Взгляд василиска Оченков Иван

– Исполняйте, голубчик.

– Есть!

Всякое действие на боевом корабле заканчивается приборкой, такова уж традиция. Так было и на этот раз, сначала матросы убрали сети, затем с остервенением драили палубу, не переставая про себя материть начальство, которое само не знает, чего ему нужно. Потом, разумеется, нашлись еще работы, слава богу хоть покормить не забыли. Солнце уже давно село, когда утомленные моряки наконец смогли разобрать свои койки и лечь спать. Господа офицеры, за исключением вахтенных, тоже разошлись по своим каютам. Алеша в тот вечер был свободен от службы и сидел у себя в каюте. Спать ему не хотелось, и, чтобы убить время, он рассматривал марки. Надо сказать, что собирательство почтовых марок было второй страстью молодого человека после моря. Более того, в среде так называемых филателистов он был немалым авторитетом, поскольку обладал завидной коллекцией. Основная ее часть осталась в Петербурге, но кое-что он взял с собой. Сослуживцы знали об этой его привязанности и, желая сделать ему приятное, получая почту, частенько спрашивали, не нуждается ли он в новых экземплярах. Иногда среди них попадались достаточно интересные образцы, и молодой человек с благодарностью принимал их. Увы, заниматься марками решительно не хотелось, и лейтенант с досадой отодвинул альбом. Немного подумав, он оделся и вышел на палубу, где едва не столкнулся с вахтенным начальником мичманом Феншоу.

– Не спится, Алексей Михайлович?

– Ах, это вы, Лев Константинович. Да, не спится. Тревожно как-то на душе, знаете ли.

– Признаться, мне тоже. Все-таки зря сети не поставили, было бы спокойнее.

Проговорив это, мичман спохватился, что великому князю, возможно, неприятны эти воспоминания, однако на лице Алеши не дрогнул ни один мускул. Убедившись, что тот не в обиде, Феншоу продолжал:

– А вы знаете, мне немного жаль, что японцы уехали. Люди вежливые, обязательные и весьма пунктуальные, не то что наши.

– Мой брат бывал в Японии и тоже весьма высоко оценивал этот народ.

– О, он, вероятно, бывал в Нагасаки?

– Именно так.

– Тогда он имел возможность оценить не только народ в целом, но и представительниц его прекрасного пола, не так ли?

– Он мне не рассказывал.

– Ну и напрасно! Японские женщины, доложу я вам, это что-то с чем-то! Вы знаете, кто такие мусумэ?[14]

– Увы, нет.

– Ваш августейший брат, уважаемый Алексей Михайлович, не рассказал вам самого главного! Но я берусь восполнить этот пробел.

Вообще-то Алеша знал, кто такие мусумэ, просто разговор был ему неприятен, и он наивно думал, что таким образом отвяжется от Феншоу. Однако тому было скучно, и возможность рассказать скабрезную историю великому князю показалась ему заманчивой.

– Так вот, мон шер, мусумэ – это некоторым образом…

– Что это там? – перебил его собеседник, встревоженно всматриваясь в темноту за бортом.

– Что, простите? Я ничего не вижу.

– Да вон же, посмотрите, какие-то тени скользят…

Офицеры некоторое время напряженно всматривались в темноту, но разглядеть ничего было нельзя. Наконец вахтенному начальнику надоело напрягать зрение, и он зычно крикнул:

– Эй, на прожекторной!

– Есть на прожекторной! – немедленно отозвался дежуривший там матрос.

– Ну-ка, братец, посвети вон туда…

В этот момент окружавшую эскадру тишину в клочья разорвал взрыв. Где и что именно взорвалось, было решительно непонятно, но зажегшийся наконец прожектор заскользил лучом по почти черным в темноте волнам.

– Миноносец! – раздался встревоженный крик с марса.

– Какой еще, ко всем чертям, миноносец? – недоуменно проговорил Феншоу.

– Да вот же он!

– Действительно миноносец, кажется, это кто-то из первого отряда… Да они что, белены там объелись?

Пока они изумленно смотрели на освещенный прожекторным лучом маленький корабль, на нем явственно полыхнуло вспышкой вышибного заряда, и в сторону «Полтавы» пошла, оставляя пенистый след, самодвижущаяся мина. Расстояние было ничтожно, и на то, что на неведомом миноносце промахнутся, нечего было и надеяться. Затаив дыхание, Феншоу и Алеша глядели, как к ним приближается смерть. Наконец мина достигла борта и с глухим стуком ударилась об обшивку. Зажмурив глаза, ждали они неминуемого взрыва, и… ничего не последовало.

– Пронесло, – выдохнул мичман, – отвела царица небесная! Бывает такое, не взорвалась, проклятая.

Впрочем, великий князь его уже не слушал. После первого шока, вызванного неожиданным нападением, в голову Алёщи пришла мысль, что он артиллерист и его место сейчас у пушек. Опрометью бросившись к себе на батарею, он застал там не понимающих, что происходит, комендоров. Растолкав их, вскочил на место наводчика.

– Заряжай, – отрывисто крикнул он своим подчиненным, тяжело вращая маховик горизонтальной наводки.

– Так заряжено же, вашбродь!

– Тогда пли!

Противоминные орудия на мостике и марсе броненосца, чьи комендоры опомнились первыми, уже вели лихорадочный огонь по мелькавшим в сумраке теням. Но что могли сделать юрким вражеским миноносцам малокалиберные 37- и 47-мм пушчонки? Совсем другое дело, когда стрельбу по ним открыли куда более мощные шестидюймовки. Внушительное рявканье ведущих беглый огонь крупнокалиберных орудий сразу перекрыло звук своих меньших собратьев. Высокие всплески, внезапно появившиеся на пути, сразу показали японцам, что шутки кончились и за дерзость наглого нападения придется отвечать. Прожекторам броненосца наконец удалось поймать в свои сети вражеский корабль, и море вокруг него тут же закипело от близких разрывов. На маленьком миноносце, очевидно, не ожидали столь горячего приема и попытались сманеврировать, но лучи прожекторов не желали выпускать свою жертву, а русские артиллеристы развили поистине ужасающий огонь.

– Есть, – выдохнул Алеша, ясно видевший, что посланный им снаряд угодил шустрому противнику в борт.

Но вражеский корабль и не подумал взрываться, а лишь, ускорив ход, вырвался-таки из цепких объятий прожекторных лучей и исчез во тьме.

– Да что же это, – разочарованно воскликнул лейтенант, – я же видел…

– Так точно, вашбродь, и я видел, – поддержал своего командира наводчик соседнего орудия и тут же поправился: – Ой, ваше императорское высоче…

– Да ладно тебе, – махнул рукою великий князь, – титулуй как тебе привычнее, только быстро, а то в бою не до церемоний. Ну что там?

– Да не видать ничего, и с мостика ничего не командуют! Может, послать кого, чтобы узнали?

Людям, разгоряченным боем, было невыносимо сидеть в закрытом каземате, не имея вестей снаружи. Приказав, чтобы наводчики следили за морем и в случае чего открывали огонь без предупреждения, их командир решился подняться на верхнюю палубу, чтобы осмотреться.

Вокруг бушевал настоящий ад. На всей эскадре комендоры кинулись к орудиям и, зарядив их, принялись остервенело палить в окружающую русские корабли темноту. Казалось, на рейде кипит настоящее сражение, только непонятно было, кто в кого стреляет. Вскоре на батарее Золотой Горы зажегся прожектор и, подняв свой луч вертикально, потребовал прекратить огонь.

Первыми пришедшие в себя офицеры принялись оттаскивать комендоров от пушек, но тех было не унять. Наконец стрельбу кое-как задробили, но тут с марса снова кто-то крикнул: «Вражеский миноносец!» – и бедлам повторился вновь. Распоряжавшийся комендорами лейтенант Рыков, грязно матерясь, полез было отгонять их от пушек, но тут прожектор снова осветил атакующего врага.

– Огонь! – заорал старший артиллерист, забыв, что только что требовал от своих подчиненных противоположного.

Орудия броненосца дружно загрохотали. Неизвестно, попали ли они хоть раз в японцев, но те не решились подойти ближе и пустили свою мину издалека. Пройдя в полукабельтове от носа броненосца, она пропала в окружавшей его темноте. Комендоры вообразив, что это они отбили вражескую атаку, разразились радостными криками «ура!».

Так продолжалось до утра. Японцы еще несколько раз пытались атаковать, но эскадра встречала их таким сильным огнем, что все попытки их, кроме первой, не принесли успеха. Но когда первые лучи солнца окончательно разогнали ночную мглу, стало понятно, что два новейших броненосца заграничной постройки «Цесаревич» и «Ретвизан» повреждены и хотя и сохранили плавучесть, но стоят с таким креном, что впору ждать непоправимого. Кроме того, был подорван крейсер «Паллада», но его командир не стал искушать судьбу и сразу посадил свой корабль на мель.

На «Полтаве», впрочем, все было, к счастью, благополучно. Осмотрев броненосец и не найдя никаких повреждений, старший офицер Лутонин собрался было идти на доклад к стоящему на мостике командиру, но тут его внимание привлек белый, как мел, матрос, с ужасом глядящий за борт.

– Ты чего, братец? – настороженно спросил он его, но матрос лишь судорожно показывал рукой за борт, дескать, там.

Глянув в направлении его руки Лутонин, похолодел. Неразорвавшаяся мина продолжала плавать рядом с броненосцем, время от времени стукаясь о его борт.

– Спустить шлюпку, – немедленно скомандовал он.

– Не успеем, – пробормотал обнаруживший опасность матрос и вдруг, не раздеваясь, сиганул за борт в ледяную воду.

– Ты что творишь! – крикнул было старший офицер, но тут же все понял.

Отчаянный матрос, оказавшись в воде, уперся в сигарообразное тело и как мог удерживал его подальше от борта броненосца, давая тем самым время остальным спустить шлюпку и, зацепив чем-нибудь адскую игрушку, отбуксировать подальше от корабля, пока не случилось беды. Вот только кто отважится на такое опасное мероприятие?

– Кто пойдет, господа? – тихонько спросил Лутонин у стоящих рядом офицеров.

– Я, если позволите, – не раздумывая отозвался на его слова Алеша.

– Позвольте, господа, но это моя епархия! – решительно отстранил великого князя вышедший вперед старший минер лейтенант Страховский.

– Действуйте, Борис Михайлович, – кивнул старший офицер.

Через пару минут шлюпка была спущена, и занявшие в ней места минеры подгребли к опасной соседке. Заведя с помощью багра на мину петлю из прочного линя, они навалились на весла и под напряженными взорами всего экипажа принялись ее буксировать. Тем временем из воды уже достали смельчака и, посмотрев на его перекошенное от холода лицо, потащили в лазарет.

– Кто таков? Я не разглядел, – спросил у Лутонина подошедший Успенский.

– Никонов, гальванер, – ответил тот ему, продолжая напряженно следить за шлюпкой.

– А, помню, к кресту его!

– Есть!

Наконец, отведя мину на безопасное расстояние, храбрецы смогли вернуться на броненосец, на верхней палубе которого уже ждал караул с винтовками. Как только все поднялись на борт, командир приказал открыть огонь. После нескольких залпов мина затонула, и собравшиеся, сняв фуражки и бескозырки, принялись облегченно креститься.

– Сергей Иванович, – обратился к Лутонину Успенский, – напишите рапорт о произошедшем. Господина лейтенанта представим к Владимиру с мечами[15], а нижних чинов – к крестам. Ну, и Никонова, бедолагу, не забудьте.

– Есть, – козырнул тот в ответ и облегченно добавил: – Я как эту мину проклятую увидал, все сети вчерашние вспоминал.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – спокойно ответил ему командир. – Хотя, конечно, зря мы их не поставили.

– Отдавая должное предусмотрительности Алексея Михайловича, – неожиданно подал голос Страховский, – хочу заметить, что сети нам могли и не помочь.

– Как так?

– Дело в том, господа, что головная часть мины была снабжена довольно остроумным устройством для перерезания сетей. Что-то вроде механических ножниц.

– Что вы говорите?

– Именно так, и хотя у меня не было времени и возможности разобраться с их устройством получше, но я почти уверен, что именно эти ножницы и помешали взвестись японскому взрывателю. Так что, господа, наши противники сами себя перехитрили!

Сначала все услышавшие лейтенанта потрясенно молчали, затем принялись дружно смеяться, и, наконец, кто-то из матросов крикнул: «Качать их!»

Нижние чины гурьбой налетели на героев дня – минеров, и принялись их подкидывать. Воодушевление матросов было столь заразительно, что офицеры тоже не утерпели и присоединились к ним. Люди так радовались тому, что угрожавшая им смертельная опасность миновала, что казалось, будто нет и быть не может никакой пропасти, отделявшей нижних чинов от господ офицеров. Все они просто русские моряки и добрые товарищи с одними горестями и радостями на всех.

Однако радость их была не долгой. Адмирал Того, полагавший, что большинство русских кораблей повреждено, а экипажи остальных деморализованы, уже вел свой флот к Порт-Артуру.

Первыми показалась разведка из четырех бронепалубных крейсеров типа «Такасаго». Идя средним ходом с W на O[16], они явно высматривали результаты ночной атаки. На неповрежденных русских кораблях сразу же стали выбирать якорные цепи. Затем флагманский «Петропавловск», просигналив «следовать за мной», дал полный ход и пошел напересечку вражескому курсу. Броненосцы один за другим выстраивались в кильватер и двинулись на противника. Однако японцы вовсе не собирались драться со всей эскадрой, и едва расстояние сократилось до 70 кабельтовых, дали полный ход и, пользуясь преимуществом в скорости, стали уходить.

На «Полтаве», идущей второй, внимательно наблюдали за маневрами вражеских крейсеров.

– По-моему, господа, они нас заманивают, – проговорил лейтенант Рыков.

– Возможно, – ответил ему Успенский, – но скорее, просто посчитали, а потом ушли.

– Господин капитан первого ранга, лейтенант Романов явился по вашему приказанию, – отрапортовал вызванный незадолго до того Алеша.

– А вот и вы, Алексей Михайлович, весьма кстати. Простите великодушно, что за всеми ночными волнениями не воздал должное вашей распорядительности. Не открой ваш плутонг так вовремя огонь, еще неизвестно, чем бы все кончилось.

– Я сделал только то…

– Полно, батенька, мы все прекрасно осведомлены о вашей скромности, но речь не об этом. Ваши таланты нужны мне сейчас в другом месте. Так уж случилось, что носовая башня осталась без офицера. Отправляйтесь в башню и принимайте командование.

– Слушаюсь!

– Ступайте, лейтенант, исполать вам!

Когда великий князь знакомился с кораблем, он, разумеется, не пропустил артиллерийских башен. Но одно дело заглянуть туда из любопытства, а совсем другое – получить под свое командование. Огромные сооружения, закованные в броню, с грозно торчащими стволами исполинских пушек, внушали неподдельное уважение своей мощью. Когда толстая броневая дверь захлопнулась за вошедшим Алешей, по спине его невольно пробежал холодок. На казавшейся особенно щуплой на фоне окружающих механизмов фигуре испытующе скрестились глаза расчета. Общее молчание казалось угрюмым и грозило раздавить неопытного офицера, рискнувшего ступить на чужую территорию.

– Здравствуйте, братцы, – звонко и немного отчаянно выкрикнул великий князь своим новым подчиненным, когда молчание стало уж совсем невыносимым.

– Здравия желаем вашему императорскому высочеству! – проревели в ответ полтора десятка глоток.

Привычное с детства титулование неожиданно вернуло равновесие новоиспеченному командиру башни, и он двинулся вперед. Подчиненные на поверку оказались совсем не такими враждебными и приветливо встретили молодого офицера.

– Пожалуйте сюда, ваше императорское… – начал было кондуктор, но Алеша его перебил:

– Если ты и в бою меня постоянно эдак титуловать будешь, то мы по японцам и пострелять не успеем. Давай уж как-нибудь покороче. Ты ведь Хватов?

– Так точно, артиллерийский кондуктор Хватов, ваше импер… вашбродь!

– Ну и славно. Кто я, вы все знаете, а кто вы, я тоже запомню, разве что не сразу. Сейчас мы идем в бой, а потому церемонии разводить некогда. По местам!

Пока Алеша знакомился с новыми подчиненными и вверенным ему «казенным имуществом»[17], русская эскадра успела вернуться на рейд под защиту береговых батарей. На батарее Золотой Горы поднялся сигнал: «Наместник приглашает адмирала прибыть при первой возможности». И на бросившем якоря «Петропавловске» немедля спустили катер. Пока Старк, уже вполне привыкший по всякой малости спрашивать мнения наместника, отправился получать очередные ценные указания, от эскадры отделился крейсер «Боярин» и пошел в море на разведку. Лишенные командования броненосцы и крейсера спокойно стояли на якорях примерно до одиннадцати часов утра. В это время все увидели несущийся на полном ходу «Боярин» с поднятым сигналом: «Вижу шесть неприятельских судов». Затем сигнал сменился на «Вижу восемь судов», а еще через некоторое время – на «Вижу весь неприятельский флот»! Когда Старк послал на разведку именно «Боярина», многие недоумевали. Этот маленький, но ладный кораблик отнюдь не был лучшим скороходом эскадры. Гораздо способнее было послать в дозор «Новик», чей ход почти не уступал в скорости миноносцам. Во всяком случае, ни один из японских крейсеров не смог бы его догнать, и он вполне успел бы посчитать вражеские корабли, а затем без помех уйти. Однако адмирал несколько недолюбливал азартного и инициативного Эссена, а к капитану второго ранга Сарычеву, напротив, относился с симпатией. И потому для всякого дела из двух этих кораблей неизменно выбирал «Боярина».

Как бы то ни было, но японский флот в полном составе быстро приближался к Порт-Артуру. Несмотря на отсутствие адмирала, медлить было нельзя, и флаг-капитан приказал поднять сигнал: «Флоту сниматься с якоря, “Севастополю” быть головным». Но едва загудели поднимающие якоря лебедки, с Золотой Горы снова просигналили: «Флоту оставаться на месте и ждать адмирала». Делать нечего, и могучие броненосцы остались на месте, ожидая, пока Старк вернется на эскадру. Японцы тем временем приближались, и вскоре можно было различить, что их главные силы состоят из шести броненосцев и пяти броненосных крейсеров, сопровождаемых давешней четверкой бронепалубных. Расстояние было еще никак не менее семидесяти кабельтовых, и казалось, что у адмирала достанет времени вернуться на свой флагман, как вдруг в воздухе раздался незнакомый рев, и между «Петропавловском» и «Полтавой» поднялся столб воды, затем последовал разрыв, и по корпусам русских кораблей зазвенели мелкие осколки.

– Ты посмотри, – воскликнул потрясенно Алеша, – японцы начали бой на такой большой дистанции! Да еще и снаряды у них взрываются от удара о воду! А что же наши?

Увы, артиллерия русских кораблей пока молчала. Довоенные правила требовали, чтобы пристрелку начинали шестидюймовые пушки, и лишь после того как дистанция окончательно нащупана, в дело вступал могущественный главный калибр. Однако для шестидюймовок расстояние было слишком велико, и броненосцы молчали. Первым не выдержал это издевательство великий князь. Пушки его башни были давно заряжены, и, так и не дождавшись приказа, он велел открыть огонь. Первым рявкнуло правое орудие, и огромный трехсоттридцатикилограммовый снаряд полетел к цели. Бой начался. Внимательно следившие за полетом снаряда комендоры доложили:

– Недолет, вашбродь, кабельтовых десять не докинули!

По команде Алеши ствол левого орудия пошел вверх и, приняв необходимую поправку, послал врагу следующий гостинец.

– О, хорошо пошла, – загомонили матросы, но лейтенант уже и сам видел, что всплеск поднялся гораздо ближе к противнику.

– Развлекаетесь, Алексей Михайлович? – проснулась, наконец, переговорная труба голосом Рыкова. – Оригинальный у вас метод пристрелки!

– Что на дальномере? – не обращая внимания на его слова, закричал в трубу Алеша.

– Шестьдесят восемь кабельтовых.

– И у нас так же! Ну что, стреляем или как?

– Стреляем, но только по команде!

– Есть!

Пять русских броненосцев, выстроившись в кильватерную колонну, двинулись навстречу неприятелю. Адмирал Того, справедливо полагая, что имеет ощутимый численный перевес, круто повернул русским навстречу, чтобы разойтись контргалсами. Расстояние вскоре сократилось, и в бой вступили шестидюймовки. По команде с мостика великий князь перешел на полные залпы и разряжал свои пушки, стараясь бить наверняка. К сожалению, пока поразить врага не удавалось, впрочем, и японские артиллеристы никак не могли пристреляться и постоянно давали перелеты. Тем не менее бой становился все ожесточеннее, а всплески снарядов все ближе. Первым повезло японцам, двенадцатидюймовый снаряд разорвался на броне кормовой башни, не причинив, впрочем, больших повреждений, если не считать того, что все ее обитатели на время оглохли. Алеша, закусив губу, продолжал командовать своими людьми, и капризная фортуна вскоре сжалилась и над ним. Полный залп очень удачно ударил в борт «Сикисимы», и вся корма ее покрылась белым дымом.

– Ура! – заголосили радостно матросы и бросились заряжать свои пушки.

Надо сказать, что зарядить столь большое орудие, как двенадцатидюймовое, совсем не просто. Сначала мощные гидравлические подъемники доставляют из глубин погребов массивные тела снарядов. Затем, сбросив их на специальные лотки, с помощью других механизмов досылают в каморы пушек. Подъемники тем временем не стоят, а поднимают из погребов полузаряды, и досылатели по лоткам отправляют их вслед за снарядами. После этого закрывают массивный затвор и, вращая тугой винт, запирают его. После этого можно целиться и открывать огонь. Поэтому не удивительно, что главный калибр броненосцев может вести огонь не чаще чем раз в две-три минуты.

В бою время тянется иначе, чем в мирной жизни. Хотя на самом деле бой между русской и японской эскадрой длился не более получаса, но Алеше казалось, что прошла вечность. Адмирал Того, убедившись, что хотя часть русских кораблей повреждена, остальные не только не деморализованы, но, напротив, оказывают ожесточенное сопротивление, счел за благо выйти из боя и не испытывать дальше судьбу. Красиво развернувшись, японцы стройной колонной стали быстро удаляться. Адмирал Старк также не горел желанием продолжать бой и повернул эскадру к Порт-Артуру. Незадолго до конца боя, в кормовую часть верхнего каземата[18] «Полтавы» попал восьмидюймовый снаряд, и старший офицер направился туда осмотреть повреждения. Найдя пятидюймовую плиту лопнувшей, он поспешил вернуться для доклада в рубку, где едва не столкнулся с чумазым от порохового дыма, но донельзя довольным великим князем. Не подозревая, что его вызвали для выволочки, Алеша улыбался во весь рот и посторонился, пропуская Лутонина. Тот, войдя первым, собрался было доложить Успенскому о повреждениях, но застыл на полуслове. На траверзе «Полтавы» стоял без движения японский броненосный крейсер, корму которого застилал белый дым. Очевидно, он получил серьезные повреждения в перестрелке и потерял ход. Тем не менее русская эскадра, не обращая внимания на подранка, величаво двигалась к Артуру. Видеть это было выше сил русских офицеров. Неизвестно кто первым сказал: «Добьем!» – но мысль эта пришлась по вкусу всем присутствующим.

– Принять восемь румбов вправо, – скомандовал Успенский, и громада броненосца, вывалившись из строя, решительно двинулась в сторону противника.

Однако адмирал Старк на «Петропавловске» тут же заметил маневр изрядно раздражавшей его в последнее время «Полтавы», и над флагманом немедленно взвился сигнал: «“Полтаве” вступить на свое место»!

– Да что же это такое, – возмутился Лутонин, – неужто не видно, что японец один против всей нашей эскадры, ведь грех не добить!

– Идем дальше, – скупо проронил командир, не выпуская врага из поля зрения.

– Ваше высокоблагородие, – снова подает голос сигнальщик, – так что, на «Петропавловске» снова сигналят «Встать в строй»!

Дважды не выполнить приказ флагмана – это слишком! Все присутствующие понимают это и отводят глаза, ругаясь про себя последними словами.

– Ну уж нет, – пробормотал Успенский, – хоть один залп я по этим сукиным детям, но сделаю!

Как мало нужно, чтобы всеобщее воодушевление сменилось всеобщей апатией! Только что азартно следившие за вражеским кораблем офицеры с досадой отвернулись по сторонам, стараясь не смотреть друг на друга. На сигнальщика, сообщившего о сигнале флагмана, и вовсе глядели как на врага, и тот, будто чувствуя вину, прятал взгляд. Казалось, боевой дух уже совсем упал, но тем неожиданней прозвучала команда:

– Поднять сигнал «Не могу управляться» и «Прошу помощи»!

Поначалу услышавшие ее не поверили своим ушам, но обернувшись к отдавшему приказ, будто попали под действие магнетизма[19] и начали действовать. Сигнальщики послушно набрали сигнал и тут же подняли его на фалах. Офицеры, словно оцепенев, даже не подумали их останавливать, и вскоре адмирал Старк, стоящий на мостике своего флагмана, получил доклад, после чего схватился за левый бок и едва не упал.

Тем временем на японском крейсере, а это был «Ивате», спешно пытались исправить повреждения. Ему действительно угодил в корму двенадцатидюймовый снаряд с «Севастополя» и перебил рулевое управление. К несчастью, перо его руля в этот момент было повернуто направо, и лишенный управления корабль выкатился из строя. Чтобы не попасть под огонь всей русской эскадры, капитан первого ранга Такетоми вынужден был застопорить ход. К счастью, адмирал уже заметил отсутствие в строю одного из своих кораблей и послал ему на помощь два бронепалубника.

– Ничего страшного пока не случилось, – размышлял вслух Такетоми, – сейчас «Касаги» или «Иосино» возьмут меня на буксир, а там и пожар потушим, и рулевое починим. Хвала богам, русские не проявляют к нам интереса.

– Господин капитан первого ранга, – отвлек его от этих мыслей чей-то встревоженный голос, – посмотрите сюда!

Командир повернул голову и с ужасом увидел, что один из русских броненосцев вышел из строя и решительно двинулся в их сторону.

– Проклятье! – только и смог вымолвить он, но тут же бросился к переговорным трубам. – Эй, в машинном, немедля дайте полный ход!

– Но у нас же рулевое… – попробовал возразить кто-то из офицеров.

– Вы что, хотите, чтобы нас расстреляли без движения? Нет уж, я не согласен! Будем управляться машинами, вертеться волчком на одном месте, но только не давать пристреляться гайдзинам. Старший артиллерист, немедля открыть огонь!

И снова первыми начали японцы. Кормовая башня «Ивате» развернулась в сторону идущего к ним вражеского корабля и дала залп, легший, впрочем, с большим перелетом. «Полтава» не отвечала, очевидно имея намерение подойти как можно ближе и расстрелять их в упор. Описывающий циркуляцию крейсер никак не мог уйти от своего преследователя, но отчаянно пытался отбиться. Наконец на русском броненосце сочли, что дистанция достаточно сократилась, и его пушки загрохотали, поднимая всплески вокруг своей цели. Однако первыми достигли успеха все равно японцы. Летевший с перелетом восьмидюймовый снаряд зацепил край дымовой трубы русского корабля и, с грохотом разорвавшись, осыпал все вокруг себя градом мелких осколков. Ответ последовал незамедлительно, двенадцатидюймовый снаряд, ударив в кормовую боевую рубку крейсера, пробил ее навылет и, хотя разворотил все внутри неё, улетел дальше, так и не разорвавшись. Помимо этого, стоявшее на крыше рубки 76-мм орудие слетело со своего станка и, описав немыслимую дугу, угодило прямо в 40-футовый баркас и пробило ему днище. После этого попадания следовали одно за другим: шестидюймовый снаряд угодил в небронированную часть борта. Пронизав обшивку крейсера как папиросную бумагу, он ударил по броне траверза и разорвался, без особого, впрочем, вреда. Затем несколько таких же снарядов пробили трубы «Ивате», оставив в них аккуратные отверстия. И наконец, случилось попадание, на которое японцы сразу не обратили внимания. Двенадцатидюймовый снаряд пробил главный броневой пояс крейсера ниже ватерлинии и разорвался в угольной яме, превратив при этом в пыль несколько тонн ее содержимого. Страшного в этом ничего не было, угольные ямы помимо своего основной задачи, традиционно предназначались еще и для защиты от снарядов. Но поминутно получая все новые и новые повреждения, на крейсере не сразу заметили поступление воды из угольной ямы в междудонное пространство.

В этот момент японским морякам удалось невозможное. Ремонтники смогли приникнуть в отсек с рулевым механизмом и поставить перо руля прямо. Теперь крейсер мог управляться, и у него появился шанс на спасение. К тому же их артиллеристы наконец пришли в себя и смогли обрушить на русских настоящий шквал огня. Один восьмидюймовый снаряд ударил по носовой башне и, разорвавшись на броне, оставил на ней небольшую выбоину в четверть дюйма глубиной. Впрочем, оглушенной обслуге башни мало не показалось, и темп стрельбы на некоторое время упал. Следующий крупнокалиберный снаряд разорвался на броне пояса, а несколько более мелких превратили верхнюю палубу броненосца в филиал ада на земле. Разрываясь на поручнях, сетках и тому подобных местах, которые русские снаряды даже бы не заметили, они поджигали вокруг все, что могло гореть, а их мелкие осколки целыми роями залетали в амбразуры, дырявили воздуховоды и заклинивали механизмы. Русская артиллерия отвечала не менее ожесточенно, но начавшие маневрировать японцы сбивали им наводку, впрочем, как и себе. В это время японский бронепалубный крейсер «Касаги» решил отвлечь русский броненосец, попытавшись приблизиться на минный выстрел. Увы, на этот раз капризная богиня удачи была не на японской стороне. Первый же русский снаряд угодил в носовое восьмидюймовое орудие и, разбив его, поджег приготовленные к стрельбе полузаряды. Всю носовую оконечность корабля окутал густой дым, и казалось, его вот-вот постигнет катастрофа. Однако время шло, но ничего не происходило, кроме того что «Касаги» отвернул от оказавшегося таким опасным противником броненосца и поспешил разорвать дистанцию.

Тем не менее японская попытка атаковать на некоторое время отвлекла внимание русских от «Ивате», и изрядно уже пострадавший японский крейсер воспользовался этим, чтобы попытаться уйти. «Полтава» погналась за ним, но безуспешно, и, не желая слишком уж далеко отрываться от своих, прекратила погоню, дав напоследок залп всем бортом по выскользнувшей жертве.

Как ни странно, именно этот последний залп едва не стоил японскому крейсеру жизни. Выпущенный русскими двенадцатидюймовый снаряд попал прямо в кормовую башню «Ивате». Проломив шестидюймовую броню и разломав правое орудие, он остановился в подбашенном пространстве, так, к сожалению, и не разорвавшись. Дело в том, что английские кораблестроители, стремясь максимально облегчить и без того перегруженный артиллерией корабль, сделали в двухорудийной башне только один подъемник, а чтобы обеспечить приемлемый темп стрельбы, значительную часть боезапаса расположили прямо в башне. Это было отличное решение в плане экономии веса, но отвратительное с точки зрения живучести. К тому же японцы еще более усугубили ситуацию, начиняя свои снаряды не черным порохом, как их английские учителя, а куда более склонной к детонации шимозой[20]. Увы, русский снаряд не взорвался, иначе этот бой стал бы для японского крейсера последним. Впрочем, неприятности для него не закончились. Крен от поступления воды в междудонное пространство стал уже настолько явным, что на него обратили внимание не только трюмные механики, но и капитан первого ранга Такетоми. После выяснения обстоятельств дела, японский командир не нашел ничего лучшего, как направиться под охраной бронепалубных крейсеров к ближайшим островам, посадить многострадальный корабль на мель и запросить помощи.

Тем временем в рубке «Полтавы», как только схлынула горячка боя, попытались сообразить, что же все-таки произошло.

– Кто приказал поднять сигнал? – спросил подчиненных Успенский тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Увы, ответа на такой простой вопрос ни у кого не было. Сигнальщики, смотря на командира преданными глазами, не могли ответить ничего определенного. Ясно было лишь то, что приказ отдал кто-то из господ офицеров, а кто именно, никто не запомнил. Офицеры также были готовы присягнуть на библии, что сами подобного приказа не отдавали, но в то же время ясно слышали. Старший артиллерист стал припоминать что-то, и тихонько спросил у Лутонина:

– Сергей Иванович, а кто стоял рядом с вами?

По странной случайности в этот момент командир повторил свой вопрос:

– Кто, мать вас растак, приказал поднять сигнал?

– Так Алексей Михайлович… – прозвучал в наступившей тишине ответ старшего офицера.

– Как Алексей Михайлович? Наш Алеша? Великий князь? – загомонили присутствующие.

– Ну да, мы вместе вошли, – не понял сначала Лутонин.

– А где он сейчас?

– Так в башню вернулся, сразу как стрельба началась. Кстати, его башня недурно отстрелялась…

– А позвать сюда его императорское высочество… – с трудом выдохнул Успенский.

Один из матросов сломя голову кинулся исполнять приказ, а старший офицер, подойдя к командиру, тишком шепнул:

– Только, пожалуйста, без августейшей матери.

– Лейтенант Романов по вашему приказанию явился! – в очередной раз отрапортовал великий князь.

– Господин лейтенант, – сухо обратился к нему Успенский, – это вы отдали приказ поднять сигналы «не могу управляться» и «прошу помощи»?

– Господин капитан первого ранга, – немного растерянно отозвался Алеша, – я не могу отдавать приказы на мостике, я лишь порекомендовал…

– Вы очень вовремя порекомендовали, ваше императорское высочество, – страдальчески проронил командир, – вы так хорошо порекомендовали, что все кинулись исполнять, как будто ждали этой рекомендации всю жизнь!

– Что же делать-то теперь, – сокрушенно вздохнул Лутонин, – потопи мы этот проклятый крейсер, никто об этих издевательских сигналах и не вспомнил бы, ибо победителей не судят, а тут что же?

– Так не потопили же, – не менее удрученно отозвался Успенский, – ладно, Алексей Михайлович, ступайте, пока вы еще что-нибудь не порекомендовали.

Великому князю ничего не оставалось делать, как козырнуть, но, уже выходя, он обернулся и неожиданно для всех сказал:

– А вы, как будете докладывать Старку, скажите, что я вам браунингом угрожал, и если станет злобиться, напомните, как он августейшего дядю государя императора матом при всем честном народе крыл!

Оставив всех присутствующих в полном недоумении, Алеша покинул мостик и вернулся в ставшую родной башню.

– Так вот он какой, взгляд василиска, – задумчиво проговорил Лутонин.

– Что, простите? – не понял своего старшего офицера командир.

– Ну, как же, господа, припомните, кто был дедом нашего разлюбезного Алексея Михайловича?

– Как кто? Блаженной памяти Николай Павлович!

– Вот-вот, а славился государь-император Николай, помимо всего прочего, тем, что мог всякого человека в ступор вогнать. Да так, что тот после всего и себя не помнил!

– Полно, охота вам, Сергей Иванович, басни Герцена повторять?

– Не скажите, Иван Петрович, не скажите. Я как-то сам видел, как покойный император Александр Миротворец, еще будучи цесаревичем, некоего адмирала чуть в соляной столб не превратил одним взглядом. А государь-то нашему Алеше кузеном доводился!

– Так вы хотите… – начал понимать Успенский.

– Да ничего я не хочу! – разозлился Лутонин. – Просто сами посудите, команду он отдал, и все кинулись выполнять, причем потом никто и не вспомнил, чья команда! А тут еще этот браунинг…

– Хм, а ведь под таким соусом может еще и получиться. Кстати, господа, а кто помнит, за каким нечистым я нашего Алешу в рубку-то вызывал?

– Отчитать хотели, – с постным видом проговорил Рыков, – за самовольное открытие стрельбы.

– Ого, – округлил глаза командир, – а если бы отчитал?

Когда «Полтава» вернулась к эскадре, а рейде Порт-Артура царил подлинный бардак. Броненосцы, неумело маневрируя, сбились в кучу, и все закончилось тем, что «Севастополь» едва не протаранил флагманский «Петропавловск». Впоследствии выяснилось, что повреждения оказались невелики, но в тот момент казалось, будто эскадру преследует злой рок. Адмирал Старк, махнув на все рукой, отправился на доклад к наместнику, и запрос на появившийся броненосец посылал его флаг-капитан Эбергард. Ответный семафор с «Полтавы», который прочитали все, привел эскадру в приподнятое настроение. Действительно, несмотря на повреждения части кораблей и более чем двойное превосходство в силах, русские смогли отразить нападение и тяжело повредить один из кораблей японцев. Если это не успех, то что тогда?

Драматическое начало войны произвело в порт-артурском обществе эффект разорвавшейся бомбы. Дерзкое нападение японцев, два подорванных броненосца и крейсер, явственные звуки боя на рейде, придали за одну ночь спокойному и даже немного милому городу вид совершенно непривычный и пугающий. Если люди военные в большинстве своем сохранили присутствие духа, то штатских накрыла волна просто невероятной паники. Началось все с того, что утром не открылись магазины, разносчики не стали разносить продукты, а извозчики и рикши просто попрятались. Обыватели вообразили себе, что японцы с минуты на минуту высадят десант, и кинулись спасать свою жизнь. Китайцы, хорошо помнившие резню, учиненную японцами после прошлого штурма, бросились на пристани, пытаясь занять места в пароходах, джонках и даже шаландах. Русские не отставали от них, но многие прежде попытались снять деньги в банке, но тут их ожидал новый сюрприз. Двери его были закрыты, а на настойчивый стук никто не отзывался. В конце концов, испуганным людям, среди которых преобладали женщины и дети, ничего не оставалось, как направиться на железнодорожную станцию и попытаться покинуть ставший ловушкой город.

Не были исключением и Егоровы. Сам Ефим Иванович, разумеется, не мог оставить службы, но счел своим долгом отправить Капитолину Сергеевну с сыном подальше от театра боевых действий. Именно поэтому почтенное семейство явилось в полном составе на вокзал, желая как можно скорее покинуть Порт-Артур. Людмила Сергеевна, однако, была лишь в качестве провожающей, поскольку прогрессивному учителю стыдно бежать от кого бы то ни было, бросив своих учеников. Первая неожиданность случилась прямо в здании вокзала. Как оказалось, кассы были закрыты и билеты никто не продавал. Вторая заключалась в том, что перрон был переполнен разного рода публикой, которая пыталась штурмом взять отходящий поезд. Впрочем, «публикой» эту толпу назвать было уже сложно. Вчерашние почтенные господа в мгновение ока превратились в каких-то невоспитанных и небрежно одетых личностей. Они шумели, лезли вперед, ругались и расталкивали друг друга локтями, а от многих еще и дурно пахло. Среди этой крикливой толпы совершенно терялись семьи чиновников и офицеров гарнизона, пытавшихся покинуть город.

Ефим Иванович поначалу попытался проложить дорогу в вагон своей семье, но скоро вылетел из толпы пытавшихся уехать людей, потеряв фуражку и с помятыми боками. Растерянно глядя на стоящее в ряд семейство, он пытался что-то сказать, но не находил слов. Вдруг за его спиной какой-то бородатый мужчина в суконной поддевке, стоящий рядом с дамой с испуганным лицом и сбитой набекрень шляпкой, деловито подобрал ее чемодан и как ни в чем не бывало пошел прочь. Все это так поразило Егоровых, что они не сразу сообразили, что даму обокрали.

– Мила, смотри, эти люди похожи на крыс, бегущих с корабля! – воскликнул тоненьким голосом закутанный в башлык Сережа, обращаясь к тетке.

Точность сравнения так поразила взрослых, что они даже не нашлись, как ответить десятилетнему мальчику.

– Вот что, Фима, – решительно заявила мадам Егорова, – ты как хочешь, а мы никуда не едем! Почему мы должны куда-то бежать? Нет, я решительно этого не понимаю и никуда не поеду!

– Но, Капочка, – промямлил, пытаясь возразить чиновник, – как же так…

Однако его никто не слушал, а сын бросился целовать мать.

– Людмила Сергеевна, – попытался воззвать он к свояченице, – скажите хоть вы…

– Ефим Иванович, – решительно отвечала она ему, – я совершенно согласна с Капой и Сережей. Война еще только началась, и ни малейшей опасности пока нет.

– Но что же нам делать?

– А давайте отправимся на пристань, – закричал донельзя довольный решением взрослых гимназист. – Наша эскадра сражается с японцами и уже наверняка победила! Пойдемте, мы все узнаем первыми.

– А почему бы и нет, – поддержала предложение сына Капитолина Сергеевна, – вот только заедем домой, оставим багаж, переоденемся, а тогда можно и на пристань.

– Но, мамочка, – начал было канючить Сережа, – тут же совсем недалеко!

– И прежде непременно покушаем, молодой человек! – немедленно пресекла это безобразие мать.

Попасть на пристань в тот же день у них, впрочем, не получилось. Сначала Ефима Ивановича вызвали на службу, затем послышался далекий разрыв залетевшего в город шального снаряда, и Егоровы кинулись прятаться в погреб. Наконец, к вечеру погода ухудшилась, подул ветер и пошел снег, так что идти на пристань стало решительно невозможно. Но едва на следующее утро немного распогодилось, Серёжа буквально потащил семейство в порт.

Город к тому времени пришел в более-менее спокойное состояние. На улицах было много патрулей, следивших за порядком. Всюду были развешаны прокламации с приказом наместника о введении военного положения во Владивостоке и всех местностях, принадлежащих КВЖД, а также осадного положения в Порт-Артуре ввиду появления рядом с ним неприятеля.

Гавань представляла собой не слишком привычное зрелище. Обычно хотя бы часть эскадры находилась на внешнем рейде, а теперь целиком собралась на внутреннем, за исключением подорванного «Ретвизана». Другой пострадавший броненосец, «Цесаревич», уже ввели в «большой ковш», а «Палладу» готовили к постановке в док. Помимо военных кораблей выделялся только что пришедший из Шанхая большой пароход с надписью «Маньчжурия» на борту. Это принадлежащее КВЖД грузопассажирское судно каким-то непонятным чудом прошло мимо японских дозоров[21] сразу после боя. Всего этого Егоровы, разумеется, не знали, но с любопытством наблюдали пристань, запруженную народом. Преобладали среди него снующие туда-сюда военные моряки, но была и праздная публика, пришедшая, как и они, полюбопытствовать. Несколько раз они даже раскланивались со знакомыми. Пока Капитолина Сергеевна и Ефим Иванович с тревогой наблюдали за развернувшейся перед ними картиной, Сережа с Милой начали свою обычную забаву: высматривать корабли и угадывать их названия. Не то чтобы Людмила Сергеевна сильно интересовалась флотскими делами, но живя в портовом городе, поневоле начнешь разбираться. К тому же ее племянник был просто помешан на боевых кораблях, и дружной с ним тетке не оставалось ничего другого, как соответствовать.

– Мила, смотри, – кричал Сережа, – это «Севастополь»!

– Ну, какой же это «Севастополь»? Посмотри на среднюю трубу[22], она ниже прочих, это «Петропавловск»!

– А вот и нет, если бы это был «Петропавловск», на нем был бы флаг командующего эскадрой, а его не видно!

Пока они так развлекались, цепкий взгляд мадам Егоровой нашел в толпе знакомую фигуру, к тому же идущую прямо на них.

– Алексей Михайлович, – громко позвала она пробирающегося сквозь толпу офицера, – добрый день!

Алеша, а это был он, как и все Романовы, имел очень хорошую память на лица и сразу же узнал свою попутчицу.

– Добрый день, господа, – вежливо поклонился он Егоровым.

– Алексей Михайлович, голубчик, – продолжала Капитолина Сергеевна, – может, хоть вы нам расскажете, что случилось? Мы ведь ничего толком не знаем!

– Право, нечего рассказывать, мадам, японцы внезапно напали и подорвали три наших корабля. Потом попытались разбить оставшиеся, но получили отпор и ушли. Мы же, чтобы избежать повторных атак, пока вынуждены находиться во внутреннем рейде.

– Как вы интересно рассказываете, молодой человек, – расцвела в ответ мадам Егорова. – О, позвольте представить вам мою сестру Милу, а это мой сын Сергей, он без ума от флота и мечтает стать морским офицером, да-с!

– Добрый день, Людмила Сергеевна, – поклонился в ответ узнавший чуть было не похищенную учительницу Алеша.

Надо сказать, что Мила, в отличие от прошлого раза, выглядела гораздо лучше. К тому же предусмотрительная Капитолина Сергеевна настояла, чтобы ее сестра перед походом оделась как можно приличнее. Так что перед лейтенантом предстала весьма привлекательная молодая особа. Шубка ее хотя и была довольно проста, очень выгодно подчеркивала достоинства фигуры, а отороченная лисьим мехом шапочка бесподобно шла к лицу и волосам.

– Здравствуйте, Алексей Михайлович, – немного удивленно отвечала она, тоже узнав молодого человека, и смутилась, припомнив обстоятельства их первой встречи.