Черные крылья Макдональд Эд

Глава 12

Я с трудом разлепил веки. В кресле спать скверно. Все затекает и болит.

Эзабет не было. Она ушла в ночи, словно раскаявшаяся в измене жена. Мне стало обидно и горько, будто она и в самом деле была моей сбежавшей женой.

Ее деньги красовались на столе, как дешевая шлюха в витрине. Дерьмовый у них вид, честное слово, даром что золото. И будто в душу смотрят с укоризной. Я плюнул, напялил плащ и поплелся на холод.

– Большой Пес говорит, тебе не стоит опять мешаться со сливками, – заключил Тнота, когда я описал ему свои горести.

Хоть был всего час пополудни, Тнота уже раскупорил бочонок темного эля. Было бы грубостью не разделить его с другом.

– Оно подозрительно, когда ты свой совет вкладываешь в божьи уста, – заметил я, взгромоздив ноги в сапогах на лавку.

– Капитан, какая разница, откуда добрый совет? – сонно зевая и почесывая темное пятно на животе, спросила Ненн. – Наверное же, ты с нее недурно забашлял.

– Ну да.

Хорошие новости: Ненн снова на ногах, на пузе – клякса, но никаких дыр и вони. Ненн притащила в буром бумажном пакете груду красных перечных стручков, вынула один и зачавкала, пожирая вместе с семенами. Я поморщился. Она заметила, пожала плечами и запихала в рот еще один.

– Ну, что поделать? С тех пор как заштопали, мне только их и охота. Во рту гребаный вулкан.

Она протянула здоровенный стручок мне. Я вежливо уклонился.

– Ну, по крайней мере, твои свидетели не станут болтать на всех перекрестках, – указал Тнота. – Однако лучше бы тебе вымыть руки.

Он прав. Под ногтями – слой запекшейся крови. Совать нож между ребер – грязная работа.

– Есть хоть малейший шанс, что пырнутый вылез из дому? – осведомилась по обыкновению прагматичная Ненн.

– Нет. Он сгорел, – удовлетворенно сообщил я.

Сгореть – скверный конец. Но мое сострадание целиком уходит на сирот и щенков. И в моем списке претендентов на сочувствие они гораздо выше поджигателей и засранцев.

– Но другой тип, который с татуировкой роз на руках, знаком со мной. Ну, или, по крайней мере, смог распознать.

– Как ты определил?

– Он назвал меня капитаном. Может, случайно обмолвился.

– Тебя знает всякий, кто хоть малость околачивался в Валенграде последние двадцать лет, – заметила Ненн и сочно чихнула, брызнув из носу перечной жижей.

Затем Ненн снова вгрызлась в перец.

– Ребята с Помойки, солдаты, наемники. Мать их, даже торгаши в лавках.

– Для торгаша он слишком ловко вертел железом. Эти типы не грабили, они пришли в дом Глека, чтобы уничтожить. А там книг на многие тысячи. Такие места идут жечь только по приказу. И я хочу знать, чьему приказу.

– Тебе ведьма заплатила или ты нюхаешь по собственному почину? – кисло взглянув на меня, осведомилась Ненн.

Затем она плюхнулась на скамью и щедро налила себе эля.

Эх, красотка Ненн злится. Так и хочется вздыбить шерсть и зашипеть на нее, уйдя в глухую оборону.

– Всегда стоит знать, с кем дерешься. Ты ж знаешь, как у меня с неоконченными делами.

– Поскорей им нож под ребро, – вставил Тнота, всегда готовый помочь.

– Или топор. Или костер. Да наплевать что, лишь бы закончить. К тому же скоты сожгли дотла дом Глека. Хороший дом. Если Глек вернется, будет очень недоволен.

Мы немного потрепались об этом. Когда пьешь посреди дня, легко забыться за болтовней. А Глек был одним из нас. Будь он в городе, возможно, сидел бы сейчас за нашим столом.

Из задней комнаты вывалился гологрудый юнец-фраканец, той же крови, что и Тнота, с такой же курчавой жесткой черной шевелюрой, но вдвое моложе моего напарника. Юнец пробормотал что-то на гортанном гнусавом фраканском, раздраженный Тнота гаркнул в ответ. Фраканец пожал плечами и скрылся из виду. Мы с Ненн переглянулись. Мы давно уже перестали расспрашивать Тноту про его нескончаемый поток разнообразных гостей. Иные фраканские обычаи ни за что не понять.

– Может, мне поискать Эзабет? – предположил я.

– Ты и без того по уши в ее нужнике, – сварливо заметила Ненн.

Из ее глаз струились слезы. От перечного духа мне щипало ноздри, хоть я и не прикасался к едким плодам. Чокнутая сука. Магическое лечение иногда всерьез меняет людей.

– Я знаю, ты сливки не перевариваешь. Но я нутром чую: ей надо помочь. Она ведь работала с Глеком. Мне вроде как и должно лезть в ее нужник.

– Оставь ты в покое трехпалую суку. От нее тебе всех благ, что дождь из дерьма, – не унималась Ненн.

Она то стискивала зубы, то с шипением втягивала воздух, чтобы охладить рот. Она никогда не любила знать, но Эзабет она, похоже, ненавидела.

– Я никогда не видел сливки, годные на что-нибудь дельное, – заметил Тнота, чтобы помирить меня с Ненн, и, желтозубо ухмыльнувшись, добавил: – Глядя на капитана, легко и забыть, какие титьки его вскормили.

Я не говорил им, что уже давно знал Эзабет. Для них она оставалась знатной бабой, чью карету мы самовольно изъяли. А я пытался напомнить себе, что и для меня она, в сущности, то же самое. И не важно то, что она прекрасна, могущественна, с нервами и волей, что стальные канаты. Не важно то, что рядом с ней меня словно несет на крыльях. Она богата, гениальна, ослепительна, энергична. Этим утром она сядет за свои теоремы, а я упьюсь еще до девяти утра в компании с южанином-извращенцем и безносой волчицей.

– Думаешь, твоя подружка настучит Железному Козлу о том, что это ты спалил дом Глека? – осведомилась Ненн, вытирая слезы.

– Мать его, нет! Чем меньше он знает, тем лучше. Да и когда я его видел в последний, раз, выглядел он хреново. Наверное, не выдерживает старик.

– Я его не виню, – заметил Тнота, потягиваясь и обдавая нас ароматом подмышек. – Маршал Вехзель с ребятами на Три-Шесть, наверное, уже обделались кирпичами. Думаешь, оно правда? Ну, про поход драджей через Морок?

Я покачал головой. Но не нашел силы сказать вслух.

Я провел день, обходя информаторов в Помойке, стараясь выведать хоть что-то о человеке с татуировками роз на руках. После впустую потраченного дня и порции вранья я возвращался домой под темнеющим небом и с удивлением увидел нищего мальчишку. Он шел ко мне. Нищие дети обычно прячутся по ночам, что весьма разумно. Я не люблю детей. Они напоминают мне о том, что у меня могло быть, и что у меня отняли.

Мальчишка шел прямо ко мне. Я сперва принял его за девочку, но затем распознал одного из маленьких слуг Саравора. Серое лицо, в глазах – ни капли страха. Паренек протянул руку, будто хотел передать мне что-то. Я остановился, сглотнул и подставил ладонь.

Ребенок уронил в нее голову скворца, затем ушел в темноту. Не стоит удивляться их бесстрашию. Любой страх улицы – ничто по сравнению с адом, куда эти дети возвращаются как домой.

На меня глядели мертвые птичьи глаза. Затем из клюва вырвалось тонкое пронзительное чириканье:

– Десять дней до первого платежа! Двадцать тысяч монетой или банковским векселем!

– А хоть как-то отсрочить можно? – пробормотал я.

Я не ожидал ответа, но птичья голова сумела выпихнуть из себя еще одно слово:

– Нет.

Черт возьми, похоже, она ухмылялась!

Глава 13

Прошла унылая неделя вонючего серого дождя и дешевой выпивки. За мной пришли люди Эроно.

– Тебя хотят видеть, – проинформировал меня Станнард. – Будь добр, не заставляй княгиню ждать.

Мне не нравился Станнард. Слишком уж он много извел воска на усы и слишком многое мнил о себе. Доверенное лицо княгини, надо же. Любитель выпятить дряхлеющую грудь. Мне захотелось послать его подальше.

Но я поехал с ним. Забрался в карету, раздираемый тревогой. Может, княгиня даст мне работу? Мне отчаянно нужны деньги, чтобы заплатить Саравору. А может, она узнала, что я был в доме Глека в ночь пожара? Я прямо ощущал, как судьба играет в орлянку над моей головой.

На пути через город карета подпрыгивала, толкала и пихала меня. Я думал, меня повезут на мануфактуру, но мы направлялись в Уиллоуз. Я увидел через окно резиденцию Танза: везде занавешено, в доме ни огонька.

– Будь добр, приведи себя в порядок, – посоветовал Станнард. – От тебя смердит так, будто ты неделю просидел в самой гнусной таверне.

Пугающе точное замечание. Остаток пути мы проделали в дружелюбном молчании. Нет смысла тратить слова на хама-выскочку.

Дорога в Уиллоуз оказалась не лучше любой прочей, то есть я ощущал каждый ухаб и колдобину, а выпивка в моих кишках переливалась, словно вода в трюме.

По сравнению с валенградской резиденцией Эроно, особняк Танза – просто убогая халупа. Огромные белые колонны в классическом стиле выстроились вдоль фасада, шириной превышающего длину иных улиц. Статуи полуголых забытых божков в драматичных позах стояли над лабиринтами из подстриженных кустов и клумбами с поздними летними цветами. Я правильно догадался насчет полированных древних доспехов, стоящих на страже устланных красными коврами коридоров, и глазеющих в никуда портретов высочайших предков.

Любопытно, что князья в свое удовольствие воздвигают себе памятники, в то время как Венцер отчаянно выцарапывает отовсюду солдат, снаряжение и припасы.

– Ты уже знаешь правила, – предупредил Станнард, впуская меня. – Только заикнись не так, и я окажусь подле тебя с полудюжиной ребят. Понял?

Я не обратил на него внимания. Похоже, он принимал за власть и силу возможность рычать и грозить. Люди его калибра не понимают, что настоящая власть действует молча. Такие, как маршал Венцер, не орут на врагов, пытаясь их запугать, но спокойно объясняют ближайшие перспективы. Врагам остается либо сдаться, либо вдруг обнаружить себя сокрушенными и раздавленными, сведенными к нулю безжалостной эффективностью противника. И никакого хвастовства победой, глумления над побежденными. Настоящая сила показывает себя в полном пренебрежении теми, кто восстает против нее.

Княгиня восседала в кабинете под собственным огромным портретом. Картина маслом показывала Эроно в расцвете сил, с парой здоровых глаз, саблей через плечо и свитком в левой руке. Аллегория военной силы и учености, двух краеугольных камней княжеской власти. На заднем плане – изувеченная земля Морока. Живопись не слишком хорошо передала ощущение бесконечной глубины яростных накаленно-бронзовых расколов неба, их живость и ужас. Хотя кто сможет передать такое?

– Капитан, пожалуйста, садитесь, – предложила княгиня.

Я сел.

– Ваша милость, чем я могу служить вам?

– Моя кузина исчезла. Бесследно. Три дня назад она не вернулась домой. Слуги ожидали ее к ужину, она не явилась. Я глубоко озабочена тем, что могло случиться с нею.

Мое сердце сдавило ледяными тисками. Я изо всех сил старался казаться равнодушным и невозмутимым. Мать честная, всего неделю назад в доме Глека поджигатель выстрелил в нее из арбалета. А вдруг палач-стрелок решил закончить работу?

– Ваша милость, мне неизвестно, где она.

– Конечно, нет. Но у вас большой опыт охоты на людей. Люди, которым я плачу, старались отыскать ее. Станнард и его братья по оружию из старой бригады отлично исполняют приказы. Но с инициативой у них проблемы. Если вы сможете отыскать и спасти ее, будете прилично вознаграждены.

Княгиня откинулась на спинку кресла, уставилась на меня уцелевшим глазом – ярким, немигающим.

– А если кто-либо повредил ей, привезите обидчиков мне. Я уж постараюсь, чтобы они осознали глубину своей ошибки. Никому не позволено посягать на мой род.

Я без труда выторговал немалую цену за свои услуги. Эроно швырялась деньгами, будто опилками. Но важнее денег была доверенность действовать от ее имени. А это добавляет кулаку изрядного веса. С такой бумагой в кармане я мог заставить целый полк станцевать стриптиз. Конечно, едва ли мне захочется этого, но все-таки. Я согласился связаться с нею, как только появятся хоть какие-то новости. Когда я покинул дворец, изломанное небо Морока испустило долгий вибрирующий вой, отдающийся чуть ли не в кишках.

Люди всегда думают, что их сложно отыскать. На самом деле человек – раб привычек. Основные наши потребности одинаковы: нам нужно есть, искать убежище, спать, пить, испражняться. Все наши дела загнаны в рамку нужд. Следует всего лишь выяснить то, что отличает искомого человека от его соплеменников, вскрыть слабости, выдающие скорейший путь к нему. Я не слишком хорошо знал Эзабет, но не сомневался: слабостей хватает.

Я не верил в то, что кто-то добрался до нее втайне от Эроно. Эзабет осторожная, предприимчивая, с могущественной магией. Эзабет не поддалась бы тихо и мирно, без взрывов, огня и шума. А об этом бы разнеслись слухи, которые даже простак вроде Станнарда без труда бы разведал. То есть либо Эзабет застали врасплох, либо – что более вероятно, – она исчезла по собственному почину.

У нее были враги, но она могла обратиться к кузине за помощью и защитой. Только князь Аденауэр и маршал Венцер могли потягаться с Эроно в Валенграде. А ветераны Синей бригады – крепкие ребята. С какой стати Эзабет исчезать? Деньги Эроно – это здорово, конечно. Но я уже расставил точки над «и» и стал бы искать Эзабет с оплатой или без.

Когда хочешь выследить, начинать следует с дома. Эзабет недолго жила в Валенграде, но тем не менее в усадьбе Танза есть слуги. Мы нанесли им визит.

Горбатая старуха с нервным тиком не слишком хотела впускать нас. Пришлось вовремя сунуть сапог в дверь. Я заставил старуху созвать остальных: садовника, повара и двух горничных. Все поглядывали на нас с неприязнью, разозленные вторжением, но протестовать никто не осмелился.

– Я могу сказать вам только то, что сказала людям княгини, – заявила горбунья. – Госпожа ушла рано поутру, как обычно, и не вернулась И больше тут рассказывать не о чем.

Станнард с камарильей наверняка пытались надавить, заставить разговориться. Но ветераны Синей бригады – солдафоны, не слишком обремененные мыслями. Станнарду не понять того, как мыслит Эзабет.

Не прошло и десяти минут, как я обнаружил закрытый ящик в ее комнате. Бумаги там оказались вполне ожидаемые: масса рукописей, аккуратные строчки ровным почерком, черные чернила. Ничего интересного: диаграммы лунных орбит, вычисления, теоретические выкладки. Но отыскались и письма, прошлогодние и более ранние. Никаких благоглупостей и вежливостей, лишь обращение по имени и все та же галиматья о фосе, но каждое письмо подписано инициалами «О. Л.». Мало, но зацепка ценная.

– Ненн, отыщи мне список всех спиннеров Валенграда и найди в нем типа с инициалами О. Л. Если не отыщешь никого, бери список «талантов». Вряд ли многие понимают всю эту заумь с фосом. Кажется, у Эзабет все-таки есть приятель.

Когда Ненн ушла, я взялся за очередную бумагу из стопки. Ага, памфлет, какие оставляют на дверях церквей и на перекрестках. Ничего необычного. И святоши, и проповедники, и торгаши пользуются ими для рекламы контор. Но это памфлет необычный. Называется «Рабы Машины». Ба, знакомые слова!

– «Таланты» вынуждают работать до тех пор, пока их рассудок не трескается, как стекло. Их жизни принесены в жертву стяжательству и алчности.

На памфлете стояла дата. Завтра.

Ох же ты, твою мать…

Я скомкал бумагу в кулаке. Эзабет не подобрала памфлет. Она сама написала его. Она хочет выбросить всякую осторожность с крепостной стены. Если памфлет выйдет на улицы, мне еще раз заплатят за то, чтобы отыскать Эзабет, но притащить ее не домой, а прямо на виселицу. А я уже по уши в дерьме и не могу этого позволить.

Вот это полноразмерная хрень. Наверное, я чуть ли не единственный человек в этом городе, верящий в то, что Эзабет еще не свихнулась от передозировки фоса. Я всего лишь считал ее слегка сдвинутой. Ее надо остановить.

Следы не всегда оставляют ногами. Я знал, куда идти и где искать.

Чернила на странице смазаны. Обычное дело для мелкотиражных памфлетчиков, торопящихся выплеснуть полуграмотные откровения безразличной публике. Я шел через город. Холодный ветер хлестал лицо. Я был комком нервов, и злоба расползалась вокруг, будто мускусная вонь. На памфлете гордо значилось имя печатника: Питер Дитвин. Просто чудо, что он согласился оставить свое имя на такой писанине. Эзабет назвала князей предателями, распродающими запас фоса, должный идти в Машину. Эзабет писала про горькую участь «талантов», про их муки. Эзабет обвинила Венцера в заговоре. Если памфлет окажется на улице, Питер Дитвин угодит в самые глубокие и мрачные камеры цитадели – если, конечно, его связь со смертным бытием выдержит переезд туда.

Типография лязгала и клацала, фос питал печатный пресс, двигал страницы с ровными рядками набора. Когда я вошел, меня никто не окликнул. Трое молодых парней сосредоточенно составляли набор, пара рабочих занималась прессом. Ожидая, пока парни закончат страницу, я взял свежеотпечатанный лист нового издания. Рецепт пирога из перченой баранины от матушки Эгги. Одни духи знают, какую прибыль можно извлечь из таких рецептов, когда всех овец погнали на Три Шесть для пропитания армии Венцера. Но издатели печатают все, за что им платят.

Однако всякой жадности есть предел, и Питер Дитвин скоро узнает его.

Наконец меня заметил мужчина с руками от кончиков пальцев до локтя черными от типографской краски. Он подошел ко мне. На его невзрачном худом лице обозначилась тревога.

– Сэр, чем могу помочь?

– Я ищу Питера Дитвина.

Похоже, ему не нравилась ни ширина моих плеч, ни тесак на боку, а когда Питер заметил шеврон «Черных крыльев» на моем плече, то побледнел как труп.

– Э-это я, – выговорил он. – Ч-чем могу быть полезен?

– Я – капитан Галхэрроу, по делу княгини Эроно. Не так давно к вам приходила женщина. Знатная, в перчатках и при маске. Леди Танза.

От упоминания о княгине парень задрожал, при имени Танза сжался. Он уже хорошо понял, что я не клиент. Страх на его лице грозил перерасти в панику. В общем, я пришел по адресу. Сейчас бедняга начнет оправдываться.

– Мне кажется, я не знаю никого с таким именем, – все же выдавил из себя он.

– Странно, – драматично вздохнув, изрек я. – Наверное, кто-то другой прошмыгнул в типографию и стал печатать вот это.

Я показал памфлет, на котором стояло имя печатника. Очевидно, Питер сразу узнал свое творение. В его глазах промелькнул дикий ужас. Питер понимал, что именно он напечатал и куда оно загонит его.

Парни у пресса встревожились, почуяв неладное.

– Не стоит устраивать сцену, – посоветовал я. – Вы не под арестом. И они тоже. Пока еще нет.

Питер отчаянно ухватился за намек на снисхождение и торопливо предложил:

– Давайте пройдем в мой кабинет!

Дверь закрылась, встала на пути встревоженных взглядов. Питер коснулся пальцами глаз, вздрогнул, тряхнул головой.

– Я хочу, чтобы ее милость знала: я ввязался в это дело не по своей воле. Я понимаю, насколько это неправильно, ну, в памфлете. Но как я могу отказать родственнице княгини? Сестре графа? Она заверила, что у нее высочайшее разрешение.

– И вы напечатали.

Питер кивнул, стиснув шапку в руках. Бедняга. Управляться с прессом – нелегкий труд. Хоть ему немного за сорок, выглядит отощавшим и замученным. Но в таком возрасте дрожать от страха, право же, неприлично.

– Ну, понимаете, она заплатила вперед. Это редко. Даже очень. Знаете, большинство клиентов, они хотят видеть конечный, э-э, продукт. Известное дело, чернила плывут, бумага мнется, текст не пропечатывается и всякое такое. А леди заплатила.

– Сколько напечатано копий? – негромко и спокойно осведомился я.

Когда хочешь расколоть человека, важно правильно оценить его. Угрозы и насилие действуют на запирающихся. С Питером же требовалась аккуратность. Он сам лез из кожи вон, чтобы все выложить. Пот проторил дорожки в пыли на его лице. Конечно, княгиня Эроно куда гуманней многих сильных мира сего, но даже она без колебаний отправила бы Питера на виселицу – в особенности если он говорит правду. Люди, способные сносить оскорбления, не становятся князьями. Питер леденел от ужаса, чувствуя, что с каждым словом все глубже закапывает себя в дерьмо. И, честно говоря, был прав.

– Мы сделали две сотни, а потом я опомнился и отказался продолжать без письма из цитадели. Сэр, я знаю, я был не прав. Теперь все вижу ясно. Мне не следовало доверять женщине, не показывающей лица.

А ведь бедняга прав. Наконец-то он прозрел, в отличие от некоего капитана. Эх, черт его дери!

– Что случилась с отпечатанными? – спросил я.

– Уничтожены. Я швырнул их в огонь. Я не думал, что осталась хоть одна копия. А можно мне спросить… откуда она, а?

Мне показалось, что от страха бедный Питер способен кинуться на бумагу, пытаясь уничтожить доказательство рокового промаха. Потому я свернул памфлет и спрятал в карман от греха подальше.

– Вы отдаете себе отчет в том, что написано в памфлете? – спросил я.

– Да, сэр.

– Тогда расскажите мне.

– Сэр?

– Расскажите мне, что же именно вы напечатали.

Питер сжался, затрясся – но не осмелился ослушаться.

– Там говорилось, что фос с мануфактур, в общем, не идет в Машину Нолла. А князья угнетают «таланты» и тайно направляют фос на свои нужды. В памфлете их называли «продажными гиенами войны».

Он сглотнул.

– Конечно же, я не поверил! Я никогда не сомневался в Нолле, Ордене и князьях. Ведь я – добропорядочный подданный, я плачу налоги, я верный.

Я позволил ему выговориться про свою невинность и добропорядочность, не стал обвинять или оправдывать. Я пришел не за ним. Он допустил промах, но не был предателем. И к тому же, он помог Эзабет, что добавило ему в моем мнении.

– Она знает, что вы уничтожили копии?

– Да. Когда за ними явился мальчик-посыльный, я сообщил, что и не печатал их. К тому времени они уже сгорели. Столько испорченной отличной бумаги! И мне же пришлось за нее платить…

– Что за мальчик? – спросил я.

– Слуга, но не ее. На куртке – эмблема Ордена инженеров эфира. Капитан, пожалуйста, обратите внимание: у нее есть друзья в самом Ордене. Я и подумал, как странно, ведь памфлет против работы Ордена, но я ведь простой печатник…

Ага. Вот оно самое. Имени Питер не знал, но дальше все и так легче легкого. Я сказал несчастному печатнику, что с него штраф в две тысячи марок. Не слишком большая плата за то, чтобы избегнуть гнева Эроно. Бедолага кинулся за деньгами, будто счастливое дитя. Наверное же, дела шли неплохо, раз у него под руками в сундуке оказалась такая сумма. Взамен я позволил Питеру сжечь памфлет. Две тысячи марок за сожжение бумажки. Я сказал, что доставлю деньги княгине от его имени. Он поблагодарил. Конечно, он не знал, что эти деньги пойдут в уплату Саравору, но я оставил печатника Питера Дитвина в счастливом неведении.

Орден инженеров эфира – собрание ученых, инженеров-механиков и мастеров работы с металлом, на чьи плечи возложена почти священная обязанность поддерживать работу Машины. Хотя великое оружие задумал и построил Безымянный, он оставил повседневный уход и ремонт на попечение армии подчиненных. Орден имел немалый престиж, и лучшие из лучших Леннисградского университета боролись за честь облачиться в зеленые одежды инженеров эфира. Физики, спиннеры, математики, исследователи всех видов и родов искали места в Ордене, чтобы приобщиться к тайным писаниям, оставленным Ноллом вместе с инструкциями по работе с огромной Машиной.

В большинстве своем члены ордена были невыносимо высокомерными снобами.

За информацией я отправился в цитадель. Можно было обратиться к Эроно, но я пока не хотел сообщать ей о том, что затеяла ее родственница и с кем. Конечно, написанное в памфлете могло оказаться сплошным безумием, но мое нутро подсказывало: не все тут просто. А если не просто, то дело касается уже не одной Эзабет, но и «Черных крыльев». И все же трудно представить Эроно в роли алчной угнетательницы. У нее денег больше, чем шрамов. А их тоже преизрядно. Если мы и смотрим на мир по-разному, то прежде всего потому, что драджи вырвали ей глаз, а не из-за ее жадности. Эроно целиком очистилась от подозрений, когда вызнала и рассказала мне про «невесту». Однако, если вдуматься основательнее, что-то не клеилось. Граф Дигада был осторожным, верней, предельно осторожным, а княгиня раскрыла его секту в считанные дни. Чтобы настолько разрастись, «невеста» должна была жить здесь многие годы. Хотя, возможно, меня попросту злит то, что княгиня намного умнее и способнее меня в охоте за людьми и нелюдями. Но все же слишком уж оно просто. Во всяком случае, сколько бы мне ни платили, лучше пока поискать Эзабет самому.

Прежде всего надо убедиться, что она жива и здорова. Затем следует убедить ее не заниматься саморазрушением. Если бы она выпустила памфлеты, ее не защитили бы ни родственники, ни знатность. Венцер расценил бы ее выходку как предательство, враждебную пропаганду, подрывающую мораль. С бедой на станции Три Шесть и войсками драджей солдатский дух стал ценнейшим ресурсом. Железный Козел не колебался бы ни секунды, подписывая приказ о казни.

Все-таки, Орден – сборище помпезных тщеславных клоунов. Чтобы отметить честь членства, имена вписывали роскошными завитушками в здоровенный гроссбух. Всего за четверть часа я отыскал типа с инициалами «О. Л.». Еще через десять минут просмотра регистрационных книг я отыскал адрес. На одиннадцатой минуте я уже выходил наружу.

Судя по дому Отто Линдрика, Орден немало платил своим шарлатанам. Дом не такой роскошный, как у Глека, но часть города куда лучше. Долой церемонии: я не стал звонить в колокольчик у низкой ограды, но просто перемахнул ее. Окна дома светились фос-светом.

Я грохнул кулаком в дверь. Раз, и два, и три. После пятого удара меж оконными занавесками мелькнуло лицо. Я грохнул еще раз – для пущего впечатления.

Мне открыло дверь несуразное прыщавое существо, покинувшее детство, но покуда еще никуда не прибывшее. Его щеки и лоб усеивали свирепые белоголовые прыщи. Судя по кровоподтекам, бедный недоросль ожесточенно давил их.

– Твой хозяин здесь?

– Нет, на работе, – ответил недоросль.

– Ты его сын или любовник? – осведомился я.

– Сэр, я его ученик.

– Надеюсь, он не будет против того, чтобы я выбил из тебя кое-какие сведения?

– Сэр, – промямлил он и, похоже, захотел прикрыть тяжелую дубовую дверь.

Но я уже слишком далеко ступил в проем, а четырнадцать лет дали недорослю только худобу и прыщи. Я пропихнулся внутрь и заметил толстяка, выглядывающего из-за другой двери. Толстяк кинулся наутек – стареющий, дряблый, рыхлый. Он не успел закрыть дверь на засов. Я отшвырнул бедолагу к стене. Толстяк замахал пухлыми руками, я ткнул кулаком в жирное брюхо.

Когда хозяин свалился на пол, ученик заорал, выхватил из камина кочергу, затем замер, посмотрел на мой тесак, снова на кочергу.

Железка с лязгом свалилась на пол.