Смертный приговор Грубер Андреас

Оба парня в первом ряду улыбнулись.

Снейдер заговорил громче:

– Мы здесь не на Венском балу, мы занимаемся расследованием экстремальных убийств. Когда весь день занимаешься только тем, что смотришь на мертвых и обезображенных людей, не можешь этим ни с кем поделиться. Нельзя вечером прийти домой и рассказать своему партнеру: «Сегодня у меня был интересный случай убийства пятилетней девочки на сексуальной почве. Не передашь мне сливки, любовь моя?» Вам понадобится стратегия, как с этим справляться. Мой совет: определите для себя эту стратегию. Без нее вам здесь не выдержать и двух лет.

Снейдер покинул кафедру и прошелся мимо первого ряда. Он на секунду остановился рядом с женщиной, которая что-то записывала в своем блокноте, вырвал листок и без комментариев смял его.

– Я открою вам тайну, чем мы занимаемся в академии. Мой коллега Конрад Бессели учит своих студентов делать все правильно. Но вы также должны научиться делать правильные вещи и думать нестандартно. И именно этому я вас буду учить. – Снейдер бросил скомканный листок в корзину для мусора.

– Это означает, что нам нельзя ничего записывать? – спросила женщина в первом ряду.

– Если вы не можете запомнить даже того, что я рассказываю на первом занятии, как вы собираетесь вникать в сложные структуры мышления серийного убийцы?

После короткой паузы он продолжил:

– Я не хочу, чтобы вы теряли мое время, поэтому говорю все один-единственный раз, и вы должны все хорошо запомнить.

Снейдер снова вернулся за кафедру.

– Вы знаете, почему находитесь здесь?

Это был риторический вопрос, никто не ответил.

– Ежегодно в академию принимают пятьдесят человек и распределяют на десять направлений. Кандидаты проходят тщательный отбор. И все равно количество провалившихся составляет семьдесят процентов.

По аудитории прокатился гул. Зачем Снейдер им это рассказывает? Сабине стало не по себе. Она не участвовала в этом строгом отборе. Уже с прошлой пятницы она подозревала, что ей досталось место другого студента, который выдержал вступительные испытания.

– В нашей академии мы растим креативные головы, критически анализируем преступления и вырабатываем новые подходы к расследованию. – Снейдер развел руки. – Поверьте мне, через несколько месяцев передо мной будут сидеть только двое или трое. Почему? Потому что позже от вас будут зависеть человеческие жизни. И у меня есть собственные, особенные методы, как отобрать действительно пригодных для такой работы кандидатов.

Сабина ни секунды в этом не сомневалась. Она уже сталкивалась с методами Снейдера. С одной стороны, он был гений, с другой – презирающий людей говнюк. Объединять в себе две положительных черты – гениальность и человечность – было, видимо, невозможно даже для такого корифея, как Снейдер. Большинство студентов еще понятия не имели, как он обращается с людьми. Она, к сожалению, уже знала.

Снейдер оглядел присутствующих.

– Вопросы есть?

Все промолчали.

– Хорошо…

Тут Тина подняла руку.

– Можно кое-что спросить?

– Вы это уже сделали.

Тина посмотрела на него без эмоций.

– Давайте уже, коллега Мартинелли, но кратко.

– Почему вы преподаете в академии, если считаете нас всех идиотами?

Коллеги в первом ряду одобрительно закивали.

– Думаешь, что повстречал уже достаточно наглецов, – пробурчал Снейдер себе под нос, – однако новые всезнайки все равно находят дорогу в академию.

Какой комплимент! Сабина заметила возмущенные лица своих коллег. Добро пожаловать в мир Снейдера!

– Резонный вопрос, который я сам себе часто задаю, фрау Мартинелли, – наконец ответил Снейдер. – Кто в старости никого не учит, не оставит после смерти памяти о себе. Такой ответ вас устроит? А теперь я задам вам вопрос. Почему вы здесь?

– Чтобы через пару лет хвастаться, что закончила ваш курс.

Это прозвучало иронично. Сабина не смогла сдержать улыбку.

Снейдер наклонил голову.

– Хороший ответ. – На мгновение Сабине показалось, что он тоже улыбнулся. Снейдер взглянул на свои часы Swatch в цветах голландского флага. – На данный момент мы закончили. Остаток занятия вы посвятите тому, чтобы ознакомиться с убийствами, которые получили название Centipede, то есть «Многоножка». Захватите с собой подписанное соглашение о конфиденциальности. Мы увидимся с вами ровно в пятнадцать часов. Тот, кто опоздает или придет без подписанного соглашения, вылетит с занятия. – Он развернулся и покинул аудиторию.

Какое-то время в помещении стояла тишина. Некоторые шумно выдохнули. Сабина откинулась на спинку стула и ждала. Студенты стали собирать свои бумаги и пособия, и постепенно послышались первые комментарии: «хуже, чем ожидалось» или «высокомерный ублюдок». Но Сабина знала, что все прошло вполне безобидно. Снейдер умел и по-другому. Все равно реакция студентов была понятна. С одной стороны, Снейдер не слишком-то располагал к себе людей, с другой – здесь сидели не прыщавые подростки-ботаники, а коллеги, большинство из которых уже имели большой профессиональный опыт. И хотя Тина была младше других, она тоже не казалась наивным цыпленком, только что вылупившимся из яйца. И вот им пришлось выслушать от Снейдера, что половина из них мусор, который ему нужно будет отсеять.

– Не такой уж он и мерзкий, – неожиданно сказала Тина рядом.

– Подожди делать выводы. – Сабина взяла свою папку и первой вышла из аудитории.

У лифта она увидела, как Снейдер разговаривает с каким-то высоким седым мужчиной.

– Между прочим, наше предложение раздать новые мобильные раньше запланированного срока пока ни к чему не привело, – сказал седоволосый.

Сабина подходила ближе.

– Поэтому я предложил Хессу установить камеры также на территории кампуса, в подземном гараже и на лесных маршрутах. – Двери лифта открылись, Снейдер вошел в кабину и исчез.

Сабина как раз хотела проскользнуть мимо седого мужчины на лестничную клетку, как тот вдруг обернулся. На мгновение она оторопела. У мужчины было небритое обветренное лицо с глубокими морщинами и один зоркий и острый глаз; на другом он носил черную повязку, из-за чего выглядел грубо. Мужчина воспользовался ее замешательством и взглянул на бейдж.

– Значит, вы Сабина Немез… – произнес он и протянул ей руку. Его кожа была шершавой, рукопожатие крепким.

– Добрый день. – Сабина поискала глазами бейдж с именем, но не нашла.

– Я о вас слышал. Хорошая работа. Мартен проронил пару слов – а он это редко делает. Должно быть, вы его впечатлили. Правда, вы меньше, чем я думал.

Много ли этот мужчина знал о том, что они со Снейдером сделали? И не такая уж она маленькая. Метр шестьдесят три сантиметра.

– Я надеюсь, вы соответствуете требованиям. – Мужчина похлопал ее по плечу, затем пошел по коридору.

Сабина смотрела ему вслед. У мужчины была неровная походка. Он слегка прихрамывал. Возможно, из-за травмы нога не сгибается в колене.

Тут к ней подошла Тина:

– Ну, уже подружилась?

Сабина помотала головой:

– Понятия не имею, кто это.

– Ты его не знаешь? – Тина усмехнулась. – Чему вас только учат в ваших оперативных отделах. Это был второй профайлер, который обучает другую группу. Тот, кто ввел в Германии криминалистический анализ и составление психологических портретов убийц. Бывший учитель и ментор Снейдера. Конрад Вессели.

Лифт поднял Мелани Дитц на шестой этаж Венской больницы. Палаты университетской клиники были знакомы ей еще с предыдущих визитов. Несколько раз в год Мелани ходила этим путем в отделение психиатрии и психотерапии, для нее это стало уже почти рутиной. Помещения были светлыми и приветливыми, с благоухающими цветами в вазах и яркими картинами на стенах. Вполне уместно, потому что уголовная полиция использовала эти комнаты для бесед с жертвами надругательств, после того как первичное лечение было окончено.

– Рядом, – прошептала она.

Золотистый ретривер послушно бежал рядом с ней, стуча когтями по полу. Псу было три года – муж Мелани подарил его ей на сорокалетие.

Некоторые мужчины, пьющие в коридоре кофе, обернулись, и Мелани задалась вопросом, пялятся ли они на собаку или на нее. Но взгляды подтвердили, что парней интересовал не пес. Хотя Мелани была уже не так молода, но ее высокая стройная фигура и длинные темные волосы по-прежнему как магнит притягивали мужчин.

Перед закрытой дверью с табличкой «Кабинет терапии № 3» беседовали врач в белом халате и сотрудник венской уголовной полиции, которого она уже знала по нескольким совместным делам. Его фамилия была Хаузер, он стоял, скрестив на груди руки, и смотрел бесстрастным взглядом, по которому Мелани ничего не могла прочитать.

– Входить с собаками в здание запрещено, – сказал врач. – Шерсть и слюна не очень гигиеничны. Вам этого не объяснили?

«Шейла – фас!»

Солнечный нрав Мелани и ее дружелюбная улыбка иногда вводили в заблуждение, но она тоже могла дать отпор, правда, сейчас решила сдержаться.

– Конечно, объяснили. – Она протянула доктору свое удостоверение.

Сначала он изучил гостевой пропуск на отвороте ее блузы, потом его взгляд переместился на деревянное ожерелье красного дерева у нее на декольте. Для этого врачу пришлось вытянуть шею, потому что он был на голову ниже ее. Как убого, подумала Мелани. Лишь после этого он взглянул на удостоверение.

– Прокурор Мелани Дитц? – недоверчиво пробормотал он и бросил взгляд на Хаузера. Тот подтвердил лаконичным кивком.

Она в очередной раз убедилась, что при упоминании этой должности люди представляют себе мужчину с залысинами и в пошитом на заказ костюме. Но под этот устаревший стереотип она никак не подходила.

– Вы будете заниматься делом? – спросил Хаузер.

– Пока еще не могу сказать. Почему этим интересуется уголовная полиция?

– Возможно, это не единственный случай, – ответил Хаузер.

Врач вопросительно посмотрел на Мелани.

– Я специализируюсь на случаях надругательства над детьми, – объяснила она. – Я бы хотела поговорить с девочкой наедине.

Доктор поморщился.

– Должен вас огорчить, малышка ни с кем не разговаривает.

– Она немая?

– Мы не знаем. Но ее голосовые связки в порядке.

Мелани взглянула на Хаузера.

– Нам уже известно, кто эта девочка?

Полицейский покачал головой:

– Мы предполагаем, но еще не получили окончательных результатов от службы уголовного розыска.

– Хорошо, соберите, пожалуйста, все, что у нас имеется на данный момент, и принесите ее личное дело мне в палату. – Мелани указала на дверь. – Можно?

– Собака останется снаружи, – предупредил врач.

«Опять началось!»

– Это специальная терапевтическая собака для работы с детьми – жертвами насилия, – объяснила Мелани. – Такие собаки успокаивающе действуют на травмированных детей, помогают им справиться со страхом и повышают их самооценку.

Ей очень хотелось сказать: «Эта собака за двадцать минут сделает больше, чем вы, боги в белом, за пять недель». Но она не хотела оскорблять врача. Словно в подтверждение ее слов, собака повернулась боком и гордо продемонстрировала на своей сбруе голубой значок с надписью «Терапевтическая собака».

Доктор бросил скептический взгляд на Хаузера. Тот пожал плечами.

– Дитц всегда приходит на беседы к детям с этой псиной.

Дитц! Псина! Что за выражения! Это называется терапевтическая собака. И по крайней мере, фрау Дитц. Этот примат Хаузер не весть что себе позволяет. Мелани знала, что у него нет детей, дома он держит уродливого геккона и обладает чуткостью стенобитного шара. Кроме того, в детстве его укусила такса, и с тех пор он боится собак. Вообще-то, это ему самое место в кабинете терапии – в качестве пациента. Или стойки для одежды.

Наконец врач отошел в сторону.

– С собакой или без… Девочка не будет говорить.

– Позвольте мне попробовать. – Мелани открыла дверь, но не вошла, а ослабила поводок собаки и дала ей обнюхать палату.

Запах, помещение, настроение, девочка… с такими ситуациями Шейла была знакома. Собака в ту же секунду поняла, что в ней нуждаются, что здесь есть тот, о ком необходимо позаботиться, – и приступила к тому, что умела выполнять лучше всего: свою работу!

Мелани вошла в палату, отпустила собаку с поводка и закрыла за собой дверь.

Ретривер медленно подошел к девочке и потерся мордой о ее ногу, а Мелани остановилась и посмотрела в окно. Был чудесный день, желтые и оранжевые стены сияли в лучах полуденного солнца.

– Можно я присяду? – спросила она, но девочка не ответила. Она не сводила глаз с диктофона на столе и даже не отреагировала, когда собака легла рядом с ней на пол.

Мелани перешагнула через мягкое покрывало с медвежатами и села за стол напротив девочки. Выключила записывающее устройство и положила его в ящик.

– Меня зовут Мелани, а эта собака породы золотистый ретривер. Ей три года, и ее имя Шейла.

Мелани заметила, как девочка покосилась на пол.

– Когда я увидела ее в первый раз, она была таакоой маленькой. – Руками Мелани показала небольшой комок. – Я тут же в нее влюбилась и назвала Шейлой, потому что есть кошачий корм с таким названием, который она, кстати, очень любит.

Обычно эта история смешила детей, но девочка никак не отреагировала.

– Кошачий корм не очень подходит для собак, – пояснила Мелани, – но иногда я позволяю Шейле съесть мисочку.

На столе стоял поднос с нетронутым обедом.

– Можно? – Мелани взяла кусок ветчины с тарелки. – Шейла?

Собака навострила уши. Мелани бросила ей кусок, и та поймала его на лету.

– Если хочешь, можешь погладить Шейлу… или даже покормить, если не боишься и тебе не нравится здешняя еда.

Девочка подняла голову, и Мелани в первый раз увидела ее лицо. По телосложению казалось, что ребенку лет девять или десять, но взгляд говорил, что она старше. Возможно, это из-за того, что ей недавно пришлось пережить.

У девочки были очень темные брови, большие черные глаза, курносый нос, веснушки и длинные каштановые волосы до пояса. Она на мгновение открыла рот, словно хотела что-то сказать, и Мелани заметила ее кривоватые резцы, которые придавали ей невероятно милое выражение. На первый взгляд можно было подумать, что у этого ребенка было беззаботное детство, но страх и страдание в глазах свидетельствовали о другом.

На девочке был надет черно-белый полосатый свитер с капюшоном. Под тканью Мелани заметила уже начавшую формироваться грудь. Когда девочка неожиданно повернула голову в сторону, Мелани испытала странное чувство. «Я же знаю тебя!» Из новостей? Нет, это было раньше. Она представила себе девочку с короткими волосами и на три года младше.

– Клара? – прошептала Мелани.

Девочка уставилась на нее.

«Боже мой – это действительно она!»

В этот момент в дверь постучали. Вошел Хаузер и положил папку на стол. Он наклонился к Мелани и прошептал в ухо:

– Теперь мы с уверенностью можем сказать, кто она.

– Спасибо. – Мелани оставила папку на столе без внимания.

– Это…

– Спасибо!

Хаузер бросил на нее холодный взгляд, но исчез без дальнейших комментариев.

Мелани отодвинула папку в сторону и придвинулась ближе к столу. При взгляде на девочку у нее по коже побежали мурашки, а тонкие волосы на руках встали дыбом.

– Я тебя знаю. Возможно, ты меня уже не помнишь, но ты тоже меня знаешь.

Клара свесила руку вниз и как бы случайно погладила собаку по спине. Шейла довольно заурчала.

– Твоя мама и я были лучшими подругами в таком же возрасте, что и ты сейчас. Повзрослев, мы продолжали дружить, но три года назад потеряли друг друга из виду.

«Когда твоя мама познакомилась с новым мужчиной».

По реакции Клары Мелани догадалась, что девочка отлично поняла каждое слово. Мелани даже убедила себя, что Клара тайно изучает ее лицо и пытается вспомнить. Но узнавание не наступило.

Господи. Ингрид вообще знает, что ее дочь здесь?

Мелани подсчитала. Кларе должно быть сейчас одиннадцать лет. Ее отец погиб во время несчастного случая на сталеплавильном заводе пять лет назад, а у матери после этого начались один за другим романы со странными типами. Возможно, это был своего рода кризис среднего возраста. Уже тогда их дружба дала трещину, но окончательно они разошлись, когда Ингрид познакомилась с сомнительным парнем, которого Мелани терпеть не могла, потому что тот слишком напоминал ее собственного отца. А что касается мужчин, интуиция редко ее подводила. Как его звали? Рудольф Брайн… или что-то в таком роде. Точно, Рудольф Брайншмидт! Паразит хуже некуда! Мелани посоветовала своей подруге не связываться с ним, но вместо этого Ингрид порвала дружбу с ней.

– Я позвоню твоей маме, чтобы она приехала сюда, – предложила Мелани.

После краткого оживления Клара снова потеряла интерес. Было еще слишком рано. Даже если Мелани не терпелось задать ей десятки вопросов, нужно было выждать. В настоящий момент лучшим собеседником для девочки была Шейла.

Собака потерлась головой о бедро Клары, и девочка нежно погладила ее, запустив пальцы в шерсть, словно хотела притянуть к себе любимый плед.

Пока Клара отвлеклась на Шейлу, Мелани открыла папку и украдкой заглянула в документы.

«Клара Брайншмидт, 11 лет» – значилось на листе с личными данными.

Невероятно! Ингрид действительно вышла замуж за этого типа и даже дала своей дочери фамилию нового мужа. Ниже был указан адрес проживания Клары. По-прежнему Нойваль-дегг, на окраине Вены. Та же улица, тот же дом, в котором Ингрид жила раньше и в котором они с Мелани готовились к школьным занятиям. Господи, как летит время. Со своими первыми парнями они познакомились во время поездки с классом в теннисный лагерь. Позже они ходили к одному и тому же гинекологу, напивались на Новый год и вместе начали учиться в университете – Ингрид изучала экономику, а она юриспруденцию. Когда Ингрид достаточно поздно, в тридцать один год, забеременела, она начала работать бухгалтером на дому… И вот теперь ее одиннадцатилетняя дочь сидела напротив Мелани.

Пока Клара и Шейла занимались друг другом, Мелани листала бумаги. Пожилая супружеская пара нашла Клару вчера около двадцати часов в Венском Лесу, после того как она исчезла год назад. «Господи! Целый год!» Затем следовало несколько листов медицинского заключения, которые Мелани переложила не читая, пока не наткнулась на крупные цветные фотографии. От их вида у нее перехватило дыхание. Это были снимки спины Клары. Мелани хотелось зарыдать в голос. Ради всего святого, зачем кому-то понадобилось совершать такое с девочкой?

Нетронутым остался один небольшой участок, а так вся спина Клары, начиная от затылка по лопаткам и до копчика, была покрыта татуировкой с ужасными мотивами огня, крови, ангелов, демонов и пыток, которые напоминали Мелани Ад из «Божественной комедии» Данте.

Когда Мелани вышла из палаты и закрыла дверь, к ней подошел Хаузер со стаканчиком кофе.

– Это для меня? – спросила она.

– Нет. – Хаузер сделал глоток.

Все равно ей сейчас был нужен скорее бренди.

– Ну? Девочка заговорила? – спросил он.

– Еще нет, но это лишь вопрос времени, она скоро откроется. – Она задумчиво теребила собачий поводок в руке. Шейла все еще была у Клары в палате, и если Мелани не ошибалась, то собаку как раз кормили сэндвичами с ветчиной и сыром.

– Вы уже сообщили матери Клары?

– Ах да, этого нет в папке. – Хаузер щелкнул пальцами. – Ее мать умерла год назад, незадолго до исчезновения девочки.

– Что? – Слова копьем пронзили ее сердце. – Ингрид мертва?

Хаузер прищурился.

– Вы знали эту женщину?

Мелани кивнула. Словно в трансе она продолжала мять поводок. Ингрид было бы сейчас сорок три – столько же, сколько ей самой. Мелани даже не заметила, как к ним кто-то подошел. Лишь когда мужчина обратился к ней, она подняла глаза.

– Простите? – пробормотала она.

Из-за двери у нее за спиной доносились детский смех и собачий лай. Шейла была в своей стихии.

Седой мужчина в белом халате, примерно одного с ней роста, пристально смотрел на поводок в ее руке.

– Я сказал, что заведую отделением, а вы кто такая?

Она сделала глубокий вдох и выдох.

– Мелани Дитц, старший прокурор. Я беру это дело.

Вместе со всеми остальными студентами академии в первой половине дня Сабина осилила курс «Служебный устав и сотрудничество с прокуратурой». После этой теоретической болтовни и обеда в столовой занятия продолжились «Обращением с оружием и амуницией». Разборка и сборка «ЗИГ-Зауэра» была уже значительно интереснее, как и тренировка в учебном стрельбище.

Правда, Тина отсутствовала эти два часа, и тренер сделал соответствующую пометку. В промежутках у Сабины оставалось немного времени, чтобы выяснить что-нибудь об убийствах по делу «Многоножка», как велел им Снейдер. Со своего ноутбука она могла зайти на главную страницу архива БКА, но без пароля доступа к данным не получила. Видимо, Федеральное ведомство уголовной полиции держало свои якобы высокоодаренные молодые кадры на коротком поводке.

По крайней мере, в Интернете она нашла статью в пять строк по ключевому слову Centipede, правда, в ней лишь говорилось, что одна берлинская семья была зверски убита в собственном доме четыре года назад. Все остальные статьи на эту тему были удалены с серверов по причине защиты молодежи. Похоже, Снейдер на своем втором занятии сразу перейдет к делу.

Ровно в пятнадцать часов Снейдер вошел в аудиторию. Он начал лекцию, одновременно собирая соглашения о конфиденциальности:

– Эти листки служат одной-единственной цели. На своем курсе я буду разбирать с вами только нераскрытые дела. Я хочу, чтобы вы были открыты для новых идей, и собираюсь разрабатывать с вами новые гипотезы. По раскрытым делам вы можете загуглить решение, но я хочу воспитать вас самостоятельно думающими людьми с собственными идеями. Поэтому с данного момента все, что вы услышите или увидите, является служебной тайной. Если вы ее нарушите, то это будет рассматриваться как уголовное преступление. Все ясно?

Снейдер взял последний листок и пошел к кафедре.

– Кроме того, уже раскрытые дела вы всегда будете анализировать на занятиях моего коллеги Вессели. Он оперативник старой школы и больше доверяет статистике, результатам лабораторных исследований и компьютерному анализу.

Тина нагнулась к Сабине.

– Раньше он был сильным преподавателем, но со временем стал теоретиком, – прошептала она.

– Мартинелли, я это слышал! Методы Вессели ничуть не хуже – просто это другой подход. В свое время многие из его дел могли быть раскрыты с помощью программ обслуживания базы данных. Но существует классическое программное обеспечение, которое намного превосходит все остальные. А именно, вот это… – Снейдер постучал себя пальцем по лбу. – И мы хотим работать с ним. – Он сунул бумаги в свою папку. – Итак! Что вы выяснили по убийствам Centipede?

– Ничего, – ответил Шёнфельд с первого ряда, атлетичный блондин в белой футболке поло, который в глазах Сабины уже во время тренировки по стрельбе выглядел высокомерно. Он попал в Академию из Земельного управления уголовной полиции Берлина и имел самый высокий уровень IQ в группе.

Майкснер, сидящая рядом, ни в чем ему не уступала. Сабина вообще чувствовала себя потерянной среди всех этих интеллектуалов. Ей не нужно было проходить ни вступительное собеседование или двухдневный тест на профессиональную пригодность, предоставлять медицинские справки, принимать участие в групповых заданиях и беседовать один на один с психологом. Она даже не знала, достаточно ли ее ежедневных занятий пилатесом и пробежек для поддержания необходимой формы. Когда выдастся спокойная минута, нужно будет спросить Снейдера, не он ли за всем этим стоит.

– У нас заблокирован доступ к архиву БКА, – добавил Шёнфельд.

– И не без причины, – ответил Снейдер. – Во время учебы вы находитесь на низшем доверительном уровне, это означает, вам разрешается дышать и отвечать тогда, когда вас спрашивают. Вы не получите никаких паролей к актам текущих расследований. Может, у кого-то из вас была другая креативная идея?

Никто не ответил, наконец Тина подняла руку.

– Я была в газетном архиве городской библиотеки и воспользовалась аппаратом для чтения микрофиш.

– У вас не было столько времени, – возразил Снейдер.

– Я отказалась от тренировки в стрельбе.

– Возможно, однажды она могла бы спасти вам жизнь.

– Я спортивный стрелок, – ответила Тина. – В Палермо этому учат первым делом.

– Шпигаты и копченый угорь, – пробормотал Снейдер. – Похоже, вы одна тут с яйцами. И что же вы выяснили?

Сабина улыбнулась про себя. Вообще-то ее не должно удивлять, что студентка юрфака с татуировками и пирсингом занималась спортивной стрельбой.

– Убийства «Многоножки» произошли в сентябрьские выходные четыре года назад, – начала Тина. – Неизвестный три дня удерживал семью на их собственной вилле и жестоко расправлялся с каждым по очереди.

– Состав семьи?

– Отец, мать, шестнадцатилетний сын, восьмилетняя дочь, собака и две кошки.

Снейдер соединил кончики пальцев перед лицом.

– А теперь я покажу вам, что убийца Centipede сделал с этой берлинской семьей. – Он взял пульт дистанционного управления и пошел к видеопроектору. – У логиков не возникнет проблем со следующими изображениями. Сопереживающим и впечатлительным нужно выработать определенную дистанцию и беспристрастность по отношению к жертвам и их родственникам, иначе с годами вы сойдете с ума.

Снейдер затемнил аудиторию, опустив с помощью пульта жалюзи на окнах, и включил проектор. Через несколько секунд появился первый снимок размером больше человеческого роста. Изображения на экране сменялись каждые десять секунд, превратившись в бесконечное диашоу.

Сначала Сабина решила, что это какая-то шутка, но потом поняла, что фотографии настоящие. Она почувствовала, как Тина рядом с ней вцепилась пальцами в стол. Сабина тоже напряглась.

Этих людей не просто убили, преступник расчленил их и, как пазл, сложил из частей тел абсолютно новое существо, недоступное человеческому сознанию. Этот симбиоз из скомпонованных частей тел на диване в гостиной имел ужасающее сходство с безобразным монстром-многоножкой. Отсюда и название. Кроме того, преступник включил в свое творение домашних животных и части кукол. Красные шторы были сняты с окон, закреплены на потолке гостиной и искусно задрапированы, как на театральной сцене, словно убийца хотел сказать: «Занавес поднят – добро пожаловать на мой спектакль!» Некоторые снимки походили на барочные картины маслом. Даже одежда подходила к заново сформированным телам. Все это выглядело как трехмерный жуткий паноптикум в исполнении спятившего Дали или Пикассо.

– Это же противоестественно! – пробормотала Майкснер в первом ряду.

– «Противоестественно»? – повторил Снейдер. – Мотивы серийных убийц, в основном, ярость или сексуальное влечение. Если вы, как криминалисты-аналитики, это поймете, то сможете работать более структурированно. В противном случае вам лучше идти в патрульные полицейские. Мы же должны рассматривать этот поступок как тотальное произведение искусства. Потому что наша работа не поймать преступника, а понять преступника, чтобы другие его поймали.

– Однако в прошлом году Снейдер собственноручно поймал серийного убийцу, – прошептала Тина.

– Я знаю, – ответила Сабина, не отрывая взгляда от фотографий. Она также знала, что сегодня ничего уже не сможет съесть.

На лицах убитых не было никаких эмоций. Сабина знала это по другим трупам, которые видела до этого. Челюсти опущены вниз, синие языки вывалились наружу. На губах засохла пена. Роговая оболочка глаз тоже абсолютно высохшая.

Пока одни пялились на фотографии, а другие отворачивали голову, Снейдер прошелся по среднему проходу и раздал досье. Сабина заглянула в папку. Внутри лежали показания свидетелей, отчеты экспертно-криминалистической службы и судебного медика. Медицинские сведения были – и это неудивительно – намного обширнее, чем в случаях других убийств. Однако как психическая экспертиза, так и психологический портрет преступника отсутствовали.

По печатям и тому, как были заполнены формуляры, Сабина поняла, что они имеют дело с копиями оригинальных документов, а не с фейковым показательным примером. Она сразу сообразила, где нужно искать, чтобы за несколько минут получить общее представление об этом деле. Едва она закрыла папку, как Снейдер снова взял слово:

– Добровольцы, вперед! Что произошло?

Шёнфельд вызвался первым. Ясное дело, он должен был показать, что выяснил за такое короткое время.

– Состоятельная берлинская семья. Вилла в пригороде, крытый бассейн в доме, комната для бильярда и библиотека с открытым камином. В пятницу утром неизвестный проникает в дом и усыпляет мать и дочь большой дозой рогипнола, сильного седативного средства. Они тут же теряют сознание. Однако на предплечьях женщины имеются следы борьбы – очевидно, семья не была знакома с убийцей. Он стреляет в бернскую овчарку, убивает стилетом обеих сиамских кошек и сбривает животным шерсть. Пули от девятимиллиметрового пистолета «хеклер-и-кох» с глушителем. Гильзы преступник забрал с собой.

– Дальше!

– В обед домой приходит сын. Ближе к вечеру отец. Обоих ожидает та же самая процедура. Раны на предплечьях, удар по голове, доза рогипнола. Все члены семьи, связанные и с кляпами во рту, находятся в доме до вечера воскресенья. Лишь около семнадцати часов он приступает к своей работе.

– Почему он так долго ждет? – перебил его Снейдер.

– Следы в ванной комнате позволяют сделать вывод, что семья многократно пользовалась туалетом. Возможно, убийца не хотел, чтобы опорожнение кишечника и мочевого пузыря в момент смерти обезобразило его творение.

Сабина подняла глаза. Шёнфельд был неплох.

Снейдер кивнул:

– Дальше.

– Однако кровь не смущает убийцу. Она гармонирует с цветом штор и дивана. Он отделяет головы и конечности от тел своих жертв, пришивает их по-новому, перемешивая людей и животных.

Двое студентов в первом ряду начали шептаться: Майкснер, расфуфыренная блондинка с солнечными очками в волосах, и Гомез, долговязый парень, который жевал жвачку и вел себя достаточно непринужденно. Не похоже, что он когда-либо работал в Земельном управлении уголовной полиции.

Снейдер тут же подошел к ним.

– Вам наскучили рассуждения? Я скажу, почему вы должны навострить уши. Мы обсуждаем все это не для того, чтобы заполнить паузу. Возможно, однажды вы будете работать над этим делом, потому что появятся новые сведения.