Старик и море. Зеленые холмы Африки (сборник) Хемингуэй Эрнест
– Как вам рог?
– Совсем неплох, – отозвался Старик. – Но ничего особенного. А вот сразивший его выстрел – из ряда вон.
– М’Кола тоже доволен, – сказал я.
– Да ты и сам вне себя от радости, – заметила Мама.
– Не скрою, я в восторге, – признался я. – Просто потерял голову от радости. Но лучше не позволяйте мне говорить об этом. И не спрашивайте, что я сейчас чувствую. Как-нибудь ночью проснусь и буду думать об этом сколько захочу.
– А еще вы отличный следопыт и меткий стрелок по птицам, – сказал Старик. – И что там еще?
– Отвяжитесь от меня. Я сказал это только раз, когда был пьян.
– Ничего себе раз, – вступила жена. – Да он каждый вечер это повторяет.
– Бог мой! Но я правда хорошо бью влет.
– Поразительно, – сказал Старик. – Никогда бы не подумал. А что еще вы умеете?
– Да пошли вы к черту!
– Нельзя, чтобы он осознал, что это был за выстрел, а то станет совсем невыносим, – сказал Старик моей жене.
– Мы с М’Колой сами все знаем, – отреагировал я.
Подошел М’Кола.
– М’узури, бвана, – сказал он. – М’узури сана.
– Он считает, что такой выстрел случайным быть не может, – объяснил Старик.
– Так не разубеждайте его.
– Пига м’узури, – продолжил М’Кола. – М’узури.
– Похоже, вы с ним переживаете сходные чувства, – сказал Старик.
– Он мой друг.
– Это заметно, – согласился Старик.
Когда мы шли по равнине к лагерю, я с расстояния двухсот метров, особенно не прицеливаясь, застрелил болотного козла, перебив ему шею у основания черепа. М’Кола обрадовался, а Друпи пришел в восторг.
– Надо его остановить, – сказал Старик моей жене. – Скажите правду, куда вы целились?
– В шею, – солгал я. На самом деле я целился под лопатку.
– Красиво получилось, – сказала Мама. Пуля издала хлопок, похожий на тот, что издает бейсбольная бита при сильном ударе о мяч, и козел рухнул как подкошенный.
– Все-таки он неисправимый лгун, – продолжал подсмеиваться Старик.
– Великие стрелки никогда не получают награды при жизни. Зато после смерти… Сами увидите.
– По-моему, он хочет, чтобы его несли на руках, – заметил Старик. – Этот носорог вскружил ему голову.
– Ладно. Теперь глядите в оба. Черт возьми, я всегда стрелял хорошо.
– А мне вот вспоминается один случай, – поддразнивал меня Старик.
Да я и сам его помнил. Тогда я все утро преследовал одну антилопу, но постоянно мазал, одурев от жары, потом забрался на огромный муравейник и стал стрелять по другой антилопе, значительно хуже первой, но и здесь промахнулся с пятидесяти метров. Когда я увидел, что антилопа все еще стоит неподвижно и смотрит на меня, я выстрелил ей в грудь. Она попятилась, но, как только я шагнул к ней, метнулась и отбежала в сторону, пошатываясь от усталости. Я сел, подождал, когда она остановится, не в силах бежать дальше, и тогда, упершись ружьем в плечо, стал стрелять ей в шею – медленно, внимательно, и однако промахнулся восемь раз, хоть и целился, потеряв голову от бессильной злобы, в одно и то же место. Все ружьеносцы чуть не попадали со смеху, а с подъехавшего грузовика на нас удивленно и весело пялились негры. Старик и Мама молчали, а я сидел, решив, в холодной ярости, не подниматься с места, пока не прострелю антилопе шею, хотя надо было, напротив, подняться и прогнать животное с этой раскаленной солнцем, пышущей жаром равнины. Все молчали. Я протянул руку к М’Коле за новой обоймой, старательно прицелился, опять промахнулся и только с десятого раза прострелил эту чертову шею. Я отвернулся, даже не посмотрев на убитую антилопу.
– Бедный Папа, – сказала жена.
– Виной всему свет и ветер, – сказал Старик. Тогда мы с ним еще не были близко знакомы. – Все пули попали в одно место. Я видел, как взметнулась пыль.
– Я вел себя как упрямый идиот, – признался я. Во всяком случае, сейчас я стреляю неплохо. До сих пор мне всегда везло.
Завидев лагерь, мы громко закричали, но никто не вышел нам навстречу. Наконец из своей палатки выглянул Карл, но при виде нас тут же скрылся, потом появился снова.
– Эй, Карл, – заорал я. Он помахал рукой и опять вернулся в палатку. И только потом пошел к нам. Карл дрожал от волнения, и я увидел, что он не до конца смыл с рук кровь.
– Чья это?
– Носорога, – ответил Карл.
– Что-нибудь случилось?
– Ничего особенного. Мы его застрелили.
– Отлично. И где он?
– Вон за тем деревом.
Мы пошли за Карлом и увидели только что отсеченную голову носорога, но какого… Судя по увиденному, он был раза в два больше моего. Маленькие глазки были закрыты, а в уголке одного застыла, словно слеза, свежая капля крови. Из огромной головы торчал красиво изогнутый рог. Шкура в дюйм толщиной свисала складками на шее, и край ее был такой же белый, как только что извлеченная мякоть кокоса.
– Какой длины рог? Дюймов тридцать будет?
– Нет, тридцати не будет, – уверенно заявил Старик.
– Но носорог стоящий, мистер Джексон, – сказал Дэн.
– Не спорю, – согласился Старик.
– Где вы его убили?
– Совсем недалеко от лагеря.
– Он стоял в кустарнике. И мы услышали фырканье.
– Подумали было, что это буйвол, – сказал Карл.
– Стоящий носорог, – повторил Дэн.
– Я очень рад за вас, – сказал я. Так мы и стояли втроем. Мы искренне желали поздравить своего друга с победой над этим носорогом, чей маленький рог был длиннее того, какой добыли мы, над огромным носорогом с застывшей в уголке глаза слезой, чья отсеченная царская голова высилась горой перед нами, но вместо этого разговаривали, словно пассажиры корабля перед приступом морской болезни, или люди, понесшую крупную финансовую потерю. Нам было стыдно, но мы ничего не могли поделать. Мне хотелось сказать Карлу что-нибудь приятное и доброе, но вместо этого я спросил:
– Сколько раз вы в него стреляли?
– Даже не знаю. Мы не считали. Думаю, пять или шесть.
– Пять, – сказал Дэн.
Бедняга Карл, видя кислые лица поздравлявших его друзей, чувствовал, что радость от победы понемногу покидает его.
– Мы тоже убили носорога, – сказала Мама.
– Замечательно. Он крупнее моего? – спросил Карл.
– Вовсе нет. По сравнению с вашим он жалкий карлик.
– Мне очень жаль, – сказал Карл, и в его голосе звучало искреннее сочувствие.
– О какой жалости может идти речь, когда вы подстрелили такого гиганта? Настоящий красавец. Сейчас схожу за фотоаппаратом и сделаю несколько снимков.
Я пошел за фотоаппаратом. Мама шла рядом, держа меня за руку.
– Папа, постарайся вести себя по-человечески, – сказала она. – Бедный Карл! Из-за вас он не чувствует никакой радости. Это ужасно.
– Знаю. Я стараюсь как могу.
Старик услышал нас и покачал головой.
– Никогда не чувствовал себя такой сволочью. – Но это был словно удар под ложечку. – На самом деле я рад за него.
– И я. Пусть бы он превзошел меня. Ну, вы понимаете. Я говорю правду. Ведь мог бы этот рог быть на дюйм, два или даже на три длиннее? Так нет, он подстрелил такого носорога, рядом с которым мой выглядит просто смешной пародией.
– Зато вы никогда не забудете свой выстрел.
– Плевать я хотел на выстрел. Какая неудача! Ну до чего хорош этот его носорог!
– Пойдемте, соберемся с духом и попробуем вести себя как цивилизованные люди.
– Мы вели себя ужасно, – сказала Мама.
– Знаю, – признал я. – Смешно, но я все время старался быть любезным.
– И у вас обоих это отменно получалось, – не без иронии сказала Мама.
– А вы обратили внимание на поведение М’Колы? – спросил Старик.
М’Кола мрачно взглянул на носорога, покачал головой и отошел.
– Замечательный носорог, – сказала Мама. – Надо вести себя прилично, и тогда у Карла поднимется настроение.
Но было уже поздно. Нам не удалось привести Карла в хорошее расположение духа, и потому мы сами ходили как в воду опущенные. Тем временем подошли носильщики, и все гурьбой сразу направились туда, где в тени лежала голова носорога. Туземцы стояли молча. Только свежеватель не мог скрыть своей радости при виде такой головы.
– М’узури сана, – сказал он мне. И, измерив рог растопыренными пальцами, прибавил: – Кубва сана.
– Ндио. М’узури сана, – согласился я.
– Это бвана Кабор его убил?
– Да, бвана Карл.
– М’узури сана.
– Да, – опять согласился я. – Прекрасный рог.
Единственным джентльменом среди нас оказался свежеватель. Обычно соперничество на охоте не поощрялось. Мы с Карлом всегда старались предоставить друг другу лучший шанс. Карл, самоотверженный и лишенный эгоизма, мне очень нравился. Я знал, что стреляю лучше, чем он, да и пройти могу намного больше, и все-таки его охотничьи трофеи всегда были более впечатляющими. Я сам видел, как он сделал несколько скверных выстрелов, в то время как я промазал лишь дважды – по той злосчастной антилопе, о которой рассказывал, и по дрофе на равнине, но добыча у него была всегда больше. Вначале мы шутили по этому поводу, но я нисколько не сомневался, что в конце концов победа будет моя. Однако весы так и не склонились в мою сторону. И вот теперь, охотясь на носорога, я получил реальный шанс. Карла мы отправили добывать мясо, а сами пошли на новое место. Мы никогда ни в чем его не ущемляли, но и не баловали – и вот он опять меня обставил. И не просто обставил – это бы еще полбеды. Мой носорог был рядом с его гигантом таким жалким, что теперь я не мог выставить на всеобщее обозрение его голову в том небольшом городке, где мы оба жили. Карл с легкостью уничтожил мой успех. Оставалось лишь вспоминать о том редкостном выстреле, который никто не мог у меня отнять, но выстрел был настолько хорош, что со временем я мог начать сомневаться, а вдруг это была всего лишь случайная удача, и у меня нет никакого повода для гордости. Да, старина Карл всех нас на уши поставил своим носорогом. Сейчас он в своей палатке писал письмо.
Сидя под тентом в ожидании обеда, мы со Стариком обсуждали, как действовать дальше.
– В любом случае носорога он уже убил, – сказал Старик. – Это сэкономит нам время. Но теперь вам нельзя ограничиться сегодняшней добычей.
– Естественно.
– Наше место иссякло. С ним что-то неладно. Друпи уверяет, что знает хорошие места: до них три часа езды на грузовике и еще час ходьбы с носильщиками. Мы можем отправиться туда сегодня днем налегке, потом отослать грузовики назад, а Карл с Дэном могут поохотиться в районе Муту-Умбу на сернобыка.
– Прекрасная мысль.
– Кроме того, у Карла есть возможность приманить леопарда на тушу носорога уже сегодня вечером или завтра утром. Дэн говорит, что слышал его рычание. А мы постараемся добыть носорога в тех местах, о которых рассказывает Друпи, и тогда вы все втроем с легким сердцем будете охотиться на куду. Постараемся, чтобы на это осталось достаточно времени.
– Отлично.
– Даже если сернобык сразу не попадется, со временем вы на него наткнетесь.
– Если и не наткнусь – черт с ним. Как-нибудь в другой раз. А вот куду очень хочется добыть.
– Ну, и добудете. Не сомневайтесь.
– Пусть всего одного, но хорошего. И никого больше не надо. Носороги меня не интересуют, хотя охотиться на них интересно. Но, конечно, хотелось бы убить такого, который не выглядел б карликом рядом с этим колоссом.
– Здесь вы правы.
Мы поведали наш план Карлу.
– Я не возражаю. И желаю вам добыть носорога вдвое больше моего. – Он говорил это вполне искренне. И настроение у него улучшилось, как и у всех нас.
Глава третья
Заветное место Друпи, куда мы приехали вечером после изнурительной поездки среди красноватых, поросших кустарником холмов, выглядело отвратительно. Оно было на краю зоны, где все деревья окольцевали для борьбы с мухой цеце. Мы разбили лагерь напротив пропыленной, грязной деревушки. Почва здесь была красная и такая разъеденная атмосферными явлениями, что, казалось, ее может сдуть самый легкий ветерок. Наш лагерь стоял на самом ветру в сомнительной тени от нескольких засохших деревьев над ручьем и глиняными хижинами туземцев. Еще до темноты мы с Друпи и двумя местными проводниками, оставив деревню сбоку, поднялись на высокий каменистый гребень горы, с которого открывался вид на глубокую долину, почти каньон. В нее с противоположной стороны круто сбегали изломанные боковые долины. На дне долин с травянистыми склонами росли густые рощи, а горную вершину покрывал бамбуковый лес. Каньон спускался к Рифт-Вэлли и, по-видимому, сужался к концу, где он разрывал скалистую стену. Дальше, за зелеными кряжами и склонами высились поросшие непролазным лесом холмы. Не очень-то подходящая для охоты местность.
– Если мы увидим носорога на противоположном склоне, нам придется спуститься на самое дно каньона, а потом лезть вверх через густые заросли и эти чертовы овраги. Зверя мы, скорее всего, потеряем из виду, а то и шею себе свернем. Здесь очень крутой подъем. Эти безобидные на первый взгляд овраги похожи на те, которые доставили нам однажды большие неприятности, когда мы возвращались домой.
– Похоже, место гиблое, – согласился Старик.
– Как-то я охотился на оленей в похожей местности – на южном склоне Тимбер-Крика в Вайоминге. Здесь склоны тоже слишком уж крутые. Кошмарные склоны! Они не только крутые, но и неровные. Завтра мы поплатимся за свое неблагоразумие.
Мама молчала. Сюда нас привел Старик, он нас и выведет отсюда. А ее забота – следить, чтобы ботинки не натирали ноги. Она уже ощущала легкую боль, и только это ее волновало.
Я продолжал говорить о трудностях, которые нас здесь поджидают, и уже в темноте мы вернулись в лагерь мрачные и враждебно настроенные против Друпи. Костер ярко пылал на ветру, мы сидели у огня, смотрели на восход луны и слушали вой гиен. После нескольких стаканчиков спиртного нам стало казаться, что здесь не так уж плохо.
– Друпи клянется, что это хорошее место, – сказал Старик. – Он хотел повести нас дальше, но уверяет, что и здесь не плохо.
– Мне Друпи нравится, – сказала Мама. – И я ему полностью доверяю.
Друпи подошел к костру, а с ним двое туземцев с копьями.
– Так что там слышно? – спросил я.
Туземцы заговорили между собой, а потом Старик сказал: – Один из этих охотников-любителей клянется, что только сегодня его преследовал огромный носорог. Впрочем, в такой ситуации любой носорог покажется огромным.
– Спросите, какой длины был рог?
Туземец вытянул руку, показывая, что не меньше. Друпи усмехнулся.
– Ладно, идите себе, – сказал Старик.
– А где это произошло?
– Скажут: да вон там, – неодобрительно отозвался Старик. – Сами понимаете. Ответ один: вон там. В том месте, где всегда случаются подобные вещи.
– Вот и славно. Мы как раз туда и собираемся.
– Друпи не впал в уныние, – заметил Старик. – Это хороший знак. Он держится уверенно. Ведь это его предложение.
– Да, но карабкаться по горам придется нам с вами.
– Попробуйте поднять ему настроение, – посоветовал Старик моей жене. – Он даже меня вгоняет в депрессию.
– Может, вспомним, какой он отличный стрелок?
– Нет, еще рано. И я вовсе не унываю. Просто бывал в таких местах раньше. В конце концов все это только на пользу. А вы, дружище, вели бы себя скромнее.
На следующий день я понял, насколько заблуждался, ругая это место.
Мы позавтракали засветло и уже до рассвета гуськом поднимались на холм за деревушкой. Впереди шел проводник из местных с копьем в руке, затем Друпи с моим автоматом и флягой, за ним я со «спрингфилдом», Старик с «манлихером», Мама, довольная, что может ничего не нести, М’Кола с двустволкой Старика и еще одной флягой. Замыкали шествие два местных жителя, которые несли копья, брезентовые мешки с водой и ящик с провизией. Мы собирались переждать полуденную жару где-нибудь в тени и не возвращаться в лагерь до темноты. Прохладным утром идти в гору было намного приятнее, чем карабкаться на нее на закате, как было вчера, когда камни и земля отдают накопившийся за день жар. Мы шли тропой, по которой регулярно гоняли скот, но сейчас сухую пыль под ногами увлажнила утренняя роса. Вокруг было много следов гиен, а когда тропа вывела нас на серый гребень горы, откуда открывался вид на глубокое ущелье, и потом повела нас по его краю, мы заметили в пыли за скалами свежий след носорога.
– Он только что прошел, – сказал Старик. – Должно быть, они ходят здесь ночью.
Внизу, на дне каньона, мы видели вершины высоких деревьев, а в просвете между ними сверкала вода. Противоположный крутой склон был изрезан оврагами, которые мы видели накануне. Друпи о чем-то перешептывался с проводником – тем, за которым гнался носорог. Потом они стали спускаться по крутой тропе, которая вела изгибами на дно ущелья.
Мы остановились. До сих пор я не замечал, что жена хромает, а когда это увидел, между нами завязалась шепотом перепалка, в ней каждый считал себя правым, она шла еще из прошлого – и всегда из-за обуви, которую ей нельзя было носить, а теперь – из-за конкретных ботинок, которые терли ноги. Боль уменьшилась, когда обрезали спереди толстые и короткие шерстяные носки, надетые поверх обычных, а потом и вовсе их сняли. Теперь ботинки вроде можно было носить. Но на крутом спуске эти испанские охотничьи ботинки стали опять жать в пальцах, и тогда разгорелся давний спор относительно размера ботинка и того, прав ли был сапожник, сторону которого я принял сначала беспечно, будучи переводчиком, а потом сознательно, поверив в его теорию, что проблема будет решена, если увеличить задник ботинка. Но сейчас его логика была посрамлена: ботинки натирали ноги, и ситуацию нельзя было исправить доводом, что новые ботинки всегда жмут несколько недель, пока не разносятся. Теперь, когда толстые носки сняли, она пробовала ступать осторожно, примериваясь, не давит ли кожа на пальцы, спор наш прекратился: ей не хотелось выглядеть неженкой, а напротив, хотелось держаться уверенно, чтобы мистер Дж. Ф. был ей доволен, и мне стало стыдно за свою грубость, за свое негодование, в то время как ей было больно, вообще стыдно за всякое негодование – и в прошлом тоже, и я, остановившись, шепнул ей об этом, и мы оба улыбнулись, мир был восстановлен, и ботинки вроде не жали без толстых носков, а я теперь ненавидел всех идиотов, негодующих истины ради, особенно одного отсутствующего американского друга, хотя сам только что перестал быть таким идиотом, и дал себе слово, что никогда уже больше не буду таковым, и следил за идущим впереди Друпи, и вот мы уже достигли дна каньона с толстыми и высокими деревьями, и это дно, казавшееся сверху узкой щелью, расширилось, открыв меж деревьев речку.
Мы остановились в тени деревьев с крепкими гладкими стволами и идущими понизу узловатыми корнями, которые лезли вверх, как артерии; сами же стволы зеленовато-желтым цветом напоминали деревья во Франции зимой после дождя. Но здесь кроны были роскошнее, листва пышнее, а внизу, из ручья, подобно папирусу, тянулся к солнечным лучам тростник высотой футов в двенадцать, густой, как пшеница в поле. Вдоль ручья шел звериный след, и Друпи, склонившись, его изучал. Подошел М’Кола, и они вдвоем прошли немного вперед, всматриваясь в следы, а потом вернулись к нам.
– Ньяти, – прошептал М’Кола. – Буйвол. А Друпи шепнул что-то Старику, и тот тихо произнес своим хрипловатым от виски голосом: – Вниз по реке прошли буйволы. Друпи говорит, среди них есть крупные самцы. Обратно они не возвращались.
– Так пойдем за ними, – сказал я. – Лучше еще один буйвол, чем носорог.
– Одно другому не мешает. Буйвол не отменяет носорога, – заметил Старик.
– Боже, куда я попал! Какие-то сказочные места! – воскликнул я.
– Великолепные места, – согласился Старик. – Такое и представить трудно.
– Деревья как на картинах Андре[33], – сказала Мама. – Как красиво! Только взгляни на этот зеленый цвет. Настоящий Массон[34]. Жаль, что хороший художник не может этого видеть.
– Как твои ботинки?
– Не жмут.
По следу буйволов мы шли очень медленно и осторожно. Ветра не было, но мы знали: когда он поднимется, то будет дуть с востока нам в лицо. Следы вели нас вдоль ручья, и с каждым шагом трава становилась все выше. Дважды приходилось ползти, а тростник рос так густо, что в двух футах уже не было ничего видно. Друпи обнаружил в иле свежий след носорога. Что будет, подумал я, если огромный носорог потопает назад по нашему туннелю, и что будет делать каждый из нас? Мысль о таком волнующем сюрпризе меня не радовала. Это похоже на западню, а со мной жена. У изгиба ручья мы выбрались из высокой травы на берег, и там я отчетливо уловил запах зверя. Я не курю, и, охотясь в родных краях, несколько раз чувствовал близость лосей во время гона, еще не видя их, и узнавал по запаху, где залег в лесу старый самец, распространявший резкий мускусный запах, довольно, впрочем, приятный. Но этот запах у ручья был мне не знаком.
– Я чую их, – шепнул я Старику. Он сразу мне поверил.
– Чей это запах?
– Не знаю, но запах сильный. Разве вы его не чувствуете?
– Нет.
– Спросите у Друпи.
Друпи кивнул и заулыбался.
– Местные нюхают табак, – сказал Старик. – Не знаю, различают они звериные запахи или нет.
Здесь опять рос тростник выше человеческого роста, мы шли тихо, бесшумно переступая с ноги на ногу, движения наши были как во сне или при замедленной киносъемке. Запах я ощущал постоянно и все отчетливее – то сильнее, то слабее. Мне это совсем не нравилось. Теперь мы шли рядом с берегом, а звериная тропа уводила нас прямиком в болото, где тростник был еще более высокий.
– Этот запах прямо в нос ударяет. Они совсем рядом, – тихо сказал я Старику. – Я не шучу. Так и есть.
– Я вам верю, – ответил Старик. – Может, стоит подняться на берег и обойти это место. Оно будет как раз под нами.
– Согласен. – А наверху я сказал ему: – Мне как-то не по себе среди этих высоких зарослей. Не хотелось бы тут охотиться.
– А что, если б вам пришлось охотиться в этом тростнике на слона? – тихо спросил Старик.
– Никогда не стал бы этого делать.
– Неужели в таких местах охотятся на слонов? – спросила Мама.
– А как же! Становишься другому на плечи и стреляешь, – ответил Старик.
С такими удальцами мне не сравниться, подумал я.
Мы двинулись по травянистому, слегка выступавшему вперед правому берегу через открытое место, огибавшее тростниковое болото. На противоположном берегу росли могучие деревья, а за ними возвышалась крутая стена ущелья. Ручья отсюда не было видно. Справа шел ряд холмов, поросших редким кустарником. Впереди, где кончалось тростниковое болото, русло суживалось, и ветви деревьев почти скрывали ручей. Вдруг Друпи схватил меня за руку, и мы оба припали к земле. Сунув мне двустволку, он сам взял «спрингфилд». За излучиной ручья я увидел голову носорога с длинным, великолепным рогом. Зверь качал головой, и я видел настороженно торчавшие уши и маленькие свинячьи глазки. Я снял ружье с предохранителя и знаком приказал Друпи лечь. Но тут раздался голос М’Колы: «Тото! Тото!», и он удержал мою руку. «Манамуки! Манамуки! Манамуки!» – быстро зашептал Друпи, тоже уговаривая меня не стрелять. Это была самка носорога с детенышем. Я опустил ружье, и тут самка фыркнула, и все семейство скрылось в камышах. Детеныша я так и не увидел. По ходу их движения колыхался тростник, потом все стихло.
– Не повезло, – пробормотал Старик. – А рог был на славу!
– А я уж готовился ее уложить, – сказал я. – Не разглядел, что это самка.
– М’Кола видел детеныша.
М’Кола что-то зашептал Старику, энергично кивая при этом головой.
– Он говорит, что поблизости есть еще один носорог, – пересказал мне Старик. – Он слышал фырканье.
– Поднимемся выше, оттуда мы увидим, если кто-то появится. Можно бросить что-то в тростник, – предложил я.
– Хорошая мысль, – согласился Старик. – Может, самец как раз там.
Мы поднялись чуть выше по берегу, откуда открывалось все тростниковое болото. Старик держал наготове двустволку, я тоже взвел курок. М’Кола бросил палку туда, откуда донеслось фырканье. В ответ раздалось еще более шумное фырканье и никакого движения, даже тростник не колыхнулся. Затем вдали раздался шумный треск, и тростник яростно закачался: кто-то мчался сквозь него к противоположному берегу, но кто именно, мы не видели. Затем я разглядел черную спину, широко разведенные, заостренные рога буйвола, взбегавшего вверх по крутому склону. Он бежал, вытянув в одну линию шею и голову с тяжелыми рогами, его холка напряглась как у разъяренного быка. Я прицелился ему под лопатку, но Старик остановил меня.
– Самец мелкий, – тихо проговорил он. – Я не стал бы его убивать – разве только на мясо.
Мне же буйвол показался большим. Сейчас он стоял боком, повернув к нам голову.
– В моей лицензии еще три буйвола, а нам скоро отсюда уезжать, – сказал я.
– Мясо у него, конечно, очень вкусное, – пробурчал Старик. – Тогда действуйте. Кончайте с ним. Но после выстрела ждите появления носорога.
Я присел, ощущая непривычно большой вес двустволки, прицелился буйволу под лопатку, нажал на курок, но выстрела не последовало. Вместо легкой, послушной работы «спрингфилда» спусковой механизм двустволки словно заклинило. Все это напоминало ночной кошмар, когда хочешь выстрелить, но не можешь. Я постарался справиться с собой, задержал дыхание и снова нажал на курок. На этот раз я добился успеха, ружье выстрелило со страшным грохотом, а когда я очухался, буйвол все еще был на ногах и уходил от нас влево по склону. Тогда я выстрелил из второго ствола, подняв у его задних ног фонтан из каменных осколков и комьев земли. Не успел я перезарядить ружье, как буйвола уже и след простыл, но тут мы все услышали фырканье и тяжелый топот еще одного носорога, мчавшегося из дальних тростниковых зарослей к раскидистым деревьям на нашем берегу, он лишь на секунду мелькнул у нас перед глазами.
– Это самец, – сказал Старик. – Он ушел вниз по ручью.
– Ндио. Думи! Думи! – Друпи тоже подтверждал, что это был самец.
– Я ведь попал в этого чертова буйвола, – заявил я. – Куда – не знаю. Как же неудобны эти тяжелые двустволки. Спуск слишком тугой.
– Из «спрингфилда» вы бы его убили, – сказал Старик.
– Или хотя бы знал, куда ранил. Я думал, что из «четыреста семидесятого» можно или убить, или промахнуться, – сказал я. – Вместо этого я его всего лишь ранил.
– Он старается держаться, – сказал Старик. – Дадим ему время.
– Боюсь, я попал в брюхо.
– Трудно сказать. Хоть он и мчался во весь дух, но мог рухнуть через сто метров.
– К черту этот «четыреста семидесятый», – решительно заявил я. – Не могу из него стрелять. Спусковой крючок – как консервный нож, открывающий банку сардин.
– Не унывайте, – сказал Старик. – Здесь бродит несметное число носорогов.
– А как же мой буйвол?
– И до него доберемся. Дадим ему время. Потеряет силы – и свалится.
– Хорошо, что мы выбрались из тростника, пока все эти звери оттуда не повыскакивали.
– Что правда, то правда, – согласился Старик.
Мы говорили между собой шепотом. Я взглянул на жену. Вид у нее был как у человека, получавшего удовольствие от хорошего мюзикла.
– Ты не заметила, куда он ранен?
– Не заметила, – прошептала она. – Ты думаешь, там еще кто-то есть?
– Видимо-невидимо, – ответил я. – Так что будем делать, Старик?
– Ваш буйвол может быть где-то за излучиной, – сказал Старик. – Пойдем посмотрим.
До крайности возбужденные мы зашагали по берегу, а дойдя почти до конца тростниковых зарослей, услышали, что какой-то зверь грузно пробирается сквозь высокие стебли. Я вскинул ружье и ожидал, кто появится. Никого не было, а тростник по-прежнему раскачивался. М’Кола сделал знак рукой, чтобы не стреляли.
– Детеныш, – сказал Старик. – Должно быть, их двое. Но где же чертов буйвол?
– Как вы узнали, что это детеныши?
– По площади колышущегося тростника.
Мы стояли, глядя на бегущий внизу ручей, всматривались в тени под ветвями больших деревьев и уходящее вдаль русло ручья, как вдруг М’Кола указал на холм справа от нас.
– Фаро, – прошептал он и вручил мне бинокль.
На холме грудью вперед, глядя в нашу сторону, стоял, насторожив уши и поводя мордой, словно принюхивался к ветру, черный, крупный носорог. В бинокль он показался мне просто огромным. Старик тоже разглядывал его в свой бинокль.
– Он не лучше вашего предыдущего, – сказал он тихо.
– Сейчас я могу попасть точно в шею, – прошептал я.
– По лицензии вы имеете право убить еще только одного, – шепнул мне в ответ Старик. – Вам нужен очень хороший носорог.
Я протянул бинокль Маме.
– Мне и без бинокля видно, какой он огромный, – сказала она.
– Носорог может напасть, – предупредил Старик. – Вот тогда вам поневоле придется стрелять.
Тем временем из-за высокого дерева с пышной кроной вышел еще один носорог – поменьше.
Читать бесплатно другие книги:
