Главный разведчик мог стать президентом. Карьера Евгения Примакова Млечин Леонид
Сотрудники Первого Главного управления КГБ не носили форму с синими петлицами, не щелкали каблуками и не обращались друг к другу по званию, но воинская система отношений наложила свой отпечаток и на разведку. Она исключает дискуссии и сомнения относительно приказов начальника. Разумный начальник, естественно, поощрял споры. Не очень умный — запрещал. Это мешало исполнению главной задачи — снабжать политическое руководство страны объективной и осмысленной информацией о происходящем в мире.
Любимая среди военных команда «Не рассуждать!» в разведке не поощрялась, но многие резиденты отправляли в центр только такие донесения, которые там хотели видеть. Если кто-то из офицеров не разделял мнение резидента, он не имел возможности сообщить об этом в Москву. Отправить шифротелеграмму в центр может только резидент.
Не согласный с резидентом офицер должен был ждать отпуска, чтобы, вернувшись домой, попроситься на прием к начальству. И этот офицер рисковал многим, вступая в спор с резидентом, потому что жалобы на начальство не поощрялись. Знаю несколько случаев, когда поссорившихся с резидентом офицеров разведки, даже если фактически они были правы, раньше времени возвращали в Москву и назначали с понижением на второстепенный участок работы.
Если же резидент не желал держать нос по ветру и отправлял в центр реалистические телеграммы, это тоже не имело особого успеха. Переходя от одного начальника к другому, информация о реальном положении дел превращалась в свою противоположность. Донесения разведки не должны были расходиться с той картиной мира, которую рисовали себе в Кремле.
Крупнейшие провалы советской внешней политики, скажем, ввод войск в Афганистан, объяснялись, в том числе, и этой порочной практикой первого главка КГБ. Работавшие в Кабуле разведчики утверждают, что они сообщали в Москву все, как было, но в центре их донесения переписывались.
Не было такой сферы жизни ГДР, которая осталась бы вне внимания советской разведки. Десятилетиями разведывательный аппарат в Восточной Германии докладывал в Москву о всяких пустяках, о мелких интригах внутри политбюро ЦК Социалистической единой партии Германии (СЕПГ). Например, наши разведчики узнали, что генеральному секретарю ЦК СЕПГ Эриху Хонеккеру во время операции дважды давали наркоз, что, по мнению специалистов, не могло остаться без последствий для его умственных способностей…
Помимо представительства КГБ в Восточной Германии работала резидентура Главного разведывательного управления генерального штаба, разведывательное управление штаба Группы войск в Германии, управление особых отделов группы войск.
Но советская разведка, обладавшая в Восточной Германии всеми оперативными возможностями, не смогла предсказать скорый крах ГДР. В критический период, когда социалистическая Германия разрушалась на глазах, каждый день в шесть утра по аппарату ВЧ-связи берлинская резидентура докладывала в Москву ситуацию. Но попытки прогноза всякий раз оказывались безуспешными. О том, что ближайшего союзника ждет неминуемая катастрофа, советские разведчики своему президенту не сказали. Не потому, что хотели утаить, — сами не знали. Зато снабжали его массой ненужной информации, которая только самой разведке казалась важной.
А Горбачев всегда трепетно относился к материалам, которые он получал из КГБ. Они предназначались только первому лицу в государстве, Горбачев своими секретами не делился, но о его любви к донесениям спецслужб в Кремле знали.
Михаил Сергеевич оставлял автографы на документах, в знакомстве с которыми ему лучше было бы не признаваться. Как принято на этой должности, он санкционировал прослушивание своих немногочисленных сторонников и соратников и не видел в этом ничего предосудительного. Хозяин страны исходил из того, что высшее лицо в государстве должно знать все: от цифр выплавки стали до количества бутылок водки, выпиваемых первым секретарем захудалого обкома. Ощущал себя монархом, который стоит выше любых норм и правил. Не существовало ни дружбы, ни приятельства.
Каждая информационная записка, которую приносил председатель КГБ Владимир Крючков, содержала запись самого разговора и заканчивалась стандартной формулой: «Считаем целесообразным продолжить оперативную разработку. Просим согласия». И согласие давалось.
Президент и в Кремле во многом оставался тем же партийным секретарем, который запирался с краевым начальником госбезопасности и заслушивал оперативную обстановку. Ввиду отсутствия иностранных шпионов хозяину сообщалось о закулисной жизни краевой элиты, о сомнительных разговорах и несерьезном поведении местных начальников.
Те, за кем Горбачев разрешил следить и кого велел подслушивать, хранили ему верность. Зато те, кто занимался слежкой, бросили его при первой же возможности. Его предали те, кому он верил. А он предал тех, кто верил ему.
Ошибка и одновременно трагедия Горбачева состояла в том, что он так и не понял: нельзя выволакивать страну из прежней жизни, но сохранять при этом все прежние структуры. Произнеся днем смелую речь о новом мышлении, вечером Горбачев принимал председателя КГБ, который докладывал президенту, о чем в частной жизни говорят его собственные советники и помощники, чем занят Борис Ельцин и куда ездит его окружение в свободное время.
А внешняя разведка снабжала Горбачева информацией, из которой следовало, что к заявлениям и обещаниям западных лидеров надо относиться скептически, что они неискренни, таят нехорошие замыслы и сговариваются за спиной Горбачева. При этом разведка не упускала случая порадовать известием о том, что очередное заявление президента принято во всем мире на «ура» и что мир восхищается мудростью советского руководителя… Страстное стремление информационных служб сообщать президенту исключительно приятные новости очевидно.
Став пресс-секретарем президента России, Сергей Владимирович Ястржембский рассказывал мне, что радикально изменил структуру информационных сводок, которые получал Борис Ельцин:
— Когда я посмотрел обзоры прессы, которые давали президенту, у меня это вызвало изумление. Обзор строился на псевдоанализе официальных средств массовой информации. Нельзя ссылаться только на «Российскую газету», «Российские вести», «Красную звезду» и делать вид, что остальные газеты как бы не существуют. Когда я недолго работал в международном отделе ЦК КПСС при Горбачеве, у нас и то более открытая информация шла…
Как вел себя Примаков, когда надо было ехать в Кремль и докладывать о неприятностях, например, о провале собственной службы?
— Он ехал и рассказывал все, как есть, — ответили мне сотрудники разведки. — Евгений Максимович вообще очень дорожил новыми правилами и традициями, которые при нем создавались. Он считал, что не дай бог что-то упустить и приучить власть ко лжи со стороны разведки, удобной и приятной для нее. Особенно в докладе президенту. Если дело касается провала, как тут можно врать и лукавить? Ведь гласность. Есть западная пресса, и бесполезно что-то скрывать. Да с этим даже было проще — говорить о провалах своей организации. Значительно сложнее было делать еженедельный доклад.
Раньше разведка тоже еженедельно составляла свой доклад и он шел дальше на Лубянку, где руководство КГБ старательно причесывало текст, дабы не раздражать начальство. Иногда даже поступали такого рода указания: проанализируйте состояние экономики Китая, но, смотрите, не увлекайтесь и не расписывайте успехи китайцев…
Когда разведка напрямую стала подчиняться президенту, ушло промежуточное звено, которое припаривало информацию. И Примаков вцепился в эту возможность.
Он для себя решил так:
— Я иду и говорю так, как есть. И пусть власть привыкает к правде. А дальше дело президента — он может принять информацию разведки к сведению, а может пропустить мимо ушей. У него еще десять источников информации — на любой ориентируйся. Он вправе считать, что разведка все неправильно говорит… Но разведка обязана сказать все, что считает нужным.
К чести президента Ельцина надо сказать, что он никогда не склонял Примакова к тому, чтобы тот его не слишком огорчал. Борис Николаевич не выказывал своего неудовольствия. Иначе быстро бы поступило указание из администрации: ребята, смягчайте.
Татьяна Самолис, пресс-секретарь директора Службы внешней разведки, вспоминала, что, когда Евгений Максимович пригласил ее на работу, она поставила только одно условие. И это было даже не условие — просьба:
— Единственное, о чем я вас прошу, — чтобы вы меня не заставляли лгать. Я не знаю, что смогу сделать и как снизить отрицательный накал в отношении разведки. Но точно знаю, что лгать нельзя.
И Татьяна Самолис предложила тогда формулу Иммануила Канта, которую Примаков тут же принял: всегда надо говорить только правду, но из этого вовсе не вытекает, что надо говорить всю правду.
— Согласен, — серьезно сказал Примаков, — согласен.
Взаимоотношения с властью у Примакова в принципе всегда складывались удачно. Как выразился один из тех, кто его хорошо знал:
— У Евгения Максимовича есть талант нравиться. Особенно — начальству.
Но что важно — Примаков к начальству не лез. Напротив, держался как бы в стороне. В начале девяностых карьеры делались быстро. Влияние и сила чиновника зависела от близости к Ельцину, от умения завоевать его расположение. Министры старались играть с президентом в теннис, ходить с ним в баню, ездить вместе на отдых, охотно поднимали бокалы и рассказывали анекдоты. Борис Николаевич любил открытых и веселых людей, приближал их, охотно проводил с ними время, но так же легко с ними расставался, когда выяснялась их профнепригодность.
Евгений Примаков руководил разведкой четыре с лишним года. За это время в контрразведке сменилось пять начальников! Место Бакатина на Лубянке занял министр безопасности Виктор Павлович Баранников, который сумел войти в доверие к президенту, пользовался его полным расположением. Через год с лишним был уволен. Николай Михайлович Голушко пробыл министром полгода — уволен раздраженным Ельциным. Сергей Вадимович Степашин тоже очень нравился Ельцину, но продержался только год с небольшим. Михаил Иванович Барсуков и вовсе принадлежал к личному кругу Ельцина, но тоже был уволен после года службы.
Примаков никогда не был близок к Ельцину и не стремился к этому. Ему не надо было недостаток профессионализма компенсировать застольями, теннисом и совместными помывками в бане.
Начальник разведки живет на краю города — в Ясенево. А большая жизнь кипит в Кремле, на Старой площади, в Белом доме. Почему же Примаков не стремился участвовать в большой политике?
— Он уходил от этого, — рассказывали тогда в разведке. — Времена были сложные. Накануне событий осени 1993 года его за фалды тянули в разные стороны. Всем хотелось заполучить его в свой лагерь. А он считал своей задачей ни в коем случае не позволить втянуть разведку во внутриполитические дела. Задача разведки — собирать информацию вне России о том, что там происходит, что нам несет внешний мир, к чему нам себя готовить.
Сам Примаков говорил мне:
— Когда я пришел на работу в разведку, как раз произошло отделение разведки от КГБ. Это отделение было безусловно необходимо, потому что разведка не может быть частью правоохранительного органа.
И тут же добавил:
— Более того, внешняя разведка, как и министерство иностранных дел, не должна участвовать во внутриполитической жизни. Ни в коем случае! Разведка служит интересам всего государства. Разведка — это система раннего предупреждения, страховой полис, способный застраховать государство от возможных неожиданностей.
Но если разведка начнет участвовать во внутриполитических схватках, говорили в окружении Примакова, ей придет конец! Опять людей начнут раздирать — этот на стороне председателя Верховного Совета Руслана Имрановича Хасбулатова, тот примкнул к вице-президенту Александру Владимировичу Руцкому. Это было бы невозможно и Примаков убегал от такой опасности. Вызывают на доклад к президенту? Съездил и назад. Нужно к премьер-министру? Ответил на все вопросы и сразу вернулся.
— Хорошо, — спрашивал я его недавних сослуживцев по разведке. — У Примакова не было желания участвовать во внутриполитических делах. Но война в Чечне или события октября 1993 года — разве ему это все было безразлично?
— У него были возможности выразить свою точку зрения, когда спрашивали его мнение или даже когда не спрашивали. Разведка тогда отрицательно относилась к вводу войск в Чечню и, естественно, об этом докладывала. Примаков свою позицию высказал, но опять же исходил из того, что политическое руководство вправе считать, что разведка ошибается.
Что касается событий 1993 года, то для себя он точно знал, кому он подчиняется. Тут все было абсолютно ясно. Может, ему в душе хотелось, чтобы президентом был кто-то другой, но есть избранный народом президент — и он будет работать с ним. И ни в каких интригах, ни в каких кознях он участвовать не станет. В этом можно быть уверенным на сто один процент.
Осенью 1993 года Примаков приказал усилить охрану территории, а офицерам не выходить в город с табельным оружием. Евгений Максимович вспоминал:
«СВР была единственной спецслужбой, куда Ельцин во время разворота событий ни разу не позвонил. Накануне событий, как известно, президент подписал Указ № 1400 о роспуске парламента. Я узнал об этом за несколько часов до запланированной заранее встречи близкого круга друзей в клинике Владимира Ивановича Бураковского. Ехал к нему по Ленинскому проспекту, когда в машину позвонил Ельцин. Состоялся такой разговор:
— Как вы относитесь к моему указу? — спросил президент.
— Мне кажется, что он не до конца продуман.
— Я ожидал другого ответа от директора Службы внешней разведки.
— Я сказал вам так, как думаю. Было бы гораздо хуже, если бы руководитель Службы внешней разведки говорил неправду своему президенту. Но мое отношение к указу — это мое личное отношение. И я уверен, что вы не заподозрите СВР в антипрезидентских настроениях.
Ельцин положил трубку и больше ни разу не возвращался к этому телефонному разговору».
Самое любопытное состоит в том, что этот эпизод не повлиял на отношение Ельцина к Примакову. Руководитель разведки фактически отказал президенту в поддержке. И сохранил свой пост. Немногие президенты способны пережить такое спокойно и не сменить начальника разведки.
Находил ли Примаков взаимопонимание со своими подчиненными?
Большая часть аппарата разведки, условно говоря, состояло из консерваторов. Либералов было меньшинство. Эти люди осторожно высказывали свои политические взгляды, потому что единомышленников у них было немного. Остальные разведчики в той или иной степени выражали недовольство происходящим в стране еще с горбачевских времен. Причем это свойственно было не только ветеранам. И молодые люди со значением говорили:
— Подождите, еще все вернется, как было.
Во-первых, консерватизм разведки естественен — это все-таки военизированная среда, хотя абсолютное большинство надевает форму раз в несколько лет только для того, чтобы сфотографироваться на новое удостоверение.
Во-вторых, разведчики многое потеряли в результате перемен в стране. Они утратили привилегированное положение, которое в советские времена гарантировало выезд за границу и почтительное отношение окружающих.
В-третьих, даже люди, давно разочаровавшиеся в советской системе, отвергали сближение с Западом и требовали национально ориентированной политики, как они ее понимают. Они все равно не любят американцев. Для них партнерство с Западом и либеральные реформы в экономике в лучшем случае — глупость, в худшем — сознательное стремление разрушить страну. Они никогда не поверят, что Запад способен быть союзником России и искренне желать ей добра.
Влияют ли настроения аппарата разведки на ту информацию и оценки, которые служба дает президенту? Правы ли дипломаты, которые считают, что специальные службы рисуют окружающий мир в искаженном свете и утверждают, будто страна со всех сторон окружена врагами?
Разведчики, с которыми я разговаривал, убеждали меня в том, что достоверность разведывательной информации гарантируется многоступенчатой системой ее проверки. Любое сообщение резидентуры будет проверено в центре, сопоставлено с информацией из других источников. Разведка не может позволить себе опозориться, представив президенту ложные данные. Такая история может сломать не одну генеральскую карьеру.
Но никто и не говорит о сознательном искажении фактов. Речь идет об их подборе, оценке и интерпретации. Почему акценты в своих прогнозах и оценках разведка ставит иначе, чем дипломаты или ученые? Возможно, дело в том, что даже в мирное время, даже после окончания холодной войны разведчики все равно ощущают себя так, словно они находятся на поле боя. Не повлияла ли в этом смысле атмосфера разведки на самого Примакова? Не изменился ли сам Евгений Максимович, спросил я его близких друзей.
Они были единодушны:
— Не он изменился, а при нем многое в разведке изменилось… Единственное, что в нем самом изменилось, это то, что о работе у него, как говорится, клещами ничего нельзя было вытащить. Под пытками бы не рассказал. Ну, мы тоже понимали, не спрашивали у него то, что спрашивать нельзя.
Кланы и землячества
Всегда считалось, что сам Примаков — человек, настроенный антиамерикански. И что эти настроения в нем усилились за годы работы в разведке…
Хорошо помню настроения 1992 года — прошло примерно полгода после назначения Примакова на пост начальника разведки. Знакомые мне разведчики, молодые еще ребята, в приватных беседах жаловались на свою беззащитность: американцы, наконец, нашли возможность рассчитаться с ними за все.
Сотрудники Службы внешней разведки говорили, что к известным всем бедам — катастрофическая нехватка свободно конвертируемой валюты, необходимость сильно сократить центральный аппарат и состав резидентур по всему миру, отказаться от прежних прикрытий — добавилась новая: американцы требуют от Москвы прекращения всякой тайной деятельности против Соединенных Штатов. И что Примакову очень трудно противостоять этому давлению, он вынужден сдерживать своих людей.
В Италии и в Бельгии тогда были арестованы российские агенты, занимавшиеся промышленным шпионажем. На самом деле, оправдывались наши разведчики, промышленным шпионажем занимаются решительно все страны:
— Эти упреки не что иное, как пропагандистская кампания, цель которой — вывести нашу разведку из игры. Провалы американцы раздули для того, чтобы прижать администрацию Ельцина к стенке: как же вы можете красть промышленные секреты и вербовать агентов в странах, которые сейчас бескорыстно помогают России?
Жалобы российских разведчиков производили тогда сильное впечатление. Если министерство безопасности (затем переименованное в Федеральную службу контрразведки, а затем в Федеральную службу безопасности) как наследник КГБ не пользовалось особыми симпатиями, то к разведке всегда относились нейтрально или даже положительно.
Даже в такое революционное время, каким был переходный период от Советского Союза к самостоятельной России, общество в целом согласилось с тем, что государство не может обойтись без разведывательной службы. Хотя и самый невинный вид шпионажа — охота за промышленными и технологическими секретами — малопочтенное ремесло. Пока не пойман — разведчик, а уж если пойман — вор.
Воровать свои секреты американцы не позволяют ни французам, ни немцам. Разоблачение в Соединенных Штатах израильского шпиона породило взрыв негодования против ближайшего союзника. Стоило ли удивляться, что готовность помогать России не означала выдачу индульгенции на промышленный шпионаж?
Судя по рассказам разведчиков-ветеранов, Примаков — во всяком случае в первые годы — сдержанно относился к вербовке американцев. Хотя его убеждали в том, что здесь нет ничего зазорного — при наличии партнерских отношений вести еще и разведывательную работу. В советские времена во всех резидентурах была линия ГП — работа против главного противника, то есть против американцев. Сидит наш разведчик, например, в Румынии, а занимается американцами, то есть старается завербовать кого-то из сотрудников американского посольства или корреспондентов.
При Примакове понятие «главный противник» исчезло. В ходу был другой термин — работа с гражданами приоритетных стран. Изменились и критерии работы. Раньше с удовольствием вербовали любого американца — хоть повара в посольстве, хоть горничную военного атташе. Если они сами ничего рассказать не могут, то хотя бы аппаратуру подслушивания заложат. Примаков на предложение завербовать такого человека обыкновенно отвечал резидентуре отказом. На всех совещаниях и на встречах с резидентами в ведущих странах, которых он принимал сам, Евгений Примаков повторял:
— Нужны агенты, имеющие доступ к государственной тайне, то есть серьезные люди.
В прежние времена вербовочное предложение любому иностранцу делалось с санкции председателя КГБ. Теперь с разрешения директора Службы внешней разведки. Когда речь идет о вербовке важного агента, добро получали у генерального секретаря ЦК КПСС. Теперь вербовка происходит, видимо, с санкции аппарата президента.
Почему разведка сама такой вопрос решить неправомочна?
Во-первых, часто речь идет о выплате агенту таких сумм, которыми начальник разведки распоряжаться не вправе. На сей счет установлены строгие правила: сколько денег может своим решением выделить заместитель директора разведки, сколько — сам директор. За более крупными суммами приходится обращаться к высшей власти.
Во-вторых, вербовка — это вопрос еще и политический. Всегда есть опасность, что тот, кому делается предложение, возмутится, отправится к своему послу, России будет заявлена нота протеста. Не во всякий момент удобно затевать такой скандал — нельзя это делать, например, накануне встречи двух президентов.
Сотрудники разведки с грустью и тоской рассказывали мне, как целый год они разрабатывали одного американца. Настал момент, когда они пришли с докладом к Примакову. Они были горды тем, что им удалось сделать, и ждали поощрения. Примакову положили на стол докладную записку, очень короткую — меньше страницы, где говорилось, что такой-то американец замечен в некоем глупом поступке, на этом можно сыграть и сделать ему вербовочное предложение.
Речь шла о сотруднике резидентуры ЦРУ в одной из стран третьего мира. Как это было сделано? Нашим разведчикам удалось установить технические средства — аппаратуру подслушивания — в доме американца. Целыми днями его записывали. Потом пленки везли в резидентуру, здесь их прослушивали, переводили на русский, тщательно выискивая неосторожные слова — о его недовольстве работой, начальством, семейными отношениями, жизнью, и о том, напротив, что бы ему хотелось купить, да нет денег.
На чем можно зацепить? Не на неурядицах в личной жизни — пьянство и романы на стороне сами по себе не компрометируют. Это для советских разведчиков было опасно.
Ловят на ошибках в работе. Например, если удается засечь встречу американского разведчика со своим агентом (обычно говорят — источником). Самое провальное для разведчика — беседовать со своим источником дома. Если это удалось засечь, записать такую беседу, то можно сделать вербовочный подход. И нашим людям повезло: они подловили американца на непростительной ошибке!
Местная резидентура и линейный отдел в Ясенево предложили несколько вариантов действий.
Обычно, если центр дает добро, в страну с отлично сработанными документами и безукоризненной легендой приезжает на несколько дней специальный вербовщик. Это стандартная предосторожность. Если американец поднимет скандал, то вербовщик просто покинет страну, а местная резидентура не пострадает.
В редких случаях, если резидент дает гарантии, что скандала точно не будет, то разрешают первый разговор провести сотруднику резидентуры. Это большая честь. Если американец даст согласие, то сколько бы людей — в Москве и на месте — ни готовили эту операцию, лавры достанутся тому, кому американец скажет «да».
Как это делается? Вербовщику помогут официально познакомиться с американцем и вступить с ним в разговор, чтобы он под каким-нибудь предлогом мог назначить встречу в заранее подобранном кафе.
Из каких соображений американец может согласиться работать на российскую разведку? Не из страха перед разоблачением. Если он чего-то боится, то ему спокойнее сообщить своему начальству о попытке его завербовать. Естественно, наказывать его не станут. Напротив, руку пожмут. Но ведь не только российские граждане связывают с загранкомандировкой определенные материальные надежды. Сотрудникам ЦРУ тоже надо заработать деньги на образование детей, на покупку дома и так далее. Если он идет к начальству и честно рассказывает, что русские пытаются его вербовать, то его возвращают домой, и больше командировок у него не будет: он расшифрован и к оперативной работе больше не пригоден. Или в лучшем случае новой командировки ему придется ждать несколько лет…
Если вербовка удалась, в резидентуре устраивается маленький праздник, обычно отмечаемый московской водкой, хорошим коньяком или виски. Не стоит думать, что собравшиеся в недоступном для других, за тремя замками посольском помещении разведчики так уж сильно отличаются от обычных людей. Тут и шутят, и веселятся, а когда работа закончена, могут расслабиться. За вербовку американца давали орден. Вербовка — это высший пилотаж и редкая удача. За всю жизнь можно завербовать одного-двух человек, которые будут работать достаточно долго.
Соглашаются, разумеется, не все. Что происходит в таком случае? Скандал? Драка? Нет, обычно оба разведчика расстаются вполне дружелюбно.
Некоторые из вербуемых уклоняются от прямого ответа:
— Мне надо подумать, посоветоваться.
— С кем? — уточняет вербовщик.
— С женой.
— Не стоит. Давайте все-таки решим сейчас.
— Тогда я не принимаю ваше предложение.
Оба разведчика встают и прощаются:
— Все это чепуха. Забудем?
— Забудем.
Но никто ничего не забывает.
Отказ работать на российскую разведку американцу в принципе ничем не грозит. Разведка не станет его шантажировать, посылать компрометирующие материалы его начальству или предавать их гласности. Это не нужно. Но этого человека постараются не выпускать из виду, в дело будут подшивать любую информацию о нем.
Такие дела всегда лежат в соответствующем отделе. Новичкам, которые приходят на работу в разведку, дают читать эти дела с предложением подумать: как можно организовать новый вербовочный подход? Разведка будет ждать: вдруг в его жизни произойдут какие-то изменения? Например, позарез понадобятся деньги, а взять неоткуда. Или уйдет идеализм молодости, и человек начнет на многое смотреть иначе. Тогда ему, возможно, вновь сделают предложение.
Разведка умеет ждать…
Но и в этот раз, и еще в нескольких случаях Примаков вербовку не разрешил.
Обижались на него разведчики страшно… Они работали целый год и были уверены, что американца можно завербовать, был шанс. Несколько дней ходили в отделе злые, как собаки, рычали друг на друга. Все, чего они добились от Примакова, это разрешения написать в годовом отчете, что была проделана полезная работа. А то получалось, что за год целое направление ничего не делало…
Примаков, работая в разведке, сделал целый ряд удивительно точных назначений, высмотрев в большом коллективе нужных людей. Евгений Максимович не волк-одиночка, который считал, что способен все сделать сам. Примаков — человек команды. В любом месте, куда он приходил, он собирал себе команду. С собой приводил минимум людей. Остальных выдвигал на месте, потому что лучше тех людей, которые здесь работают годами и являются профессионалами, быть не может.
Он вовсе не считал, что ведомство, куда он пришел, находится в тяжелом состоянии и что там сидят глупые, ленивые и никчемные работники. Примаков исходил из того, что все нужные люди уже здесь работают, нужно просто посмотреть, на кого опереться. Он подбирал на руководящие посты таких людей, что сам испытывал удовольствие от возможности с ними посидеть, поговорить, когда те приходили на доклад. Примаков наслаждался беседами с людьми, которые демонстрировали полнейшее знание предмета, ясную логику рассуждений.
— Он своих работников окучивает, растит, — рассказывала мне Татьяна Самолис. — Он старается, чтобы в коллективе была хорошая рабочая атмосфера, обстановка единой команды. Если, не дай бог, кто-то о ком-то что-то скажет, он будет все острые углы сглаживать. И он не просто назначил — и давай трудись! Он всех своих питомцев пестовал. Идет обедать, все заместители вместе с ним. Сели за стол, продолжают что-то обсуждать. После обеда вышли погулять, продолжают говорить.
И вместе с тем, Татьяна Самолис вдруг сказала мне с сомнением в голосе:
— Если бы вы меня спросили — а добавился ли к его списку друзей кто-то из разведки? — я бы так сразу и не ответила… У него в разведке были люди, к которым он не просто питал слабость, он их обожал. Но в баню или на теннисный корт он с ними не ходил. Вообще, баня и корт как место, где формируется какая-то команда против другой команды — для него это исключено. Команда — да! Он человек команды, будет ее формировать, без нее он просто слепой. Но не против кого-то. И не в бане, понимаете? Но сказать, что какие-то люди из разведки стали у него домашними гостями, дружили семьями?.. Может быть, я чего-то не знаю, но мне кажется, что при всем при том, что он какие-то человеческие приобретения для себя здесь сделал, кого-то к сердцу приблизил, но друзья у него одни и те же через всю жизнь.
Общение между руководителями разведки продолжалось и после рабочего дня, в воскресные и праздничные дни. Примаков и его заместители были соседями, жили в дачном поселке Службы внешней разведки в соседних домиках.
Дачный поселок входит в единый комплекс Службы внешней разведки в Ясенево. Это хорошо охраняемое, малолюдное, невидное и комфортное место. Говорят, что поселок строился в чисто служебных целях — в качестве гостевых домиков для приема руководителей братских разведок. Но поселок оказался таким симпатичным, что Крючков сам там обосновался и поселил своих заместителей и начальников важнейших направлений.
Каждому положен дом, в котором все есть — газ, вода, отопление, канализация, казенная мебель. Когда Крючков освободил свою дачу, Примаков не захотел в нее переезжать — это был большой дом на немалую семью. Евгений Максимович в тот момент был один (еще не женился во второй раз) и сказал:
— Ну, зачем мне такая большая дача? Отдайте тому, у кого семья большая.
И занял другой, вовсе не директорский домик. Это как бы не соответствовало высокому положению начальника разведки, но его нисколько не смущало. Чисто, уютно, удобно — и этого достаточно. Он не ставил перед хозяйственниками задачу — сделайте мне какую-нибудь мебель особенную, чтобы поприличнее выглядеть.
Тогда одним из преимуществ поселка были мощные спутниковые антенны, и можно было смотреть любой телевизионный канал, не только российский. По тем временам редкость… Но Евгений Максимович не был большим любитель сидеть в кресле, уткнувшись носом в голубой экран. Разве что перед футболом не мог устоять.
Покинув разведку в начале 1996 года, Примаков в определенном смысле остался в разведке. И после назначения министром иностранных дел Примаков продолжал жить в Ясенево. И выехал оттуда уже тогда, когда стал премьер-министром. Дачная жизнь в Ясенево, кроме всего прочего, оставляла министру иностранных дел возможность работать в тесном контакте с разведкой.
Примаков, когда был министром, рассказывал:
— Мы неофициально собираемся — несколько человек, представители разных ведомств, занимающиеся внешней политикой — и обсуждаем актуальные проблемы. Это необходимо. Так делается во всем мире.
Я спросил тогда у Евгения Максимовича: помогают ли ему, как министру иностранных дел, материалы разведки?
Он ответил необыкновенно серьезно:
— Очень помогают. Те материалы, которые я получаю как министр, важны и необходимы.
Я не удержался от другого вопроса:
— Работа в разведке дала вам уникальную возможность узнать даже самые интимные подробности жизни ваших коллег-министров. Теперь, глядя во время переговоров на какого-нибудь министра, вы, наверное, думаете: а я ведь знаю, сколько у тебя любовниц?..
Примаков рассмеялся:
— Конечно, руководитель разведки обладает знаниями, которые может потом использовать и на другом посту. Это ясно. Но в то же время для меня это невозможно: надавить на партнера — я о тебе кое-что знаю, поэтому сделай то-то и то-то! Я такими делами не занимаюсь!
Преемником Примакова стал генерал Трубников, который у Евгения Максимовича был первым замом. Вячеслав Иванович Трубников говорит ясно, четко, уверенно. По отзывам коллег, он так же хорошо пишет и формулирует свои мысли. Прекрасно знает английский. У него аккуратный пробор, очки с большими стеклами. Он почти не улыбается и осторожен в выражениях — еще осторожнее, чем Примаков. Трудно было представить себе, что Трубников немалую часть жизни пользовался журналистским прикрытием — то есть в заграничных командировках выдавал себя за журналиста.
Вячеслав Трубников — профессиональный индолог, и вся его работа в разведке связана с этой страной. Он изучал хинди в МГИМО, после института его пригласили в КГБ и послали получать специальную подготовку в разведывательную школу № 101, которая много раз меняла свое название, превратившись затем в краснознаменный институт имени Ю.В. Андропова, а теперь в академию. Первая же заграничная командировка — в Индию.
Дипломат, сотрудник министерства внешней торговли или журналист вряд ли счел бы это большой удачей — ни с карьерной, ни с материальной точки зрения. Советские люди, приезжая в Индию с ее тяжелым климатом, быстро разочаровывались: «страна друзей», любимая Кремлем, пренебрежительно относится ко всем иностранцам. Это в Африке наши чувствуют себя белыми людьми, а индийцы на бытовом уровне ведут себя страшно бесцеремонно.
Но для начинающего разведчика это была необыкновенно выигрышная точка. Индия — место, где можно было развернуться и показать себя. Нигде советская разведка не позволяла себе такие масштабные операции, как в Индии. Нигде не было такой благоприятной среды. Работу облегчало наличие большого слоя борцов за независимость Индии, которые ненавидели Англию и Соединенные Штаты, не принимали западную культуру и потому демонстрировали готовность к сотрудничеству с советским людьми. Индия была единственным крупным государством, которое не осудило ввод советских войск в Афганистан.
Работавшие в Индии разведчики наслаждались не только преимуществами буржуазной демократии, что позволяло свободно встречаться с людьми и получать доступ к информации, но и извлекали большую пользу из распространенной в стране коррупции.
Злые языки даже утверждают, что успехи наших разведчиков в Индии объясняются не столько мастерством разведки, сколько слабостью индийской рупии.
В архивах ЦК КПСС найдены такие вот докладные комитета госбезопасности:
«ЦК КПСС
КГБ СССР поддерживает контакт с сыном Премьер-министра Индии Радживом Ганди (с согласия ЦК КПСС по записке КГБ СССР № 1413-А/ОВ от 14.07.1980 г.).
Р Ганди выражает большую признательность за помощь, которая поступает семье Премьер-министра за счет коммерческих сделок контролируемой ею индийской фирмы с советскими внешнеторговыми организациями. В доверительном порядке Р. Ганди сообщил, что значительная часть средств, получаемых по этому каналу, используется для поддержки партии Р. Ганди.
Председатель Комитета
В. Чебриков
12.02.1983 г.»
Раджив Ганди, о котором шла речь в докладной записке председателя КГБ, был не только сыном премьер-министра. На протяжении почти пяти лет — с 1984-го по 1989 год — он сам возглавлял правительство Индии. Не всякая разведка умела установить доверительные отношения с премьер-министром крупнейшей державы.
Поработавшие в Индии разведчики — это люди, которые могут похвастаться реальными успехами и в вербовке, и в активных мероприятиях. Здесь удавалось вербовать не только индийцев, но и американцев. Здесь проще, чем в других странах, можно было запустить в прессу нужную информацию, издать антиамериканскую книжку от имени индийского автора и даже провести массовое мероприятие — митинг протеста против американского империализма или организовать торжественную встречу генерального секретаря ЦК КПСС, когда он приезжал в Индию.
Разведчики, которые, как Трубников, прошли через индийскую резидентуру, уверены в себе. Они не испытывают комплексов, свойственных некоторым работникам североамериканских и западноевропейских резидентур, где нелюбовь к ГП, главному противнику, то есть к Соединенным Штатам, порождена еще и скрытым комплексом неполноценности: трудно бороться с богатым и удачливым соперником.
Когда разведчика переводят на линию ПР — политическая разведка, то главным становится способность к политическому анализу, умение прогнозировать, осмыслять информацию. В принципе уже никого не интересует, как он провел вербовку или встречу с агентом. Но знатоки утверждают, что у Трубникова — редкий случай — были хорошие показатели и в аналитической, и в оперативной работе. Трубников, как говорят ветераны, особенно преуспел в работе на посту резидента в Бангладеш, где занимался не местными делами, которые мало кого интересуют, а работал против западных разведчиков и достиг успеха.
Но награда не всегда находит героя. Попытки ввести в разведке объективные критерии оценки работы не удались. Как и в любой другой структуре, здесь есть большой балласт — люди случайные, неумелые или попавшие на работу по протекции. Они строят карьеру на личных отношениях, а не на реальных достижениях.
Трубникову, как считают ветераны, повезло. Его приметили два главных руководителя индийского направления. Один из них достаточно хорошо известен широкой публике, другого знают только профессионалы. Эти двое — покойный генерал Яков Медяник, уважаемый в разведке человек, который был резидентом в Индии, и генерал Леонид Шебаршин, последний начальник советской разведки.
Москва располагала в Индии настолько большим разведывательным аппаратом, что его подразделениям в различных городах придали самостоятельность. Резидентура в Дели получила статус головной (как, скажем, вашингтонская резидентура в Соединенных Штатах). Ее руководители отвечали за работу всего аппарата КГБ на территории Индии. Они получали генеральские звания — редкость в те времена. Руководители трех важнейших направлений — политическая разведка, внешняя контрразведка и научнотехническая разведка — тоже имели высокий статус.
Кроме того, существовали самостоятельные резидентуры в Бомбее, Калькутте и Мадрасе — под прикрытием советских генеральных консульств. Каждую возглавлял резидент, имевший прямую шифросвязь с Москвой. Делийский резидент координировал их работу.
В 1970 году главным резидентом стал Яков Прокофьевич Медяник. Начинавший еще в пограничных войсках, он прослужил в разведке до семидесяти лет. Он дважды работал в резидентуре в Израиле, возглавлял резидентуру в Афганистане, ближневосточный отдел Первого Главного управления КГБ. Долгие годы он был заместителем начальника разведки по Ближнему Востоку и Африке.
По словам генерала Кирпиченко, Яков Медяник обладал даром общения, мог договориться с кем угодно и при этом шутил:
— Я ведь хохол, значит человек хитрый и все равно вас обману.
Медяник вместе с генералом Вадимом Кирпиченко и начальником нелегальной разведки генералом Юрием Дроздовым постоянно занимались Афганистаном. Кроме того, Медяник ведал в разведке ближневосточными делами.
Сын Медяника Александр Яковлевич, китаист по образованию, со временем сам стал заместителем директора Службы внешней разведки — образовалась своего рода династия… Но после ухода Трубникова из разведки Медяника-младшего тоже убрали. В августе 2000 года его назначили первым заместителем министра по делам федерации, национальной и миграционной политики. Это было настолько неожиданное служебное перемещение, что его начальнику, министру, самому пришлось объясняться с журналистами:
— У Александра Медяника мобильный подход к делам, и это меня устраивает. Он новый человек, а я считаю, что не стоит все время перебирать старую колоду. А в миграции нет ничего непостижимого для умного и опытного человека. Я сам за два месяца смог войти в курс дела.
Но Медяник-младший не продержался в министерстве и двух месяцев. Говорят, что он тяжело переживал превратности судьбы и не справился со своими эмоциями. Впрочем, и само министерство на следующий год упразднили…
А тогда Медяник-старший, получив генеральские погоны и назначение в Москву, позаботился о том, чтобы его место резидента в Индии занял Шебаршин, а тот в свою очередь сделал своим заместителем Трубникова. Говорят, что если бы не Медяник и Шебаршин, то Трубников мог так и остаться на среднем уровне. Мало ли блистательных разведчиков вышли на пенсию всего лишь полковниками!.. Трубникова рано приметили и в секретариате Крючкова, обратили на него внимание самого начальника разведки.
В руководстве Первого Главного управления традиционно складывались своего рода землячества — объединялись разведчики, которые долго работали на одном направлении. Объединяли их не только служебные, но и дружеские отношения. Они охотно проводили вместе свободное время, за дружеским застольем часто решались кадровые вопросы — по взаимной договоренности продвигались «свои» люди. Такие землячества в первом главке именовались «мафиями». Существовали «американская», «скандинавская», «индийская» мафии…
Крючков к попыткам своих подчиненных группироваться относился подозрительно, методично разрушал систему неформальных отношений, но «индийская мафия», как говорили в разведке, была очень влиятельной. К ней принадлежал еще один заместитель начальника разведки — генерал Вячеслав Гургенов. Тот самый, который первым поддержал Примакова в присутствии президента Ельцина.
Гургенов умер в 1994 году. Примаков хотел отправить его резидентом в Англию, дать возможность поработать и на западном направлении, да и пожить в хорошей стране, но англичане этому воспротивились.
Леонид Шебаршин, возглавив разведку, сделал еще одно доброе дело для Трубникова: понимая, что индийское направление не самое важное в разведке, назначил его начальником первого, то есть американского отдела. Это назначение оказалось решающим в карьере Трубникова, когда Шебаршин вскоре после августовского путча 1991 года ушел и пришел академик Примаков.
Первым заместителем начальника разведки был назначенный Бакатиным полковник Владимир Михайлович Рожков. Это кадровое решение, собственно, и стало причиной ухода Шебаршина из Ясенево. Примаков переместил Рожкова на должность простого заместителя, а первого зама предложил Шебаршину. Леонид Владимирович отказался. Тогда Примаков назначил Трубникова первым заместителем прямо с должности начальника отдела, минуя промежуточные ступени должностной лестницы. Трубников быстро прошел путь от генерал-майора до генерала армии.
Он никогда не показывает своих чувств. Как и Примакова, его постигло ужасное несчастье. Несколько лет назад его семнадцатилетний сын вышел из дома и не вернулся. Кто убил юношу, тело которого нашли неподалеку от ближайшей станции метро, до сих пор неизвестно.
Трубников, как профессиональный разведчик, тащил на себе основной груз повседневной работы, которую приходилось перестраивать на новый лад. Создавались резидентуры в странах, где их раньше не было, прежде всего в бывших советских республиках. Примаков не просто сделал Трубникова первым заместителем, но и видел в нем своего сменщика. Если Евгений Максимович уезжал в командировку, а был день его доклада президенту, он старался, чтобы вместо него обязательно пошел Трубников. Другой бы иначе поступил — нет меня, и никто другой в Кремль не пойдет. Доступ к президенту — важнейшая аппаратная привилегия, она здорово помогает карьере.
Татьяна Самолис:
— Примакову совершенно не свойственно чувство зависти. Он то ли умом зависть подавил, то ли вообще у него зависти к другим не было.
Татьяна Самолис вспоминает, как однажды Примаков сказал ей:
— Знаете, время такое сложное, все так быстро меняется. Сегодня я есть, завтра меня нет. Я должен оставить вместо себя человека, которого буду рекомендовать.
Татьяна Самолис возразила:
— Да кто же вас станет слушать, Евгений Максимович? Пришлют кого захотят, и все. Политического назначенца, человека, кому-то там глубоко преданного.
Примаков ответил:
— Ну, это уже их дело. Но у меня есть человек готовый, и президент должен об этом знать. Но мой человек должен быть готов принять на себя эти обязанности, чтобы я себя потом не мог упрекнуть.
Вышло так, как и хотел Примаков. Когда он ушел в министерство иностранных дел, то сумел добиться, чтобы президент Ельцин подписал указ о назначении Трубникова. Вячеслав Иванович был обязан своим взлетом Евгению Максимовичу. Но из-за Примакова же он и потерял пост директора Службы внешней разведки. Став президентом, Владимир Владимирович Путин из всех руководителей силовых ведомств сменил только одного генерала — в своем бывшем ведомстве, в Службе внешней разведки.
Почему перемены произошли именно в разведке? Федеральная служба безопасности не смогла предотвратить ни взрывов в Москве, ни нападения боевиков на Дагестан. Министерство обороны и министерство внутренних дел не в состоянии были избежать больших потерь, которые несли федеральные силы в Чечне. На этом фоне разведка казалась самым благополучным ведомством. Так отчего же убрали именно начальника разведки — генерала Трубникова? Его считали человеком Примакова, а Путин хотел видеть в Ясенево своего назначенца — так все истолковали указ президента. В мае 2000 года Путин назначил нового директора внешней разведки, а Трубникова перевел в министерство иностранных дел. Для него в МИД ввели еще одну должность первого заместителя министра.
Трубникову поручили заниматься вопросами объединения с Белоруссией и всем комплексом отношений со странами СНГ. Особым указом Вячеслав Иванович был назначен специальным представителем президента в ранге федерального министра. Высокий статус был компенсацией за увольнение из разведки — ведь личных претензий к нему не было, и убрали его из Ясенево вовсе не потому, что он плохо работал. С поста первого заместителя министра Трубников уехал послом в Индию, где когда-то начинал свою карьеру в разведке…
Я спрашивал товарищей и коллег Примакова по разведке:
— В редкую минуту душевной расслабленности, когда Примаков был склонен говорить о себе — как бы он хотел, чтобы его вспоминали в разведке?
— Он очень дорожил тем, что сумел сохранить разведку. И это ему прямо говорили. В глаза.
Евгений Максимович надеялся остаться в разведке до пенсии. Не получилось. Он проработал в Ясенево четыре года и четыре месяца.
Министр иностранных дел
5 января 1996 года директора Службы внешней разведки Евгения Примакова вызвал к себе президент Борис Ельцин — не на обычный доклад, без бумаг и справок. Причем вызвал не в Кремль, а на дачу. Примакова не предупредили, о чем пойдет речь. Но догадаться было не сложно.
Звезда Андрея Владимировича Козырева, который был первым ельцинским министром иностранных дел, закатилась. До Примакова донеслись слухи, что Козырев уже фактически смещен со своего поста. Когда Примаков появился на президентской даче, Борис Ельцин сразу сказал ему:
— Есть идея назначить вас министром иностранных дел. Как вы на это смотрите?
У Евгения Максимовича были личные причины отказываться от этого назначения. Ему нравилась работа в разведке. Служба внешней разведки по степени политического влияния почти сравнилась с министерством иностранных дел, а необходимая на посту министра публичность только смущала Примакова.
Но он заговорил о другом. До президентских выборов оставалось меньше шести месяцев, все мысли Ельцина были поглощены выборами, и Примаков сказал:
— Борис Николаевич, мне кажется, вам не стоит этого делать. В предвыборной ситуации такое назначение не оправдано по многим причинам. Я окажусь неприемлемой фигурой для Запада, где меня считают другом Саддама Хусейна, аппаратчиком старой школы, консерватором, руководителем спецслужбы и так далее.
Ельцин выслушал его внимательно и ответил:
— Мне кажется, что минусы, о которых вы говорите, могут обернуться плюсом. Вы меня не переубедили, но, если хотите, будем считать, что вопрос остается открытым.
9 января 1996 года директор Службы внешней разведки прибыл к президенту с обычным докладом о ситуации в мире. Ельцин хитро посмотрел на Примакова:
— Ну, как? Перерешили?
Евгений Максимович с металлом в голосе (как он мне сам говорил) попытался отказаться еще раз:
— Нет, я своего мнения не изменил.
Ельцин махнул рукой:
— А я перерешил.
Примаков попросил разрешения остаться в разведке еще несколько месяцев, чтобы спокойно завершить начатые в Службе внешней разведке дела. Ельцин кивнул, но заботы разведки его в тот день не интересовали.
Примаков вернулся к себе в Ясенево и сел работать. Открыв дверь, в кабинет мягко вошел секретарь. В разведке — так повелось со времен КГБ — секретарями работают мужчины.
Секретарь сказал:
— Извините, Евгений Максимович, в телевизионных новостях только что передали, что вы назначены министром иностранных дел Российской Федерации.
Так Примаков стал министром.
На следующей день, 10 января, всю коллегию министерства иностранных дел пригласили в Кремль. Ельцин представил нового министра:
— Он в особых рекомендациях не нуждается. Его хорошо знают как у нас в России, так и за рубежом, и в международных делах он не новичок.
Ельцин сказал, что было несколько кандидатур:
— Необходимо было найти человека, который сочетал бы в себе опыт государственной работы, профессионализм, умение вести организационную работу, широту взглядов, личную честность и порядочность.
Читать бесплатно другие книги:
