Амнистия Троицкий Андрей
– Потерпи, – отвечает муж. – Недолго теперь мучиться. Ведь и живым его в могилу не закопаешь. А то, может, его обратно к озеру отнести? На то место, где ты его нашла?
– Господь с тобой…
– Я и говорю, не закопаешь живым, – говорит Лукич. – Я на себя греха такого не возьму.
– Что ты, что ты…
– А, может, он преступник? Может, он зек беглый?
– Не похож он…
Тарасов не может дослушать разговор, сил не осталось.
Он лежит на спине, смотрит в потолок и плачет. Болят сломанные ноги, лоб сделался горячим, а язык сухим и шершавым. Слезы туманят глаза, потолок расплывается, темный дождливый день сменяется таким же темным вечером. Но некому вытереть слез.
Он снова забывается дремотой, стонет во сне, бормочет какие-то слова. Сколько времени он тогда проспал? Неизвестно. Жужжат комары, дождь барабанит по крыше. А за стенкой все стучит молоток. Стук-стук-стук… Господи, когда же это кончится, когда придет смерть?
…Хозяйка садиться в изголовье кровати. В её руках чашка с крепкой ухой, поверх которой лежит толстый ломоть черного хлеба.
– Поешь, – говорит она. – Надо есть.
Тарасов с усилием отрывает голову от подушки, пытается сесть. Но боль сводит ноги. Он морщится, старается не застонать. Мария Петровна подкладывает вторую подушку ему под спину. Она поит Тарасова из чашки бульоном. Он обжигается, но пьет, кусает хлеб. Первый раз он чувствует аппетит. Он хочет есть.
– Который сегодня день? – спрашивает он.
– Двадцать девятое, – отвечает хозяйка.
– А месяц который?
– Май.
Вот как, уже май. Тарасов сбрасывает лоскутное ватное одеяло, смотрит на ноги, бледные, сильно истончавшие. Но живые, без синюшных гангренозных отеков. Становится легче.
Фельдшер из ближнего поселка показался на острове только в начале июля, когда Тарасов, подставив под плечи самодельные костыли, делал по комнате неуверенные шаги. Нацепив на нос очка, фельдшер ощупал ноги больного. Сказал, что без рентгена трудно поставить правильный диагноз, но, кажется, кости срослись правильно. Хочется на это надеяться… Иначе придется снова ноги ломать. Надо вести больного в Павенец, в больницу.
Фельдшер копается в бумажках, вынимает ручку.
– Как ваша фамилия? – спрашивает он Тарасова.
– Самсонов, – говорит Тарасов. – Петр Петрович. Москвич. Приехал порыбачить. И вот несчастный случай. Спрыгнул в воду, а там неглубоко и камни. Ноги поломал…
Тарасов убежден: что свое имя он раскрывать не должен. Он выздоравливает, он скоро встанет на ноги. Накопились счета, которые он должен оплатить. Теперь его жизнь приобретает особый смысл.
Фельдшер снова щупает ноги.
– А кто накладывал шины? – спрашивает он.
– Это я, – из темного угла комнаты выступает хозяин. – Я немного в этом деле петрю. При медсанчасти на зоне пять лет работал. Лепилой.
Тарасов снова не может сдержать слез. Это слезы счастья. Он будет жить. Через час ему помогают забраться в лодку фельдшера.
Над водой стелется утренний туман. Тарасов смотрит на удаляющийся остров. Забыты все обиды. На берегу стоят Мария Петровна и Василий Лукич. Они машут руками, что-то кричат. Но за гулом мотора слов уже не понять.
Он машет рукой в ответ, он уплывает отсюда навсегда. Уплывает в другую жизнь. Люди на берегу, а затем и сам остров скрываются в тумане.
Свеженький, как молодой огурец, гроб остался стоять в сенях. Авось, самим хозяевам пригодится.
А ведь как все хорошо начиналось…
Каша заварилась около двух лет назад. Директор театра, ещё не подписав заявление Тарасова об увольнении по собственному желанию, покачал головой и криво усмехнулся: «Максим, не переоценивай свои возможности. Мы тут тебя не зажимаем. Но ты со своими задатками, со своим актерским уровнем можешь рассчитывать только на вторые роли. Пока. Еще успеешь вырасти». «Мне не нужны вторые роли, я уже много переиграл вторых ролей», – буркнул Тарасов.
«Роль Гамлета ты не получишь нигде. Понимаешь? В любом, самом задрипанном театре тебе не дадут ничего приличного. Везде придется начинать с нуля. Везде придется доказывать, что ты не верблюд. И на это уйдут годы», – сказал директор. «Что ж, придется начать с нуля. Но только не в театре. Этим я сыт».
Директор пожал плечами и подмахнул заявление.
Тарасов ушел из театра. Он не болтался по пивнякам и не бездельничал. Он забыл дорогу на любительский ринг, но в спортзале бывал почти ежедневно. Режим тренировок пришлось изменить. Четыре раза в неделю посещал тир. Каждый день бегал по восемь километров по пересеченной местности. Затем душ. Затем сорок минут на прыгалках. Три минуты, полминуты отдыха, ещё три минуты… Снова душ.
К гантелям и штанге не прикасался, чтобы не набрать дополнительную мышечную массу. Впереди длинная дистанция, а лишние килограммы ни к чему – нагрузка на сердце.
Стояла ранняя карельская осень, на студеном ветру трепетали желтые листья, щелкали выстрелы карабина, сладко трепетало сердце… Оно выстукивало непривычные лихие ритмы. Сердце ждало скорых перемен.
Но к черту всю эту лирику, все эти желтые листья и сердечные мотивы. В задницу их. Тарасов знал, что к прежней жизни жалкого провинциального лицедея и спортсмена-неудачника уже нет возврата.
Подобралась компания старых знакомых, все боксеры. На ментовском языке такая компания называется устойчивой преступной группировкой или бандой. Пусть будет банда. К черту все слова, все определения. Это были крутые парни, способные не мелочью заниматься, не чемоданы на вокзалах тырить, ни валютчиков шерстить. Это были ребята, способные на большие дела. Их мужество не выветрится, не рассосется…
Алтынов, Яновский и сам Тарасов – три фигуранта. Но Петрозаводск, хоть это и столица какой-то там гребаной республики, по существу – нищая чухонская глубинка. На весь город богатых людей – по пальцам считать. В этой медвежьей дыре денег никогда не водилось и, надо думать, в обозримом будущем не заведется.
Перед отъездом Тарасов решил поговорить с больным отцом.
Он сел на его кровать: «Я договорился с одной женщиной. Она будет приходить сюда. Приготовит, постирает и вообще… Деньги я буду высылать каждый месяц. Сколько смогу». «А может, останешься? – отец говорил плохо, неразборчиво. – Я мечтал увидеть внуков. До того, как загнусь». «Мне нечего делать здесь, в этой дыре, – помотал головой Тарасов. – Мне все здесь осточертело. Прости. Как говаривал герой одного спектакля: или сейчас или никогда».
«Что ты задумал?» – спросил отец. «Я задумал начать нормальную жизнь. Всего-навсего», – сказал сын. «Максим, дай мне умереть спокойно. Не делай ничего такого, о чем потом придется жалеть», – кажется, отец готов был пустить слезу. Тарасов не ответил, разговор был закончен.
Друзья взяли билеты до Питера. Северная столица – город больших денег и больших возможностей. Там можно развернуться. Так они думали. Господи, какая наивность. Никто их в Питере не ждал, никто туда не звал. Помнится, жить пришлось в клопиной берлоге, снимая комнату у грязной и алчной старухи, похожей на процентщицу Достоевского.
Но неудобства быта легко сносить, когда знаешь, что впереди тебя ждут большие дела. А дела, как назло, подворачивались не слишком крупные. Кажется, сначала был налет на салон меховых изделий или на филиал Сбербанка? Впрочем, какая разница?
Звучит, конечно, неплохо, даже весело: салон меховых изделий. Но это – пустой звук. Да, риска было много, а навар мизерный. Самые дорогие шубы хранились в подвале, но Тарасов этого не знал. За полчаса до открытия салона спокойно вошли туда через черный ход, набили морды трем охранникам, стучавшим в домино. Затем положили персонал салона на пол и начали шмон.
По неопытности, сняли вещи с кронштейнов в торговом зале. Дамскими шубками набили несколько объемистых баулов. Кожаные куртки и пальто вообще не тронули.
И вот главная ошибка. Они не спустились вниз, на склад, где в специальных холодильниках хранилась партия отборных канадских соболей. Короче, вышла лажа. Они взяли товар не первого сорта. А потом их обманул перекупщик. Дал какие-то копейки, а остальные вещи забрал якобы на реализацию. И благополучно смылся.
Больше других тогда заработал директор мехового салона. Да, это не лох, тертый перетертый мужик. Он быстро оценил ситуацию. До того, как вызвать милицию, директор вывез оставленные грабителями соболя и заховал их в надежном месте. А потом получил огромную страховку за якобы украденные вещи. Все списали на грабителей, как списывают убытки на пожар или стихийное бедствие. Впоследствии тот директор так раскрутился, что открыл ещё один или два салона меховых изделий. Вскоре его замочили питерские бандиты, которым этот навозный жук не доплатил какую-то мелочь. Все жадность…
Со Сбербанком вышло и того хуже.
Это вообще нищенский заработок, деткам на эскимо. Когда Тарасов вспоминал этот эпизод своей жизни, щеки жег огонь стыда. Что тут скажешь, чем оправдаешься: начинающие грабители. Они не знали, что по банковским правилам в кассе может храниться денег в пересчете на доллары, ну, не больше тысячи. Как только эта сумма набирается, деньги отправляют в хранилище.
Даже что такое хранилище они не знали. И времени не было туда спуститься. До прибытия милиции они успели взять только те копейки, которые лежали в кассе. Одно хорошо, тогда обошлось без крови. Как ни крути, людская кровь не водица.
Сбербанком дела не закончились. Ребята только раскумарились, только кулаки зачесались. Но карта не шла. Еще несколько вооруженных ограблений, но улов, по современным меркам, совсем жиденький. На прокорм.
Под Новый год Тарасов со своими парнями совершили налет на квартиру одного предпринимателя, в прошлом известного цеховика. Они зашли в квартиру, связали хозяина и заперли в ванной. Но на хате, как ни странно, не оказалось ни больших денег, ни ценностей.
Опять все то же: затарились кое-какой мелочью и золотишком, бытовую аппаратуру прихватили непонятно зачем. Видик подарили старухе хозяйке, чтобы та не стерла от злости последние зубы. Денег только на то хватило, чтобы рассчитаться с наводчиком за наводку.
И тут терпение кончилось, Тарасов сказал – стоп. Или мы делаем одно, но большое дело. Или вообще бросаем этот онанизм.
В то время Тарасов любил повторять: «Лучше я заживо сгнию в этом театральном болоте, на сцене областного театра, чем ещё раз так обосрусь». Они легли на дно и стали искать это большое дело. Но долгое время ничего не подворачивалось. Вообще ничего.
Как часто бывает, помог случай.
Один хрен по фамилии Маслюк, бывший инкассатор частной фирмы, вылетел с работы за пьянство и нанесение легких телесных повреждений техничке. Уборщица отказалась вытереть лужу, которую он по пьянке сделал в коридоре. Он затаил обиду на родную контору и, главное, остался без денег. Маслюк случайно познакомился с Тарасовым и объяснил ему, что к чему.
Фирма, из которой вытряхнули Маслюка, занималась перевозкой и инкассацией денег. В частности, перевозили зарплату для работников целлюлозного комбината. А такой комбинат – это же тысячи работников, целый город людей. Вот это и было то самое дело, которое долго и безуспешно искал Тарасов.
Они с приятелями разработали план, простой и эффективный. Именно в простоте была сила этой затеи. Инкассаторская машина в сопровождении милицейских «Жигулей» выезжает из Питера. На глухой дороге её с двух сторон блокируют лесовозами. А дальше – дело техники.
В общем, все получилось.
И обошлось бы без жертв, без крови. Милиционеров положили на асфальт и связали, а инкассаторов пришлось пристрелить. Потому что один из них хотел выглядеть героем и оказал сопротивление. Наводчик Маслюк погиб в той идиотской перестрелке.
Но деньги они взяли. Мало того, удалось уйти, хотя на ноги подняли всю милицию и оцепили район. Когда милиция заблокировала район места происшествия, они успели выйти из кольца.
На этот раз навар отменный, в пересчете на доллары миллион. Хорошая цифра. Тарасов хотел, чтобы пыль немного улеглась. Они с приятелями некоторое время жили на съемной квартире в Питере, затем перебрались в Петрозаводск. Таскали с собой сумки с деньгами, будто в них была картошка с огорода. Если взглянуть со стороны – прикольное зрелище.
Напрасно потратили время. Петрозаводск город относительно небольшой, там слишком трудно спрятаться.
Тут Тарасову встретился ещё один приятель, тоже бывший спортсмен Осипов. Поговорили по душам. Осипов предложил хороший вариант, мол, отсидитесь у моего брата истопника в поселке на берегу Онеги. Решено, из Петрозаводска они уезжают. Чем скорее, тем лучше. Перед отъездом Тарасов отложил в сторону некоторую сумму, завернул деньги в несколько герметичных пакетов и закопал в надежном месте. «На всякий случай, на черный день», – решил он тогда. Умно поступил. Черный день скоро наступит, а захоронка с деньгами ой как пригодится.
Вчетвером они отправились в Рыбачье. Но что делать дальше? Деньги кровавые. Их надо отстирать. А затем конвертировать.
Осипов отправился в Москву, где в то время работал охранником у некоего Зеленского, своего земляка, директора туристической фирмы «Онега». Осипов все рассказал своему боссу. Так и так, есть трое ребят, которые недавно грохнули инкассаторов и теперь сидят на мешках с грязными деньгами, не знают, что делать.
Зеленский подключил Субботина. Тот взялся помочь. Вместе со своими телохранителями они выехали в Рыбачье.
Субботин долго торговался, предлагал отмыть деньги за пятьдесят процентов общей суммы. Это, разумеется, форменный грабеж. За отмывку таких процентов не требуют. Тарасов отказался. Спорили они, спорили и сошлись на тридцати процентах. Хотя и это грабеж. Ударили по рукам. А что было дальше?
Братская могила для Алтынова и Яновского. Их убили охранники Субботина, а потом закопали на безлюдном острове, которых в устье Онеги – тысячи.
Ночью телохранители сломали Тарасову ноги, сбросили его с лодки в озеро. Думали он, как топор, на дно пойдет. Слава Богу, не было болевого шока, иначе кранты. Но и так радоваться нечему. Ранняя весна, вода студеная. Тарасов вынырнул метрах в десяти от лодки. С борта его не заметили. Работая одними руками, он плыл четверть часа. Затем перевернулся на спину и попытался отдохнуть. Не удалось, слишком холодно. И пресная вода плохо держала человека.
Он снова плыл, работал руками до боли, до онемения в плечах. Плыл, плыл и плыл… Когда он понял, что сил осталось только на донышке, попалось небольшое бревно. Черное и скользкое, оно лежало на воде, будто долгие годы ждало в этом самом месте тонущего человека. Тарасов стянул с себя брезентовую штормовку и накрепко привязал себя к бревну. Теперь у него, по крайней мере, куда меньше шансов утонуть.
Теперь Тарасов почувствовал, как болят сломанные ноги. Но боль – ерунда. Главный враг – это холод. Чтобы победить холод нужно двигаться почти без остановки. Тарасов продолжал работать руками, даже не зная, в какую сторону плывет. Временами он терял сознание, но забытье продолжалось совсем недолго.
Он снова приходил в себя и снова начинал грести. Сколько времени продолжался этот марафон? Час? Может, два часа? Неизвестно. Сознание пропадало и возвращалось. Тарасов чувствовал, что умирает. Но он не умер. Но жизнь не уходила, жизнь не отпускала, жизнь крепко держала его за шкирку. В бледных сумерках северной ночи он увидел землю. Увидел берег, сосны, нависшие над ним.
Он отвязал штормовку от бревна и поплыл к этому спасительному берегу. Сознание оставило Тарасова, когда он выполз из воды на твердую землю. Он снова пришел в себя. Совсем рядом, над черной избушкой, клубился печной дымок. Или эта избушка – видение, плод расстроенных нервов и тяжелой травмы? Тарасов закричал. Последние силы он вложил в этот дикий, отчаянный крик. Дальше пустота.
Тарасову повезло с ангелом хранителем, хороший попался ангел. Тут даже не надо впадать в мистику, и так понятно: его сберегло само провидение.
Потом были болезнь, прозябание на шатком мостике между жизнью и смертью. Позже вернулась воля, жизненные силы, а с ними – жгучее желание отомстить.
Отомстить…
Ну, это довольно просто. Это не великая проблема. Особенно если из тебя самого ещё не сыплется песок, ты умеешь нажимать на курок и хотя бы изредка попадаешь в цель. А если стрелять совсем не умеешь – пользуйся автоматическим оружием. Песок из Тарасова не сыпался, и стрелять он умел. Мокрое дело – не проблема.
А вот вытащить деньги из такого жлоба, как Субботин… О да, это почти неразрешимая задача. Субботин человек весьма и весьма экономный, даже прижимистый. У его супруги нет зимней шубы. Субботин заставляет жену ходить на государственную службу, хотя та за месяц получает меньше, чем стоит галстук мужа. Он не жалеет денег только на себя самого и свою любовницу Катерину Уварову.
Короче, Тарасов понимал, с каким жадным ублюдком имеет дело.
Он на день вернулся в Петрозаводск, из соображений безопасности даже к отцу не заглянул, ночь провел на вокзале. Утром откопал пакет с деньгами, взял билет в Москву. Пора начинать, только действовать следует без особой спешки… Тарасов нанял дорогих детективов, которые выследили всех персонажей этой истории. Узнали о них все, что можно узнать. Затем он нашел себе помощников. Бывшего штангиста Кислюка, боксера Крапивина, отставного военного Бузуева. Еще парочку парней, бывших спортсменов, Храмова и Дундика. Эти – форменные отморозки, которым мышцы заменяли мозги.
Пока Тарасов боролся за себя и, встав на ноги, занимался своими делами, Субботин играл в свои игры.
Он явился в Москву с деньгами. И это были действительно деньги грязные и кровавые. Их нельзя было пускать в оборот, с ними нельзя идти в банк. И приятель Субботина чертов армяшка Оганян, владелец ресторана «Домино», вызвался помочь. Пропустить через свой кабак такие огромные суммы целиком он не мог. Часть денег прошла через «Домино», другая часть через частный пенсионный фонд, где у Оганяна полно земляков. Короче, лаврушник отмыл деньги.
Кое-что перепало Зеленскому. Какую-то мелочь бросили братьям Осиповым. Свой процент получил Оганян. Да, Субботин жадноват, не привык бросаться деньгами.
И наступила, в общем и целом, хорошая благополучная жизнь. Правда, ненадолго. Все тонкости движения своего капитала Тарасов выяснил через частных детективов. И вот предварительный итог: Осипов прибрался. Значит, одной заботой меньше. Упокой, Господи, его душу.
Теперь, когда все точки расставлены по местам, остается действовать дальше. По тактическим соображениям разумно начать с мелкой рыбешки. Скажем, с Зеленского. Или первым хлопнуть армяшку Оганяна? Собственно, это без разницы. Тарасов вытащил из кармана монетку. Орел – Зеленский. Решка – Оганян. Тарасов подбросил монетку вверх. Выпал орел.
Судьба Зеленского была решена.
Глава пятая
Этот день, которой вполне мог стать последним днем его жизни, бывший боксер, а ныне человек без определенных занятий Иван Крапивин начал просто и буднично. Начал день с вялой перебранки.
Жена Надя, собиравшаяся на работу, вышла на кухню, где за столом у окна завтракал Крапивин, и сказала, что сегодня зайдет покрасить волосы и вернется позже обычного.
– Какого хрена красить на твоей голове?
Крапивин после минутного раздумья отвесил ещё один комплимент.
– Все волосы вылезли, осталось три пряди на макушке. А на краску деньги тратишь. Покрась голову луковыми перышками. Это хоть дешево.
В это утро он не был настроен говорить жене любезности.
– Я что, твои деньги трачу? – жена заводилась с пол-оборота, сразу была готова сорваться на крик. – Твоих денег я уже год не видела. Ты вообще-то собираешься искать работу? Или намерен на моей шее до старости сидеть?
На этом месте Крапивин перестал слушать Надю. Только что он проглотил яичницу из четырех яиц, съел три бутерброда с копченой колбасой и маслом и теперь раздумывал, не повторить ли завтрак. Если начало дня сложится не совсем удачно, то вечер, ночь, утро следующего дня предстоит провести в камере предварительного заключения отделения милиции.
Ясно, что кормить его там никто не станет. А вечером для профилактики дежурный наряд, скорее всего, измолотит Крапивина дубинами, сапогами и вообще, чем придется. Крапивин был готов вытерпеть побои, но зачем обрекать себя ещё и на муки голода. Куда лучше если он, как верблюд, наесться впрок.
Поставив сковородку на огонь, Крапивин вылил на неё ещё четыре яйца, отрезал несколько кружков колбасы и намазал масла на хлеб.
– И у него ещё язык поворачивается меня в чем-то упрекать, – говорила Надя, подкрашивая брови.
– Я не в чем тебя не упрекаю, – отозвался Крапивин. – Просто сказал, что ты говенно выглядишь.
– Я выгляжу говенно, потому что у меня муж такой законченный придурок.
Надя стерла слезинку платочком, побросала косметику в раскрытую сумку и громко хлопнула входной дверью. Крапивин выложил яичницу на тарелку, посмотрел на еду взглядом сытого удава и, вздохнув, взялся за вилку.
Неделю назад Крапивина нашел, казалось, навсегда потерявшийся приятель Максим Тарасов. Позвонив Крапивину домой, он сказал, что есть хорошая денежная работа, предложил встретиться в открытом кафе на Старом Арбате. Предложение и впрямь показалось заманчивым.
От Крапивина требовалось немногое. В следующий четверг, в первой половине дня, нужно прийти в торговый центр «Импульс», на первом этаже которого находится кафетерий, устроить там драку и смыться. За эту небольшую услугу, которую старому приятелю можно оказать за так, за бесплатно, Тарасов платит большие деньги. Пятьсот баксов вперед, пятьсот по окончании работы.
Если Крапивина повяжут на месте, Тарасов берется заплатить, а также возместить вероятные убытки кафетерия: разбитая посуда, витринное стекло и другие мелочи. Деньги очень легкие и быстрые. Всего несколько минут работы кулаками – и целая тысяча баксов на кармане. Заманчиво, более чем заманчиво.
Крапивин хорошо знал Тарасова, если уж тот говорит, значит, все без обмана. Удивившись столь высокому гонорару, Крапивин, давно сидевший без денег, тем не менее, не стал торопиться с ответом. «Между нами говоря, это дело и двух сотен не стоит, – сказал он. – И я знаю пацанов, которые за две сотни будут рады это сделать». «Мне не нужны посторонние люди, – ответил Тарасов. – И мне нужна не просто драка, мне нужна большая драка. И человек, который в случае чего не станет говорить лишнее».
Тарасов кивнул официанту, заказал ещё пару кружек пива и копченые сосиски. «Объясни, зачем весь этот кипеш?» – попросил Крапивин.
«В этом торговом центре „Импульс“, на втором этаже, снимает помещение туристическая фирма „Онега“, – ответил Тарасов. – Его окна выходят прямо в торговый зал. Вернее, турфирма – это только вывеска. На самом деле они там занимаются совсем другими делами. Вот с директором этой шарашки Зеленским я хочу встретиться с глазу на глаз. А он не хочет. Мало того, он нанял двух парней, которые провожают его от двери квартиры до офиса. И вообще целый день находятся при этом Зеленском, даже в сортире рядом стоят, когда он там гадит. Если начнется драка в кафетерии, они вмешаются. Значит, у меня будет шанс увидеть Зеленского».
«Понятно, – кивнул Крапин. – Тогда можешь на меня рассчитывать». «Милиции там нет, – сказал Тарасов. – В зале торгового центра, а попросту говоря, большого магазина только два охранника. Еще один охранник в дверях. Первыми на шум прибегут они. Если возня затянется, сверху спустятся охранники Зеленского. Мне для разговора хватит пяти минут. Твоя задача задержать охранников максимально продолжительное время».
«Хорошо, это без проблем, – кивнул Крапивин и похвастался. – Сейчас я в хорошей форме». Тарасов расстегнул бумажник и отсчитал пять сотен.
В тот же день Крапивин побывал в торговом центре «Импульс». Все в точности так, как описывал Тарасов. Просторный торговый зал с прилавками и продавщицами в розовых фартучках и белых наколках в волосах. В углу зала длинная стойка кафетерия или закусочной. Несколько высоких столиков на металлических ножках, посетителей немного. В ближней стене железная дверь с табличкой «Туристическая фирма „Онега“». Выше двери большое выходящее в зал окно, закрытое горизонтальными жалюзи.
Крапивин жевал бутерброд, пил из горлышка пиво и разглядывал торговый зал, по которому слонялись парой два охранника в камуфляжной форме. Довольный собственными наблюдениями, Крапивин вышел из торгового центра и на метро отправился домой.
Покончив с завтраком, отяжелевший Крапивин поднялся из-за стола, поставил грязную тарелку в мойку. Облачившись в джинсы свободного кроя и синюю рубашку, он посмотрел на часы и решил, что пора выходить. Шухер в кафетерии нужно начать ровно в двенадцать, а до торгового центра добираться тридцать пять минут. Лучше приехать на четверть часа раньше и ещё раз осмотреться вокруг.
Надев кроссовки, Крапивин вернулся в комнату, снял с полки иллюстрированную книгу «Памятники отечества» и ещё раз убедился, что деньги, те самые пятьсот долларов, что он на прошлой неделе получил от Тарасова, на месте. Через пару минут Крапивин вышел из подъезда, неторопливым прогулочным шагом добрел до метро.
Он поднялся на поверхность в половине двенадцатого, дошел до автомобильной стоянки, спросил у таксиста, сколько будет стоить отсюда доехать до Каширского шоссе и заплатил вперед. «Ровно в двенадцать пятнадцать останови машину возле самого входа вот в эту забегаловку и жди меня, – Крапивин показал пальцем на здание торгового центра. – И не опоздай».
Без двадцати минут двенадцать Крапивин вошел в помещение «Импульса», косо глянул на охранника в дверях, миновал полупустой торговый зал, вошел за загородку кафетерия. Круглые одноногие столики пустовали.
Только в углу у витрины, выходящей на площадь, старая еврейка в желтой панаме жевала пирожное, запивая его соком. И ещё молодая парочка за соседним столиком баловалась газировкой.
Буфетчик в белом фартуке тряпкой полировал безупречно чистую стойку.
– Дай пива холодного, – сказал Крапивин.
– Вам какого? – буфетчик отложил тряпку в сторону.
– Я сказал – холодного.
– Какой марки?
– На твое усмотрение.
Крапивин уселся на высокий с кожаным верхом табурет перед стойкой. Буфетчик открыл прозрачную дверцу холодильника, достал бутылку мгновенно запотевшую пива, поставил её перед посетителем, рядом поставил пластиковый стаканчик. Крапивин высыпал на фарфоровую тарелочку мелкие деньги, взял в руку открывалку.
Он посмотрел на часы: без семи минут двенадцать.
– И охота тебе тут целый день в этом фартуке вертеться? – спросил он у буфетчика.
Буфетчик не ответил. Он выпятил нижнюю губу и развел руками, выражая этим жестом покорность жестокой судьбе. Мол, мне деньги платят за то, чтобы утром я надевал фартук и до вечера тусовался за стойкой, подавая пиво всяким хамам.
Крапивин, повернувшись к буфетчику в пол-оборота, рассматривал торговый зал. Он видел, как в магазин вошел Тарасов, в темных очках, одетый в голубые джинсы и коричневый пиджак. В правой руке Тарасов держал бумажный сверток, по форме напоминающий завернутый в газету торт.
Пройдясь по залу, он остановился у дальнего прилавка, о чем-то спросил продавщицу. Та улыбнулась в ответ, показала рукой в сторону кафетерия. Крапивин посмотрел на часы: без трех двенадцать. Он отставил в сторону пластиковый стаканчик, глотнул пива из горлышка и поморщился.
– Фу, не пиво, а ссанье какое-то, – громко сказал он. – Ты чего мне дал?
Молодые люди за столиком и старуха еврейка с любопытством оглянулись на посетителя. Буфетчик нутром почувствовал недоброе. Он посмотрел на Крапивина полным ненависти взглядом.
– Слушайте, если вы хотите поругаться, идите домой к жене, – сказал буфетчик. – Жена вам составит компанию.
– С женой я ещё утром поругался, – усмехнулся Крапивин. – Налей водки.
– У нас нет водки, здесь ей не разрешено торговать.
Буфетчик, наливаясь злостью, упер руки в бока. Крапивин посмотрел на часы: без одной минуты двенадцать. Можно начинать.
– Только ссаньем этим торговать разрешается?
Крапивин взял со стойки бутылку, перевернул её горлышком вниз. Вылив пиво на пол, он подбросил бутылку на ладони, поднялся с табурета и запустил пустой посудиной в большое зеркальное стекло за спиной буфетчика. Зеркало разлетелось на чести с веселым звоном, с полки посыпались банки с газировкой и бутылки с пивом. Старуха еврейка пронзительно вскрикнула. Девушка забежала за спину своего кавалера.
– Охрана, охрана сюда, – заорал буфетчик неожиданно высоким бабьем голосом. – Хулиганят… Сюда…
Но кричать не было надобности.
Охранники, привлеченные звуками бьющегося стекла уже со всех ног бежали к буфету. Крапивин перегнулся через стойку и, желая ударить буфетчика в ухо, но тот, отскочил назад. Крапивин обернулся назад, наклонился, увидел над своей головой уже занесенную дубинку подбежавшего первым охранника.
Дубина просвистела над головой, стукнулась о буфетную стойку. Крапивин ударил нападавшего головой в живот, добавил снизу в челюсть справа и слева.
Охранник, отлетая назад, успел уцепиться за столик, потащил его за собой, повалился на спину, уронив стол на себя. Второй нападавший бросился на Крапивина грудью, едва сбил его с ног, повалил на пол, но не сумел сесть на грудь и решить все дело парой точных ударов.
Кулак Крапивина, лежавшего спиной на полу, описав в воздухе короткую дугу, врезался в челюсть второго охранника. Сбросив противника с себя, Крапивин вскочил на ноги, ударил человека, стоящего на карачках, ногой под ребра. Но тут буфетчик, высунувшийся далеко за прилавок, ударил Крапивина по голове бутылкой. Удар прошел по касательной, бутылка не разбилась, но рассекла кожу на виске, больно задела ухо.
Крапивин дотронулся до разбитой головы, увидел на пальцах кровь. Обернувшись, Крапивин левой рукой ухватил буфетчика за волосы, а правой съездил ему в глаз. Буфетчик свалился под стойку.
В этот момент, поднявшийся с пола первый охранник, повис на правой руке Крапивина, выдрал рукав рубашки. Крапивин отмахнулся левой рукой, увидев, что металлическая дверь в офис фирмы «Онега» распахнулась настежь, из неё выскочили два плотных мужика и чуть не бегом поспешили к месту драки.
Сбросив с правой руки охранника, Крапивин шагнул навстречу бегущим людям, наклонился, схватил стол за металлическую ногу и, высоко подняв его над головой, запустил им в первого бегущего человека. Тот, разогнавшись, уже не успел увернуться. При ударе о его грудь крышка стола отлетела от металлической ноги.
Человек кубарем полетел на пол.
Второй телохранитель, сообразивший, что остался без поддержки, принял боксерскую стойку и пошел на Крапивина, выставив вперед левый кулак. Но вместо того, чтобы ударить противника кулаком, резко поднял правую ногу и пнул Крапивина в пах.
Крапивин охнул от боли, но устоял на ногах, даже не согнулся.
Когда началась драка, Максим Тарасов, занявший позицию у стены в десяти шагах от входа в «Онегу», разорвал веревку на свертке, что держал в руках. Он снял газету, в которую оказался завернут герметичный трехлитровый термос с широким горлом. Скомкав газету в большой шар, Тарасов отправил этот шар в мусорную корзину, снял темные очки и опустил их в нагрудный карман пиджака.
Все пошло по задуманному сценарию.
Через несколько минут после начала скандала и потасовки, дверь в офис распахнулась, из неё выбежали два плечистых парня и бросились на Крапивина. Тарасов, тут же потерявший интерес к драке в кафетерии, сделал несколько быстрых шагов вперед, перешагнул порог, закрыл дверь и изнутри закрыл её на крюк.
Он быстро поднялся по металлической винтовой лестнице на второй этаж, толкнул ногой дверь. Выхватив из-за брючного ремня пистолет, Тарасов шагнул в кабинет.
Зеленский, открыв жалюзи на окне, выходившим в торговый зал, сосредоточенно наблюдал за потасовкой внизу. Он обернулся на скрип двери, изумленно поднял вверх брови. Боже…
Зеленский смотрел то на черное дуло пистолета, направленного в его грудь, то на физиономию Тарасова, ничего не выражающую, застывшую, как у замороженной рыбы. Тарасов появился ниоткуда, появился так неожиданно, что Зеленский даже не успел как следует испугаться. Сгоряча он хотел было растворить окно и выпрыгнуть в торговый зал. Но Тарасов словно прочитал его мысли.
– Даже и не думай, пристрелю, – он направил ствол пистолета в лицо Зеленского. – Сядь.
Тарасов показал пистолетом на стул возле окна.
– Сядь и сними пиджак.
– Господи, – сказал Зеленский, но не двинулся с места. – Господи, спаси.
– Сними пиджак.
Тарасов, держа Зеленского на мушке, поставил термос на письменный стол и снял крышку. В кабинете остро запахло бензином. У Зеленского была пара секунд, чтобы предпринять попытку спасти жизнь.
Но он, ошеломленный случившимся, упустил время. Зеленский сбросил пиджак, оставшись в белой сорочке и галстуке, медленно опустился на стул у окна.
– Ты что задумал? – спросил он.
Тарасов одной рукой взял термос за край и вылил его содержимое, бензин пополам с машинным маслом, на голову Зеленского. Термос полетел в угол кабинета. Не опуская пистолета, Тарасов вытащил из кармана хромированную зажигалку, пальцем откинул крышечку, повернул колесико.
Весело вспыхнул оранжевый огонек. Зеленский открыл было рот, чтобы крикнуть, позвать на помощь, но не смог издать ни звука. Он онемел от страха. Тарасов держал горящую зажигалку в руке и через окно наблюдал за происходящим в кафетерии.
Крапивин в рубашке, разорванной в клочья, продолжал держать оборону.
Два грузчика в синих рабочих халатах повисли на руках Крапивина, третий грузчик дважды ударил Крапивина кулаком в лицо. Милицейский патруль из трех человек окружил дерущихся. Милиционеры одновременно, как по команде «фас», бросились вперед.
Человеческие тела сплелись в единый темный клубок. Из этой месиловки выныривала и снова пропадала окровавленная голова Крапивина, похожая на красный мяч.
– Чего ты хочешь, денег?
Облитый бензином Зеленский, к которому вернулся дар речи, бессильно сжимал пухлые кулаки.
– Хочу посмотреть в твои глаза, когда ты будешь подыхать.
Человек, вспыхнувший, как факел, вскочил на ноги и заметался по кабинету. Тарасов выскочил на лестницу, скатился вниз по ступенькам, скинул крюк с двери и выскочил в торговый зал.
Только тут Зеленский закричал «помогите» диким, уже нечеловеческим голосом. Сорвав с окна жалюзи, он выдавил грудью двойное стекло, и с высоты второго этажа вывалился в торговый зал.
Продавщица за ближним прилавком, наблюдавшая сцену падения Зеленского из окна, повалилась в обморок. Кто-то закричал «пожар». В этот момент раздался сухой пистолетный выстрел, за ним ещё один и ещё один. Закричали женщины.
Тарасов быстрым шагом дошел до дверей и обернулся.
По магазину плавало облако зловонного черного дыма. Люди, не понимавшие, что происходит, метались по торговому залу. В дверях магазина, ещё несколько минут назад почти пустого, почему-то образовалась давка. Какие-то женщины толкали Тарасова локтями, оттесняя от прохода.
Он бросился вперед, влился в общий людской поток.
Уже через три минуты Тарасов сидел за рулем своего автомобиля. Он медленно отъехал от автомобильной стоянки, свернул на автомобильную магистраль.
Жаль Крапивина, очень жаль. Впрочем, в случившемся есть и доля его вины. Крапивин должен был устроить драку, а не развязывать на территории магазина боевые действия.
Тарасов с горечью подумал, что у прекрасной человеческой жизни есть два главных недостатка. Жизнь жестока и слишком скоротечна.
Глава шестая
Переступив порог знакомого кабинета на Петровке, и взглянув на следователя Руденко, Локтев испытал приступ острой зависти. После выходных лицо Руденко покрылось молодым золотистым загаром, казалось свежим и отдохнувшим. Следователь источал флюиды бодрости и жизнелюбия.
Видимо, субботу и воскресенье, Руденко, сумевший оторваться от рабочей рутины, провел в приятном обществе на лоне природы. Лежал кверху голым пузом на берегу подмосковной речки, сосал студеное пиво и заедал его крабовыми палочками или воблой.
Чем не жизнь? Блаженство. А какая-нибудь худосочная подруга, пристроившись под боком следователя, веточкой отгоняла от его мускулистого тела комаров и слепней. В представлении Локтева подруги милиционеров почему-то представлялись именно худосочными, костистыми и, само собой, некрасивыми до неприличия.
Сам Локтев же в выходные не придумал лучшего развлечения, чем слоняться по пустой жаркой квартире. Он мучил себя вопросом: что будет завтра во время нового допроса на Петровке? И не находил ответа. Главное же, Локтев не чувствовал в себе сил к сопротивлению наглому нахрапистому Руденко.
Бесконечно длинный день, наконец, закончился. На небе появились облака, солнце сползло за дальние многоэтажки. Поужинав парой бутербродов и стаканом молока, Локтев потушил свет и, раздевшись до трусов, повалился на диван, накинул на себя короткую простынку.
Серый вечер медленно сменился желтой московской ночью. В распахнутую балконную дверь потянуло прохладой, ветер шевелил тюлевую занавеску, сделалось совсем тихо. Но сон все не шел. Безответные вопросы, напряжение последних дней, тяжкая неизвестность будущего – все это жгло, тревожило душу.
Извертевшись на диване, скрутив простыню в жгут, Локтев, уже уставший ждать худшего и волноваться, встал, нашел в секретере упаковку снотворного и, приняв таблетку, вскоре забылся тяжелым каким-то нечеловеческим сном. Утром он чувствовал себя больным и разбитым.
Осунувшийся, с бледным лицом, Локтев положил повестку на стол следователя и опустился на стул. Руденко захлопнул какую-то папку, посмотрел на Локтева искристым веселым взглядом и даже улыбнулся своим мыслям.
– Ну как, Вы подумали над моим предложением?
– Подумал, – кивнул Локтев. – Хорошо подумал. И решил отказаться.
– Ну вот, опять Вы за свое, опять все по новой.
Руденко, видимо, нисколько не разочарованный ответом, даже не согнал с лица улыбку.
– Только обстоятельства за те несколько дней, что мы не виделись, сильно изменились. Я бы сказал, радикально изменились. В худшую для Вас сторону. Я не кокетничаю и не сгущаю краски. В настоящее время в Матросской тишине содержатся некий Степанидин, известный в уголовном мире, как Степан. Славянский вор в законе, коронован ещё пятнадцать лет назад, в ту пору, когда лаврушники не покупали это звание за деньги. Это – к слову.
Локтев, чувствуя недоброе, вжался в стул.
– Так вот, – продолжал Руденко, веселыми глазами разглядывая ещё окончательно не засохший кактус в цветочном горшке. – Контролеры следственного изолятора перехватили маляву, которую Степанидин отправлял на волю. В своем послании он просит найти того чайника, кто насмерть сбил машиной его лучшего друга, помощника, свою правую руку. Некоего Мизяева Олега Иннокентьевича, рецидивиста. Кликуха Мизер, четыре судимости, три лагерных срока. Найти чайника и разобраться по-свойски. В лучшем случае – посадить на перо. А в худшем… Может, паяльной лампой сжечь. Даже сказать не берусь. Понимаете, о чем я толкую?
Локтев тяжело засопел.
– В прошлый раз вы сказали, что я сбил машиной вовсе не какого-то Мизяева. Я сбил технолога, семьянина, многодетного отца. Вы сказали, что его фамилия Игнатов. Единственная запись в трудовой книжке. А вдова Игнатова проломит мою голову утюгом. А на суде ещё добавит или, в крайнем случае, плюнет в морду. Вы сказали…
Читать бесплатно другие книги:
