Тайны Полюса Дабо Кристель
– В окружении нашего монсеньора Фарука есть только два вида женщин: те, кто готов оказывать любовные услуги, и те, кто готов на все другие услуги. Если вы не сможете его развлечь, вам здесь не выжить. Могу ли я взглянуть на ваши ручки, голубка моя?
Растерянная Офелия, поколебавшись, сняла перчатки чтицы. Кунигунда провела своими багровыми, острыми, как лезвия бритвы, ногтями по линиям ее ладони.
– Какие маленькие ручки и какие… обыкновенные! Подумать только, ведь они наводят страх на весь Небоград!
– Из-за Книги монсеньора Фарука? – удивилась Офелия.
Кунигунда хитро сощурилась, показав целиком татуировку на веках.
– Для вас ни один предмет не составляет тайны. Иначе говоря, вы способны прочесть все дворцовые секреты, а их тут несметное множество, можете мне поверить.
Теперь Офелия уже внимательней посмотрела на придворных, наполнявших Сад для игры в гусёк: даже издали было заметно, что на нее бросают враждебные взгляды. Особенно нервничали дамы, тревожно проверяя детали своих нарядов, словно какая-нибудь потерянная булавка грозила им разоблачением.
– Я предлагаю вам сделку, голубка моя, – продолжала Кунигунда, сжимая руки Офелии. – Я подарю вам свои лучшие иллюзии и гарантирую зрелища, с которыми не сравнятся даже представления нашего знаменитого рассказчика. А вы за это, – сказала она, понизив голос, – поработаете для меня, когда понадобится, своими волшебными пальчиками.
Кунигунда стояла так близко к Офелии, что у той першило в горле от запаха ее духов, как от серных испарений вулкана.
– Благодарю вас за предложение, – ответила девушка, подавляя кашель, – но я вынуждена его отклонить. Я никогда не читаю предметы без согласия их владельцев.
Усмешка Кунигунды стала еще шире, а ее ногти больно вонзились в ладони Офелии.
– Вы отказываетесь?
– Отказываюсь, мадам.
– Что ж, похоже, я в вас ошиблась. Мне-то показалось, что я видела на эстраде честолюбивую особу. Позвольте дать вам совет, голубка моя. – (Кунигунда еще глубже вонзила ногти в руки Офелии, и встревоженная тетушка Розелина невольно дернулась, чтобы вмешаться.) – Никогда не говорите «нет» Миражам.
– Это что, угроза?
Вопрос исходил от незаметно подошедшего Арчибальда. Он стоял, сунув руки в дырявые карманы своего редингота, в небрежно нахлобученном цилиндре. Его сопровождали две старухи в робронах[3] с широкими черными юбками, походившими на пару погребальных колоколов.
Кунигунда тотчас выпустила руки Офелии.
– О, нет, всего лишь совет, господин посол, – ответила она, обращаясь больше к старухам, чем к Арчибальду. – Просто совет.
С этими словами Кунигунда удалилась под звон своих подвесок, бросив на Офелию многозначительный взгляд.
– Я смотрю, вы времени даром не теряете, невеста Торна! – со смехом воскликнул Арчибальд. – Не успели явиться ко Двору, а уже нажили себе врага в лице этой дамы. И еще какого врага! На свете нет никого страшнее уязвленной артистки.
Офелия снова натянула перчатки, морщась от боли: Кунигунда безжалостно расцарапала ее ладони своими ногтями.
– Почему уязвленной? – спросила она.
Арчибальд вынул из кармана редингота красивые голубые песочные часы. Офелии уже было знакомо назначение этого предмета, хотя сама она никогда им не пользовалась. Стоило потянуть за колечко, как механизм приходил в действие и переносил владельца часов в райские кущи на все время, что песок сыпался вниз. «Представь себе самые волшебные краски, самые дурманящие ароматы, самые прекрасные видения! – объяснил ей когда-то Ренар. – В общем, царское удовольствие, иллюзия, которой никогда не насладишься сполна, по которой будешь тосковать всю оставшуюся жизнь».
– Дела мадам Кунигунды идут неважно, – объяснил Арчибальд. – Ее «Иллюзионы» разоряются один за другим, с тех пор как наша дорогая Хильдегард ввела в обиход эти голубые часики. Ну какой аристократ рискнет у всех на виду посещать ее сомнительные заведения, если ему достаточно дернуть за колечко незаметно, у себя дома?! А теперь позвольте мне представить вам ваш эскорт, – сказал он, внезапно сменив тему. – Я обещал нашей дорогой Беренильде обеспечить вашу защиту. Вот она!
И Арчибальд театральным жестом указал на пару безмолвных старух, стоявших сзади. Их выцветшие глаза, между которыми красовалась татуировка клана Паутины, были устремлены на Офелию с профессиональным бесстрастием.
– И вот эти дамы будут нас защищать?! – вознегодовала тетушка Розелина. – Разве жандармы не были бы более эффективны?
– Вам предстоит жить в Гинекее[4], как и всем фавориткам нашего монсеньора. – объяснил Арчибальд. – А мужчинам вход туда запрещен. Не волнуйтесь, мои Валькирии – самые надежные гаранты вашей безопасности.
Офелия во все глаза смотрела на старух. Она слишком долго прожила в Лунном Свете, чтобы не знать о них из разговоров слуг. Эти женщины в обязательном порядке присутствовали в свитах дипломатов: примечали каждую мелочь, внимательно слушали каждое слово. У них была телепатическая связь с другими членами Паутины, и некоторые из этих последних обязаны были бодрствовать круглые сутки, записывая все, что видели и слышали Валькирии. Особы, состоявшие под наблюдением Валькирий, могли чувствовать себя в полной безопасности. Но такой охраны удостаивался далеко не каждый аристократ.
Офелия поправила очки и внимательно посмотрела в глаза Арчибальду. Это было все равно что смотреть через два окошка в лазурное небо.
– Боюсь, что я стала жертвой ужасного недоразумения. Я не способна рассказывать истории. Господин посол, вы предложили мне свою дружбу, так не могли бы вы исправить эту ошибку?
Арчибальд с полуогорченной, полуиронической улыбкой замотал головой. Если забыть о его всклокоченной шевелюре, недобритой щетине и драной, небрежно заплатанной одежде, он был красив до неприличия.
– Простите за выражение, невеста Торна, но – что посеешь, то и пожнешь. Особенно в случае с Фаруком.
– Да я просто не успела объяснить ему все как следует. Если бы я могла подробно рассказать о моих планах…
– О ваших планах? – усмехнулся Арчибальд. – Вы имеете в виду эту смехотворную затею с музеем? Забудьте об этом сию же минуту, вам никогда не удастся заинтересовать наших придворных такой скукотищей.
Тетушка Розелина едва не задохнулась от возмущения:
– Да вы… вы просто неотесанный грубиян!
Арчибальд со смехом повернулся к ней. Оскорбление его только развеселило.
– Нет, тетя, он прав, – сказала Офелия.
В ярком свете оранжереи стал виден налет пыли на ее очках. Она сняла их, вытерла о красивое платье – подарок Беренильды, – не заботясь о том, что помнет этот роскошный наряд, и начала размышлять, кляня себя за глупость. У нее было столько недель, чтобы измыслить новые планы, новые возможности, а она продолжала цепляться за свою прошлую жизнь! Но тут Арчибальд прервал ее размышления.
– Я хотел бы, чтобы вы внимательно взглянули на это, – предложил он. – Я «одолжил» их у церемониймейстера.
Он вынул из кармана две красивые игральные кости, которыми пользовался во время игры в гусёк, и протянул Офелии. Но тетушка Розелина успела выхватить их, прежде чем они попали в руки племянницы. Старушка видела достаточно непристойностей в покоях Арчибальда и не могла допустить, чтобы он коснулся ее хоть пальцем.
Офелия взглянула на кости: на них не было ни одной цифры.
– Теперь понимаете, невеста Торна? Они не настоящие. Церемониймейстер – член клана Миражей, и он сам решает, какие цифры должны появиться на костях, которые бросают игроки.
– Значит, по его вине ваш слуга всякий раз падал в люк? – прошептала Офелия, пораженная этим открытием.
– Фарук всегда выигрывает. Предложи вы ему открыть сырную лавку, он тут же превратил бы ее в кондитерскую.
В эту минуту из оранжереи донесся радостный гомон. Офелия не видела игровую площадку – ее заслоняли фонтаны и пальмы, – но поняла, что игра возобновилась. Новая партия с новыми фальшивыми костями.
– Будь я похитрее, – заметила она, вспоминая маневр графа Бориса, который дождался победы Фарука, чтобы выпросить имение, – мне следовало бы предложить ему прочитать его Книгу, вместо того чтобы просить о музее. А я так глупо позволила Торну обойти меня!
Арчибальд изумленно раскрыл глаза и рот.
– Постойте… неужели вам не рассказали, что случилось с чтецами, которые побывали здесь до вас?
– Мне сообщили, что все они потерпели неудачу и что монсеньор Фарук был очень разгневан. Но я могла бы попытать счастья. Я плохо разбираюсь во многих вещах, но что касается экспертиз, делаю их прекрасно.
– Так вот, откажитесь от этой затеи, – решительно сказал Арчибальд. – Я только что наблюдал за вами там, на эстраде. Вы чуть не упали в обморок от одного лишь взгляда Фарука. А теперь представьте себе, что с вами будет, если он обрушит на вас свой гнев. Я часто видел, как люди истекали кровью и впадали в безумие после того, как разочаровали его. Наш Дух Семьи не способен контролировать свою силу.
Офелия попыталась стряхнуть с ноги шарф, который упрямо обвивал ее лодыжку. Если Арчибальд хотел напугать девушку, то он достиг цели.
– Откажитесь от Книги, – настаивал посол. – Моя семья чуть не разорилась, оплачивая услуги лучших экспертов, призванных ее расшифровать, – филологов, чтецов и всех прочих. Из чего я сделал один, но окончательный вывод: Книга не поддается разгадке. Ее невозможно датировать, поскольку она не сопряжена со временем. Ее невозможно перевести, поскольку ее язык не имеет аналогов.
– Артемида, наш Дух Семьи, хранит такую же Книгу в своей личной коллекции, – вставила Офелия. – Значит, подобными Книгами владеют все Духи Семей?
– Трудно сказать, у каждого ковчега есть свои маленькие секреты, – ответил Арчибальд, загадочно улыбаясь. – Но послушайтесь моего совета: предоставьте Торну сломать себе шею на этой задаче. Из вас получится очаровательная вдовушка.
Несмотря на жаркое искусственное солнце, Офелия содрогнулась. Она поочередно взглянула на каждую из Валькирий, которые с холодным спокойствием, очень внимательно слушали их, и спросила, понизив голос:
– А почему монсеньор Фарук настолько одержим своей Книгой?
Арчибальд разразился таким хохотом, что его цилиндр свалился на лужайку.
– Этот вопрос, невеста Торна, – сказал он, отдышавшись, – вероятно, единственное, что объединяет вас со всеми обитателями Полюса. Книга Фарука – навязчивая идея Фарука. Я уже сказал вам и повторяю еще раз: никогда – вы слышите? – никогда не заговаривайте с ним об этом.
Арчибальд поднял свой цилиндр, повертел его на пальце и нахлобучил на голову шутовским движением клоуна. Тем не менее Офелия отнеслась к его словам вполне серьезно. Пусть он был провокатором или фигляром, но хотя бы говорил с ней искренне.
– Я встретила здесь не так много людей, которые пекутся о моих интересах. Благодарю вас, господин посол.
– О, не спешите с благодарностью. Чем больше я вас просвещаю, тем больше вы мне обязаны. И в один прекрасный день я смогу предъявить вам счет.
– Чем обязана? Какой счет? – удивилась Офелия. – Вы ведь предложили мне свою дружбу.
– Вот именно. А счет дружбы не портит. Но не беспокойтесь: вы получите такое удовольствие от расплаты, что поспешите снова залезть в долги.
Офелия была шокирована: единственная искренняя помощь, на которую можно было рассчитывать при Дворе, исходила от такого корыстного человека! Он проводил время, флиртуя с замужними дамами; не будь Офелия обручена с Торном, он даже не взглянул бы на нее.
– Я тебя предупреждала: берегись сомнительных знакомств! – вскричала тетушка Розелина, пожелтев от возмущения еще больше, чем обычно. – Господин посол, отныне я прослежу за тем, чтобы вы держались подальше от моей племянницы!
Улыбка Арчибальда, словно резиновая, стала еще шире.
– Не хочу вас огорчать, мадам Розелина, ибо я уже оценил ваши достоинства, но вам не всегда удастся быть рядом с этой юной особой. Так же, как и вам, господин интендант.
Офелия обернулась так резко, что у нее перехватило дыхание от боли в поврежденном ребре. Прямо за ее спиной посреди лужайки стоял Торн. Он высился над ней, как монумент; в руке у него был лист бумаги с печатным текстом. Офелия никогда не видела его в благостном настроении где бы то ни было – ни в одном доме, ни за одним столом, ни в одной компании, – но сейчас констатировала, что в этом экзотическом саду он выглядит особенно мрачным. Резкий свет подчеркивал два шрама на его лице, светлые волосы взмокли от пота. Вероятно, он задыхался в своем плотном мундире, но вместо того чтобы разомлеть от жары, напротив, казался застывшим, как лед, с головы до ног.
Торн протянул лист Офелии, высокомерно игнорируя Арчибальда, словно его здесь и не было.
– Я пришел вручить вам ваш договор.
– Только избавьте меня от своих комментариев, – сердито сказала Офелия, почти вырвав бумагу у него из рук.
Она боролась с Торном и позорно проиграла. Теперь ей хватило бы малейшего упрека, малейшей насмешки, чтобы дать волю обуревавшему ее гневу.
Но Торна слова невесты ничуть не смутили.
– Хочу также сообщить вам, что я наладил телеграфную связь с вашими родными. Мне удалось всех успокоить и перенести их приезд на более поздний срок.
Вот это оказалось самой приятной новостью за весь день. Тем не менее Офелия восприняла ее как еще одно оскорбление:
– А вам не пришло в голову, что я была бы счастлива присутствовать на этом сеансе связи? Со дня нашего отъезда мои родные не получили ни одного письма. Вы хоть понимаете, в какой изоляции мы с моей тетей очутились тут по вашей милости?
– Я принял срочные меры, – ответил Торн, по-прежнему не обращая внимания на Арчибальда, который прямо-таки наслаждался перепалкой. – Присутствие ваших родных на Полюсе в настоящий момент было бы крайне опасным как для них, так и для нас. Я прослежу за тем, чтобы в дальнейшем ваши письма доходили по назначению.
– А где же ваш собственный договор? – осведомилась Офелия. – Имею ли я право ознакомиться с ним, или это тоже не мое дело?
Торн и до того говорил, хмурясь, но последний вопрос Офелии заставил его помрачнеть еще больше. Он вынул из внутреннего кармана кителя конверт.
– Я приготовил для вас дубликат. Держите его при себе постоянно и предъявляйте Фаруку при любом удобном случае.
Офелия распечатала конверт, тут же выронила лист бумаги, который в нем лежал, подобрала его с травы и внимательно прочитала. Это была копия договора Торна с Фаруком. В нем было зафиксировано всё: обязательство обручения с чтицей Анимы (имя Офелии там предусмотрительно не указывалось), дата свадьбы (3 августа) и даже запланированная на ноябрь дата чтения Книги. Из этого документа следовало, что невеста, выбранная Торном, не имеет никакого отношения к данному договору. Очки Офелии потемнели, когда она дошла до параграфа «Вознаграждение за чтение Книги»:
«В случае успеха г-н Торн официально получит титул знатной особы, а его статус бастарда будет аннулирован и признан не имевшим места».
У Офелии сжалось сердце. Все амбиции Торна заключались в этих строчках. Он оторвал ее от семьи и подверг ее жизнь опасности лишь для того, чтобы выбиться в аристократы. О Беренильде в контракте не было ни слова: он даже не подумал о своей родной тетке, которая много раз рисковала собственным положением, лишь бы помочь ему добиться успеха.
Торн ни о ком не заботился – что ж, Офелия решила больше не заботиться о нем.
– Когда-нибудь я уплачу по счету, – объявила она Арчибальду. – Дайте мне только время, чтобы выбрать способ отблагодарить вас, и я постараюсь расплатиться сполна.
У Арчибальда имелся в запасе целый набор всяких улыбок, но Офелия никогда еще не видела такой растерянной, словно его крайне смутило ее обещание. Однако это длилось всего один миг, после чего он лихо щелкнул по своему цилиндру.
– Мне не терпится дожить до этого, невеста Торна! А пока позвольте откланяться. Я слишком долго отсутствовал в Лунном Свете, – пояснил он, ткнув пальцем в татуировку на лбу. – А без кота, знаете ли, мышам раздолье.
Под мышами он разумел своих сестер, которых заботливо оберегал от светских соблазнов. Лихо развернувшись, он чуть не сбил с ног тетушку Розелину, стоявшую у него на дороге. Сейчас всё в ней: надменно вздернутый подбородок, суровое выражение длинного лошадиного лица, крошечный пучочек волос, торчащий на макушке, и руки, чопорно сложенные на строгом платье, – делало ее воплощением оскорбленного женского достоинства.
– Господин посол, вы похотливы, как мартовский кот. Я солгала бы, сказав, что питаю расположение к господину Торну, – заявила она, бросив взгляд на означенного господина, который в данный момент интересовался только своими часами, – но он все-таки ее законный жених. Назовите хоть один убедительный довод, чтобы я могла позволить вам встречаться далее с моей племянницей.
– Ручаюсь, что вы позволите мне встречаться с вашей племянницей, – самоуверенно ответил Арчибальд, – более того, вы первая попросите меня об этой встрече.
И пока возмущенная тетушка Розелина подыскивала слова для отпора, он нагнулся и чмокнул ее в щеку. Офелия затаила дыхание. Ее тетка даже поцелуй руки расценивала как непристойность, и уж, конечно, сейчас ответит на такую фамильярность здоровенной пощечиной.
Однако ничего подобного не произошло. Офелия не поверила своим глазам, когда желтое лицо тетушки Розелины окрасил нежный румянец, а суровость сменилась бурным волнением. Она смотрела на Арчибальда так, будто он вознес ее в райские кущи.
Тем временем Арчибальд отдал прощальный поклон тетушке Розелине, Валькириям и Офелии, а затем исчез за пальмами, весело крутя на ходу свои голубые часики на цепочке.
– Тетя, вы… хорошо себя чувствуете? – испуганно спросила Офелия.
И в самом деле, Розелина как будто помолодела сразу лет на двадцать.
– Что? – пробормотала она. – Ну разумеется, я прекрасно себя чувствую, что за глупый вопрос! – И добавила, нервно обмахиваясь веером: – В этой оранжерее задохнуться можно от жары. Давай выйдем.
Офелия растерянно глядела ей в спину. Понятно, что все придворные дамы уступают обаянию Арчибальда, но чтобы ему поддалась ее родная тетка!..
– Я думаю, брать в союзники Арчибальда – плохая идея, – объявил Торн, заводя свои часы.
Офелия подняла голову и спросила, стараясь собрать последние остатки вежливости:
– Предположим. Это все, что вы хотели мне сказать?
– Нет.
Теперь, когда они остались одни, стальной взгляд Торна совсем оледенел. Офелия ждала чего-то подобного. После того как девушка публично, перед самим Фаруком, встала на пути у жениха, она не надеялась избежать упреков и внушений.
– Так объяснитесь же! – нетерпеливо потребовала она. – И давайте сразу покончим с этим.
– Ваш поступок там, на эстраде… – глухо сказал Торн, – был храбрым.
Он сунул часы в карман кителя и ушел, даже не оглянувшись.
Обрывки воспоминаний
Вначале мы были единым целым.
Но Богу это не нравилось. Он развлекался, пытаясь нас разъединить…
Стена. Колеблющийся язычок фонаря. Детские каракули на листках, прикрепленных кнопками к цветным обоям.
Это воспоминание можно назвать довольно четким. Вероятно, он провел десятки часов, не меньше, созерцая стену с рисунками. Зато ему трудно вспомнить, что представляла собой остальная часть комнаты. В настоящий момент для него не существует ничего, кроме той стены, фонаря и детских каракулей.
Огонек внезапно колеблется, потом опять начинает светить ровно. Ему пришлось поставить фонарь на стол, чтобы он продолжал освещать стену. Но нет, стол слишком далеко от нее. Лучше уж стул или кровать. Кажется, он находится в спальне. В своей спальне?
Его тень, сперва огромная и расплывчатая, становится более четкой по мере того, как он подходит к кровати. Что же в них такого интересного, в этих листках, почему они так притягивают его? Особенно один рисунок: разноцветные фигурки, изображающие их вместе, его и остальных. Он осторожно откалывает кнопки, одну за другой.
За рисунком – дыра в стене. Именно в этом месте нет ни обоев, ни штукатурки. Что здесь – тайник?
Он заглядывает в дыру. Там темнота. Он не видит, чт находится по другую сторону стены. И вдруг слышит собственный шепот:
– Артемида?
Он не узнаёт свой голос – дребезжащий, странно прерывистый, но это его голос, он звучит из его уст. Неужели он именно так говорил прежде?
– Артемида! – повторяет он снова, тихонько стуча в стену.
Еле различимый звук шагов, шорох отодвигаемого кирпича – и наконец-то глаз, мигающий глаз в глубине дыры. Глаз Артемиды?
– Я смотрела на звезды в чердачное окошко. Это интересно. – (Артемида говорит спокойно, монотонно, ее голос звучит глуховато из-за толстой стены.) – Ты должен положить кирпич на место, как я. Вспомни: нам больше не разрешили разговаривать друг с другом.
Конечно, ему хотелось бы вспомнить. Он прекрасно помнит глаз Артемиды, голос Артемды, слова Артемиды, доносившиеся до него из дыры в стене, но никак не может вспомнить, почему их разлучили. И снова слышит собственный шепот:
– А другие? Ты не знаешь, как они?
– Другие послушнее тебя, – сообщает глаз Артемиды. – Я не говорила через стену с Янусом уже много дней. Он скучал в одиночестве, но, в общем, с ним все в порядке. Янус передал мне новости от стены Персефоны, у нее тоже все хорошо. Ну а ты как? А стена Елены?
– Она никогда не отвечает.
– Да она все слышит, эта Елена, – говорит глаз Артемиды. – Она услышала бы даже мигание века на другом конце дома. И если не отвечает, значит, подчинилась запрету. Давай последуем ее примеру. Иди спать.
На этот раз он не слышит своего ответа. Может, воспоминание ускользнуло от него? Нет, тут что-то другое. Он не ответил глазу Артемиды, потому что ему помешало что-то непредвиденное.
Тень Бога.
Он ясно помнит, как эта тень легла на стену, перекрыв его собственную. Бог находится в его комнате, прямо за его спиной. Глаз Артемиды исчезает в глубине дыры, она торопливо закладывает ее кирпичом.
Вот теперь он вспомнил: это Бог разлучил их – его, Артемиду, Елену, Януса, Персефону и всех остальных. Он вновь явственно ощущает страх и гнев, что охватили его в тот миг, когда он увидел тень Бога на стене. Когда понял, что нужно обернуться, перестать смотреть на стену и взглянуть Богу в лицо.
И вот он, наконец, поворачивает голову, но память упрямо отказывается вернуть ему лицо, силуэт, голос Бога, который медленно подходит к нему.
Здесь воспоминание обрывается.
Nota bene[5]: «Обуздывай свою силу».
Кто произнес эти слова, и что они означают?
Письмо
Первые недели придворной жизни Офелии протекали совсем не так, как она себе представляла. Девушку вместе с тетушкой Розелиной поселили в Гинекее на седьмом этаже башни, как раз над Парадизом, и с тех пор она ни разу оттуда не выходила. Каждое утро главный камергер открывал позолоченную решетку лифта, разворачивал список и вызывал, одну за другой, придворных дам, избранных для свиты Фарука. Но если имя Беренильды постоянно значилось в списке, то имя Офелии не прозвучало ни разу.
А ведь Гинекей был таким местом, где женщина, забытая Фаруком, считалась самой разнесчастной на свете.
Эта роскошная женская обитель выглядела точным подобием восточных гаремов. Покои фавориток, со множеством ковров, диванчиков и подушек, в полосатом солнечном свете, сочившемся сквозь жалюзи, казались подлинным апофеозом сладостной неги.
Однако сладость эта была весьма обманчивой. Почти все фаворитки, жившие в Гинекее, принадлежали к клану Миражей и весьма враждебно отнеслись к вторжению новых соперниц в их уютное гнездышко. Едва за спиной Беренильды задвиглась решетка лифта, как начинались боевые действия. Однажды утром Офелия обнаружила, что покрыта с головы до ног прыщами. На следующий день от нее стал исходить мерзкий запах навоза. А еще через день, стоило ей шевельнуться, как у нее начиналась громкая отрыжка. Это были всего лишь иллюзии, которыми коварные обитательницы Гинекея исподтишка награждали девушку; они рассеивались уже через несколько часов, но их разнообразие ясно доказывало, что козням нет и не будет конца.
– Это невыносимо! – взорвалась однажды вечером тетушка Розелина, когда Беренильда вернулась из Парадиза. – К чему нам ваши Валькирии, если каждый может сколько угодно измываться над бедной девочкой?!
И она гневно ткнула пальцем в старух, которые в ответ даже глазом не моргнули. Валькирии, безмолвные и ненавязчивые, как тени, сопровождали Офелию и Беренильду на каждом шагу, ночью спали в одной комнате с ними, ели за одним столом, но никогда не вмешивались в их повседневные дела.
– Ну, пока еще всё это детские игры, – утешила Беренильда Офелию в тот день, когда ее «украсили» свиным рылом. – Главное, сделать так, чтобы эта ситуация не длилась вечно. Я хорошо знаю здешних дам: их попытки запугать вас будут все более и более наглыми, но лишь до того момента, пока наш монсеньор не обратит на вас внимание. Если вы его разочаруете, то нарушите условия вашего договора, а нарушив, лишитесь его покровительства. Я пыталась замолвить ему словцо о вас, но в таком виде вы никогда не попадете в список главного камергера!
Офелия, сидевшая за чайным столиком в гостиной, не ответила: она ломала голову над письмом к родителям. Торн обязался доставлять ее почту на Аниму, но как описать здешнюю жизнь, не напугав их до смерти, – вот в чем заключалась главная задача.
Девушку тревожили не столько иллюзии, которые ее обезображивали, сколько пресловутое назначение вице-рассказчицей. Она понимала, что рано или поздно ей придется выступить в этой роли. В Гинекее не нашлось ни одной книги, из которой Офелия могла бы почерпнуть какой-нибудь интересный сюжет, и она, чтобы не терять времени даром, занялась фонетическими упражнениями, стремясь улучшить дикцию. Ей очень хотелось разузнать, какие именно истории было бы приятно послушать Фаруку. На свою беду, она даже не знала, какие понравились бы ей самой. Наконец Офелия решила написать двоюродному деду, работавшему на Аниме архивариусом:
«Дух Семьи Полюса попросил меня рассказывать ему истории. Не могли бы вы посоветовать мне что-нибудь стящее?»
Двоюродный дед также приходился Офелии крестным. Она считала старика самым близким человеком, но даже ему не посмела поведать обо всем, что здесь творилось.
Ей все больше и больше не хватало Ренара и Гаэль. Они оказались единственными настоящими друзьями, которых Офелия встретила на Полюсе, но принадлежали к совсем другому миру. Их жизнь и без ее проблем была достаточно трудной. Здесь, в Гинекее, она пользовалась золотым туалетом, пока они чистили и чинили унитазы в Лунном Свете.
Теперь Офелия нередко сожалела о ливрее Мима, которая так долго скрывала ее истинный облик. Особенно она помогла бы ей здесь, в Гинекее, при встречах с Кунигундой. Эта дама поставляла фавориткам соблазнительные иллюзии и знала тут все входы и выходы. Офелия каждый раз вздрагивала, заслышав бренчание подвесок на ее покрывале или ощутив запах ее духов за ближайшим поворотом галереи. Кунигунда больше никогда не заговаривала с девушкой, но не упускала случая пронзить ее красноречивым взглядом, ясно говорившим, что она не забыла оскорбление, нанесенное ей в Парадизе.
Впрочем, если Кунигунда и внушала Офелии боязнь, то это чувство не шло ни в какое сравнение с тем страхом, который охватывал ее при виде шевалье. А видела она его, к сожалению, слишком часто.
В Гинекее существовали специальные часы посещений для детей. Они не являлись прямыми потомками Фарука, но некоторые фаворитки были прежде замужними женщинами и матерями семейств. Шевалье пользовался этой возможностью, чтобы осыпть Беренильду подарками. Он создавал для нее самые прекрасные иллюзии из цветов и духов, но она упорно отвергала все его подношения.
– Никогда не впускайте его сюда в мое отсутствие, – наставляла она Офелию и тетушку Розелину. – Этому мальчишке впервые кто-то дал отпор, и его реакции могут оказаться непредсказуемыми.
Беренильда и не подозревала, насколько она права. Шевалье был так одержим ею, так уязвлен ее презрением, так болезненно ревнив, что однажды отыгрался на другом мальчике, которому она имела несчастье улыбнуться. Бедняга начал метаться по двору, как безумный; он катался по земле и звал на помощь мать, крича, что его сжигает невидимое пламя. Впрочем, никаких последствий, по крайней мере явных, месть шевалье не имела, а сам он уверял, что сделал это «просто для смеха». Но Офелию увиденное привело в ужас. Каждую ночь она просыпалась и вскакивала с постели: ей мерещился рядом с собой зловещий блеск его толстых очков.
– Не понимаю, как вам удается сдерживать себя, – ворчала тетушка Розелина, нервно выглядывая в окно. – У меня от одного вида этого малолетнего Миража все шпильки на голове встают дыбом. Это же не ребенок, а наказание божье!Кстати, может, вы когда-нибудь объясните мне, почему все величают его «шевалье»?
– Он сам так назвался, – со вздохом ответила Беренильда. – И, что самое смешное, сделал это в мою честь, возомнив себя моим верным рыцарем[6].
– Да неужели ни один взрослый не способен его обуздать?! Не можем же мы всю жизнь прятаться от него!
– У него есть дядя и опекун – граф Харольд. Но он уже стар, глуховат и редко показывается в обществе. Его больше занимает разведение собак, чем воспитание племянника. Должна признаться, я и сама отчасти виновата в том, что он вырос таким своенравным, – прошептала Беренильда, поглаживая свой округлившийся живот. – Вот он и позволяет себе всё что хочет.
– Чем же вы виноваты? – спросила Офелия.
Беренильда не ответила. В ее прекрасных глазах блеснула печаль, совсем ей не свойственная, что навело Офелию на глубокие размышления. Вероятно, эта история была связана с замком Беренильды, который она унаследовала от родителей шевалье. Офелия хорошо помнила свое удивление при виде этого странного дома, его искусственной осени и таинственной детской, казалось, застывшей в ожидании того, кто здесь некогда жил. У Беренильды были все основания ненавидеть шевалье, но в глубине души она, видимо, побаивалась слишком резко отвергать его.
Во всяком случае, все было именно так – вплоть до того вечера, когда шевалье чересчур близко подобрался к Офелии.
Он проскользнул в Гинекей в неположенное для визитов время и, обнаружив, что дверь не заперта, тихонько вошел в покои Беренильды. В это время Офелия принимала ванну и вдруг с ужасом увидела его на пороге туалетной комнаты, а он с самым невинным видом завел с ней разговор.
К счастью, как раз в этот момент Беренильда вернулась от Фарука. Застав шевалье облокотившимся на край ванны, она побелела от ярости и, не в силах сдержать свое негодование, вышвырнула его в коридор. Когда потрясенный шевалье поднялся с пола, выяснилось, что его толстые очки разбиты.
– Если вы еще раз осмелитесь подойти к этой девушке, – прошипела Беренильда, – я разорву вас на части собственными когтями. Убирайтесь вон, и чтобы ноги вашей здесь больше не было!
Шевалье выбежал из Гинекея, вне себя от горя и злобы. Он не вернулся ни назавтра, ни в последующие дни. Офелия никогда еще не видела Беренильду в таком бешенстве. Эта женщина, которая нередко весьма круто обходилась с ней, сейчас встала на ее защиту, как родная мать.
– Вы поступили великолепно! – одобрила ее тетушка Розелина. – Наконец-то мы сможем жить спокойно!
Однако последующие события опровергли ее уверенность.
Одним апрельским утром в Гинекей пришло письмо. У Офелии заколотилось сердце, когда она увидела на конверте свое имя. Но она тут же поняла, что это не был долгожданный ответ ее родителей:
«Мадемуазель вице-рассказчица,
Ваша свадьба с господином интендантом назначена на 3 августа.
С сожалением извещаю Вас, что Вы умрете гораздо раньше, если не последуете моему совету. Покиньте Полюс как можно скорее и больше никогда сюда не возвращайтесь.
БОГУ НЕУГОДНО ВАШЕ ПРЕБЫВАНИЕ ЗДЕСЬ».
– От кого письмо? – спросила тетушка Розелина.
– Кто-то ошибся адресом, – солгала Офелия, сунув листок в карман. – Так над какой фразой, вы считаете, я должна поработать, чтобы улучшить дикцию – «Дракон дружил с драгуном, драгун дразнил дракона» или «Свиристели на свирели семь секунд в саду свистели»?
Офелия дождалась ночи, чтобы в спальне несколько раз перечитать полученное письмо.
«БОГУ НЕУГОДНО ВАШЕ ПРЕБЫВАНИЕ ЗДЕСЬ».
Она и прежде не раз получала угрозы, но никогда – в таком тоне. Может, это просто шутка? Религия и богословие были на Аниме предметом насмешек, как и на многих других ковчегах, где Духи Семей заменяли собой Богов. Так, может, под «Богом» в этом письме подразумевается Фарук?
Подписи там, конечно, не обнаружилось, а на конверте отсутствовало имя отправителя. Офелия сняла перчатки чтицы, которые всегда надевала на ночь, и прощупала каждый сантиметр бумажного листа. В этом не было ничего предосудительного, поскольку она использовала свои возможности, чтобы прочесть письмо, адресованное ей лично. Тем более что в нем ей угрожали смертью.
Вначале она даже растерялась: письмо ни о чем ей не говорило – никаких сильных ощущений, никаких образов. Оно было напечатано на машинке, но ведь автор обязательно должен был дотронуться до него, так или иначе. Внимательно обследовав конверт и бумагу, Офелия заметила на них крошечные впадинки, словно и то и другое держали пинцетом.
Офелию пробрала ледяная дрожь. Она не могла читать предметы, которых не касались их хозяева. Видимо, неизвестный отправитель прекрасно знал, на что способны и на что не способны ее руки.
Девушку привело в смятение не то, о чем говорилось в письме, а то, о чем там умалчивалось. Почему кто-то хотел любой ценой помешать ей выйти замуж за Торна? Что под этим крылось – обычная война кланов, нескончаемая борьба за власть, ведущаяся вокруг Фарука?
Офелия соскочила с постели и стала рыться в беспорядочно раскиданных вещах, пока не разыскала копию контракта Торна.
«В случае успеха г-н Торн официально получит титул знатной особы, а его статус бастарда будет аннулирован и признан не имевшим места».
Поразмыслив, Офелия решила, что это смехотворное условие. Торн и без того был чиновником высшего ранга, которого все боялись, и знатное положение ничуть не ослабило бы ненависти его врагов. Тогда напрашивался один-единственный вывод: противников беспокоило не возвышение Торна, а само прочтение Книги Фарука.
И тут возникал вопрос: почему?
«Торн, в какую ловушку вы меня заманили?»
Гнев Офелии дошел до предела на следующей неделе, в тот день, когда она твердила очередную скороговорку: «Архиепископ и архиерей сушат архивы свои архаичные, чтобы их высушить поскорей», а заодно развешивала на балконе, с помощью тетушки Розелины, и свое белье, «чтоб его высушить поскорей».
Читать бесплатно другие книги:
