Пламя и кровь. Пляска смерти Мартин Джордж

Час волка

Если в народе и поминают когда-нибудь короля Эйегона III, то называют его не иначе как Неудачливым, Несчастливым или Драконьей Погибелью. Все эти имена ему дали не зря, а великий мейстер Манкен, долго служивший при нем, нарек Эйегона Сломанным Королем, что подходит ему еще более. Из всех монархов, занимавших Железный Трон, Эйегон III остается, пожалуй, самым загадочным. Говорил он мало, а делал еще меньше; горе и меланхолия снедали его всю жизнь.

Четвертый сын Рейениры Таргариен и первенец ее от второго мужа, принца Дейемона Таргариена, он взошел на престол в 131 году и правил двадцать шесть лет, пока не скончался от чахотки в 157-м. Эйегон был дважды женат и прижил пятерых детей: двух сыновей и трех дочерей, но ни жены, ни дети, как видно, не принесли ему радости. Вряд ли он и знал, что такое радость и удовольствия: охотиться не любил, верхом ездил, лишь когда путешествовал, вина не пил и к еде был столь равнодушен, что ему часто напоминали о необходимости что-то съесть. Став взрослым, он одевался просто, все больше в черное, и носил власяницу под королевским шелком и бархатом.

Королем он, однако, сделался одиннадцати лет от роду. Его описывают как мальчика высокого для своего возраста, «с волосами серебристыми, почти белыми, и глазами темно-лиловыми, почти черными». Даже отроком он, по словам Гриба, улыбался редко, а смеялся и того реже. Мог быть учтивым и обходительным, но мрак, наполнявший его душу, никогда не рассеивался.

Обстоятельства, при коих он начинал править, были далеки от благоприятных. Речные лорды, разбившие остатки армии Эйегона II в битве на Королевском тракте, шли на Королевскую Гавань, ожидая новых сражений, но им навстречу под мирным знаменем выехали лорд Корлис Веларион и принц Эйегон. «Король умер, да здравствует король!» – сказал лорд Корлис и сдал им город.

Речные лорды, как ныне, так и тогда, представляли собой компанию сварливую и несговорчивую. Их войско как сюзерен возглавлял Кермит Талли из Риверрана, но не будем забывать, что сей девятнадцатилетний лорд, по северному присловью, был зелен, как летняя трава. Брат его Оскар, убивший в Грязевой битве трех человек и посвященный в рыцари прямо на поле брани, был еще зеленее и обладал к тому же щекотливым самолюбием, столь обычным для вторых сыновей.

Талли из Риверрана среди великих домов Вестероса занимали особое положение. Хотя Эйегон Завоеватель сделал их верховными лордами Трезубца, они во многом уступали собственным своим знаменосцам. У Бракенов, Блэквудов и Венсов было больше земель; и они, и даже выскочки Фреи из Близнецов могли привести под знамя Талли больше бойцов, чем сами хозяева Риверрана. Маллистеры из Сигарда превосходили их древностью рода, Моутоны из Синего Дола – богатством, а Харренхолл, даже разрушенный и отягощенный проклятием, оставался куда более крепким замком, чем Риверран, и был в десять раз больше оного. Деяния последних двух лордов еще больше уронили репутацию Талли, но теперь на сцену вышло новое поколение. Молодой Кермит твердо вознамерился остаться в истории как славный правитель, а Оскар – как славный воин.

Весь путь от Трезубца до ворот Королевской Гавани прошел рядом с ними еще более юный Бенжикот Блэквуд, лорд Древорона. Кровавому Бену, как прозвали его собственные бойцы, минуло всего-то тринадцать; в этом возрасте благородные отроки служат обычно оруженосцами, ухаживают за рыцарскими конями и счищают ржавчину с хозяйских кольчуг. Лордом он стал, когда сир Амос Бракен в битве у Горелой Мельницы убил его отца Сэмвела, и не захотел передать командование войском Блэквудов кому-то постарше. После Озерной битвы он, как гласит история, разрыдался при виде стольких павших, но сражений вслед за этим не сторонился, а прямо-таки рвался в бой. Он помог прогнать Кристона Коля из Харренхолла, перебив его фуражиров, он командовал центром во Второй Тамблетонской битве, а в Грязевой предпринял фланговую атаку и разбил штормовое войско, благодаря чему речные лорды и одержали победу. Говорят, что в придворном платье лорд Бенжикот казался сущим мальчишкой, длинным, тонким, чувствительным и застенчивым, но броня и кольчуга преображали его; в свои тринадцать он повидал больше битв, чем иные за всю свою жизнь.

В войске, которое Корлис Баратеон встречал у Божьих ворот, были, конечно, другие лорды и знаменитые рыцари, но после Грязевой битвы три юнца выдвинулись в бесспорные воеводы и сделались столь неразлучны, что их называли просто Три Паренька.

Войско сопровождали две незаурядные женщины. Алисанна Блэквуд по прозванию Черная Эли приходилась сестрой покойному лорду Сэмвелу и теткой юному Бену. Сабита Фрей, леди Близнецов, вдова лорда Форреста и мать наследника, происходила из дома Випренов. Гриб описывает ее как «остроносую языкатую ведьму, любившую верховую езду больше танцев, кольчугу больше шелков, убивавшую мужчин и целовавшую женщин».

Лорда Корлиса, слава которого гремела по всему Вестеросу, Пареньки знали лишь понаслышке. Они готовились к осаде и взятию города штурмом и были приятно удивлены, когда им поднесли столицу на золотом блюде. Весть о смерти Эйегона II вызвала у них сходные чувства, но Бенжикот с тетушкой остались недовольны тем, как он умер: яд – оружие трусов, и нет чести в тех, кто к нему прибегает. Радостные крики катились по полю; речные лорды, один за другим, преклоняли колена перед молодым принцем и признавали его своим королем.

Горожане приветствовали победителей из окон и с крыш, красивые девушки целовали воинов. «Недурственное представление вышло», – говорит Гриб, подразумевая, что подстроил все это Ларис Стронг. Золотые плащи, выстроившись вдоль улиц, опускали копья перед Тремя Пареньками. Победители вошли в Красный Замок, где лежал у Железного Трона покойный король, оплакиваемый матерью, королевой Алисент. Тут же собрались остатки его двора: Ларис Колченогий, великий мейстер Орвил, сир Перкин-Блоха, септон Евстахий, Гриб, сир Джайлс Бельграв и еще четверо королевских гвардейцев, разные мелкие лорды и домашние рыцари. Орвил от имени всех назвал речных лордов освободителями.

Последние сторонники Эйегона II продолжали сдаваться. Браавосцы высадили в Синем Доле лорда Леовина Корбрея с половиной войска, набранного леди Аррен в Долине; вторая половина под началом его брата сира Корвина высадилась в Девичьем Пруду. Оба города встречали воинов Долины цветами и устраивали для них пиры. Стокворт и Росби проворно спустили знамена с золотым драконом Эйегона II и подняли взамен красного дракона Эйегона III. Гарнизон Драконьего Камня, оказавшись упорнее, запер ворота и продержался три дня и две ночи. На третью ночь слуги, конюхи и повара взялись за оружие и перебили во сне многих людей короля, а остальных привели в цепях к молодому Алину Велариону.

Септон Евстахий рассказывает о «невиданном ликовании» в Королевской Гавани; «половина города валялась пьяная», – поясняет Гриб. Тело Эйегона II предали пламени в надежде, что все зло его недолгого царствования сгорит вместе с ним. Тысячи людей взобрались на холм Эйегона послушать, как юный принц провозгласит мир. Намечалась пышная коронация, вслед за коей должна была последовать свадьба Эйегона III и кузины его Джейегеры. Туча воронов взмыла над Красным Замком: тех, кто держал сторону покойного короля в Староместе, Просторе, Бобровом Утесе и Штормовом Пределе, приглашали явиться в Королевскую Гавань и присягнуть на верность новому королю, обещая безопасный проезд и полное прощение. Новые правители расходились лишь в том, как поступить с королевой Алисент, в остальном меж ними царило согласие… почти две недели.

Манкен в своей «Подлинной истории» называет это радостное, но краткое время Ложным Рассветом. Когда к столице подошел лорд Криган Старк с северным войском, всем стало не до веселья, и радужные планы рассыпались в прах. Двадцатитрехлетний лорд Винтерфелла, немногим старше лордов Древорона и Риверрана, был в отличие от них не юнцом, но мужем, что вскоре почувствовали все, кто видел их рядом. Пареньки в его присутствии будто съежились, говорит Гриб. «Когда в чертог входил северный волк, Кровавый Бен вспоминал, что ему всего тринадцать годков, а лорд Талли с братом заикались и густо краснели».

Речных лордов Королевская Гавань встречала цветами, северян – нет. Для начала, тех было вдвое больше, и славу они себе заслужили суровую. В кольчугах, в мехах, до глаз заросшие бородами, они расхаживали по городу, как медведи в доспехах, по словам Гриба. Прежде столичные жители судили о северянах по лорду Медрику Мандерли и брату его сиру Торрхену – учтивым, красиво одетым и набожным. «Пришельцы из Винтерфелла, – с ужасом пишет Евстахий, – истинных богов отвергали, не почитали септонов и септ, насмехались над священным писанием и поклонялись деревьям».

Криган Старк явился исполнить обещание, данное принцу Джакайерису два года назад, хотя ни Джака, ни его матери в живых уже не было. «Север помнит», – сказал лорд Винтерфелла при первой же встрече с принцем Эйегоном, лордом Корлисом и Пареньками. «Вы опоздали, милорд, – заметил ему Морской Змей. – Война окончена, и король мертв». Криган, свидетельствует Евстахий, «устремил на лорда Корлиса взор, серый и холодный, как сам Север, и вопросил: „От чьей руки и по чьему приказу он умер?“ Ибо сии дикари, как мы скоро на горе себе убедились, пришли свершить кровавую месть».

В этом добрый септон не заблуждался. Войну эту начали другие, говорил Криган, но завершит ее он: пойдет на юг и расправится с остатками «зеленых», что возвели Эйегона II на трон и бились за то, чтобы король усидел на нем. Сначала он возьмет Штормовой Предел, затем двинется через Простор к Староместу. Когда падет Высокая Башня, он поведет своих волков вдоль берега Закатного моря в Бобровый Утес.

«Смелый план», – осторожно молвил великий мейстер, услышав об этом. Гриб предпочитает слово «безумный», но добавляет: «Эйегона Дракона тоже сочли безумным, когда он объявил, что завоюет Вестерос целиком». Кермит Талли указал, что Штормовой Предел, Высокая Башня и Бобровый Утес крепки, как сам Винтерфелл (если не более) и легко не падут (если падут вообще). «Вы потеряете половину своих людей, лорд Старк», – поддакнул юный Бен Блэквуд. «Я потерял их, как только выступил в поход, паренек», – ответил ему сероглазый волк.

Многие из тех, что ушли с лордом Криганом, как и Зимние Волки, не надеялись вновь увидеть свои дома. За Перешейком уже лежали глубокие снега, а северяне и в замках, и в деревнях молились богам-деревьям, чтобы зима оказалась недолгой. Выживали те семьи, где приходилось кормить меньше ртов; посему у стариков, младших сыновей, холостых, бездетных и лишенных надежд вошло в обычай покидать родной очаг с первым снегом, чтобы их родичи могли дожить до весны. Победа для этих зимних армий не имела особой важности: они шли за подвигами, за славой, за добычей и прежде всего за достойной смертью.

Корлису Велариону вновь выпало молить о примирении и прощении. «Довольно уже смертей, милорд, – говорил он. – Эйегон II и Рейенира мертвы, пусть же их ссора умрет вместе с ними. Вы говорите о взятии Предела, Утеса и Башни, но владельцы этих замков все до единого погибли в боях. Их место заступили мальчишки и младенцы, не представляющие угрозы для нас. Они склонят колена, если не требовать от них слишком многого».

Но Криган Старк к таким речам прислушивался не более, чем Эйегон II и его мать Алисент. «Мальчишки со временем вырастают, – заявлял он, – младенцы впитывают ненависть вместе с молоком своих матерей. С врагами нужно покончить немедля, чтобы не пожалеть о своем упущении лет через двадцать, когда нынешние малые дети снимут отцовские мечи со стены».

«Король Эйегон говорил то же самое и поплатился за это жизнью, – стоял на своем Морской Змей. – Он и теперь был бы с нами, если бы внял советам и предложил своим врагам мир».

«За это вы его и отравили, милорд? – Сам Криган не имел ранее дела с лордом Корлисом, но знал, что тот служил десницей при Рейенире, что она заподозрила его в измене и посадила в тюрьму, а Эйегон II, освободивший Велариона и взявший его в свой совет, сам вскоре скончался от яда. – Не зря вас прозвали Змеем: вы вьетесь туда-сюда, и клыки у вас ядовитые. Эйегон – клятвопреступник, узурпатор и убийца собственных родичей – при этом был королем. Когда он не внял вашим трусливым советам, вы трусливо убрали его с помощью яда и теперь дадите за это ответ».

Северяне, обезоружив часовых, ворвались в зал совета и уволокли старого лорда в темницу. Там к нему вскоре присоединились Ларис Стронг Колченогий, великий мейстер Орвил, сир Перкин-Блоха, септон Евстахий и еще полсотни человек как знатного, так и низкого рода. «Сам я думал, не залезть ли снова в свой бочонок с мукой, – говорит Гриб, – но оказался, по счастью, так мал, что волк меня не заметил».

Досталось и союзникам-Паренькам. «Или вы грудные ребята, что размякли от цветов, пиров и льстивых речей? – обрушился на них Старк. – Кто вам сказал, что война окончена, Змей или Колченогий? Им это на руку, да и вы, одержавшие свою маленькую победу в грязи, хотите того же. Войны кончаются, когда враг преклоняет колени, не раньше. Но разве Старомест сдался? Разве Утес вернул в казну золото? Вы хотите поженить принца с дочерью короля, но она теперь в Штормовом Пределе, и вам ее не достать. Что помешает Баратеоновой вдове короновать ее королевой, как наследницу Эйегона?»

Когда лорд Талли заметил, что штормовые лорды разбиты наголову и другого войска им не собрать, Криган напомнил о трех послах, отправленных Эйегоном за Узкое море. «Каждый не сегодня-завтра может вернуться с тысячами наемников! Королева Рейенира думала, что победила, заняв Королевскую Гавань, и Эйегон II думал, что победил, скормив дракону свою сестру. Но дело королевы живет, хотя ее самой больше нет, а от Эйегона остался лишь прах и пепел».

Пареньки присмирели и согласились примкнуть к лорду Старку в походе на Штормовой Предел. Согласились, по словам Манкена, добровольно, убежденные, что северный лорд имеет на это право. «Опьяненные победой, они еще не насытились ею, – пишет великий мейстер. – Они жаждали новой славы и думали, как все молодые воины, что ее можно обрести лишь в бою». Гриб же с присущей ему бесстыдной откровенностью полагает, что Пареньки попросту боялись Кригана Старка. Как бы там ни было, волчий лорд своего добился.

«Северянин завладел городом, не вынимая меча из ножен, не выпустив ни единой стрелы, – пишет септон Евстахий. – Люди короля, люди королевы, лорды штормовые, речные и морские, помойные рыцари, простые солдаты – все повиновались Старку так, будто отродясь служили ему».

Шесть дней Королевская Гавань балансировала на острие меча. В харчевнях и винных погребках бились об заклад, надолго ли сохранят свои головы Колченогий, Морской Змей, Блоха и вдовая королева. По городу кружили самые разнообразные слухи. Одни говорили, будто Старк хочет женить принца Эйегона на одной из своих собственных дочек (явная ложь, ибо законных дочерей у лорда Кригана тогда еще не было). Другие уверяли, что северянин предаст принца смерти, а сам женится на принцессе Джейегере и взойдет на Железный Трон. Он сожжет все городские септы и вернет Королевскую Гавань в старую веру, возглашали септоны. У него жена одичалая, шептали самые боязливые, и своих врагов он бросит в яму с волками.

Бурной радости как не бывало: городом вновь правил страх. Человек, именующий себя возродившимся Пастырем, призывал к расправе над безбожными северянами. На первого Пастыря он нисколько не походил (обе руки, для начала, оставались при нем), но послушать его стекались сотни людей. На Шелковой улице человек лорда Талли повздорил с воином лорда Старка из-за какой-то шлюхи; каждого поддержали свои, и завязалось побоище, в итоге коего сгорел весь бордель. Даже знать не чувствовала себя в безопасности. Сын лорда Хорнвуда, знаменосца Старка, пропал вместе с двумя друзьями где-то на Блошином Конце. Их так и не нашли; если верить Грибу, они попали в котел с похлебкой.

Вскоре распростанился слух, что Леовин Корбрей выступил из Девичьего Пруда на Королевскую Гавань; с ним идут лорд Моутон, лорд Брюн и сир Реннифер Крэб, а сир Корвин Корбрей покинул Синий Дол и примкнул к брату. Их поддержали будто бы Клемент Селтигар, сын и наследник старого лорда Бартимоса, и вдовая леди Стаунтон из Грачевника. Молодой Алин Веларион на Драконьем Камне требует-де освободить Морского Змея (этот слух был правдивым) и грозится нагрянуть в столицу со своим флотом (правда только наполовину). Говорили также, что в поход вышли Ланнистеры и Хайтауэры, а сир Марстон Уотерс привез из Лисса и Волантиса десять тысяч наемников (всё неправда). Что леди Аррен, Дева Долины, отплыла из Чаячьего города вместе с леди Рейеной Таргариен и ее драконом (сущая правда).

Криган Старк в Красном Замке расследовал обстоятельства смерти Эйегона II и обдумывал кампанию против сторонников покойного короля, а принц Эйегон тем временем сидел в крепости Мейегора совсем один, не считая маленького Гейемона Сребровласого. На вопрос принца, отчего его держат взаперти, Старк отвечал, что это сделано для его же собственной безопасности. «Этот город – настоящее гадючье гнездо. При вашем дворе полно изменников, лжецов, отравителей, готовых ради власти убить вас столь же легко, как и вашего дядю». Эйегон возразил на это, что лорд Ларис, лорд Корлис и сир Перкин – его друзья. Ложные друзья королю опаснее явных врагов, сказал Старк; Колченогий, Змей и Блоха спасли город лишь затем, чтобы править от его, Эйегона, имени.

Хорошо нам задним умом говорить, что Пляска завершилась в 131 году; люди, жившие в те смутные времена, такой уверенности не испытывали. Поскольку септон Евстахий и великий мейстер Орвил пребывали тогда в темнице (там Орвил начал писать свою исповедь, которая затем легла в основу монументального труда Манкена), нашим единственным источником, помимо придворных хроник и королевских указов, остается все тот же Гриб. «Великие лорды снова ввергли бы нас в войну, кабы не женщины, – повествует он. – Черная Эли, Дева Долины, Три Вдовы, Драконьи Двойняшки – вот кто добился мира, и не мечами и ядами, а воронами, словами да поцелуями».

Семена, пущенные лордом Корлисом по ветру во время Ложного Рассвета, принялись и дали плоды. Вороны возвращались один за другим с ответами на предложение мира.

Первым откликнулся Бобровый Утес. У лорда Ясона, павшего в битве, остались пять дочерей и четырехлетний сын Лореон; до совершеннолетия мальчика западными землями правили его вдовая мать леди Джоанна и дед Роланд Вестерлинг, лорд Крэга. Ладьи Красного Кракена все еще угрожали их берегам, поэтому Ланнистерам было не до борьбы за Железный Трон: тут бы Кайс отстоять да отбить Светлый остров. Леди Джоанна, соглашаясь на все условия Морского Змея, обязалась лично прибыть на коронацию Эйегона и привезти двух своих дочерей в компаньонки новой королеве (и в заложницы для обеспечения грядущей верности трону). Она обещала также вернуть часть казны, увезенную для сохранности на запад сиром Тайлендом Ланнистером (при условии, что оный сир Тайленд получит помилование). Взамен она просила лишь, «чтобы лорду Грейджою велели уползти на свои острова, вернув Светлый остров законным его владельцам и отдав захваченных женщин (по крайней мере, из благородных домов)».

В Штормовой Предел возвращались те, кто выжил в битве на Королевском тракте. Глядя на этих голодных, израненных, изнуренных людей, леди Эленда, вдова лорда Борроса Баратеона, хорошо понимала, что больше в бой они не пойдут. Меньше всего ей хотелось бы рисковать будущим своего новорожденного сына Оливера. Она тоже охотно согласилась на мир, хотя ее старшая дочь Кассандра заливалась будто бы горючими слезами, узнав, что королевой ей не бывать. Сама она еще слаба после родов и на коронацию приехать не сможет, писала леди Эленда, но вместо нее приедет ее лорд-отец, а с ним три ее дочери как заложницы. Их будет сопровождать сир Вилис Фелл с «драгоценной подопечной» принцессой Джейегерой, последней из детей Эйегона II и невестой нового короля.

Старомест ответил последним. Хайтауэры, самый богатый из великих домов, поддержавших Эйегона II, представляли собой нешуточную опасность, ибо с легкостью могли набрать на улицах своего города новое войско, а их корабли вкупе с кораблями их близких родичей Редвинов составили бы весьма значительный флот. Кроме того, в глубоких склепах Высокой Башни до сих пор лежала четверть королевской казны, дающая возможность приобрести новых союзников и купить тысячи наемных мечей. Одним словом, Хайтауэрам требовалась лишь решимость, чтобы снова начать войну.

Первая жена лорда Ормунда умерла в родах, и он едва успел жениться вторично, как началась Пляска. После гибели лорда при Тамблетоне титул и земли отошли к его старшему сыну Лионелю, юноше пятнадцати лет. Второй сын, Мартин, служил оруженосцем у лорда Редвина в Боре, третий состоял пажом в Хайгардене у леди-матери лорда Тирелла. Все они были детьми от первого брака. Получив письмо лорда Корлиса, молодой лорд изорвал пергамент в клочки и поклялся написать ответ кровью Морского Змея.

Молодая вдова его отца держалась другого мнения. Леди Саманта была дочерью лорда Дональда Тарли с Рогова Холма и Джейны Рован из Золотой Рощи; оба эти дома во время Пляски сражались за королеву. Красавица с пылким нравом и твердой волей вознамерилась сохранить за собой положение леди Староместа и хозяйки Высокой Башни. Лорд Лионель, всего двумя годами моложе нее, влюбился в мачеху (по словам Гриба), как только она приехала в Старомест. Ранее отвергавшая робкие ухаживания пасынка, леди Сэм, как ее стали называть в будущем, теперь уступила, позволила себя соблазнить и пообещала стать женой Лионеля, если он заключит мир… «ибо я умру от горя, если вновь потеряю мужа».

Поставленный перед выбором «между мертвым отцом и живой теплой женщиной, мальчишка оказался на удивление смышленым для отпрыска столь знатного дома и предпочел любовь чести», – говорит Гриб. Лорд Лионель согласился с условиями Корлиса Велариона и обещал, в том числе, вернуть в казну золото. Это привело в ярость его кузена, сира Милса Хайтауэра, успевшего добрую часть растратить, но о нем мы рассказывать здесь не будем. Когда молодой лорд объявил, что хочет жениться на вдове своего отца, поднялся большой шум, и верховный септон тотчас запретил брак как кровосмесительный, однако любовников это не испугало. Лионель и леди Сэм прожили вне брака тринадцать лет, произвели на свет шестерых детей и наконец поженились, когда старого верховного септона сменил новый.

Так излагает эту историю Гриб, Манкен же пишет, что лорд Лионель передумал несколько по другой причине. Вспомним, что Хайтауэры при всем своем могуществе и богатстве были знаменосцами дома Тиреллов из Хайгардена, где служил пажом Гармунд, младший брат лорда. Тиреллы, не участвовашие в Пляске Драконов (ибо их лорд тогда пребывал в пеленках), решительно запретили Лионелю выступать на войну без их дозволения. Нарушение запрета стоило бы его брату жизни, ибо всякий воспитанник, по словам мудреца, есть еще и заложник.

Оставим на время Старомест и вернемся в Королевскую Гавань, где Три Вдовы порушили все военные планы Кригана Старка. «В чертогах Красного Замка раздавались и другие нежные голоса», – говорит Гриб. Из Чаячьего города прибыла леди Джейна Аррен с собственной воспитанницей Рейеной Таргариен, на плече у которой сидел дракончик. Столичные жители, меньше года назад перебившие в городе всех драконов, умилились при виде детеныша, а заодно полюбили и Рейену с Бейелой, ее сестрой-близнецом. Женщин лорд Старк не мог запереть в замке, как запер принца, и распоряжаться ими, как вскоре выяснилось, тоже не мог. Когда девушки захотели повидаться с «любимым братцем», а леди Аррен поддержала их просьбу, северный волк, ворча, дал согласие.

Встреча, однако, прошла не столь радостно, как надеялись сестры. При виде Утра, маленького дракона Рейены, Эйегон побледнел и попросил охранявших его северян «убрать эту тварь с глаз долой».

Ложный Рассвет миновал, но истекал уже и Час Волка, как назвал Манкен это недолгое время. И город, и положение вещей ускользали из рук лорда Старка. Братья Корбрей вступили в столицу, вошли в правящий совет и держались там заодно с леди Аррен и Пареньками, выражая порой несогласие с северянином. Несколько упрямцев там и сям еще поднимали над своими замками золотого дракона, но это уже ничего не значило. Пляске конец, говорили все в один голос; пора заключить мир и навести в государстве порядок.

Лорд Криган остался непреклонен только в одном: убийцы короля Эйегона должны быть наказаны. Каким бы недостойным монархом тот ни был, его убийство есть государственная измена, и виновные должны дать ответ. Волк из Винтерфелла так яростно на этом настаивал, что другие сдались. «Да падет это на твою голову, Старк, – сказал Кермит Талли. – Сам я и пальцем не шевельну, но пусть никто не скажет, что Риверран помешал правосудию».

Ни один лорд не вправе приговорить к смерти другого лорда: сначала требовалось, чтобы принц Эйегон назначил Кригана Старка своим десницей. Назначение состоялось, и Старк довершил остальное, оставив прочих советников в стороне. Сидел он не на Железном Троне, а на простой деревянной скамье, и к нему приводили поодиночке всех подозреваемых в отравлении Эйегона II.

Первым привели септона Евстахия, коего тут же освободили: улик против него не нашлось. Орвил был менее удачлив, ибо признался под пыткой, что передал Колченогому яд. «Я не знал, для чего он нужен, милорд», – оправдывался великий мейстер. «Ты и не спрашивал, оттого что не хотел знать», – отвечал Старк. Орвил был признан соучастником и приговорен к смерти.

Сир Джайлс Бельграв тоже получил смертный приговор: если он и не сам подлил яд в вино короля, то закрыл на это глаза. «Рыцарь Королевской Гвардии не вправе жить, если его король умирает насильственной смертью», – изрек лорд Старк. Вместе с Бельгравом он осудил на казнь и трех королевских гвардейцев, хотя их участие в заговоре доказано не было, но оправдал трех других, что находились тогда в отлучке.

Непреклонный судья счел причастными к убийству и обрек на смерть еще двадцать два человека: носильщиков паланкина, герольда, смотрителя винных погребов, виночерпия и так далее. Казни подлежали также те, кто убил Уммета, пробовавшего еду и питье короля (Гриб сам давал показания против них), и те, кто зарезал Тома-Заику и утопил его отца в эле. Это были большей частью помойные рыцари, наемники, бесхозные латники и уличный сброд; все они в один голос говорили, что получали приказы от сира Перкина.

Вина самого Блохи не оставляла сомнений. «Изменивший однажды остается изменником навсегда, – сказал Криган Старк. – Ты поднял мятеж против законной своей королевы, прогнал ее туда, где она нашла свою смерть, посадил на ее место собственного оруженосца, но и его бросил, чтобы спасти свою никчемную шкуру. Государству без тебя будет только лучше». Когда Перкин возразил, что за все это был помилован, Старк ответил кратко: «Не мной».

Люди, схватившие королеву Алисент на витых ступенях, носили эмблему с морским коньком дома Веларионов, а те, кто освободил из заточения Бейелу Таргариен, подчинялись Ларису Стронгу. Первых, убивших солдат королевы, Старк осудил на смерть, но спасителей леди Бейелы, хотя они тоже расправились с охранявшими ее людьми короля, избавили от казни ее горячие мольбы. «Верно говорят, что даже слезы дракона не растопили бы ледяное сердце Кригана Старка, – рассказывает Гриб, – но когда леди Бейела, обнажив меч, поклялась отрубить руку всякому, кто тронет ее избавителей, северный волк улыбнулся у нас на глазах и сказал: если-де ее милость так привязана к этим псам, пусть оставит их при себе».

Последними перед Волчьим Судилищем (как называет суд Старка Манкен) предстали два великих лорда и главных заговорщика: Ларис Стронг Колченогий, лорд Харренхолла, и Корлис Веларион Морской Змей, владетель Дрифтмарка и лорд Высокого Прилива.

Старый Веларион вины с себя не снимал. «Я сделал то, что сделал, для блага страны, – заявил он, – и вновь поступил бы так же. Безумие нужно было остановить». Лорд Стронг держался более изворотливо. Великий мейстер показал, что вручил яд ему, а сир Перкин клялся, что действовал исключительно по его приказу, но Колченогий не подтверждал (хотя и не отрицал) ничего. На вопрос, имеет ли он сказать что-то в свою защиту, Ларис проронил: «Разве волка можно тронуть словами?» Старк объявил обоих лордов виновными в государственной измене и цареубийстве и осудил на смерть.

Ларис Стронг всегда ходил своими путями, совет держал лишь с самим собой и с большой легкостью менял одну сторону на другую. Ясно, что друзей он не нажил, и ни один человек не подал за него голос, зато у Корлиса Велариона заступников нашлось много. О помиловании просили даже те, кто в Пляске сражался против него; одни, несомненно, делали это из привязанности к старому лорду, другие боялись того, что предпримет молодой Алин, если его деда (или отца) казнят. Некоторые, видя, что Старк непреклонен, обращались прямо к будущему королю Эйегону – в первую очередь, единокровные сестры принца Бейела с Рейеной. Они напоминали брату, что он лишился бы уха, не будь лорда Корлиса. «Слова – это ветер, – говорит Гриб, – но сильный ветер и могучие дубы опрокидывает, а шепот красавиц меняет судьбу королевств». Эйегон не только помиловал Морского Змея, но вернул ему все права и должности, включая место в малом совете.

Но одиннадцатилетний принц еще не стал королем, и указы его не имели законной силы. Даже после коронации ему предстояло до шестнадцати лет повиноваться решениям своих регентов. Старк вполне мог не прислушиваться к нему, однако прислушался, и это по сей день ставит в тупик историков. Септон Евстахий полагает, что «к милосердию его склонила Небесная Матерь», но Криган Старк в Семерых не верил. Евстахий думает также, что северянин не захотел ссориться с Алином Веларионом, убоявшись его сильного флота, однако это расходится со всем, что нам известно о нраве Старка. Новая война его не пугала; он, судя по многим признакам, даже искал ее.

Самое правдоподобное толкование странной уступчивости Старка дал Гриб. Волка поколебал не принц, уверяет шут, не угроза Веларионова флота и даже не мольбы двойняшек, а уговор с Алисанной Блэквуд. «Она была высокая, – повествует карлик, – тонкая как прутик и плоскогрудая как мальчик, длинноногая, сильная на руку, с гривой черных кудрей ниже талии». Черная Эли, охотница, объездчица лошадей и несравненная лучница, не обладала женственной мягкостью. Многие думали, что она того же поля ягода, что и Сабита Фрей: их часто видели вместе, и в походах они делили один шатер. Но в Королевской Гавани, бывая с юным племянником Бенжикотом при дворе и в совете, девушка повстречала Кригана Старка, и ей пришелся по нраву северный воин.

Лорд Криган, вдовевший уже три года, отвечал ей взаимностью. Королевой любви и красоты Черную Эли никто бы не выбрал, но волчьего лорда привлекали ее бесстрашие, упрямство и вольный язык. Вскоре он начал искать ее общества и в чертогах, и во дворах. «Она пахнет не цветами, а дымом костра», – говорил он лорду Сервину, ближайшему своему другу.

И вот леди Алисанна пришла просить его, чтобы он утвердил указ принца. «Зачем мне это делать?» – для виду вопросил Старк.

«Ради Вестероса».

«Вестеросу будет лучше, когда изменники сгинут».

«Тогда ради принца. Не надо его позорить».

«Принц еще дитя, и не следовало ему встревать в это дело. Это Веларион опозорил его, а не я: теперь все будут говорить до конца его дней, что он взошел на трон, переступив через убитого родича».

«Ради мира, ради всех, кто поплатится жизнью, когда Алин Веларион начнет мстить».

«Есть и худшие способы умереть. Зима уже настала, миледи».

«Ну так ради меня. Окажите мне эту милость, и я больше никогда ни о чем вас не попрошу. Я буду знать, что мудрость ваша не уступает силе, а доброта – ненависти к врагам. Вы же взамен можете просить у меня что угодно».

Старк, по словам Гриба, нахмурился и сказал: «А что, если я попрошу вас отдать мне свою невинность?»

«Я не могу отдать то, чем не обладаю, милорд. Девственности я лишилась в седле лет так тринадцати».

«Люди сказали бы, что вы попусту растратили дар, предназначенный будущему вашему мужу».

«Ну и дураки. Моя лошадка была хорошая, не в пример многим знакомым мне мужьям».

Тут Старк рассмеялся и сказал: «Постараюсь это запомнить, миледи. Ваша просьба исполнена».

«А взамен?»

«Взамен вы нужны мне вся целиком. Отдайте мне вашу руку».

«Рука в обмен на голову? Быть по сему», – усмехнулась Эли; Гриб уверен, что того она с самого начала и добивалась.

Занялось серое утро казни. Всех смертников вывели в цепях из темниц на внешний двор замка и поставили на колени. Здесь же находились принц Эйегон и все его приближенные.

Пока септон Евстахий молился, прося Матерь смилостивиться над душами осужденных, пошел дождь. «Он лил так сильно, а Евстахий так долго нудил свое, что мы боялись, как бы приговоренные не потонули еще до плахи», – не преминул сострить Гриб. Но септон наконец умолк, и лорд Старк обнажил валирийский меч Лед, гордость своего дома. Суровый обычай Севера гласит, что вынесший приговор должен сам свершить казнь, дабы кровь осталась лишь на его руках.

Редко кому, будь то знатный лорд или простой палач, предстояло отсечь разом столько голов, как Старку в то утро, но свершилось всё очень быстро. Первый жребий вынул Перкин-Блоха. Старк дал ему последнее слово, и хитрец заявил, что хочет надеть черное. От Старка-де зависит, давать согласие или нет, но его милость – северянин и знает, сколь велики нужды Ночного Дозора.

Старк согласие дал. «Тут все заголосили наперебой, – говорит Гриб, – словно пьяницы, не помнящие слов песни». Помойные рыцари, носильщики, латники, смотритель винных погребов, слуги, три королевских гвардейца – все прониклись вдруг страстным желанием оборонять Стену. Даже великий мейстер Орвил примкнул к хору и получил пощаду, ибо Дозору нужны не только мечи, но и грамотеи.

На плахе в тот день умерли только двое. Один был сир Джайлс Бельграв, отказавшийся сменить белый плащ на черный. «Вы правы, милорд, – сказал он Старку, – нельзя, чтобы рыцарь Королевской Гвардии пережил своего короля», и лорд Криган отрубил ему голову одним взмахом Льда.

Вторым и последним умер лорд Ларис Стронг. На вопрос, не желает ли и он вступить в ряды Ночного Дозора, Ларис ответил: «Нет уж, милорд, я выберу себе преисподнюю потеплее. Есть у меня, однако, последняя просьба. Вслед за головой отрубите мне и увечную ногу: я мучился с ней при жизни и не хочу мучиться после смерти». Эту просьбу лорд Старк исполнил.

С гибелью последнего из Стронгов прервался древний и гордый род. Тело лорда Лариса отдали Молчаливым Сестрам, и кости его со временем обрели покой в Харренхолле. Отрубленную ногу Старк велел закопать на поле для нищих, но она куда-то исчезла; Гриб заявляет, что ее продали какому-то колдуну. То же рассказывали о ноге, оторванной у принца Джоффри на Блошином Конце: не прикажете ли верить, что ступни мертвецов обладают некой зловещей силой?

Головы Лариса Стронга и Джайлса Бельграва воткнули по обе стороны от ворот Красного Замка, а прочих приговоренных вернули в темницу, чтобы потом отправить на Стену. Так была дописана последняя строка в скорбной истории короля Эйегона II Таргариена.

На следующий же день Криган Старк вернул принцу Эйегону цепь десницы. Он мог бы занимать эту должность еще много лет, мог даже потребовать, чтобы его сделали регентом, но юг его не манил. «На Севере идет снег, и место мое в Винтерфелле», – сказал он.

Десница в маске

Перед тем, как увести свое войско обратно на Север, Криган Старк столкнулся с непредвиденным затруднением.

Войско его состояло большей частью из «лишних ртов», возращение коих могло обречь их близких на голод и даже на смерть. Легенда (и Гриб) гласит, что ответ ему подсказала леди Алисанна. У Трезубца полным-полно вдов, сказала она, и у многих есть малые дети. Мужья этих женщин ушли сражаться за своих лордов и пали в бою. Теперь зима, и вдовам с сиротами очень бы пригодились мужчины в доме.

В итоге больше тысячи северян ушли после королевской свадьбы в речные земли с леди Алисанной и ее племянником Бенжикотом. «Каждой вдове по волку, – веселился Гриб. – Зимой он будет греть ей постель, по весне ее кости обгложет». На так называемых вдовьих ярмарках в Древороне, Риверране, Каменной Септе были заключены сотни браков, а те, кто жениться не хотел, поступали на службу к великим и малым лордам. Некоторые, как ни печально, подались в разбойники и кончили плохо, но в целом затея леди Алисанны имела большой успех. Северяне укрепили ополчения многих домов, особенно Талли и Блэквудов, помогли речным поселянам пережить зиму и распространили веру в старых богов к югу от Перешейка.

Другие северяне отправились искать удачи за Узким морем. Назавтра после того дня, как лорд Старк сложил с себя обязанности десницы, сир Марстон Уотерс, посланный в Лисс за наемниками, вернулся в столицу ни с чем. Он тут же попросил помиловать его за все прошлые прегрешения и сообщил, что Триархия развалилась. Трое бывших союзников в предвидении войны нанимали вольные отряды по ценам, с коими сир Марстон не мог соперничать. Многие из воинов Старка усмотрели в этом счастливый случай: к чему возращаться на Север и голодать, когда за Узким морем их ждут горы золота? Один отряд, Волчья Стая, во главе с Халлисом Хорнвудом по прозвищу Безумный Хэл и Тимотти Сноу, бастардом из Кремневого Пальца, состоял из одних северян. В другой, Победители Бурь, который сир Оскар Талли учредил на свои средства и сам возглавил, вошли бойцы со всего Вестероса.

Между тем как воины удачи готовились отплыть, в столицу на коронацию и свадьбу стекались толпы гостей. С запада приехала леди Джоанна Ланнистер с отцом, лордом Крэга Роландом Вестерлингом, с юга прибыли полсотни Хайтауэров с новым лордом Лионелем и вдовой старого лорда леди Самантой. Жениться этой паре не разрешили, но их взаимная любовь не составляла ни для кого тайны и получила столь громкую огласку, что верховный септон отказался ехать вместе с ними и приехал три дня спустя с Редвинами, Костейнами и Бисбери.

Вдова лорда Борроса леди Эленда, оставшаяся в Штормовом Пределе с маленьким сыном, прислала от дома Баратеонов дочерей Кассандру, Эллин и Флорис. Четвертая дочь Марис, как пишет Евстахий, вступила в орден Молчаливых Сестер; Гриб добавляет к этому, что леди-мать прежде вырвала ей язык, но этому вряд ли следует верить. Миф об отсутствии языков у Молчаливых Сестер далек от истины: молчание они хранят благодаря своей вере, а не раскаленным щипцам. Девиц сопровождал отец леди Эленды Ройс Карон, лорд Ночной Песни и маршал Марок.

В гавани причалил Алин Веларион, из Белой Гавани вновь прибыли братья Мандерли с сотней рыцарей в сине-зеленых плащах. Гости приезжали даже из-за Узкого моря: из Браавоса, Пентоса, Волантиса и бывшей Триархии. С Летних островов приплыли три темнокожих принца в пернатых плащах, ослепившие всех своей роскошью. Все гостиницы и конюшни Королевской Гавани наполнились до отказа, за стенами города ставили шатры и палатки для тех, кому не хватило места. Гриб рассказывает о распутстве и пьянстве, Евстахий – о молитвах, посте и делах милосердия. Содержатели гостиниц, шлюхи с Блошиного Конца и их более дорогие сестры с Шелковой улицы наживались вовсю, бедняки жаловались на шум и зловоние.

Прежние враги братались помимо воли: те, кто сталкивался нос к носу в харчевнях и кабаках, еще год назад сражались на поле брани. «Если кровь можно смыть только кровью, в Королевскую Гавань набились одни немытые», – говорит Гриб. Но драки на улицах происходили реже, чем ожидалось, и убили в них всего трех человек. Даже лордам, как видно, надоела война.

Свадьбу принца Эйегона и принцессы Джейегеры праздновали не в Драконьем Логове, большей частью разрушенном, а рядом, на вершине холма Висеньи, где построили ряды сидений для благородный гостей. Седьмой день седьмого месяца 131 года выдался холодным, но солнечным, сообщает Евстахий. Когда верховный септон объявил принца и принцессу мужем и женой, горожане откликнулись громовым ревом. Новобрачных при огромном стечении народа доставили на открытых носилках в Красный Замок; там Эйегон был увенчан простым обручем желтого золота и провозглашен Эйегоном из дома Таргариенов, Третьим этого имени, королем андалов, ройнаров и Первых Людей, лордом Семи Королевств. Корону на голову принцессы возложил сам Эйегон.

Юный король, хоть и неулыбчивый, был, бесспорно, красив, хороша была и его маленькая невеста. Со времен коронации Эйегона II в Драконьем Логове Семь Королевств еще не видели столь пышного зрелища; недоставало только драконов. Этот король не облетал город трижды, не опускался торжественно на двор замка. Заметили наблюдатели и то, что невестиной бабушки королевы Алисент на празднике не было.

Новый король первым делом назначил тех, кто долженствовал его защищать. Сир Вилис Фелл – единственный, кто остался в живых из гвардии короля Визериса – стал лордом-командующим, сир Марстон Уотерс – его заместителем. Поскольку оба они считались «зелеными», остальные пять мест заполнили «черные». Затем настал черед временных правителей. Десницей был назначен сир Тайленд Ланнистер («зеленый»), вернувшийся недавно из Мира, Хранителем Государства лорд Леовин Корбрей («черный»). Оба подчинялись совету регентов, куда вошли леди Джейна Аррен из Долины, лорд Корлис Веларион с Дрифтмарка, лорд Роланд Вестерлинг из Крэга, лорд Ройс Карон из Ночной Песни, лорд Манфрид Моутон из Девичьего Пруда, сир Торрхен Мандерли из Белой Гавани и великий мейстер Манкен, избранный Цитаделью вместо осужденного Орвила.

Достоверно известно, что Кригану Старку тоже предлагали место в совете, но он отказался. Не стали регентами и столь значительные фигуры, как Кермит Талли, Анвин Пек, Сабита Фрей, Таддеуш Рован, Лионель Хайтауэр, Джоанна Ланнистер и Бенжикот Блэквуд, но разгневало это, как уверяет Евстахий, одного лорда Пека.

Избранный совет Евстахий от всей души одобрял. «Шесть сильных мужей и одна мудрая жена будут править на земле так, как всевышние Семеро правят нами с небес». Гриб высказался скептически: «Из семерых регентов шестеро лишние. Жаль мне нашего короля». Большинство, однако, сходится на том, что начало правления Эйегона вселяло большие надежды.

До конца 131 года все великие лорды разъехались восвояси. Первыми, в слезах простившись с родичами, остающимися в заложниках у нового короля, отбыли Ланнистеры и Хайтауэры. Через две недели после коронации Криган Старк увел свое поубавившееся войско на Север по Королевскому тракту; три дня спустя уехали в Древорон лорд Блэквуд и леди Алисанна со свитой из тысячи северян. Отправились на юг лорды Редвин, Тарли, Костейн, Бисбери и Рован, сопровождавшие верховного септона. Лорд Кермит Талли вернулся в Риверран со своими рыцарями, его брат сир Оскар отплыл с Победителями Бурь в Тирош и на Спорные Земли.

Узников, предназначенных для Ночного Дозора, сир Медрик Мандерли вызвался отвезти на своей галее «Северная звезда» до Белой Гавани, откуда им предстояло ехать в Черный Замок по суше. Перед отплытием одного из приговоренных недосчитались. Великий мейстер Орвил, передумав ехать на Стену, подкупил стражника, который его расковал, переоделся нищим и скрылся в столичных трущобах. Сир Медрик, не желая задерживаться, взял вместо Орвила того самого стражника и отчалил.

К концу года столицу и королевские земли окутала, по словам Евстахия, унылая тишина. Эйегон восседал на Железном Троне, лишь когда требовалось, в остальное время его видели редко. Обороной государства ведал лорд-протектор Леовин Корбрей, повседневными делами занимался слепой десница Тайленд Ланнистер. Раньше он не уступал красотой своему близнецу, покойному лорду Ясону, но палачи королевы так его изувечили, что новым придворным дамам случалось при виде него падать в обморок. Чтобы пощадить их чувства, сир Тайленд стал надевать на голову шелковый колпак, но это оказалось неверным шагом: по городу поползли слухи, что в Красном Замке завелся злой колдун в маске.

Ум его, однако, не притупился ничуть. После пыток он, вопреки ожиданиям многих, не ожесточился и не воспылал жаждой мести. Ссылаясь на причуды памяти, он уверял, будто не помнит, кто был «черным», а кто «зеленым», и выказывал собачью преданность сыну той самой королевы, которая подвергла его истязаниям. Очень скоро сир Тайленд достиг негласного превосходства над Леовином Корбреем, о коем Гриб говорит: «Шея толстая, голова тупая, зато пердел громче всех известных мне лордов». По закону и десница, и лорд-протектор подчинялись совету регентов, но с течением времени совет собирался все реже, а неутомимый слепой десница в шелковой маске приобретал все бльшую власть.

Задачи перед ним стояли немалые. Невиданно холодная зима утвердилась в Вестеросе на долгих четыре года, торговля была подорвана междоусобной войной, несчетное число деревень, городков и замков лежало в руинах, по лесам и дорогам бродили отряды недобитков и разбойничьи шайки.

Самый насущный вопрос, однако, представляла собой королева Алисент. Смерть последнего из сыновей обратила ее сердце в камень, и с новым королем она мириться отказывалась. Казнить ее никто из регентов не желал – кто из сострадания к ней, кто из страха вновь разжечь пламя междоусобицы. Бывать при дворе ей больше не разрешали: того и гляди, начнет проклинать короля или выхватит кинжал у зазевавшегося стражника. Опасались ее допускать и к внучке: в последний раз она стала подговаривать Джейегеру перерезать Эйегону горло во сне, отчего маленькая королева подняла громкий крик. Сир Тайленд не видел иного выхода, кроме как держать Алисент в ее покоях в крепости Мейегора: хоть и смягченное, а все-таки заточение.

Первым делом десница принялся за торговлю. И знать, и простолюдины возрадовались, когда он отменил налоги, введенные покойной королевой и лордом Селтигаром. Поскольку золото вновь вернулось в казну, сир Тайленд ссудил миллион золотых драконов лордам, чьи владения пострадали во время Пляски. Ссудой воспользовались многие, но Железный банк Браавоса остался недоволен десницей. Сир Тайленд распорядился также построить в Королевской Гавани, Ланниспорте и Чаячьем городе три огромные укрепленные житницы и наполнить их зерном, купленным на казенный счет. Цены на зерно сразу же подскочили; это порадовало города и лордов, имевших пшеницу и ячмень на продажу, но сильно рассердило бедняков и трактирщиков.

Остановив работу над гигантскими статуями Эйемонда и Дейерона (принцам еще не успели доделать головы), десница созвал сотни каменщиков и плотников для восстановления Драконьего Логова. Укреплялись городские ворота, долженствующие выдержать натиск как извне, так и изнутри. Испросил он также средства на постройку пятидесяти военных галей. На вопрос регентов, зачем это нужно, десница ответил, что это даст работу корабельщикам и поможет защитить город от флотов бывшей Триархии, но многие подозревали, что на самом деле он хочет уменьшить зависимость от флота Веларионов.

Десница, возможно, имел в виду и войну, до сих пор длившуюся на западе. Коронация Эйегона положила конец Пляске Драконов, но неверно было бы думать, что после этого в стране настал полный мир. Первые три года правления юного короля леди Джоанна Ланнистер от имени сына, маленького лорда Лореона, продолжала противостоять набегам Далтона Грейджоя. Мы не будем входить здесь в подробности этой войны; тех, кто хочет знать о ней больше, отсылаю к книге архимейстера Манкастера «Морские демоны: История детей Утонувшего Бога». Довольно будет сказать, что Красный Кракен, бывший во время Пляски ценным союзником «черных», при наступлении мира тут же ополчился и против них.

Открыто королем Железных островов себя Далтон не объявлял, но указам из столицы тоже не подчинялся – потому, возможно, что король был мальчиком, а десница Ланнистером. Ему велели прекратить набеги, но Далтон продолжал как ни в чем не бывало. Приказали вернуть захваченных женщин, на что он ответил: «Один Утонувший Бог может разорвать узы мужа с морскими женами». Не замедлил Грейджой с ответом и на приказ вернуть Светлый остров прежним владельцам: «Вернем, если нам заплатят его вес в серебре».

Когда леди Джоанна заложила на своих верфях новые корабли, Далтон нагрянул туда, сжег их и умыкнул заодно еще сотню женщин. На гневный упрек десницы лорд Грейджой ответил: «Женщины запада предпочитают своим трусливым львам железных мужчин. Они сами попрыгали в море и умоляли нас взять их с собой».

Над Узким морем тоже пахло войной. Убийство лиссенийского адмирала Шарако Лохара, потерпевшего окрушительный разгром в Глотке, раздуло тлеющие разногласия между членами Триархии – Тирошем, Лиссом и Миром – в жаркое пламя. Сейчас все уже знают, что Шарако убил соперник, приревновавший его к знаменитой куртизанке Черная Лебедь, но тогда в смерти адмирала усматривали политические причины и подозревали мирийцев. Лисс с Миром сцепились, а Тирош воспользовался этим, чтобы утвердить на Ступенях свое господство.

С этой целью тирошийский архон призвал Раккалио Риндона, возглавлявшего ранее силы Триархии против Дейемона Таргариена. Тот мигом захватил острова, умертвил тогдашнего короля Узкого моря… и возложил корону на собственное чело, предав архона и свой родной город. Завязашаяся вслед за сим четырехсторонняя война замкнула южный конец Узкого моря, отрезав Королевскую Гавань, Синий Дол, Девичий Пруд и Чаячий город от торговых кораблей, идущих с востока. Пентос, Браавос и Лорат, с коими произошло то же самое, отправили в Королевскую Гавань послов в надежде заключить с Железным Троном союз против Риндона и бывшего триединого братства. Сир Тайленд принял послов радушно – и отказал. «Вестерос совершил бы большую ошибку, ввязавшись в бесконечные свары между Вольными Городами», – сказал он совету регентов.

В конце рокового 131 года на морях к востоку и западу от Семи Королевств полыхала война, а на севере бушевали метели. Невесело было и Королевской Гавани. Горожане успели разочароваться в юных короле с королевой, не видя их со времени свадьбы, и распространяли недобрые слухи о «слепце в маске». «Возрожденному» Пастырю золотые плащи вырвали язык, но на его место явились другие. Королевский десница, вещали они, занимается черной магией, пьет кровь младенцев и «прячет мерзкий свой лик от богов и людей».

В самом Красном Замке сплетничали о короле с королевой. Что это, мол, за брак такой, когда мужу одиннадцать лет, а жене всего восемь? Эйегон и Джейегера встречались лишь при дворе, да и то редко, ибо маленькая королева боялась выходить из своих покоев. «Это сломанные дети», – писал великий мейстер Манкен Конклаву. Девочка видела, как погиб ее брат-близнец от рук злодеев Ножа и Сыра, мальчик потерял всех четырех своих братьев и видел, как дядя скормил его мать дракону. «В них нет радости, – сетовал Манкен, – они никогда не смеются и не играют. Девочка мочится в постель и безутешно плачет, когда ей делают замечания. Собственные ее дамы говорят, что ей скорее можно дать четыре, чем восемь. Если б я не добавил „сладкого сна“ ей в молоко перед свадьбой, она не иначе сомлела бы, не выдержав церемонии. Что до мальчика, он не выказывает интереса ни к жене своей, ни к другим девочкам. Охотиться и наезжать на препятствия с копьем он не любит, но и мирные занятия вроде чтения, танцев и пения не занимают его. Рассудок его, судя по всему, не поврежден, но он никогда сам не начинает беседу, а на вопросы отвечает так неохотно и кратко, будто каждое слово причиняет ему боль. У него нет друзей, кроме маленького бастарда Гейемона. По ночам он спит плохо и в час волка часто стоит у окна, глядя на звезды, но книгу архимейстера Лимана „Небесные королевства“, которую я дал ему, даже и не раскрыл. Улыбается он редко, не смеется совсем, страха или гнева также не проявляет, но впадает в дикую ярость при одном лишь упоминании о драконах. Орвил полагал, что Эйегон спокоен и сдержан, я же вижу в нем живого мертвеца, бродящего по замку как призрак. Скажу откровенно, братие: я страшусь за нашего короля и за всё королевство».

Страхи Манкена, высказанные в 131 году, увы, оправдались: в последующие два года всё стало еще хуже.

Беглый Орвил отыскался в борделе «Материны дочки», что в нижнем конце Шелковой улицы. Обритый наголо, он откликался на имя Старый Вил и зарабатывал на хлеб тем, что убирал в заведении, осматривал клиентов на предмет дурной болезни и заваривал «дочкам» лунный чай, пижму и мяту для избавления от нежеланной беременности. Так бы оно и шло, не вздумай он учить младших «дочек» грамоте. Когда одна из учениц похвалилась сержанту городской стражи, что научилась читать, тот заподозрил неладное, допросил старика, и правда открылась.

Дезертирство из Ночного Дозора карается смертью. Орвил клятвы еще не давал, но не могло быть и речи о том, чтобы посадить его на корабль и отправить на Стену. Регенты оставили в силе смертный приговор, вынесенный Орвилу лордом Старком; сир Тайленд им не противоречил, но замечал при этом, что место королевского палача до сих пор не занято, а сам он, будучи слепым, казнить никого не может. Под этим предлогом десница отвел беглецу помещение в башне (слишком светлое, просторное и удобное, по мнению многих), «пока не найдется подходящий палач». Ни Евстахия, ни Гриба это не обмануло: сир Тайленд служил вместе с Орвилом в совете короля Эйегона II и выгораживал старого друга в память о былых испытаниях. Бывшего великого мейстера снабдили даже чернилами, перьями и пергаментом, дабы он мог дописать свою исповедь. Почти два года Орвил трудился над подробной историей Визериса и Эйегона II, ставшей для его преемника неоценимым подспорьем.

Не прошло и двух недель, как в Королевскую Гавань пришла весть об одичалых с Лунных гор, захлестнувших Долину. Леди Джейна Аррен спешно отплыла в Чаячий город, чтобы возглавить оборону своих владений. Неспокойно стало и в Дорнских Марках, ибо Дорн обрел новую правительницу – отчаянную семнадцатилетнюю девицу Алиандру Мартелл. Она воображала себя новой Нимерией, и все молодые лорды к югу от Красных гор искали ее руки. Видя это, вернулся к себе в Ночную Песнь и лорд Карон; таким образом, из семерых регентов остались лишь пять. Самым влиятельным из них, бесспорно, был Морской Змей: богатство, опыт и связи делали его первым среди равных, да и юный король, похоже, доверял ему одному.

В шестой день третьего месяца 132 года страна понесла невосполнимую потерю: лорд Корлис Веларион умер, упав на витых ступенях Красного Замка. Когда прибежал великий мейстер, он был уже мертв. Семидесятидевятилетний старец служил четырем королям и одной королеве, обошел под парусами весь свет, поднял до невиданных высот богатство и власть дома Веларионов, женился на принцессе, которая могла бы стать королевой, стал отцом драконьих наездников, строил города и флотилии, проявлял доблесть в военное время и мудрость в мирное. Такого человека в Семи Королевствах не было ни до, ни после него; с его уходом в ветхой ткани государственного устройства образовалась большая прореха.

Лорд Корлис пролежал в тронном зале семь дней, после чего «Поцелуй русалки», ведомый Марильдой из Корабела и ее сыном Алином, увез его тело на Дрифтмарк. Обветшалый «Морской змей» отбуксировали в глубокие воды к востоку от Драконьего Камня, и Корлис Веларион упокоился в море на том самом корабле, который подарил ему его славное прозвище. Говорят, что над затопленным кораблем, прощально раскинув черные крылья, пролетел Людоед. (Сей трогательный штрих, видимо, добавили после. Судя по тому, что мы знаем о Людоеде, он скорей сожрал бы покойника, чем стал бы прощаться с ним.)

У Алина Велариона, коего сам покойный лорд назначил своим наследником, обнаружилось немало соперников. Вспомним, что еще при короле Визерисе законным наследником лорда Корлиса объявил себя старший из его племянников, сир Вейемонд. Это стоило ему головы, но он оставил после себя сыновей. Еще пять племянников, дети другого брата Морского Змея, тоже заявили больному королю о своих правах; при этом они имели неосторожность усомниться в законном происхождении детей дочери Визериса, и король велел вырвать им языки. Трое из этой «немой пятерки» погибли во время Пляски, сражаясь за Эйегона II, но двое, как и сыновья Вейемонда, остались в живых. Теперь все они заявляли, что имеют на лордство куда больше прав, «чем этот бастард из Корабела, рожденный от мыши».

Когда регенты и десница отказались принять иск сыновей Вейемонда, Дейемиона и Дейерона, те благоразумно замирились с Алином, а он выделил им наделы на Дрифтмарке при условии, что они будут поставлять корабли его флоту. Их немые кузены выбрали иной путь и, как сказал Гриб, «за недостатком языков повели спор мечами». Они замыслили убить молодого лорда, но гвардия Высокого Прилива осталась верна памяти Морского Змея и назначенному им наследнику. Сира Малентина убили в схватке, его брата взяли под стражу и приговорили к смерти; сир Рогар спасся тем, что надел черное.

Алин Веларион, внебрачный сын Марильды-Мышки, утвержденный как лорд Высокого Прилива и владетель Дрифтмарка, отправился в Королевскую Гавань, дабы занять место Морского Змея в совете регентов (дерзости ему еще в детстве было не занимать). Десница учтиво отправил шестнадцатилетнего лорда домой, поскольку место лорда Корлиса уже предложили более зрелому мужу: Анвину Пеку, лорду Звездной Вершины, Данстонбери и Белой Рощи.

Десницу в то время заботил вопрос о наследнике престола. Внезапная кончина Морского Змея, пусть и в преклонном возрасте, напоминала о том, что смерть может в любое мгновение унести даже отрока наподобие Эйегона III. Погибнуть можно на войне, от болезни, от несчастного случая… и кто заменит короля, если его вдруг не станет?

«Если он умрет без наследника, мы снова пустимся в пляс, и музыка может не прийтись нам по вкусу», – говорил Манфрид Моутон другим регентам. Королева Джейегера имела не меньше прав на престол, чем ее супруг (а то и больше, по мнению некоторых), но посадить эту запуганную девочку на Железный Трон было бы сущим безумием. Сам король простодушно предлагал в наследники своего пажа Гейемона Сребровласого: тот-де уже был королем.

Существовали лишь две приемлемые наследницы: единокровные сестры Эйегона Бейела и Рейена, дочери принца Дейемона от его первой жены Лейены Веларион. Этим стройным высоким красавицам с серебристыми локонами уже минуло шестнадцать, и весь город их обожал. Король почти не высовывал носа из Красного Замка, его королева и вовсе не покидала своих покоев, зато двойняшки то и дело выезжали на охоту, раздавали милостыню, принимали послов и лордов, выступали хозяйками на пирах (кои в Красном Замке давались редко, не говоря уж о балах с маскарадами). Из всего дома Таргариенов народ видел только сестер-близнецов.

Правители государства даже и здесь не во всем сходились. Лорд Леовин замечал, что из Рейены получится превосходная королева, сир Тайленд указывал, что Бейела первой вышла из чрева матери. «Бейела слишком уж необузданна, – говорил сир Торрхен Мандерли. – Как она будет править страной, если даже собой управлять неспособна?» – «Это должна быть Рейена, – вторил сир Вилис Фелл. – У нее в отличие от сестры есть дракон». – «Он еще детеныш, – возражал лорд Корбрей, – а Бейела успела уже стать наездницей». – «Дракон Бейелы помог свергнуть покойного короля, – высказывал свое мнение Роланд Вестерлинг, – и об этом многие помнят. Короновав ее, мы разбередили бы старые раны».

Великий мейстер Манкен положил конец спорам, сказав: «Всё это, милорды, не имеет значения. Главное то, что они обе женского пола. Разве недавняя бойня ничему нас не научила? Мы должны придерживаться решения Большого совета 101 года и не забывать, что наследник мужеска пола идет прежде женщины». – «Где же нам взять такого наследника, милорд, когда мы их всех перебили?» – осведомился сир Тайленд. Манкен, не нашедшись с ответом, сказал, что изучит сей предмет, и вопрос о наследнике остался открытым.

Это не мешало поклонникам, наперсницам и многим придворным льстить сестрам напропалую в надежде подружиться с возможными наследницами, к чему двойняшки относились совсем по-разному. Рейена купалась в потоках лести, Бейела же ощетинивалась и жестоко высмеивала сладкоречивых кавалеров.

В детстве они были неразлучны и неразличимы, но разные судьбы сформировали каждую на свой лад. Рейена у леди Джейны жила припеваючи. Служанки расчесывали ей волосы и наливали ванны, певцы восхваляли ее красоту, рыцари соперничали за ее взгляд и улыбку. То же самое продолжалось для нее и в столице: рыцари и молодые лорды искали ее внимания, художники просили позволения ее написать, лучшие в городе портные боролись за честь шить ей платья. Маленький дракон Утро сопровождал Рейену повсюду, свернувшись у нее на плечах.

Житье Бейелы на Драконьем Камне, и без того несладкое, завершилось огнем и кровью. Когда она приехала ко двору, во всем Вестеросе не сыскать было такой сорвиголовы. Рейена была гибкой и грациозной, Бейела – поджарой и стремительной. Рейена любила танцевать, Бейела – ездить верхом… и летать, чего со смертью своего дракона не могла больше делать. Волосы она стригла коротко, по-мужски, чтобы не мешали мчаться галопом. То и дело она, улизнув от своих дам, участвовала в пьяных скачках по улице Сестер, купалась при луне в Черноводном заливе, чьи коварные течения погубили немало пловцов, пила в казармах с золотыми плащами, ставила на кон в крысиных ямах серебро и одежду с собственного плеча. Как-то она исчезла на целых три дня и, вернувшись, не пожелала сказать, где пропадала.

Что еще хуже, она постоянно находила совершенно неподходящих друзей и приводила их с собой, как бездомных собак, в Красный Замок, чтобы их там пристроили. В число ее любимчиков входили молодой пригожий жонглер, кузнечный подмастерье, чьи мышцы привели ее в восхищение, безногий нищий, которого она пожалела, рыночный фокусник, которого она приняла за настоящего мага, оруженосец межевого рыцаря и даже девчонки из борделя, двойняшки, «как мы с тобой, Рей». Септа Амарис, призванная следить за благочестием и нравственностью Бейелы, отчаялась в ней, и даже септон Евстахий не мог с нею сладить. «Эту девушку надо поскорей выдать замуж, – говорил он деснице, – иначе она навлечет бесчестье на короля и весь дом Таргариенов».

Сир Тайленд понимал, что септон дает ему мудрый совет, но здесь таились свои опасности. В поклонниках у Бейелы недостатка не было: любой холостой лорд Семи Королевств с радостью взял бы в жены молодую, красивую, здоровую и богатую девицу из королевского дома. Однако неверный выбор привел бы к тяжким последствиям. Непорядочный, корыстный, слишком честолюбивый супруг, оказавшись столь близко от трона, грозил ввергнуть страну в неисчислимые бедствия. Регенты обсуждали около двадцати возможных претендентов на руку Бейелы. В их число входили лорды Талли, Блэквуд, Хайтауэр (все еще неженатый, хотя и взявший в любовницы отцову вдову), а также Далтон Грейджой, Красный Кракен (он хвалился, что у него двадцать морских жен, но каменных пока ни одной), младший брат принцессы Дорнийской и даже морской разбойник Раккалио Риндон; всех их постепенно отвергли по тем или иным причинам.

В конце концов десница и совет регентов решили отдать Бейелу в жены Таддеушу Ровану, лорду Золотой Рощи. Это был, безусловно, разумный выбор. Его вторая жена умерла год назад, и он подыскивал третью. Мужские его качества не оставляли сомнений: двое сыновей от первой жены, пятеро от второй; а поскольку дочерей у него нет, Бейела будет бесспорной хозяйкой замка. Четверо младших детей живут пока дома и нуждаются в женской заботе. На выбор повлияло то, что у лорда Таддеуша рождались одни только мальчики: если и у леди Бейелы будет от него сын, у Эйегона III появится полноправный наследник.

Сам лорд Таддеуш был человек добродушный, веселый, всеми любимый и уважаемый, хороший муж и отец. Сражался он на стороне Рейениры, показав себя способным воеводой и доблестным воином. Гордый без надменности, справедливый без жестокости, верующий, но не святоша, верный своим друзьям, не страдающий излишним честолюбием, он обещал стать превосходным консортом. Его сила и мудрость будут для Бейелы опорой, и она может не опасаться, что муж попытается занять ее место. Регенты, по словам Евстахия, остались весьма довольны своим решением, но Бейела судила иначе.

«Он на сорок лет меня старше, – будто бы сказала она деснице, узнав, кого выбрали ей в мужья, – лыс как колено, и брюхо у него весит больше, чем я. – Поразмыслив, она добавила: – Я спала с двумя его сыновьями – с первым и третьим, кажется. Поочередно, разумеется: спать с двумя сразу нехорошо». Нам не дано знать, правда ли это: леди Бейела была горазда на выдумки. Если она и в тот раз схитрила, то своего добилась; десница отослал Бейелу в ее покои и приставил к ней часовых до следующего совещания регентов.

Назавтра, однако, он узнал, что Бейела каким-то образом выбралась (позже открылось, что она вылезла из окна, поменялась одеждой с прачкой и спокойно вышла из замка через ворота). Когда поднялась тревога, Бейела находилась уже посреди залива, наняв рыбака для перевоза на Дрифтмарк. Там она рассказала о своем горе кузену, лорду Высокого Прилива. Две недели спустя Бейела Таргариен и Алин Веларион поженились в септе Драконьего Камня. Невесте было шестнадцать, жениху около семнадцати.

Некоторые из регентов в гневе требовали, чтобы десница обратился к верховному септону с просьбой признать этот брак недействительным, но сам сир Тайленд считал, что лучше всё оставить как есть: как-никак шальная девчонка теперь пристроена. Он благоразумно распустил слух, что брак состоялся с ведома короля и совета. «У мальчика в жилах течет благородная кровь, – говорил он регентам, – и можно не сомневаться, что он окажется столь же верным, как его брат». Уязвленную гордость Таддеуша Рована успокоили, отдав ему руку четырнадцатилетней Флорис Баратеон, слывшей самой красивой из «четырех девиц-штормовиц», дочерей лорда Борроса. Ничего штормового во Флорис, однако, не было: милая кокетка, она умерла родами два года спустя. Истинно штормовой оказалась с годами пара, соединившаяся священными узами на Драконьем Камне.

Полночный побег Бейелы усугубил сомнения, которые регенты питали на ее счет. «Девица, показавшая себя, как мы того опасались, непокорной, беспутной и своевольной, – говорил сир Вилис Фелл, – связалась вдобавок с бастардом лорда Велариона. Неужто нашим принцем-консортом станет отродье змея и мыши?» Все сошлись на том, что Бейелу нельзя объявлять наследницей Эйегона. «Это должна быть Рейена, но лишь после замужества», – подытожил лорд Моутон.

На сей раз, по настоянию сира Тайленда, в обсуждении возможных супругов участвовала и будущая невеста. Рейена в отличие от упрямицы-сестры подошла к этому с отрадной уступчивостью. «Лишь бы он был достаточно молод, чтобы дать мне детей, – сказала она, – и не столь тяжел, чтобы меня раздавить. Я готова полюбить всякого доброго и благородного человека». На вопрос сира Тайленда, есть ли у нее предпочтения среди лордов и рыцарей, она призналась, что ей «особенно по сердцу» сир Корвин Корбрей, с коим она познакомилась еще в Долине у леди Аррен.

Выбор, прямо скажем, оставлял желать лучшего: зрелый муж тридцати двух лет, второй сын, имеющий двух дочерей от первого брака. Но происходил сир Корвин из древнего, с безупречной репутацией дома и был столь прославленным рыцарем, что покойный лорд-отец вручил ему фамильный валирийский клинок Покинутая. К тому же он доводился братом лорду Леовину, Хранителю Государства, что в корне пресекало всякие возражения. После двухнедельной помолвки Рейену и Корвина поженили. Десница возражал против такой поспешности, но регенты настаивали, что лучше поторопиться: вдруг Бейела уже успела зачать дитя.

Не одни двойняшки вышли замуж в 132 году. Чуть позже Бенжикот Блэквуд, лорд Древорона, выехал со свитой в Винтерфелл, дабы присутствовать на свадьбе лорда Кригана Старка и своей тетки Алисанны. На Севере уже стояла глубокая зима, отчего путешествие заняло втрое больше времени, чем ожидалось. Половина всадников лишилась своих лошадей, а на обоз трижды нападали разбойники, унесшие немало провизии и все свадебные подарки, но сама свадьба, как говорили, удалась на славу. Алисанна и ее волк принесли брачные обеты перед сердце-деревом в заснеженной богороще, и четырехлетний Рикон, сын Кригана от первой жены, спел на пиру красивую песню для своей новой матери.

Нашла себе нового мужа и Эленда Баратеон, леди Штормового Предела. Зная, что лорд Боррос погиб, а сын его Оливер еще из пеленок не вышел, дорнийцы все чаше и все бльшим числом стали вторгаться на штормовые земли; немалый вред чинили и разбойники из Королевского леса. Вдова, нуждаясь в твердой мужской руке, остановила свой выбор на сире Стеффоне Коннингтоне из Гриффин-Руста, втором сыне лорда. На двадцать лет моложе леди Эленды, он доказал свою доблесть в походе лорда Борроса на Короля-Стервятника и был, по общему мнению, столь же удал, как и собою хорош.

В других местах всех заботили не столько свадьбы, сколько война. Красный Кракен продолжал рыскать по всему Закатному морю. Тирош, Мир и Лисс дрались против триединого союза Пентоса, Браавоса и Лората на Ступенях и Спорных Землях. Пиратское королевство Раккалио Риндона перекрывало всю нижнюю половину Узкого моря, отчего сильно страдала торговля в Королевской Гавани, Синем Доле, Девичьем Пруду и Чаячьем городе. Купцы приходили со слезными жалобами к королю, который, согласно разным хроникам, то ли сам не соглашался принять их, то ли подчинялся запрету регентов. Северу грозил голод, запасы лорда Старка и его знаменосцев таяли, а Ночному Дозору все чаще приходилось отражать вторжения одичалых из-за Стены.

Три Сестры посетила смертельная хворь. Зимняя горячка, как ее называли, убила половину населения Систертона, а выжившие, полагая, что поветрие занес китобой из Порт-Иббена, перебили всех бывших на острове иббенийцев и сожгли их суда. Это не помогло: горячка через Укус перекинулась в Белую Гавань, где молитвы септонов и зелья мейстеров оказались равно бессильными перед нею. Умерли тысячи, в том числе и лорд Десмонд Мандерли. Его сын сир Медрик, величайший рыцарь Севера, пережил отца всего на четыре дня, а поскольку он умер бездетным, то лордство перешло к его брату сиру Торрхену, вынужденному отказаться от места в совете регентов. Таким образом вместо семи регентов осталось четыре.

В Пляске Драконов погибло столь много лордов, великих и малых, что Цитадель справедливо именует то время Вдовьей Зимой. Ни до, ни после в истории Семи Королевств женщины, заменившие убитых мужей, отцов, братьев и маленьких сыновей, не имели подобной власти. Архимейстер Абелон описал это в своем колоссальном труде «Когда миром правили женщины: леди послевоенных времен». Он повествует о сотнях вдов, но нам придется ограничиться лишь немногими, сыгравшими, к добру или к худу, заметную роль в государстве в 132 и 133 годах.

Первейшей была леди Джоанна, вдова из Бобрового Утеса, правившая владениями дома Ланнистеров от имени сына, младенца Лореона. Время от времени она взывала к королевскому деснице, близнецу ее покойного-лорда мужа, о помощи против набегов с моря. Поняв в конце концов, что не дождется оной, леди Джоанна облачилась в кольчугу и возглавила ополчение Бобрового Утеса и Ланниспорта. В песнях поется, как она уложила дюжину Железных Людей под стенами Кайса, но это можно со спокойной душой приписать воображению хмельных бардов: леди шла на битву не с мечом, а со знаменем. Воинов тем не менее ее мужество вдохновляло, ибо они отстояли Кайс и разбили врага. Среди убитых оказался любимый дядя Красного Кракена.

Леди Шарис Футли, тамблетонская вдова, заслужила славу иного рода. Полгода спустя после Второй Тамблетонской битвы она родила темноволосого мальчика и объявила его наследником покойного мужа, хотя отцом его скорее всего был Удалой Джон Рокстон. Именем сего малютки леди Шарис начала сносить обугленные скорлупки домов, отстраивать городские стены, хоронить мертвых, сеять пшеницу, ячмень и репу на месте военных станов. Головы драконов – Морского Чуда и Вермитора – по ее приказу очистили и выставили на городской площади, где приезжие платили грош, чтобы на них посмотреть, и медную звезду, чтобы их потрогать.

В Староместе усиливалась вражда между верховным септоном и леди Сэм, вдовой лорда Ормунда. Она оставалась глухой к призывам святейшего отца покинуть ложе своего пасынка и поступить для искупления греха в Молчаливые Сестры. Тот в праведном гневе объявил ее бесстыжей блудницей и запретил ступать ногой в Звездную септу, пока она не раскается и не получит прощения. Леди Саманта в ответ въехала туда на коне – касательно конских копыт запрета-де не было, – а после велела своим рыцарям заколотить двери септы: раз ей туда доступа нет, то и другим не будет. Как ни обличал верховный септон «блудницу в седле», воспрепятствовать ей он не мог.

Четвертая (для нас и последняя) из сих замечательных женщин обитала на берегу Божьего Ока, среди скрученных башен и оплавленных руин Харрнхолла. После воздушного поединка принцев Дейемона и Эйемонда прклятый замок Черного Харрена сделался приютом разбойников и дезертиров, которые грабили рыбаков, крестьян и прохожих. Год назад их было не так много, теперь же число их возросло; говорили, будто ими правит великой силы колдунья. Когда эти басни достигли Королевской Гавани, сир Тайленд решил, что пришло время вернуть Харренхолл короне. Эту задачу он доверил королевскому гвардейцу сиру Реджису Гровсу, выступившему из столицы с полусотней бойцов. У замка Дарри к Гровсу примкнул сир Дамон Дарри с тем же числом людей. Сир Реджис опрометчиво полагал, что этого для расправы с воровской шайкой более чем достаточно.

Подойдя к Харренхоллу, он, однако, нашел ворота закрытыми, а на стенах стояли сотни вооруженных защитников. В замке обитало не менее шестисот душ, и треть из них составляли боеспособные мужчины. Сир Реджис заявил, что желает говорить с предводителем, и к нему вышла женщина, ведя за руку малое дитя. «Королевой-колдуньей» оказалась не кто иная, как кормилица Алис Риверс. Сперва пленница, затем любовница Эйемонда, она ныне называлась его вдовой. Ее ребенок – сын Эйемонда, сказала она сиру Реджису. «Бастард?» – спросил тот. – «Его законный сын и наследник, полноправный король Вестероса», – отрезала Алис; она потребовала, чтобы рыцарь склонил колено и присягнул на верность «своему королю». «Я не склоняюсь перед бастардами, – рассмеялся сир Реджис, – тем паче перед ублюдком, рожденным от убийцы родичей и молочной коровы».

То, что произошло дальше, остается предметом споров. Одни говорят, что Алис всего лишь вскинула руку, и сир Реджис издал страшный вопль: череп его лопнул, кровь и мозги брызнули во все стороны. Другие утверждают, что жест вдовы послужил сигналом для арбалетчика на стене, чей болт угодил рыцарю прямо в глаз. Гриб (бывший в сотнях лиг от места событий) полагает, что сира Реджиса мог убить пращник: мягкие свинцовые шарики, пущенные с нужною силой, разносят череп не хуже, чем колдовство, в которое верили люди Гровса.

Как бы там ни было, сир Реджис пал на месте, а из распахнувшихся ворот замка с воем хлынули всадники. Завязалась кровавая сеча, и люди короля обратились в бегство. Сир Дамон, благодаря доброму коню и крепким доспехам, оказался в числе тех немногих, кому удалось спастись: воины королевы-колдуньи гнались за ним всю ночь и отстали лишь на рассвете. Из прежней сотни в замок Дарри вернулись тридцать два человека.

На следующий день приплелся и тридцать третий. Всех остальных пленников медленно замучили у него на глазах, а его отправили передать послание. «Я передам все в точности, только не смейтесь, – лепетал он. – Вдова наложила заклятье: если кто из вас рассмеется, я тут же упаду мертвым». Сир Дамон заверил его, что смеяться никто не станет, и латник стал говорить: «Не возвращайтесь, если не захотите склонить колена, так сказала она. Всякий, кто приблизится к ее стенам, умрет. В их камнях заключена сила, и вдова пробудила ее. Да спасут нас Семеро, у нее и дракон есть! Сам видел!»

Имена посланца и того, кто все-таки не сдержал смеха, для нас утрачены. Услышав, как регочет человек лорда Талли, вестник схватился за горло, стал задыхаться и умер. На его коже якобы нашли следы женских пальцев, как если бы вдова сама его задушила.

Сира Тайленда гибель королевского гвардейца сильно встревожила, но Анвин Пек, отмахнувшись от россказней о колдовстве и драконе, заключил, что сир Реджис и его люди пали от рук разбойников. Другие регенты согласились с ним и в конце «мирного» 132 года решили послать к Харренхоллу отряд побольше. Но не успел сир Тайленд собрать таковой и заменить кем-то сира Реджиса, как перед ним явилась угроза пострашнее королевы-колдуньи: на третий день 133 года в Королевскую Гавань пожаловала зимняя горячка.

Мы не знаем, в самом ли деле она зародилась в темных иббенийских лесах и была занесена в Вестерос китобоем, как полагали сестринцы. Ясно, однако, что путешествовала горячка от порта к порту. Белая Гавань, Чаячий город, Девичий Пруд, Синий Дол пали ее жертвами поочередно, и слышно было, что в Браавосе она тоже свирепствует. Первым признаком ее был яркий румянец, который часто принимали за тот, что бывает после выхода на мороз, а затем больного начинала трепать лихорадка. Не помогали ни кровопускания, ни чеснок, ни всевозможные зелья. Ванны со снегом и льдом замедляли болезнь, но не останавливали, как вскоре поняли мейстеры. На второй день страдальцев уже колотило, и они жаловались на холод, хотя жаром от них так и пыхало. Третий день приносил с собой бред и кровавый пот, а на четвертый человек либо умирал, либо начинал выздоравливать. Зимнюю горячку пережил лишь один заболевший из четырех; с тех пор как страну опустошила трясучка при Джейехерисе I, Вестерос еще не посещала столь жестокая хворь.

Первыми ее жертвами в столице стали моряки, паромщики, грузчики, торговцы рыбой, портовые шлюхи. Не зная еще, что больны, они разнесли горячку по всему городу, заражая равно богатых и бедных. Великий мейстер Манкен, прослышав об этом, самолично осмотрел кое-кого из больных: он желал убедиться, что это в самом деле зимняя горячка, а не какая-нибудь простуда. Встревоженный тем, что увидел, и опасаясь, что сам заразился, он не стал возвращаться в замок, а послал к деснице ученика с письмом. Сир Тайленд тут же приказал золотым плащам закрыть город: никого не впускать и не выпускать, пока болезнь не пойдет на убыль. Закрыл он и главные ворота Красного Замка, дабы уберечь короля и двор.

Но горячка, увы, не боялась ни ворот, ни часовых, ни крепостных стен. Несколько ослабев по пути на юг, она тем не менее поразила десятки тысяч, три четверти из коих скончались. Великий мейстер вошел в удачливую четверть и выздоровел, но командующий Королевской Гвардией сир Вилис Фелл и двое его подчиненных умерли. Лорд-протектор Леовин Корбрей затворился у себя в покоях и лечился горячим вином, но это его не спасло; вместе с ним ушли к Семерым его любовница и несколько слуг. Две служанки Джейегеры тоже подхватили горячку, но сама маленькая королева не заразилась. Командующий городской стражей и его преемник сошли в могилу один за другим. Не пощадила болезнь и регентов, свалив лордов Вестерлинга и Моутона. Моутон выдюжил, но Вестерлинг, будучи старше, умер.

Одна кончина была, можно сказать, милосердной. Вдовствующая королева Алисент, вторая жена короля Визериса, мать его детей Эйегона, Эйемонда, Дейерона и Гелайены, умерла в одну ночь с лордом Вестерлингом, исповедавшись своей септе в грехах. Она пережила всех своих детей и последний год была заточена у себя в покоях, не видя никого, кроме септы, служанок да часовых у дверей. Ей давали книги и принадлежности для рукоделия, но она, по словам стражников, больше плакала, чем шила или читала. Однажды она разодрала на себе одежды, а к концу года говорила сама с собой и приобрела стойкое отвращение к зеленому цвету.