Черные крылья Макдональд Эд
– Ты и в самом деле считаешь, что здесь замешан Венцер?
– Не уверен. И это наша ближайшая забота – проверить, залез ли Железный Козел в дерьмо, или его используют, как всех нас. Ненн, мы все – марионетки. Кто-то дергает за ниточки. Не важно, кто именно, князья или маги. Рано или поздно им надоест и они обрежут нитки.
– Капитан, ты снова так говоришь.
– Как?
– Будто ты должен управлять всем миром и злишься из-за того, что тебе не дают.
Она усмехнулась мне. У меня на мгновение стало легче на душе. Я даже улыбнулся в ответ. У Ненн была пачка тонких сигар, и мы скурили их, глядя на то, как растут тени и тускнеет небо. Мы глядели на запад и не видели расколотых, в кровавых синяках небес Морока. И это замечательно. Иногда так хочется видеть настоящее, не испорченное, правдивое небо.
– Нам нужно еще одно Сердце пустоты, – сказал я. – Машина Нолла – не выход. И никогда им не была. Она просто повязка на ране. Теперь кровь потекла снова, и если Воронья Лапа не найдет выхода, грохнут нас всех.
– Капитан, мы-то можем уйти. Мы ничем не повязаны. Махнем на запад, сядем на корабль в Остмарке, посмотрим, что за морем. Может, остепенимся, обзаведемся фермой. Или отправимся куда-нибудь убивать людей. Туда, где нет «невест», «малышей» и Глубинных ублюдков. Или ты думаешь, что Глубинные короли с Безымянными есть и за морем?
– Думаю, там хватает своих проблем. А если придется остаться и драться здесь, ты согласишься?
– А ты?
Я не ответил. А что скажешь? Всего на границе меньше сорока тысяч. Дхьяра может выставить намного больше. Да и числа не играют никакой роли, если явятся сами Короли. Когда ребенок давит ногой муравьев, ему все равно, сколько их в гнезде.
Я стряхнул пепел и подумал о том, насколько гнусный бренди у Линдрика. Я упился им до потери равновесия, но не до желания крушить все вокруг. А жаль. Мне хотелось.
Дестран приготовил для нас уютные комнаты, но сон не шел. Признаюсь, я долго боролся с совестью перед тем, как пойти на поиски остатков бренди. Но по пути к лестнице я прошел мимо комнаты Эзабет. За открытой дверью виднелась пустая кровать. Если Эзабет не за столом, значит, наверху. Город спит. Настало время колдунов и злодеев. Эзабет – спиннер. Ну а я…
Я нашел путь на крышу и ступил на верхнюю террасу. Эзабет сидела у дальнего края. Она светилась в ночной мгле. Ее руки танцевали, чертили воздух, тянули яркие нити разноцветного света, словно праздничные ленты. Риока стояла в зените, Клада и Эала оставались полузакрытыми. Свет мерцал зеленью, пурпуром, золотом, багрянцем в пальцах Эзабет и словно застывал, отпечатывался в глазу, даже когда нити тускнели. Эзабет ткала фос, но такого тканья я не видел никогда. Спиннеры всего лишь собирают его в катушки. Все тело Эзабет, казалось, купалось в энергии. Поразительно. Сверхчеловечно.
Когда мне стукнуло двенадцать, родители свозили меня в дом музыки, во Фроск. Мы плыли туда на корабле две недели. В конце мы с братом просто сходили с ума от нетерпения. Леди Довара вышла на сцену в платье из ярких белых алмазов, тысячи камней сверкали, как звезды, в свете фоса. На леди был высокий воротник, разноцветный, словно павлиний хвост, возвышавшийся над головой, будто корона из сапфиров и изумрудов. Когда леди взялась за виолу, собравшиеся в зале благородные лорды и леди – а там были даже князья – благоговейно умолкли. Спустя несколько минут половина их плакала, а другая дрожала, отчаянно пытаясь сдержать рыдания.
Честно скажу: по сравнению с тканьем Эзабет игра леди Довара – дешевое цирковое фиглярство. Я никогда не понимал, что такое настоящая красота, до тех пор пока не вышел на крышу и не увидел сотканную из света женщину, собирающую краски из лунного сияния. Эзабет была как ослепительный призрак, волшебный дух, принадлежащий не к грубому и земному, но к миру фантазий и мечты. Мое сердце застыло. Я упал в этот свет раз и навсегда. В ее тканье не было ничего неестественного, ее работе не помогали грубые земные приспособления. Лишь изящный, невесомый, волшебный, невероятный танец рук, песня света – самая правдивая и искренняя из всего, что я знал.
– Эзабет, – чуть слышно выдохнул я.
Я хотел не позвать ее – но восславить, помолиться ей. Я не думал, что она меня услышит, но она услышала и повернулась ко мне. Окутывающее ее сияние угасло, ленты света рассыпались. Тьма хлынула мне в глаза, и я заморгал, ослепленный, слыша, как она шуршит и возится. Когда вернулось зрение, Эзабет уже была полностью одета и в вуали. Свет почти оставил ее – лишь чуть-чуть светилась кожа.
– Что вы делаете здесь? – холодно спросила она.
Я искал слова – и не мог уловить их. Мне сперло глотку, словно после дюжины миль бегом.
– Простите, я не хотел помешать. Но ваше тканье – я никогда не видел такого раньше.
– Я разработала эту технику в прошлом году, – смущенно пояснила Эзабет.
Она нервничает. А я чувствую себя хуже, чем если бы меня застигли подглядывающим за ней в ванной.
– Я уже вытянула весь фос, который могу удержать без катушки, – добавила Эзабет. – Надо спускаться.
Я только сейчас ощутил холод. Да, лето кончилось. Последние месяцы не оставили ничего от былого тепла. С Морока дул пронзительный ветер, на востоке змеящиеся паутиной трещины в небе истекали бледным золотисто-бронзовым огнем. Эзабет посмотрела мне в глаза. Где-то далеко пытался петь ночной пьянчужка. Плакал ребенок.
– Мне не хватало вас, – выговорил я первое, что пришло в голову. – Когда вас закрыли, мне очень не хватало вас. Простите.
– Капитан, вы мне ничего не должны. А в особенности извинений, – спокойно, равнодушно и холодно выговорила она. – Ваша помощь нам превыше всяких ожиданий. Когда-нибудь я постараюсь вернуть вам долг.
Не слова – кусок стали.
– Леди, вы мне не должны ничего. Совсем, – сказал я и захотел выдать все, вывернуться наизнанку.
И не смог. Слишком много лет горечи и прикушенных губ, слишком много стаканов дрянного пойла, слишком много жизней, утекших меж моих пальцев. Такой, как я, не мог выговорить слова, рвущиеся наружу из нутра, из сердца. Я больше не гожусь для таких слов. Не могу присвоить их. Бросить эти слова ей – значит бросить тень моей неудачи и поражения.
– Я приложу все усилия, чтобы вы с братом пережили эту беду. Я обещаю. И в этом, моя леди Танза, позвольте мне служить вам всецело.
– Зовите меня Эзабет.
– Леди, я более не считаюсь благородным.
– Лишь потому, что вы отказались от своего титула. Зачем?
Старая, больная память вцепилась в душу сонмом когтистых рук. Они хотели меня, они тянули вниз и уволокли бы меня в темноту, если бы я позволил им. Я много лет отчаянно пытался держаться вдали от них. А иногда позволял уволочь.
– После катастрофы в Адрогорске, после того, что я учинил с Тороло Манконо на той дуэли, я недостоин быть благородным. У моего рода не осталось выбора. Они отказались от меня. Я их не виню.
– И вы взяли новое имя, попытались начать заново.
– Вы говорите так, будто я совершил подвиг воли и преодолел. Нет, на самом деле я просто упорно цеплялся за жизнь. Она продолжалась, я приспосабливался. Я отправился в Адрогорск благородным офицером. Когда я вернулся, во мне не осталось ничего благородного.
– Думаете, вы так уж сильно изменились? – спросила Эзабет.
Ее глаза сияли. Интересно, что с ее лицом под вуалью? Она смеется?
– Я… изменился, – выдавил я. – Очень.
– Я тоже. Мы знали друг друга детьми. Я рада, что познакомилась с вами тогда. Лето – время детей, а не таких, как мы.
– Каких?
– Покрытых шрамами.
– Вы имеете в виду вашу руку? – спросил я.
Эзабет спрятала трехпалую руку за спину и отступила на шаг. Пропасть между нами, которую я так хотел перейти, росла. Мы обменивались словами, должными утешить и успокоить, но отчего-то они лишь умножали горечь.
– Не только рука. Вся я, – ответила Эзабет. – Под этой вуалью – только шрамы. Вы просто не понимаете.
– Но это же неправда!
Я отчетливо помнил ее лицо, свежее и прекраснее, даже чем в юности. Сильное, дерзкое, прекрасное лицо. Но ко мне медленно и тяжело подошло понимание. Я не хотел говорить об этом, не хотел убеждаться в том, что это правда. Я чувствовал себя так, будто олго вертелся, будто закружилась голова и мир потерял смысл, словно меня ударили в лицо, словно я напился до такой степени, что мир швырнул меня в канаву и оставил там лежать одиноким и замерзшим. Нет, оно было еще хуже.
– Ты видел ложь, – прошептала Эзабет. – Плетение света. Иллюзию. Я перепугалась, увидев тебя в коридоре. Драджи подошли так близко. Я подумала, что, если покажу тебе лицо твоей давней любви, ты поможешь мне. Защитишь меня. Спасешь. Мне была нужна твоя помощь.
Она отвернулась.
– Пожалуйста, не сердись на меня. Но я не та, кем ты считаешь меня. Когда ко мне впервые пришел свет, сияние выжгло половину усадьбы. Я два года пролежала в постели, с обожженной кожей, в гноящихся язвах. Отец нанял всех хирургов, врачей и аптекарей, каких мог, чтобы я не умерла. Но никаких «фиксеров». Отец возненавидел магию и то, что она сделала со мной. И меня вытащили из смерти. Меня кормили через воронку. Я помнила только боль. Когда пришел свет, отгорела половина руки. Остальное лучше не видеть никому. Маска не из скромности. Это ради тех, кто рядом. Никто не должен видеть ужас под ней.
– Мне все равно, – сказал я.
– Если бы ты видел меня без маски, ты бы так не сказал.
Я не знал, что ответить. Стоял молча. Молчала и она.
– Прости, – наконец выговорил я. – Твой несчастный случай… ведь потому расторгли все, ну, с нами? Потому все сорвалось?
– Сияние пришло через месяц после того, как я вернулась домой. Никто не знал, выживу ли я. Но сомнений не было: если я и выживу, то останусь чудовищно уродливой. Нечестно было бы предлагать меня тебе. Ты бы отказался.
– Не отказался бы.
– Вряд ли, – выговорила она.
Ее голос задрожал. Мне показалось, она вот-вот заплачет. Но она стиснула волю в кулак и загнала дрожь глубоко внутрь.
– Ты отказался бы. И имел бы на то полное право. Тебе нашли настоящую жену. Ту, с которой ты мог быть счастлив.
– Я никогда не был счастлив.
– А говорили, был. У тебя были дети.
– Они умерли, – сказал я.
– Я знаю.
– Меня заставили взять жену, шестнадцатилетнюю девочку. У моей семьи было имя, у нее – деньги. Я почти не знал ее. Тогда я заботился лишь о том, чтобы заработать репутацию блестящего офицера, сделать карьеру и полировать медали. Я хотел доказать, что стою купленного родителями офицерского патента.
Я покачал головой:
– Мне следовало лучше смотреть на то, что у меня в руках. А я позволил ему утечь сквозь пальцы.
– Никто не живет без сожалений. В особенности здесь, под этим небом.
Моя память – как свинец на плечах. На моей правой руке среди зеленых черепов – три полураскрывшихся цветка. Моя память. Чтобы не потерять, даже когда очень захочешь.
– Она подарила мне детей, а я был слишком молод и слишком занят собой, чтобы оценить дар. Она выпрыгнула с башни в ночь летнего солнцестояния. Но убил мою жену стыд, и задолго до того. Ты знаешь эту историю. Все ее знают.
– Вина не на тебе, – сказала Эзабет. – Не ты потребовал дуэль. Лишь святые духи могут судить тебя.
– Иногда я думаю, что лучше бы я позволил Тороло Манконо убить себя. Той ночью выжил я, но не выжило мое имя. Наше имя. Имя моих детей. Наверное, когда моя жена спрыгнула, она взяла их с собой из мести. Ведь я сделал ее отверженной. Женой монстра.
– Ты виновен в ее решениях настолько же, насколько и в моих, – заметила Эзабет.
С ее пальцев сорвались искры света, лениво поплыли в ночь. Эзабет не первая говорила мне это и не последняя, кому я не поверил. Она нерешительно потянулась ко мне, опустила руку.
– Это было страшно и жестоко. Дети ни в чем не виноваты. Но не ты выбрал их судьбу.
– Я всегда пытался делать то, что должен. И я бы отдал все, чтобы вернуть их. Я сожалею не об их смертях. Мы рождаемся, бежим наперегонки со смертью, а она все равно догоняет нас. Я жалею о напрасно потерянных годах. Я мог быть отцом и мужем, а вместо того просиживал на границе. Мне было легче глядеть на расколотое небо, чем на робкую надежду в глазах жены. Всякий раз, когда я был с ней, я хотел, чтобы вместо нее была ты. Я хотел, чтобы мы снова были вместе. Я хотел того, что уже ушло.
– Мы были всего лишь детьми, – сказала Эзабет.
В ее голосе не было горечи, отравившей каждое мое слово, – лишь зрелая мудрость и усталость.
– Детьми среди лета. Фантазиями. Мечтами.
– Отчего же оно до сих пор как самое настоящее и живое? – тяжело выговорил я.
Эзабет выпрямилась, гордо вздернула укрытый платком подбородок – гибкая и сильная, как стальной клинок. Она излучала силу так же, как ее кожа – свет.
– Я не та девочка. И ты – не тот мальчишка. Мы изменились. Изменился мир. Ты помнишь девчушку в юбке, носившуюся за бабочками и звавшую кроликов по именам. Я помню мальчугана, лучившегося от гордости, норовившего показать мне, как здорово умеет ездить на лошади, всякий раз причесывавшегося, когда думал, что я не смотрю. А что мы сейчас? Я – изуродованная полусумасшедшая колдунья. Ты – горький пропойца с руками по локоть в крови. Жизнь жестоко обошлась с нами, вылив нашу юность в такие страшные формы. Но прошлого не вернуть. Мы – то, что мы есть сейчас. Для нас больше нет лета. Приближается финал. Мы знаем, каким он будет: страх и смерть, дхьяранские солдаты, топчущие наши поля, метки Глубинных королей на людях. Мужайся. Не надо поддаваться мыслям о лете. Никто из нас не может позволить их себе.
Я стоял безголосый, как труп трехнедельной давности. Новые оскорбления разбередили старые раны. Конечно, она права. Я больше не тот безудержно веселый, наивный мальчишка, не видящий ничего вокруг, кроме нее. Я сменил имя и стал другим. Она сменила лицо и стала другой. Если дать лжи время, она может завладеть жизнью.
Наши маски превратились в настоящие лица.
Эзабет с вызовом глядела на меня. Попробуй оспорь!
Я не оспорил. Глуповатая мечта о любви стала холодной и жесткой, как чугун. Пусть она засохнет, рассыплется, умрет. Мечта наивного дуралея. Лучше уж вернуться к прежнему себе. У наемного убийцы всегда много работы.
Глава 25
Я думал, что покончил с мечтами о военной карьере, славе доблестных атак и восторгах знати. Эта куча козьего дерьма давным-давно похоронена вместе с моей женой и детьми. Десять лет я копошился в грязи с людьми, которых с удовольствием грохнул бы, вместо того чтобы здороваться. Я брался за самую бессмысленную, грязную, нудную работу и добывал достаточно, чтобы беспробудно пить в грязном закуте под протекающей крышей. Я больше не хотел мешаться в великие стратагемы генералов, интриги знати и ежедневный кровавый кошмар на фронте.
Но нам не всегда удается то, чего мы хотим. В моем случае – почти никогда.
На рассвете Дантри осторожно выбрался из дома, а когда вернулся, сообщил, что Тнота еще жив. Хирург удалил месиво, оставшееся от руки, и Тнота сейчас мечется в лихорадке. Он или выживет, или умрет, и никто ничего тут поделать не сможет.
– Привези его ко мне, – шепнул серебряный змей Саравора. Или у меня разыгралось воображение?
– Нет, – прямо ответила помрачневшая Ненн, тронув свой живот. – Я тебе не позволю.
Я ее послушал.
Мне надо было встретиться с Венцером. Не важно, к чему его склонили Эроно с Аденауэром, не важно, что эта пара управляла денежным потоком, плывущим через город. Я давно знал маршала. Он щит, сдерживающий королей и их бесчисленные легионы. Он – человек чести. Пусть я плюнул на свою честь, нарушив закон, но в приграничье нет человека лучше Венцера. Мне хотелось в это верить. Надо же надежде цепляться хоть за что-нибудь?
Остается Эроно. Лишь у нее достаточно власти, чтобы задействовать столь многое против нас. Я не хотел верить, но доказательства налицо. Она не поддержала Эзабет на совете. Княгиня отправила меня охотиться за Эзабет, когда та исчезла. Эроно послала Станнарда в Морок, ее солдаты объявились в Мод. Она не нуждается в деньгах, и потому дело не в нелегальной прибыли. Эроно не хочет смерти Эзабет. Эроно хочет, чтобы Эзабет продолжала исследование, но сидя в Мод.
К станции Три-шесть приближается войско, какого не видели уже четыре поколения. Княгиня ищет доказательств того, что Машина не сработает.
Может, княгиня собирается заключить сделку с врагом? Стать первой крысой, бегущей с корабля? Или она просто запуталась, неверно оценила ситуацию? Эроно ведь чертова героиня. Мне сделалось грязно на душе при одной мысли о предательстве княгини. Но если не она, то кто?
Надо идти к Венцеру и все рассказать ему. Пусть сам увидит и поймет. Пусть он возьмет Эзабет под свою защиту. Нападение «малыша» на Мод уж точно доказало мою правоту. Хм, мне придется встать перед маршалом и настаивать на том, чтобы он поверил пьянчуге, отказывающемуся надеть армейскую форму. А этот пьянчуга обвиняет самую уважаемую леди княжеского сословия. Мне нужно сказать маршалу, что он не видит измену у себя под носом, что один из наших величайших военачальников и героев пытался убить свою родню и вместо того убил постороннего.
Мне нужно сказать, что вопреки всякому здравому смыслу княгиня Эроно Херайнградская поступает во вред Пограничью.
Мне повезет, если не угожу в белые камеры.
А если я сумею убедить, что тогда? Эзабет нужен доступ к ядру Машины. Леди Волн по-прежнему на Пайре. Можно сообщиться с ней через коммуникатор, умолить ее явиться, спасти нас. Я уже знал, что она не ответит. Но, провались оно пропадом, нужно попытаться!
Мной двигали мечты и беспомощная надежда, слепая вера в то, что последняя карта и есть нужный козырь. Чертовски невыгодный расклад, но больше на руках ничего нет.
Мимо – на запад, подальше от Морока, – стуча по мостовой, медленно тащатся три запряженные мулами телеги. На них знакомые тускло-зеленые мешки. В таких перевозят трупы. На облучках сидят унылые усталые солдаты.
– Кого грохнули? – спросил я.
– Большой патруль. Лейтенант Мирков и полсотни его людей. Они зашли всего на двадцать миль. Почти в поле обзора с гребаных стен, – ответил солдат.
– Какой батальон? – крикнул я в спину.
– Одиннадцатый, – обернувшись, крикнул солдат.
Одиннадцатый. Сплошь молодняк, детский сад, зеленый, как планктон. Меня продрало морозом. Трупы уложили тесно, как пайки в кладовке. Если короли отправляют разъезды так близко к Валенграду, значит, дела еще хуже, чем я думал. Драджи прямо подстрекают нас выйти и сразиться.
Может, так оно и есть на самом деле.
У Венцера только десять тысяч в Валенграде. Остальные ушли на Три-шесть. Святые духи, что за дерьмо.
Я уныло побрел к цитадели. Заморосил легкий дождь, приятный после душной сырости. Мои мысли все возвращались к Тноте. Ведь он один из немногих моих старых друзей. Настоящих друзей. Мушкетная пуля предназначалась Дантри. Тнота ни при чем, но я впутал его.
Я слишком погрузился в свои мысли – и слишком поздно заметил, куда зашел.
– Капитан Галхэрроу, старина, можно на пару слов?
Я чуть не столкнулся лоб в лоб с ублюдком Станнардом. Он нарочно? Или дурацкий, мать его, случай? Скотина в длинной шинели, застегнутой на одну верхнюю пуговицу. А руки не в рукавах, спрятаны. Будто чертов плащ. Крайне нелепый способ носить шинель. Хотя отлично скрывает то, что под ней.
– Я по делу к маршалу, – почти не соврал я. – Если твоя хозяйка хочет меня, пусть поговорит с ним.
Станнард пошел рядом. У меня прямо зачесались кулаки. Когда работа – доставлять людям неприятности, начинаешь их предчувствовать. Что-то не так.
Я остановился и посмотрел на Станнарда.
– Ты же знаешь, княгиня не любит отказов. Как-то оно любопытно получается, мы с тобой все время пересекаемся, – улыбаясь, выговорил он.
Фальшивая улыбка. Волчья.
– Мы отправили тебя искать женщину. А теперь мы ищем ее сами, а она у тебя. Где она?
– Хочешь ведьму и ее брата? Они в какой-то таверне в Пайксе. Отправились пить. Наверное, в «Открытую бочку». А где они сейчас – да хрен их знает.
– Ты и в самом деле хочешь испытать мое терпение? – елейно улыбаясь, выговорил Станнард.
До чего поганая гримаса! Будто говорит, что вот сейчас я сделаю тебе больно и буду тому радоваться.
Наконец я заметил остальную банду в княжеских цветах, торчащую в конце улицы. Я глубоко вдохнул, пытаясь привести мысли в порядок и четко рассудить. Проверил подходы, глянул назад.
Парочка болталась сзади, пытаясь выглядеть непринужденно и не подходить слишком близко. Надо же, не хотели меня спугнуть. Профессиональные вояки, не какой-нибудь уличный сброд. Они сумели окружить, но притом все носили одинаковые балахоны и выделялись среди толпы, как невеста на свадьбе. Солдафоны. Вон у одного торчит из-под пальто рукоятка меча. Никто не таскает с собой длинный меч, если не намерен его использовать. Тесак на моем боку вполовину короче, заточен с одной стороны, куда легче и быстрее меча. Но тут уже никакой разницы. Никакое фехтование не поможет, если ты против пятерых. Я это понимаю. Станнард это понимает – как и все его люди.
– Давай будет откровенными друг с другом, – предложил Станнард, как один здравомыслящий человек другому.
Я то и дело поглядывал на парочку в конце улицы. Те блюли дистанцию.
– Ты сэкономишь нам массу времени, если приведешь меня к ним, чтобы я мог безопасно отвести их к княгине.
А, так она решила действовать напрямик, решительно и быстро. Политика кончилась, маски разваливаются. Наверное, она поняла, что я догадаюсь, завидев ее людей первыми прибывшими в Мод. Если сейчас на Эзабет наложит лапу сам Венцер, он уже не выпустит ее, понимая ее важность, и не даст в обиду. Но если обоих Танза возьмут головорезы княгини, Дантри не переживет закат, а что они учинят с Эзабет, страшно даже и представить.
– У меня встречное предложение, – сообщил я, криво ухмыляясь на манер Станнарда. – Ты сейчас идешь лесом, а я иду к маршалу. Я больше не работаю на Эроно.
– Приятель, – выговорил Станнард и потянулся схватить меня.
Его левая рука отодвинула полу шинели, и я увидел нож в правой. Дальнейшее случилось само по себе. У меня сработал отточенный годами рефлекс. Вот Станнард тянется ко мне, а вот он уже отшатнулся, вопя, и его лицо брызжет кровью. На сером лезвии тесака, выдернутого одним движением, яркие потеки крови. Когда надо рубить, нет времени думать. Один удар – и кто-то из двоих труп.
Станнард отступил на пару шагов, схватившись за разрубленную щеку, шатаясь, истошно воя. Я решил не рисковать и сделать ему дыру меж ребер, но ублюдок был в доспехах, и мой клинок соскользнул. Прочая Синяя бригада ожила и проворно понеслась ко мне, откидывая полы шинелей и вытаскивая сталь.
Я побежал.
Впереди открылся закоулок, я бросился в него, увидел деревянную изгородь высотой по плечо, положился на халтурную плотницкую работу и гниль, врезался, разнес в щепы, посыпавшиеся на меня, покатился, вскочил, весь с головы до пят в липкой грязи. Солдафоны мчались с железом наперевес, двое – с длинными мечами, остальные с тесаками. Все сбросили шинели, открыв форму Эроно. Тут решать нечего. Драться с такой оравой все равно что цепляться с «малышом». Чистое самоубийство.
Я не шибко хорошо бегаю, но, удирая от погони, могу творить чудеса. Я помчался по Лум-стрит, выскочил на плотно забитую дорогу. Люди шарахались в стороны – то ли из-за окровавленного меча в руке, то ли потому, что я отшвыривал особо медлительных. Одна девка покатилась кувырком, раскидывая подштанники из бельевой корзины. По ним тут же протопала вся орава Станнарда. Мне вслед орали, веля остановиться. Прохожие оттого шарахались еще проворнее, не желая вставать на пути окровавленного железа.
Я прыгнул за угол, выбежал на Танк-лэйн и только тогда понял: в конце – каменная стена, арка ворот, а подле них на страже – пара солдат Венцера. Я побежал туда, осознавая свою глупость, но что уже поделать? Надо рискнуть.
– Помогите! – заорал я. – Эти ублюдки хотят убить меня!
Солдаты и без того перепугались, видя окровавленный меч в моей руке, опустили алебарды, выставили навстречу длинные стальные шипы.
– Они бегут за мной! – заорал я, повернулся спиной к солдатам и стал в стойку, рассчитывая, что пара алебард и армейская форма помогут унять пыл команды Станнарда.
Показались вояки Эроно. Они тяжело дышали, парочка едва держалась на ногах, хватая воздух. У меня самого легкие горели огнем. Мать его, нельзя столько курить. Я посмотрел ближайшему типу в глаза, показал тесак – мол, глянь-ка на кровь твоего приятеля. И ухмыльнулся. Надо сказать, вышло до крайности глупо.
– Именем княгини Эроно Хайренградской я арестовываю этого человека за попытку убийства, – произнес тип.
А до меня дошло, как оно все выглядит со стороны венцеровских солдат.
В мою спину уткнулось острие алебарды.
– Меч наземь! – скомандовал стражник. – Нож тоже.
А что еще он может сказать? Я выгляжу гражданским, и притом уродом. Тесак в крови, рубашка в крови, а передо мной люди княгини в синей с золотом униформе, гербами Хайренграда на груди, с хитрыми завитушками, вышитыми золотом на манжетах и воротниках.
Вот дерьмо.
Солдаты любят выдать безоружному все то, что не могли выдать вооруженным. Я не простоял на коленях и пары секунд, как на меня обвалился шквал тумаков и зуботычин. Я не видел, но, кажется, ребята Венцера добавили пару раз древками алебард. Заразы, ведь не представляют, за что меня арестовывают и кто я, но солдатам платят не за то, чтобы они думали сами. Те, кто не думает, и есть самые лучшие в солдатском деле.
Было больно.
Веревки у них не нашлось. Они связали мне руки за спиной моим же ремнем, нахлобучили чей-то капюшон. Меня знает много важных людей. Нельзя запросто вести по улицам капитана «Черных крыльев», не привлекая внимания, а вот непонятного верзилу-пьянчугу – пожалуйста. Понятное дело, тащат протрезвиться.
– Хорошая штучка, – заметил вояка, засовывая мой нож в карман.
Мне нравился этот нож. Мне его подарил Тнота. Я обязательно верну свое, после того как прикончу всех этих ублюдков.
– Мы его забираем, – объявил тип солдатам.
А те и рады сбыть проблему с рук, пусть и без положенных формальностей, и вручить арестанта людям княгини. Я попытался заговорить, солдат ударил меня в лицо. Он неуклюже и вяло ткнул кулаком, но даже слабый тычок в лицо – все-таки тычок в лицо. В общем, тут больше искать нечего. Даже если бы я чудом убедил солдат в том, что меня желает убить княгиня Эроно и что она хочет убить даже свою родню, эта храбрая парочка все равно отправила бы меня с людьми Эроно. Если кого-то оставили сторожить дыру в стене в то время, когда на город идет вся мощь Дхьяранской империи, то уж точно не за избыток умственных способностей.
Меня вели по городу осторожно и без лишнего насилия. Банда Станнарда – сплошь старики, ветераны. Такие лучше справляются с работой, не требующей огласки: не треплются почем зря, не паникуют попусту. Молодежь любит драку ради драки и готова превратить пленного в месиво просто ради удовольствия. Но те, кто продержался на работе столько, сколько седые ветераны «Синей бригады», дела не портят. Крепкие ребята, профессионалы. Я бы нанял таких, если бы они искали работу на «Черных крыльях».
Меня провели по крутой лестнице, запихнули в тесную карету. Я не мог нормально сидеть из-за связанных за спиной рук. Внутри пахло лавандой и благовонным маслом. «Синий» плюхнулся на сиденье рядом со мной. Черт, и так ведь мало места. Капюшон исчез с моей головы.
Напротив меня сидела одноглазая княгиня.
– Капитан, мне сообщили, что вы пытались убить Станнарда, – сказала она вместо приветствия.
Ее единственный глаз был холоден и ясен. Княгиня держала в руке длинный тонкий стилет, задумчиво вела пальцами по причудливой гравировке на клинке. Конечно, увечье лишило княгиню сил, но в ней до сих пор осталось достаточно сноровки и твердости, чтобы проткнуть стальным шилом безоружного связанного пленника. Княгиня постучала в крышу, карета тронулась.
– Черт возьми, я надеялся, что у меня получилось, – выговорил я.
Я не отвел взгляда. Пусть видит, что я не из тех, кто готов наложить в штаны, и не ощущаю никакой вины за собой. Хотя я очень хорошо представлял, на что способна княгиня. И потому она пугала меня куда больше, чем все ее головорезы.
Она не стала тянуть.
– Где Эзабет и Дантри?
– Они в безопасности.
– Вы натворили много нехорошего, похищая ее, – сообщила Эроно, и ее изуродованное лицо скривилось в недовольной гримасе. – Наделали много шума. И взбудоражили многих.
Мы уставились друг на друга. Княгиня молчала. Ее глаз казался совершенно пустым, бездушным, мертвым. Меня захлестнула черная ненависть.
– Что они предложили вам? – спросил я. – Я не верю в то, что это просто золото. Чем вас подкупили Глубинные короли? Обещанием вернуть глаз? Сделать вас бессмертной? Чего же вы хотите настолько, что готовы продать все, мать его, человечество?
Эроно позволила себе скупую усмешку. Княгиня отнюдь не собиралась бледнеть и хвататься за сердце от моего изобличающего монолога, подобно злодею в площадной комедии.
– Капитан Галхэрроу, вы подозреваетесь в государственном преступлении. Вы средь бела дня напали на моего слугу, чему есть две дюжины свидетелей. Вы вторглись в Мод, перебили персонал, загнали в ловушку боевого спиннера Ровеля. Ваш допрос начнется в самом скором времени.
– За это я вас отправлю на плаху, – с натугой выговорил я.
Мои губы были разбиты и распухли. Эроно не удостоила вниманием мою угрозу.
Я выглянул в окно. Карета катилась, подпрыгивая на ухабах, отнюдь не в цитадель и не в княжескую резиденцию в Уиллоуз. Само собой, к чему тащить пленников в свое роскошное гнездо и пугать слуг? Пленников отвозят в тихий городской закоулок, где все охотно закрывают глаза на странности господ. Небольшой особнячок, снятый на чужое имя, годящийся для грязной работы с каленым железом и пилой. Я знавал такие места и, мягко говоря, опасался за будущее своих рук, ног, пальцев и прочих телесных выростов.
Я не спускал глаз с улицы. А вдруг замечу кого-нибудь из своих? Ненн, Пискуна, хотя бы Линдрика. Да сгодился бы любой, способный собрать ради меня дюжину головорезов. Хотя что они смогут против княгини Хайренградской? Но лучше цепляться хоть за какую-то надежду. Мне случалось полагаться на расклады и похуже. Правда, я всегда проигрывал.
– Знаете, мы могли бы покончить с этим быстро и безболезненно, – заметила княгиня.
Затем она замолчала, задумчиво играя со стилетом, перекидывая его из руки в руку, позволяя мне повариться в сомнениях.
– Галхэрроу, честно говоря, я вас понимаю – несмотря даже на вашу вчерашнюю крайне раздражающую ломку дров. Вы хотите трахать свою первую любовь. Хотя, конечно, ваше желание выглядит отчасти странно. Она страшна, как дух тоски: шрамы, увечья и тому подобное. Но у каждого есть свой фетиш. Мне, например, всегда нравились негры.
Она хохотнула.
– Станнард с особым удовольствием вырвет из вас всю нужную информацию. А для меня ваши страдания не самоцель. Мне просто нужна ваша пассия. Если вы скажете мне, где она, я тут же выкину вас на улицу и отправлюсь восвояси. Я не накажу вас за нападение на моих людей. Как вы уже могли убедиться из опыта наших с вами отношений, я прагматична. Я даже могу простить ваши нелепые обвинения.
Черт, она настолько права, что становится не по себе. И за кого же я, собственно говоря, дерусь? Эзабет рассказала мне, как оно на самом деле. И в моей душе родился эдакий тихонький шепоток, настойчиво твердящий, что я поддерживаю проигрывающих. Ведь так легко и просто поверить этому шепотку.
Интересно, многие ли из тех, кого я отправил на виселицу, начинали с внимания к похожим тихим шепоткам?
Эх, Эроно, наш великий военный герой, владелец мануфактур, советник Ордена инженеров эфира, командир Синей бригады. Княгиня приняла Эзабет с распростертыми объятиями, а когда я явился с вопросами, отвлекла меня серебром. Мануфактуры княгини производили лишь пятую часть от нормы, а Машина не могла принять и того. Княгиня могла запретить Эзабет доступ к ядру Машины и лишить Дантри кредита в банках. Эроно всегда хотела прибрать Эзабет под свое крыло. Когда та исчезла, княгиня отправила на поиски меня. Но если княгиня хотела успеха исследований Эзабет, зачем было жечь дом Малдона?
Я ничего так и не смог придумать. Болела голова, мысли путал нацеленный стилет. В этой головоломке не хватает важнейших кусков.
– Они давным-давно смылись, – сказал я. – Я посадил их на быстрых коней и велел убираться к дьяволу из города. Они выехали отсюда шесть часов назад. Куда они направились – я не представляю. Вы упустили свой шанс.
– К сожалению, такой поворот событий окажется очень печальным для вас, – заметила Эроно. – Мне придется жечь вас, резать, разнимать на части иными способами до тех пор, пока вы не скажете мне, где можно отыскать Дантри и Эзабет. Конечно, вполне возможно, что вы не знаете на самом деле. В таком случае вас придется мучить до тех пор, пока вы не угадаете правильно либо скончаетесь. К сожалению для вас, процесс может занять несколько дней. Возможно, вас в конце концов убьет инфекция, но до тех пор, пока Эзабет Танза не окажется снова под моей защитой, у меня нет выбора. Я буду считать, что вы лжете мне… Кстати, мы уже приехали.
Карета остановилась. Я услышал, как спрыгивают наземь солдаты. Мы оказались где-то в жилой части города. Я увидел мастерскую, напротив – заброшенную баню. Я не узнал местность. Люди Эроно снова напялили шинели и плащи, скрывая грязно-серым и бурым золото и синеву униформ. Княгиня завернулась в плащ и спряталась под длиннополой шляпой, чтобы пройти шесть футов до двери пустующей кузни. В ее кирпичных стенах еще держался запах угля и разогретого металла. Из кузни исчезло все ценное: наковальни, инструменты, мебель. Остались только исцарапанные, прокопченные стены и потолок, разоренная пустая печь.
Солдаты закрыли дверь, и на минуту все погрузилось в кромешную тьму. Затем зажглись лампы. Здравая часть моего рассудка отчаянно убеждала сдаться и рассказать все. Я знаю из богатого личного опыта, что такое пытка. Но до сих пор я был с другой стороны раскаленной кочерги. Я не считаю себя добрым человеком. А злые люди на войне совершают много гнусностей. Кто для меня Эзабет Танза? Она не моя жена и никогда ею не будет. Дантри – хороший парнишка, но я уже сделал для него что мог. И больше, чем нужно. В общем, это не моя война.
Хм, да ведь война-то всегда моя.
В кузне не нашлось стульев, но хватало столбов и отыскалось ведро. Сгодится для такого, как я. Меня усадили, связали руки за столбом, заставили выпрямиться. Так легче добраться до всего важного в теле. Я бы и сам так обращался с пленным.
Надо мной встала княгиня. Ее единственный глаз – холодный, мерзкий – глядел на меня со смесью злобы и восхищения. Впрочем, восхищение мне наверняка привиделось. Я всегда слишком многое мнил о себе.
С другой стороны, мне кажется, что в глубине души я нравился Эроно. Она искренне хотела бы взять меня в свою команду. Если бы дела повернулись чуть по-другому, я бы наверняка оказался у нее под рукой.
– Галхэрроу, мы хотим одного и того же, – сказала княгиня. – Я не поврежу Эзабет. Я делала все только ради ее безопасности. Я же привела вас к «невесте», и притом к очень важной. Это же для вас чертовски большая удача. Разве это для вас не доказательство моей лояльности?
Я молчал.
– Последний шанс, – предупредила княгиня. – Мне важно узнать как можно скорее. Скажите, и не придется заниматься утомительным процессом вырезания из вас правды.
– Эроно, катись к дьяволу! – буркнул я. – Не то чтобы я любил Эзабет. Я поставил крест на себе уже давным-давно. Меня всегда возили мордой по грязи, а когда жизнь настолько дерьмова и пуста, как моя, ее перестаешь ценить. Ты знаешь, зачем я буду терпеть до тех пор, пока ты не сломаешь меня?
– Ну же, просветите меня, – выговорила княгиня, натягивая замшевую перчатку.
Я заметил блеск бронзы на костяшках. Да, старомодная штука.
– Я знаю, где они, – сказал я. – А каждая минута и час, отобранные у тебя, это минута, отданная им, чтобы они оказались где-нибудь в другом месте. Мне не нужно держаться вечно. Мне нужно продержаться до тех пор, пока они не уйдут.
Хрясь.
Бронза кастета врезалась в мою голову. Для глубокой старухи тычок поразительный. Кожа лопнула, голова мотнулась, в мозг будто плеснули холодной болью. Голова затряслась, по лицу потекло горячее, одновременно цепенящее и жгучее. Я ослеп, перепугался за свое зрение и не сразу понял, что меня выворачивает наизнанку. Я спохватился, когда обнаружил, что не могу дышать. Пришлось выхаркать из глотки ком блевотины.
Читать бесплатно другие книги:
