Застывшее время Говард Элизабет Джейн
– А потом?
– Сяду на автобус и приеду к тебе.
– Я подожду.
– Не надо, я буду переживать.
– А она знает, что ты зайдешь?
– Нет – я не была уверена, что смогу.
– А теперь, значит, уверена?
– Ну, у нас же нет особых планов…
– А завтра не можешь сходить? Вечером, пораньше – до поезда? Мне на дежурство к шести.
– Нет, я обещала своим, что успею почитать Бригу до ужина.
– Ты не предупреждала…
– Ну конечно, предупреждала! Я ведь сказала, что мне нужно вернуться в воскресенье!
Она просто не понимает, никак не возьмет в толк…
– Бедной Сиб так плохо – было бы крайне эгоистично ее не повидать, правда же?
– А еще было бы эгоистично не почитать Бригу – всего один раз, чтобы мы смогли провести больше времени вместе?
Рейчел недоуменно взглянула на нее, нахмурив лоб.
– Разумеется.
И Сид прорвало:
– А я-то как же?! Можно ради меня разок проявить эгоизм? Нет, не бывать этому, пока живы твои родители!
Воцарилась мертвая тишина.
– Какие ужасные вещи ты говоришь… – наконец выдавила Рейчел глухим, дрожащим голосом.
Жестоко борясь с желанием извиниться, загладить все раскаянием, Сид продолжила:
– Ты всегда делаешь только то, что считаешь своим долгом, всегда для других! Для себя – никогда!
– Почему бы и нет? – отстраненно пожала плечами Рейчел. – У меня замечательная жизнь, я очень люблю своих родителей.
После этого воцарилась болезненная тишина. В молчании проехали Риджент-стрит, выехали на Портланд-плейс и повернули на Нью-Кавендиш-стрит к больнице. Возле главных дверей приютился небольшой цветочный киоск.
– Я вернусь около пяти, – сказала Рейчел и вышла из машины.
Сид наблюдала за тем, как она выбирает цветы – букет роз – и проходит в главные ворота. Отъехав чуть подальше, она заглушила мотор и заплакала.
Прошло почти два часа, прежде чем Рейчел снова появилась. За это время Сид наплакалась, выкурила восемь сигарет и сказала себе, что она совершенно права: она смотрит правде в лицо, а Рейчел – трусиха, слабая, зависимая, боится рисковать!..
…Рейчел – бескорыстная, любящая, нежная. Это она все испортила своей ревностью, эгоизмом, попрекала ее за чувство долга… Сид вспомнила ее недавние слова: «А мне с тобой все нравится». Ведь Рейчел ее действительно любит! Она сама сказала: «Я ни с кем не хочу быть – только с тобой» – старая «кость», надежно закопанная в уголках памяти; при случае Сид доставала ее и утешалась. Это она не ценит того, что имеет, – жадная собственница с дурным характером! Ко времени появления Рейчел Сид окончательно назначила себя главной злодейкой мелодрамы.
– Не надо было ждать!
– Но я хотела… Прости меня, пожалуйста, за то, что я вызверилась…
– Ничего страшного, все нормально.
Сид бережно взяла ее руку и поцеловала.
– Прости… Я счастлива, что ты у меня есть.
Рейчел улыбнулась, наклонилась и поцеловала ее в щеку.
– Извини, что я дулась.
– Нет-нет, это все я виновата!
– Я тут подумала – не пойти ли нам сегодня в театр?
– Отличная идея! Надо купить «Ивнинг Стандарт» на Бейкер-стрит.
Сид спросила, как там Сибил, со всей искренностью, независящей от обстоятельств.
– Все еще очень слаба, бедняжка. Ужасно хочет домой, но боится стать обузой. Ей кажется, что Хью хотел бы оставить ее в больнице на подольше, но при этом все равно повезет домой, потворствуя ее желаниям.
– Звучит как-то запутанно…
– И не говори… У женатых людей свои «обходные пути». Сами они их знают, но со стороны смотреть забавно.
– Да, пожалуй…
– Знаешь, несмотря на сытный обед, я бы выпила чашечку чая.
– Вот приедем домой и выпьем – как раз самое время.
Рейчел взглянула на часы.
– Почти без пятнадцати пять – так и есть!
Едва они успели занести покупки домой, как раздался сигнал воздушной тревоги.
– О боже…
– А, у нас всегда так, не обращай внимания. Как правило, ничего особенного не происходит.
Однако вскоре послышался слабый треск зениток.
– Им удавалось кого-нибудь сбить? – спросила Рейчел, пока они спускались на кухню.
– Иногда, наверное. Я думаю, в основном они удерживают самолеты на большой высоте, чтобы те не смогли как следует прицелиться.
Выпив чаю и определившись с театральными планами, Рейчел заметила:
– Если мы слышим зенитки – значит, где-то воздушный налет.
– Наверное, далеко от нас. Давай сыграем Брамса.
– Ой, ну что ты, я ужасно играю – куда мне до тебя!
– Какая разница! Я обожаю играть с тобой.
И Рейчел кое-как справилась с сонатой соль мажор; Сид терпеливо сносила ее ошибки. После музыкальных упражнений решили передохнуть и немного выпить, а Рейчел изъявила желание посмотреть на садик.
– Боюсь, там не на что смотреть – все давно заросло.
Но Рейчел уже открыла застекленную дверь и принялась спускаться по ступенькам из кованого железа.
Вдруг она замерла.
– Сид! Иди-ка посмотри!
Сид закрыла футляр и присоединилась к ней: в небо медленно поднимался гигантский клуб дыма, словно огромный шар.
– Как ты думаешь, где это?
– В той стороне восток – значит, пристань или Ист-Энд.
Солнце уже садилось, и фиалковое небо вокруг дымного шара чуть окрасилось розовым. Снаружи зенитки слышались отчетливее, напоминая вежливый собачий лай. Несколько минут женщины стояли молча, наблюдая и прислушиваясь, затем Рейчел сказала, что садик виден и отсюда и спускаться незачем.
– Я собираюсь заштопать твой халат, – решила она.
– Ой, правда? Ты моя радость!
Сид отправилась наверх за немудреными швейными принадлежностями.
– А как же театр? – спросила она, вернувшись.
– Я тут подумала – может, останемся дома? – предложила Рейчел, выворачивая рукав халата.
Сид была счастлива. Она зажгла камин и налила им немного выпить.
– На ужин можно приготовить гренки с сыром или открыть банку сардин, – объявила она. – Или то и другое вместе.
– И одного достаточно. Что-то плохо видно. Милая, ты не могла бы сделать затемнение и включить свет?
Сид закрыла передние ставни и задернула занавески. Дымный шар был уже не виден, но небо в том направлении приобрело неестественно оранжевый цвет. Выстрелы стихли. Сид замерла, не в силах отвести взгляд.
Почувствовав неладное, Рейчел встала и подошла к ней.
– Как будто небо истекает кровью, – пробормотала она. – Похоже, налет был тяжелый.
– Сигнал отбоя не прозвучал – значит, еще не кончено.
Словно в подтверждение снова раздались выстрелы.
– На этот раз может быть близко, – предположила Сид. – На соседней улице есть бомбоубежище. Давай приготовим бутерброды и термос на случай, если придется туда идти.
К счастью, им не пришлось никуда идти. Час спустя они выключили свет и выглянули из окна: небо все еще пылало, обволакивая уже не один, а несколько гигантских столбов дыма.
– Давай послушаем новости.
– Радиоприемник сломался. Я все собиралась починить, да не успела.
Перекусили бутербродами и выпили кофе из термоса, «чтоб зря не пропал», как выразилась Рейчел.
– Мне не нравится, что ты остаешься в городе, – добавила она.
– Ничего страшного – у меня тихая, спокойная, скучная работа.
Сыграли в пикет. Сид всегда выигрывала, но сегодня ей не везло. На ум пришла старая поговорка, но она благоразумно оставила ее при себе. Выглянув еще раз в окно, обе, не сговариваясь, решили лечь спать.
Сид успела задремать, когда зазвонил телефон: это оказалась дежурная со станции скорой помощи.
– Категорически не хватает машин, да и всего остального тоже, так что немедленно приезжайте.
На часах было половина пятого. Сид натянула старый рабочий комбинезон поверх теплого свитера и пошла сообщить Рейчел.
Семья как раз заканчивала поздний ужин – пришлось отложить из-за того, что все хотели принять ванну после турнира, когда зазвонил телефон. Хью поспешно вскочил на ноги.
– Это наверняка Сибил! – крикнул он, выбегая из столовой.
Он всю дорогу безуспешно пытался дозвониться в больницу.
– Надеюсь, – заметила Дюши. – Он и так весь испереживался.
По радио передали, что немцы совершили массированный налет на Лондон. Эта новость вызвала беспокойство у многих: Вилли переживала за Луизу (та позвонила сообщить, что не приедет до воскресенья – ей позарез нужно посмотреть какую-то пьесу). Дюши волновалась за Рейчел, а Эдвард втайне беспокоился за Диану, с которой провел прошлую ночь (она собиралась остаться в городе и заняться покупками).
Вернулся Хью: вид у него был мрачный.
– Они бомбили пристань, – сказал он. – Ист-Энд и доки.
– Которую из них? – резко спросил Бриг.
– Боюсь, все три. Лесопилки взлетели на воздух, как бочки с порохом. Звонил старый Джордж, он не на дежурстве – просто сходил посмотреть. Пока мы разговаривали, он сказал, что начинается очередная атака. Он звонил из автомата – деньги кончились, и больше я ничего не успел выяснить.
Воцарилась тишина.
– Мы разорены? – спросил Тедди.
– Вполне возможно, – ответил его отец. – Хью, нам надо съездить в Лондон.
– Сегодня уже нет никакого смысла, – возразил Бриг. – Поезжайте завтра утром.
Полли заплакала.
– Бедные лондонцы! Каково им теперь – дома разрушены, наверняка много народу погибло!
– Солнышко, будем надеяться, все не так плохо, – утешил ее Хью, садясь рядом.
Однако на следующее утро выяснилось, что все так и есть: четыреста человек убиты на месте, около полутора тысяч серьезно ранены. Тысячи людей остались без дома, на развалинах из камней и битого стекла.
Луиза
Осень – зима 1940
Это была ее первая взрослая вечеринка – совсем не то, что семейное сборище, где тебя автоматически низводят до сомнительного статуса «условно-взрослой». Настоящая вечеринка, полная незнакомцев – и все старше ее! – кроме маминой подруги Гермионы Небворт. Гермиона – с ума сойти, какая она добрая! – пригласила ее совершенно неожиданно, более того – убедила маму разрешить ей переночевать в Лондоне. «Дорогая, – сказала она Вилли, – мне позарез нужна молодая девушка! Там соберутся одни мамонты! К тому же Луизе давно пора общаться с приличными людьми вместо театральной шпаны!»
Всего этого Луиза, конечно, не знала: мать лишь сообщила, что с ней хочет поговорить Гермиона.
– Гермиона? Не знаю такой – кроме жены Леонтса.
– Ну конечно, знаешь! Гермиона Небворт! – Вилли пришлось кричать из кабинета – девочка застряла на верхней площадке. – Луиза! Давай быстрее, это междугородний звонок!
Луиза взяла за правило делать (почти) все, что велит мать, но крайне медленно. Спускаясь по ступенькам, она напустила на себя вид оскорбленного достоинства.
– Поскольку сказанное мной противоречит обвинению, – бормотала она себе под нос, – и свидетельствовать в мою пользу, кроме меня, некому…
– Луиза!
Впрочем, дело обернулось восхитительным приглашением. В любом случае все лучше, чем киснуть дома. Театральную школу закрыли из-за налетов. Она пыталась найти работу в репертуарных театрах, но ее нигде не брали.
Они с мамой слегка поцапались из-за наряда: у нее ведь совсем нет приличных платьев, и она собиралась одолжить мамино. Конечно же, та не разрешила! Видите ли, они все для нее слишком старые! Пришлось довольствоваться ненавистным розовым атласом, к тому же чересчур коротким.
Однако первое, что она услышала, переступив порог шикарной квартиры в Мэйфере, было:
– Тебе наверняка понадобится новое платье!
Гермиона повела ее в свой магазин – всего в пяти минутах ходьбы, и нашла ей восхитительный голубой шифон с бретельками, из тех, что носят без лифчика – с ума сойти! А еще она подарила ей пару французского белья – нежно-голубой сатин с кремовым кружевом, и настоящие шелковые чулки.
И теперь в синей столовой – ужасно темной днем, но хозяйка все равно никогда не обедала дома – при свечах собрались восемь человек. Гермиона заказала роскошные блюда из соседнего отеля: икра, жареная куропатка, шоколадный мусс, розовое шампанское и восхитительная закуска из грибов и кусочков бекона. Луиза ела все подряд, но в беседе особого участия не принимала. Все вокруг было в новинку, гости вели взрослые разговоры, и она ужасно боялась ляпнуть что-нибудь невпопад. Семейные пары: мужья в форме, жены в вечерних платьях. Еще один, не такой старый, но тихий и, кажется, всецело преданный Гермионе, хотя та его едва замечала. Напротив Луизы сидел еще один офицер во флотском мундире – не такой старый, как семейные пары, но все же не меньше тридцати. Сама она сидела между офицерами. Те были очень любезны с ней, задавали всякие скучные вопросы: где живет, чем занимается. Тут их прервала Гермиона:
– Малкольм, это дочь Эдварда Казалета. Ты ведь помнишь Эдварда?
– Ах да, конечно, помню!
И от Луизы не укрылось, что его жена посмотрела на нее с удвоенным интересом.
Тут все стали дразнить Гермиону: как это ей удалось достать столь изысканный обед?
– Она что угодно раздобудет, даже на необитаемом острове!
– Слава богу, мы не на острове!
– Ну, не знаю. По ночам там, наверное, было бы тише.
– А я сплю в министерстве, под землей – ни черта не слышу.
– Жаль, что бедняжка Мэрион не может с вами.
– Бедняжка Мэрион ночи напролет играет в карты на посту ПВО!
– Неправда! Теперь, когда они переключились на Уэст-Энд, у нас ни минуты спокойной!
– А Гермиона вообще сидит и шьет платья!
Тут ожил молчун.
– Вовсе нет! – воскликнул он. – Гермиона встает в пять утра и работает на военном заводе.
Тот, что помоложе, поднял голову от куропатки.
– Правда? Гермиона, мы столько времени провели вместе, и ты ни словом не обмолвилась!
– Да я все равно скоро брошу, – небрежно отозвалась Гермиона, давая понять, что не хочет об этом говорить.
Однако молчуна было не угомонить.
– А знаете почему? Потому что она придумала, как выполнять свою часть работы гораздо быстрее остальных. В результате чуть ли не весь завод встал!
– Джон, дорогой мой, перестаньте, прошу вас! Более скучной темы и придумать нельзя!
Она ласково улыбнулась ему, попросила зажечь ей сигарету, и он снова погрузился в дружелюбное молчание.
О войне практически не упоминали. Скорее, сплетничали о выдающихся фигурах. Генерал де Голль: «Такой упрямый, ни следа знаменитой французской галантности!» – заявил офицер, ночевавший в Военном министерстве. А генерал Исмей, как выяснилось, бывший префект в чьей-то школе: «Обаятельный, со всеми ладит». Перевыборы президента Рузвельта вызвали единогласное одобрение.
– От него куда больше шансов дождаться помощи, пусть даже молчаливой, чем от республиканца.
Разговор начал приобретать сугубо техническое направление: мужчины обсуждали сделку Черчилля на пятьдесят американских эсминцев. Женщины щебетали о детях.
– Представляете, Джонатан расплакался из-за того, что мы не стали устраивать фейерверки на день Гая Фокса!
Тяжелой волной накатывало разочарование, но тут офицер, сидящий напротив, наклонился и сказал едва слышно:
– Вы прелестны! – и посмотрел на нее с таким восхищением, что она покраснела и не нашлась с ответом.
Он улыбнулся.
– Я смотрю, эсминцы – не ваша тема.
– Совсем нет! Кого они вообще могут интересовать?
– Должен признаться, мне приходится – я на нем служу.
– А… – Как неудобно получается, когда ничего не знаешь о человеке! – Извините…
– А что вас интересует?
– Я учусь на актрису. То есть училась – школу закрыли из-за налетов.
Дальше стало проще: она рассказала ему, как ходила на прослушивания репертуарных театров безо всякого успеха, что ее школу, возможно, эвакуируют куда-нибудь за город, что она всегда мечтала играть мужские роли в пьесах Шекспира, что ее семья против – нужно заниматься серьезной работой и приносить пользу. К тому времени добрались до десерта.
– А что вы не едите пудинг? Безумно вкусный!
– Я их вообще не ем, – соврала она, стараясь казаться взрослой.
– Правда? А я так обожаю, и чем гуще, тем лучше. В школе я больше всего любил пудинг на сале с патокой.
Луиза слегка опешила.
– Ну, мне тоже нравится… Просто я уже наелась…
– Очень мудро с вашей стороны.
Тут его кто-то позвал, и она съела несколько ложек шоколадного мусса, чтобы не показаться грубой. Подняв голову, Луиза поймала ободряющий взгляд Гермионы. В начале вечера та представила ее гостям, сказав: «Это моя новая доченька». Ах, если бы она и вправду была моей матерью, подумала Луиза. Невероятно шикарная в алом шелковом платье, изящно облегающем фигуру, с разрезом на боку, и атласных туфлях в тон. От нее пахло гардениями (Луиза знала это лишь потому, что спросила); по всей квартире витал тонкий аромат, как будто хозяйка прошла и оставила после себя душистый след.
– Это «Беллоджия», – пояснила Гермиона еще до приезда гостей, деловито прохаживаясь вдоль стола: выравнивала ножи и вилки, скручивала салфетки, ощипывала розы, велела официанту сменить бокалы для кларета. Все выглядело безупречно. Луиза отметила, что официантов вовсе не раздражают ее придирчивые замечания, произносимые тягучим, властным тоном.
– Совершенно не выношу стеклянные масленки – поменяйте! – распорядилась она. – Я же сказала – нужен белый фарфор! И чтобы никакой петрушки, будьте любезны.
– Да, миледи, – и кидались выполнять ее распоряжения.
После ужина все перебрались в гостиную и разместились в пухлых креслах с позолоченными ножками – немного напомнило дом Стеллы. Подали кофе с подходящим по цвету сахаром. Тот, что восхищался ею, сел рядом. Кажется, его звали Майкл, но она постеснялась спрашивать фамилию, ведь их представили вначале.
Однако тут Мэрион спросила:
– Ну, как поживает знаменитая картина? Уже готова? Когда же мы ее увидим?
– Я оставил ее в холле.
– Я непременно тебе покажу! Майкл, будь добр, принеси!
Это был портрет Гермионы в полный рост: в темно-сером атласном платье у белого мраморного камина, рука покоится на каминной полке. За ее спиной, по другую сторону очага, темный, грязновато-желтый бархатный занавес. Волосы, черты лица – все вроде бы передано верно, и в то же время нет ощущения самой Гермионы, ее подлинного характера. Ткань платья, тяжелые складки бархатного занавеса, белый мрамор с прожилками – мельчайшие детали выписаны безупречно. Словом, блестящая картина – однако не сказать, чтобы хороший портрет. К счастью, Луизе не пришлось высказываться – и без нее все хором восклицали:
– Фантастически! Так похоже на тебя! А я боялась, что это будет одна из тех современных работ, где ничего толком не разберешь!
– Он мне льстит, – заметила Гермиона. – С другой стороны, я бы, наверное, рассердилась, если б вышло иначе.
Гости довольно быстро исчерпали возможные реплики, однако Луиза отметила, что Майкл долго и серьезно смотрел на портрет, словно впервые видел.
Вскоре поступило предложение отправиться в ночной клуб.
– Так ведь тревогу объявили! – возразил кто-то.
– Ну и что? Ее каждый день объявляют! Я не собираюсь позволить херру Герингу испортить мне ночную жизнь.
– Я, пожалуй, пас, – заявила Мэрион. – У меня завтра ночное дежурство. Я и так страшно не высыпаюсь. А ты иди, Фрэнк, если хочешь.
– Нет, я отвезу тебя домой и вернусь в бункер. Хоть я и штабист, но работы у нас тоже хватает.
В итоге собрались лишь четверо: Гермиона, Джон-молчун, Луиза и Майкл. Решили отправиться в «Астор» на Беркли-сквер.
На входе было ужасно темно, однако вскоре глаза привыкли. Гермиону здесь знали, и, несмотря на полный зал, им быстро нашли столик. Заказали шампанское. Майкл попросил содовую.
Гермиона пригласила Майкла на танец. Слегка разочарованная, Луиза осталась в компании Джона, который тоже, судя по всему, был раздосадован.
– Потанцуем? – только и сказал он.
Впрочем, он оказался хорошим танцором и искусно уворачивался от других пар на переполненном пятачке.
– Вам понравился портрет? – спросила она ради приличия.
– Я в этом ничего не смыслю, – признался Джон, – но мне кажется, кто угодно может нарисовать хороший портрет Гермионы.
– Она самая шикарная женщина из тех, что я знаю.
Тут он оживился.
– Правда же? И притом чертовски умна! Восхитительная женщина! Вы давно с ней знакомы?
– Они с мамой старые подруги. Хотя вряд ли можно сказать, что знаешь друзей родителей.
– Наверное.
Помолчав, он спросил:
– А с Майклом вы знакомы?
– Нет, раньше не встречала. А как его фамилия?
– Разве вы не знаете? – Почему-то это обрадовало Джона. – Он ведь у нас знаменитость, известный портретист. Его картины стоят целое состояние. Гермиона ни за что не смогла бы себе позволить такую роскошь: кто-то подарил ей портрет, только она не говорит, кто… – Он снова помрачнел.
– Когда же он его написал, если служит на флоте – на эсминце, кажется?
Читать бесплатно другие книги:
