилетнего плана. Я инженер… Я смотрю под ноги и стараюсь заметить яму перед собой, прежде чем упаду в нее»[601]), однако она обязана быть ясной и способной мотивировать людей настолько, что они посвятят ее достижению время и силы.
Без сомнения, создание свободной операционной системы с открытым исходным кодом для целого спектра компьютерных устройств мотивировало массу людей. Руководители-гики, как мы видели, часто имеют непоколебимое мнение. Торвальдс увлечен тем, что он называет кодом со вкусом (по его словам, он «действительно видит большие закономерности и в некотором роде инстинктивно знает, как делать правильно»[602]). Хорошо известны его периодически очень резкие заявления[603]. Нападки, вероятно, оттолкнули некоторых участников, но они демонстрируют сообществу в целом, что его основатель по-прежнему заинтересован и информирован, – таковы две отличительные черты гиковского руководства.
Перечисленные принципы помогают объяснить исключительный успех Linux и то, каким образом Торвальдсу удалось собрать толпу, чтобы создавать, поддерживать и улучшать операционную систему мирового класса – один из наиболее сложных компонентов программного обеспечения. Открытость и отсутствие креденциализма дали возможность работать максимальному числу людей. Самоорганизация позволяла им заниматься тем, чем они хотели, и, как правило, это было именно то, что нужнее всего Linux. Проверяемость кода и возможность отменить внесенные правки гарантировали то, что в программе остаются только полезные функции. Ясные результаты давали людям уверенность, что никто их не одурачит и не воспользуется их трудом. Гиковский стиль руководства Торвальдса и других участников поддерживал идеалы, культуру и динамику развития Linux.
Что произойдет, если совместный сетевой труд будет основываться только на части этих принципов? Насколько успешным он окажется? Конечно, чтобы со всей определенностью ответить на этот вопрос, понадобилось бы провести много исследований, однако на заре Всемирной паутины проводился один занятный и поучительный эксперимент: Джимми Уэйлс и Ларри Сэнгер начали создавать свободную и открытую для всех сетевую энциклопедию.
Энциклопедии имеют давнюю традицию (одной из первых была «Естественная история» Плиния Старшего, появившаяся в I веке нашей эры), а создают их люди, устремленные к возвышенным целям. Эфраим Чемберс утверждал, что его «Циклопедия, или Всеобщий словарь ремесел и наук» 1728 года содержала «совокупность всего человеческого знания»[604], [605]. Как правило, эти издания были дорогими и потому предназначались для элиты общества.
В появлении сети Уэйлс увидел возможность сделать доступным огромный объем энциклопедических знаний каждому человеку с помощью добровольной деятельности многих людей. В 1999 году он нанял Сэнгера, который был тогда магистрантом, работавшим над диссертацией по философии, помочь ему запустить «Нупедию». Она должна была стать первой свободной сетевой энциклопедией. Для достижения этой цели Уэйлс и Сэнгер стали рекрутировать редакторов-добровольцев. Для обеспечения высокого качества «Нупедия» провозглашала политику: «Мы хотим, чтобы наши редакторы были настоящими специалистами в своих областях и (за некоторыми исключениями) обладали ученой степенью»[606]. Энциклопедия также установила семиэтапный процесс редактирования каждой статьи:
1. Назначение.
2. Нахождение эксперта-рецензента.
3. Рецензирование эксперта.
4. Открытое рецензирование.
5. Редактирование формата и стиля экспертом.
6. Открытое редактирование формата и стиля.
7. Итоговое утверждение и разметка.
Сработало ли это? После восемнадцати месяцев усилий и потраченных 250 тысяч долларов в «Нупедии» было двадцать законченных статей и 150 незаконченных[607].
Обескураженные медленным ростом, Уэйлс и Сэнгер начали искать другие способы создавать и редактировать статьи энциклопедии. В начале 2001 года они узнали о концепции «вики», созданной Уордом Каннингемом: любой пользователь мог внести свой вклад в документ, отредактировать созданное другими или отменить какую угодно правку. Команда, занимавшаяся «Нупедией», создала сайт на основе такого программного обеспечения, и 15 января 2001 года Сэнгер написал в рассылке «Нупедии»: «Вот адрес: http://www.wikipedia.com. Сделайте мне приятное. Пойдите туда и добавьте какую-нибудь маленькую статью. Это отнимет всего пять или десять минут. Ларри»[608].
Сайт получил название «Википедия». К концу января он включал 617 статей. К концу 2001 года их было 19 тысяч. К 2016 году имелось 36 миллионов статей на 291 языке[609], и «Википедия» стала шестым по популярности сайтом в мире[610].
Преобразование «Нупедии» в «Википедию» явно высвободило колоссальное количество энергии и позволило Уэйлсу и Сэнгеру преуспеть. «Википедия» превзошла все их мечты о создании свободной и открытой энциклопедии для всех людей на планете. Пример Linux показывает, почему переход к вики был настолько важен. В отличие от «Нупедии», «Википедия» смогла задействовать толпу, поскольку приняла принципы открытости, самоорганизации и отсутствия креденциализма. Ее создатели отказались от стандартизованных многошаговых рабочих процессов и требования того, чтобы редакторы были специалистами или имели ученую степень. Вместо этого к созданию энциклопедии привлекли всех желающих. Люди получили возможность собираться и работать так, как им удобно.
Чтобы это сотрудничество не превратилось в хаос, «Википедия» вскоре приняла принцип проверяемости, который подразумевает, что другие люди, использующие энциклопедию, могут проверять надежность источников информации. «Википедия» не публикует оригинальных исследований, так как в их достоверности невозможно убедиться[611], [612]. «Википедия» также гарантирует участникам проекта, что их работа не попадает в частную собственность, поскольку принимает вариант Генеральной общедоступной лицензии GFDL (лицензия свободной документации GNU), предназначенный для документов, а не для программного обеспечения.
И Уэйлс, и другие старейшие википедисты практикуют гиковский стиль руководства, внося значительный вклад в энциклопедию и активно участвуя в ее развитии[613]. Возникло сообщество, которое придерживается этих норм, поощряя тех, кто делает свой вклад, и стимулируя огромное количество добровольцев[614].
Есть обнадеживающие признаки, что даже в более старых и традиционных организациях гиковский подход к ведению дел получает признание и распространение. Энди защищал такой подход в своей книге 2009 года «Предприятие 2.0» (Enterprise 2.0), но в то время не было ни инструментов, ни управленческих умений для обеспечения внутри организаций открытой самоорганизующейся работы без креденциализма. Сейчас, похоже, они есть.
В августе 2013 года был запущен корпоративный мессенджер Slack – инструмент, облегчающий обмен сообщениями и сотрудничество внутри организаций и между ними[615]. Он предоставил различные виды свободной и неиерархической коммуникации, включая чат, групповое редактирование документов, опросы и тому подобное. К октябрю 2016 года мессенджером активно пользовались более четырех миллионов человек в день, при этом 1,25 миллиона – платной версией (в бесплатной версии Slack количество доступных функций уменьшено). Тот стиль работы, что привел к созданию Linux и «Википедии», похоже, находит признание и в традиционном бизнесе.
Резюме
• Во многих аспектах толпа противоположна ядру: она огромная, разнообразная, большей частью неконтролируемая и часто беспорядочная.
• Ядро по-прежнему сохраняет влиятельность и полезность, но в эру глобальных сетей и стабильных платформ толпа становится все более значительной силой.
• Однако толпа не структурирована, вернее, ее структура возникает со временем в результате взаимодействия участников. Фондовые рынки, рынки предсказаний и современные поисковые машины извлекают ценную информацию из этой эмерджентной структуры.
• Сверхцентрализация обречена на провал по ряду причин, которые объясняют идеи Хайека и парадокс Полани: люди не всегда могут рассказать обо всем, что они знают, чего они желают и что ценят.
• Можно собирать большие толпы, чтобы создавать очень полезные продукты, например Linux. Такие усилия требуют гиковского руководства, которое следует принципам открытости, отсутствия креденциализма, самоорганизации участников, проверяемости промежуточных результатов и ясности целей.
• Использование только части этих принципов, похоже, срабатывает не слишком хорошо, как показывает пример «Нупедии», предшественника «Википедии». Их баланс может быть непредсказуемым, часто его поиск требует проб, ошибок и удачи.
Вопросы
1. Как и насколько эффективно вы используете толпу?
2. В каких случаях, если это бывает, вы разрешаете и поощряете открытую, проверяемую, самоорганизующуюся работу, основанную на отсутствии креденциализма и управляемую по гиковской модели?
3. Во многих организациях принятие решений и распределение ресурсов по-прежнему сильно напоминают процессы, характерные для плановой экономики. Как вы можете встроить в свою компанию механизмы, более соответствующие рыночной экономике?
4. Есть ли в вашей отрасли новые способы применять технологию для децентрализации, которые не обязательно включают рынки?
5. Готово ли ядро вашей организации уступить часть своих прав и полномочий?
Глава 11. Почему знакомый специалист – это вовсе не тот, кто вам нужен
Я не мог без усмешки думать, в каких захолустных уголках гений порождает своих детей! И музы, те своенравные дамы, которые воистину часто не желают появляться во дворцах и отказывают в единственной улыбке энтузиастам в великолепных кабинетах и позолоченных гостиных, – какие дыры они часто посещают, чтобы одарить своей благосклонностью какого-нибудь оборванного ученика!
Вашингтон Ирвинг, 1824 г.
В по-настоящему сложной ситуации не ищите экспертов – зовите дилетантов. Такой вывод из своего потрясающего исследования сделали ученые Карим Лакхани, Кевин Будро и их коллеги[616]. Они хотели найти кратчайший путь к секвенированию геномов большого количества человеческих лейкоцитов – основной защиты нашего тела от бактерий, вирусов и других антигенов.
Новички превосходят специалистов в биологии
Это была весьма важная работа, поскольку стояла задача лучше понять, как работает иммунная система, но невероятно трудная, поскольку лейкоциты должны обладать огромным арсеналом для борьбы с постоянно эволюционирующими антигенами человеческого тела. Хорошее решение для тела – располагать антителами и другими средствами, закодированными генами внутри каждого лейкоцита, однако сами эти гены состоят из большого набора соединенных вместе сегментов, иногда с мутациями. Точная последовательность активных сегментов меняется от клетки к клетке, а это означает, что разные клетки производят разное оружие. Его количество огромно. По одной оценке, сто (или около того) сегментов в человеческом лейкоците можно соединять и рекомбинировать по-разному, что дает 1030 молекулярных видов оружия. Это примерно в триллион раз больше числа песчинок на нашей планете.
Естественная и важная задача, стоящая перед учеными, – аннотация гена лейкоцитов, то есть правильная и последовательная идентификация всех сегментов. Как вы догадываетесь, эту работу делают компьютеры. Однако тут можно действовать разными способами, и непонятно заранее, какой из них даст наилучший, то есть самый быстрый и точный результат. Популярный алгоритм MegaBLAST[617], разработанный Национальными институтами здравоохранения США, может аннотировать один миллион последовательностей примерно за 4,5 часа с точностью 72 процента. Алгоритм idAb[618], созданный доктором Рами Арнаутом[619] из бостонского Beth Israel Deaconess Medical Center, значительно превышает эти показатели, делая тот же объем аннотации менее чем за 48 минут с точностью 77 процентов.
Чтобы узнать, насколько сильно можно улучшить ситуацию, Лахани, Будро и их коллеги разработали двухэтапный процесс и привлекли к работе толпу. На первом этапе они преобразовали узкоспециальную иммуногенетическую проблему аннотации генных сегментов в общую алгоритмическую задачу. Это дало возможность намного большему числу участников присоединиться к эксперименту, поскольку теперь от них не требовалось обладать познаниями в генетике, биологии и других науках.
На втором этапе исследователи опубликовали эту обобщенную задачу на Topcoder, сетевой платформе для решения вычислительно трудоемких задач. На момент проведения исследования в 2013 году Topcoder располагала сообществом из примерно 400 тысяч разработчиков программного обеспечения по всему миру, которые присоединились к этой платформе, в частности, потому, что им нравилось работать над сложными проблемами. Исследовательская группа сообщила потенциальным вычислителям, что их предложения получат оценку, учитывающую скорость и точность, и предоставила им массив данных для работы. Данные делились на две части: один набор был в открытом доступе для всех вычислителей, а ко второму, закрытому, они подключались на сайте Topcoder; участники не видели этих данных и не имели к ним прямого доступа, но могли применить к ним свои алгоритмы и получить оценку (для создания итоговых оценок использовался третий набор данных, тоже закрытый).
Соревнование на Topcoder продолжалось 14 дней. За это время 122 участника (отдельные люди или команды) как минимум по одному разу использовали свои алгоритмы для получения оценки, а многие сделали это по нескольку раз. Всего организаторы эксперимента зафиксировали 654 предложения. Состав участников был крайне неоднородным: они представляли 69 стран, а возраст колебался от 18 до 44 лет; большей частью они не обладали нужной квалификацией, по крайней мере в традиционном смысле. Приблизительно половина еще где-то училась, и, как указывали исследователи, «там не было теоретических или практических специалистов по вычислительной биологии, и всего пятеро сообщили, что занимаются какими-либо исследовательскими работами или имеют отношение к медико-биологическим наукам»[620].
Были ли все предложенные решения хорошими? Разумеется, нет. Большинство из них давали меньшую точность, чем MegaBLAST или idAb (хотя почти все были быстрее обоих этих алгоритмов). Тем не менее тридцать оказались точнее, чем MegaBLAST, а шестнадцать – точнее, чем idAb. Восемь предложений от толпы давали точность 80 процентов, которая, по оценке исследователей, была теоретическим максимумом для этого набора данных[621]. Те предложения, точность которых была как минимум не хуже, чем у idAb, работали в среднем 69 секунд, то есть в тридцать с лишним раз быстрее эталона. Три самых быстрых решения работали всего 16 секунд, то есть почти в 180 раз быстрее.
И еще одна важная деталь: общий призовой фонд конкурса составлял шесть тысяч долларов.
Что не так с экспертами?
Типичны эти результаты или необычны? Мы обратились с таким вопросом к Кариму Лахани, поскольку он считается ведущим специалистом в сфере соревнований, затрагивающих толпу, и провел множество исследований помимо того, что мы только что описали. Он сказал:
За последние пять лет мы поставили перед толпой более 700 проблем для NASA, медицинских институтов, компаний и других организаций, и только один раз потерпели неудачу, когда толпа не собралась и не решила задачу[622]. Во всех остальных случаях мы либо достигли уже существовавших результатов, либо значительно их превзошли[623].
Это кажется невероятным, не так ли? Ведь компании и организации вроде Национальных институтов здравоохранения или Beth Israel потратили огромное количество времени, средств и сил на создание ресурсов для инноваций и решения проблем, задействовав при этом научно-исследовательские лаборатории, научно-технический персонал, технические отделы и многие другие. Эти ресурсы, по сути, «ядро ядра». Так почему же толпа так легко превзошла их именно в тех задачах, с которыми они должны справляться?
Может быть, эксперты ядра на самом деле не так уж хороши? В конце концов, в главе 2 мы представили множество подтверждений того, что специалисты в определенной области, как и все люди, страдают от когнитивных искажений, которые ухудшают качество их работы. Может оказаться, что чем выше и известнее становятся люди в своих областях, тем сильнее проявляются слепые пятна – например, хорошо известные эффект сверхуверенности[624] и склонность к подтверждению своей точки зрения (фактическое рассмотрение только той информации, которая соответствует тому, что вы думаете); это должно вести к ухудшению результатов.
Может даже оказаться, что многие эксперты на самом деле вовсе не эксперты, что они обманывают себя и нас в отношении своих умений и качества работы. В сегодняшнем сложном, быстро меняющемся, технологически изощренном мире весьма трудно выделить тех, кто действительно знает, о чем говорит.
Несомненно, такие «недоэксперты» существуют, но мы не думаем, что в них кроется основная причина того, почему толпа часто показывает себя лучше ядра. Мы уверены, что подавляющее большинство нынешних ученых, инженеров, технических специалистов и других сотрудников организаций в самом деле имеют достаточную квалификацию для своей работы и заинтересованы в том, чтобы выполнять ее хорошо. Почему же толпа почти всегда их побеждает?
У организаций много добродетелей, но часто они мешают сами себе, делая то, что неэффективно и что ухудшает их работу в области инноваций, НИОКР и практически во всех других областях. К сожалению, организационные кризисы – это реальность, а не только темы для бесчисленных мультфильмов «Дилберт»[625], и они мешают ядру работать так, как оно могло бы. Между тем более серьезная причина гораздо тоньше, чем простое нарушение функций: ядро часто не соответствует тем видам проблем и возможностей, с которыми оно сталкивается, в то время как с толпой такого не случается практически никогда в силу ее громадности. Но почему же ядро так часто бывает рассогласовано и разрегулировано? Разве научно-исследовательские лаборатории и технические отделы создаются не для того, чтобы соединять ресурсы, необходимые для решения поставленных задач? Это же не тот случай, когда лаборатория генетики нанимает по ошибке группу металлургов, а потом удивляется, что те не могут раскрыть тайны ДНК. Откуда такое частое рассогласование?
Кажется, здесь прослеживается влияние сразу нескольких факторов. Почти во всех дисциплинах постоянно создается важное новое знание, но оно может поступать в ядро весьма медленно. Например, в 2003 году было завершено полное секвенирование генома человека; это достижение должно оказать огромное влияние на медицину, фармацевтику, биотехнологию и другие отрасли науки. По мере того как технология секвенирования распространялась, а ее стоимость экспоненциально снижалась[626], оно затронуло сельское хозяйство, животноводство и другие отрасли. Если бы новаторы, исследователи и специалисты по решению проблем, которые работают в организациях в этих секторах экономики, не старались бы поддерживать свои знания и умения в актуальном состоянии, толпа, особенно более молодые ее участники, получившие образование недавно, легко бы превзошла их. Современные средства генной инженерии совершенно отличаются от того, чем мы располагали всего пять лет назад. Причиной является разработанный в 2012 году инструментарий CRISPR, полученный с помощью стрептококковых бактерий, который обеспечивает беспрецедентную точность в нахождении, вырезании и замещении любого желаемого сегмента очень длинной двойной спирали молекулы ДНК.
Мы также видели недавние изменения в искусственном интеллекте и машинном обучении (речь о которых шла в главе 3), в производстве энергии (благодаря гидравлическим разрывам пласта при добыче нефти и газа и очень резкому снижению стоимости солнечной энергии[627]) и во многих других отраслях. При таком быстром прогрессе знания ядра легко устаревают. Между тем среди участников толпы, по всей вероятности, хоть некоторые люди (или их ученики) способствовали появлению последних достижений, поэтому вполне знакомы с ними. Короче говоря, ядро может устаревать, тогда как толпа – фактически нет.
Вероятно, более важна другая причина того, что толпа часто превосходит ядро. Многим проблемам, возможностям и проектам (если не большинству из них) идет на пользу, когда люди и группы рассматривают их с разных ракурсов[628] – с позиций разного опыта, образования, подходов к решению задач, интеллектуального и технического инструментария, гендера и тому подобных. Это в точности соответствует определению толпы, и воспроизвести подобное в рамках ядра очень трудно, практически невозможно. Например, маловероятно, что в научно-исследовательских лабораториях в какой-нибудь фармацевтической компании найдется пара астрофизиков или криптографов на тот случай, если они вдруг понадобятся для решения какой-нибудь сложной задачи. Это противоречит практике бизнеса, но, если вдруг возникнет работа, требующая квалификации астрофизика или криптографа, делать ее будет некому.
Отсечение потенциальной пользы, которая может исходить от источников, выглядящих в целом бесполезными, – это безобразие, потому что очень часто бывают нужны знания и опыт далеких, на первый взгляд, дисциплин. Эрик Рэймонд, сторонник программного обеспечения с открытым кодом, заметил: «При достаточном количестве глаз все ошибки лежат на поверхности»[629]. Иными словами, любые проблемы решаются проще, если увеличить число и разнообразие занимающихся ими людей. Это продемонстрировал конкурс по секвенированию генома: ни одно из тех решений, что оказались одновременно точнее и быстрее эталона, не было предложено специалистами по вычислительной биологии. Такое превосходное качество работы неквалифицированных людей не кажется чем-то необычным. Когда Лахани и Ларс Бо Йеппесен изучили 166 научных проблем[630], опубликованных в InnoCentive – еще одном сетевом координационном центре, – они обнаружили, что успешному решению с большей вероятностью поддавались задачи, привлекавшие «людей с периферии», то есть технически или социально далеких от организаций, которые публиковали эти задачи[631].
Толпа имеет такую ценность в основном потому, что она в значительной части «периферийна» по составу: она представляет собой определенную комбинацию мыслительных способностей, хорошего образования, опыта, дотошности и мотивации, при этом люди, обладающие этими качествами, довольно далеки[632] географически, интеллектуально или социально от любого организационного ядра. По мере того как взаимосвязанные вычислительные мощности распространяются по миру и повсюду возникают полезные платформы, толпа, несомненно, становится жизнеспособным и ценным ресурсом.
Ядро замечает толпу
Разумные руководители организаций начинают интересоваться, как можно использовать преимущества толпы для решения своих проблем и для многих других целей. Эта деятельность пребывает пока на ранних стадиях, но мы уже видим множество заманчивых путей взаимодействия ядра и толпы.
Выполнение работы. Как в случае «Википедии» и Linux, толпа может собираться и создавать вещи огромной важности, особенно если выполняется ряд принципов, например открытости и отсутствия креденциализма. Некоторые организации претворяют эти принципы в жизнь и предлагают бизнесу услугу, которую можно назвать конструированием толпы. Одним из первых таких примеров была платформа Amazon Mechanical Turk[633], начало которой положила попытка компании найти и удалить дублирующиеся страницы продуктов; эта задача была передана сторонним участникам в ноябре 2005 года[634]. Сегодня толпа Mechanical Turk используется для решения самого широкого спектра задач, таких как преобразование текста с визитных карточек в электронные документы[635], участие в опросах для психологических исследований и маркировка изображений для программ искусственного интеллекта. Дополнения к базовой платформе Mechanical Turk работают по шаблону «найди – исправь – проверь»; эта схема программирования разработана Майклом Бернштейном и его коллегами из Массачусетского технологического института[636], а шаблон позволяет участникам делать выбор – выполнять какую-либо задачу или отыскивать и исправлять ошибки.
Платформа Topcoder, которая была задействована в эксперименте по секвенированию генома лейкоцитов, описанном в начале главы, применяет аналогичный подход. Она проводит конкурсы для поиска талантливых программистов по всему миру, а затем действует как интегратор и посредник между этими талантами и компаниями, желающими поручить стороннему разработчику создание какого-нибудь крупного приложения или проект по интеграции систем. В мировое сообщество участников Topcoder входят не только программисты, но и проектировщики, студенты, специалисты по анализу данных и физики[637]. Topcoder предлагает этой толпе ряд корпоративных проектов, позволяет самостоятельно организоваться в команды и распределить роли, связывает воедино всю их работу и следит за качеством. Чтобы обеспечить активность вроде той, что проявляют разработчики Linux, компания предлагает участникам денежные вознаграждения и контролирует их довольно поверхностно. Такие же соревнования, только в области математического анализа данных, проводит платформа Kaggle[638].
Поиск нужных ресурсов. Иногда вам незачем собирать целую толпу; вы просто желаете максимально быстро и с минимальными затратами найти нужного человека или команду. Шансы встретить кого-то подходящего повышаются по мере увеличения числа людей, просматривающих ваш запрос; это объясняет, почему такими популярными стали платформы, которые подбирают людей под задачи. Среди них можно назвать 99designs и Behance – для графического дизайна и других творческих задач, Upwork – для заданий по информационным технологиям и обслуживанию клиентов, Care.com – для оказания личных услуг, TaskRabbit – для широкого спектра разовых работ (например, провести свадебную церемонию[639], доставить торт из мороженого[640] чьему-либо дедушке или постоять в очереди в магазине Apple перед выходом нового iPhone[641]). Общим для этих стартапов является то, что Всемирная паутина и смартфон обеспечивают беспрецедентные возможности связать спрос и предложение различных услуг, как мы подчеркивали в части II книги, посвященной взаимодействию продуктов и платформ; мы уже говорили, что один из способов добиться этого – показать запрос максимально возможному количеству людей.
Анализ рынка. Как мы описывали в главе 1, General Electric, одна из крупнейших, старейших и самых успешных промышленных компаний мира, обратилась к толпе, чтобы оценить пользовательский спрос на свою машину для льда. Это была не первая крупная организация, осознавшая, что платформы, задействующие толпу, могут предоставить ценные сведения об уровне заинтересованности потребителей в некоторых видах предложений, особенно относящихся к нишевой аудитории. Например, американский телесериал «Вероника Марс» (Veronica Mars)[642] о юной девушке-детективе, которую играла Кристен Белл, при показе в 2004-2007 годах имел преданных, но относительно немногочисленных поклонников. Когда сериал закончился, его фанаты не исчезли. Они продолжали обсуждать его в сети и на конвентах.
Такой неослабевающий интерес заинтриговал киностудию Warner Brothers, Белл и создателя телесериала Роба Томаса. Они задались вопросом, не означает ли это, что спрос на полнометражный фильм «Вероника Марс» будет достаточным, даже если он выйдет через несколько лет после окончания сериала. Чтобы выяснить это, они запустили кампанию на популярной краудфандинговой площадке Kickstarter[643]. Кампания включала короткий трейлер для предполагаемого фильма, видеообращение Белл и Томаса и предложение о вознаграждении за тот или иной уровень материальной поддержки[644], [645]. Заявленной целью кампании было привлечение двух миллионов долларов. Эту сумму удалось собрать за первые 12 часов[646], а общий объем привлеченных таким образом средств составил 5,7 миллиона. Премьера фильма состоялась 14 марта 2014 года[647] – как в кинотеатрах, так и в сервисах, предоставляющих видео по запросу. Он получил в целом положительные отзывы и был признан финансово успешным.
Марк Андриссен, начинавший свою карьеру в качестве главного программиста самого успешного из ранних браузеров и с тех пор ставший известным венчурным инвестором, считает, что краудфандинг мог бы быть одним из главных способов разработки новых предложений. Марк поделился с нами соображениями: «Можно сказать, что путь, которым появлялись продукты и услуги, включая развлекательные средства, обувь, еду и все остальное, – путь, которым на рынке появлялось что угодно в течение последних двух тысяч лет, был неправильным. Все определялось предложением. Но к тому времени, когда вы узнавали, нравится что-то рынку или нет, вы уже успевали вложить кучу денег. Краудфандинг переворачивает эту модель. Вы не будете выходить на рынок с продуктом, если люди не сделали предварительных заказов. К тому же он обеспечивает и предварительное финансирование… Краудфандинг позволяет собрать финансовый капитал с помощью социального капитала. Вы пытаетесь создать определенное движение вокруг чего-либо и стараетесь сделать так, чтобы люди авансом заплатили за это»[648].
В начале 2016 года Indiegogo отвела часть своей площадки и создала набор инструментов для «Корпоративного краудфандинга»[649], обещая крупным компаниям получение «обратной связи от клиентов в реальном времени перед инвестированием в производство» и превращение «исследований из затрат в возможность предварительных продаж и приобретение заказчиков»[650].
Приобретение новых заказчиков. Помимо платформ для краудфандинга в последние годы появились и стали популярными платформы для краудлендинга. Многие из них, если не большинство, первоначально предназначались для равноправного предоставления займов – для связывания людей, желающих инвестировать, с людьми, которым нужен личный заем или ссуда для коммерческого предприятия, но которые не могут или не желают получать деньги у традиционных кредиторов. Со временем многие институциональные инвесторы, включая некоторые крупнейшие мировые хедж-фонды[651], осознали наличие благоприятных возможностей внутри этих крупных групп охотников за ссудами. Уровень невозврата был, по крайней мере, отчасти прогнозируемым, а процентные ставки конкурентоспособными; это означало, что соотношение риска и вознаграждения часто было привлекательным. По мере роста платформ они создавали массу благоприятных возможностей – достаточно много, чтобы привлечь серьезных инвесторов. В 2014 году на двух крупнейших платформах в США, Prosper и Lending Club[652], значительно больше половины общего объема средств поступило от институциональных инвесторов, которые нередко использовали специализированное программное обеспечение, чтобы разобраться в имеющихся возможностях. В реальности равноправное предоставление займов часто превращалось в нечто более традиционное: крупные, хорошо известные кредиторы предлагают личные займы и ссуды для малого бизнеса, просто своих клиентов они находили новыми способами.
Однако важно не только то, что крупные хедж-фонды находят новых клиентов благодаря платформам, ориентированным на толпу. Важны также особо громкие голоса, исходящие из самой толпы. Марк Андриссен рассказал нам о стартапе Teespring, который в 2011 году основали Уолтер Уильямс и Эван Стайтс-Клейтон. Вот что Андриссен объяснил нам:
Teespring представляет собой современный метод обратить социальный капитал в финансовый. Это одна из тех вещей, которые сначала ошарашивают вас своей абсурдностью, но после того, как глотаете красную таблетку, вы осознаете, что происходит[653]. Именно этот способ позволяет группам в Facebook и звездам YouTube или Instagram торговать футболками. Сначала вроде продаешь что-нибудь по мелочи – кажется, ерунда. Но потом вдруг оказывается – вся суть в том, что у тебя есть эти группы в Facebook или что ты звезда YouTube с миллионами подписчиков… [и] социальный капитал становится реальностью. Твои подписчики или почитатели ценят то, что ты делаешь, но у них нет способа платить тебе. Они тебя любят и хотят тебя поддержать. Так вот, я хочу сказать, что футболки – это только начало. Вместо них может быть что угодно, за что бы вы ни взялись. Это фактически сувениры, вы увлечены работой над ними и сообщаете что-то о себе… Это как тотем, как своеобразный психологический якорь для того, что вас волнует[654].
Освоение инноваций. Долгое время считалось, что большие солидные компании должны быть новаторами, ведь именно они располагают ресурсами для открытия масштабных лабораторий и содержания научно-исследовательского персонала. Выдающийся австрийский экономист Йозеф Шумпетер оспорил такую точку зрения. Он утверждал, что более вероятными создателями действительно новых продуктов и услуг будут компании помельче, помоложе и попредприимчивее – те, что не заинтересованы в поддержании существующего положения дел. Он заметил: «Железные дороги, как правило, строят не владельцы дилижансов»[655]. В самом деле, эпохальная работа Клейтона Кристенсена о подрывных инновациях показала, что причиной таких подрывов редко становятся успешные участники отрасли, – напротив, происходящее очень часто застает их врасплох.
Еще одно мощное направление исследований в области инноваций возникло из работ нашего коллеги из Массачусетского технологического института Эрика фон Хиппеля[656]. Он подчеркнул важную роль «лидеров среди пользователей» при появлении инноваций в разных областях. Это те пользователи существующих продуктов и услуг, которые обнаруживают в них недостатки и начинают не только представлять себе улучшения, но и создавать эти улучшения и рассказывать о них. Фон Хиппель активно документировал пользовательские инновации в различных областях – от хирургических инструментов до оборудования для кайтсерфинга, – да и мы тоже наблюдаем стремительный рост количества таких примеров в современных сферах высоких технологий. Оказывается, многие видные компании в этом секторе были основаны людьми, разочарованными в сложившейся ситуации, – людьми, которые сказали себе: «Должен быть путь получше», и взялись за дело[657].
Сервис для повседневных задач TaskRabbit, например, придумала Лия Бюск; ей тогда было 28 лет, она работала инженером в IBM и жила в Массачусетсе. Однажды холодной ночью 2008 года ей понадобилась еда для собаки (желтого лабрадора по имени Коби), и Леа подумала: «Как было бы здорово, если бы в сети существовало место, куда вы могли бы пойти… Место, где вы могли бы указать цену, которую готовы заплатить за какую-либо работу. По соседству наверняка нашелся бы кто-то, согласный доставить еду для собаки за те деньги, что я готова заплатить».
Многие из сегодняшних технологических гигантов, очевидно, учли уроки Шумпетера, Кристенсена и фон Хиппеля и постоянно следят за толпой в поисках новаций, способных подорвать их положение. Когда же они находят такую идею, то часто стараются не задушить ее или сделать нерентабельной, а, напротив, покупают и осваивают. В промежутке между 2011 и 2015 годами Apple приобрела 70 компаний[658], Facebook – более пятидесяти[659], а Google – почти двести[660].
Часто в таких случаях покупатель уже имеет сходное предложение. Скажем, компания Facebook уже создала сама функцию обмена сообщениями и фотохостинг к тому моменту, когда купила WhatsApp и Instagram. В обоих случаях было легко убедить себя, что стартап-выскочка не представляет угрозы. Однако определенный сигнал от толпы – что появилась другая новация и что она была быстро принята – убедил руководителей более крупной и давно существующей на рынке компании приобрести то, что создали «лидеры среди пользователей» или другие новаторы. Нередко это бывает весьма затратно; Facebook заплатила миллиард долларов за Instagram[661] и больше 20 миллионов за WhatsApp[662]. Однако все же лучше отдать такие деньги, чем потерпеть крах.
Мы прогнозируем, что в ближайшие годы немалому количеству традиционных компаний, многие из которых весьма успешны, бросят вызов соперники, опирающиеся на толпу. Такой пример можно увидеть в загадочной и очень странной сфере автоматизированного инвестирования.
В течение долгой истории инвестиций в какие-либо активы – акции компаний, государственные облигации, драгоценные металлы и другие продукты, недвижимость и прочее – фактически все решения, что именно нужно покупать, принимались людьми. Были созданы значительные технологические ресурсы, позволяющие автоматизировать работу по реальной покупке активов (с последующим отслеживанием курсов) после принятых решений, но сами эти решения почти всегда принимались разумом, а не машиной.
Изменения появились в 1980-х, когда первопроходцы Джеймс Саймонс, один из наиболее квалифицированных математиков своего поколения, и Дэвид Шоу, специалист по компьютерам, основали компании Renaissance Technologies и D. E. Shaw соответственно, чтобы использовать машины для принятия инвестиционных решений. Эти компании просеивали огромные объемы данных, строили и тестировали количественные модели поведения цен на активы в различных условиях и работали над тем, чтобы решения о покупке принимали не люди, а программный код и математика.
Лучшие компании такого рода добились впечатляющих результатов. В управлении D. E. Shaw в октябре 2016 года находилось свыше 40 миллиардов долларов[663], а ее Composite Fund за десятилетие перед 2011-м обеспечивал годовую доходность в 12 процентов[664]. Компания Two Sigma, созданная бывшим специалистом по искусственному интеллекту и участником математических олимпиад Джоном Овердеком, управляет 6-миллиардным Compass Fund, который в течение десятилетия обеспечивал годовую доходность 15 процентов[665]. Доходность почти всех фондов затмевается характеристиками Medallion Fund, существующего внутри Renaissance и открытого почти исключительно для ее работников. В течение двадцати с лишним лет после своего появления в середине 1990-х годов он обеспечивал средний годовой доход, превышающий 70 процентов (до вычетов)[666]. За время существования он принес более 55 миллиардов прибыли и на сайте Bloomberg был назван «вероятно, величайшей в мире машиной по зарабатыванию денег»[667].
Джон Фосетт, программист и предприниматель, который занимался финансовыми услугами, был впечатлен успехами количественного анализа, но его беспокоило, что в ядре инвестиционной отрасли анализ используется недостаточно. По оценкам Фосетта, к 2010 году в мире имелось всего от трех до пяти тысяч профессиональных инвесторов, использующих статистический анализ. Он рассказывал нам: «Мне эти числа казались слишком малыми. Меня беспокоило, что [у многих инвесторов] нет достаточного доступа к тому, что я считал современной практикой инвестиций. В какой области вы поставили бы на людей, действующих самостоятельно, а не на комбинацию человека и машины? В каждом конкретном случае вы предпочтете более автоматизированную версию»[668].
Фосетт увлекся идеей открыть количественное инвестирование для толпы и для этого в 2011 году вместе с Жаном Бредашем основал компанию Quantopian. Она столкнулась с пугающей задачей создания технологической платформы для статистического анализа, сравнимой с теми, что имеются у ведущих компаний отрасли. Такая платформа должна была давать инвесторам возможность загружать собственные алгоритмы, затем быстро тестировать их в различных рыночных условиях: подъемах и спадах деловой активности, периодах высоких и низких процентных ставок и прочем. Для это требовалась проверка алгоритмов на исторических данных. Фосетт и его коллеги стремились к тому, чтобы их тестирование так же надежно давало результаты, как аналоги у институциональных инвесторов.
Кроме того, стартап должен был давать инвесторам возможность точно оценивать влияние их торгов на рынок, чтобы понять, как покупка или продажа какого-либо актива высокой стоимости меняет его рыночную цену. Определение влияния на рынок – сложное упражнение, и оно требует немало времени. Разумеется, платформа также должна автоматически осуществлять сделки, сгенерированные алгоритмами, вести документацию, следить за соблюдением соответствующих нормативов и так далее.
Фосетт знал, что если Quantopian сумеет создать надежную платформу, а в перспективе и «алгоритмических трейдеров» для нее, компания получит важное преимущество: она сможет пользоваться хорошими идеями, которые генерирует толпа, а не одиночки. Нередко попытки привлечь толпу характеризуются стремлением найти единственное решение – наилучший проект машины для льда или наилучший алгоритм для секвенирования генома лейкоцитов. Предложения, занявшие на таких соревнованиях второе или третье место, могут быть почти так же хороши, как и победитель, однако для устроителя этот факт часто не имеет значения.
Инвестиционные алгоритмы – дело другое. Если лучшие из них отличаются друг от друга (не являются простыми копиями лидера), их можно продуктивно комбинировать, чтобы обеспечить более высокий доход для инвесторов, чем в случае использования одного алгоритма, независимо от того, насколько он хорош. Идея о том, что важно скомпоновать оптимальный инвестиционный портфель, была такой значимой, что принесла ее автору Гарри Марковицу Нобелевскую премию по экономике. Она также идеально подходит для сред на базе толпы, которые могут генерировать множество хорошо работающих, но различных алгоритмов количественного инвестирования. Фосетт сказал нам: «Я очерчиваю проблему для Quantopian таким образом: “Как мы максимизируем вероятность обнаружения множества стратегий с низкой корреляцией и хорошей структурой?”»[669], [670]
Один из способов – иметь массу людей, которые будут придумывать и предлагать стратегии количественных инвестиций. К середине 2016 года Quantopian привлекла к своей платформе более 100 тысяч перспективных трейдеров из 180 стран и рассмотрела свыше 400 тысяч алгоритмов[671]. Кто эти трейдеры? Согласно Фосетту, «общим для них часто является либо наличие степени бакалавра или более высокой, либо многолетний опыт в области, где им приходилось строить модели. Скажем, это астрофизики или специалисты по вычислительной гидродинамике. В целом они новички в финансах; возможно, работают в области рекламных технологий или нефтегазовой отрасли. У нас есть учащиеся и профессионалы. Мне кажется, что возрастной диапазон – от студентов до двух совместно работающих братьев-пенсионеров, которые ранее были весьма успешными учеными»[672].
В целом в группе преобладают мужчины, и один из приоритетов Quantopian – привлечь больше женщин, поскольку, как говорил нам Фосетт, «мы стараемся, чтобы наше сообщество давало разнообразные стратегии, а много исследований показывают, что мужчины и женщины воспринимают риск по-разному. Женщины думают об инвестициях совершенно иначе. Поэтому было бы чудесно [если бы в сообществе оказалось больше женщин]… Вы получите преимущество, поскольку рынок платит за поток дохода, отличающийся от других потоков дохода»[673].
Каковы же успехи толпы Quantopian по сравнению с ядром из профессиональных инвесторов? К концу 2016 года компания провела 19 соревнований. В четырех победили специалисты по статистическому анализу, еще в одном – профессионал в сфере инвестиций, который не был алгоритмическим трейдером. Остальные четырнадцать оказались абсолютно посторонними для этой сферы людьми. Настоящая проверка умений профессионалов и непрофессионалов, а также тестирование концепции инвестиций с помощью алгоритмов толпы произойдут в 2017 году: компания планирует предложить квалифицированным инвесторам свой фонд для инвестиций с использованием статистического анализа. Сравнение его работы с результатами других хедж-фондов, особенно тех, что используют статистический анализ, поможет нам понять, кто истинный эксперт в этой области и насколько мощной может быть толпа.
По меньшей мере один приверженец ядра инвестиционного сообщества верит в Quantopian достаточно сильно, чтобы отдать ему собственные деньги. В июле 2016 года Стивен Коэн, один из наиболее известных управляющих хедж-фондов всех времен, объявил, что он сделал инвестицию в Quantopian, а также предоставил 250 миллионов своей семейной компании для инвестирования в портфель статистических алгоритмов на базе толпы. Мэттью Гранейд, научный руководитель Коэна в исследованиях и венчурных инвестициях, сказал, что «в количественном инвестировании талант – редкий ресурс, [и] Quantopian продемонстрировала инновационный подход к нахождению такого таланта»[674].
Мы восхищаемся компанией Quantopian, поскольку она иллюстрирует все три технологические тенденции, которые трансформируют мир бизнеса. Она по-новому соединяет разумы и машины, переосмысливая способ принятия инвестиционных решений, и заменяет человеческий опыт, суждения и интуицию данными и программным кодом. Она также создает платформу для количественного инвестирования, а не для введения конкретного продукта, такого как тестирование на основе исторических данных. Эта платформа открыта и свободна от креденциализма, нацелена на получение выгоды от сетевого эффекта (чем лучше имеющиеся у нее алгоритмы для инвестирования, тем больший капитал это привлечет; чем больше капитала в ее распоряжении, тем большему числу алгоритмических трейдеров она интересна) и предоставление удобного интерфейса и возможности получить опыт для своих трейдеров. А еще она собирает сетевую толпу, чтобы бросить вызов ядру и его экспертам в крупной и крайне важной отрасли.
Как это все сработает? Не терпится увидеть.
Голос мира
Приведенные нами в этой главе примеры могут создать впечатление, что толпа сегодня существует главным образом для того, чтобы либо обслуживать потребности ядра, либо бороться с ними. Однако это не так; очень часто толпа работает просто для того, чтобы помочь отдельным своим членам. Живут и здравствуют распределенные, часто некоммерческие сообщества с равноправными участниками, которые Роберт Райт описал в своем эссе 1993 года «Голос Америки».
Новостные группы в системе Usenet, существовавшей до Всемирной паутины, превратились в сотни тысяч сетевых пользовательских групп, форумов, электронных досок объявлений и других мест, где люди могут найти информацию, предоставленную их коллегами, задать вопрос и получить ответ. Они охватывают все мыслимые темы – от макияжа и ремонта автомобиля до анализа того, что произошло в последнем эпизоде популярного телесериала.
Как сторонников инноваций нас особенно интересует движение мейкеров – этот термин используется для обобщенного описания умельцев, самоучек, любителей мастерить в свободное время, инженеров и ученых, которые помогают друг другу в сети. Они делятся пошаговыми инструкциями, рецептами, чертежами, схемами электронных цепей, файлами для изготовления деталей на 3D-принтере и советами по поиску неисправностей для поразительно широкого спектра вещей – от картов с автоматическим управлением до самодельных счетчиков Гейгера.
Движение мейкеров продолжает расти. Сейчас можно приобрести недорогие наборы и материалы для синтетической биологии или «проектирования и конструирования новых искусственных биологических свойств, организмов и устройств или реконструирования существующих»[675], как это определяет проект по синтетической биологии. Участники движения DIY bio[676] по всему миру создают собственные полезные последовательности аминокислот, обозначаемых G, C, T и A и несущих код жизни[677], а затем делятся результатами в сети. Движение биохакеров получило значительный толчок в 2012 году, когда была создана технология для редактирования генома CRISPR-Cas9, которая обеспечила исследователей беспрецедентной точностью в модифицировании молекулы ДНК.
Бывший специалист NASA Джосайя Зейнер хочет, чтобы эта технология распространилась максимально широко. В 2015 году он запустил на Indiegogo кампанию для разработки домашнего набора для генной инженерии DIY Bacterial Gene Engineering CRISPR Kit. Кампания привлекла свыше 70 тысяч долларов[678] (333 процента от необходимого для цели), что привело к созданию набора, который можно купить за 140 долларов у организации The Odin, занимающейся биохакингом. Работает ли это? В июне 2016 года автор блога Engadget, посвященного бытовой электронике, сообщил: «Я играл в Бога с набором DIY CRISPR от компании The Odin. И это было восхитительно»[679].
Перестраивается даже такая древняя область человеческой деятельности, как сельское хозяйство. Калеб Харпер из медиалаборатории Массачусетского технологического института разработал «пищевые компьютеры» – замкнутые среды различных размеров для выращивания урожая. Система позволяет точно отслеживать и контролировать потребление энергии, воды и минеральных веществ для каждого компьютера, а также другие параметры, включая влажность, температуру, уровень углекислого газа и растворенного кислорода. Производители могут экспериментировать с различными «рецептами климата», чтобы создать желательные характеристики урожая, делятся своими рецептами и улучшают чужие. Цель инициативы Харпера под названием «Открытое сельское хозяйство» – эксперименты с климатом и инновации в масштабах от персонального «пищевого компьютера» величиной с десктоп до пространств складских размеров[680].
На первый взгляд, медицинская техника принадлежит к той категории товаров, которую мы не хотели бы доверять толпе. Должны ли такие устройства создаваться ядром системы здравоохранения или хотя бы тестироваться и утверждаться им, чтобы гарантировать безопасность и качество? Оказывается, не всегда, и искусственные руки – великолепная иллюстрация того, что может создать толпа. Эта работа демонстрирует потенциальные преимущества ситуации, когда самоорганизующаяся толпа погружается в какую-нибудь проблему и занимается тем, что специалист по технологиям Адам Тирер называет «инновациями, не требующими разрешения»[681].
В апреле 2011 года южноафриканский плотник Ричард ван Ас из-за неаккуратного обращения со станком потерял два пальца на правой руке. Имеющиеся в то время протезы стоили тысячи долларов, так что ван Ас начал искать более дешевую альтернативу. На YouTube он наткнулся на ролик[682], выложенный ранее Айвеном Оуэном, «специалистом по механическим спецэффектам», который сконструировал гигантское металлическое продолжение собственной руки в качестве части костюма для стимпанковского[683] конвента.
Несмотря на разделяющее их огромное расстояние, ван Ас и Оуэн с помощью электронной почты и Skype принялись совместно работать над созданием функционирующего протеза для пальца[684]. Дело значительно ускорилось, когда компания MakerBot, изготавливающая 3D-принтеры, подарила им два аппарата Replicator 2. Это позволило разработчикам быстрее проводить итерации и изготавливать прототипы, а в итоге создать работающие механические пальцы для ван Аса.
Они загрузили видеоролик о своем творении на YouTube, где его увидела южноафриканка Йоланди Диппенаар – пятилетний сын женщины Лиам родился без пальцев на правой руке. Диппенаар попросила о помощи, и ван Ас с Оуэном с радостью откликнулись. Проводя в сети исследования по возможным решениям, они наткнулись на «кисть капрала Коулза» – потрясающее устройство, сконструированное в середине XIX века в австралийской Аделаиде стоматологом-хирургом Робертом Норманом.
Капрал Джон Коулз потерял все четыре пальца на правой руке во время несчастного случая с оружием на плацу. Норман изготовил для него протез из китового уса и кетгута, который не только выглядел похожим на руку, но и частично действовал как настоящая рука. Пальцы были способны сгибаться, и, согласно описанию современника, «капрал Коулз мог с приятной легкостью взять пуговицу или шестипенсовик»[685]. Норман добился такого впечатляющего достижения, с большой точностью вырезав сегменты пальцев из китового уса, зафиксировав их вместе и соединив с внутренней системой шкивов. Система управлялась через жильную струну, присоединенную к кольцу на большом пальце Коулза.
Работа Нормана вдохновила изобретателей, поскольку в Национальной библиотеке Австралии имелось ее точное описание, оцифрованное и доступное в интернете. Когда во время сетевых поисков Оуэн и ван Ас наткнулись на сведения о «кисти капрала Коулза», они осознали ее великолепие. Вскоре они сконструировали для Лиама собственный вариант под названием Робокисть. Создатели поняли, что благодаря 3D-принтерам и мощному программному обеспечению можно быстро и дешево проектировать и создавать бесчисленные варианты такой руки. Они не стали патентовать свою работу, а загрузили чертежи для деталей Робокисти на Thingiverse – сайт, где толпа делится файлами для трехмерной печати.
С тех пор было создано и собрано более 1800 пластиковых кистей, отпечатанных на 3D-принтерах; их получили люди из почти полусотни стран[686]. Эта работа в высшей степени децентрализована; основные места координирования – сайт и документ Google, который могут редактировать все заинтересованные лица. Как отмечает экономист Роберт Грабойес, эти творения толпы и дешевые, и новаторские.
Стоимость работоспособного протеза за одну ночь упала более чем на 99 процентов. Отпечатанные на 3D-принтере модели отличались от тех, что стоили пять тысяч долларов, причем были функциональными и настолько дешевыми, что изготовители могли их предоставлять пользователям бесплатно.
Работая вместе, пользователи и изготовители меняли проекты. Кисть, которая изначально выглядела угловатой, стала более сглаженной. Отнимавшие много времени болты и гайки уступили место защелкивающимся шарнирам, а общая стоимость некоторых проектов уменьшилась до каких-то 35 долларов за материалы… Пользователи и изготовители поняли, что протезы не обязательно должны копировать человеческую кисть. Один отец, желая улучшить захват сына, сделал руку с двумя большими пальцами, по одному с каждой стороны. Его сын, по совпадению носящий имя Люк, стал Хладнокровным Люком[687]. Другие люди создавали кисти, предназначенные для конкретных целей: езды на велосипеде, скалолазания, игры на трубе[688].
Как показывают все эти примеры, сетевая толпа растет и успешно развивается. Во многих случаях ядро взаимодействует с ней и содействует ей. Мы считаем эту тенденцию разумной и продуктивной, и нельзя сказать, что она отступает от первоначального духа Всемирной паутины. По мере того как все улучшающиеся устройства и сети будут открывать доступ в интернет все большему числу людей по всему миру, толпа начнет расти, становясь умнее и многоголоснее.
Мы с воодушевлением смотрим на развитие искусственного интеллекта, поскольку он изменит границы между разумом и машиной, но еще больше нас воодушевляет перспектива соединения миллиардов человеческих интеллектов в единое глобальное сообщество. Все люди могут протянуть руки друг другу.
Резюме
• Снова и снова признанных экспертов ядра превосходит толпа, члены которой не имеют специального образования и профильного опыта.
• Одна из причин такого успеха толпы состоит в том, что ядро часто не подходит для решения именно тех проблем, в каких оно сильнее всего заинтересовано.
• Такое несоответствие случается, поскольку сведения, необходимые для наиболее эффективного решения проблемы, нередко можно найти в далеких от нее областях. Очень трудно предсказать, где в действительности удастся почерпнуть знания для решения той или иной задачи.
• У ядра есть множество способов присоединиться к знаниям и опыту толпы; ядро и толпа не должны существовать отдельно друг от друга.
• Сегодня толпа способна добиться многого и без ядра. Технология помогает людям находить нужные знания, продуктивно взаимодействовать и с минимальной централизацией процесса создавать вещи.
• Традиционные компании находят новые способы работать с толпой. Одновременно с этим стартапы, опирающиеся на ее силу, бросают вызов многим успешным компаниям в сфере их основной деятельности.
Вопросы
1. Как и насколько часто вы обращаетесь за помощью к людям за пределами своей группы внутренних и внешних экспертов?
2. Какие эксперименты вы могли бы провести, чтобы узнать, нельзя ли заставить толпу работать на вашу организацию? Как оценивать результаты таких экспериментов?
3. Сколько раз за последние 5–10 лет вы меняли методы привлечения клиентов, оценки спроса и готовности людей платить за новые продукты?
4. Расширяли ли вы за последние 5–10 лет круг людей, с которыми вы или ваша организация регулярно взаимодействуете?
5. Если толпа предложит идею, превосходящую то, что у вас есть сейчас, как вы введете ее в свое ядро?
Глава 12. Мечта о децентрализации всех вещей
Свобода всех необходима для моей свободы.
Михаил Бакунин[689], 1871 г.
Мы уже давно знаем, что покойные экономисты могут значительно влиять на мир. Недавно мы поняли, что анонимные хакеры тоже способны на это.
Джон Мейнард Кейнс, будучи сам экономистом с колоссальным авторитетом, заметил в шедевре 1936 года «Общая теория занятости, процента и денег»[690], что «практики, которые считают себя совершенно не подверженными интеллектуальным влияниям, обычно бывают рабами какого-нибудь экономиста прошлого. Безумцы, стоящие у власти, которые слышат голоса с неба, извлекают свои сумасбродные идеи из творений какого-нибудь академического писаки, сочинявшего несколько лет назад. Я уверен, что сила корыстных интересов значительно преувеличивается по сравнению с постепенным усилением влияния идей»[691].
Кейнс считал, что «на самом деле мир управляется несколько иначе»[692].
Он видел, что идеи таких выдающихся «философов от мира сего»[693], как Адам Смит, Карл Маркс, Давид Рикардо, Фридрих Хайек и Йозеф Шумпетер, выходили далеко за рамки собственно экономики. Они изменяли то, что люди думают о справедливости и праве, как компании организуют и реорганизуют себя, как правительства подходят к налогообложению и торговле и так далее. Экономисты размышляли об обмене – фундаментальной и универсальной человеческой деятельности, так что их масштабные идеи на эту тему оказали громадное влияние на человечество.
Биткоин: революция под псевдонимом
Идеи Сатоши Накамото тоже оказали большое влияние, хотя никто не знает, кем он[694] является. 31 октября 2008 года[695] некий человек, или группа под этим именем, опубликовал в сети короткую статью под названием: «Биткоин: одноранговая электронная денежная система»[696]. В ней ставился незамысловатый вопрос: почему сетевые платежи должны включать банки, компании, работающие с кредитными картами, и других финансовых посредников? Почему их нельзя осуществлять подобно плате наличными средствами в реальном мире? Операции с физическими деньгами обладают двумя привлекательными свойствами: у них нет комиссионных сборов, и они позволяют сохранить анонимность (при оплате наличными не требуется подтверждение личности). К тому же физические деньги долговечны и допускают многоразовое применение; они продолжают ходить в экономике, раз за разом используемые для очередной платы за какие-либо вещи.
Правительства пока не проявляют готовности к созданию цифровых долларов, евро, иен, юаней и других валют[697]. Поэтому Накамото с немалыми амбициями предложил создать абсолютно новую и полностью независимую цифровую валюту под названием «биткоин». Поскольку она должна была в значительной степени опираться на те же алгоритмы и математику, что и криптография (наука о создании и взломе кодов), появился термин «криптовалюта». Американские доллары, японские иены, турецкие лиры, нигерийские найры и все прочие валюты, выпускаемые в мире, называются фиатными деньгами, поскольку они существуют в силу государственного указа или декрета[698]; правительства просто объявляют их законным платежным средством[699].
Существующие комбинации криптографического кода и математики помогли Накамото решить сложную задачу определения того, кому принадлежат биткоины, по мере их использования и оплаты вещей через сеть. При транзакциях участники используют цифровые подписи, чтобы передать нужное количество биткоинов от покупателя к продавцу. Цифровые подписи уже применяются некоторое время и работают вполне нормально. Любой человек способен их легко создать и проверить, их очень трудно подделать, а еще они используют псевдонимы: человек может создать цифровую подпись, не раскрывая своей настоящей личности. Накамото предполагал, что во время транзакции с биткоинами будет производиться их регистрация в реестре (какие именно биткоины потрачены), а также идентификация с помощью псевдонимов и подписей покупателя и продавца.
Для расчетов биткоинами существенно наличие универсального реестра, к которому можно обращаться, чтобы справляться с проблемой двойных трат. Такая проблема периодически возникает, поскольку биткоины – это не более чем информация, но важно, чтобы на них не распространялись принципы бесплатности, совершенства и мгновенности, характерные для цифровой экономики (см. главу 6). Если бы биткоины допускали бесплатное, мгновенное и совершенное копирование, распространилось бы мошенничество. Тогда нехорошие люди, защищенные псевдонимами, тратили бы снова и снова одни и те же деньги, торговцы были бы обмануты, доверие – исчезло, и вся система очень быстро обрушилась бы.
Надежный реестр с универсальным доступом решил бы проблему двойных трат, дав возможность торговцам, да и кому угодно, удостовериться, что потенциальный покупатель действительно владеет теми биткоинами, которые, по его словам, он создал, и что он не потратил их в другом месте.
Кто же должен отвечать за создание, поддержание и обеспечение целостности такого реестра? Это не может быть банк, компания – эмитент кредитных карт или они оба, поскольку весь смысл системы, предложенной Накамото, заключается в том, что она не должна опираться на существующие финансовые учреждения и правительства. Система должна функционировать независимо от них. По сути, она должна оставаться работоспособной, будучи децентрализованной (не привязанной к каким-либо организациям и учреждениям) и независимой от того, как участники производят обмен. Но как примирить такую философию радикальной и постоянной децентрализации с потребностью в едином, постоянном и достоверном реестре?
Это можно сделать с помощью хитроумного сочетания математики и программирования, приправленных здоровой дозой личной материальной заинтересованности. Накамото предложил сетевую систему, которая действует следующим образом.
1. Когда происходит транзакция между покупателями и продавцами, информация об этом передается по системе.
2. Специализированные компьютеры, называемые узлами (или нодами), периодически собирают все транзакции и удостоверяются в их легитимности: они проверяют, что использованные биткоины не были потрачены ранее. Набор признанных хорошими транзакций за определенный период называется блоком.
3. Выполняя работу с транзакциями, узлы соревнуются друг с другом, пытаясь подсчитать короткую числовую сводку для текущего блока, называемую хешем. В этом соревновании выигрывает узел, который первым находит хеш правильной формы. Его поиск производится методом проб и ошибок; это требует большого объема вычислений и называется также «доказательством выполнения работы». Чем большими вычислительными мощностями располагает узел, тем с большей вероятностью он первым выполнит задачу. Доказательство работы включается в блок таким образом, что другой узел может поменять содержимое блока только в том случае, если заново выполнит аналогичную работу.
4. Победивший узел – первый, который успешно доказал выполнение работы, – передает законченный блок в систему. В качестве награды ему разрешается создать и оставить у себя некоторое заранее определенное число биткоинов[700]. Сам факт их создания также записывается в блок.
5. Другие узлы повторно проверяют этот блок, удостоверяясь, что все заключенные в нем транзакции законны, а также изучают доказательство выполнения работы. У них есть серьезный стимул делать это, поскольку при обнаружении незаконных транзакций или неверно выполненных доказательств работы весь блок станет недействительным, а все связанные с ним биткоины – бесхозными.
6. Как только узлы убедятся, что какой-то блок корректен и полон, они переходят к следующему, пытаясь провести доказательство работы для него, и весь процесс повторяется. Накамото спроектировал систему так, чтобы создавать новый блок и выдавать награду в биткоинах примерно один раз в 10 минут. Он заметил, что «регулярное добавление постоянного количества новых денег аналогично работе золотодобытчиков, расходующих ресурсы для добавления золота в обращение»[701]. Аналогия была принята, и люди и организации, управляющие узлами по всему миру, теперь называются майнерами[702] биткоинов.
Многие из тех, кто прочел статью Накамото, поверили, что описанную им систему можно создать и что она будет иметь большую ценность. Математика и программирование, кажется, сработали. Еще более впечатляет, что сработали стимулы.
Майнеры могут заниматься своей деятельностью без координирования и совершенно самостоятельно. Их единственная мотивация – желание получить биткоины, а не альтруизм или коллективизм, поэтому система добивается своих целей и развивается. Участники не испытывают потребности координировать работу, им нужно только передавать информацию о своих сделках и готовые блоки. Было бы лучше, если бы майнеры не координировали свои действия, поскольку это может легко и быстро привести к сговору: вдруг некая группа майнеров решит, например, менять прошлые записи так, чтобы переписать все биткоины на себя.
Блестящий проект Накамото предлагал два основных способа защиты от подобных атак. Первый – доказательство работы, или требующая большого объема вычислений задача по нахождению правильного хеш-кода для блока. С каждым новым блоком она становится экспоненциально сложнее, поскольку блоки математически соединяются. Атакующим пришлось бы заново проводить доказательство работы не только для интересующего их блока, но и для каждого блока во всей цепи, то есть для каждого когда-либо созданного. Поскольку блоки неразрывно соединены, полная запись обо всех прошлых транзакциях называется блокчейном[703].
Тот факт, что доказательство работы становится все более сложным, имеет еще один важный эффект. Объем вычислительных ресурсов, необходимых для того, чтобы взять под контроль всю платежную систему Биткоин[704], растет со временем экспоненциально, и такая работа быстро становится нерентабельной. Многие майнеры сочли целесообразным продолжать инвестиции в специализированное аппаратное обеспечение для майнинга в надежде выиграть соревнование за биткоины. Чтобы взять под контроль всю систему, атакующий должен превзойти суммарные расходы всех остальных.
Второй способ защиты от атак основан на том, что они обречены на провал по внутренним причинам. Если люди и организации, заинтересованные в платежной системе Биткоин, решат, что управление находится в руках плохих людей, они быстро потеряют к ней интерес и перейдут к другим методам оплаты. Биткоины быстро потеряют ценность. Взломщикам нет смысла тратить деньги и захватывать контроль над блокчейном только для того, чтобы увидеть, как актив, который они таким образом получили – гигантский клад биткоинов, – оказался ничего не стоящим. Такой поступок не имел бы экономического смысла, поэтому если и стоит кого-нибудь опасаться – так это хорошо финансируемых нигилистов или людей, чьи мотивы получить контроль над блокчейном более изощренны и неоднозначны[705]. Накамото рассуждал, что таких людей найдется не так уж много или же по количеству они будут сильно уступать тем участникам платежной системы Биткоин, которые желают, чтобы их активы повышались в цене.
Короче говоря, проект, изложенный в той краткой статье, выглядел работоспособным: он был одновременно технически осуществимым и экономически обоснованным. Кроме того, он появился в конце 2008 года, в то время, когда многие люди во всем мире теряли веру в существующую финансовую систему, начиная с ипотечных компаний и заканчивая самими центральными банками. Банкротства, антикризисные меры и прочие неурядицы глобальной рецессии убедили многих, что сложившийся в мире порядок несправедлив, нежизнеспособен или обладает обоими этими качествами. Идея новой валюты, которая не зависит ни от одного правительства, привлекла очень многих. Это была возможность заработать деньги – как старой, так и новой разновидности. Созрели условия для интересных событий.
• В мае 2010 года программист из Джексонвилля Ласло Ханьец[706] опубликовал на форуме предложение заплатить 10 тысяч биткоинов за пару пицц. Спустя четыре дня восемнадцатилетний Джереми Стардивант принял предложение и сделал заказ через сайт Papa John’s. Это была первая известная покупка физического товара за биткоины; она дала новоиспеченной валюте курс 0,003 доллара за биткоин, поскольку Стардивант заплатил за пиццу 30 долларов. Если бы он сохранил биткоины, которые получил в обмен на еду, то в середине января 2017 года они стоили бы свыше 8,3 миллиона долларов.
• По мере того как биткоины приобретали популярность, появлялись многочисленные рынки, облегчающие торговлю ими. Такие биржи давали людям возможность создавать распоряжения на покупку или продажу биткоинов за определенную цену, обычно указанную в фиатных валютах, например американских долларах или британских фунтах. Когда условия покупателя и продавца соответствовали друг другу, сделка осуществлялась. Самой крупной и печально известной из таких бирж была Mt. Gox – компания из Токио[707], которая на пике своей деятельности вела 80 процентов всей торговли в системе Биткоин. Трудности преследовали биржу с момента основания, включая минимум один крупный взлом, который привел к потере 8,75 миллиона долларов в 2011 году. Несмотря на это Mt. Gox продолжала действовать до февраля 2014 года, когда менеджмент обнаружил изъян в системе безопасности, существовавший в течение нескольких лет. Mt. Gox приостановила торговлю, закрыла сайт и подала заявление о банкротстве, подтвердив, что система биржи «имела слабости» и что «биткоины пропали»[708]. На момент краха общие потери составляли примерно 470 миллионов в биткоинах[709] и 27 миллионов долларов в денежном выражении[710].
• Когда система Биткоин только появилась, можно было заниматься майнингом, хотя и трудоемким по вычислениям, с помощью программного обеспечения с открытым кодом и персональных компьютеров. Тем не менее доказательство работы экспоненциально увеличивает сложность с каждым новым успешным блоком. Результатом стало резкое увеличение необходимых ресурсов. К январю 2015 года вычислительные мощности системы были в 13 тысяч раз больше, чем суммарные ресурсы 500 самых мощных суперкомпьютеров мира[711]. В поисках дешевого электричества успешные майнеры вели деятельность в Исландии, штате Вашингтон, Внутренней Монголии и многих других местах[712]. Вскоре появился рынок ASIC (специализированных заказных интегральных микросхем), оптимизированных для майнинга биткоинов.
• Возможно, сегодня самой печальной историей эры биткоинов считается случай, произошедший с Джеймсом Хоуэллсом, IT-специалистом из Уэльса, который начал майнинг биткоинов в 2009 году, когда они создавались практически бесплатно[713] (впрочем, и ценность их тогда была мала или равна нулю). Пролив напиток на компьютер, который использовался для майнинга, Хоуэллс разобрал его. К счастью, в ящике стола он сохранил жесткий диск, в котором содержались сведения о биткоинах. Но к несчастью, в 2013 году выбросил этот диск при уборке. Когда вскоре он узнал стоимость биткоинов[714], то вспомнил о своем майнинге и, осознав, что натворил, отправился на свалку. Там ему сообщили, что его жесткий диск, видимо, погребен под метровым слоем отходов на площади размером примерно с футбольное поле. Хотя стоимость 7500 биткоинов на жестком диске составляла примерно 7,5 миллиона долларов, Хоуэллс не стал затевать поиски.
Майнеры и другие люди, построившие платежную систему Биткоин, вели себя в точности так, как предсказывал Кейнс, но при этом проявили потрясающую изворотливость. Они не были сумасбродами, и большинство из них не обладали властью, но они «извлекали свои сумасбродные идеи» не из творений какого-нибудь академического писаки, а из работы, подписанной псевдонимом Сатоши Накамото.
Реестр, а не валюта: осознание потенциала блокчейна
В то время большинство экономистов-традиционалистов скептически, даже пренебрежительно относились к возможностям биткоинов соперничать с мировыми валютами. По мнению экспертов, две основные функции денег – быть средством обмена (я даю вам эти доллары, евро или иены, а вы даете мне дом, автомобиль или куриный окорочок на обед) и быть средством накопления (мое общее состояние равняется x долларам, евро или иенам; на эту сумму я могу купить определенное количество домов, автомобилей или куриных окорочков на обед). Для обеих этих функций крайне важна стабильность валюты. Чтобы вести дела и планировать будущее, люди должны знать, что покупательная способность их денег останется относительно постоянной или хотя бы будет меняться с предсказуемой скоростью.
Стоимость биткоина, выраженная посредством курса обмена относительно какой-нибудь валюты, например доллара, колебалась очень сильно: в ноябре 2013 года она взлетела до уровня выше 1100 долларов[715], к январю 2015 года снизилась на 77 процентов, упав ниже 250 долларов, а спустя два года снова поднялась и превысила 830 долларов. Такая нестабильность делала цифровую валюту интересной для инвесторов, готовых рисковать[716], но непригодной в качестве средства обмена или накопления.
Пока велись споры о способности биткоинов быть настоящей валютой, небольшая группа людей стала разрабатывать другую точку зрения: что истинно ценная инновация – не новые цифровые деньги, а сам реестр (распределенная база данных), на котором они основаны. Значение имеет блокчейн, а не конкретная криптовалюта.
Бурная история платежной системы Биткоин служила доказательством того, что блокчейн действительно работает. Годами он функционировал в соответствии с проектом: как полностью децентрализованная, неуправляемая, с виду неизменная запись проведенных транзакций[717]. Транзакции, для которых он первоначально предназначался, ограничивались майнингом и обменом биткоинов. Почему же на этом нужно останавливаться? Блокчейн вполне можно использовать для регистрации вещей любого рода: передачи права собственности на участок земли; выпуска акций компании для группы людей; признания покупателем и продавцом факта, что все условия сделки выполнены; записи имени, места рождения и родителей ребенка, родившегося на Гавайях, и тому подобного. Все такие события мог бы проверить кто угодно, и они оказались бы по-настоящему в общественном доступе, при этом их нельзя было бы ни оспорить, ни изменить независимо от того, кто задался бы такой целью.
Это в самом деле было бы нечто новое под солнцем[718], что обладало бы поистине большой ценностью. Блокчейн работал годами в условиях тщательных исследований и проверок – и показал себя как глобальный, прозрачный и неизменный реестр, доступный для всех в сети и не требующий платы за вход, участие или совершение транзакции[719]. Его существование открыло множество возможностей, и новаторы и предприниматели вскоре начали их изучать.
• Университет Никосии на Кипре[720] и Школа программирования Холбертона в Сан-Франциско[721] были первыми учебными заведениями, использовавшими блокчейн для выдачи заверенных ведомостей академической успеваемости.
• «Процесс Кимберли»[722] – это утвержденная ООН организация, которая управляет сертификацией, предназначенной для уменьшения случаев попадания на рынок «кровавых алмазов»[723]. Традиционно организация использовала бумажные сертификаты происхождения, однако в 2016 году председатель правления сообщил[724], что она работает над схемой использования блокчейна, чтобы понять, как неизменяемый реестр может улучшить существующую систему. Лондонский стартап Everledger[725] применяет сходную технологию, чтобы сертифицировать драгоценные камни в целях страхования пользователей.
• Стоимость контрафактной обуви, изъятой в 2014 году таможенниками при ввозе в США, составляла 50 миллионов долларов[726]. Это крохотная доля от общего ежегодного объема международной торговли поддельными товарами, составляющего 461 миллиард долларов[727]. Чтобы предотвратить мошенничество такого рода, производитель обуви Greats выпустил в 2016 году свою коллекцию Beastmode 2.0 Royale Chukkah со смарт-тегом, основанным на блокчейне, который позволяет энтузиастам подтвердить подлинность своих кроссовок с помощью смартфона[728].
• Патрик Бирн, CEO сетевого магазина Overstock, был сторонником блокчейна с момента появления системы Биткоин. Overstock стал первым крупным магазином электронной торговли, принявшим цифровую валюту, – это произошло в сентябре 2014 года[729]. Затем Бирн создал дочернюю компанию T.com, которая использует блокчейн для отслеживания изменений в финансовых активах. Название появилось потому, что торговля на платформе укладывается в ноль дней, в отличие от трех (T+3), что являются нормой для Уолл-стрит. Overstock использовал T.com, чтобы предложить корпоративные акции на 25 миллионов долларов[730] в июне 2015 года[731]. В марте 2016 года было объявлено о публичном предложении привилегированных акций с использованием блокчейна[732]. И то и другое произошло впервые в мире.
• В октябре 2015 года Nasdaq запустила Linq. Эта разработка позволяет частным акционерным компаниям регистрировать владение акциями в цифровой форме с помощью технологии блокчейн. Хотя Linq изначально предназначалась для частных компаний, Nasdaq полагает, что аналогичную систему можно использовать на открытых рынках, сокращая риск невыполнения расчетов[733] более чем на 90 процентов[734], а также «резко снижая капиталовложения».
• В сентябре 2016 года ирландская агрофирма Ornua поставила Seychelles Trading Company сыр на сумму 100 тысяч долларов[735]. Это была первая международная сделка, все детали которой регистрировались с помощью блокчейна. Трансграничная торговля обычно зависит от выполнения двух условий. Во-первых, заинтересованные стороны должны уладить все вопросы финансирования: страхование товаров в процессе перемещения, точное определение момента, когда право владения переходит другой стороне, и тому подобные. Во-вторых, они должны убедиться, что получили одинаковые комплекты подписанных надлежащим образом юридических документов. Размещение в блокчейне всей документации по сделке между Ornua и Seychelles Trading Company сократило процесс с семи дней до четырех часов.
• В июне 2016 года Грузия объявила, что совместно с экономистом Эрнандо де Сото разрабатывает и запускает пилотный вариант основанной на блокчейне системы для кадастра прав на землю в стране. Ожидается, что переход на блокчейн уменьшит расходы собственников жилья и других пользователей, а также сократит возможности для коррупции, поскольку записи о земельных участках, как и все остальное в блокчейне, нельзя изменить.
Когда стало очевидно, что блокчейн можно использовать для регистрации всех видов транзакций, а не только сделок, связанных с биткоинами, некоторые также поняли, что распределенный реестр был бы идеальной основой для цифровых смарт-контрактов[736]. Это выражение придумал в середине 1990-х Ник Сабо, специалист по компьютерам и праву[737]. Сабо заметил, что хозяйственные контракты (договоры), один из краеугольных камней современной капиталистической экономики, по многим параметрам сходны с компьютерными программами. И те и другие включают четкие определения (в программах – определения переменных, в договорах – указание заинтересованных сторон, их прав и обязанностей), а также содержат варианты действий в различных обстоятельствах. Например, договор между авторами книги и издателем может указывать, что авторы получат определенную плату, когда пришлют рукопись в редакцию, и что им придут дополнительные отчисления с каждого экземпляра, если общие продажи книги в твердой обложке превысят некоторый уровень. Любой приличный программист напишет эквивалент таких условий в нескольких строках кода.
Ну и что? Даже если бы мы оба заключили договор с Norton, издателем этой книги, в форме программы, непонятно, в чем заключалось бы его преимущество перед стандартным бумажным вариантом. Разве в таком случае наш редактор не должен будет сообщить в расчетный отдел компании, что получил рукопись и что теперь нам причитаются деньги? Разве бухгалтерам и отделу продаж в издательстве Norton не нужно будет по-прежнему следить за продажами и переводить нам авторские отчисления? Разве не придется обращаться в суд, если по непреднамеренной ошибке или из-за умышленного изменения окажется, что наш экземпляр договора утверждает одно, а тот, что хранится в издательстве, другое? Наконец, разве не нужно нам и издателю иметь довольно высокий уровень доверия друг к другу, то есть иметь основания считать, что другая сторона станет вести себя честно, будет соблюдать условия договора и не нарушит никаких законов?
Мы весьма доверяем Norton, причем в основном потому, что уже опубликовали у них одну книгу и имеем большой опыт работы с этим издательством. А первую книгу мы решили публиковать здесь, потому что издательство давно существует, имеет отличную репутацию, публикует тех авторов, которых мы очень уважаем, и еще потому, что его рекомендовал наш литературный агент[738]. Короче говоря, имелась масса свидетельств, что Norton будет для нас надежным партнером[739].
Сторонники смарт-контрактов посмотрели бы на эту ситуацию иначе. Они заметили бы, что вместо того, чтобы доверять Norton в вопросе отчетов о продажах, мы могли бы полагаться на третью сторону, например на Nielsen BookScan[740]. Мы могли бы написать программу, которая имела бы доступ к Всемирной паутине, данным BookScan, банковскому счету издательства и нашему банковскому счету и действовала бы по следующей схеме.
• Показать веб-страницу авторам и редактору и попросить каждого кликнуть по кнопке, чтобы подтвердить сдачу рукописи. После того как все стороны кликнут по кнопке, перевести денежные средства с банковского счета издательства на счет авторов.
• Начать следить за продажами книг в твердой обложке с помощью BookScan. Если продажи превзойдут определенное число, увеличить ставку отчислений для всех дальнейших выплат авторам.