Черные крылья Макдональд Эд

Глава 7

Спустя три часа после рассвета я направился в Уиллоуз – фальшивое место, полное фальшивых людей. До того я посетил цирюльника, придал себе видимость респектабельности и лишь потом решился пересечь ров, отделяющий простонародный Валенград от квартала, содержащего постоянно меняющееся стадо валенградской знати. Бульвары Уиллоуз шириной в три с лишком кареты, везде чистенько, никаких бродячих свиней и собак. Слуга в тщательной униформе идет с тачкой и лопатой, собирает конский навоз. В Уиллоуз даже дерьмовозы выглядят элегантно.

Резиденция графов Танза – чудовищное нагромождение ненужных башенок и донельзя ухоженных розовых садов. Хрупкий с виду дворецкий проводил меня внутрь и спросил, можно ли забрать меч. Я отказался. Он прокашлялся и вопросительно посмотрел на меня. Стало ясно, что с мечом на боку я никуда не пойду. Я не вполне понимал и сам, чего добиваюсь, нанося визит графской сестре. Но ведь она мне обязана кое-чем. Я спас ей жизнь, Ненн заплатила за ее жизнь дырой в брюхе, а еще графская сестра исчезла двадцать лет назад, не сказав и слова. А я думал, что достоин хотя бы прощания. Оказалось, нет.

– Я спросил, примет ли она вас, но, похоже, она меня не услышала, – доложил дворецкий.

Похоже, у него выдался скверный денек: пятна пота у воротника, потеки у взмокших подмышек.

– Сэр, честно говоря, мне кажется, что она не совсем здорова. Быть может, вы убедите ее обратиться к врачу?

Я ожидал найти ее бледной, изможденной и, возможно, умирающей. Но сон в настоящей постели, похоже, здорово помог. В столовой за табльдотом могло усесться по две дюжины людей с каждой стороны, и даже по тридцать, если прижать локти. На стенах – портреты благородных предков в старомодных кружевных жабо, с потолка свисают узорные железные канделябры со светильниками на фосе. На высоком потолке – стеклянные панели, чтобы свободно проходил лунный свет. Эзабет сидела за столом под такой панелью и глядела на разбросанные по столу бумаги. Леди Танза была в длинном белом платье с вышитыми поблескивающими золотыми цветами, но отчего-то напялила прежние светло-синие капюшон и маску-наметку. За бумагами – остатки обильного завтрака, кости и корки.

– Леди, мне очень приятно найти вас в добром здравии, – выговорил я, стараясь не казаться обиженным. – Когда вы исчезли, я сильно встревожился.

Эзабет глянула на меня, потерла кулаком глаза. Рука была искалечена: не хватало четвертого и пятого пальцев. Похоже, давнее увечье. Странно, что я не заметил его по дороге в Валенград. Интересно, что к этой руке тяжело присматриваться, она словно не в фокусе.

– Да, само собой, – подтвердила Эзабет и снова уткнулась взглядом в бумаги.

Я заметил среди них таблицы движения лун, причем часть таблиц была на страницах, выдранных из книг. На листах бумаги – математические формулы, графики и диаграммы. Но их смысл вряд ли доступен тому, кто лишь мельком пробежался по лунаризму в университетском курсе.

Я подождал. Быть может, она скажет мне хоть что-нибудь еще? Ну хотя бы поблагодарит за спасение жизни. Или заметит, что раз мы уже не в смертельной опасности, можно и поговорить.

Она молчала, словно забыла о моем существовании.

– Разрешите мне принести свои благодарности за то, что вы сделали на Двенадцатой станции, – сам не понимая зачем, выпалил я.

– Я сделала глупость, – сухо произнесла леди Танза, не глядя на меня.

– Вы спасли нас!

– Сомневаюсь, что коммандер разделил бы ваши восторги, – сказала она, затем выпрямилась и резко отодвинула бумаги.

Несколько листов полетели, трепыхаясь, на пол.

– Это бесполезно. Я не могу. Не хватает данных. Мне нужны его бумаги, а они сгорели. И что мне делать? Вы знаете? Скажите, вы знаете?

Она впилась в меня взглядом, полным страсти. Мой бог, может, она помешалась от своего спиннерства? Я никогда не слышал ни о чем подобном тому, что она учинила на станции. Никто такого не делал. Может, Эзабет перенапряглась и сошла с ума?

– Леди, я не понимаю, о чем вы.

– Само собой, – заключила она и снова уставилась в бумаги, схватила астрономическую таблицу, приподняла, рассматривая. – И я не понимаю. А я ведь специалист. У меня были его бумаги. Теперь они пепел. Но я не понимала их, даже когда глядела воочию. И что у нас в итоге?

– Мне понятнее не стало, – заметил я и уселся напротив Эзабет.

Она, похоже, не заметила, схватила перо, макнула в чернила и принялась лихорадочно черкать по листу, брызгая и размазывая написанное. Да уж, леди спешит.

– Леди, что за бумаги сгорели? – осведомился я.

– Вот это они все и хотели узнать. За ними и пришел «малыш». Конечно, рассказать вам я не могу. Я пока никому не могу рассказать. Вдруг я ошиблась? Ни к чему поднимать панику. Но я не ошиблась.

Она втянула воздух, уставилась на меня из щели между капюшоном и маской.

– Вы напились? – презрительно спросила она. – В такое время? Как ужасно. Капитан, вы чего о себе думаете?

Я застыл. Ей не приходилось смотреть в лица, чувствовать запах крови. Не приходилось видеть, как Морок выставляет призраки собственных жены и детей, показывает их смерть, когда посчитает, что может застать врасплох. Такого леди Танза не видела.

Мать твою, да, я пью, когда захочу, и точка.

– Леди, это всего лишь имбирное пиво, – заверил я. Но Эзабет уже не смотрела на меня.

Конечно, я соврал. Сначала темное пиво, затем бренди, чтобы согнать дрожь Морока. Уже три дня, как выбрались, а у меня еще дрожь. Конечно, она самая, а что еще?

– Не выношу пьяных, – заметила она, качая головой, и записала что-то вроде математической формулы после нескольких вводных фраз.

Кажется, она описывала линии светового плетения. Сложность вычислений была намного выше моего понимания и знания математики. Эзабет докончила страницу, остановилась, с минуту рассматривала написанное. Затем зарычала страшней дикой кошки, в момент разодрала бумагу и швырнула клочки в воздух.

– У меня они были, а теперь сгорели, – пожаловалась она. – Я не помню их. Совсем не помню. И что теперь?

Она свихнулась. И сердита. И сильнее любого боевого спиннера. И очень опасна. А таких запирают в Мод, валенградской богадельне, как Глека Малдона. Только его тамошние стены не удержали. Может, и леди Танза окажется там. Время безжалостно ко всем нам. Моя летняя любовь, беззаботная красивая девушка, обижена судьбой еще горше меня. Ее тоже мотало и било и оставило больной и сломленной. Мое сердце зашлось от жалости. Но мой ущербный здравый смысл все-таки удержал мою руку и язык.

– Леди, может, вы послушаете мой совет? Вы слишком многое пережили за последние дни. Отдохните. Может, и выпейте чего-нибудь, успокойтесь. Ваша работа подождет.

Она посмотрела на меня, точно на полоумного, тоненько безумно хохотнула, затрясла головой.

– Да, уроки мудрости от пьяницы. Мне точно следует записать их. Включить в мемуары. Капитан, спасибо. Если мне потребуется найти дешевый бренди поутру, я обязательно спрошу вас.

Я едва задавил готовую вырваться колкость, даже затаил дыхание от усилия, сдерживаясь. А потом, застыдившись, отвернулся.

Похоже, Эзабет не обратила внимания на то, что я встал, неотрывно глядя на формулы и графики. Да, я исполнил приказ Вороньей Лапы, доставил Эзабет в Валенград. Я не понимаю, зачем она вообще понадобилась Вороньей Лапе, но ему, конечно, виднее. Безымянные ничего не объясняют нам. Заиграют на дудочке, и – иди, пляши.

Я обернулся всего один раз. Вокруг нее вились обрывки страниц. Бумаги она извела сотни на две марок. А ведь мне нечего сказать ей. Я ничем не интересен ей. Просто меня одолели давние детские грезы, глупые и наивные. Эта женщина – не та девчушка, которая пела для меня и танцевала на летнем лугу. Черная, крепкая и циничная часть моего разума всплыла, разогнала муть, заставила выпрямиться и снова поднять щит. Эта женщина – всего лишь почти незнакомый спиннер, и безумный притом. Мое задание выполнено. Все кончилось.

Но, черт его дери, в глубине души я знал: не кончилось. И не кончится никогда.

Глава 8

Небо плакало долгими острыми осколками кошмаров. Начиналось очередное холодное утро. К счастью, дождь унялся. Я шлепал по мостовой, окутанной огромной ледяной тенью Машины. Я решил вернуть свой кабинет в рабочее состояние. Впереди ожидали работа и счета. Деньгами, полученными за головы приспешников, я заплатил плотнику и паре дворовых мальчишек, чтобы привели место в порядок, а сам отправился задабривать банки, которым задолжал больше всего. Деньги Эроно жгли мне карман и мучили совесть. Нет, в банк я их не понесу. Я выполнил свой долг, расспросил княгиню. Но деньги все равно кажутся взяткой. Да плевать! Я должен Саравору до черта и больше, тут уж не до порядочности.

Когда я вернулся, то обнаружил, что один из голодранцев удрал с моим оловянным подсвечником. Но тот стоил меньше, чем я планировал заплатить голодранцу. Плотник заделал дыры в потолке, мальчишки отодрали плесень со стен. Дешевая рабочая сила. Я отдал причитающееся Тноте и Пискуну. Они остались на станции. Долю Ненн я оставил себе. Суд заплатил хорошо, но даже с деньгами Эроно мне еще оставалось очень много до первого платежа Саравору. Нужно вложить большую часть денег в новую работу.

И потому я пил кофе. Мать его, кофе. Ни капли крепкого. Гребаный кофе.

Что за жизнь.

Саравор – насущная проблема. Я не жалел о сделке, но ее последствия уже давили на душу. Плевать на банки. Главное – заплатить пестрому чудовищу. Ненн не в деле, большинство моих обычных работников лежит в общей могиле Двенадцатой станции. Мне нужны люди. Я взялся за опасную и дорогую работу, и мне, черт возьми, нужны правильные люди.

Сперва я обошел таверны, где околачивались безработные солдаты. Обычно место в станционном гарнизоне не могли найти либо совсем уж неспособные, либо типы со скелетами на чердаке. Ко мне подошел старик – но он не смог бы справиться и со щенком, не говоря уже про паникующих дезертиров. Однако я пожалел старика и проставил ему. Следующей оказалась крепкая с виду женщина, но со сломанной ступней. Я сказал, что, если женщина не может бегать, она не может и драться. Она разозлилась и принялась теребить кинжал. Когда она его выдернула, началась катавасия и поломанная мебель. В общем, пришлось спешно искать другую таверну.

В конце концов я остановился на долговой тюрьме. Оно кажется нечестным искать арестантов, когда на свободе хватает честных любителей убийства за деньги, но у солдат проблем с долгами всегда больше, чем с врагами, а игра чаще доводит до ручки, чем набивает кошельки. Я нашел десяток желающих выплатить долги за свою долю от работы. Кое-кто даже побывал в Мороке.

Когда неделя подошла к концу, я сказал Тноте, вырезающему на моем столе профиль своего божка:

– У нас работа. Собирай всех. Ничего огнестрельного. Выезжаем через час.

– Где берем лошадей? – поинтересовался он.

– Их дает княгиня Эроно. Но не хочет ввязывать цитадель, подставляет наши задницы.

– Она думает, что солдаты Железного козла разверещат на всю округу?

– Попалась большая рыба. Княгиня хочет, чтобы ее оприходовали со знанием дела. Служивые все запорют.

Я вытянул свои полудоспехи из-под плаща. Может, надеть? Увы, при ближайшем рассмотрении оказалось, что порвано два ремня. В большинстве случаев плохо сидящие доспехи хуже, чем вообще никаких.

– Нужно новое снаряжение, – сообщил я.

– Так попроси своего босса о новой дотации. Может, он пошлет тебе корону с бриллиантами, бесценную вазу или шикарную девку. В общем, то, что мы могли бы продать.

– Если он покажется – обязательно попрошу.

– А Большой Пес сказал мне, что босс недавно наведывался к тебе. Может, он и направил нас к Двенадцатой, а не прямиком домой, – заметил Тнота, не глядя на меня, царапая на столе. – Думаешь, оно того стоило?

Я подумал о Ненн, о том, что я купил для нее и сколько еще придется заплатить. Я не представлял, откуда я возьму сто тысяч марок.

– А что в этом мире стоит жизни? Ладно, нам пора. Нужно выдать одну невесту замуж за топор.

Когда впереди работа, которая может оказаться опасной, мудрый капитан посылает вперед новичков.

Молот сшиб замок с двери, расколол доски. Два рекрута выбили ногами обломки и резво кинулись вниз в ярко освещенный подвал. Оттуда донеслись испуганные возгласы, визг. Я запустил вперед шестерых, эдакий благородный авангард. Ступеньки скрипели под моими ногами. Я не стал вынимать тесак. Внизу и так слишком много обнаженных клинков. Даже слишком много, на мой взгляд, да и в руках я держать такие не люблю.

Внизу верещала дюжина голых, насмерть перепуганных сектантов, притиснувшись к унылым подвальным стенам. На низком потолке – световые трубки. Свет фоса всегда бледный, восковой, холодный. На ногах и руках сектантов – молитвенные ленты-амулеты. Кое у кого еще осталась эрекция, хотя, само собой, вид тяжеловооруженных солдат не очень способствует половому возбуждению. Женщины попытались прикрыться, за исключением одной, томно раскинувшейся на коврах и подушках во всей своей дряблой ожирелой красе. Огромная, расплывшаяся, она царила в подвале. По всему телу – растяжки, будто пятна на тигровой шкуре, словно кожа едва справлялась и удерживала пухнущее пульсирующее содержимое. Женщина улыбнулась. Мой нос был запечатан воском и хлопком – но я сдуру посмотрел на эту улыбку.

Похоть нахлынула волной. Ох, эти горы плоти, праздник здоровья и плодородия, а вовсе не обжорства и мерзости. Из-под ее колыхающихся рук так эротично капал пот, складки плоти на шее охраняли горло, начавшее издавать чувственное, волнующее урчание. «Невеста» выбрала меня как самого большого и сильного из врагов. Она хотела меня. Если б я смог обонять ее сладкий, пряно-коричный запах, я бы весь с потрохами отдался ей. Я и сейчас с трудом удерживался от того, чтобы не броситься на нее.

Голова «невесты» брызнула и разлетелась надвое – Пискун рубанул по ней топором. «Невеста» замахала руками с толстыми пальцами-сосисками. Пискун разозлился и отрубил одну. Булькающее урчание продолжалось, пока Пискун не отрубил голову целиком. Тело трепыхалось и трясло кровоточащим обрубком еще минуту. Когда оно перестало корчиться в агонии, мокрый от крови Пискун ухмыльнулся мне и поднял за вшивые волосы отрубленную голову. Я заправил на место непорядок в штанах и кивнул победителю. За особо опасную работу Пискуну причиталась особая доля. Без Ненн только ему и можно поручить «невесту».

– Святые духи, да какое вы имеете право вламываться сюда? Что вы наделали? – завопил мужчина, изображая ярость и пытаясь содрать молитвенные амулеты.

– Похоже, вы – граф Дигада, – заметил я.

Он высокий, тощий, борода намаслена, искусно завита. На макушке – изрядная залысина. Всего в подвале шестеро мужчин и пять женщин, большинство с кожей цвета пирского янтаря, животы и сиськи – обвисшие, дряблые. Ни за кого в борделе не дали бы больше пары медяков.

Мои люди выстроили любителей оргии у кирпичной стены. Я вытащил заглушки из носа – и тут же пожалел. Запах «невесты» еще густо висел в воздухе, хотя и быстро прокисал. В подвале стояла только старая мебель, отодвинутая к стенам, чтобы освободить место для забав. На полу – странный символ. Граф попытался схватить штаны, но Пискун легонько ткнул его мечом. Все, кроме моих людей, похоже, готовы были обделаться. Не дай бог. Придется нюхать еще и их дерьмо. В подвале и так густо намешано человеческих жиж. Тошнота подкатывала к глотке. К сожалению, я не в первый раз потрошу подобные выгребные ямы.

– Во имя Союза, что вы, по-вашему, вздумали? Кто вы? Маршал всех вас протащит на веревках и повесит на Хеклгэйт! Слышите, повесит!

Высокий парень – но я намного выше и шире. К тому же я все-таки надел доспехи. Стальная шкура помогает устрашающе выглядеть. Так что запала у графа хватило ненамного, он отшатнулся, вжался в стену.

– Ваши угрозы впечатлили бы меня больше, если бы мы только что не раскромсали на части «невесту». Вы все под арестом как дхьяранские приспешники и за отправление нелегальных культов Глубины. Я провижу дюжину повешений в самое ближайшее время. Хотя можно сохранить время и силы и покончить со всем прямо сейчас. Граф, как вы насчет покончить?

Я сунул пальцы за пояс, показывая, насколько я ценю графские угрозы.

– Мы не могли сопротивляться! Маршал ведь помилует нас? Я только ради секса! – захныкал южанин.

Хнычь не хнычь. Не поможет. Приспешников всегда больше среди южан. Глубинные короли пока не смогли продвинуться до Фраки, но наводнили ее миссионерами, вещавшими о том, что власть королей – настоящее господне пришествие. Глубинные короли – не люди, это уж точно, но они хорошо знают, как склонять к себе людей.

– Да, вы – несчастная жертва сектантской оргии, – подтвердил я. – По меркам Венцера, все сектанты – предатели. А предатели должны висеть в петле.

Бедолаги знали, что по уши увязли в дерьме. Но я их нисколечко не жалел. Без «невесты» они остались бы потными стареющими болванами. Но тот, в кого хоть раз запустила когти «невеста», уже не сможет высвободиться полностью. Мучимый тоской, он примется искать новый культ и новую «невесту».

Они – любимый способ Глубинных королей находить шпионов в наших городах. Сначала «невесты» выглядят молодыми женщинами. Наверное, изначально они и есть молодые женщины. Они медленно выстраивают сеть приверженцев. Магия «невест» притягательней белой травы, влечет сильнее пыльцы. Люди приходят сами и приводят друзей, сеть разрастается, «невеста» делается частью проповедницей, частью похотливой хищницей. Вместе с влиянием растет и ее тело. Эта «невеста» разрослась как гора. Наверное, она здесь далеко не первый месяц. Ведь успела заграбастать целого графа!

– Вы не можете! – взмолился граф.

Увы ему – мы можем. И еще как.

– Поплачьте перед маршалом – если, конечно, он явится посмотреть на казнь, – посоветовал я.

Женщина сердито зашипела на меня. Но я не разозлился. Женщин жалко. Мужчины, соблазненные «невестой», знали, что она такое. Даже когда она целиком подчиняла их, не было нужды приводить своих жен и дочерей. Я ненавидел тех, кто мог так искалечить мозги своим женщинам. Куда не глянь, ведь просто несчастные глупые жертвы. Увы.

– Не одевать их, – приказал я. – Оставьте молитвенные амулеты у них на ногах и руках. Проведите сектантов по улицам. Маршал хочет, чтобы предателей показывали людям.

Мои головорезы одного за другим выпихнули бедолаг на улицу, выстроили шеренгой. Печальная череда потраченных впустую жизней. Что за ирония судьбы! Мои вершители правосудия сами прямиком из каталажки.

Я вышел из подвала последним. Снаружи ожидали Эроно и Станнард. Княгиня стояла, опершись на трость, Станнард – на рукоятку алебарды. До города – две мили. Для оргий граф купил большую старую ферму. Голые сектанты слегка замерзнут по дороге в Валенград, но, в общем, вечер не такой уж и холодный. А вот мошкара, кишащая в высокой траве, на них отыграется уж точно.

– Капитан, надеюсь, вы довольны результатом? – осведомилась княгиня.

Я поклонился – в кои-то веки искренне. Мне хотелось извиниться перед Эроно. Я стал подозревать ее, увидев полупустую мануфактуру. Но теперь не сомневался в княгине. Взять «невесту» – огромная удача. Жаль, что большинство призовых денег уйдет княгине. Наверное, я слишком долго занимаюсь сыском. Потому и начал видеть врагов среди величайших наших героев.

– Большая рыбка попалась, – заметил я. – Откуда вы узнали про нее?

– Я отправила моих людей выяснить, что произошло с мужем Лесси, офицером-артиллеристом. Он покинул Четвертую станцию вскоре после того, как Лесси ушла с моей мануфактуры. Открылись его связи с графом Дигада.

– Пришлось допросить с пристрастием пару его горничных, – добавил Станнард. – В конце концов они разверещались. И неплохо вышло.

Он хлопнул ладонью по кулаку. Сразу видно: человек доволен работой. А испещренное шрамами лицо Эроно осталось пустым и мертвым, как Морок.

Да, ее люди не слишком-то милосердны. Но жестокость принесла плоды – и какие!

– Здорово, – согласился я. – Мы раскрыли и выловили целую сеть. Границе нечасто удается радоваться победам. Но сегодня мы уж точно отыграли фигуру.

Да и деньги остаются деньгами, сколько бы их ни было. Недурное начало для первого платежа Саравору. Если так пойдет и дальше, я через год не только останусь с глазами, но и с «Черными крыльями» и, черт возьми, с целой и невредимой границей.

Глава 9

Тнота жил за пару кварталов от меня, в Стойле. Лило как из ведра. Я, шатаясь от полбочонка бренди внутри, частью нес, частью тащил Тноту домой. Вторая половина бочонка была в Тноте. Я пытался выглядеть внимательным и боевитым – пусть еще и не полночь, мало ли что? Но удавалось не очень. Однако я сподобился затащить его домой и обнаружил там фраканца, не говорившего на дорте. Фраканец помог мне занести Тноту внутрь. У того частенько бывали земляки – то ли наезжающие родственники, то ли случайные постельные приятели. Я не спрашивал, а он не рассказывал. Мы уложили Тноту на кровать, окруженную дюжинами длиннолицых статуй смутных песьих очертаний. Он собирал эти напоминания о далекой южной стране, покупал их, где только видел, словно хотел однажды вернуть их на законное место во Фраку.

– Не совать, пока спит, – сурово предупредил я молодого фраканца.

Тот не понял. Ну, что поделаешь? Надо убираться восвояси.

Я побрел домой. Дождь разогнал ночных торговцев снедью, потому я не смог загрузить желудок. Взошел по лестнице к своей квартире на четвертом этаже, заметив маленькие мокрые отпечатки. Похоже, впереди шел ребенок. Но в этом доме, насколько я знаю, нет детей. Мой пьяный разум заверил, что если это «малыш», то я ему надеру уши и суну железо между глаз. Ха, как будто я смог бы такое трезвый. Однако я положил ладонь на рукоять десятидюймового ножа и попытался двигаться тише. Честно скажу: красться при моих размерах трудно, в особенности когда зальешь в них столько дешевейшего пойла. С таким же успехом можно было обвязаться чайниками и сплясать джигу. Я добрался доверху, грохоча чуть потише крепостной батареи.

А там меня покинул дар речи.

Не знаю, откуда она добыла стул. В этом коридоре моя квартира одна. А стул – не мой. Наверное, уже долго сидит. Непонятно кто – в капюшоне и при маске. Нет, капюшон вспоминается. Как ее там? Эгглебат? Эзальда?

Что-то вроде того. Имена трудно проходят сквозь алкогольный туман.

– Ты чего сидишь здесь? – осведомился я.

Под ней была лужица – накапало с толстого дождевика на плечах. Темные глаза блестели в бледном свете фоса.

– У меня нет твоей кареты, – признался я.

– Ты пьян, – сказала женщина и встала.

– А ты мне пройти не даешь, – возразил я.

Раз я не смог нормально огрызнуться, значит, она права. Я вдупель пьян. Я прибрел к двери и зашарил по карманам, пытаясь отыскать ключи. Нелегкая задача.

– Открыто, – сообщила то ли Эзраберта, то ли Энерва. – Наверное, ты забыл закрыть.

Она повернула ручку и показала, что и в самом деле не замкнуто.

– Не смей открывать мою дверь, – пожелал я.

Даже мне, пьяному, сказанное показалось глупостью. Я протиснулся в дверь и забрел в унылое собрание скопившегося за годы хлама.

На мою квартиру неприятно смотреть, в ней неприятно находиться и уж тем более жить. Спальня, кухня, гостиная – все в одном. Но, по крайней мере, нужник отдельно. В ноздри хлестнула волна вони: отсыревшая старая одежда, немытая посуда, едкий запах плесени на стенах. Честно говоря, я не живу здесь подолгу, да и бываю редко. С прохудившейся крыши капает на пятнистый деревянный пол. А мне и плевать. Я пьян. Так, наверное, каждую ночь. Сейчас повсюду течет и протекает, мать его.

– Приятное место, – заметила Эгглетон.

– Наверное, не привыкла к таким, а? – спросил я, забыв, зачем она явилась сюда.

Кстати, она сказала зачем? Или не сказала? Мать его, не вспомнить. Ради потрахаться? Но во мне таком мало толку. А вдруг она принесла бренди?

– Мне нужно поговорить с тобой, – сухо сказала она, заходя в квартиру.

Она постаралась ни к чему не притронуться.

– Говори, а я, если ты не против, посплю, – разрешил я.

Затем я приковылял к постели, плюхнулся на нее и принялся стягивать сапог.

– Это важно, – сказала женщина. – Жизненно важно.

– Поспать – вот что важно, – сообщил я.

Чертов сапог. Отчего их делают такими тугими?

– Не выношу пьяных, – процедила она.

Ее голос хлестнул будто кнут. Ну отчего так трудно стянуть хренов сапог? Я ж раньше снимал их без всяких проблем.

– Тогда свали, – посоветовал я.

Да, хамлю. Мать ее, неужто я и пригласил ее? Наверное, под наметкой личико смазливое на зависть. Скотина я. Надо сказать что-нибудь. Извиниться, да. Вроде того. Она подходит ко мне – медленно, с опаской, будто я шальной зверь и могу цапнуть. Ну да. Хоть я этим не исчерпываюсь. Ага, я не снял перевязь с мечом, и сапоги застряли в ней. А с чего я расстегнул, но не снял? Я прижал ладони к глазам. Мать твою, как мерзко быть беспомощным с перепою.

К моему лбу прижались маленькие нежные пальцы.

– Будет больно. Чуть-чуть, – прошептала она.

Наверное, болело бы не чуть-чуть, если бы я соображал хоть что-то. Но спустя пару секунд я стал трезвей стеклышка, и вот тогда заболело. Мать твою, и как! Вспыхнуло ослепительное бело-золотое сияние, словно лампа на шесть катушек. Оно слепило и через закрытые веки. Меня окатило огнем, ядовитый жар хлынул с головы до ног, а потом назад. Я содрогнулся и шлепнулся на кровать. Притом я шмякнулся затылком о стену и от удара вдруг понял с кристальной ясностью: Эзабет Танза только что полностью выгнала из меня алкоголь.

– Что за хрень ты сотворила? – промямлил я.

Рот словно залит бренди, но оно отчего-то на вкус будто рвота.

– Отлично, – одобрила Эзабет. – Теперь думаем нормально?

Она отступила на шаг, уперла руки в бока. Всего пяти футов ростом – но словно заполнила собой всю комнату. Под тяжелым плащом я заметил синее платье. Внезапно просветленный и здравый, словно сестра-монашка, я захотел, чтобы Эзабет наконец сняла маску и показала лицо.

– Ты меня протрезвила? – спросил я.

Она рассматривала небольшой стальной приборчик, прикрепленный к поясу. Приборчик походил на фляжку для бренди, но я знал: это канистра для фоса, футляр для портативной катушки.

– Мне придется потратить две ночи на плетение, чтобы возместить фос, потраченный на твои мозги, – раздраженно сообщила она.

Хм, я ее не просил. Я и не представлял, что спиннер может употреблять фос на такое. Но те всегда богаты на сюрпризы. Она потратила на меня тысячи две марок. И это самое малое. Хорошая плата за толику внимания.

Наверное, я давно не видел свое логово трезвым. Ох ты, мать честная. В какой же отхожей яме я живу! Хоть бы в голову пришло прибраться…

В мойке батарея немытых тарелок, по всем столам, полу и стульям – куча старых оглодков: несъедобных закрайков пирога, заплесневелых горбушек, миска не съеденного супа – или туда просто кто-то наблевал? Белье на постели не меняли с год. А может, и больше. Все воняло.

– Чего ты пришла?

– Мне нужна твоя помощь. Ты сейчас трезв? Можешь говорить?

– Кажется, ты об этом основательно позаботилась, – ответил я, встал с постели и пошел к умывальнику.

Я пару раз качнул насос. Бочку на крыше наполнил дождь, и в мою чашку полилась хорошая его доза. Странно пить воду в такое время ночи.

– Отчего б тебе не снять маску? – предложил я. – Было бы удобнее.

Конечно, я думал про ее удобство. И вовсе не хотел видеть ее лицо. С какой стати, правда.

Она заколебалась.

– Я могу выглядеть не такой, какой ты меня помнишь.

– Я не то чтобы запомнил твое лицо, – соврал я.

Хоть я видел его совсем недолго, я мог бы написать его маслом, если потребуется. Хотя маслом я писать не умею. Но не важно. В общем, я очень хотел видеть ее лицо. Когда она потянулась к застежке, я заметил легкую дрожь в ее пальцах. Эзабет откинула платок и открыла лицо точь-в-точь как тогда, на станции. И как двадцать четыре года назад. Нежность совершенной юности, элегантности, красоты. Мне сдавило глотку, стиснуло сердце. Господи! Я сглотнул. Ей же почти как и мне – а она словно шестнадцатилетняя. Та, кто сидела напротив меня за столом столько лет назад.

Эзабет отчего-то встревожилась, но тут же снова расслабилась и сказала:

– Спасибо. Иногда так приятно снять ее.

Затем она откинула капюшон, открыв пышную буйную гриву каштановых волос, прямо лучащуюся жизнью. Понятно же, отчего она так пленила меня давным-давно, в наивной юности. Годы не коснулись ее – ни единого седого волоска, ни морщинки.

Она спихнула мою старую грязную рубаху на пол, села за стол.

– Зачем ты вообще ее носишь?

Она замялась снова.

– …Э-э, придворная мода. Высший свет предпочитает скромность.

Хм, это мода тридцатилетней давности, и то в лучшем случае. Моя бабка носила наметку. Правда, я в последнее время не шибко интересуюсь корсажами и турнюрами.

– Чего тебе нужно?

– Я ищу Глека Малдона, – ответила она. – Мне сказали, ты знаешь его.

Да уж, прямиком к делу. Удивительно.

– Знал, – сказал я.

– Знал или знаешь?

– Я же сказал, знал. Он мертв.

Невозмутимое лицо Эзабет чуть дрогнуло.

– Ты уверен?

– Когда он удрал, послали за мной. Мне предложили кучу денег за возвращение Глека. А я и так искал его. Но в городе его нет, и ни на одной дороге его не было. То есть он ушел туда, где дорог нет. Значит, на восток. А если он ушел на восток – он мертв. А ты что, охотница за психами, подрядилась вернуть бедолагу в Мод? Что-то вроде «пошли спиннера ловить спиннера»?

– Нет, – выговорила она и нахмурилась. – Я помогала ему в исследованиях. Мне нужно отыскать его.

– Удачи, – пожелал я. – Меня просили найти Глека, и я перевернул каждый чертов камень, который только мог вообразить. Хочешь знать, что, по-моему, случилось? Он разнес себя в клочки, пытаясь выбраться из Мод.

Сосредоточившись, я отпил воду из стакана. В ней ощущался привкус металла и химии из фильтра.

– Он был твоим другом?

Я вздохнул, уселся поудобнее. Голову словно кололи ножом. Эзабет выжгла фосом алкоголь и оставила меня с гребаным похмельем.

– Здесь, на границе, люди иногда больше чем друзья. Глека приписали к моему батальону, когда я еще служил под маршалом. Глек был заносчивый наглый засранец, причем старше меня. Ему не нравилось, что я командую. Но когда твою задницу спасают несколько раз, поневоле проникнешься уважением. Потом я ушел из армии, сделался «Черным крылом». Иногда мне требовался спиннер. Глек был как живая наемная пушка. Хотя он не особо хотел денег. Ему просто нравилось взрывать и разносить в клочья. Все-таки лучший боевой спиннер Валенграда. Верней, был лучшим, пока не съехал с роликов. Последние два года было заметно, как он съезжает. Я виделся с ним все реже и реже.

– Мне очень жаль твоего друга, – сказала Эзабет.

Да, она из тех редких людей, кто говорит «мне жаль», – и видишь, что они по-настоящему скорбят о потере.

– Нам всем чего-то жаль, – сказал я. – В чем ты помогала ему?

Эзабет стиснула одетый в перчатку трехпалый кулачок, прижала к губам, посмотрела на меня, и в ее глазах отчетливо обозначился вопрос: можно ли тебе доверять, капитан? Я отчаянно хотел ее доверия.

– Если не хочешь – не говори, – заметил я.

– Так или иначе, ты – капитан «Черных крыльев», – сказала она. – А до того – солдат. Вся твоя жизнь посвящена охране границы.

– Ну, так мне выпали карты. И я играю с ними.

Она фыркнула.

– Ладно. В общем, у меня есть крайне важная информация, касающаяся защиты границы. Верней, отсутствия этой защиты. Верней, у меня была информация – до того, как я потеряла ее. Целые месяцы работы. Одни вычисления заняли полгода.

Она забормотала что-то едва слышное, загибая пальцы. Кажется, она перестала видеть, где она и с кем. Так же было и с Глеком. Если она еще не двинулась, то уж точно недалеко.