Дьявол и Город Крови 4: всей нечисти Нечисть Вихарева Анастасия

– Кони так себе… Были бы кони, а эти… – он махнул рукой, будто тяготился ими. – Маня подгадала мне сундук с копеечной ломаной монетой. Половину я озерным проиграл, с вечера сели играть – а спохватился, другой вечер… Стыдно стало, ведь за подарками приехал… Дык, закрыли ярмарку уже, а до следующей год жди! По остаткам прошел. Стыдно-то, стыдно как! И дочки ругают… – сдавлено заголосил водяной. – Я и так, и эдак мерил… Скройся с глаз, мука моя беспросветная! – крикнул он коням, и те как сквозь землю провалились, в миг оказавшись на опушке поодаль. – Послали мы к морской сирене записочку, обещала караваном прислать к следующему лету серебряного, с золотою гривою, но заломила цену, как басурмане не запрашивают. Пришлось выложить могильную землицу и гробик с мертвецом…

Его Величество покосился на водяного: врет, не врет – цену набивает? И сразу понял – не врет. Кряжистый смотрел на коней не лучше, и тоже повинил водяного, грозно нависнув над ним.

– Тебя за чем послали, черт плешивый? Умный разве конь, если в стойле стоял?

– Да понял я, понял! – сжался водяной, втянув голову в плечи. – Где табунькового было взять?! Их пригнали, выпустили, да еще рака поставили, чтоб свистнул…

– И за прялку спасибо! – еще грубее зашумел кряжистый. – Не нитку прядет, а веревки! Вот, на, смотри! – Кряжистый достал золотой клубок и сунул в руку водяному.

Водяной вытянул нить, не толще волоса, повертел ее и так, и эдак, и тут же изменился в лице.

– Убббью! – прорычал он, погрозив кому-то кулаком. – Подсунули! Ей Богу, подсунули! – залебезил он перед кряжистым, виновато ссутулившись, глаза его забегали.

– На кон поставь в следующий раз, – посоветовал кряжистый, протягивая водяному веретешко, с широкой изрезанной извилинами шишечкой на конце, в которой были пробиты две дырочки. – Тебе за нее кто хошь, что хошь проиграет…

Водяной поставил веретешко на палец, и веретешко завертелось…

Через минуту оно наполовину заполнилось серебристой пряжей. У Его Величества закружилась голова, и отчего-то по лицу потекли слезы, стало так обидно на жизнь, за коней, за землю эту богатую, в которой вампирам места не нашлось…

Водяной, заметив, что Его Величество плачет, остановил веретешко, пытливо заглянул в глаза.

– Да, не забирает серединочку и с одного боку… – разочарованно выдохнул он, отворачиваясь. – Может, старику ее? – предложил водяной кряжистому. – Ему в самый раз…

– Ну… – подумал кряжистый. – Ему, пожалуй, можно… С одного боку попрядет, с другого… На одежу нитка не получится, но на мешковину сойдет…

– А этих? – Его величество кивнул в сторону коней. У него совсем отвалилась челюсть, когда он потрогал нить клубка, которую водяной положил на стол. В платья из материала с такими нитями в пору лишь Царям одеваться. Он решительно не понимал, с чего эти двое решили облагодетельствовать проклятую и старика. Он перевел взгляд на коней. – Это… охрану бы им приставить. А этих, что же, продавать?

Водяной посмотрел на него, как на чокнутого.

– Да кто ж их купит? Тоже старику отдам, а то он все пешком, да пешком. Может, оно и не быстрее, но ноги не устают.

– А мне не продашь? Я золотом… золотом заплачу! Называй цену! – торопливо предложил Его Величество, почувствовав, как предательски нервно задрожали руки.

– Да какое золото! – скривился водяной. – У меня дна не видно под золотом. Забери даром, если справиться сумеешь! От позора избавишь!

– А если обоих словлю! – осмелел Его Величество.

– Да обоих и забери, – согласился водяной. – Могу и подсадить, если не боишься!

– Без узды? – засомневался Его Величество.

– Ванька мог. Без узды как-то раз ускакал коня. И другие богатыри удержались. Но тебе так и быть, дам и уздечку. В сарае висят, возьми любую.

«Проведет, – подумал Его Величество, засомневавшись. – Подсунет рваную, а потом скажет, что это я коня не удержал» Но зашел в сарай. Там висели уздечки одна другой не лучше. Такой рванью коня не удержать. Он недовольно поморщился, вспоминая свою конюшню и коней. Если бы такого коня в табун пустить, через пару лет можно по царству в год выкупать…

– Ты мне крепкую дай! – он вернулся к водяному и попросил, засмотревшись на коней. – Вот моя бы была! – произнес он мечтательно.

– Пусть будет твоя, – согласился водяной. – Есть ли у тебя такая, с отметиной, а то скажешь потом, что не твоя.

– Есть! – радостно воскликнул Его Величество, припомнив, что была у него узда коню под стать. Вся золотом изукрашена, камнями самоцветными, кожа крученая, сталь – самая булатная. – Но она у меня в сейфе, – покраснел Его Величество, вспомнив, что именно этой уздой правила Ее Величество им самим, когда накладывали на него обязательство потакать жене и выполнять все ее капризы. Он покраснел, вспоминая. А досталась узда ему от Бабы Яги в подарок на приданое. И с самой их вампирской свадебки не забывали о ней, изредка добывая, чтобы провести обряд очищения.

– А сейф в синей комнате, с черными бордюрами… – посмотрел куда-то вдаль водяной. – Это кто ж такую красоту учинил? Но условие, если коня не удержишь, ты узду мне оставишь. Я бы тоже не отказался царскую узду иметь. Самая, что ни на есть крепкая узда.

– Согласен! – ударили по рукам.

– Изволь! – Водяной протянул ему узду. – Эта?

– Она самая… – растерялся Его Величество. – Вы что же, можете…

– Да не вором ли обозвать меня собрался? – водяной протянул за уздой руку. – Я назад ее верну. А про инцидент забудем.

– Постой, – остановил Его Величество. – Зови коня! А хоть бы вон того, черного…

Водяной свистнул, и конь неспеша подошел к водяному. Тот, не торопясь, надел узду, протянув поводья Его Величеству. Подставил локоть. Его Величество проверил крепость узды, вспрыгнул на коня, и понял – его конь! Сам он в государстве был одним из лучших наездников.

Ай да конь! Всеми государствами управлять с таким конем!

Конь как-то сразу приосанился, взглянув на него лукаво, будто видел насквозь, и проговорил человеческим голосом:

– Ну, погнали, Царь! Спорим, что сделаю круг и удержу тебя на спине и уроню на этом самом месте!

Ответить Его Величеству не удалось. Конь закусил узду и легко перекусил удило, оставшись без управления. Он подбросил его на спине, и поводья вылетели из рук, но удержал седока, поймав на лету. И скакнул конь в воду, и пронесся под водой, и охнул Его Величество, удивившись дворцам из камней самоцветов, и золотым монетам, выстилающим дорогу, и по воде, поднимая брызги, точно бабочка, порхнув над лилиями и лотосами, и снова не уронил седока. И скакнул на верхушку дерева, легко перемахнул через весь луг, остановившись на другой верхушке дерева, и бросился вниз как раз в том месте, где он сел, и позволил седоку упасть.

Его Величество кубарем прокатился по земле.

– Что же ты, что же ты узду-то перекусил, – водяной сокрушенно покачал головой, – Ведь не молиться теперь, а плакать!

– Он за узду потянул, она и порвалась! – ответил конь, усмехнувшись.

Развернулся и неспешно присоединился к другому коню, хвостом и гривой подметая траву, которые не доставали до земли чуток.

– Про старика не знаю, но вашей проклятой на таком коне тоже не усидеть, – сказал Его Величество, поднимаясь с колен и отряхиваясь. – Ей и на тяжеловозе не удержаться. Я вас не понимаю, имея такой… потенциал, вас бы на руках носили. Такому коню цены нет!

– Так и ей, Манечке нашей, цена не более, – сокрушился водяной. – И человека, чтобы на здоровье пожаловался. Всяк поднимает на руки и с места на место переносит, туда-сюда, туда-сюда. А с Манечкой мы про болячки свои, про редьку с хреном, про соль в костях, про несытое житье-бытие. Вроде не переносили, а полегчало. И за болотом успели побывать, и по небу прокатились, и в Раю погостили, и в Аду помучались…

– И часто вы с ней… так беседуете? – поинтересовался Его Величество, усмехнувшись. Не прост был водяной, пожалуй, он вампира вокруг пальца обведет, тот и не заметит.

– Да почти каждый раз, как топор в воду уронит, а не видит, куда упал. Стоит и щепки кидает, и вопит что есть мочи: «Дедушка водяной, забери мою худую жизнь, верни топор!» За худую жизнь мне топора не жалко. Бывало, замучу ее до смерти, а она кричит: еще, еще! – и так самого замучает, сил нет уйти под воду. Куда уж там воду мутить! Поднимут рыбоньки мои золотые топор со дна, ну и посидим, поговорим о том, о сем…

Его Величество побледнел и отвернулся.

Наскочил же! Откуда у проклятой столько умных мыслей, чтобы понять свое состояние и разобраться с тем, что вампиры ей ниспослали свыше? Знания это были чисто вампирские, которые охранялись пуще глаза. Сама она не догадалась бы, ума не хватит – ей таблицу умножения суметь бы выучить. Садо-мазо, пожалуй, не закроешь, их не только вампиры, их люди боялись, как огня, не зная, чего ожидать. Прощай вампир, когда проклятый заболевал такой болезнью. Он боролся за свою жизнь самым непредсказуемым образом: проходил все стадии проклятия, которые накачивали его половину ментального поля либидо, которое должно было поднимать у человека желание умереть, а у вампира желание от проклятого избавиться. Чаще это происходило, когда вампиры доставали не ту душу, и проклятый, имея в себе Проклятие, не имел Зова. И еще хуже, если он сам случайным образом имел в себе Проклятие на вампира.

При воспоминании о проклятой, живот свело судорогой.

«Сука!» – подумал он в который раз. Сразу захотелось проснуться: от земли этой, от водяного с кряжистым, от изб, от дурманящего аромата трав и цветущих плодовых кустов, от жары, которая плавила тело, так что спина рубашки промокла насквозь – этого не должно было быть!

А вдруг произошла ошибка? Но ведь сто раз проверяли. Это она была связана с ним, а, значит, ошибка исключается.

Так, что дальше? Зов работает, иначе…

«Что иначе, разлюблю жену? Никогда! Удавлюсь и удавлю!» Может быть, не так как раньше, но мыслей о других нет, чувствовал он только ее. Мысли о смерти? В конце концов, и вампирам не вечно быть молодыми, тем более ему, который даже не вампир пока.

– Скажи-ка, любезный, а мы… нашего роду племени приходят ли сюда? – спросил он напрямик без обиняков.

Водяной глянул на него изумленно.

– Как сказать… – развел он руками. – В руки не даются, но молитву терпим. Все как-то веселее… С Манечкой они…

Его Величество в который раз почувствовал, как при жаре во всем теле продрог до костей. Он спрятал руки под столешницу, чтобы кряжистый и водяной не заметили, что они начинают дрожать. Так, значит, вампиры все же были. Но как жили-то здесь? Может, поэтому бывают здесь так редко, что жить приходится в другом месте? Выходит, Ее Величество опять права. Он вконец запутался. Или водяной нес околесицу, или говорил правду, но не всю.

– А кто тут у вас за главного? – спросил он, взглянув на кряжистого и водяного исподлобья.

– Мы все… сами по себе и как бы вместе. Главное не нарываться, а то мы, когда боимся, нас несет! – разоткровенничался водяной. – Ведь если Манечку убьют, мы сиротами останемся! – он пролил слезу и высморкался. – Но когда горе на горе, разве ж богатырке нашей дома усидится?

– Значит, что же… она у вас вес имеет? – удивился Его Величество. – Кому она нужна? Кто бы слушать стал? Это у нас с ней горе, а без нее и горя нет!

Принять проклятую как человека, с которым запросто могли иметь дело, голова отказывалась. Тело отяжелело, голова стала мутной, не своей, в глазах появился песок.

– А как же без весу-то? – водяной выпучил глаза, будто увидел чудо. – Это я легонький… Так, я не мерил себя сегодня, – спохватился он, обернувшись к кряжистому, который, усевшись за стол вразвалку, молча наблюдал за Его Величеством, не скрывая ехидства.

– Горе у вас, что правда, то правда, – согласился кряжистый, ухмыльнувшись. – Но ведь это с чьей точки зрения посмотреть!

– Ну, не за главного же? – удивился Его Величество, совсем сбитый с толку. Похоже, оба уродца принимали его слова в том значении, в каком они употреблялись применительно к объекту. Вес у чудовища, естественно, был, и надо полагать, не меньше, чем положено иметь человеку. Тростинкой, какой была его жена, не многие умудрялись остаться до ее возраста.

– Нет! – признался водяной сокрушенно. И добавил: – Меньше ее тут никого нет.

– Значит, пропилась, проелась, и пришла проситься на постой, – удовлетворенно заключил Его Величество, чувствуя, как уходит тяжесть. В общем, он выяснил все, о чем хотел узнать. – Ну, когда надоест об слезу ее запинаться, поставите меня в известность. Мы как-нибудь решим вашу проблему.

– Обязательно известим! – пообещал водяной, раскланявшись.

На берег выплыла одна русалка, вторая, третья, четвертая. Поднялись на берег, и хвосты обернулись в ноги. Его Величество засмотрелся. Его жена была красавица, но русалки имели свежесть, которая с нее уже сошла. Особенно в последнее время. Он вдруг вспомнил, что за праздник жизни приходится расплачиваться. Да, стоило вампиру подумать или пожелать, как все начинало крутиться, и выстраивались в очередь желающие угодить. Вампир не мог сказать, что он не умеет жить, не добился, или думает чужой головой, но сам он вряд ли жил в гармонии с самим собой. Миллионы вампиров испытывали постоянное неудовлетворение по любому поводу, страх, подозрения – и лицо вампира менялось. Обмануть можно было и человека, и оборотня, и Отца Небесного, и, поговаривали, Дьявола, но только не вампира. Он видел, в кого превратится, когда чудовище, наконец, сдохнет. Первое впечатление напугало его. Но страх быстро прошел: нельзя получить, ничего не отдавая взамен. Зато вампир никогда не мучился угрызениями совести, в любое время испытывая невероятную чистоту своих помыслов, какой бы они не были направленности.

Показательный пример, когда некий Царь решил войти в историю, как реформатор, обнаружив, что весь мир ушел далеко вперед, отказавшись от рабства. Огромная страна испытывала потребность в рабочей силе, в свежих идеях, в открытии новых производств, и, в конце концов, не имея средств, чтобы платить помещикам за каждого рекрута, он подумал, что неплохо бы освободиться от давления со стороны дворянства, укрепившего свои позиции на мировом рынке экспорта зерна. Ведь до чего дошло: имея за границами имения, могли в лицо плюнуть Батюшке Царю и свалить. Особенно молодежь, которая никак не могла выйти в люди. Раньше этот вопрос решался просто: Царь, внезапно осознавший тягу к служению отечеству, вперед ногами выставлял из царских покоев предыдущего Царя, а молодежь призывал под ружье – и сразу почет и уважение и Царю, и молодежи. А тут не поймешь, кого призывать и против кого выступить. Весь народ в неволе, у каждого вампира родовитое имя, а бунтуют, в основном, разорившиеся помещики, которым ума не хватило пить кровь не сразу, а постепенно. Как истинный вампир он пошел проторенной дорогой, спихнув ответственность на чиновников и самих помещиков, но потратив уйму времени на уговоры, наконец, своим умом дошел: ни один помещик не имеет желания отказываться от своего имущества, которым был оскотинившийся человек. Порядка пятидесяти тысяч вампиров владели миллионами людей, которых могли казнить и миловать, продать, обменять, вырвать кишки, посадить на кол, забить плетьми, если тот не приносил ему дохода. И еще пятьдесят тысяч духовных наставников помогали удерживать человеческий скот в узде. Школы – для вампира, больницы – для вампира, искусство, музыка, культура, театры.…

Без крови вампиры жить не умели. Реформа, с согласия вампиров, обернулась в итоге еще большим рабством. Повинность отработать барщину теперь стала обязательной – огороды стоили дорого, а дороги, прогоны и водопои для скота стали платными. И то, что было тайным, теперь стало явным. Не имея возможности забить человека плетьми на задворках помещичьего двора, чтобы утолить голод и вернуть себе умиротворение, когда снова хочется стать Благодетелем, помещик был вынужден искать кровь и пить ее на виду у всего общества, связанного круговой порукой. Круговую поруку, когда никто не мог бы отказаться от своего бедного и неплодоносного надела и уехать на заработки в другое место, помещики благословили сами, чтобы не упустить своей выгоды, которая, как кровь, у вампира всегда на первом месте.

Не жизнь, а сказка. И никто угрызениями совести не мучился. Где, о какой совести в то время шла речь? Кто помнил, что вампир выходит из того самого народа?

Человеческий ресурс всегда котировался, как нефть, как газ, как золото, как свиньи и коровы… И замечательно, что многомиллионный скот обрюхатился новым поколением еще более жестоковыйных вампиров – немного прошло времени, когда они смели старое поколение, поднялись и, усвоив урок, установили жесткие правила, по которым теперь любой вампир мог бы подняться до Царя – но в жесткой конкурентной борьбе. А народ, упраздненный до простонародного быдла, потерял надежду в справедливость раз и навсегда, наконец, утвердившись в мысли, что жить в Раю у Батюшки Небесного тому хорошо, кому хорошо живется в государстве при Царе Батюшке. И успокоился. Вампир был бессмертным. И таким же древним, как человек, начиная род свой от Каина, который знак на чело получил от Бога первым. Со времен Каина не было такого, чтобы человек стоял над вампиром. Хоть три проклятых земли выступят против вампира, вампир переживет.

Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить!

У проклятого наоборот – стоило подумать, и все начинало крутиться в обратную сторону. Любая их мысль, в конце концов, сводилась на нет. Им нельзя было доверять свои тайны, желания, и уж ни в коем случае рассказывать о делах. Любое дело разваливалось тут же, стоило проклятому пожелать доброго их завершения, особенно, если он был заинтересован в этом лично. Вампир всегда держал уши востро и умел повернуть время проклятого вспять.

Его Величество снисходительно усмехнулся, провожая взглядом русалок, проплывающих мимо легкой походкой. И слегка поморщился, заметив корявых девушек. Девушки срезали цветы, вытаскивали луковицы и укладывали в коробки. Венки на их головах смотрелись нелепо и глупо. Зачем украшать голову, которая с человеческой рядом не стояла? Не поймешь, где голова, где тело.

– Это сколько же вас тут? – лучезарно улыбнулся он, пожав плечами.

– Да уж, не как у вас! – хохотнула русалка человеческим голосом. Тонким и звонким, будто прозвенел колокольчик. – Нашлась золотая рыбка, али нет еще?!

– А про золотую рыбку, откуда знаете? – слегка смешался Его Величество, сердито взглянув на водяного. Не иначе, успел рассказать.

– Так она нам, чай, не чужая! Матушка наша, сирена морская, золотых рыб поит, кормит, на стада тучные выводит.

– А они разве не владычицы морские? – заинтересовался Его Величество.

Русалки сдержанно улыбнулись в ответ.

– Вот поэтому-то она и не смогла желание старухи исполнить, – одна из них осуждающе покачала головой. – Не ее компетенция.

– Поговорите у меня! За болотного замуж отдам! – прикрикнул на русалок водяной, недовольный, что место для сбора гусениц выбрали поблизости.

Русалки поспешили пройти мимо.

– Экие красавицы! – сказал Его Величество, провожая их взглядом. – Что им в болоте-то делать?!

– Речку новую! – ответил водяной недовольно, подняв листья лопуха и собирая в корзину слизней. – Кормишь их, поишь, ночей не спишь, а им лишь бы языки чесать!

Его Величество прошелся по лугу. Работников на огороде изб было много – и все заняты делом. Он отобрал плоды для себя, отнес к столу, раскладывая по виду. Это оказалось нелегко. На десятую ходку он уже не без зависти смотрел на корявых девушек, которые легко управлялись с огромными арбузами. Казалось, стоит им подойти, растения сами роняют плоды, которые катятся в нужное место. Между ними бегали резвые полосатые лошадки, подставляя спины, на которые взваливали мешки. Нагруженные лошадки тут же будто проваливались сквозь землю, исчезая и появляясь уже пустыми.

– Куда это? – поинтересовался Его Величество у кряжистого, когда тот проходил мимо, кивнув на собранный урожай.

– От нашего дома в вашу думу, – ответил он, показывая лошадке направление. – Не пойму я, ты человек или вампир? – он остановился, метнув из-под широких бровей пронзительный взгляд. – Вроде человек, а дума у тебя – вампиры позавидуют. Манечку пришел убить? – напрямую спросил он, поднимая мешок и на этот раз взваливая на Его Величество.

– Ну не люблю я ее! – взмолился Его Величество. – Что мне, всю жизнь мучаться?

– Так разведись, а проклинать-то зачем. Не любишь, а вяжешь. Стыда нет, – с досадой проговорил кряжистый.

Его Величество перекосило. Слушать о чудовище приятно он не мог – не умел. Опять сдавило шею и голову, руки онемели. Не хотел – было противно и тошно. Он уронил мешок на землю, усаживаясь на него.

– Кто она мне, чтобы я с ней разводился?

– Вот видишь, какой ты больной, чтобы своей головой думать. Развел червей… и страха нет. Вот поднимется на небо – заберем у вас все царство.

– А людей не жалко? – Его Величество посмотрел на кряжистого с жалостью. Попугать решил, но что он мог сделать? Разве что камины протопить сучковатыми своими дочурками… – Кто ты такой, чтобы нам указывать?!

Кряжистый усмехнулся.

– Мне не жалко. От вашей думы к нашему дому – своя выгода. А кто мы… Он рыбами заведует, его стихия вода, – кряжистый жестом указал на водяного. – Берет у человека больше, чем тот имел бы за всю свою жизнь. Я даю человеку больше, чем тот имеет за всю свою жизнь – с этого имею. Ты, например, стоишь мало, да много.

Его Величество кисло скривился: бормочет чего-то… Кто бы что у него взял… Кряжистый искал выгоду там, где ее нет – у себя бы короедов поискал, непременно найдутся. Ни один уважающий себя вампир близко не подойдет к этой земле, а уж миловаться с таким уродом, подавно. Наверное, господинчик думал, что сухофрукты – это вся жизнь. Такому, пожалуй, не объяснишь, что не каждый человек рожден для грядки с овощами. Здесь было хорошо, да, но не настолько, чтобы забыть, что дома ждала горячая ванна и теплая постель, жена, которая только что приняла ванну с ароматными травами, слуги, государственные дела, друзья, повара с заморскими деликатесами и изысканной кухней, которую этим никогда не попробовать. И мало найдется людей, которые не оценят все, чего он добился… Сам! От проклятого избавляются, чтобы расправить крылья, вырезают как аппендикс, который все время ноет и ноет. Если могла бы – поднялась бы. Как он, как жена, как любой, с кем приятно иметь дело.

Кряжистый посмотрел на Его Величество, и сразу закряхтел, завиноватился, страшные деревянные глаза его, как выгнутые линзы, отражающие свет и поляну, замутились и поблекли.

Наверное, понял, о чем я думаю, с усмешкой подумал Его Величество, глядя свысока на кряжистого, ползающего по земле на коленях. Ну и пусть! «Что, чурка неколотая, не получилось червями, помидорами закидаешь?» – собирать фрукты и овощи расхотелось. Не его это было. Кряжистый ему не нравился, он все время хмурился и посматривал недобро, в отличии от словоохотливого водяного. Возможно, без кряжистого ему удалось бы разговорить водяного и выудить больше информации, но он все время одергивал водяного, наступая ему на ногу.

– Мы простые, неотесанные, а вы, как я посмотрю, птицы высокого полета, – проблеял кряжистый, будто соглашаясь с его мыслями. – Вот и избушки на курьих ножках не делом Маньке нашей достались. Убила Матушку Их Величеств, и не прослыла ни миллионером, ни сватом, ни братом. Отпугнула от себя только. Поделом нам, что люди бестолковые и те стороной нас обходят. То ли дело вы! Чем больше убил, тем больше славы. Пойду-ка я, посыплю солью оружие наше и перекушу немного…

Его Величество закусил губу. Напоминание о Матушке и недавнем сражении заунывным басом прозвучало, как насмешка. «Но вышла сила у вас, вышла! Нет никого оружия, ничего нет! Танком проедем, и нет ваших томатов! – мстительно помечтал он, высверливая взглядом дыру в спине кряжистого. – Не быть вам хозяевами на земле царства нашего!» Он не мог поверить, что проклятая земля обладала большими возможностями. Исполнилось желание лампы – и только! Где же они ее держат?! Неужели вне пределов земли?! Избы продолжали пахать, крепко закрывшись на все запоры, не иначе, лампу хранили здесь, в избах. Только тут ее не смогли бы достать вампиры или драконы. Если дракон действительно видел следы, то получалось, что предатели где-то неподалеку, как же они оставили ее? И как возьмешь, если пуще глаза охраняют?!

Все было готово, но молодильные яблоки валялись у самых ног, и Его Величество не торопился уходить. Собрать яблоки с полу – не совсем то, чего он хотел, но испытать их, стало навязчивой идеей. Не существовали такие в природе, и земли этой не должно было быть. То и дело яблоки падали со звоном, будто дерево роняло слезу. Но он понимал, что за ним следят в четыре глаза. Водяной крутился неподалеку, набирая в короб земляных червей и прожорливых гусениц, русалки уносили короба в реку, и вода пенилась, и летели брызги от выпрыгивающих рыб и рыбешек. Кряжистый и корявые его дочки крутились вокруг да около, собирая урожай.

– Поговаривают, что в избах такая есть печь, пироги печет знатные, подавиться слюной можно. Может, покормите? Дорога дальняя у меня, – ласково попросил Его Величество, в надежде, что присматривающие за ним отвернутся, или хотя бы один уйдет с глаз долой.

– Хлебосольная у нас и земля, и изба с пирогами. Отчего не накормить? От нас не убудет, – добродушно приветил гостя водяной. – Мы бы и в баньке помыли, да банька злопамятна. Боюсь, примется обжаривать, как мясо на сковородке. Не забыла она Бабу Ягу с дочушкой. А ты поел бы? – он обратился к кряжистому.

– Неси! – согласился кряжистый. – Время далеко за полдень, а я еще путем не завтракал. Арбуз не еда.

– Чем вам моя жена не угодила? – обиделся Его Величество. – Мы бы слова худого проклятой… Мане! Манечке! – поправился он, заметив, как зыркнул кряжистый. – Не сказали, но ведь не по закону в избе живет. Жена моя – наследница, избы принадлежали и будут ей принадлежать. Любой суд докажет, закон есть закон, – обиженно произнес Его Величество.

Ему и в самом деле было обидно. Хуже быть не могло: чудовище оттяпала все добро Бабы Яги! А он еще узду потерял… Ох и достанется от Ее Величества, если это та самая узда. Но в то, что водяной так легко смог ее достать, верилось с трудом, он подозревал, что его провели, как последнего лоха, и почти был уверен, что найдет узду на старом месте.

– А ты у изб спроси, с кем они и чьи. Они, по ходу дела, совершеннолетние, – посоветовал кряжистый. – Я вот смотрю и думаю, ты по манну пришел, или по избам соскучились? – он не переставал усмехаться про себя.

– Свои мы, не чужие, – произнес Его Величество, заприметив, что водяной уходит в сторону изб. – Вон, Маня и сук срубить не может, – он ткнул пальцем на избы. – Как ей в избах-то жить? Цветник на крыше… Засрет все, потом не отмоешь. А сорняк какой в огороде! Мне не трудно прислугу приставить. Жили бы, как у Христа за пазухой.

Кряжистый глянул в сторону изб.

– А это! Это у них имидж. Венок на такую крышу не сплетешь, вот они и решили, что клумба гораздо интереснее будет смотреться… – Он наклонился, раздувая огонь – и два яблока оказались у Его Величества в кармане. И еще одно, когда кряжистый черпал воду из колодца, повернувшись спиной. – Вот ты, на грудь пристроился, одеждой мертвеца прикрылся, а по отрубленной голове не скучаешь хоть иногда?

– Да как же ему отрубленной головой по голове скучать? – Водяной вернулся с огромным подносом румяных и поджаренных пирогов.

Его Величество не ответил. Не ихнего ума дело. Может и отрублена, да только не его – с отрубленной головой Царями не стают.

Чай вскипел быстро. Кряжистый порезал салат, принес запеченную в яблоках утку, водяной копченой рыбы, икорку красную и черную, на столе появился мед, лук, сливки, фрукты, напиток из цикория, соленые грибочки и огурчики…

Да, питались тут не хуже, чем во дворце. Продукт был свежий, только что с огорода и из речки.

– А вот отчего у вас такая туча собралась? Это наши ученые объяснить смогли бы, но не знаем, из какого места ее пригнало, – поинтересовался Его Величество, уминая пироги. Так вкусно и повар во дворце печь не умел. Пироги во рту таяли, видно, был у избы свой секрет, или мука была особенной, и каждый пирог со своей начинкой…

– А мы ни о какой туче и не слыхивали! – весело проговорил кряжистый, тоже с набитым ртом. Настроение у него поднялось, и он как-то сразу подобрел. Наливал себе из крынки четвертую кружку молока. – В центре оно всегда так! Тишь да благодать. Пронесло, слава Богу.

– Это Манино желание исполнилось, – поведал водяной. – Не иначе, а то как бы мимо-то?

– А жена моя, на дочерей ваших отчего так похожа? – Его Величество сунул несколько пирогов в карман.

– Так мы сначала с Бабой Ягой сдружились. Давно это было. Лет эдак тысячу или две назад. Мы ее тогда приветили всем миром, честь по чести. И плакала она, что дитя ей не дается. Вдове дитя уже не положено. Дал я ей семечко. Долго не было у нее ребеночка. Забыл уже, а тут раз, и новость… Мои дочки – серены морской, а жена твоя человеческий ребенок, вода не для нее, и оплодотворил семечко вампир. Так что я у нее мама, вампир тот папа, а Баба Яга как бы суррогатная мать, если по-вашему, по-человечески рассуждать. У нас все наоборот. Я был бы папой, вампир мамой, а Баба Яга – суррогатный отец. Я вот со своих глаз не спускаю. Сплавают, бывало, к Матушке, а через неделю опять дома. В пену обернулись, на туче прокатились, дождиком пролились. Не хотят, – сказал водяной с досадой. – А какие там женихи могучие! Да и болотные ихние, не то что наши…

– Мои такие же, – согласился кряжистый. – Погостили в земле, погрелись у Матушки, и наскоро выплыли через жерло, обернулись пылинкой и с ветром айда домой.

– А у меня нет детей, мы как-то все не соберемся, – сказал Его Величество с досадой.

– А Маня наша вдовушка при живом муже. Ей бы мужа-то похоронить по-человечески. А какая невестушка завидная. Да ты не переживай, может кто-нибудь выживет, вылупится… Будешь суррогатной и папой, и мамой…

– А этот, бородатый… не сделал ей еще предложение? – поинтересовался Его Величество, ухмыльнувшись на слова водяного. Скажет тоже, суррогатный мама и папа…

– Этот, Борзый-то? Ну что ты, у Манюшки другой полет. У нашей Манюшки женишок сахарный, устами говорит, будто реченька журчит, крыльями машет, что землю пашет, к кровушке присосется, пока вином не станет, не отлепится.

– А-а-а! Так тут и вампир может жить? – удивился Его Величество.

– Еще как может, он всем вампирам заказал сюда дороженьку, чтобы не дай Бог, Манечку не отбили… А человеку, пожалуйста…

– Древний, значит… Маг? – поинтересовался Его Величество, насторожившись. Получалось, что жена его была права. И вампир этот… метил на царство.

– Всем магам маг! Поднимется из забвения, и положит армии в рядок, еще поднимется – еще положил!

– Из первоживущих? – Его Величество поперхнулся, изменившись в лице. – Неужто Маньку так охраняет? Да как же выжил?!

– А молодильные яблоки на что? – удивился кряжистый. – Маня его из гроба подняла, а он уж яблоками… Встал из гробика, и говорит: Маня, разлюбезная моя, вампиры проклятой тебя сделали, но ты не переживай, сама сходишь весточку от меня передать, или мне проведать и передать братве, что обелил я вас, госпожа моя?!

– И тут берет Маня его за белы косточки, – возбужденно продолжил водяной, глаза его заблестели и увлажнились. – И говорит: Нет, милый друг, вместе сходим, а пока идем, будем друг на дружку любоваться…

– Повеселел он своей буйной головушкой, а рога-то – во! А клыки – во! – кряжистый поднял руки высоко и опустил их ниже пояса. – Слушаю и повинуюсь, говорит, госпожа моя! А закусить?!

– И пошли они искать, чего поесть. Говорит ему Маня: а царствующая чета подойдет? Он, естественно, согласно кивнул в ответ. Мне, говорит, вампиры слаще меда, но я и человеком не побрезгую. И повел он Маню в горы, – глаза у обоих рассказчиков засветились, – в места тайные, в город проклятый. И увидела Маня богатства неисчислимые. Но говорит он ей: «Бери только лампу. Знаю, чем золотишко обернется, сам тот город проклинал!»

Глаза у Его Величества стали круглыми, как у водяного. О вампирах, которые умели напасть на город и проклясть его со всеми жителями, не слышали уже три или пять тысяч лет.

Мороз пробежал по коже.

– А почему меня пускают? Я что же, не мужчина? Или страшная такая ваша Маня? – улыбнулся Его Величество, скрывая испуг.

– Не ревнив, верит. Да как же не верить, если поставил он ей такой Зов, от которого и звери бегут к нам? И люди прибегут, если Манечка закручинится. Но хорошо ей.

– Да как же можно души Маниной не пустить? Прошел ты по саду, посмотрел, – и видит Маня, какое дерево нарасти должно.

– Да знаю я… – отмахнулся Его Величество. Он вдруг сообразил, что уже завечерело. Солнце скрылось за вершиной.

Но древний вампир?! Зов?!

Значит, он все же проклят…

Стало трудно дышать. Он сидел бледный и не мог вымолвить ни слова. Он вдруг вспомнил, как подумал о смерти. Здесь было хорошо. Ей, Маньке, и не надо другое счастье. Он всегда это знал. Как этот вампир прошел мимо него, мимо жены, мимо драконов? Он чувствовал каждого человека, который приходил в ее жизнь – а тут, пустота…

Вот именно, человека, которым легко управлять…

Вампиры проклятую обходили стороной, или рассматривали ее не иначе, как ступеньку. А если он ее использует? Чтобы добыть трон? Манипулирует ими, исстрачивая ресурсы, убивая тех, кто мог бы ему противостоять? А там, глядишь, и жену приберет к рукам. Мысль потеснить его на престоле, не пришла ли к жене от него?

Попал в сети, как школьник…

– А где же сами? – поинтересовался он, стараясь скрыть волнение. – Давно были, давно ушли? Куда? Мы были бы рады поприветствовать…

– Путешествуют. Мир изменился. Манечка показывает ему болезни и все, чем мучается человек, и вас, кстати, тоже, а он – как прекрасно было бы вернуться в прошлое, когда человек искал его, чтобы убедиться, что он все еще живой. Безусловно, он вами недоволен. Крови много пускаете, а вампира настоящего нет.

– Отчего, добрый молодец, побледнел? – удивился кряжистый. – Напугался, али напугали чем?

– Нет, дома меня ждут, к утру. Боюсь не успеть. Супруга моя не любит, когда не по ней. Пожалуй, маг ваш в подметки ей не годиться. Мне еще в руины, три города вдруг свалились на нас, и непонятно как…

– Проклятые?! А, так это его работа! Манечке показывал, как закрывают город и как открывают!

Его Величество побледнел еще больше. Сдохнуть можно, какой он после этого вампир, если больше, чем вампир, обратил внимание на проклятую?!

«Сука! Ты сдохнешь, поганая тварь! Убью! Мразь! Падаль! Ведьма! Ненавижу! Ненавижу!» – но губы Его Величества продолжали улыбаться, лишь взгляд сверлил кряжистого и водяного, которые смотрели на него ласково, приторно, до противного вызывающе. Они не боялись, играли, не сговариваясь.

«Придурки!» – он разозлился на себя.

Глупо думать, что читали мысли, но подозрение было, или видели маску и напрямую обращались к ней. Он заторопился. Луг и лес засветился голубоватым мерцающим светом. В воздухе замелькали голубоватые, белые, желтые и зеленоватые светлячки, луг загорелся, от растений и от земли поднялось голубоватое свечение. В последних лучах солнца, которые еще освещали небо, и сумраке в тени горы, место выглядело нереальным, сказочным и таинственным. Не хотелось думать, что здесь притаилась его смерть.

Его перебросили через коня, привязав к одному из мешков, приказав не шутить с конем, чтобы тот ненароком не решил, что он наездник. Конь стоял смирно, но ношей был недоволен.

«И зачем я согласился? – рассуждал конь сам с собой, пока потихоньку брел в сторону опушки. – Ну прошлись бы по моей спине плеткой… Снова таскаю мешки, как безголосая скотина … Молчи! – приструнил он сам себя. – На мне нет узды, я жив, я дышу! И тоже провидец… И в присядку могу… И забыл, как железные кандалы стягивают ноги, как снимает кожу железная плеть! Я был мертв и се жив… Золотой конь – это еще как повезет, а я надежный товарищ! Я больше чем конь, я земля и небо!»

Кони взмыли на верхушки деревьев и в пару минут оказались чуть ниже того места, где Его Величество оставил дракона. До него было рукой подать. Встав на дыбы, они сбросили свою ношу. Дракон, завидев коней, взбесился, заметавшись по краю Проклятой земли, выпуская пламя из двенадцати голов. Кони весело заржали и прошлись коленцами. Потом в пару мгновений исчезли из виду.