Кублерос Тритэ Карамако
Почти все.
Я гулял однажды по улицам, попал в парк и встретил девушку. Та сидела на скамейке, в длинном платье с кружевами и читала Бальзака. Рядом лежал белый рюкзачок.
Она сказала: «Ты тот, кто мне нужен! Я люблю спокойных парней, которые лишнего не думают и ничего такого себе не позволяют!»
Мы сидели в парке до вечера и я узнал, что рюкзачок она сшила сама, а еще она любит белые тюльпаны и ореховый пломбир. Что однажды она чистила на балконе апельсин – и о ужас! – уронила косточку на старушку, которая проходила внизу. Что мама иногда позволять ей наносить немного румян и помаду – только не слишком яркую!
Я рассказывал, какие прекрасные иногда пишу стихи и как люблю по утрам сварить кофе с корицей, а еще смотрю иногда фильмы Тарковского и глубина его мысли обжигает мое нутро.
Она вырезала ножницами из конспекта страницу, написала свой номер и сказала: «Позвони, как будешь свободен! Посмотрим вместе Андрея Рублева. Я чувствую в тебе родственную душу!»
Я кивнул и пошел дальше.
Зашел в бар и встретил другую девушку. Она сидела за барной стойкой и потягивала что-то из стакана.
Она сказала: «Ты тот, кто мне нужен! Я люблю жарких парней, которые не постесняются угостить, а потом сорвать с меня мои кружевные трусики!»
Мы занялись сексом прямо в туалетной кабинке.
У неё была родинка на лопатке. Под ней татуировка в форме пушистого зайца на смешном трехколесном велосипеде. На спине пятиконечная звезда лучом вниз. На гладком лобке строчка на латыни.
Мы сидели в баре до утра и я узнал, что пушистый заяц – её детская игрушка, которая сгорела с семьей, когда ей было пять лет. Что пентаграмму она наколола, когда принесла присягу сатане. А строчка на латыни – это Есенин:
«Лицом к лицу
Лица не увидать»
Я рассказывал, как своими руками похоронил год назад деда, как в родном городе два месяца жил в притоне и как однажды к нам прибежал отряд ментов, а я убегал от них по крышам и прятался два дня на чердаках, потом спустился, угнал велосипед и уехал навсегда.
Она набросала свой номер на барной салфетке и сказала: «Позвони, как будешь свободен. Оторвемся, пошлем эту жизнь, напьемся и еще раз трахнемся.
Я чувствую в тебе родственную душу!»
Семейные традиции, катаны и почему иногда не стоит звать замуж.
Это как поджечь бензин, ожидая, что запахнет розами.
– Сука!!! – орал я, прыгая на одной ноге. – Сука-сука-сука!
Вторая нога валялась рядом, черным ботинком в лужу. Ботинок сиял – я как последний дурак чистил его минут 20, прежде чем пригласить ее погулять в парк.
– Прости. – растерянно пробормотала она, перебирая в руке катану с веселыми смайликами на рукояти. – У нас семейная традиция такая: зовут замуж – руби ногу.
Я напрыгнул носком на бордюр, потерял равновесие и упал спиной на газон, уже порядком покрашенный кровью в багрово-красный.
– Ну что за херня, Маша? – из последних сил просипел я, видя, как расплывается ее силуэт, а следом и остальной мир. – А предупредить?
– Сам дурак. – обиделась она. – Почему не увернулся?
Я хотел задушить ее словами, хотел матом выбить катану из ее рук, повалить и добить парой междометий промеж глаз! Но вместо этого потерял сознание.
***
– Простите, но я не могу пришить вам ногу.
Вначале пришла эта фраза. И уже она, полетав в белой дымке вокруг моей головы, вначале отдалилась, а после уплотнилась, став серьезным дяденькой в белом халате.
А «ногу» полетала еще чуть-чуть, подлетев прямо ко мне, и став… ногой. Торчит теперь из ведра со льдом, на тумбочке справа.
– Простите, но я не могу пришить вам ногу.
– Почему? – еле-еле слышно прошептал я, неотрывно глядя на собственную конечность.
– У нас семейная традиция такая: если дочь выходит замуж – никакой работы.
Я повернул голову. Мой взгляд упал на черно-белую ручку катаны, торчащей из-под халата. Зацепился за костыль рядом со врачом и один ботинок на полу.
– Так вы – ее отец? – сообразил я, немного пошевелив мозгами.
Врач кивнул.
– Но она же отрубила мне ногу…
– Да. – еще раз кивнул врач. – Но она согласна.
Я прикрыл глаза и набрал в грудь сколько смог воздуха, чтобы мой крик снес побольше маразма вокруг:
– ДА ПОШЛА ОНА НАХЕР!!!!!
Врач пожал плечами, пробормотал под нос: «Ну я так и полагал…» Коротко кивнул в третий раз, оперся на костыль, встал и доковылял до двери в палату, перемежая стук костыля и шарканье ботинка. Стук-шарк. Стук-шарк. Стук-шарк.
У двери обернулся. На лице его было злорадное торжество.
– Слабак! – ухмыльнулся он и распахнул дверь. – Готовим пациента к хирургии! Олечка, приготовьте вторую операционную…
Эфир
Однажды я сдал кровь и убил 362 человека.
За месяц до этого мы с моим другом Кириллом нашли на антресолях бутылку советского эфира. Недолго думая, закрыли окна в комнате, заткнули щели между дверью и проемом и раскупорили.
Через пять минут Кирилл сидел на диване, плотно прижав ко рту пропитанную эфиром тряпку и шумно вдыхал, а я сидел и пускал кольца из вейпа, внимательно наблюдая за другом. Была странная зависимость – чем ровнее я пускал кольца, тем шумнее вдыхал Кирилл.
– У-у-у-ух е! – наконец выдохнул он и уронил тряпку.
Глаза его были красные, как у кролика, рот отвис, с губы стекала слюна. Потянувшись за пустой банкой, которую мы специально заготовили для плевков, он сплюнул и потянулся за эфиром.
– Ко-огда о-организм отравляет себя-а… – Кирилл странно вытягивал гласные, раскачиваясь и мотая головой, подобно лошади на отдыхе. – То уси-и-и-и-иваца… усиливается слюно… Слюноотделение!
Добавив эфира на тряпку, он сплюнул куда-то совсем сторону, и опять прижал тряпку к лицу. Я вдохнул еще вейпа.
По звукам Кирилл напоминал дарта вейдера. Он промокал тряпку уже в пятый раз, до этого – просто сидел и кряхтел, ворча, что запах у «этой херни» хуже, чем у бензина. И вот на тебе. Торкнуло.
Вдруг затих. Я вдохнул и выпустил совсем ровное кольцо, которое пролетело через пол комнаты и исчезло только на подлете к шкафу. Кирилл затянулся и вдруг… его зашатало, он упал на диван, потом на пол. И тишина.
– Эй… – я подошел и пнул его носком. – Эге-гей!
Но он больше напоминал труп. Я наклонился и потряс его за плечо. «Труп» внезапно дернулся, с размаху резанулся затылком об угол кровати, вскочил и начал мотаться по комнате, хаотично размахивая руками. Было ощущение, словно он попал в кубрик корабля, который попал в жуткий шторм. Из раны на затылке хлестала кровь, окропляя все вокруг.
Меня прошиб ужас!
– Кирилл..?!
Кирилл замер, вслушиваясь в пустоту. Потом медленно перевел взгляд на меня… Пронзительно завопил! Упал на пол! И затих.
От страха я еле вспомнил, что умею двигаться. Встал, быстро оделся и ушел, кинув моего друга истекать кровью на полу.
***
А на следующий день я пошел сдавать кровь. Слил поллитра, получил 605 рублей, купил чипсов и пепси и пошел проведать Кирилла. Голова его была перевязана, а на лице – самое злое выражение.
– Что вчера было? – пробормотал он с порога.
– Мы эфир нюхали. – ответил я и протянул чипсы, и только тогда лицо друга просветлело.
– А ну да, ну да… Ты как, кстати, тоже ведь рядом сидел? Мне вообще дурно…
– У меня так, голова ужасно с утра кружилась – но я думал, от страха. Я же кровь сдавал.
– С эфиром? – выкатил глаза Кирилл. – Кровь с эфиром, вот смеху то!
Мы посмеялись, а потом открыли пепси и забыли.
***
А через месяц где-то в районе Хабаровска в тайгу рухнул самолет с пассажирами. Если верить новости, самолет вел опытнейший пилот, но в экстренной ситуации: это был день жуткой нехватки пилотов в аэропорту и второй пилот ушел на другой самолет.
Самому же пилоту нездоровилось – накануне он порезался и потерял немного крови. Врач решил перестраховаться и перед рейсом сделал пилоту переливание. Я даже не удивился, когда увидел в новости, что группа крови у пилота 3-я отрицательная. Прямо как у меня…
Кровь с эфиром. Ха!
Все как надо, все как у людей!
Когда свидетель прикатил к алтарю наспех склеенный из картона гроб из которого торчала рука с кольцом, гости притихли, а невеста вначале заржала как конь, а потом отрубилась, напоследок просипев: «Все таки выкрутился, каз-зел…»
Свидетель изо всех сил жал плечами:
– А я чо? Я же обещал по-любому доставить! Ну кто знал, что так все будет? Ему сосулька на голову упала!
– В июле??? – возопила невеста, выйдя из обморока только ради вопля и тут же упав обратно на руки гостям.
– Он в ресторане в холодильник полез за мороженным..!
– Значит, так… – гулким голосом начал священник. – Души вечны, выбор их необратим. Вначале обручим, а потом уж – отпоем.
Родители и гости возмущенно загудели. В зал тут же влетел десяток пчел, по ошибке расслышав, что здесь – богатые заросли клевера.
Гул немного разбавлял вой вновь очнувшейся невесты.
Всеобщая печаль была так велика, что про труп как-то даже и позабыли. Один свидетель, пока суд да дело, приподнял картонную крышку и теперь смущенно отряхивал пиджак от крошек – крышка гроба была наспех склеена из коробок из под пиццы.
А Поп прокашлялся, наметанным глаз увидел в невесте – эпицентр шума и обратился к ней напрямую.
– Заткнись и скажи спасибо, что я – поп, а не брамин, и мы не в Индии. Там бы его сожгли, и тебя туда же. А у нас все тихо-мирно и по христиански: обручим, отпоем и скоренько в могилку. Ты в трауре полгодика побудешь а там, глядишь и пристроим тебя в монастырь!
От таких перспектив невеста грохнулась в обморок в третий раз, а толпа опять начала гудеть. Пчел в храме прибавилось…
«Странные люди» – подумал поп. – «Вполне нормальный вариант – и торжество состоится, и гости не разочарованы, и баба пристроена. Чего еще то? Все как надо, все как у людей»
«Странные люди» – подумал свидетель. – «Сначала звонят, слова не дают вставить – „привози, хоть какого..!“, а теперь расстраиваются. А я его на такси через весь город, как дурак… Зато в костюм переодел, пока ехали. Да и идет он ему так куда лучше. Все как надо, все как у людей»
«Странные люди» – подумал жених. – «Ну умер и умер. Зато пришел, как и обещал. Теперь один хрен – хоть жените, хоть в гроб. Сказал – сделал! Все как надо, все как у людей»
«Физик + Лирика»
Почтальон сунул письмо в дверную щель когда я застегивал последнюю пуговицу на строгом пиджаке.
Конверт абсолютно белый, с тонкой строчкой моего адреса, но я сразу узнал отпечаток ее помады на линии склейки. Да и как не узнать? Сочный, красный, томный – легкая волна сучести разошлась по квартире еще до того, как конверт упал на пол.
Кошка повела носом, зевнула, потянулась. Пес встрепенулся, сам не зная отчего, зачем-то гавкнул на торшер и ушел от греха подальше на балкон. А я взял конверт, замарал белые перчатки об ее помаду, ругнулся сквозь зубы и открыл.
«Милый мой. Родной мой. Неспокойный мой. Как ты учишь глупых детей в своих умных университетах, вселенная постоянно расширяется. И я боюсь, что это письмо никогда до тебя не дойдет. Пока его везет к тебе поезд, рельсы уже вытянулись до горизонта.
Там, глядишь, и появился промеж станций какой-нибудь новый город – не пустовать же месту, а вселенная на чудеса щедра. И почтальон-дурак взял и скинул именно мой конверт на этой новой станции…
Шучу.
Письмо дошло до тебя, ведь мы оба горячо хотим обратного.
Ведь как ты учишь глупых неразумных детей в своих скучных умных университетах – наблюдая за событием, мы на него влияем. Физика? Квантовая? В отличие от тебя, никогда в этом не разбиралась.
Так вот я не хочу, чтобы письмо дошло – оно и застрянет где-нибудь промеж маршрута. Ни там и не тут.
Но ты тоже не захочешь и минус на минус – плюс? Вот оно взяло, встрепенулось и полетело к тебе как миленькое.
Ты спросишь, поправив свои смешные очки: «Как я могу не захотеть, если я об этом до сих пор не знал?»
Да ты ведь проклял весь сегодняшний день, а заодно и завтрашний – как только конверт влез в безукоризненный порядок твоей квартиры. А как бедные-бедные дети слышат от такого строгого и умного тебя: «Время движется в оба направления». На каком-то там уровне. В отличие от тебя, никогда в этом не разбиралась, так пусть это будет уровень мысли!
Остается один вопрос: почему я этого не хочу? Я же написала это письмо.
Причина проста: я ухожу. Ухожу не в книжный магазин, не в провинцию и даже не в далекую жаркую Африку.
Я хочу покончить со всем этим и уйти из жизни. Вот так просто.
Я очень хорошо все спланировала. Все, как ты учил: электроды, полупроводники, соленая вода, напряжение, ток и лучший проводник – человеческое тело.
И стул, конечно же. Не будем отходить от канона.
Знаешь, в чем шутка? Я этого не хочу. Я больше всего на свете хочу жить.
И я очень твердо знаю, милый мой: если ты тоже хочешь, чтобы я жила, несмотря на все, что сказал неделей ранее, то… как там? Плюс на плюс же – минус? Задуманное мной непременно случится.
Если случится – я в последнюю секунду, перед ослепительной вспышкой, пойму, что тебе не безразлична. Улыбнусь – впервые за последние 10 лет.
А если этого не произойдет – то… плюс и минус. Не слышала, что в этом случае ты говоришь своим бедным глупым студентам, но знаю: мой плюс сильнее твоего минуса. И если этого не произойдет – то жить я буду долго и горько и остаток моей жизни будет стократно темнее той сладкой секунды света и радости.
Так что, милый мой? Родной мой! Неспокойный мой… Завтра я без пяти четыре сяду в кресло, поставив таймер устройства ровно на 16:00. Через пять минут через мое тело пройдет ток.
Если я все правильно рассчитала, то примерно к этой минуте ты уже должен дочитать. Для тебя я сейчас как кот Шредингера – не жива, не мертва.
На какой исход надеешься ты?»
Я дочитал, выдохнул, скомкал письмо и запихал в карман. Как хорошо, что я объяснил ей устройство электрической цепи а заодно – для смеха – электрического стула, но не рассказал, что для реальной работы нужно подключить его к розетке.
Не думаю, что она додумается до этого гениального шага.
Чертова дура… Плюс на плюс – минус, тоже мне! Хоть бы и сработал твой стул – не от электричества, так от цветочной пыльцы или солнечного света!
Часы пробили 4 раза.
Я ждал, нервно курил и думал: позвонить или уйти?
Кот Шредингера… Жива она или нет? Может быть, не такая уж она и дура? Хотя помню, я около дня потратил только на то, чтобы научить включать утюг!
Задребезжал телефон. Я рванул трубку.
– Алло!
Конечно же, это была она.
– Оно не сработало.
– Славно…
– Ты рад?
– Рад, что не нужно платить гробовщику. – буркнул я и кинул трубку на аппарат и как можно быстрее вышел вон, пока меня не застал второй звонок.
Побежал на вокзал, за билетом на поезд.
Впервые радуясь, что женат на дуре.
О скрипачах и скрипках.
Есть в Оркестре традиция: скрипачей набирают в сотни раз больше, чем в наличии есть скрипок. В результате на каждую из них неприлично большой конкурс, а шанс сыграть на ней зависит от умения. И. даже играя в оркестре, скрипач получает скрипку всего на пару минут. Отыграл, передал далее по очереди…
Чтобы это не увидел зритель, сцена держится в постоянном полумраке.
Скрипачи постоянно тренируются, чтобы играть на первой скрипке! Если ты не лучший, то играешь на второй-третьей скрипке или вообще в общем составе, но даже там на каждую скрипку – два-три десятка претендентов!
А сами скрипки собираются вручную, самими же скрипачами. Это требует огромного умения, терпения, усидчивости и труда.
Первая скрипка, которую собирает скрипач, тут же отправляется на помойку – играть на ней стыдно даже автору. После первой мало кто решается собрать вторую… И только трижды потеряв надежду и веру, попортив уйму дерева и раскровив занозами обе руки, скрипач наконец создает что-то дельное! Как только в оркестре появляется новая скрипка, пусть даже неплохая, в тот же день на нее выстраивается очередь.
А уж за право играть на лучших скрипках дерутся настоящие мастера! Такие интриги плетут… Скрипачи морят друг-друга ядом, душат во сне! Самые милосердные – всего лишь ломают пальцы и как-бы случайно пихают коллег под автомобили и автобусы, лишь бы получить пару минут игры на чудесном, звучащем инструменте…
Победу вспоминают долго и с удовольствием. От поражения – порой вешаются.
Но вот кончился очередной концерт и сцену озарил яркий свет. И на поклон вышли… создатели скрипок. Степенно стоят перед почтенной публикой и пожинают все лавры, пока зал осыпает их овациями и цветами. Изредка случается чудо и один из создателей вдруг смотрит через плечо и снисходительно кивает скрипачу: «Сюда, дружок. Сегодня ты неплохо сыграл на моей». Скрипач, не веря своему счастью, уже под самый конец аплодисментов выходит на сцену и смущенно стоит рядом.
А остальные – за кулисами, скрипят зубами от зависти. Мечтают, что в следующий раз позовут и их… А когда-нибудь они тоже соберут свою скрипку и будут стоять после концерта при свете прожекторов, окруженные цветами и овациями!
Но до следующего концерта опять считанные дни и уже нужно бежать репетировать и плести интриги, иначе и эти две минуты на полутемной сцене наедине со скрипкой и смычком будут не с твои…
Такая вот традиция. Такой Оркестр.
Доцент Лясиков остаётся без отпуска
– Стой там, Лясиков, не входи! – грозно крикнул Алексей Иванович, присматриваясь к люстре на столом.
– Алексей Иванович! – жалобно пролепетал доцент Андрей Лясиков. – Я с этой бумажкой пол института оббегал, осталась только ваша подпись!
«Как же вы меня все достали» – подумал Алексей Иванович, снимая галстук. «Тому подпись, этому сделать три отчета, у того жена рожает, а у этого ремонт… Ничего, скоро попляшете»
– Ты вот скажи мне, Лясиков… – злорадным тоном начал Алексей Иванович, примеряя галстук к люстре.
– Да, Алексей Иванович? – грустно отозвался доцент.
– Чтоб ты без меня делал?
«И узел покрепче, покрепче. А то не дай боже, развяжется»
– Не знаю, Алексей Иванович!
– Ты бы без меня, Лясиков, сидел бы сейчас в лаборатории и уколы делал в попу мыши.
– Пожалуй… Алексей Иванович. – слышно было, что доцент переминается с ноги на ногу. Вроде и стоять уже наскучило, и войти решимости не хватает.
– А что бы без меня делал ваша ректор, Аллочка? А, Лясиков?
– Не знаю, Алексей Иванович..
– А она, Лясиков, тебе бы мышей в клетки подкладывала. – взяв высокий стул из угла кабинета, Алексей Иванович подставил его под люстру, на которой уже висел, приветливо раскачиваясь, отвратительный белый галстук в зеленый горошек. Его ему подарила жена на день свадьбы.
– Наверное, Алексей Иванович.
– И знаешь что, Лясиков? – сказал главный заведующий института Алексей Иванович, который сегодня утром понял, что уже 26 лет работает без отпуска, а у его маленькой дочурки Галечки вчера была десятилетняя годовщина второй свадьбы.
– Что, Алексей Иванович? – упавшим тоном сказал доцент, отчаявшись получить подпись под отпускной.
– Вколи ка ты им сегодня двойную дозу витамина С. Пускай повеселятся перед выходными. – сказал Алексей Иванович, проверил напоследок, достаточно ли крепкий узел и выбил из под себя стул.
Петрович *бнулся. (18+)
Петрович ебнулся. Это случилось в вечер пятницы, когда он сидел на кухне и ел яичницу. Жена возилась в ванной, кот Заусенец драл очередную партию обоев в спальне, в углу кухни телевизор рассказывал о том, как в мире плохо.
– Надо спасать Россию. – медленно сказал Петрович, задумчиво глядя на кусок сардельки, свисающий с вилки.
– Тебе трусы постирать? – переспросила жена из ванной.
– Надо спасать Россию! – уже утвердительно повторил Петрович, решительно брякнув об стол вилкой. С кончика вилки упала сосиски и укатилась под стол. Заусенец немедленно перестал драть обои, прибежал и сожрал сосиску.
– Ах ты сука хвостатая! – закричал Петрович и побежал за Заусенцем, шлепая тапками. Но кот забился под кровать и Петровичу сдаваться не захотел. Не отреагировал даже на кинутый в него тапок. Петрович кинул для верности второй и босиком пошел обратно на кухню, доедать яичницу без сосиски.
***
Утром в субботу Петрович проснулся и пошел к столу, надевая по пути домашний халат. С улицы доносилась обычная выходная брань. Стук костяшек домино перемежался звуками открывающихся пивных бутылок.
– А че это на, ты ваще на…? – донеслось до Петровича.
Но Петровичу было не до обычных субботних соблазнов. Он встал и решительно закрыл форточку, чтобы не отвлекаться. Надо было спасать Россию.
За столом Петровича был огромный шкаф с книгами. Сдунув пыль со стеклянной стенки, он отодвинул ее и отыскал том “Психология коллектива. Авраам Шендерович.”
Достав книгу, он положил ее на стол и начал читать.
Прошло три часа и треть книги. Подошла жена и поставила перед ним тарелку с борщом.
– Ешь. – сказала жена.
– Нахуй. – коротко и весомо ответил Петрович.
– Ну и похуй. – не особо расстроилась жена.
– Ну вот и иди в жопу. – продолжил разговор Петрович.
– Щас сам пойдешь! – не растерялась жена.
Разговор принимал дурной оборот и Петрович спешно ретировался в туалет, и до вечера читал уже там, не обращая внимания на вопли снаружи. Вопли вскоре утихли.
Ближе к вечеру Петрович вышел и положил прочитанный том на правую сторону шкафа, прежде она была пустая.
Покосившись на шум со стороны кухни, с левой достал другую книгу – “Психология человека. Как провоцировать, а также погашать конфликты? Мойша Кауфман”. Убежал обратно в туалет и опять ушел в чтение, невзирая на возобновившиеся вопли снаружи.
Вышел он из туалета уже когда стояла глубокая ночь. Задвинув книгу на полку, он подошел к кровати и лег спать.
***
Проснулся Петрович около полудня, от шума посуды на кухне.
“Жена по воскресениям делает уборку в доме”. – подумал Петрович. – “Нахуй!”
Подойдя к шкафу, Петрович увидел книгу: “Здоровая жизнь – как начать здороветь?! Сара Шерман.” Взяв ее, он ушел в парк.
Книга кончилась быстро и Петрович вернулся домой чуть раньше, чем планировал. Положив книгу на полку, он остановил выбор на следующей: “Сумма политтехнологий. Герман Раухфергер”.
Сзади подошла жена, тыкнула его поварешкой в бок и поставила перед ним тарелку со щами.
– Ешь давай нахуй! – сразу выдала все козыри жена.
– Хорошо. – спокойно сказал Петрович.
– Ого, бля! – обрадовалась жена и ушла на кухню.
Петрович взял тарелку со щами и вылил их в форточку. После чего сел за книгу. Но успел прочесть только один абзац, как вдруг в дверь позвонили. Там стоял сосед снизу с погасшей папироской в руках. На его голове лежала вареная капуста, с ушей свисала морковь, а одинокое луковичное колечко свисало с папироски.
– Вы там чо, охуели совсем? – взял быка за рога сосед снизу.
– Че такое там, я не поняла!! – пришла с кухни жена, подключившись к разговору.
– Так, спокойно, на! – успокоил ситуацию Петрович. После чего нашел выход из положения. – Ну ты Сидорович молодца! Держи косарь, выиграл!
Посмотрев на охреневшую жену, он продолжил.
– Да мы с ним зарубились, что он суп носом выпьет!
– Вот лох. – не прониклась жена и ушла на кухню.
– Ага! – кивнул ей в след Петрович. После чего использовал челночную дипломатию:
– Не, Сидор, ты не башляй мне тут! На косарь и все заебись!
– Ну да, заебись. – хмуро ответил Сидор, покосившись в сторону не до конца ушедшей жены. – Мы то с тобой на два косаря забивались.
Петрович не нашел, что ответить. Он прочитал только одну главу “Суммы политтехнологий.”
К вечеру Сидор почти дочитал “Сумму политтехнологий”. После чего поставил будильник на полчаса раньше обычного и лег спать