Выжить любой ценой Трофимов Ерофей

Мали принялась стаскивать бинты с израненной руки. Девушка стала невидимкой среди бандитов, все внимание которых распределилось между горе-счетоводом и Данко, уже не представлявшим никакой угрозы.

— Ты не просто дурак, а самый безмозглый дурак из всех, — заявил Кунг, безбожно коверкая английские слова и тасуя их по собственному усмотрению. — Сам пришел, сам деньги принес, Мали привел. Спасибо. Теперь убью тебя самой мучительной смертью, какую смогу придумать.

Мали уже почти стащила свою марлевую рукавицу. Данко молча стоял, свободно опустив руки. Он не молился, не вспоминал прожитую жизнь, не проклинал день и час, когда была похищена его семья. Он ждал, сосредоточенно и напряженно. Сейчас очень многое, если не все, зависело от Мали. Во время тренировок у нее все получалось легко и непринужденно, но сумеет ли она повторить трюк в боевой обстановке? Не уронит ли пистолет? Не выдаст ли себя подозрительным поведением?

— Действуй, девочка, — почти беззвучно прошептал Данко.

Она прочитала приказ по его губам. Белый кокон мягко упал на палубу, открывая взглядам «Вальтер», надетый скобой на большой палец Мали. Доли секунды — и вот он уже в другой руке. Какое-то мгновение пистолет смотрел стволом в палубу, а затем пошел вверх, все быстрее и быстрее.

Бандиты оцепенели и одновременно разинули рты, ожидая выстрелов. Никто из них даже не дернулся, настолько неожиданно все произошло. На этом и строился весь расчет. Если бы оружие выхватил Данко, его тут же изрешетили бы пули из направленных на него стволов. А на маленькую девушку никто не обратил внимания. Бандитам она казалась совершенно безобидной. До поры до времени.

Оторвавшись от ладоней тайки, пистолет взлетел в воздух и устремился по плавной выверенной дуге в направлении Данко. Расставив ноги, он смотрел на беззвучно кувыркнувшийся в воздухе предмет. Теперь, как во время тренировок в отеле, требовалось не только поймать «Вальтер» за рукоять, но и развернуть стволом вперед, и сделать это скорее, чем опомнятся два бандита с пистолетами в руках.

— Ложись, Мали! — отчетливо произнес Данко.

Его растопыренные пальцы приняли «Вальтер», зафиксировали и слегка подбросили, чтобы поймать вновь. Качка не мешала вести огонь с двух рук, поскольку расстояние до целей было просто ничтожным.

Лишь бы патронов хватило.

Хлоп! Резкий, как удар кнута, выстрел надорвал тишину. Вокруг бугристой головы жидкобородого бандита возникло нечто вроде кровавого нимба, его пистолет выстрелил тоже, но пуля ушла куда-то в сторону, визгливо срикошетив от угла рубки.

Хлоп! Второй красный ореол вспыхнул над головой второго бандита, успевшего выстрелить в сторону Мали. Он направил на нее ствол еще тогда, когда она начала исполнение своего смертельно опасного трюка. Для того чтобы произвести выстрел, ему было достаточно едва заметного движения пальцем. И он таки успел пошевелить своим чертовым пальцем!

Следя за ним и одновременно за остальными противниками, Данко на самом деле видел перед собой только маленькую тайскую девочку, медленно, неправдоподобно медленно падающую на кренящуюся палубу.

Мали не подавала виду, но все это время она боялась, отчаянно боялась. Чем ближе был час долгожданной мести, тем громче становился внутренний голос, призывавший ее отказаться от замысла. Какой смысл в том, что она убьет Кунга Тулана? Разве этим вернешь своих близких? Нет. Зато, отправившись на «Утреннюю звезду», Мали подвергнет себя смертельному риску. А что, если этот большой, но не слишком сообразительный Данко не справится со своей задачей? Уронит брошенный ему пистолет или просто промажет? Тогда его убьют, а Мали схватят.

И снова Кунг подзовет ее и прикажет положить руку на стол. Сначала левую, а потом правую. И она подчинится. Уже не только из желания прожить достаточно долго, чтобы увидеть смерть своего врага. Из обычного страха, терзающего ее, как зверек, поселившийся внутри.

Нет, нет, только не это!

Сохранить самообладание помогли другие голоса, звучащие в голове. Сначала рассудительный внутренний голос полностью заглушал их, а потом они сделались громче. С Мали разговаривали ее братья, отец и мама. Они не призывали отомстить за себя, они просто напоминали, что теперь их нет. И никогда больше не будет. Они перешли в страну теней и скорбящих духов. Мама уже не могла дотянуться оттуда до Мали, чтобы прижать ее к груди. Папа не имел возможности шутливо подергать ее за ухо, как любил делать при жизни. Братья не подшучивали над ней и не толкали незаметно, чтобы она уронила тарелку, когда помогала маме накрывать на стол.

Того семейного стола больше нет. Никто за ним не соберется. Мали осталась совсем одна. Одна на всем белом свете.

Единственным человеком, на которого она могла положиться, оказался незнакомый иностранец с вечно прищуренными глазами. Такой огромный, такой сильный и такой деликатный. Он не просто вызволил Мали из плена. Он напомнил ей, что в мире живут не только злые люди. Что мужчины бывают благородными и чуткими.

Могла ли Мали предать Данко после этого? Он заменил ей отца, братьев и того мужа, который вряд ли когда-нибудь появится у девушки-калеки, не способной самостоятельно приготовить обед.

Эта мысль пришла ей в голову и засела там так прочно, что все сомнения рассеялись, подобно дыму из жертвенной чаши, выставленной на ветер.

Вот почему Мали была здесь. Месть отошла на второй план. На первом месте был все-таки этот странный великан, ставший для нее чем-то большим, чем просто старший друг или союзник. Она не знала, чем закончится их знакомство. Где-то в самом черном уголке ее души даже зрело желание не помогать Данко вернуть семью. Если бы он остался один, то (может быть, очень может быть) решил бы выбрать ее, Мали.

Она ведь была так благодарна и предана ему! Была готова жизнь за него отдать…

И отдала.

Пуля ударила ее точно в середину груди. Это был именно удар — Мали показалось, что ее ткнули стальным прутом. «Не смертельно, — подумала она, отыскивая взглядом жену Данко. — Я не могу умереть. Это было бы нечестно. Я совсем еще молодая, у меня вся жизнь впереди».

Пока эти мысли тяжело ворочались в мозгу девушки, в сердце рождалось понимание того, что пришел конец. Конец всего того, что она считала своей жизнью. Радостей и страхов, глупой суеты и отчаяния, надежд и воспоминаний. Осознание этой истины обожгло Мали арктическим холодом, но вместе с этим пришла невероятная ясность восприятия. Как будто до сих пор она смотрела на жизнь сквозь мутное стекло. Заслонку убрали, и все обнажилось в своей предельной истине.

Жаль, что этому было суждено продлиться совсем недолго. «Жаль», — сказали глаза Мали, обращенные на жену Данко. «Ты красивая и я красивая, но я к тому же гораздо моложе… и все равно я ухожу, так что не волнуйся, он останется с тобой…»

Жаль… жаль… жаль…

Доски палубы взметнулись, ударив Мали плашмя в лицо. Она даже не попыталась увернуться. Ей было все равно.

В детстве Соня любила смотреть смешную французскую комедию под названием «Мой папа герой». Как правило, диск запускался во время семейных просмотров. Максимовы устраивались перед висящим на стене экраном: каждый на своем привычном месте, в любимой позе, с каким-нибудь лакомством под рукой.

Фильм был замечательный. Отца играл краснощекий носатый здоровяк с длинными и редкими соломенными волосами. Дочка была типичной молоденькой француженкой, с которой Соне было очень легко и приятно ассоциировать себя саму.

Звали эту девочку Вероникой. Приехав с папашей Андре отдыхать на экзотический остров, она, чтобы заинтриговать окружающих, стала изображать не дочь, а любовницу отца. Бедняга все никак не мог понять, почему все смотрят на него с осуждением, но Веронике и этого оказалось мало. Влюбившись в ровесника, она соврала, что пожилой здоровяк не просто ее любовник, но еще и секретный агент, вроде Джеймса Бонда.

Соня всегда хохотала, когда Андре попадал в глупые и забавные ситуации, не подозревая о «героическом» ореоле, которым был окутан для окружающих. А потом мечтала по ночам, чтобы она и папа тоже поехали отдыхать вместе — вдвоем, без мамы. И чтобы он с восторгом и изумлением наблюдал, как Соня хорошеет, взрослеет, как в нее влюбляются все подряд. И оберегал бы ее от ухажеров не только из предосторожности, но и из тщательно скрываемого чувства ревности.

Название «Мой папа герой» полностью соответствовало Сониному отношению к отцу. В детстве он был для нее самым сильным, самым мужественным, самым успешным, самым-самым… Безупречным мужчиной. Идеалом.

Потом, становясь старше, она стала подмечать в отце и другие черты, которые уже не казались такими же привлекательными. Он бывал груб и несдержан, не слишком хорошо разбирался в высоких материях, ничего не смыслил в музыке, засыпал во время серьезных умных фильмов, из всей литературы предпочитал только непритязательные боевички. Одним словом, чем взрослее становилась Соня, тем больше претензий у нее появлялось к отцу, который некогда олицетворял для нее весь мужской пол. И фраза «Мой папа герой» перестала приходить на ум по поводу и без. Но теперь отец вернул себе прежний статус.

Он опять стал для Сони героем. И не только для нее.

Затаив дыхание, жена и дочь Данко следили за его неожиданным перевоплощением из обычного туриста в воина. Ни одна, ни другая никогда не видели его держащим в руках пистолет. Не видели, какое у него лицо, когда он убивает.

А Данко убивал. Без страха, без угрызений совести, без привычных человеческих эмоций. Ему не оставили выбора. Да сейчас он и не захотел бы поступить как-то иначе. Это был его путь, его ответ на брошенный вызов.

Уложив двух бандитов, Данко поймал на мушку самого крупного и сильного охранника Кунга. Понадобилось всадить в него четыре пули, чтобы остановить. Не добежав до Данко двух шагов, он наконец свалился, и волна, перехлестнувшая через низкий борт, протянула его по доскам, на которых остался размытый розовый след, как будто здесь волокли огромную рыбину, истекающую кровью.

За те несколько минут, пока Данко находился на шхуне, море стало волноваться значительно сильнее. Дождавшись, пока очередная волна перехлестнет через зарывшийся нос яхты, он прицелился в последнего охранника, да только выстрел не прозвучал. Сообразив, что патроны в магазине закончились, Данко опустил взгляд, ища пистолеты убитых врагов, но тут по палубе прошлась вторая волна, и стало ясно, что надежды обзавестись чужим оружием напрасны.

Три выстрела, сделанные бандитом, не достигли своей цели. Не только качка была ему помехой. Оставшийся без оружия, Данко бросился в рукопашную не по прямой, а зигзагами, совершая неожиданные броски в стороны и обманные движения. В четвертый раз выстрелить бандит не успел: Данко налетел на него как ураган, схватил за горло и за руку, заставил попятиться и с силой оттолкнул от себя. Налетев на низкие поручни, протянувшиеся вдоль борта, таец сел на них и замахал руками в отчаянной попытке удержаться.

Возможно, он сумел бы сделать это, если бы не шторм. «Утренняя звезда» тяжело соскользнула в расселину между пенящимися валами. Казалось, вздымающаяся волна, отсвечивающая зеленым, сейчас накроет шхуну и утащит на дно, но этого не произошло. Просто палуба накренилась, прежде чем выпрямиться и взмыть вверх. Этого рывка оказалось достаточно, чтобы бандит свалился за борт.

Вместе с пистолетом, как отметил про себя Данко, повернувшись лицом к Кунгу.

Во время схватки он забыл о существовании своих женщин, но, как только потоки бурлящей воды начали переливаться по палубе, сразу вспомнил о них. Соню и Юлю нужно было как можно скорее избавить от наручников и отвести в безопасное место. Последний отлив заставил обеих распластаться на мокрой палубе, ногами к борту. Если бы не цепь, соединяющая их с железной перекладиной, их уже смыло бы в море. Да и вообще, женщины, лишенные возможности держать головы высоко над водой, могли захлебнуться. Чтобы этого не произошло, необходимо было как можно скорее обезвредить Кунга и, если повезет, забрать у него ключ от наручников.

Есть ли у него пистолет?

Выяснилось, что нет. Вместо пистолета Кунг держал на ладони небольшой нож с тонкой рукояткой. Данко поймал его взгляд и не заметил в нем страха. Только ненависть и злобу. Неиссякаемый поток ненависти и злобы.

Шхуна скатывалась вниз по пологой водяной горе. С ее гребня летели хлопья пены, срываемые ветром. Соня и Юлия хватались за перегородку, готовясь встретить новый водопад, который вот-вот должен был обрушиться на судно. Насквозь мокрые, с волосами, облепившими головы, они словно сошли с полотна, изображающего потерпевших кораблекрушение. Медленно вздымающаяся волна тоже выглядела слишком живописной, чтобы восприниматься как реальность.

Данко уже был готов броситься на Кунга, чтобы успеть добраться до него прежде, чем палуба окажется затопленной. Но на глаза ему попалось худенькое тело Мали, и в последний момент он изменил направление, чтобы не дать морю забрать девушку. Предыдущая волна лишь подтянула ее к бортовому ограждению, где и оставила. Новая должна была слизнуть добычу и поглотить без следа, без остатка. Почему-то Данко показалось очень важным удержать Мали. А вдруг она жива? Или просто не хотела бы быть погребенной на дне морском. Она заслужила того, чтобы о ней позаботились.

Данко, как это часто бывает с победителями, недооценил противника. Господин Кунг не зря носил с собой нож. Он умел с ним обращаться. Это стало очевидно, когда, издав гортанный воинственный клич, человек-скелет метнул свое оружие.

Нож летел столь стремительно, что сделался невидимым. Острая боль пронзила плечо Данко, возившегося с Мали. В тот же миг волна, оказавшаяся самой высокой из всех, накрыла их, так что пришлось схватиться одной рукой за железо. Мускулы второй руки, поврежденные клинком, оказались не столь надежными. Пальцы Данко не сумели обхватить скользкую тонкую лодыжку достаточно сильно. Когда вода схлынула, мертвого тела рядом не было. Кунг Тулан тоже пропал.

Рыча, Данко схватился за рукоятку и выдернул нож из плеча. Рана оказалась болезненной, но не смертельной. Зато теперь Данко был вооружен и куда более опасен, чем секунду назад.

— Как вы?

— Нормально.

Это были первые слова, которыми обменялись Максимовы после долгих дней вынужденной разлуки. Ответила, правда, только Соня. Юлия, нахлебавшаяся соленой воды, была способна лишь кашлять и кивать мокрой головой.

Данко подергал железную рейку, приваренную к столбикам ограждения. Если хорошенько постараться и найти подходящий рычаг, можно ее отломать. Это позволит высвободить цепь. Но женщины останутся прикованными к друг другу, а наручники перестанут удерживать их на палубе.

Данко поднял взгляд, чтобы не пропустить очередную волну, и увидел, что судно тяжело разворачивается к ветру носом. Это означало, что Соню и Юлию перестанет захлестывать с головой. В таком случае не нужно было и спешить с их освобождением от цепочки наручников.

— Родные мои. — Данко бегло погладил обеих по волосам. — Я сейчас вернусь. Нужно найти Кунга.

— У тебя на плече кровь, — сказала Соня.

Данко, успевший отбежать на несколько шагов, оглянулся.

— Что?

— Мой папа герой! — выкрикнула Соня.

Но и на этот раз рев разбушевавшейся стихии заглушил ее голос. Ободряюще махнув рукой, Данко добрался до рубки. Человек, стоящий за штурвалом, с ужасом посмотрел на него. Судя по фуражке, это был капитан. Лишиться его сейчас означало стать игрушкой волн. Данко отвел взгляд и пробрался мимо.

Кунг Тулан, успевший обрядиться в оранжевый спасательный жилет, находился в окружении трех матросов, угрожающе выставивших перед собой два ножа и дубинку. Сам бандит вооружился топором, похожим на ледоруб. По-видимому, топорик был сорван с пожарного щита, установленного возле красного ящика с песком.

— Не подходить! — предупредил Кунг осипшим, сорванным голосом. — Убираться!

Данко немного постоял на широко расставленных полусогнутых ногах, успев уже слегка приноровиться к качке. Затем медленно двинулся вперед. Маленький отряд на корме пришел в движение и разразился выкриками явно негостеприимного характера.

— Что вы тут птичий базар устроили? — пробормотал Данко, решая, с какого боку подступиться. — Угомонились бы, пока не поздно. Мне Кунг нужен. Иди сюда, Кунг! Познакомимся поближе.

Задушить ублюдка, сломать ему шею или выбросить за борт, предварительно вспоров живот, — это все, чего сейчас хотел Данко. Он лишь урывками вспоминал про женщин, оставшихся за его спиной. Уже забыл про убитую Мали. Совсем не думал про деньги, которые, скорее всего, теперь плавали в море. Все это отошло на задний план, заслоненное костлявой фигурой с топориком. Данко должен был поквитаться с Кунгом. Ценой хоть собственной жизни, хоть любой другой.

— Так, — кивнул он, поднимаясь и опускаясь вместе с палубой. — Не хотите по-хорошему. Тогда будет по-плохому. Ну, идите сюда. Кто первый?

Но моряки не стремились вступить в схватку с Данко, надеясь, что он оставит их в покое. Им было невдомек, почему он появился на шхуне и что обратного пути для него не существует.

Данко сделал еще два шага вперед. Ветер холодил тело под влажной одеждой, в кроссовках чавкало.

— Смелее! — Он сделал приглашающий жест. — Подходите.

Задача состояла в том, чтобы выманить их по одному, иначе драка могла закончиться беспорядочной свалкой, где пырнут или оглушат, глазом моргнуть не успеешь. Данко не имел права погибнуть, когда добрался до врага, когда жизнь Сони и Юли стала полностью зависеть от него.

Поощряя матросов к более решительным действиям, он занялся тем, чего не станет делать ни один мастер рукопашного боя. Небрежно двигая кистью руки, Данко разворачивал клинок то так, то эдак, поигрывал им, перебирал рукоятку пальцами. Пару раз он сделал вид, что чуть не выронил нож, и этот обманный трюк возымел действие.

Самый отважный таец ринулся на Данко, издавая протяжный устрашающий клич. Это было довольно грамотное нападение — почти неожиданное, стремительное, решительное. Кинжал матроса взметнулся от правого бедра вверх и, слегка вспоров пиджак Данко, сверкнул в сантиметре от его сузившихся глаз. Можно сказать, что на этом короткий поединок завершился. Зрители не сразу поняли, почему матрос покачивается на ногах со вскинутой правой рукой, и дружно охнули, когда поняли, что клинок отпрянувшего Данко обагрен кровью. Он вспорол живот противника на всю длину лезвия и не собирался добивать смертельно раненого, понимая, что море сделает это за него.

Так и вышло. Шхуну подбросило, и матрос кубарем покатился в сторону носа, зарывшегося в воду. Кунг что-то прокричал, подталкивая двух оставшихся защитников вперед.

Было видно, что им ужасно не хочется вступать в схватку. Но то ли угрозы, то ли заманчивые обещания сделали свое дело. Молодые тайцы — один с ножом, другой с дубинкой — одновременно кинулись на Данко. Момент был выбран неправильно. Судно как раз грузно осело на корму, так что нападающим приходилось взбираться по наклоненной палубе. Данко, и без того превосходивший их в росте, получил дополнительное преимущество.

Подняв ногу, он впечатал подошву в ближайшую к нему желтоватую физиономию. Она клацнула зубами и опрокинулась.

Упавшего навзничь тайца следовало бы добить, но на его месте тут же возник напарник с большим мясницким ножом. Его Данко валить с ног не стал. Покрепче ухватив рукоять своего ножа, он принялся рубить им наотмашь, кромсая чужие пальцы, запястье и бицепс. Не успел парень выронить нож из искалеченной руки, как дело дошло до его товарища, совсем потерявшего ориентацию во времени и пространстве. Этот получил удар кинжалом в кадык. Короткий, точный и, безусловно, смертельный.

Потом обоих матросов унесло по вставшей на дыбы палубе, а Данко задержался, обнимая столб мачты.

— Ну что, господин Кунг, — произнес он, сплевывая горько-соленую воду, — продолжим?

Господин Кунг ничего не хотел продолжать. Будь его воля, он бы перенесся куда-нибудь за тысячи миль, чтобы не видеть неумолимого и неудержимого гиганта, явившегося по его душу. Этот Данко действовал не просто быстро, он двигался со сверхъестественной скоростью и демонстрировал такую же сверхъестественную координацию, умудряясь сохранять равновесие на раскачивающейся палубе. Он перебил всех людей Кунга играючи, словно имел дело не с мужчинами, а с детьми, вооруженными пластмассовыми пистолетиками и сабельками. А теперь находился совсем рядом, сжимая в кулаке нож, который извлек из собственного плеча подобно бесполезной колючке.

Кунг Тулан обмер, когда корма под ним пошла вниз, проваливаясь между водяными холмами. Данко навис над ним, зловеще и многообещающе усмехаясь. Деваться от него было некуда. Бегло проверив, надежно ли держится на нем спасательный жилет, Кунг подобрался вплотную к закругленному ограждению кормы и, опрокинувшись головой вниз, ухнул в море.

До того как погрузиться в воду, он успел увидеть корабельный винт, яростно вращающийся в пустоте, как будто его предназначением было перемалывать воздух. Потом Кунг зажмурился и спросил себя, не поторопился ли он с решением прыгнуть за борт.

Шипящая волна приняла его лишь для того, чтобы тут же швырнуть обратно, но, к счастью для Кунга, волна эта оказалась столь огромной, что попросту перемахнула через суденышко. Заодно она перенесла барахтающегося человечка, напоминающего оранжевого жука. Потом холодная темнота поглотила его.

Когда Кунга выплюнуло на поверхность, «Утренняя Звезда» была уже очень далеко. Он не смог бы вернуться обратно, даже если бы передумал. В этом море было разумным и последовательным. Оно не прощало ошибок. Никаких. Никому. У моря не было любимчиков.

Через десять минут Кунг не мог обнаружить свою шхуну даже в те мгновения, когда его поднимало высоко над поверхностью. «Утренняя звезда» затерялась среди волн. Рядом не было ни души. Кунг закричал — тоскливо и протяжно, как зверь, почувствовавший близкую гибель. Еще никогда ему не было так страшно и одиноко. Даже солнце покинуло его. Ненадолго проглянув среди туч на западе, оно погрузилось за линию горизонта. Потом поблекла и погасла желтая полоска неба, и стало темно.

Теперь весь окружающий мир состоял из мрака и волн, набегающих из этого мрака. Море расходилось все сильнее, упорно не желая успокаиваться. Кунга окатывало тоннами воды, оглушало, швыряло из стороны в сторону, кружило, переворачивало вверх ногами. Этому не было видно конца, и все же, пользуясь каждой передышкой, Кунг успевал набрать в легкие достаточное количество воздуха, чтобы пережить очередное погружение.

Вокруг были только хаос и буря, буря и хаос. А до рассвета оставалось много-много бесконечных часов, сравнимых с вечностью. Да и что бы дал Кунгу рассвет? Он не учел, что штормящее море окажется слишком холодным для выживания. Руки и ноги отнимались, сердце билось с перебоями, грудь словно стянули обручами, сжимающимися все туже и туже.

А что дальше? Неужели смерть? А потом, после нее? Ничего… Совсем ничего…

То и дело глотая горько-соленую воду, Кунг приказал себе не думать о том, что будет дальше. Тут разобраться бы хотя бы в том, где верх, где низ. Где левая сторона, где правая. Повсюду вздымались черные водяные горы. Они поднимали и опускали, поднимали и опускали…

Рука, качающая колыбель? Зачем же так часто, так неумолимо? Кому принадлежит эта властная рука?

Кунг понял, что не хочет этого знать. Лучше полное забвение, чем встреча с тем или с теми, кто призовет к ответу. Нет, только не это! Кунг ничего не помнит, ничего не знает. Пусть будет темнота. Так спокойней. И не надо никакого света в конце тоннеля. Когда ты уродлив, противен и грязен, на свету тебе делать нечего.

Прекратив сопротивляться, Кунг закрыл глаза, позволил воде заполнить легкие и начал долгое погружение в бездну.