Черные крылья Макдональд Эд

Глава 38

Я пошел вперед, выставив меч. Мы быстро пришли в зал, где рядами выстроились катушки, огромные кольца позеленевшего металла. Воздух в комнате насыщен энергией, фос, накопленный в медных кольцах и железных барабанах, готов разрядиться. В этом зале – восемьдесят лет работы «талантов» на мануфактурах. Все чистое, готовое, так и просится в дело.

– Ты сможешь? Ты спасешь нас? – чуть слышно выдохнул я.

– Не знаю. Это ведь не Машина, – сказала Эзабет. – Ты только посмотри, сколько здесь света! И все – блеф, колоссальный трудоемкий обман. О духи мудрости, Безымянные готовили его целый век!

– Безымянные – мастера лгать, – заключил я, чувствуя растущую злость.

В глотке – желчный ком. Пот – ручьями по спине. Черт.

Я подошел к двери, прислушался. Пока еще ничего. Драджи вошли в город вслед за хозяином, но пока я не слышал их и напомнил себе, что они наверняка еще не знают, что искать и куда идти. Вряд ли шпионы вышли навстречу с цветами, чтобы проводить и рассказать.

Эзабет ходила от катушки к катушке, гладила их затянутой в перчатку рукой.

– Ты сможешь? – повторил я.

– Дай мне время подумать. Тут столько мощи, столько энергии. Очень много. Возможно, я и смогу.

Я сказал ей, что скоро вернусь, и поднялся наверх, в зал управления, к покрытому золотом рычагу, циферблатам и стрелкам, колесам и шестерням. Интересно, они хоть к чему-то присоединены? Нолл сделал Машину настолько сложной, что ее не понимали даже ее инженеры. Идеальный щит против шпионов в Ордене. Притом Безымянные не только убили Песнобега, но и даже запретили его науку, предали забвению его парадокс. Теперь понятно почему.

Я вышел из зала к останкам элитной стражи Ордена. Скверно подогнанные доспехи все же лучше, чем никаких вообще, и я копался в кровавых обломках до тех пор, пока не отыскал целый нагрудник, шлем без забрала и латные рукавицы. Полудоспехи – как платье шлюхи. Прикрывает все важное, но не мешает делу. Малдон поломал солдатам почти все оружие, но на стене зала отыскался приличный гербовый щит. С такими воевали пару веков назад. Некий художник провел, наверное, не одну неделю, изображая на щите прекрасную картину перелета птиц от башни к башне. Меня интересовали в основном защитные свойства. Хорошие щиты – тяжелые штуковины. А его вес мне понравился. Я перекинул лямку щита через плечо и собрал все полезное. Вышло немного. Меч у меня был еще старый, взятый со стены на Двенадцатой станции. Я попробовал лезвие пальцем. По-прежнему туповат.

Ничего, сойдет и такой.

С лестницы перед входом донесся шум. И пары секунд хватило, чтобы распознать жужжащий говор драджей, лязг оружия, бряканье доспехов. Я поспешил вниз. Драджи заполонили город, ворвались в цитадель. Я в очередной раз подумал о Ненн и Тноте. Живы ли они? Мне следовало остаться с ними до конца. Что теперь делать? Разве что отправить в ад как можно больше драджей. По меньшей мере двоих.

Эзабет стояла посреди зала – застывшая, молчаливая. Ее изуродованное, слишком гладкое, прекрасное лицо было мокрым от слез.

– Получается? – спросил я.

Она глянула на меня, сморгнула слезу.

– Кое-что я смогу. Но не знаю, хватит ли этого.

– Что угодно лучше, чем ничего, – утешил я.

Она подбежала ко мне, обвила руками. Несмотря на все, что случилось у нас, я чуть не отскочил. Не привык я к нежностям. Но все-таки я схватил ее, прижал к холодной стали нагрудника. Вряд ли оно было удобно, но что уж тут поделать?

Эзабет дрожала.

– Они идут, – сообщил я.

Эзабет отступила на шаг, утерлась ладонью.

– Помнишь тот случай в детстве, когда я упала с лошади?

– Помню. Ты повредила ногу.

– Я всего лишь порвала платье и ободрала колено, – лукаво улыбаясь, сказала Эзабет. – Моя нога была в порядке. Я просто хотела, чтобы ты помог мне идти. Я хотела, чтобы ты меня обнял.

– Я помню. Я был так рад тому, что ты упала. Я хотел обнять тебя.

– Спасибо за то, что обнял меня снова.

Драджи приближались. Их жужжащие голоса эхом раскатывались по коридору. Внизу, под нами, расчленяли их бога, вырезали сердце из призрачной груди. Безымянные отмахнутся от любого драджа, как от мухи, но они там, а мы здесь. На пути.

– Есть способ использовать фос, – сказала Эзабет. – Но ты должен кое-что сделать для меня. Их нужно задержать до тех пор, пока я не закончу приготовления. Ты сумеешь?

Я выпрямился, расправил плечи, тряхнул головой так, что хрустнули позвонки. И кивнул. Само собой, какие вопросы.

Эзабет подвела меня к выходу, выпроводила наружу.

– Они не должны войти. Не позволяй им.

– Что ты собираешься делать?

– То же самое, что и на Двенадцатой станции.

Тогда она использовала всего лишь ресурсы станции. Теперь в распоряжении Эзабет вся многолетняя работа мануфактур Дортмарка. Здесь достаточно силы, чтобы ободрать целый мир. Я вдруг вспомнил дымящийся, обугленный труп коменданта Двенадцатой. Эзабет направила отдачу на него, чтобы не поглотило ее саму, – и коменданта не стало. Я нахмурился.

– Рихальт, прощай, – сказала Эзабет. – Я люблю тебя.

– Что?

Эзабет нажала панель на стене. Дверь захлопнулась. Я ударил по панели на моей стороне – но дверь осталась на месте. Между мной и Эзабет возникла стена в полфута старого дуба.

– Нет! Эзабет, не делай этого! Эзабет! – орал я.

Потом мой крик превратился в бессловесный вой ярости, обиды, отчаяния.

– Не делай! – выл я, пиная дверь.

Столько пройти и вынести, так найти – и так потерять. Это неправильно. Несправедливо. Нечестно.

За спиной послышался шум. Я обернулся. По лестнице спускались драджи в черненых доспехах. Широкоплечие твари, руки в буграх мускулов, безносые лица с липкой серой кожей. Ко мне явились самые старые, сильнее всего изменившиеся вояки Дхьяранской империи. У первого – красные полоски на доспехах, на ногах и руках – молитвенные ленты такого же цвета. На меня уставились желтые зенки.

– Ты. Уходи. С дороги, – прохрипел он.

Изуродованная глотка с трудом справлялась с человеческой речью.

– А может, вам валить отсюда, а? – предложил я.

– Бог. Внизу.

– Ненадолго, – заверил я.

Бесстрастное лицо драджа вдруг перекосило от ярости, губы растянулись, показав двойной ряд остроконечных зубов. Драдж вытащил кривую саблю, занес двумя руками над головой и бросился на меня.

Есть мужчины, рожденные для того, чтобы очаровывать дам и разносить свое беспутное семя по миру. Есть те, кто родился для созидания, чтобы их творения вдохновляли мечты и дарили идеи грядущим поколениям. Есть и те, кто родился пахать поля, растить хлеб и сыновей, чтобы те пахали поля, растили хлеб и сыновей, и так далее.

Я родился, чтобы отнимать жизнь.

Я выставил меч и щит навстречу удару. Затем я отклонил саблю щитом, взмахнул мечом над головой и мощно ударил справа. Шлем драджа прикрывал лишь верхнюю часть удлиненного черепа, и тот взорвался, как расплющенная дыня. Верхушку смело начисто. Тело мешком рухнуло наземь. Хорошая работа. С одного удара мертвее некуда. Не очень-то ему помогли молитвенные ленты.

Драджи уставились на труп под ногами. Интересно, кого я прикончил? Капитана? Или генерала? Но замешательство длилось недолго, и они тоже поспешили навстречу смерти. Второй кинулся, замахнулся молотом, открывшись, и я просто ткнул мечом в лицо. Драдж все равно ударил молотом, но я с легкостью принял удар на щит и щитом же отшвырнул брызжущего кровью подранка на третьего драджа. Перед моим носом просвистел меч, раз, другой. Я сделал дальний выпад, чтобы спровоцировать атаку, отбил ее и ударил вниз, в ногу. С ударом я просчитался, ткнулся в доспех, но здоровенная туша драджа оказалась неповоротливой, и я ударил под меч и под челюсть. Еще один труп. Да, план убить двоих – явный недобор. Никаких амбиций, право слово. Здесь – мое место в жизни, моя причина жить. К чему кривить душой? Резня мне искренне нравится.

Фос-трубки над головой засветились сильнее. Из-за двери за спиной загудело. Я заревел от ярости, от обиды на несправедливость. Драджи попятились, думая, что я вызываю их на бой, глядя на стонущие окровавленные тела на полу. Драджи ненавидят людей – но умирать не спешат, как и мы.

– Давайте, недоноски! – издевательски заорал я.

Глаза защипало от слез. От магии Эзабет стало светлей, чем днем, и драджи занервничали. Гудение усилилось.

У нее получается!

Откуда-то возник гребаный ворон. Он подлетел к единственному уже скончавшемуся драджу и клюнул его в глаз. В коридор густо набились серолицые твари. Сюда лез целый легион. Наверное же, спешат на помощь господину.

– Может, тебе стоит помочь в выдирании сердца из их бога? – прорычал я.

Ворон захохотал и клюнул второй глаз. Двое искалеченных поползли прочь. Я ударил одного в затылок. Но, как ни странно, не убил.

– Не поможешь? – спросил я у ворона.

Тот не обратил внимания. Наверное, собрал силы, чтобы добить Шаваду внизу.

Двое драджей попробовали напасть с копьями. Копье – царь оружия, но не в узком коридоре. Драджи пытались тыкать, я скорчился за щитом, отбивая удары. Увы, бесценная гравировка и птицы с башнями пали жертвой ужасов войны.

Ответить копейщикам я мог разве что ругательствами. Их товарищи столпились за спинами, подталкивали, убеждали идти вперед. Те пошли. Один споткнулся о труп. Я тут же использовал оплошность, разрубив голову вместе с кожаной шапкой ровно посередине. Меч прошел, как сквозь масло. Ненависть во мне плескала кипящим свинцом и дала злую силу рукам. Второй копейщик грохнул копьем в щит, но кровь из разрубленной головы брызнула в глаза, и, пока драдж пытался смахнуть ее, моя ярость и сталь обрушились на него. Я глядел, как он умирает, сквозь пелену слез.

Затем я отступил, тяжело дыша. Драка выматывает, как никакая другая работа. Ныла левая рука под щитом, правую жгло огнем. Градом катился пот, заливая глаза. Я не увидел, как из коридора прилетела стрела, лишь ощутил удар о панцирь. Стрела отскочила. Вторая с жужжанием впилась в щит. Коридор жужжал от дхьяранских голосов, торжествующе каркал ворон, доольный кровопролитием, а за спиной все громче гудел фос.

Ко мне подскочил драдж с топором – и умер. Затем – мечник. Он умер тоже. Я выл, изливая свою ненависть, боль, злость. Я дрался. Я рубил и сек. В голове зазвенело – сабля лязгнула по шлему. Дернулась рука – меч рассек хребет. Я стоял перед растущей кучей трупов, щит – измятая, избитая доска на руке, меч иззубрен, выщерблен. По руке струилась кровь. Я не заметил раны. Она не важна. Я – бог смерти, повелитель разрушения. Пусть драджи забирают себе своих богов. Им нужен только я: смерть. Долгожданный финал.

В мое бедро воткнулось копье. Я рубанул в ответ, отсек несколько пальцев. Копейщик отпрянул. Я упал на колено. Плохо. С пола не подерешься. Я заставил себя встать и обнаружил, что место копейщика заняла здоровенная баба с двуручным мечом в лапищах, с желтым лицом в пятнах красной краски. Она рубанула по щиту, и лямка лопнула. Усталость убила огонь в руках. Баба отбила мой выпад. А когда она рубанула, спас меня лишь нагрудник. Я отшатнулся, стряхнул с руки остатки щита, погрозил подступающим драджам мечом и только тогда заметил, что его кончик обломан. И когда это случилось? Теперь трудно понять. В голове муть. Боль в ноге казалась далекой, но нога вдруг сложилась, и я плюхнулся на задницу.

Надо мною встала баба-драдж с испятнанным краской лицом – будто моя кровь уже брызнула на него. Я попытался ткнуть напоследок, но баба прибила мой меч к земле и наступила на него.

Трубки над головой полыхнули намного ярче обычного. Драджи вздрогнули, посмотрели вверх. Гудение смолкло, и повисла странная тишина. Баба посмотрела на меня, старающегося выдернуть меч из-под ноги, и замахнулась, держа свой клинок обеими руками, целясь снести мне голову.

Из трубки над головой с треском выпрыгнула желтая молния, кольнула бабу-драджа, та скорчилась – и взорвалась! Драдж за нею тупо уставился на останки, и тут молния ударила в него. Затем по всему коридору драджи разлетелись на куски. Все происходило почти беззвучно. Слегка хлопало, и разливалась сокрушающая вонь обожженных кишок, дерьма и раскаленного металла.

В секунды коридор очистился от драджей, трубки вернулись к нормальной яркости. С лестницы вдалеке доносились крики ужаса, хлопки. Там драджей все еще рвало на части. Трубки стали тускнеть. Моя нога обильно кровоточила и начала болеть. Мне не пришлось резать ткань на бинты, я снял с оторванной руки молитвенную ленту и перевязал ногу настолько туго, насколько смог. Затем сделал то же самое с рукой. Похоже, кончик носа тоже зацепило, но порез оказался нестрашный, и я не стал его залеплять. Мое лицо уже ничем не испортишь.

Вокруг стало очень спокойно. И тихо. Трубки едва светили.

Среди трупов и мясного месива отыскался тяжелый топор. Я устал до невероятия, руки – свинцовые. Но плевать. Я взялся за дверь. Провозился дольше, чем ожидал, – усталость, к тому же дверь была сделана на совесть. Когда я наконец прорубился внутрь, то увидел зал, полностью покрытый сажей и копотью.

Теперь уже точно все кончено – и для меня, и для нее, и для нас вместе. А я-то убеждал себя, что она выживет, что примет всю эту мощь и парадокс Песнобега не заставит ее превратиться в пепел.

От Эзабет Танза не осталось ровно ничего. Разряд пошел в катушки. Они оплавились, слиплись, искривились. Барабаны взорвались, их смяло, как бумагу. И ни следа моей Эзабет. Ни даже обугленных обломков костей. Хоронить нечего.

Она убила тысячи драджей за цитаделью и внутри нее – буквально разорвала их на части. Хромая, я выбрался в город, полный разорванного трупного мяса. Пошел холодный дождь. Я прислонился к воротам цитадели и посмотрел на расколотое бронзовое небо Морока. Оно скорбно завывало, оплакивая уродство и грязь земли. Луны висели низко над горизонтом. Из-за рваных облаков пробивался их свет, ленивая золотисто-алая полоска, подкрашенная синевой.

Над цитаделью медленно задвигались огромные решетчатые антенны главного излучателя. Машина Нолла готовилась к выстрелу. Безымянные сделали свою работу, добыли нужное сердце. Я покачал головой и заковылял обратно в цитадель. Я сегодня насмотрелся на убийства.

Глава 39

– Они едут! Едут!

Детей так радуют перемены. И не важно, что им довелось видеть раньше. Для десятилетнего мир полон волшебных новинок. Дети радуются чему угодно.

– Так вы пойдете смотреть? – спросил меня младший.

Не знаю, откуда они явились. Отчего-то «Колокол» стал домом для всех беспризорных и оставленных во время бегства из города. Большинство и не знало, их родители убежали из города, когда драджи заполонили улицы, остались под кучами щебня или умерли с мечом в руках. Впрочем, какая разница? Главное, что они исчезли, а отчего – дело десятое.

– Думаю, я лучше отдохну здесь, – ответил я.

Ребятишки разочаровались. Духи святые, ну отчего им так нравится дергать и теребить меня? Может, потому, что моя забинтованная нога лежит, подпертая стулом, а я не могу разогнать сорванцов или удрать от их непрестанного щебета?

– Почему б вам не пойти и не понаблюдать вместо меня, как они прибудут, а потом все рассказать?

Они все еще колебались.

– Думаю, они привезут еду, – добавил я.

Это сработало. Мы все изголодались.

– Мы принесем вам что-нибудь! – пообещали они.

Но они забудут. Дети всегда забывают.

– А может, и стоило бы посмотреть, – заметил Тнота.

Он покачивался на ходу – не привык еще двигаться без руки. Он с трудом поставил на стол кружку с элем. Отличным элем, надо сказать. Хозяин таверны исчез, и мы практически поселились в ней. В Валенграде осталось немного взрослых, ценящих выпивку. Кстати, мы позволяли и детям откупоривать бочонки – при условии, конечно, не трогать самые лучшие.

– Я насмотрелся на князей на всю оставшуюся жизнь, – сказал я. – Да, сейчас самое гребаное время явиться на сцену Великому князю. Надеюсь, Ненн плюнет ему в глаза.

– Да, а ведь может. Ненн, она такая. Большой Пес говорит, что она им не понравится.

– Ненн поначалу никому в особенности не нравится, – заметил я. – Однако она – генерал границы, глава последних защитников Валенграда. Знаешь, твой Большой Пес не ахти с предсказаниями в последнее время.

– Трудно ожидать от него безупречной точности. Ведь он всего лишь пес.

Тнота ухмыльнулся, раскрыл рот, будто желая выпить, а затем сообразил, что так и не поднял свою кружку. Опять фантом руки. Врач хорошо сделал дело: остановил кровь, отрезал лишнее, зашил обрубок – но привыкать Тноте придется еще долго. Я не верил, что он выдюжит. Но, похоже, южные люди живучи, будто крысы.

– Думаешь, ей оставят чин?

– А куда денутся? Карьерные назначения военного времени остаются в силе. Кто-то даже заполнил все нужные бумаги и оставил в кабинете Венцера.

Мы занялись выпивкой.

Уже прошло десять дней после битвы за Валенград. Почти все это время я беспробудно пил. Впрочем, как и раньше. Единственная разница – не приходилось платить. Детишки подносили нам и обтирали нас, когда мы отключались. Добрые ребята. И сноровистые.

Сироты строили свой мир на оставленных родителями руинах. Они находили слепых – тех, кто глядел в Морок, когда Машина Нолла обрушила возмездие, – и заботились о них. Большинство вовремя отвернулись, но перепуганные и растерявшиеся либо попросту глупые остались глазеть – и ослепли. Несколько угнездилось в таверне рядом с нами. Сгорбленная старуха приходила дважды в день, чтобы проверить, как мы заботимся о калеках, и учила их вязать. У нас наладилась недурная вязальная мануфактура.

Вошел Дантри, двинулся к стойке, налил себе вина, затем сел рядом с нами.

– Как рука? – спросил он Тноту.

– Ее по-прежнему нет.

– Капитан, а как ваша нога?

– Выглядит скверно, – ответил я. – Воспалилась. Может, инфекция под рубцом. Может, гангрена. А может, и обойдется.

Граф кивнул. Ну, хорошо хоть копье не задело кость. Если инфекция зашла глубоко, либо мое тело поборет ее, либо моя плоть почернеет, и я умру. Я игрок. Но мне не хотелось ставить на свое будущее. Скверные карты на руках. Лучше уж уложить ногу на стул и не думать о ней.

– Что-нибудь новое снаружи? – спросил Тнота.

Дантри опорожнил свой стакан, налил снова, выпил до половины, затем покачал головой:

– Ей уже дали имя: Леди Света.

С тех пор как ему сказали о том, что она появилась в городе, Дантри был сам не свой.

– Бессмысленно гоняться за призраками прошлого, – выговорил я, стараясь изобразить сопереживание.

Я понимал, как он чувствует себя. Мне было не лучше.

– Генерал Ненн собирается приветствовать Великого князя? – спросил он.

Дантри не хотел рассказывать о том, где был и что видел. Малейший слух о Леди Света, и граф мчался сломя голову. Если бы моя нога не горела, как семь кругов ада, я бы, наверное, мчался тоже. В общем, я даже благодарен судьбе за то, что не могу бегать.

– Его и двадцать тысяч солдат, – ответил я. – Валенград снова превратится в муравейник. Я люблю его тихим.

– Вам следовало отправиться с ней. Это ваша победа в той же мере, что и ее.

– Пусть все достается ей. Я хотел стать маршалом не больше, чем получить копье в ногу. Ненн придется расшаркиваться и махать шляпой, а потом думать, где взять деньги, балки и силы для ремонта стены. Я уже слишком старый для подобной возни.

Я мог бы отправиться на встречу. В конце концов, это я приказал держать Три-шесть до последнего. Тогда б у меня появилось золото, шикарная форма, женщины и даже, возможно, карьера. Я мог бы посмотреть свысока на мое отрекшееся семейство и плюнуть на него. Но тут, в «Колоколе», было вдосталь бесплатного эля и бренди. А я, в общем, ничем больше не интересовался. К чему деньги или женщины? У меня было и то и другое. И оно только добавляло дерьма в жизнь. Впрочем, кривлю душой. В последние несколько часов войны я отыскал кое-что. Но потерял и уже никогда не найду. И куда теперь деться? Одно уютное место – на дне бутылки.

Дантри осунулся и постарел. Его волосы обожгло, перебитый нос выправили кое-как, с лица ушла юношеская свежесть, глаза потухли. Все, больше нет жизнерадостного юноши. Тнота поседел и не трахался ни с кем с тех пор, как отняли его руку. Мы все изменились, и никто не ждал таких перемен. Разве что я остался прежним. Ну, лишняя бутылка, плюнуть и забыть. Нализаться в дупель и загорланить песню.

– Я пойду на свежий воздух, – сказал я. – Не позволяйте никому захватить нашу пивнуху.

Я взял костыли и заковылял под солнце. Наконец-то перестало лить. Но Морок по-прежнему жалобно завывал. С тех пор как Машина опрокинула на него ужасную месть Безымянных, вытье сделалось громче.

Я приковылял к остаткам стен. Часть города выгорела, часть разобрали, чтобы засыпать проплавленные «малышами» дыры. Повсюду разлетелись световые трубки. Эзабет использовала их как жилы для фоса, чтобы разлить яд по городскому телу. По канавам лежали забытые куски драджей. Мародеры почти всех их ободрали начисто, сняли лохмотья и доспехи. Помойка – идеальный стервятник, в мгновение ока она обернула чужую кончину в доходы. Три сотни выживших под командой Ненн неплохо поработали и свалили почти все трупы в каналы. В результате каналы стали несудоходными, зато в городе стало меньше вони и опасности эпидемий.

Шавада не просто пробил себе проход, но смел огромный кусок стены. Наверное, под камнями осталась куча тел, но у Ненн не хватало людей для раскопок. Она отлично держала народ в узде, но, с другой стороны, и народу осталось совсем немного.

Я не смог бы вскарабкаться по лестнице на стену и потому уселся на здоровенный растрескавшийся каменный блок в проломе, уложил костыли на колени и посмотрел на Морок. Его уродливая земля наполнилась новыми кратерами. Все было перепахано и выжжено. Машина поработала на славу. Драджей не осталось ни одного.

Я коснулся пальцем носа. Из ноздрей выползла пара капель крови.

– Ты не похож на победителя, – сказали за спиной.

Я стер кровь и обернулся. Отто Линдрик – вернее, симулякр, называющий себя этим именем, – подошел ко мне сквозь каменное крошево и уселся рядом.

– А что, похоже, будто мы в победившем городе? – осведомился я.

Нолл улыбнулся. Мне не нравилась его улыбка. Она всегда до крайности злила меня. Безымянный пришел в другом теле – чистеньком, без ножевых ран, оставленных Дестраном. Интересно, сознание Нолла живет лишь в этом куске мяса или по свету разбросано много его копий, и каждая неторопливо продвигает хитроумный план?

– Но город еще стоит, – заметил он.

– Не благодаря вам.

Нолл сухо рассмеялся.

– Вряд ли честно говорить так. Эта моя Машина расправилась со всеми легионами на Три-шесть. Филон с Акрадиусом попали в область поражения. Им крепко досталось. Хотя, к сожалению, про них мы еще услышим – в отличие от Шавады. Его мы вычистили из этого мира. Я понимаю, с твоей приземленной позиции это не выглядит полноценной победой, но мы-то, стоящие наверху, видим дальше и больше, воспринимаем всю картину.

– «Мы, стоящие наверху». Вот она, самая суть.

– Именно, – заметил Нолл. – Воронья Лапа просил меня заглянуть и передать, что ты здорово сработал.

– А сам он не мог?

– Он отправился руководить кампанией в земли к востоку отсюда – далеко за Мороком, за Дхьярой, – сообщил Нолл. – Галхэрроу, не только вы воюете с Глубинными королями. Ваша граница – лишь один из фронтов, одна битва из многих.

Меня прямо скрутило от черной едкой злобы. Один из фронтов, мать его.

– Ему не стоило беспокоиться. Я старался не для вас и не для вашей войны. И не для Дортмарка, если уж на то пошло.

– Само собой, ты старался для нее, – заметил Нолл. – Мы знали это. Потому Воронья Лапа и послал тебя за ней. Мы знали, что ты защитишь ее как никто. А она была очень важна для нашего плана.

– Она была приманкой. Вашей пешкой. Вы использовали ее.

– Конечно. Но эта пешка прошла в ферзи. Галхэрроу, ты должен понять: Шавада никогда не осмелился бы пересечь Морок, если бы не был полностью уверен в бессилии Машины. Акрадиус оказался на самом краю зоны поражения, но Машина нанесла ему ужасающий удар. Как думаешь, ты обижался бы меньше, если бы знал наши планы заранее? Думаешь, ты вел бы себя убедительнее? Как полагаешь, стала бы Эзабет Танза доказывать невозможность Машины всему городскому начальству, если бы знала о нашей хитрости?

Он хихикнул под нос. Ублюдок. Само собой, он прав, но тем сильнее мне захотелось ударить его.

– Конечно, цель оправдывает средства, – процедил я.

– Да брось, конечно же, оправдывает. Всегда так было и будет. Я знал, что разум моего несчастного подмастерья отравлен сектантами еще до того, как взял его в обучение. Пять долгих лет мне пришлось играть роль бухгалтера, чтобы убедить его. Ты не представляешь, насколько было нудно и тяжело.

– Я рыдаю от жалости всей душой, – сказал я. – До меня дошло. Я понимаю. Война все спишет. Мы просто заплатили немножко дороже прочих.

– Мы? Или лично ты?

– А какая разница?

– В первом случае ты горюешь за весь мир. Во втором – тебе слезно жаль любимого себя.

Да, с этим тоже не поспоришь. Самое худшее в Безымянных – не кровь из носу и головные боли, не ворон на руке и требование безоговорочного повиновения. Хуже всего то, что эти ублюдки и в самом деле все знают лучше тебя.

– И что сейчас? Леди Волн вернулась на Пайр. Где Мелкая Могила?

– Мы и сами редко знаем, где он и что делает, – ответил Нолл. – Или даже что он такое. Наша братия зыбка, расплывчата и малопонятна. Мы настолько связаны с чем-то вне себя, что теряем определенность. Кстати, если уж зашла речь о потере определенности, ты видел Леди Света, о которой все столько говорят?

– Нет, – ответил я.

Я не хотел слушать разговоры. Дантри срывался с места при малейшем упоминании. Но я говорил ему, нет толку гоняться за призраками. С тех пор как Машина разнесла в пыль драджей, Леди Света являлась там и сям в городе в виде светящегося призрака.

– Может, тебе бы стоило глянуть хоть одним глазком.

– Ради чего? Я и так знаю, что Морок просачивается в город. Или ваша Машина учинила что-то в особенности скверное? В любом случае это гребаная магия. А я еще не получил ничего стоящего от нее.

– О нет, Леди Света отнюдь не творение Морока и не мое. В определенном смысле, она создалась сама. Галхэрроу, ты же знаешь о парадоксе. Песнобег не ошибся. Представь, что кто-то собирает колоссальные запасы фоса и использует в одно мгновение. Ты только вообрази отдачу. И куда, по-твоему, денется энергия?

– Она умерла, – скорбно выговорил я. – И я не хочу говорить о ее смерти.

– Смерть слишком быстра, а огромной мощи надо куда-то поместиться. Хрупкое тело одной-единственной женщины вряд ли погасит такую отдачу. Но если женщина сумела поглотить ее и забрать с собой…

– Чем бы ни была Леди Света, она не Эзабет.

– Нет, – согласился Нолл. – Я бы сказал, чем бы она ни была, у нее больше нет имени.

Он подмигнул мне. Черт, он хочет, чтобы я спросил. Подзуживает. Вопрос жег мне язык. Но я прикусил его.

– Мне нужно идти, – сообщил Нолл. – Кстати, твоя нога скверно пахнет. На твоем месте я бы сходил к врачу.

Безымянный ушел в город. Я посмотрел на искалеченное бронзовое небо, послушал унылое вытье. Единственная синяя луна низко висела над горизонтом. На западе затрубили фанфары – явился Великий князь. Наверное, он ожидал увидеть усыпанные ликующими людьми улицы, словно его запоздалое прибытие искупало всю его лень, медлительность и некомпетентность. Думаю, он нашел только Ненн, жующую лакричный корень, и пару головорезов с ней. Я представил такую встречу и улыбнулся.

Тысячи погибших, тысячи сирот, город в руинах, каналы забиты падалью. Пусть мы и выиграли на этот раз, передышка лишь временная. Я видел, что такое Глубинные короли и какова их сущность. Они не успокоятся, потерпев поражение. Они – само зло. Они вернутся.

И конечно, снова упрутся в таких, как я. Глубинные короли настолько близки к богам, насколько может вообразить простой смертный. Но против них встанут не только древние колдуны, но и венцеры с их железной волей, неукротимые ненн, тноты, танза. Против королей встанут мечи, стены, порох и магия, и, превыше всего, само воющее от злости небо.

Дрянной расклад.

Благодарности

Эта книга для Клер, потому что Клер – лучшая из лучших.

Однако увидеть напечатанным собственный фэнтэзийный роман – мечта всей моей жизни. Потому немалая моя благодарность заслуженно адресована следующим людям:

Китти Морган, без чьих советов вы бы держали в руках совсем другую книгу;

Бену Моргану, моему первому и самому энергичному читателю;

Грегу Макдональду, чьи советы незаменимы и там, где их не требуется;

Эндрю Стэйтеру, единственному, кроме меня, искателю приключений в маленьком английском городке. Может, нам больше и не доведется бросать кости, надеясь на критический удар, но подземелья, по которым мы ползали, помогли мне придумать то, что я теперь рассказываю всем;

Генри Уильямсу, камертону и бета-тестеру, щедро дарившему мне свое время;

моему агенту Яну Друри, кому я безмерно благодарен за доверие и отправку меня кубарем вниз по кроличьей норе;

моим редакторам Джиллиан Редферн, Джессике Вэйд и Крэйгу Лейенару за их помощь и поддержку в трудном деле приведения этой книги в подтянутый спортивный вид;

моему инструктору по фехтованию Дэвиду Роулингсу и всем тем, кто колотил меня мечами, копьями и щитами последние три года. Вот теперь я могу открыть свою тайну: я позволял бить себя исключительно с исследовательскими целями;

и наконец наибольшая благодарность моей маме, которая с самых малых лет привила мне желание сочинять и рассказывать сказки, и моему папе, который вложил деревянный меч в руку трехлетнему мальчугану. Мое фанатическое увлечение гоблинами и драконами, наверное, не раз удивляло вас – но, в конечном счете, ответственны за него именно вы.

И отдельно я благодарю Дмитрия Могилевцева за перевод этой книги.