Застывшее время Говард Элизабет Джейн

– И вообще это не твое дело, – отрезала Нора. Невилл высунул язык, но она успела заметить. – Фу, как грубо! Извинись сейчас же!

– Он случайно вылез, – оправдывался тот, отступая. – Как можно извиняться за то, что вышло случайно?

– Еще как можно. Извинись.

Мальчик напялил на голову большой дуршлаг, так что лица не было видно.

– Мне очень жаль, что я не могу прийти, – произнес он нарочито фальшивым тоном. – Так говорят взрослые, когда не хотят что-то делать.

Его глаза озорно блестели сквозь дырки.

– Бесполезно, – сказала Клэри Луизе. – Проще притвориться, что он ничего не говорил.

Та согласилась. Иногда Нору заносило, однако она была упряма и ни за что не уступила бы перед детьми.

– Ладно, Невилл, просто скажи тихонько: «Я извиняюсь».

Тот взглянул на нее и зашевелил губами.

– Вот, сказал – так тихо, что никто не слышал, кроме меня.

– Ну и все. – Нора закинула корзинку через плечо. – Много шума из ничего.

– Мокрое место от мухи, – согласился Невилл, снимая решето.

– Пойдемте уже! – воскликнула Клэри. До чего все любят ковыряться!

Лучшая черничная поляна находилась в дальнем конце луга, возле небольшой рощицы. Сухая трава стояла высоко – еще не косили. Листья на деревьях уже начинали желтеть, ветви каштанов чуть пригибались, нагруженные шипастыми плодами. Наконец-то они смогут их пожарить, думала Полли; в прошлом году тоже собирались, но, как всегда, уехали в Лондон.

– Как думаешь, что нас ждет? – спросила она Клэри.

– Останемся тут и будем учиться с мисс М – иначе ее бы сюда не позвали. А мальчики, наверное, поедут в школу – она ведь за городом, – и Невилл тоже. Он становится ужасно испорченным.

– Но… если мы останемся тут, а наши отцы в Лондоне или еще де, что же будет, когда на нас нападут?

– Ну перестань! Они приедут на выходные. И никто на нас не нападет, у нас же есть флот.

Полли промолчала, охваченная чувством беспомощности: чем больше люди пытаются тебя разуверить, тем меньше ты им веришь.

К этому времени они добрались до пологого холма, спускающегося к соседней рощице – той самой, где ей в прошлом году померещился танк. В ветвях боярышника вились побеги ежевики; там и сям попадались кроличьи норы и кротовьи холмики, а в дальнем конце когда-то был искусственный прудик, от которого осталось лишь влажное болотце, окруженное чахлым камышом. На Пасху здесь цвели примулы, а в июне – маленькие пурпурные орхидеи. Сейчас же высокие деревья сияли мягким золотым светом, а в листве блестели ягоды ежевики и боярышника, перемежавшиеся длинными, запутанными клоками лишайника.

– Так, все рассыпались и начали собирать! – скомандовала Нора. Ну прямо как школьная экскурсия, подумала Луиза. Остальные поспешно разбрелись кто куда, подальше от Норы, так что ей пришлось держаться рядом с кузиной, иначе это было бы невежливо.

Пробираясь вперед, они случайно вспугнули фазана. Птица неуклюже отбежала на несколько метров, но тут за ней погналась Лидия. Фазан вспорхнул и, шумно хлопая крыльями, улетел прочь.

Невиллу быстро надоело собирать ягоды, к тому же он опрокинул свой дуршлаг и совсем потерял интерес. Вместо этого он полез исследовать кроличьи норы: ему втайне хотелось увидеть, что там внутри. Если б можно было расширить вход, то как-нибудь удалось бы проскользнуть… Он даже Лидии не рассказывал о своих планах: гораздо веселее упомянуть так, между прочим, когда они будут купаться вечером: «А я сегодня лазил в кроличью нору. Знаешь, там совсем как у Беатрис Поттер[2]: на корешках висят маленькие сковородочки, а пол гладкий и посыпан песком. Кролики мне ужасно обрадовались». Он представил, как они прыгают к нему на колени – мягкие, пушистые, с прижатыми ушками и доверчивыми глазками-бусинками. Только вот чем копать? Решето оказалось бесполезным, тогда он снял сапог и попытался ковырять им землю, но он был слишком мягкий и податливый, а когда надел обратно, туда набились мелкие камешки, так что пришлось снять. Надо будет стащить у Макалпайна лопату, подумал он, хромая навстречу остальным, и тут, конечно же, наступил на колючку.

Всем стало его жалко, и никто не обратил внимание на отсутствие ягод. Нора велела ему сесть, взяла в руки ступню и надавила пальцами. Два шипа вылезли, но третий сидел слишком глубоко.

– Можно высосать, – предложила Нора, и все с сомнением поглядели на чумазую ногу. – Он же твой брат, – повернулась она к Клэри, однако та вовсе не пылала энтузиазмом.

– Вот если бы его укусила гадюка, тогда другое дело, – сказала она, – а тут обычная колючка…

– Это всего лишь ежевика.

– Нет, это розовый шип, и довольно большой. Если продолжать идти, он залезет еще глубже.

– И вылезет с другой стороны! – обрадовалась Лидия.

Столпившись, дети наперебой высказывали предположения, но толку от этого было мало.

– Ладно, – вздохнула Нора. – Давай сюда ногу.

Она села напротив, взяла его ступню в ладонь, поплевала и обтерла своим платьем. Грязи не видно будет, подумала Луиза, на таком жутком узоре из оранжевых с черным пятен и полосок – не то зебра, не то жираф. Пососав немного, она снова надавила пальцами, и наконец шип – довольно крупный – вылез наружу.

– Что ж ты носки не надел, – мягко упрекнула она его. – Одолжите ему кто-нибудь носок.

Лидия повиновалась.

– Хотя если б началась бомбежка, ты бы побежал как миленький, – констатировала она.

– Пойдемте домой, – вдруг предложила Полли, и Клэри поняла, что упоминание о бомбежке ее растревожило.

– Поблагодари Нору, – велела Клэри брату.

– Я как раз собирался, – огрызнулся Невилл, – а ты взяла и все испортила! Я потом, когда настроение будет, – пообещал он Норе.

Самый обычный день, думала Полли на обратном пути. Сколько еще таких обыденных, спокойных дней им отпущено? Она покосилась на Клэри, которая медленно тащилась рядом.

– О чем задумалась?

– Так… Пытаюсь описать того фазана, как он выглядел в точности – как птица в маскарадном костюме, немножко напоминает военный мундир. И еще походка странная, шаткая, враскачку, будто у пьяного…

– Зачем тебе это? Не знала, что ты интересуешься птицами.

– Да не особенно. Просто… вдруг пригодится в книжке. Я стараюсь запоминать всякое.

– А…

Тетя Рейч взвесила чернику: все вместе они набрали почти пять кило. После чая бабушка выдала каждому по мармеладке, а Дотти расплакалась – миссис Криппс отругала ее за то, что та плохо отмыла таз для варки, и теперь ягоды могут забродить.

Вечером по дому витал пряный запах варенья; даже на верхней площадке его учуяла тетя Долли, проходя из спальни в ванную, чтобы замочить плоды сенны.

В шесть часов всех позвали слушать по радио обращение короля. В полном молчании собравшиеся следили за его напряженной, прерывистой речью.

– Бедный король! – воскликнула Лидия. – Мало того, что заикается, да еще приходится выступать!

Хорошо, что он не захотел стать актером, заметила Луиза – это было бы ужасно; ему пришлось бы молча ходить по сцене туда-сюда с копьем наперевес. Потом некий Дж. Б. Пристли читал свое сочинение, и только начали передавать выступление блестящего Сэнди Макферсона на органе, как горничным велели накрывать на стол к ужину, детей отправили наверх мыться, а взрослые, которым совершенно нечем заняться, попросту выключили радио.

– Сами не хотят слушать и нам не дают! – возмущалась Клэри. Однажды она лично видела, как Макферсон выходил из оркестровой ямы – играл на органе в большом лондонском кинотеатре, – и ждала возможности похвастаться. – А мы должны слушать, как они играют часами! Иногда, – добавила она справедливости ради.

– Да все равно Франция вступила в войну, – весело откликнулся Тедди. – Ой, Кристофер, извини… Ну ты понял, что я хотел сказать – так дружнее.

Они устроились на полу и смотрели, как Кристофер заворачивает кусочки печени в кроличий пух. Сова – неясыть – сидела на шкафу и внимательно наблюдала за его действиями; маленькие, чуть вытаращенные глазки придавали ей слегка недовольный вид. Кристофер нашел ее еще птенцом на вересковой пустоши возле Хэмпстеда: у нее была сломана лапка. Он наложил шины и вынянчил, и она сделалась совсем ручная. Саймону тоже хотелось такую, однако он понимал, что ему не позволят держать ее в школе.

Неожиданно сова спикировала вниз и с тихим шуршанием приземлилась Кристоферу на плечо. Тот поднял на ладони кусочек еды, сова взяла его и взлетела обратно на шкаф; выражение загадочного возмущения при этом не изменилось.

– Ты ее когда-нибудь выпускаешь? – спросил Тедди.

– Пытался один раз. Она просидела целый день на дереве, а когда я вечером принес еды, слетела вниз и вернулась домой.

Он умолчал о том, что попытка была чисто символической данью уважения к ее свободе – втайне Кристофер хотел оставить ее у себя насовсем. Правда, теперь школу могут эвакуировать в другое место; кто знает, вдруг там нельзя держать животных? Ладно, что-нибудь придумает.

Сова слетела вниз за очередным куском: на этот раз она чуть не потеряла равновесие и впилась когтями в плечо Кристофера. Саймон и раньше замечал, что его плечи покрыты ранками, однако тот, похоже, не обращал на это внимания.

Первый вечер войны ничем не отличался от обычных вечеров: обыденное укладывание детей и дежурные протесты – чисто из принципа.

– Скоро они начнут нас укладывать раньше Уиллса и Роланда, – ворчала Лидия, – а ведь Уиллсу всего два, а Роланду вообще ноль!

– А вот нас с Моникой на Беркли-корт купали только после ужина, не раньше девяти часов, – заявила Джуди.

Сегодня отец забрал ее от школьной подруги, у которой она гостила, и теперь она бесконечно хвасталась, как там было здорово. Им уже пришлось выслушать, что у Моники целых два пони, к чаю подавали эклеры, у них есть мороженица и бассейн, и озеро с лодкой, и еще Моника укладывает волосы, и у нее есть настоящее жемчужное ожерелье.

– Бла-бла-бла, – передразнил ее Невилл. Он сидел на полу и пытался выяснить, смог бы он сам высосать у себя шип из ступни. Оказалось – смог бы.

– Господи, что ты делаешь? – воскликнула Джуди.

– Так, ногти кусаю – для разнообразия.

– Фу, какая гадость! Лидия, тебе не кажется, что это ужасная гадость?

– Его ноги – пусть что хочет, то и делает, – надменно отозвалась Лидия. Втайне она считала проделки Невилла одновременно ловкими и противными, но сейчас их объединяла неприязнь к Джуди.

– А у Моники своя ванная, – снова затянула Джуди, едва Эллен появилась в дверях и позвала их купаться.

– Ага, и даже своя голова, и нос, и зубы…

– …и задница, – докончила Лидия, и Невилл расхохотался.

В Большом доме старшие дети ужинали в холле, поскольку давно выросли из молока и печенья в кроватках, а столовую оккупировали взрослые, так что их лишили обычных привилегий. На ужин был фарш и картофельное пюре с фасолью. В небе, поделенном на дольки косыми потолочными рамами, медленно сгущались краски – из фиолетового в цвет индиго. Когда небо светлое, деревяшки темные, отметила для себя Клэри, а на фоне сумерек, наоборот, светлеют. Сверху доносился шум льющейся воды, хлопанье дверей – привычные звуки подготовки к ужину. Бесси, черный лабрадор Брига, лежала у ног Кристофера, устремив на него немигающие ореховые глаза с жадностью, которую она пыталась замаскировать преданным обожанием. Он погладил ее, но кормить не стал. Год назад у него был тайный лагерь в лесу – уход от реальности в мир приключений; теперь все это казалось призрачным, далеким, осталось в детстве, но что взамен? За последний год в школе ему хорошенько объяснили, каково это – быть пацифистом: насмешки, открытое презрение, травля…

Лишь мистер Милнер, преподаватель классических языков, его понимал. Сперва греческий как-то не пришелся по душе, однако мало-помалу он вошел во вкус – ему понравился сам мистер Милнер, особенно его манера высказываться. Кристофер вечно рисовал что-нибудь – в основном птиц или животных; частенько в своих тетрадках, предназначенных для домашней работы. Когда мистеру Милнеру на глаза попался рисунок совы с отдельными набросками когтей или распахнутого крыла, он не стал иронизировать или осуждать, просто воскликнул:

– Здорово, ты знаешь, действительно здорово! Ты много рисуешь?

– Ну так… – промямлил Кристофер.

– Вот и правильно! Если хочешь стать настоящим художником, главное – все время практиковаться. Терпеть не могу эти тонкие книжечки, концерты раз в жизни… Как бы талантлив ты ни был, всегда важно помнить: чем больше, тем лучше.

Перед самыми каникулами, после экзаменов, он неожиданно подарил ему пачку превосходной бумаги, очень плотной, белоснежной, приятной на ощупь.

– Вот у меня тут случайно завалялась; надеюсь, ты найдешь ей лучшее применение.

Мистер Милнер знал и о его пацифизме, и оказался единственным, кто вел себя, будто это совершенно естественная позиция – спросил только почему и внимательно выслушал ответ.

– Что ж, Кристофер (он звал по имени лишь тех, кто ему нравится), принципы – очень дорогая вещь – или могут даться дорого…

Мистер Милнер был толст и лысоват, отчего брови смотрелись еще гуще; голос имел хриплый, часто срывающийся, когда он чем-то особенно увлекался. Всегда носил один и тот же твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях, не слишком чистые галстуки и ботинки для походов в горы. Смеялся вот так: «Хо-хо-хо!» – переходя на хрип. Школа была хороша тем, что рядом нет отца, а вот в остальном не очень – кроме мистера Милнера.

От того, что я против, разницы никакой, думал он, ведь я один – и тут же в голове прозвучал голос мистера Милнера: «Каждый человек имеет значение, милый мальчик, даже если только для себя. Не принижай свою значимость…»

– Чего улыбаешься? – прервал его размышления Невилл.

– Так, ничего особенного, – ответил он и тут же подумал: я солгал и даже не заметил этого. Надо будет завтра посчитать, сколько раз такое случится. С другой стороны, если считать нарочно, то много не получится. Мистер Милнер что-то такое говорил про похожее состояние, в котором человек пишет дневник.

За ужином Полли была рассеянна, поковыряла фарш и отказалась от яблочного пирога. Она вспоминала прошедший год, когда Оскар еще был жив и потерялся; потом его нашли, окоченевшего, в дальнем конце сада. Ветеринар сказал – похоже, машина переехала: сломан позвоночник. Еще одни торжественные похороны, и после этого она решила больше не брать котят, пока не обзаведется своим домом. Сейчас она была рада принятому решению: не нужно бояться, что питомец отравится газом. Папа хотел подарить ей котенка на день рождения, но она сказала, что уже слишком взрослая. «В моем возрасте это несолидно», – заявила она. «Что ж, тебе лучше знать», – ответил отец. Интересно, почему люди всегда так говорят, когда несогласны? Если честно, ей было немножко грустно оттого, что больше не хочется заводить котят. С другой стороны, наверное, подсознательно она всегда понимала, что война никуда не денется, просто маячит на горизонте, выжидая время и потихоньку разрастаясь грозовой тучей. И вот теперь война началась, а все по-прежнему. Если бы только папа не уезжал в Лондон; если бы они могли остаться дома, все вместе, тогда уже не так страшно, что бы ни случилось. Так хотя бы не нужно пытаться верить в Бога.

Рядом сидела Бесси. Почуяв, что у Полли на тарелке осталась еда, она привалилась всем телом к ее ноге. Кристофер обернулся к ней, улыбаясь.

– Не корми ее, она и так слишком толстая для своего возраста. Только хуже сделаешь.

– Я знаю.

Бесси не дадут противогаз. Люди добры к животным, но только до известных границ.

Тедди с Саймоном обсуждали крикет. Они все чаще и чаще разговаривали о вещах, которые ее совсем не интересовали. Если у нее будут дети, она отправит их всех в одну школу, чтобы общались и проводили время вместе. Эта мысль ее слегка подбодрила. Она спросила Кристофера, согласен ли он, и тот кивнул. Тут встряла Нора с рассказом о какой-то современной школе в Девоне, где дети ужасно испорчены.

– В каком смысле? – поинтересовалась Клэри.

– Ну, им позволяют делать все, что хочется. Они там мастерят поделки из дерева и всякое такое – не слишком образовывает, как по мне.

– А чем это может испортить? – удивилась Клэри. – Я так, наоборот, становлюсь гораздо лучше, когда делаю что хочу.

– Всем нужна дисциплина, – заявила Нора. – Вот мне точно нужна.

– Ну мы же все разные, – возразила Клэри.

Кристофер подавился от смеха, а Нора покраснела.

Обычный вечер, как и любой другой, снова подумала Полли. Тут к ним спустилась тетя Рейчел в синем муаровом платье с пелериной.

– Ну что, солнышки, хорошо поели?

– А если б мы ответили: нет, ужасно? – спросил Саймон.

– Тогда я бы сказала: «Поделом тебе, глупая старая тетка, за то, что задаешь дурацкие вопросы».

Она направлялась в гостиную, но Бриг услышал ее голос и позвал из кабинета.

– Рейчел! Ты-то мне и нужна! – И она развернулась и зашла к нему.

– Бедный Бриг, – вздохнула Клэри. – Только представьте себе – не иметь возможности читать!

– И ездить верхом, и водить машину, – добавил Тедди, что в его представлении было гораздо хуже.

– Он уже давно не водит, Тонбридж ему не позволяет. Зато он сам ездит в поезде.

– Бракен встречает его на Черинг-Кросс.

– Бракен так раздобрел! Папа говорит, придется покупать машину побольше, чтобы влез. Так, глядишь, ему понадобится грузовик, а когда его призовут, то вообще целый танк. Саймон, пойдем доиграем. – И они направились в бильярдную.

– А давайте в карты, – предложила Клэри. Не то чтобы ей особенно хотелось, просто нужно отвлечь Полли от мыслей о войне. – Может, в «Память»? – Эта игра ей удавалась лучше других.

Полли наморщила лобик.

– Или в «Демонов»?

Луиза тоже догадалась насчет Полли и поддержала идею. Девочки поднялись наверх, в старую детскую, где теперь спали Клэри с Полли, и вытащили карты. Кристофера упросили присоединиться, но он все время проигрывал и наконец ушел, сказав, что лучше пойдет читать.

За ужином в столовой о будущем не говорили: всевозможные спекуляции давно исчерпали себя, и каждый углубился в свой внутренний мир страхов и сомнений – у всех имелись на то веские причины, и было бы эгоистично и малодушно обсуждать их с остальными. Ели суп из спаржи – последний урожай этого года, а также бычьи хвосты со свеклой в белом соусе и пюре с морковкой и горошком. На десерт – «русскую шарлотку», любимый пудинг миссис Криппс. Эдвард назвал его «мокрым пирогом» и решил дождаться сыра. Даже он был непривычно молчалив. Драгоценная древесина снова промокла в реке, однако мужчины никогда не обсуждали дела в присутствии семьи. Интересно, как там Диана? Приехал ли Ангус, и если да, спят ли они вместе? Конечно, не ему судить: в конце концов, они с Вилли… однако мысль об этом была не по душе. Он взглянул на Вилли: платье цвета сливы с драпированным воротником совсем ей не шло. Пока одевались к ужину, чуть не поссорились: она заявила, что не готова всю войну просидеть за городом с маленьким ребенком; она просто сойдет с ума! Если в Лондоне нужно оставить только один дом, пусть это будет Лэнсдаун-роуд.

– На неделе там может жить Хью, да и остальные пусть приезжают, когда надо.

Тут Эдвард умолк: при таком раскладе шансы видеться с Дианой сильно уменьшаются, однако возразить нечего.

– Посмотрим, как жизнь сложится, – только и сказал он.

Эдвард заметил, что отец ищет портвейн, который стоял справа от него. Он поднялся, обошел кругом и налил ему, затем подвинул графин дальше.

– Зоуи, портвейн у тебя, – сказал он. Та вздрогнула и передвинула графин Хью. Какая хорошенькая! На ней было платье с запахом вроде халата, цвета морской волны, расшитое цветами; волосы гладко зачесаны назад и убраны в сеточку по-викториански. Изумительный цвет лица – рядом с ней остальные женщины выглядели поблекшими и обветренными, хотя в последнее время она была ужасно бледной. Может, Руп воспользовался его советом насчет поторопиться с новым малышом?

Дюши прекрасно понимала, что мужчины хотят обсудить дела, и сразу после десерта (она не одобряла сыр на ночь) подала знак – женщины вышли в гостиную. Айлин принесла кофе.

– Мамочка, прежде чем ты начнешь играть, мне нужно раздать вот это, – сказала Рейчел. – Бриг хочет, чтобы их повесили на каждую дверь спальни.

– «Инструкции на случай налета», – прочла вслух Сибил. – Господи, кто это напечатал?

– Я. Экономка в приюте сказала – нужно раздать их нянечкам, а Бриг распорядился, чтобы они были у каждого. Правда, вышло неважно – я печатаю как корова копытом.

На это ушла куча времени, подумала Сид. Судя по всему, Вилли пришла в голову та же мысль.

– А что, копирки нет?

– Есть, но ужасно старая. Я все равно делаю кучу ошибок, так что без особой разницы.

Инструкция была весьма разумной и регламентировала как дневные, так и ночные действия.

– Хотя, конечно, ночью налетов не будет – они же сами ничего не увидят, – предположила Вилли.

– До тех пор, пока мы обеспечиваем тщательное затемнение.

Какое-то время решали, кто за чьих детей отвечает в таких случаях, затем воцарилась тишина.

Вечер, заполненный привычными домашними занятиями – Сид с Дюши играли сонаты Моцарта, затем мужчины вышли из столовой и присоединились к дамам, – был отмечен небольшими паузами, когда тихое постукивание спиц или шорох рассыпающегося полена в камине или стук ложечки о кофейную чашку лишь подчеркивали погруженность присутствующих в свои тревоги.

Опуская крышку пианино, Дюши заметила:

– Помните, как в прошлую войну стало непатриотичным играть немецкую музыку? Какая глупость!

– Ну не все же так думали! – убирая скрипку в футляр, воскликнула Сид.

– Лишь те, кто давал мужчинам с плоскостопием или близорукостью белые перья[3], – сказала Рейчел.

– Наверняка немцы в этом плане еще хуже, – предположил Хью.

– Ну, для них не такая большая потеря: в Англии нет выдающихся композиторов, – возразила Рейчел и, спохватившись, поднесла ладонь ко рту – как-никак отец Вилли был композитором. Хорошо еще, что леди Райдал решила ужинать в постели!

Однако Вилли, горячо любившая отца (пожалуй, как никого в жизни), вдруг вспомнила запись в его дневнике о своей поездке в Германию молодым студентом: ошеломленный количеством доступной музыки, он чувствовал себя словно собака, выпущенная на поле с кроликами.

– Говорят, Гитлер любит Вагнера, – вставила Сибил; она закончила второй носок и вытащила первый из сумки, чтобы отдать мужу. Слава богу, наконец-то: вязать носки ужасно муторно, но Хью так радовался, что она считала своим долгом пополнять запасы.

– Охотно верю. – Дюши терпеть не могла Вагнера: по ее мнению, он слишком далеко заходил в ту сторону, о которой ей совсем не хотелось думать.

– Спать! – воскликнул Эдвард. – Завтра вставать рано.

Он глянул на братьев.

– Хью, подвезешь Рупа, ладно? Мне надо по пути заехать по делам.

Руперт бессознательно оттягивал момент, когда им с Зоуи придется подняться в спальню. Выйдя из ванной перед ужином, он застал жену сидящей возле туалетного столика. Он слегка приподнял ее лицо за подбородок. Она явно плакала: веки с голубоватыми прожилками немного припухли. Как ни странно, она улыбнулась, сняла его руку с плеча и засунула под шелковое кимоно. Глядя в ее изумительные заплаканные глаза неопределенного цвета, он вздрогнул и наклонился ее поцеловать, но она закрыла его губы ладонью и шаловливо мотнула головой в сторону постели. Внезапно он ощутил прилив беззаботного веселья – вернулась его прежняя, юная Зоуи.

Теперь же, после ужина, пока они тихо поднимались по ступенькам на галерею, ведущую в их спальню, те идиллические полчаса, прерванные – возможно, к счастью – Пегги, которая постучалась и тут же вошла, казались сном – то ли было, то ли нет… Пегги задохнулась и покраснела от смущения, но без нее они ни за что не успели бы к ужину. Оба поспешно бросились одеваться, смеясь; Зоуи закрутила еще влажные волосы в шиньон и застегнула платье, которое он купил ей на прошлое Рождество.

– Даже накраситься времени нет, – посетовала она. – Как думаешь, сойдет?

– Ты такая… – начал он, но передумал. – Люблю тебя – вот и все. Для меня всегда сойдет.

Однако сейчас, по завершении довольно тягостного вечера ett famille[4], он уже пожалел, что ранее обещал обсудить с ней будущее: его намерение отправиться на флот (если возьмут), ее взгляды на происходящее. Обсуждение неизбежно перейдет в ссору: она плохо воспринимала доводы, которые ей попросту не нравились, и это его частенько раздражало; в такие минуты он про себя обвинял ее в сознательном саботаже, а вслух проявлял терпеливую агрессию, и тогда она дулась. Ему не хотелось завершать день на такой ноте, и, поскольку они уже занимались любовью (до недавнего времени – действенный способ разрешения подобных споров), он боялся, что их ждет напряженная, бессонная ночь.

Он ошибся. Произошло примерно то же самое, что и до ужина; впрочем, на этот раз без флера легкомысленной страсти, все было гораздо приятнее: ни чувства вины за выпавшие ей испытания, ни беспокойства за то, что он не сможет ее удовлетворить. Когда они тихо лежали рядом в блаженном молчании, она вдруг сказала:

– Руперт, я тут подумала…

Он упал было духом, но все же взял себя в руки. Ничего, он будет спокоен и терпелив и как-нибудь убедит ее в том, что некоторые вещи неподвластны нашим желаниям.

– Да?

– Давай найдем письменный стол в подарок Клэри? Такой, знаешь, старинный, с потайным ящичком. Я подумала – может, попробовать тот магазин в Гастингсе, куда ходит Эдвард…

– Cracknell.

– Да, он самый. Как считаешь, хорошая идея?

– Замечательная! – Его глаза наполнились слезами. – Поедем в следующие выходные.

– Только пусть это будет секрет.

– Разумеется! Ты же не думаешь, что я ей расскажу? – ознегодовал он шутливо.

– До Рождества еще далеко. – Она высвободилась и поднялась.

– Ты куда?

– Надо отложить кое-какую одежду для Пегги на завтра, – пояснила она, натягивая сорочку через голову.

Странно, думал он, надевая пижаму и открывая окно, чтобы впустить сырой, прохладный воздух, – странно, что они обсуждали всего лишь предмет мебели – пустяковую задачу на выходные. И тут же в голову пришла противоречивая мысль: может, лучше и правда им было поговорить – серьезно, без ссор – о том, что их ждало. Выключив свет и поцеловав ее на ночь, он мысленно обругал сам себя за то, что вечно предъявляет к ней завышенные требования.

– Ты и есть – по крайней мере, для меня.

Эдвард и Вилли повезли Джессику с Реймондом до коттеджа на машине, поскольку Реймонд сильно хромал. Сибил с Хью отказались: нет, спасибо, они прогуляются на свежем воздухе. Сибил так усердно светила фонарем перед Хью, что сама споткнулась.

– Иди с другой стороны, я буду держать тебя за руку.

– Красота в глазах смотрящего, – пошутила она.

– Не согласен. Да и неважно: как бы ты ни выглядела в моих глазах, или в своих, я все равно люблю тебя и всегда буду любить, что бы ни случилось.

Последние слова вырвались помимо воли. И кто меня за язык дернул, подосадовал он на себя.

Воцарилось молчание. Он уже понадеялся, что она не заметила, но тут она сказала:

– Я готова вынести что угодно, если мы все будем вместе. А теперь Саймон в школе, ты в Лондоне… Хью, было бы разумно держать дом открытым. Уиллс с Полли останутся здесь, а мы бы приезжали на выходные. Правда же?

– У меня не будет ни минуты покоя, как вы там одни – не дай бог налет или еще что, и я к вам не успею. Нет, об этом не может быть и речи. – Он сжал ей руку. – Я буду приезжать по выходным, регулярно, как кукушка из часов, обещаю.

А как же она? Это у нее не будет ни минуты покоя всю неделю! Возражение чуть не сорвалось с языка, но она молча проглотила горькие слова. Если кому-то из них придется волноваться, пусть это будет она. Мысль о том, что он станет переживать, была невыносима.

Уже в постели он сказал:

– Знаешь, мне кажется, все кончится быстрее, чем мы рассчитываем. Вряд ли Гитлеру понравится линия Мажино – все будет не так, как в прошлый раз; к тому же американцы могут вскоре присоединиться… Так что долго он не протянет.

– Конечно, ты прав, – сказала она, делая вид, будто поверила и успокоилась.