Спящие красавицы Кинг Стивен

44. Вальсацио больше не будет

На Земле, между тем, тоже происходят кой-какие события, – в частности, в кабинете доктора Майера. Тоже не совсем веселые.

Хильда опять зачитывает вслух читает СМС-ку Аделаиды:

– «Прощайте! Я только что остановила дыхание. Вы были самыми счастливыми минутами в моей жизни. Прощайте, целую Вас, если позволите. Низкий поклон фрау Майер и Хильде, за то что целый год терпели мое присутствие…»

– Да, – говорит профессор Майер.

– Хольт, она умерла! – догадывается Хильда.

Они торопятся в палату Аделаиды. К ним присоединяется Лиза. Перед входом в палату она надевает темные очки и подозрительно оглядывается – вдруг слежка?

Здесь уже врач. Он отстраняется от Аделаиды, встает.

– Она мертва. Это необратимо. Кстати, как она смогла остановить себе дыхание? Это необъяснимо.

Майер задумчиво произносит:

– Я привык к ней… Я стрелял, как охотник… Я танцевал…

Он добавляет по-русски:

– Вальсацио… менуэтик… полька-полька…

Майер показывает, как он танцевал вальсацио.

– Да. Кажется, это была любовь.

Лиза тоже пытается кружить.

На глазах Хильды слезы:

– А я привыкла быть дрянью… И пакостью… Никогда еще в своей жизни я не была так долго дрянью…

Она обращается к врачу:

– Вы знаете, в этом что-то есть такое… Вы меня понимаете? Я бы еще хотела побыть дрянью, но лишь бы она была жива.

Майер принимает звонок:

– Это жена. Алло?

Выслушав жену, он говорит Хильде:

– Моя жена сказала, что тоже хочет быть дрянью, лишь бы была жива Аделаида…

45. Дьявольская трель без Вивальди

Сегодня снова день скрипичной музыки! Как рада Рита! Она снова увидит итальянца, а он – ее мальвиньи глаза!

Но обнаружилась другая нестыковка – никто так и не удосужился купить Рите обновки. Поэтому она снова в тапочках, в плохонькой юбке, в руках примерно такой же ридикюль, как у Лизы.

Переводчица нервно протягивает Козыреву новую тетрадь, Лиза топчется рядом.

– Вот еще одна предсмертная записка. И знаете что? Вы – сумасшедшие. Я сыта! Найдите себе другую переводчицу. Этот маразм нормальный человек не выдержит!

Она выходит, бросив в дверях:

– Этой старушечьей юбкой Вы просто издеваетесь над ней!

– Я собрал ее на свидание к Богу. Он любит скромные одежды, я спрашивал. Он не любит гламур.

Переводчица плачет:

– Вы чудовище! Рита имеет право быть красивой! Ей завтра к стоматологу! Что подумает о ней стоматолог?

Хлопнула дверью, ушла.

Козырев вертит в руках тетрадь:

– Предсмертные записки – это, между прочим, серьезный эпистолярный жанр.

Лиза достает из ридикюля веревку, с готовностью набрасывает на шею Рите.

Входит декламатор, воет как Качалов.

– Дай, Джим, на счастье лапу мне! Давай с тобой полаем при луне… Декламатора вызывали, дорогой?

– Вы не знаете как она завтра поедет к стоматологу в дерматиновых тапочках?

– Давай с тобой полаем при луне… Знамо как. На колесиках поедет.

Лиза отрубает:

– Сегодня у нас скрипичная музыка, милый.

Декламатор удаляется. Растерянно топчется за дверью, потом исчезает в туалете. В кабине он прикладывается к плоской бутылке коньяка, прячет ее под фрак. Пробует голос под Качалова:

– Удивительно, но факт: некоторые люди по разным причинам проводят в туалете до 40 % своей жизни.

Недоуменно пожимает плечами и выходит.

Козырев, отшвырнув тетрадь, спрашивает:

– Лиза, ты не находишь, что я совершенно омерзительная личность… Ну просто мразь… Одинокая мразь по имени Роман так сказать Григорьевич?

– Записывать?

– Да, милая, записывай: мразь. Потом дашь почитать.

– Записала.

– Лиза, ты заметила, что никому нет места на этой Земле. И нам с тобой в том числе, дорогая. И тебе, и мне. Ты тоже одинокая. Ты заметила?

– Да.

– У нас же горе от ума с тобой, ты заметила?

– Да.

– Но я возьму тебя за руку – и мы пойдем вместе к солнцу, так?

Он берет Лизу за руку.

– Мне больше некого взять с собой, Лиза. Я очень большой мизантроп, дорогая. Очень большой и неисправимый. А почему? А потому что я – плохой парень, тупой и одинокий. Запиши – incredible scoundrel.

– Записала.

Козырев засыпает в кресле. Лиза пытается удавить Риту, но услышав хрипы и кашель жертвы, испуганно хватается за голову и пятится.

Возвращается переводчица, снимает с шеи Риты веревку.

– Маргарита, Вы здесь? Я выходила на минутку.

Она слушает, что говорит Маргарита, потом переводит:

– Нет, я не могу повеситься пока. Я должна ему сказать все, что я еще успела подумать о нем. А я много еще чего подумала!

Козырев бормочет:

– Живи уж… Чего там… Я тебе новые тапочки куплю, Рита… Кожаные… Повысим уровень жизни, так сказать… К стоматологу поедешь в обновках, ах ты, Боже мой…

Входит старичок-скрипач и долго располагается на стуле, громко сморкается.

– Начнем с Вивальди? – оглядывает он всех. – «Дьявольская трель»?

– Да, – распоряжается Лиза.

46. Я вас так любила… Где же вы?

В тот день, когда Яну доставили в Клинику (а это случилось спустя 16 часов после того как Синица увез ее с фотовыставки матери) с ней ничего не происходило. Замечена была только одна странность. Она не откликалась на голос переводчицы. Не откликалась она и на следующей день…

– Я легко допускаю, что в сопоставлении нашего времени с альтернативной действительностью существует некоторый сдвиг в 50-100 часов, – наконец заявил профессор Майер. – Будем ждать, она обязательно заговорит.

Ксюша послушно кивала, слушая профессора. Поздно ночью она уехала. В начале пятого утра переводчица уронила дремлющую голову на книгу как вдруг раздался звон разбитого стекла. Откуда он мог взяться никто не знает до сих пор.

Будем думать, что оффсет в 100 часов между нашим временем и альтернативным, действительно, существует.

В полной тишине раздался звон разбитого стекла и в ту же минуту неподвижное тело Яны быстро покрылось кровавыми ранами.

Ее начало трясти и она вдруг заговорила в голос, чего не бывает с летаргиками вообще.

– Синица, мне страшно… Я слепая, кажется… Здесь темно… Здесь никого нет…

Она окликает:

– Митя… Вася…

Голос ее громче, и в нем все больше и больше бесконечного страха:

– Дмитрий! Василий! Где же вы? Мальчики, где вы?!

Переводчица испуганно торопится к постели.

– Я здесь, Яна… Здесь… Я – Ваша переводчица, меня Валей зовут. Наконец-то Вы заговорили. Это первый контакт…

Яна как будто совсем не слышит переводчицу. Она просто плачет:

– Тут полная темнота, Синица… Мне страшно, я ничего не вижу… Я хочу уйти отсюда! Ты слышишь меня, я хочу уйти!

Голос ее срывается в крик:

– Мне страшно! Я хочу выйти отсюда!

Она корчится в постели, будто душа ее рвется из бренного тела и не может освободиться. Сейчас Яна похожа просто на бесноватую ведьму – так страшно ее кровавое изрезанное лицо, искаженное душевной болью.

Напуганная переводчица уже не в состоянии удерживать ее в постели.

– Яна… Яночка… Господи, да что это такое… Это я, Валя… Вы слышите меня, Яна?

Яна вдруг на секунду открывает глаза и устремляет страшный невидящий взор на переводчицу.

Переводчица отшатывается, а Яна вываливается из постели на пол: как-то безобразно, как покойник, с глухим звуком.

– Я хочу уйти отсюда! Выйти! Помогите мне… Пожалуйста… Ну, пожалуйста…

– Я не могу помочь, слышите Вы меня?

Яна медленно ползет вперед…

– Помогите мне… Ну, пожалуйста, помогите кто-нибудь… Я ослепла… Вася… Митя… Ну где же вы, мальчики мои… Вы только что были здесь… Я видела вас… Трогала… Я разговаривала с вами…

Переводчица пятится… Она натолкнулась на этажерку… Аквариум летит на пол и разбивается.

Яна медленно ползет дальше. На ее спине пляшет золотистая рыбка.

– Вася… Митя… Мальчики мои, я вас так любила… Где же вы? Почему вы обманули меня? Ну, почему? Что я вам сделала?

Яна горько плачет.

Переводчица выбирается в коридор.

– Эй, помогите! Люда! Марина!

Сиделки быстро тушат сигареты и выскакивают из курилки. За ними по коридору торопится Лиза, встревожено оборачиваясь и кому-то показывая пальцами ОК.

…И только к полудню наконец становится ясно, что Яна уснула. С ней был налажен полноценный контакт.

Тело ее перевязали. Рядом сидит Синица, стоит Лиза, с любопытством оглядывая белые бинты на новой пациентке, а также ее подружку.

Переводчица переводит:

– Что тебе подсказывают твои ощущения?

– Что ты не проснешься никогда, – отвечает Синица.

– Это я уже поняла. Возможно, так и надо. До какого времени ты будешь со мной?

– Навсегда.

Как он устал любить и бояться! Бояться и любить!

Синица автоматически снимает парик с головы, накладные ресницы, ногти, – и опускается на колени перед постелью любимой женщины.

Сначала целует руки, шею, потом – безвольные губы.

Изумленная Лиза достает фотографию мужской неэпилированной задницы и соображает.

Она находит поразительное сходство анонимной задницы с Синицей и торопится покинуть палату.

Переводчица сообщает Яне:

– Яна, это был поцелуй в губы от Вашего парня.

– Ты чего-нибудь почувствовала? – спрашивает Синица.

– Она ничего не почувствовала, – сообщает переводчица. – Увы. Она говорит, чтобы Вы купили по дороге назад нашим мальчикам какую-нибудь няку… Мите – сливочный рожок… Васе… Пиццу…

Синица кивает.

Переводчица синхронно переводит:

– Мне было так хорошо, Синица… Так легко… Теперь я снова начинаю верить, что они есть… Скоро я расскажу тебе, какие они в деталях… Как выглядят, какие имеют привычки…

– Они есть, Яна…

– Сколько я уже сплю?

– 109 часов…

– Возьми меня за руку… Может быть когда-нибудь я почувствую ее.

Синица прикладывает руку любимой женщины к своей щеке:

– Может быть…

Раздается выстрел, еще один, еще, еще… Словно стреляет сумасшедший в приступе ярости. Тело Синицы валится на тело Яны.

Это стреляет Егоров. За его спиной стоит Лиза, зажав руками уши. Это она привела Егорова сюда.

Константин, отбросив пистолет, поворачивает лицом к себе тело Синицы.

– Он! Точно он! Я убил его, Манана! Я поймал его, Манана! Я поймал и прикончил паскуду!

Константин торопится к себе в палату. Он влетает, приплясывая:

– Манана, я прикончил его! Как и обещал! Я прикончил эту паскуду!

Раздаются выстрелы: один, другой, третий… И все в голову, между прочим.

Это стреляет Лиза, достав из рябинового ридикюля пистолет, забытый Егоровым. Стреляет она смешно: вжав голову в плечи, левой рукой прикрыв ухо. Смешно, но метко.

Егоров валится на Манану и стихает.

Лиза, надев темные очки, выходит из палаты (крадучись по стенке, как в боевике).

Люция шепчет:

– Константин умер, Манана!

Ануш тоже восторженно подхватывает:

– Ты свободна, Манана!

47. Хороша вдовушка, ой, хороша!

… Год спустя мне снова довелось побывать в клинике профессора Майера, чтобы взять большое интервью.

Нежарким летним днем я снова увидел всех героев этого повествования.

В двухместной коляске теперь вместо г-на Перепечкина вывозят гулять вдову Анжелу. На втором сиденье – скорбная молчаливая мать, она держит дочь за руку. На плече Ксении Михайловны уютно прижился предатель Иннокентий.

Любаша останавливает коляску и подходит к двум девушкам-медсестрам неподалеку.

– Девчонки, сигареткой угостите?

Любаша закуривает.

– Ну что, спит молодая вдовушка? – спрашивают медсестры.

– Спит. Уже год скоро.

– Есть что-то нехорошее… зловещее… в этих браках по расчету, правда? – говорят медсестры.

Любаша тоже так считает.

Не зря старик умер прямо за свадебным столом. Целый час просидел мертвый, между прочим.

Как же было дело?

Парень Любаши на свадьбе грохнулся с лестницы. Пока она его перевязывала, пока свозили в травмпункт, пока невеста танцевала то с одним, то с другим…

– В общем, то да се, а жених уже катанул. Анжела взяла его за руку – и тут же сама… в спящую красавицу, превратилась. Зато теперь богата. Сказочно.

К коляске тем временем подходят все тот же адвокат и какой-то полный мужчина под 50 (с высоким голосом).

Любаша говорит мне:

– А вот и жених наш. Жизнь продолжается. Ну ладно, до свидания.

Мужчина и адвокат (он перешел по наследству Анжеле) спорят.

– А позвольте! – восклицает мужчина.

– А позвольте не позволить! – возражает адвокат. – Чем плоха невеста? И стройна, и молода, и красива!

– Но ведь… – Он показывает жест: руки на груди. – … Мертва некоторым образом!

Ксения Михайловна скорбно поднимает голову:

– И как Вы можете про Анжелку так?

Иннокентий о своем:

– Застегни ширинку!

– Вот именно! – мрачно добавляет Ксения Михайловна.

– Извиняюсь. Хотел сказать: временно усопшая…

Адвокат поправляет:

– Уснувшая. Подбирайте выражения. Ну так женимся, Сергей Маркович? А чего бы не жениться, правда? Хороша вдовушка, ой, хороша!

48. Бог сделает еще лучше?

Удалось мне увидеть и Козырева Романа Григорьевича, и его жен: бывшую, и настоящую.

Теперь они в категории зомби.

Под наблюдением Зои Борисовны и Лизы отряд зомби выползает на прогулку. Лица женщин бессмысленны. Валерия и Рита в дерматиновых тапочках и старушечьих платках. Иногда Лиза включает электрошокер.

Вера катит пьяного дремлющего Козырева, за Козыревым катят столик, на котором напитки и закуски. Бредет Пушкин. Вера останавливается, торопливо открывает сценарий.

Козырев подбадривает то ли Риту, то ли Валерию:

– Девочки, веселее… Подняли вверх тупенькие головки… Вы видите Бога? Все, бутиков нет; остался только Бог!

– Егор Кузьмич, я все поняла! – восклицает Вера. – Надо, чтобы Петряева у нас родила. Ребеночек украсит историю.

Пушкин наливает и выпивает. Берет бутерброд и тут же кладет на место.

– И крохотки не возьму с Вашего стола! Ни грамма!

Вера размышляет:

– Да, но у Петряевой проблемы с гинекологией…

– Придумаем какую-нибудь волшебную мазь, – успокаивает Пушкин. – Чтобы помазала и родила.