Прыжок в темноту Троицкий Андрей
Марков выпрямился. Капитан, увидев ствол, успел лишь сделать шаг назад, бросил на землю палку. Грохнул выстрел, второй. Капитан выронил автомат, схватился за живот. Водитель успел прикоснуться к кобуре. Пуля, попавшая в правую часть груди, сбила его с ног. Он, падая на спину, ударился головой о багажник машины, семечки разлетелись по ветру. Водила лежал на земле, правой рукой продолжая бороться с тугой застежкой кобуры. Марков, пнув автомат ногой, наклонился над водилой, добил его двумя выстрелами в голову. Вернулся к капитану, скрючившемуся у самой обочины. Мент не стонал, только тихо сосредоточено сопел, не глядя на своего убийцу. Взгляд блуждал по придорожным кустам, по небу. Он видел далекие зарницы, слышал раскаты грома.
Один за другим грохнули три выстрела. Марков, сунув пистолет под ремень, скатил мотоцикл в канаву, туда же спустил тела милиционеров. Сев за руль «Жигулей», повернул ключ в замке зажигания. Через минуту машина на бешеной скорости мчалась по пустой дороге.
Глава 5
Москва, Ясенево, штаб-квартира
Службы внешней разведки
18 августа
В тесном кабинете подполковника Беляева с окном на солнечную сторону, было душно, как в бане. Колчин, повесив пиджак на спинку стула, вертел в пальцах карандаш и разглядывал чистый лист блокнота, в котором не сделал ни единой пометки. Генерала Антипова с утра вызвали на Старую площадь, где проходило закрытое совещание с участием руководителей внешней разведки и ФСБ. И хорошо, что старика не оказалось на месте. Говорят, последние дни Антипов устраивал разносы подчиненным, но заряд негативной энергии, как всегда, остался нерастраченным. Теперь гроза миновала. А подполковник Беляев, похоже, был озабочен другими делами. И вообще, вправлять мозги подчиненным – не его амплуа.
– В Краснодаре подозреваемого содержали в обычном СИЗО, вместе с урками, – сказал Беляев. – Да еще засунули в общую камеру, где работает тюремный телеграф, передать маляву на волю и обратно можно через купленного контролера. Люди, отбившие Маркова, держали с ним связь. Этот кадр все знал наперед. Его дружки успели подготовиться. На месте работает ведомственная комиссия. С кого-нибудь снимут погоны. Нам от этого не легче, черт побери. Да, такие дела, Валера.
Подполковник всегда одевался броско, и сегодня, пользуясь отсутствием непосредственного начальника, не любившего, когда подчиненные распускают перья, перещеголял самого себя. На нем был клетчатый пиджак, розовая рубашка и галстук с абстрактным рисунком а-ля свободная Африка. Намазанная бриолином прядь волос прикрывала пробивающуюся лысину.
– «Девятку», которую они, нашли на пустыре, в салоне обгоревший труп, – Беляев продолжал беспокойно крутиться в кресле. – Назначили все экспертизы, но ясно, что это не Марков. Покойник на полголовы ниже ростом. Служебная собака след не взяла. И еще… Правда, это происшествие к нам не относится. Той же ночью в двадцати километрах от города убиты два милиционера из ДПС. В канаве, где утром обнаружили трупы, оказался еще и мотоцикл «Урал» с коляской, мешки с рыбой. Транспортное средство зарегистрировано на одного старика, умершего восемь лет назад. Пальчики с мотоцикла стерты. У милиционеров забрали оружие, угнали служебный «жигуль».
– И что?
– На следующий день машину нашли в пригороде Ростова-на-Дону. Ее утопили в обмелевшем озере, но крыша осталась на поверхности. Возможно, что это дело рук Маркова. Но я так не думаю. Представь: подельники организуют побег из автозака. Стрельба, кровь, пожар… И спустя два-три часа Марков выезжает на шоссе на древнем мотоцикле с двумя мешками вонючей рыбы. Слишком рискованно.
– А, по-моему, все логично. Марков воспользовался моментом. Милиционеров летом всегда не хватает, многие в отпусках. За пару часов, прошедшие со времени побега, на стационарные посты успели передать лишь словесное описание подозреваемого. Самое общее. Рост, цвет волос… Его фотографии менты на постах получили к утру. Убитые сотрудники ДПС, остановив ночного мотоциклиста, были застигнуты врасплох.
– Не знаю… Мне кажется, что Марков лег на дно в Краснодаре. Менты и чекисты прочешут мелким гребнем весь город. Мы запросили паспортно-визовую службу, ведь он бывал в Европе, получал шенгенскую визу. Время работает на нас, остается ждать. Как твоя рука?
– Все зажило как на собаке. Меня мариновали в краснодарской больнице, нашли отдельную палату, даже пижаму. Короче, я в порядке. А что с тем опером, Чекаловым? Когда я выписывался, его держали в реанимации.
Беляев покашлял в кулак и повертелся на стуле.
– Умер прошлой ночью. После ранения в живот развился перитонит.
Колчин, сжав пальцы в кулак, надвое переломил карандаш, помолчал минуту. Беляев выдержал длинную паузу и сказал:
– Временно о существовании Маркова тебе придется забыть. Надеюсь, с этим персонажем мы еще встретимся. Когда-нибудь, в лучшие времена. А пока… Появилось другое срочное дело. Знаю, что руку надо долечить. На тебя уже выписали путевку в санаторий. Но отдых накрылся, м-да… Тебе придется прокатиться по стране, но не в вагоне СВ, на автомобиле. Антипов приказал поручить дело тебе лично, хотя наверху возражали. Ранение и все такое…
Беляев поднял кверху указательный палец.
– Хорошо, завтра поговорим с Антиповым, – Колчин не ждал от разговора с генералом ничего хорошего. – Заодно уж старик намылит мне шею.
– Завтра тебя здесь уже не будет. Это единственная хорошая новость, которая у меня есть.
Колчин давно разучился удивляться командировкам, которые валятся, как кирпичи на голову. И нет от них спасения.
– Сейчас мы спустимся в подвал, в секретную часть, – сказал Беляев. – Тебя введут в курс дела, дадут подробные инструкции. Затем отправишься домой. Соберешь вещи и отдохнешь. В четыре вечера к тебе на квартиру принесут чемодан с фирменными шмотками и новыми документами. По легенде ты прикинутый бизнесмен, фармацевт. В пять вечера к подъезду подгонят джип «Шевроле Субурбан» цвета темно-серый металлик.
– Зачем мне эта махина?
– Надежная тачка. Ключ найдешь в почтовом ящике. Выедешь из города не позднее завтрашнего утра. Но для начала, уже сегодня, тебе нужно встретиться в Москве с одним типом.
Москва, Симановская набережная. 18 августа.
Стоя в ванне перед зеркалом, Колчин рассматривал пулевую отметину, протянувшуюся вдоль плечевой кости и достающую едва ли не до самого локтя. Краснодарский хирург аккуратно заштопал рану, которая теперь больше напоминала не пулевое ранение, а след, оставленный пером уркагана, метившего в горло, а попавшего в руку. Быстро все затянулось, если и дальше так пойдет, через пару месяцев от царапины не останется и следа. Колчин застегнул пуговицы сорочки, повязал однотонный галстук, надел темно серый пиджак из тонкой шерсти, прилизал волосы. Пожалуй, неплохо.
В чемодане, который полчаса назад доставили сюда, лежали новые документы и вещи, купленные явно не в лавочке «эконом», а в Лондоне, в роскошном магазине классической одежды Томаса Берберри, что на Пиккадилли. По легенде Колчин солидный бизнесмен, значит, надо соответствовать завяленному уровню. В портмоне два отделения набиты долларовыми и рублевыми купюрами. Колчин примерил второй костюм, этот на все случаи жизни, вельветовый пиджак коричневого цвета и темные брюки из хлопка. Он повертелся перед зеркалом и остался доволен.
Время в запасе есть. Он присел на кровать, прикурив сигарету, провел пальцем по полированной поверхности тумбочки. Пыли много. Хорошо бы устроить в квартире уборку, но сейчас не до этого. На тумбочке лежала дамские очки с погнутой дужкой и полупустой тюбик помады. Женщина по имени Вера, оставившая эти мелочи, прожила с Валерием Колчиным месяца четыре, не дольше, и пропала из его жизни прошлой весной, как раз перед короткосрочной командировкой в Германию. Что-то между ними не сложилось, не склеилось, хотя еще недавно Колчину казалось, что эта связь перерастет в нечто большее, чем простая любовная интрижка.
Он запоздало пожалел о своей неудачи, подумал, что человеку его профессии хорошо бы иметь крепкий тыл: жену, детей и все такое прочее. Чтобы кто-то проводил до двери, поцеловал на дорогу и даже всплакнул. И Вера подходящий кандидат. Была. Подобные мысли лезли в голову не часто, но от них трудно избавиться. Она ушла, оставив ключи на кухонном столе и захлопнув за собой дверь. И еще забыла этот будильник, очки и помаду. Поздно искать внятные ответы. Он успокоился на самом простом кондовом объяснении, которое не уязвляло мужские амбиции. Наверное, они с Верой слишком разные люди. Она учительница русского языка и литературы, два года назад окончила институт и, устроившись в одну из московских школ, пока еще не успела разочароваться в своей профессии.
«Может, никогда и не разочаруется», – со злорадством подумал Колчин. Весь век станет таскать домой тетрадки, забитые самыми дикими ошибками, из жалости ставить тройки вместо двоек и вслух читать своему будущему мужу гениальные отрывки из школьных сочинений на тему «Как я провел прошлое лето». Как она читала сочинения Колчину. А он, сдерживая зевоту, думал о том, что мальчишки старшего класса совершенно не умеют врать, хотя в их возрасте пора бы это дело освоить. Не умеешь врать, тогда пиши правду: «Прошлым летом я имел одну очень классную девчонку, а на следующей неделе еще одну, но та похуже». Почти все, как один, строчат о том, что с мамой собирали в лесу грибы или купались в море. Ну, кто поверит в такую белиберду? Разве что молодая учительница.
«Тебе что-то не нравится? – Вера отрывала взгляд от тетрадки. – По-моему не очень интересно. А ты скучаешь». «Я не скучаю, – лежа на кровати Колчин, чтобы не задремать, чесал грудь. Он только что отгадал кроссворд и чувствовал себя состоявшимся семейным человеком. Оставалось только оставить заявление в загсе. Впрочем, с заявлением успеется. – Эта захватывающая сцена… Ну, про целую корзину белых грибов. Правда, очень увлекательно. Мне никогда так не везло: целая корзина. Только, кажется, что я это уже слышал». «Интересно узнать, от кого слышал?» – Вера поправляла очки. «Ну, от кого-то из твоих учеников. Только у того была цела корзина мухоморов».
Колчин подумал, учительница на самом деле сексуальная чувственная женщина и совсем не зануда, хотя с юмором проблемы. Еще Колчин подумал, что иногда, хотя бы совсем редко, надо быть честным перед самим собой. Расстались они вовсе не разных характеров, не из-за этих клятых тупых сочинений, а из-за нового учителя физкультуры. Как же его звали? Вера ненароком проговорилась: «Юра донес мне портфель до самого подъезда». «Ему было не очень тяжело?», – Колчин гадал про себя, о ком, собственно, идет речь. Он насторожился, подумал, что часто уезжает в командировки. «Что ты. Он очень сильный. Ведет с мальчишками факультатив по вольной борьбе, поднимает штангу». Да, с юмором у Веры так себе, ниже среднего.
Колчин раздавил окурок в пепельнице, открыв ящик тумбочки, смахнул в него часы, помаду и очки. К черту эти воспоминания. Чтобы этому физруку кто-нибудь из талантливых учеников сломал шею на факультативе.
Опустив в карман портмоне, он надел плащ, потому что на улице начал накрапывать дождик. Спустившись вниз, вытащил из почтового ящика ключи от «Субурбана», вышел во двор. Среди «Жигулей» и подержанных иномарок черный джип выглядел вызывающе огромным, как динозавр, случайно затесавшийся в коровье стадо. Распахнув дверцу, Колчин заглянул внутрь, решив, что салон больше похож не на автомобильный, а на автобусный. В три ряда диваны, которые впору поставить в квартире, на каждом из них свободно усядутся по четыре человека. И руль, большой, как у автобуса. Добраться предстояло на другой конец города, но это неплохо. Он постарается привыкнуть к машине, изучить ее повадки, а заодно обдумает ситуацию.
Три недели назад в Россию из Европы приехал агент внешней разведки Максим Иванович Сальников. Выходец из русской семьи, которая нашла убежище в Париже во времена первой эмигрантской волны, отец православный священник, мать домохозяйка. Умерла от рака крови несколько лет назад, сестер или братьев нет. Сальникову тридцать четыре года, в свое время учился на музыканта, неплохо играет на скрипке, но позже решил, что второго Моцарта из него не получится. Продолжив учебу в лингвистическом университете, получил диплом бакалавра, занялся переводами на французский язык классиков русской литературы, сотрудничал с тамошними издательствами. В совершенстве владеет французским и английским, читает и свободно разговаривает на немецком и испанском.
Вербовочные мероприятия с Сальниковым начали около десяти лет назад. Молодой человек, который в институтские годы придерживался левых взглядов и всегда симпатизировал России, легко пошел на контакт. Еще в Париже под руководством своего русского куратора изучил основы нелегальной работы, конспирации. Молодого лингвиста использовали как связного, он проводил тайниковые операции, но никого из нелегальной русской резидентуры не знал, ни по имени, ни в лицо. Семь лет назад он приехал в Москву, здесь закончил одногодичный факультет Краснознаменного института имени Андропова, затем вернулся в Париж, нашел постоянную работу переводчика в одной из консалтинговых фирм, год спустя, переехал в Брюссель, поближе к Штаб-квартире НАТО. Пока Сальникову не доверяли серьезных дел, его использовали в основном как связника с агентами нелегалами.
Еще Сальников занимается фотографией. За последние пять лет четырежды бывал в России в качестве туриста. Небольшими тиражами издал во Франции три альбома со своими снимками. В основном это картинки природы, фото древних церквей и монашеских скитов. Последний альбом «Неизвестная Россия» удостоен какой-то второстепенной премии. Уже четыре года подряд в нескольких европейских городах устраивали выставки работ Сальникова, не наделавшие много шуму, они получили благожелательные отзывы в прессе.
В прошлом году, приезжая в Россию, он завернул в Петрозаводск и Сыктывкар, тогда он начинал работу над новой выставкой и фотоальбомом «Европейский Север». Это хобби помогало Сальникову свободно разъезжать по всему миру, заводить новые связи среди людей, к которым он в прежние времена не мог подступиться. За границей, в Брюсселе и Риме, Колчин дважды встречался с Сальниковым, передавая тому посылки из Москвы. Год назад в Петрозаводске Максим познакомился с искусствоведом музея этнографии Татьяной Гришиной, женщиной двадцати шести лет, разведенной. Под Новый год Гришина переехала в Москву, выменяв прекрасную трехкомнатную квартиру в Петрозаводске на скромную однушку. В нынешнем году Максим приехал в Россию на джипе «Форд Эксплорер» изумрудного цвета, прокатившись по Швеции и Финляндии, сделав серию фотографий, пересек границу в районе Выборга.
Пробыв в Москве несколько суток, вместе с любовницей Сальников выехал в северном направлении. Будучи в Москве Максим встречался только со своим двоюродным братом Олегом Решкиным. Оружия у Сальникова не было. Решкину в течение недели ни разу не позвонил. Еще через три дня отец Максима Владимир Федорович нашел в почтовом ящике своей парижской квартиры фирменный конверт почтовой фирмы «Ди Эйч Эл», с вложенной в него аудио кассетой. На пленке голос сына. Максим сообщал, что его и Татьяну Гришину взяли в заложники неизвестные преступники. Если священник в ближайшие две недели не соберет миллион долларов и не выедет в Россию для передачи денег похитителям, то Максим и его невеста умрут мучительной смертью.
Уже на следующий день Сальников старший спустился с трапа самолета в Шереметьево, поселился в гостинице Московской патриархии при Даниловом монастыре. Там же состоялась длительная беседа с доверенным лицом самого Патриарха. Владимир Федорович просил у церкви помощи в розыске сына и посредничестве в переговорах с похитителями, на поддержку правоохранительных органов он не надеялся. На встречи с доверенным лицом Патриарха присутствовал агент СВР, по документам – представитель МИДа. Ему удалось сделать запись. В тот же день кассеты прослушали в Ясенево. В СВР решили во избежание утечки информации и громкого скандала в прессе не привлекать к поискам пропавшего агента ни милицию, ни прокуратуру. Совместно с контрразведкой провести мероприятия по обнаружению и освобождению Максима Сальникова.
Когда Сальников был в «конторе», он сказал, что собирается дать круг по Золотому кольцу. Сделает серию снимков, а там видно будет. Задача Колчина – проехать этим маршрутом. Броский «Форд Эксплорер» с иностранными номерами не мог раствориться в воздухе. Наверняка найдутся люди, которые запомнили самого Максима, высокого красивого мужчину, и его подружку, больше похожую на фотомодель или манекенщицу, чем на бывшего экскурсовода провинциального музея. «Двоюродный брат Сальникова еще тот фрукт, – сказал сегодня подполковник Беляев. – Такой попутчик – еще то-удовольствие. Впрочем, брать с собой в дорогу этого типа или нет, – решать тебе. Посмотри на него, поговори за жизнь. Глядишь, решение само наклюнется».
Колчин остановил машину в темном дворе нового панельного дома. Вошел в подъезд, не держась за перила, заляпанные свежей краской, пешком поднялся на пятый этаж, потому, что лифт еще не пустили. Он постоял перед исцарапанной гвоздем дверью, прислушиваясь к звукам. Где-то внизу играла музыка, с верхнего этажа доносилось повизгивание собаки, которую хозяева забыли выгулять перед сном.
– Кто там?
– Мне нужен Олег Решкин.
– Проваливай. Иначе выйду с огромным тесаком для разделки мяса. Без башки на плечах ты вряд ли найдешь обратную дорогу.
– Я друг Максима Сальникова. Надо поговорить. Время будет оплачено.
Колчин вытащил из кармана хрустящую банкноту и стал обмахиваться ей, как веером. Дверь распахнулась. В полутемной прихожей стоял худой мужчина лет тридцати с засаленными патлами, в грязных джинсах и свитере, продранном на груди. Из квартиры несло водочным духом и сладковатым запахом дури.
– Чего стоишь? Заходи.
Глава 6
Колчин закрыл дверь, скинул плащ и вложил купюру в ладонь хозяина.
– Где можно поговорить?
Решкин сунул деньги в карман, через длинный коридор, заставленный коробками, провел гостя в комнату. К стеклам окон скотчем прилеплены пожелтевшие газеты, вместо люстры с потолка свисает лампочка, где попало, расставлены картонные коробки, заполненные барахлом. Из мебели трехногий журнальный столик, сервант, за стеклом пылится одинокая рюмка на тонкой ножке. У противоположной стены диван, на котором лежит женщина неопределенных лет в прозрачных розовых трусах, на полу бюстгальтер, черная юбка, скомканная полосатая блузка. Интерьер дополняли бутылка водки и два стакана на столике. Колчин остановился на пороге. Женщина оглянулась, смерила гостя безразличным взглядом и натянула на себя несвежую простыню.
Наклонившись над женщиной, Решкин похлопал ее по мягкому месту.
– Галя, собирайся. Пришел человек для серьезного разговора. Ты нам будешь мешать. Приходи завтра. Нет, лучше я тебе позвоню. Когда дозрею.
Женщина, чертыхнувшись, поднялась с дивана, завернулась в простыню. Собрав с пола вещи, вышла в коридор.
– Чертов кретин, – сказал она на ходу. – Дешевка проклятая. Позовет, а потом коленом под зад. Чтоб у тебя член отсох, урод.
– Прошу прощения за этот бардак, – сказал Решкин. – Переезд на новую квартиру, косметический ремонт и все такое. Эти события настолько выбили меня из колеи, что я даже забыл заплатить взносы в профсоюз. Раньше за мной такого не замечалось.
Решкин усадил Колчина на еще теплый диван и поспешил в ванную комнату. Стянул через голову драный свитер, задрав кверху руки, побрызгал под мышками освежителем для туалетов, потому, что дезодорант кончился. Причесавшись и натянув черную майку, на которой не так заметна грязь, вернулся в комнату. Сев рядом с гостем, предложил выпить за знакомство. Когда Колчин отказался, плеснул водки в свой стакан и, выпил, понюхал корочку хлеба. Громко хлопнула входная дверь, Галя, уходя, дала волю эмоциям.
Колчин вытащил из нагрудного кармана пиджака визитную карточку, протянул ее хозяину квартиры.
– Колчин Валерий, – вслух прочитал Решкин. – Коммерческий директор экспортно-импортной компании «Фармацевт». Никогда не слышал этого имени. Значит вы торгаш международного класса?
– Что-то вроде этого, – легко согласился Колчин. – Ввозим в страну импортные медикаменты. И продаем наши дешевые лекарства в развивающиеся страны. С твоим братом мы познакомились во Франции. Он переводил для нас документацию на лекарства, которые мы хотели закупить. Короче, мы стали друзьями. Он подарил мне два фотоальбома, которые выпустил во Франции. – Ладно, Валера, – махнул рукой Решкин. – Что надо?
– С Максимом Сальниковым произошло нечто такое, – Колчин, подыскивая нужные слова, пощелкал пальцами. – Короче, его похитили неизвестные лица. Миллион долларов – цена свободы.
В следующие десять минут Колчин подробно пересказал известные факты. В Париже отец Максима получил аудио кассету, на которой записан голос сына. Максим просит собрать деньги и заплатить их похитителям. Владимир Федорович прилетел в Москву, встретился с доверенным лицом Патриарха и просил помощи. Священник не может собрать столь крупную сумму. Но даже если бы деньги нашлись, нет гарантий, что после уплаты выкупа Максима и его невесту оставят в живых. Владимир Федорович обзвонил старых друзей сына, наводил справки, но безуспешно. Олегу Решкину священник звонить не стал, потому что с племянником отношения напряженные, отец Владимир не одобряет тот образ жизни, который ведет племянник.
Колчин собирается прокатиться по пути Сальникова, по Золотому кольцу, пока след не остыл. Наверняка найдутся люди, которые помнят броский «Форд Эксплорер», помнят Максима и его невесту. Шансы найти заложников невелики, но эти шансы есть, опускать руки и ждать у моря погоды, глупо.
– Макс предлагал мне поехать с ним, – сказал Решкин. – Но я отказался. Из-за этой чувихи, которую он считает своей невестой.
– По-моему, она хорошая женщина, – возразил Колчин, который видел Татьяну Гришину только на фотографии.
– Это, по-вашему. Не удивлюсь, если эта стерва окажется заодно с похитителями. И почему именно вы взялись за поиски моего брата? Фармацевт… Странно…
– Кто позаботится о Максиме, если этого не сделают его друзья? – вопросом ответил Колчин. – Можно обратиться в милицию, ориентировки разошлют по всем городам и весям. Тем дело и кончится. Потому что главная отличительное качество нашего милиционера, когда дело не касается взяток, – это патологическая лень. Задаром менты задницы со стульев не поднимут. Своими силами можно найти похитителей, вступить с ними в переговоры. Кроме того, брат может позвонить на твой мобильник. Возможно, похитители выдвинут какие-то новые требования или опустят цену. Поймут, что отцу Максима таких денег не собрать. Главное начать, а дальше видно будет.
Решкин обдумывал ситуацию. Поиски брата могли превратиться в долгое и опасное предприятие. Но оставаться в Москве, сидеть в четырех стенах и ждать в гости азерботов, которым он задолжал за дурь, тоже не блестящий вариант. Кавказцы могут узнать адрес новой квартиры. В лучшем случае его просто попишут бритвой, в худшем – выпустят кишки. Временно слинять из Москвы – хороший шанс, который подбрасывает жизнь.
– Денег у отца Владимира нету, а еще священник, – проворчал Решкин. – Он, ядрена мать, осуждает мой образ жизни…
– Отец Владимир, к сожалению, не настоятель Храма Александра Невского, главного православного храма Парижа. У него скромный приход, и доходы скромные. А брат тебе здорово помогает. Он приобрел эту квартиру, потому что ты не раз говорил, что тебе надоело ютиться в коммуналке. Даже диван, на котором мы сидим, куплен на деньги Максима.
– Вы слишком осведомленный человек, – Решкин зло прищурился. – Для фармацевта. Считаете деньги в чужом кармане. Как налоговый инспектор. Вам ни разу не пробивали голову за любопытство?
– Пока нет.
– Эта лафа скоро кончится, – мрачно пообещал Решкин.
Наклонившись над журнальным столиком, вытащил папиросу из пачки «Беломора», распотрошил ее, высыпая табак на полированную столешницу. Достал из кармана штанов спичечный коробок, набитый канабисом, взял шепотку анаши, смешал с табаком. Набив косяк, щелкнув зажигалкой, глубоко затянулся и вдруг закашлялся, поймав взгляд Колчина.
– Ну, что, может, пойдешь в ментовку? Накатаешь заявление. А меня арестуют за эту несчастную самокрутку.
Колчин отрицательно помотал головой. Утром в Ясенево Колчин прочитал объективку на Олега Решкина. Выпускник Геологоразведочного института, он вдоволь помотался по стране, ездил в экспедиции, работал в Узбекистане и Казахстане. Где-то между разъездами успел жениться и завести ребенка, мальчика, которому недавно исполнилось семь лет. Два года назад с женой разошелся. Устав от дорожных приключений, устроился лаборантом в один из проектных институтов, затем экспедитором на фабрику по пошиву детской одежды, Решкин продавал жетоны к игральным автоматам, билеты мгновенной лотереи «Твой шанс»… Ни на одной работе не задерживался дольше трех-четырех месяцев. Наконец решил, что трудовая деятельность противоречит его жизненным принципам и свободным убеждениям.
Последние два года болтается без дела, увлекается спиртным и легким наркотикам, к которым пристрастился еще в ту пору, когда работал в Казахстане. Канабис покупает у азербайджанцев на Черемушкинском рынке, синтетические таблетки достает через бармена одного из ночных клубов. Однако в последнее время, с переездом на новую квартиру, на рынке и в клубе не показывался. Похоже, наделал там больших долгов, сел на мель и, решив не возвращать деньги, нашел новые точки продажи дури. Разумеется, Решкин не догадывается, что его двоюродный брат сотрудник русской разведки, потому что знать это ему не положено.
Колчин посмотрел в глаза Решкина. Хозяин квартиры чесал голову, блуждая взглядом по голым стенам.
– Прошу прощения за беспокойство, – Колчин поднялся, вышел в прихожую, стал натягивать плащ.
– Подожди, – раздавив папиросу в пепельнице, Решкин побежал следом. – Максим для меня не пустое место. Я не против того, чтобы составить вам компанию.
– Боюсь, ничего не получится. Из тебя плохой помощник. Я один постараюсь справиться с этим делом.
– Ни хрена у вас не получится.
– Это еще почему?
– Я виделся с Максимом за день до его отъезда, – усмехнулся Решкин. – Он сказал мне, что в последний момент передумал ехать по Золотому кольцу. Слишком много туристов. И памятники известные, давно набившие оскомину. Все эти церкви увидишь на настенных календарях и в буклетах. Он сказал: нужно что-то новое, свежее. Короче, у него другой маршрут.
– Какой именно? – Колчин вытащил бумажник. – Сведения будут оплачены. Щедро.
– Так не пойдет. Вот если бы мы работали вместе, другой разговор. Я не хочу смотаться из Москвы. Словом, я поеду с вами. В дороге расскажу все, что знаю. Это мое условие. Без меня у вас нет шансов найти брата.
– Если ты соврал, придется долго жалеть об этом.
– На хрен мне врать? Смысл?
Колчин на минуту задумался. Пожалуй, Решкин не будет тяжелой обузой, сжав зубы, его можно терпеть. Некоторое время. Если парень сделается совершенно невыносимым, Колчин купит ему билет до Москвы, проводит до вокзала и даст пинка под зад.
– Годится, – кивнул Колчин. – Завтра заеду ровно в семь утра. Не забудь вымыть голову. Если ты мне поможешь, получишь премиальные в конверте. Обставишь квартиру не пустыми ящиками из-под бутылок, а приличной мебелью.
Москва, Данилов монастырь. 18 августа.
Священник Владимир Федорович Сальников уже больше недели проживал в монастырской гостинце. Каждый день он любовался на храм в честь святых отцов Семи Вселенских Соборов, ежедневно в шесть утра посещал братский молебен, в прошлое воскресенье в храме Святых Отцов присутствовал на божественной Литургии. Он молился за здравие сына и ставил свечи перед монастырской святыней иконой Божьей Матери «Троеручницы», и становилось легче, но душевное умиротворение длилось недолго. Отец Владимир возвращался в гостиницу, в свой аскетичный, напоминающий монашескую келью номер и коротал время за чтением Библии. Постепенно со дна души поднималась серая муть, мысли путались, чтение не давалось, душой вновь овладевала тревога.
Похитители сына обещали, что свяжутся с Сальниковым по мобильному телефону еще четвертого дня. Все сроки вышли, но телефон молчал. По приезде в Москву отца Владимира принял священник Протоирей Николай Минаев, на встрече присутствовал работник Министерства иностранных дел, эти люди дали слово не обращаться в правоохранительные органы и по своим каналам оказать Сальникову помощь в поисках сына, но дни шли, а благих вестей как не было, так и нет. Надо крепиться, набраться терпения, ждать и молиться. Другого все равно не остается. Если Сальников пойдет на контакт со Следственным управлением МВД или ФСБ, об этом могут узнать похитители. Небольшая утечка информации – сыну и его невесте вынесут смертный приговор. Следственные органы – это шаг отчаяния, крайняя, последняя мера.
Вот и сегодня день прошел в молитвах, ожидании чего-то, хорошего или плохого. За окном уже начинали сгущаться сумерки, над городом повисли пепельные облака. Отец Владимир решил, что на вечерний молебен, начинавшейся в пять часов, он не пойдет. Сальников встал со стула, задернул шторы, когда в дверь постучали. Порог номера переступил молодой послушник монастыря, который помогал в гостинице. Одетый в цивильную одежду, молодой человек протянул постояльцу запечатанный конверт из грубой почтовой бумаги. Ни штемпеля, ни обратного адреса, только надпись «Владимиру Федоровичу Сальникову», выполненная то ли на пишущей машинке, то ли на принтере.
– Кто передал письмо? – спросил Сальников.
– Этого человека никто не видел. Сегодня на вечернюю Литургию пришло много прихожан. Возможно, кто-то из них зашел в гостиницу, оставил письмо внизу, на конторке.
– Хорошо, иди, сын мой.
Чувствуя предательское волнение, Сальников сел к столу, ножницами отрезал от края конверта полоску бумаги. Внутри сложенная вдвое страничка, вырванная из ученической тетради. Сальников трижды пробежал глазами машинописные строки. «Сегодня в шесть тридцать вечера жду вас на середине станции Площадь революции. Наденьте цивильный костюм, а не рясу». Ни подписи, ни слова о деньгах.… Положив письмо в ящик стола, он несколько минут просидел неподвижно, обдумывая ситуацию. Логичнее всего прямо сейчас, не медля ни секунды, связаться по телефону с доверенным лицом Патриарха, сообщив ему о письме. Но что сообщить? Сальникову назначали встречу, ни больше, ни меньше.
Отец Владимир открыл дверцу шкафа, выбрал коричневый старомодный костюм с широкими лацканами, повязал черный галстук, надел плащ. Вышел из гостиницы, поймав машину, сел на заднее сидение, чтобы не вести разговоры с водителем. Через полчаса машина остановилась у Манежной площади. Сальников никуда не спешил, потому, что времени в запасе много. Он прогулочным шагом дошел до входа в метро Площадь революции. Время от времени оглядывался назад. Возможно, ему на загривок сели оперативники ФСБ. Закончился рабочий день, и народу вокруг столько, что определить, есть ли слежка, невозможно.
Сальников спустился в метро, сел на свободную скамейку в центре зала и начал беспокойно осматриваться. Поезда приходили и уходили. Служащие спешили домой, сновали молодые парочки, подростки и старики, и увидеть в этом человеческом водовороте чей-то внимательный взгляд, обращенный на отца Владимира, задача из разряда неразрешимых. Волнение, владевшее им, ушло, Сальников был сосредоточен и хмур. Он часто смотрел на циферблат часов. Без четверти семь, а человек, назначивший встречу, не появился. Спиной к Сальникову на шаг впереди встала женщина в три обхвата, загородившая спиной весь обзор.
Сальников беспокойно завертелся, подумав, что за женщиной его не видно, уже хотел привстать, когда проходивший мимо мужчина бросил на скамейку свернутую трубочкой газету. Человек скрылся в толпе. Сальников развернул сегодняшнюю «вечерку», еще пахнувшую типографской краской. Так и есть, внутри газеты листок, на котором от руки печатными буквами написано. «Доезжайте до станции Текстильщики, сделайте пересадку на электричку до Подольска. От станции каждые четверть часа уходит автобус в сторону области. Сойдите на предпоследней остановке. Пойдете по асфальтовой дороге в сторону садоводческого товарищества „Сосновая роща“». В левом нижнем углу номер автобуса, обведенный в кружок. Сальников сунул скомканную бумажку в карман.
– Подольск, – сказал он шепотом. – Подольск…
Пригороды столицы отец Владимир знал плохо.
Глава 7
Московская область,
Подольский район.18 августа
Ближе к концу маршрута в автобусе осталось всего четыре пассажира, пара хмельных юношей и какой-то запозднившийся грибник в старом брезентовом плаще с плетеной кошелкой, прикрытой марлей. Дорога шла лесом, изредка, когда машина выезжала на открытое пространство, у самого горизонта светились огоньки. Отец Владимир вышел вместе с грибником. Остановившись, осмотрелся вокруг, спросил своего попутчика, как добраться до садоводческого товарищества «Сосновая роща». Показывая направление, грибник, молча, махнул рукой куда-то в сторону, мол, дуй туда, не ошибешься. И, повернувшись, быстро зашагал по дороге вслед за ушедшим автобусом.
Действительно, за спиной Сальникова, если хорошо присмотреться, угадывалась узкая асфальтовая дорога, на развилке врыты столбики, на них укреплен жестяной щит, что-то вроде указателя. На ржавой поверхности можно разобрать буквы, выведенные масляной краской. Итак, до садоводческого товарищества добрых пять километров. «Сосновая роща» где-то там, за лесом. Впрочем, путешествие должно закончиться раньше. Погода разгулялась, гроза, бушевавшая здесь недавно, ушла к Москве, небо очистилось. Сальников шагал по неосвещенной дороге, стараясь не наступать в глубокие лужи, блестевшие в темноте, как нефтяные пятна. Но уже через пару минут промочил кожаные ботинки.
Высоко над головой, светя сигнальными огнями, пролетел пассажирский лайнер, порыв ветра принес заливистый собачий лай. Кажется, хмурый лес, подступавший к дороге с обеих сторон, тихо дышал, как спящий человек. Увидев за спиной свет, отец Владимир вздрогнул от неожиданности, отошел к обочине, остановился. Не сбавляя хода, мимо проскочила, ослепив фарами, темная машина, еще несколько секунд, и она исчезла за поворотом. Потоптавшись на месте, Сальников двинулся дальше. Не прошел и ста метров, как снова увидел свет за спиной. Он встал, прикрыв глаза ладонью. Машина остановилась так близко, что боковое зеркальце едва не задело отца Владимира.
Человек в темной куртке и кепке, надвинутой на глаза, вылез с переднего сиденья. Быстро подошел к Сальникову, приказав, упереться ладонями в крышу автомобиля, расставить ноги и не шевелиться. Унизительный обыск длился минуты три, показавшиеся вечностью. Мужчина встал сбоку, больно наступив ботинком на ногу отца Владимира. Убедившись, что за воротом плаща и пиджака нет специального кармана, в котором можно спрятать оружие или диктофон. Проворными руками расстегнул пуговицы, прошелся по карманам костюма, ощупал предплечья, похлопал по голеням и отступил.
– Садитесь в машину.
Распахнул перед Сальниковым заднюю дверцу, мужчина сел впереди. Стекла оказались затемненными. Человек, занявший водительское кресло, разговаривал, не поворачивая назад головы.
– До меня дошел слушок, будто вы общались с ментами. Или…
– Нет, – ответил Сальников. – Это не в моих интересах.
– Допустим.
– Уверяю вас, вы похитили не того человека, – горячо заговорил отец Владимир. Он старался, чтобы голос звучал твердо, не дрожал от волнения, снова подкатившего к сердцу. – Мой сын не банковский воротила, не нефтяной магнат. Он всего лишь вольный фотограф. Нерегулярные заработки, жизнь от гонорара к гонорару, иногда – персональные выставки. Но и они не приносят серьезных доходов.
– Ладно, – мужчина повелительно махнул рукой. – Любимое занятие всех русских, даже тех, кто живет в Париже, – прибедняться. Оставьте лирику нищим.
– Около месяца назад у меня состоялся разговор с Максимом на эту тему, – Сальников продолжал говорить, прижав руки к груди. – На его счете в одном из французских банков что-то около тридцати пяти тысяч евро. Но договор с банком составлен таким образом, что получить эти деньги, как говорят у вас, обналичить, может только мой сын. Лично он и никто другой. Даже в том случае, если он напишет доверенность на мое имя, а французский адвокат ее заверит, денег мне не дадут. У Максима есть несколько пластиковых карточек, которые он не брал в Россию. Но на них мизерные суммы, ну, две-три тысячи евро, не больше.
– Такими деньгами, мы не интересуемся. А как же с вашими накоплениями? Верой и правдой многие годы служить церкви и остаться на склоне лет без гроша в кармане?
– Я не настоятель большого храма, подворья или монастыря. Я – иерей домового храма святого апостола Иоанна Богослова. Этот храм открыт при православной классической гимназии для учащихся, в основном детей русских эмигрантов, и, разумеется, прихожан. Поверьте, что церковь – не рынок, не доходное место. Я живу скромно в казенной квартире с минимумом удобств. Но у меня есть небольшие накопления. Кроме того, мои друзья в Париже помогли собрать восемьдесят тысяч долларов.
– Сколько реально вы можете заплатить? Сумма?
– Двести тридцать тысяч долларов – это все, что у меня есть. Включая долги, которые я набрал. Эти деньги я перевел в один из московских банков. Получить на руки всю сумму можно дня через два-три, предварительно сделав заказ.
– Вы можете обратиться за материальной поддержкой к Московскому Патриархату…
– Церковь не дает денег на подобные дела. Это вопрос принципиальный.
Молчание длилось долго. По крыше машины стучали капли, слетавшие с веток деревьев. Сальников тер ладонью лоб, испытывая приступ мигрени. Он думал, что в Париже, возможно, удастся продать старинные драгоценности покойной матери, серьги с бриллиантами и диадему, выручив за них некоторую сумму. Сколько точно, скажет только ювелир. Еще тысяч двадцать-тридцать долларов можно взять у банка,… Однако, как ни крутись, это не те деньги, на которые рассчитывают похитители.
Наконец, мужчина сказал:
– Вы ставите меня в трудное положение, почти безвыходное. Когда вы сможете передать те двести тридцать тысяч?
– Мне нужно нечто, подтверждающее, что Максим и его невеста живы. Я бы мог поговорить с ним по телефону и тогда…
– Слушайте, вы не ребенок. Разговор исключен. Телефоном можно пользоваться только в крайнем случае.
– И, тем не менее, мне нужно знать, что Максим жив. Иначе вы не увидите даже этих денег.
– Хорошо, – неожиданно согласился человек. – Вы получите подтверждение прямо сейчас.
Не оглядываясь назад, он бросил на сидение пластиковый пакет. Сальников вытащил из него две видеокассеты.
– На одной из пленок вы увидите Максима его невесту живыми и здоровыми. Там проставлена дата и время записи. Другая кассета убедит вас в том, что мы серьезные люди. Вы узнаете, что произойдет с вашим сыном, если вы не выполните наших условий. Как только просмотрите записи, сломайте кассеты, размотайте пленку, порежьте ее ножницами. Затем прогуляйтесь по московским дворам и выбросите все, что осталось от кассет, в мусорные контейнеры.
– Чего вы хотите?
– Вы не можете выплатить даже четвертой части выкупа. Поэтому должны кое-что сделать для нас. Услуга за услугу.
– Что ж, я готов, – поспешил с ответом Сальников.
Слова сами сорвались с губ, и священник тут же пожалел, что, еще не выслушав предложения, согласился его принять. Но теперь поздно.
– Вам предстоит перевести во Францию некий груз, для этого потребуется трейлер. Посетите оптовые магазины, торгующие церковной утварью. Московская Патриархия, точнее один из ее магазинов, оптовым покупателям отгружает товар багажными вагонами, железнодорожными контейнерами или автомобильным транспортом. Сделайте предварительную заявку и внесите предоплату из тех денег, что вы перевели в Москву. Наберите в ассортименте церковную литературу, предметы православного обихода и богослужения, рукописные и шелкографические иконы, художественные изделия народных промыслов в подарочных наборах, греческий ладан, церковные благовония и всякую такую дребедень. Ни у кого из ваших коллег из Московской Патриархии закупка крупной партии церковных принадлежностей и богословской литературы здесь в России не вызовет подозрений.
– Что вы хотите провести в грузовике?
– Пятьдесят плоских и длинных коробок с грузом. Будем считать, что в ящиках разборная корпусная мебель или что-то вроде этого. На них будет выведена по трафарету церковная символика: часовня и парящий над ней голубь. Вам предстоит надеть рясу и проделать весь путь от Москвы до пригорода Парижа в грузовике. Вместе с водителем и моим экспедитором. В сопроводительных документах должны стоять печати Московской Патриархии. Подобные транспорты таможенники не досматривают. Особенно когда грузовик сопровождает священник. Товар выбирайте с тем расчетом, чтобы ваши коробки заполнили примерно три четверти места в кузове. Как только мои ящики окажутся на месте, под Парижем, Максим с невестой будут освобождены. А с вас не возьмут ни копейки выкупа. Кстати, перед отправкой груза вы получите письмо от сына и его фотографию, сделанную накануне. Чтобы убедиться: все без обмана. Ну, что скажете?
– Хорошо, – вздохнул Сальников. – Будь, по-вашему.
– Я свяжусь с вами дней через десять, – сказал мужчина. – Там в пакете вместе с кассетами мобильный телефон. Всегда держите его при себе. Если поспешите, вы успеете на последний автобус, который идет к станции. Кстати, мы должны как-то обращаться друг к другу. Можете называть меня Юрием.
Через минуту Сальников снова оказался один на пустой дороге. Машина с номером, забрызганном грязью, скрылась из вида. Он медленно зашагал обратно к остановке, помахивая пакетом с видеокассетами. Над макушками елей повис узкий серп луны.
Москва, Ясенево, штаб-квартира
Службы внешней разведки
22 августа
В кинозале на тридцать мест выключили верхний свет. Техники выкатили стоявший на тумбе проекционный телевизор и ушли. Генерал Антипов и подполковник Беляев, устроившись на мягких креслах в первом ряду, готовясь к просмотру, как по команде расстегнули пиджаки.
– Видеозаписи сделаны на полупрофессиональную камеру, затем переписаны на бытовые кассеты, – пояснил Беляев. – Запись аналоговая, не цифровая. Поэтому различные специальные эффекты, кровь и все такое, исключены. Эксперты подтвердили подлинность пленки. Теперь мы знаем, что Максим Сальников жив. А его отец каким-то образом вошел в контакт с похитителями, получив от них эти кассеты. Его мобильный и стационарный гостиничный телефоны на прослушке, никаких подозрительных звонков не было.
– Каким-то образом вошел в контакт, – механически повторил Антипов. – С кем? Когда? Содержание разговора? Личность злоумышленника? Мы научились хлопать ушами, превратились в дилетантов, если какой-то священник, человек не от мира сего, играючи, уходит от слежки.
– Сотрудники службы наружного наблюдения потеряли его в метро в час пик, когда он пересаживался на Кольцевую линию. Народу вокруг столько, что из пушки не прошибешь. Видимо, тем же вечером, он встретился с бандитами где-то в пригороде. Вернулся в гостиницу при Даниловом монастыре по ту сторону ночи в мокром плаще. Утром попросил администратора принести в его номер видеомагнитофон, просмотрел записи. В обед, поломав кассетные коробки, вышел на прогулку, выбросил их в мусорный контейнер. Пленку он смял и вдобавок порезал ножницами. На видео и звуковых дорожках повреждения серьезные. Наши специалисты сделали склейки и восстановили все, что смогли.
– Хорошо, – кивнул Антипов. – Что от Колчина?
– Пока никаких результатов, – ответил Беляев. – Но мы не надеялись на быстрый успех. Решкин по дороге сообщил, что первую остановку его старший брат решил сделать в одной из гостиниц города Владимира. И не соврал. Есть запись в регистрационной книге. Колчин передал, что Сальникова и его невесту там хорошо запомнили. Они провели в городе двое суток. Максим много фотографировал, Татьяна сопровождала его. Обедали в одном из центральных ресторанов. Там Сальникова тоже запомнили: красивый иностранец с русской подружкой. Рассчитавшись за постой, выехали из гостиницы. Но мы знаем пункт следующей остановки Сальникова. Решкин утверждает – это Нижний Новгород. Сегодня спутники будут там.
– А как там этот братец?
– Колчин сказал, что работе он не очень мешает. Наших путешественников сопровождают три опытных оперативника, едут следом за ними, выполняют все поручения, чтобы Колчин не тратил время на ерунду. И, само собой, обеспечивают силовое прикрытие. В Нижнем наши опера поселятся в разных гостиницах «Заречная», «Октябрьская» и «На Ильинке». В случае необходимости эти люди будут рядом с ним.
Антипов достал очки и протер стекла платком. Беляев поднялся, вставил кассету в видеомагнитофон. Взяв пульт, сел на прежнее место, нажал кнопку «пуск». На экране появилась серая рябь, пошли горизонтальные полосы, из динамиков донеслось змеиное шипение. Наконец в кадре появился Максим Сальников, он сидел на венском стуле с гнутой деревянной спинкой. Слегка подавшись вперед, положил запястья, скованные наручниками, на колени. В правом нижнем углу экрана можно разглядеть дату съемки и время, семь вечера, запись сделана пятнадцатого августа. На Сальникове черный свитер и неопределенного цвета мятые штаны. Снимали в темном помещении, в подвале или погребе. Горела тусклая лампочка, подсветка, установленная на камере, оказалась слишком слабой. Лицо казалось желтым, под левым глазом расплылся овал синяка. На скуле ссадина, а нос распух, сделался сизым и повис, как у старого пьяницы.
– Мне очень жаль, что я втравил Татьяну, а теперь и тебя, отец, в это сомнительное приключение, – Максим говорил медленно, с усилием подыскивая нужные слова. – Но, думаю, плохое рано или поздно кончается. Как говорится, и это пройдет. Мне хочется снова стать свободным человеком. Хочется уехать отсюда, куда глаза глядят. Снова оказаться в Париже, в своей квартире. Прилечь на софу, достать с нижней книжной полки томик Александра Блока. Отправиться в гараж, взять в руки инструменты. И наконец довести до ума тот старый кабриолет «Гольф», который купил еще два года назад. Ну, ты помнишь эту машину. Славная. У меня есть…
По экрану пошли волнистые зигзаги, голос пропал.
– Эта часть записи оказалась утерянной, – пояснил Беляев. – Кусок вырезанной ленты мы так и не обнаружили. Обратите внимание, как он говорит, едва языком шевелит. Зрачки глаз сужены, радужка блестит, усиленно потовыделение. Вялый и сонный. Максиму, видимо, колят лошадиные дозы транквилизаторов или наркоту.
Изображение снова появилось. Максим продолжал говорить. На заднем плане у кирпичной стены сидела женщина, одетая в голубое платье и серую кофту. Женщину можно было назвать миловидной, даже красивой, если бы не темно землистый цвет кожи и не синяк в пол-лица. Стальных браслетов на руках нет, но левая нога прикована длинной цепью к торчащему из стены кольцу. Женщина, сидела, не двигаясь, опустив взгляд.
– Я очень устал за последние дни, – Сальников поднял скованные руки и вытер испарину, выступившую на лбу. – Но, отец, теперь, ты знаешь, как нас отсюда вытащить. Расплатись с этими людьми, собери деньги…
Изображение снова поплыло. Пару минут Антипов сидел, глядя в серый экран, нетерпеливо хлопая себя по колену. Но вот динамики зашипели, изображения по-прежнему не было, но появился голос Максима.
– Крепко обнимаю, отец. И очень на тебя рассчитываю. Но, если больше не встретимся, прости за все. И не горюй.
– На том утерянном куске пленки что-то важное, – сказал Антипов.
– Все могло ограничиться просьбами и мольбами о спасении.
– Может нам все-таки поговорить с отцом Владимиром начистоту? Сделать его союзников в нашей работе, предложить ему деньги для выкупа Максима?
– Только все испортим. Он боится за жизнь сына, поэтому не пойдет на сотрудничество.
Беляев вставил в видеомагнитофон вторую кассету, экран телевизора засветился. Похоже, снимали все в том же подвале, где сейчас держат Сальникова с невестой, только на этот раз освещение ярче. Возле деревянного столба стоял голый по пояс мужчина со связанными за спиной руками и ртом, заклеенным полосками пластыря. На вид лет сорок с гаком, худой и жилистый, лицо и руки по локти дочерна загорелые, а грудь бледная, как простыня. Пегие, давно не знавшие мыла волосы, всклокочены, кажется, они встали дыбом от страха. Глазами, вылезшими из орбит, человек пялился в камеру, мотал головой из стороны в сторону и мычал.
В кадре появилась спина другого человека, одетого в черный кожаный жилет на голое тело, на уровне пояса завязки фартука, на голове то ли черный вязаный чулок, то ли шапочка по самую шею. Палач, не произнеся ни звука, наотмашь ударил пленника кулаком, с зажатым в нем вентилем от пожарного крана. Отошел в сторону и снова ударил, на этот раз снизу вверх, под нижнюю челюсть. Жертва замычала громче. Из щеки, рассеченной поперек, глубоко, до самых зубов, потекла кровь. Челюсть съехала на бок, деформировалась. По экрану пошли полосы.
– Человека медленно убивают перед объективом камеры, – сказал Беляев. – Снято для устрашения отца Владимира. Жертву выбрали случайно. Возможно, он какой-нибудь приезжий строитель, сезонный рабочий.
По экрану снова пошли полосы. Появилось изображение, но тусклое. Антипов наклонился вперед. Палач хлестал свою жертву цепью поперек торса, оставляя на груди и животе кровавые отметины. К концу цепи прикрепили грузило, по виду килограммовую гирьку. Человек захлебывался слизью, сочащейся из носа, но не терял сознания. Палач намотал цепь на кисть руки, отвел плечо назад, и ударил, как молотом, кулаком в грудь. Кажется, этот чудовищный по силе удар должен выбить из тела душу. Голова пленника дернулась, он повис на ремнях. На объектив попала капелька крови. В следующую секунду беднягу окатили холодной водой из ведра. Он пришел в себя и замычал, как корова на бойне.
Кровь, смешанная с водой, стекали под решетку в бетонном полу. Палач не терял времени, вытащил из-за пояса отвертку и от пояса нанес жертве удар в живот. И снова полосы и рябь по экрану. Когда изображение появилось вновь, жертву было трудно узнать. Левый глаз вытек, тело превратились в сплошное дырчатое месиво из мяса и кожи. Человек висел на ремнях, не подавая признаков жизни, палача в кадре не было. Видимо развязка истории уже наступила. Мужчина скончался от большой кровопотери, когда с него спустили брюки и оскопили. Беляев нажал кнопку «стоп».
– Там дальше покажут женщину, – сказал он. – Ну, в сравнении с этим горемыкой ей досталась легкая смерть. Ей вскроют живот от ребер до лобка. А потом перережут горло. Будете смотреть?
– Ты что, думаешь, я таких видов не видел? Жалеешь старика?
– Никак нет. Толку от этого просмотра никакого. Рот жертвы забит тряпкой и заклеен. Палач не сказал ни слова во время казни, не издал ни звука. На голых руках нет татуировок, характерных родимых пятен или шрамов. Ни малейшей зацепки, которая бы помогла идентифицировать личность.
В зал вошел дежурный офицер, одетый в штатское. Бесшумными шагами он подошел к Антипову, наклонившись, что-то прошептал в ухо. Генерал, отпустив офицера, повернулся к Беляеву.
– Твоя взяла, просмотр отменяется, – Антипов не смог скрыть вздох облегчения. – Только что наш отец Владимир по телефону заказал авиабилеты до Парижа. На завтрашний рейс, эконом-класс.
– Что это значит?
– Вот и я хотел бы знать: что все это значит?
Глава 8
Нижний Новгород. 19 августа
Телефонный звонок заставил Колчина открыть глаза. Сев на кровати, он протянул руку и снял трубку.
– Слушаю.
– Это дежурный администратор, – женщина говорила заспанным голосом. – Звонят из вытрезвителя. Хотят с вами поговорить. Соединить?
– Вы не ошиблись?
Колчин взял с тумбочки часы и посмотрел на циферблат: пять часов утра. Это что, сон, продолжение ночного кошмара? Или неудачная шутка?
– Соединяйте, – в трубке что-то щелкнуло.
– Дежурный смены старший лейтенант Горобцов, – кажется, мужчина на другом конце провода не расположен к юмору. – Вы друг Олега Решкина?
– Не совсем. То есть…
– К нам попал человек, назвавшийся Решкиным, вашим лучшим другом, – сказал лейтенант. – Мы пробили его по ЦАБу, ну, по центральному адресному бюро. В нашем городе человек с таким именем не проживает.
– Да, да, Решкин мой друг, – слово «друг» Колчин выдавил из себя с усилием. – Мы туристы.
– Хорошо, – смягчился лейтенант. – Тогда приходите до шести утра.
– Почему так рано? Я бы не возражал, если бы он погостил у вас целый день, до самого вечера. Пусть отоспится, придет в себя и все такое.
– Мы вытряхиваем отсюда алкашей не позднее шести тридцати. Не забудьте его паспорт и деньги, потому что в бумажнике вашего друга нет ни копейки. Если не успеете до шести, отправим его в изолятор временного содержания. На предмет проверки в совершении какого-либо преступления. Вытащить Решкина оттуда будет труднее.
– Надо заплатить штраф?
– Не штраф, это плата за услуги.
Лейтенант назвал адрес, сообщив, что от гостиницы до вытрезвителя десять минут пешим ходом. Колчин выругался, встал и натянул брюки. Через пять минут он спустился в холл, разбудил администратора, дремавшего за стойкой, и попросил ключ от четыреста второго номера.
– Там живет мой друг. Ну, по поводу, которого звонили из милиции, мне нужен его паспорт.