Я – посланник Зусак Маркус

Ей не больше пятнадцати, а я втюрился. Аж распирает изнутри – так борются любовь и вожделение. Я понимаю, меня тянет к девушке, которая в пять тридцать утра выходит босая на пробежку. Тянет неодолимо.

На обратном пути я все думаю: так чем же ей помочь? Что я должен ей доставить? Надо попытаться действовать методом исключения. Она из хорошего района – значит, дело не в деньгах. Да и друзей у нее наверняка полно, хотя кто знает…

И вот еще. Она бегает.

Наверняка задание с этим как-то связано. Непременно связано.

С тех пор я хожу туда каждое утро, но стараюсь не показываться ей на глаза.

А в один прекрасный день я решил: а почему бы не познакомиться поближе? Побегу за ней. Как есть: в джинсах, ботинках и старой белой футболке. Она уже далеко впереди, но ничего, догоню.

Девушка идет шагом.

Я пытаюсь сократить расстояние.

И перехожу на бег. Боже, такое впечатление, что я спринтер и бегу на Олимпийских играх четырехсотметровую дистанцию! Ну что ж, теперь все со мной ясно. Водитель такси, пренебрегающий спортом.

Я жалок.

Ноги задевают одна за другую.

И поднимать их становится все труднее. А ведь надо тащиться следом за девушкой. О мои бедные ноги, словно два плуга, вспахивающих землю, – зарываются все крепче и крепче… Дышать я стараюсь как можно глубже, но в горле стоит огромный ком. Лежим не хватает воздуха. Я чувствую, как он всасывается вниз, но его недостаточно. А ведь надо бежать вперед. Надо!

Девушка направляется к окраине нашего городка, к стадиону. Он вытянулся в долинке, и, к счастью, дорога идет под гору. Сейчас – да, а вот как я буду выбираться – сам не знаю…

Наконец мы достигаем стадиона, девушка легко перепрыгивает через изгородь, стаскивает с себя толстовку и оставляет ее висеть на ограде. А я, пошатываясь, перехожу на шаг и падаю на землю под ближайшим деревцем – там тенек, и то хорошо.

Девушка нарезает круги.

Вокруг меня все быстро кружится.

Тошнота наползает, похоже, сейчас вырвет. И пить хочется до невозможности, – но как дойти до крана? Я даже встать не могу, лежу на спине, с меня ручьями течет пот.

«Боже мой, Эд, – вздыхаю я. – Что-то ты вообще не в форме, да…»

«Это точно», – отвечаю сам себе.

«Но это же отвратительно!»

«Да знаю я».

Еще я понимаю, что вот так просто лежать под деревом не годится. Но прятаться от девушки у меня нет сил. Увидит так увидит. Я двинуться не могу, не то что встать и пойти куда-то. А уж как завтра все мускулы будут болеть…

Между тем девушка перестает бегать кругами и приступает к упражнениям на растяжку. К этому времени воздух наконец-то начинает поступать в легкие в нужном объеме, и мне уже полегче.

Она ставит ногу на ограду. Нога длинная и очень красивая.

«Не смей об этом думать. Не смей об этом думать», – твержу я себе.

И вдруг она меня замечает. И тут же отворачивается. Опускает голову и смотрит в землю. Прямо как тем утром. На меня глядит не больше секунды. Я понимаю: девушка сама ко мне не подойдет. Умная мысль посещает меня, как раз когда она снимает одну ногу с ограды и ставит на нее другую. Хочешь пообщаться, Эд? Подойди сам.

Растяжка завершена. Девушка берет толстовку. И тут я резво подымаюсь и иду к ней.

Она начала было бежать, но тут же остановилась.

Потому что все поняла.

Я думаю, она должна это чувствовать: я здесь, потому что она здесь.

Между нами шесть или семь метров. Я смотрю на нее. Ее взгляд упирается в землю где-то в ярде от моей правой ноги.

– Здравствуйте… – выговариваю.

Глупым до невозможности голосом.

И перевожу дыхание.

– Привет, – отвечает она.

Ее глаза все еще изучают землю где-то рядом со мной.

Я делаю шаг. Один.

– Меня Эд зовут.

– А я знаю, – говорит она. – Эд Кеннеди.

Голос высокий, но мягкий – в него можно упасть с разбегу. Чем-то напоминает Мелани Гриффит. У нее похожий голос, помните? Вот и у девушки такой же, да.

– А как ты узнала, кто я? Мне же интересно.

– Ну, папа газету читал, а я твою фотографию видела. Там про ограбление банка было, да?

– Ага, – говорю я и подхожу ближе.

После нескольких неловких мгновений она все-таки поднимает на меня глаза.

– А зачем ты за мной ходишь?

И вот стою я, одолеваемый усталостью, и говорю:

– Я пока еще сам не понял.

– А ты точно не извращенец или вроде того?

– Да нет же!

И тут же начинаю судорожно думать: «Не смотри на ее ноги. Не смотри на ее ноги!»

А она глядит на меня и улыбается – приветливо, как тогда.

– Ну и отлично. А то я уже начала бояться – ты ведь каждый день приходил.

А голосок сладкий-сладкий, даже не верится, что такие бывают. Прямо как клубничный наполнитель в мороженом…

– Слушай, извини. Не хотел тебя пугать.

На губах ее выступает осторожная улыбка.

– Ладно, ничего страшного. Просто… ну… у меня с людьми разговаривать не очень-то получается.

Она снова отворачивается, будто от стеснения ей перехватило горло. Потом говорит:

– Вот… В общем, ты не против, если мы не будем разговаривать?

Она спешит добавить, боясь меня обидеть:

– То есть я совсем не возражаю, чтобы ты по утрам сюда приходил. Просто я говорить не буду, ладно? Я не очень себя удобно чувствую и все такое…

Я киваю в ответ, надеюсь, она это замечает.

– Да не проблема.

– Спасибо.

Девушка оглядывает землю у моих ног в последний раз и вдруг спрашивает:

– А ты, похоже, бегаешь не очень регулярно?

Вкусом ее голоса можно наслаждаться – в данный момент я, например, распробовал на губах девушки клубнику. Вполне возможно, мы вообще в последний раз говорим, и я ее больше не услышу. Но потом все же отвечаю:

– Да, не очень.

И мы обмениваемся понимающими дружелюбными взглядами.

А потом она убегает. Я смотрю ей вслед и слушаю, как босые ступни легонько касаются земли. Чудесный звук. Он напоминает ее голос.

В общем, на стадион я прихожу каждый раз до работы. И каждый день она бегает. Каждый божий день, ни единого пропуска! Помню, однажды утром лил дождь как из ведра – так она все равно наматывала круги.

В среду я беру отгул (оправдываясь перед собой, что человек, у которого есть высокое призвание в жизни, должен идти на жертвы). Швейцар плетется вслед за мной, и мы направляемся к школе. Время около трех, и она выходит после занятий. С ней небольшая компания друзей, и это отрадно. Как я и предполагал, от одиночества девушка не страдает. Хотя, видя такую стеснительность, начинаешь беспокоиться.

Вы никогда не замечали: если смотришь на людей издалека, видишь только картинку, без звука. Как в немом кино. И начинаешь строить догадки: о чем это они говорят? Наблюдаешь, как раскрываются и закрываются рты, воображаешь звуки шагов, шарканье подошв. И все гадаешь: так на какую тему у них разговор? И самое главное – о чем они думают, произнося то, что произносят?

Кстати, я замечаю одну странность. К их компании – сплошь из девчонок – подошел парень. Ну и некоторое время они шли рядом. И моя бегунья тут же стушевалась, принялась смотреть в землю. А когда парень ушел, снова оттаяла.

Остановившись и подумав, я делаю следующий вывод: девушке просто не хватает уверенности в себе. Мне ее, кстати, тоже не хватает.

Возможно, она себе кажется неуклюжей дылдой. И не понимает, что все остальные считают ее очень красивой! Ну, если дело только в этом, все быстро уладится.

И тут же качаю головой.

Осуждающе.

«Как тебе не стыдно так говорить, – отчитываю себя. – Все быстро уладится! Аты почем знаешь? У тебя уладилось, Эд? Сомневаюсь… Вот и у нее так же будет».

Да, я прав. Нечего тут планы планировать и предсказания предсказывать. Нужно делать то, что должно. И надеяться на лучшее.

Я даже несколько раз приходил к ее дому ночью.

Ничего такого не случилось.

Вообще ничего, ни разу.

Я смотрю на себя оценивающим взглядом, на каждое из своих заданий. Вот бегунья, вот Милла, вот жуткая Эдгар-стрит.

Смотрю и понимаю: я даже имя этой девушки не удосужился узнать. Мне почему-то кажется, что ее должны звать Элисон. Но я привык думать о ней как о «бегунье».

Еще я хожу на соревнования по легкой атлетике, летом они проводятся каждые выходные. Девушка, конечно, выступает. Я вижу ее с семьей: мать, отец, младшие сестра и брат. Все одеты в черные шорты и голубые майки с прямоугольной нашивкой на спине. У девушки номер 176, а над ним рекламный слоган какао: «Пей “Майлоу” – расти здоровым!»

Вызывают участников забега на полтора километра среди спортсменов младше пятнадцати лет. Девушка встает, стряхивает с одежды сухие травинки.

– Удачи, – говорит ей мама.

– Удачи, Софи, – эхом повторяет отец.

Софи.

Мне нравится это имя.

Повторяю про себя: «Софи». И осторожно примериваю на ее образ. Что ж, они подходят друг другу.

Девушка все еще смахивает сор со спортивных трусов, а я вспоминаю, что у нее же есть брат с сестрой. Но дети умчались. Девочка отправилась к площадке для метания ядра, а мальчик побежал играть в войну с мелким гаденышем по имени Кирен.

– Я могу поиграть с Киреном? Мам, ну пожалуйста…

– Иди. Но ты помнишь, что скоро твой забег? Слушай объявления, твое – забег на семьдесят метров. Ты понял меня?

– Да, мама. Кирен, пошли!

Некоторое время я сижу и наслаждаюсь тем, что меня зовут Эд, просто Эд. Что у меня не хитрое имя типа Эдвард, Эдмунд или Эдвин. Для разнообразия приятно почувствовать себя совершенной посредственностью.

Софи поднимается на ноги и замечает меня. На лице – удовлетворение. Да, ей нравится, что я здесь. И все равно она почти тотчас же отворачивается и смотрит в землю. Потом отправляется к месту сбора с парой раздолбанных шиповок в руке. Видимо, детям постарше разрешается бежать длинные дистанции в таких кроссовках. Тут ее окликает отец:

– Софи?

Она оборачивается и смотрит ему в лицо.

– Софи, ты можешь выиграть. Ты знаешь, что можешь. Нужно просто захотеть.

– Спасибо, папа.

Она торопливо уходит. И еще раз оглядывается на меня. Я сижу на солнышке, пихаю в рот шоколадную печеньку. Кокосовая стружка облепила мне губу, и стряхивать ее слишком поздно. Софи, впрочем, все равно ее не увидит, с такого-то расстояния. Она глядит на меня и сразу идет дальше. А я уже понял, что нужно делать.

Был бы понаглее, сказал бы, что эта миссия – как два пальца об асфальт. Легче легкого.

Но с наглостью у меня проблематично.

А еще я помню про Эдгар-стрит. И знаю: на каждое легкое, приятное поручение будет приходиться такое, от которого поджилки затрясутся. Так что я благодарен за эту миссию. Погода стоит отличная, девушка мне нравится. Она привлекает еще больше, когда бежит голова в голову с высокой худощавой девчонкой, у которой, похоже, над Софи преимущество. Они долго бегут рядом, но у финиша высокая девочка делает рывок вперед. Она ускоряется, ее поддерживает мужчина: «Вперед, Анни! Да! Да! Давай, моя девочка! Так им! Покажи им! Сделай ее, доченька, сделай ее, ты можешь!»

Не знаю, как вы, но если бы мне такое орали, я бы пришел вторым из принципа.

Отец Софи, кстати, ведет себя совсем по-другому.

Перед началом забега он выходит к ограждению. Потом внимательно наблюдает за гонкой. Не кричит, просто смотрит. Время от времени я чувствую напряжение его воли, – мужчина словно хочет подтолкнуть дочку взглядом. Когда другая бегунья вырывается вперед, отец Софи просто кидает в сторону ее отца короткий взгляд. И все. Другая девушка выигрывает забег, и он аплодирует – и ей, и Софи. А отец выигравшей девушки весь раздувается от неприличной гордости. Можно подумать, это он бежал из последних сил и выиграл.

Софи подходит и становится рядом с отцом, тот обнимает ее за плечи. Слово «разочарование» написано у нее на спине большими буквами.

Почему-то отец Софи напоминает моего собственного, хотя он никогда не обнимал меня за плечи. Да и вообще был алкоголиком. Просто чувствуется что-то похожее в манерах и в поведении. Мой отец тоже был очень спокойным, тихим человеком и в жизни никому не сказал худого слова. Ну да, он каждый день шел в паб и сидел там до закрытия. А потом гулял, чтобы протрезветь. У него, правда, никогда не получалось протрезветь окончательно. Но работу не пропускал ни разу: утром вставал и ехал трудиться, каждый будний день, без исключений. Мама, конечно, орала, вопила и верещала, понося его на чем свет стоит, но он за всю жизнь не сказал ей в ответ грубого слова. Никогда не отвечал бранью на брань.

В общем, отец Софи такой же. Понятное дело, я не алкоголизм имею в виду. Он джентльмен.

Бок о бок они идут туда, где сидит мать Софи. Девушка пьет какой-то энергетический спортивный коктейль, а ее родители держатся за руки. Они, похоже, из тех семей, в которых принято обмениваться репликами «Я люблю тебя, солнышко» и «Я тебя тоже люблю» перед сном, после пробуждения и уходя на работу.

Шиповки лежат на земле, Софи их сбросила. Она смотрит перед собой и вздыхает:

– Обидно. Думала, в них мне наконец-то повезет.

Похоже, эти кроссовки Софи дала мать или кто-то другой из родственников, потому что в свое время они кому-то принесли удачу.

Семья Софи сидит на траве, и я присматриваюсь к шиповкам. Вытертые, старые, изношенные – раньше они были желто-голубыми.

А еще они… неправильные.

Софи заслуживает большего, чем рваные кеды.

10 . Обувная коробка

– Куда это ты пропал?

– Да я занят был…

Мы с Одри сидим на крыльце, попиваем какую-то дешевую малоградусную бурду. В общем, как всегда. Швейцар выходит – тоже хочет выпить. Но я его только похлопываю по шее.

– Тебе больше карт по почте не присылали?

Одри, конечно, в курсе, что никуда я бубновый туз не выкинул. Эта карта дороже любых брильянтов. А бриллианты ведь никто в здравом уме не выкинет? Они ценные, их беречь надо. Ну а моя карта еще ценнее.

«Милла, – думаю я. – Софи. Женщина с Эдгар-стрит. И ее дочка, Анжелина».

– Да нет, – говорю вслух. – Я пока с этой не разобрался.

– Как думаешь, еще пришлют?

Я задумываюсь: хочется ли мне, чтобы прислали еще одну карту?

– Там и с первой-то очень непросто, – наконец отвечаю я, и мы отхлебываем из бутылок.

К Милле я захожу регулярно. Она показывает мне фотографии, я читаю вслух «Грозовой перевал». Кстати, книга мне даже начала нравиться. Торт мы съели несколько дней назад – и слава богу.

Пожилая леди все так же любезна. Руки у нее трясутся, и память подводит, но она по-прежнему мила со мной.

На следующих выходных Софи проигрывает еще в одном забеге – на этот раз на восемьсот метров. А все эти старые заплатанные шиповки – ей в них неудобно! Софи нужно что-то получше, я же видел ее по утрам. Вот тогда она взаправду бежит. Бежит, ни о чем не думая, и выкладывается по полной.

Ранним субботним утром я прихожу к дому Софи и стучусь в дверь. Открывает ее отец.

– Здравствуйте…

Я нервничаю, словно явился спросить, могу ли встречаться с его дочерью. В руках у меня коробка для обуви, отец Софи смотрит на нее. Я быстро протягиваю коробку и говорю:

– Доставка для вашей дочери. Надеюсь, они подойдут по размеру.

Коробка переходит из моих рук в его, и на лице моего собеседника проступает некоорая растерянность.

– Просто скажите Софи, что пришел парень и принес ей новые кроссовки.

Отец девушки смотрит на меня как на обкуренного:

– Ну… ладно.

И изо всех сил старается не прыснуть со смеху:

– Так и скажу.

– Большое спасибо.

Я разворачиваюсь и иду, но его голос заставляет меня остановиться.

– Эй, послушайте, – окликает меня отец Софи.

– Да, сэр?

С озадаченным выражением лица он взвешивает на руках коробку – и выдвигает ее вперед, как предлог для беседы.

– Я знаю, – спокойно говорю я.

Коробка пуста.

Побриться я не успел, да и вообще выгляжу – краше в гроб кладут. Смена окончилась в шесть утра, я оставил такси на стоянке и сразу пошел сначала к дому Софи, а потом на стадион. На завтрак у меня были хот-дог и кофе.

Объявляют забег на полторы тысячи метров. Софи выходит босиком.

И я улыбаюсь: действительно, получились «босоногие кроссовки».

– Пожалуйста, пусть ей никто не наступит на ногу, – говорю я вслух.

Через несколько минут к ограждению подходит ее отец. Забег начинается.

Придурочный папаша победившей в тот раз девушки начинает орать как потерпевший.

Софи спотыкается и падает сразу после первого круга.

До того как упасть, она была с четырьмя другими девушками в группе лидеров, – остальные участники растянулись метров на двадцать пять. Софи поднимается на нош, и я тут же вспоминаю эпизод из фильма «Огненные колесницы», когда Эрик Лиддел падает, но потом все равно всех обгоняет и приходит к финишу первым.

Остаются еще два круга, Софи прилично отстает.

И вот она догоняет группу лидеров. Двоих обходит легко, потому что бежит как утром. В ней нет напряжения, только радость жизни и абсолютное чувство свободы. Не хватает лишь красных спортивных трусов и толстовки. Босые ноги несут ее легко-легко, и вот она обходит третью бегунью. И оказывается бок о бок со своей давней соперницей. Софи обгоняет ее и удерживает лидерство. Впереди еще двести метров.

«Она бежит прямо как утром», – думаю я, а люди оборачиваются и смотрят ей вслед.

Многие видели, как Софи упала, поднялась и побежала дальше. И вот теперь люди наблюдают за ней, а Софи – впереди всех, она летит к финишу. Такого здесь еще не видели. Метание диска приостановилось, прыжки в высоту тоже. Вокруг притихли и смотрят. Весь стадион следит за девушкой с солнечными волосами и сладким, будто клубника, голосом, как она тяжело дышит и летит, летит к финишу.

Ее догоняет соперница.

Хочет вырваться вперед.

Колени Софи в крови, ободрались во время падения, и ступни наверняка исколоты, но так надо. Последние сто метров оборачиваются для девушки сущей пыткой. Я вижу боль на искаженном лице, ступни кровят. Она бежит по сухому лысеющему травяному полю и почти улыбается – от боли. И от восторга. Софи – сама по себе, ей дела нет ни до кого другого.

Она бежит босиком.

И она – воплощенная радость жизни. Такого я еще не видел.

Девушки финишируют.

Та, другая, выиграла.

Все как всегда.

Софи пересекает финишную черту и падает на землю. Перекатывается на спину и смотрит вверх, в небо. У нее болят руки, ноги и сердце. Но на лице – то же чудесное выражение, что и утром. И она, я полагаю, думает: «Вот оно. Пять тридцать утра».

Отец Софи аплодирует, как всегда, только в этот раз не он один. К нему присоединяется отец выигравшей девушки:

– Черт, вот это да! Замечательная у вас дочка, сэр! Отец Софи вежливо и скромно кивает.

– Спасибо. У вас тоже, сэр, – говорит он.

J . Простой смертный

Я выкидываю в урну пластиковый стаканчик из-под кофе, обертку от хот-дога и собираюсь идти домой. Естественно, пальцы все в кетчупе.

Потом слышу у себя за спиной звук ее шагов, но не оборачиваюсь. Хочу услышать голос.

– Эд?

Боже, этот голос ни с чем нельзя перепутать.

Я поворачиваюсь и улыбаюсь девушке, у которой в крови колени и ступни. С левой коленки струйка криво стекает до голени.

Я показываю на нее и говорю:

– Хорошо бы перевязку сделать и все такое.

– Да, обязательно, – отвечает она спокойно.

Между нами повисает неловкое молчание. Я понимаю: мне здесь больше делать нечего. Ее волосы распущены. И прекрасны. А в глазах можно утонуть и не пожалеть об этом. А губы ее раскрываются, и она говорит мне:

– Я просто хотела сказать спасибо.

– За то, что ступни исколола и коленки разбила?

– Нет. – Она не ведется на мою шутку. – Я хотела поблагодарить тебя, Эд. Спасибо.

Приходится сдаться:

– Ну… пожалуйста.

Мой голос похож на скрип гравия – не то что у нее.

А когда я делаю шаг вперед, то понимаю: Софи больше не наклоняет голову и не смотрит в землю. Она поднимает глаза и даже не стесняется.

– Ты красавица, Софи, – говорю я. – Ты знаешь об этом?

Ее лицо заливает легкий румянец, но Софи не возражает.

– Я увижу тебя снова? – спрашивает она.

По правде говоря, я думаю, что не раз придется пожалеть о словах, которые я произношу в ответ:

– Но не в пять тридцать утра, только не это!

Она заводит ногу за ногу и легонько поворачивается, посмеиваясь про себя.

Я уже собираюсь уходить, как вдруг она говорит:

– Эд?

– Да, Софи.

Она явно не ожидает, что я знаю ее имя, но все равно спрашивает:

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга представляет собой сборник игр, заданий и упражнений, которые успешно применялись автором на п...
Василия Ланового относили к самым красивым актерам советского кинематографа. Крестьянский сын, он бы...
Повесть-притча «Поворот» ставит важнейшие вопросы: о моральном выборе человека, роли случая в его су...
То, что происходит на Земле сегодня, началось не вчера. К сегодняшнему итогу привела человечество не...
Я обучаю студентов факультета психологии более четверти века и все это время наблюдаю одну и ту же д...
Стивен Хокинг, величайший ученый современности, изменил наш мир. Его уход – огромная потеря для чело...