Зелёный король Сулицер Поль-Лу

За рулем джипа сидел человек по фамилии Хармонд. В его фамилии «е» было изменено на «а», и он стал англичанином. Он сражался в рядах британской армии в Африке и Италии и служил именно в той части, состоящей из четырехсот человек, которая под командованием майора Либермана целых десять дней вела сражение в Бир-Хакейме. Вместе с подразделениями сил Свободной Франции они оказывали активное сопротивление итальянской дивизии «Арьете». В боях личный состав понес большие потери.

На Хармонде был британский мундир – мундир Шестой воздушно-десантной дивизии. Он находился в очередном отпуске.

Впереди рядом с водителем сидел военный в звании майора. Это был Дов Лазарус. На сиденье сзади расположился Реб Климрод. Он был также в военной форме, но с нашивками капрала. Длинные ноги Реба лежали на холщовых мешках со взрывчаткой. За джипом следовал грузовик, в кузове которого находилось человек пятнадцать пассажиров. Десять из них в арабской одежде были в наручниках; еще пятеро – в военной форме и касках. Это были охранники. В кабине кроме водителя сидел офицер с роскошными рыжими усами.

Не доезжая до полицейского поста метров двести, по знаку, поданному Хармонду Лазарусом, джип остановился. Грузовик с пленными арабами последовал дальше. Это место, почти на полпути между Хайфой и Назаретом, называлось Ягур. К югу от него простиралась равнина Эшдрелона, а на северо-западе виднелись вершины небольшой горной гряды Тират-Кармель.

Трехэтажное, почти квадратной формы здание поста полиции было обнесено двумя рядами колючей проволоки. У входа стояли четверо часовых, и еще столько же полицейских с оружием расположились на крыше, укрывшись за мешками с песком. Часы показывали три часа ночи. Было 1 марта 1946 года.

– Минута прошла, – произнес Лазарус.

С места, где остановился джип, хорошо просматривался въезд на пост. Они видели, как туда подъехал и остановился грузовик. Офицер с рыжими усами вышел из кабины и направился к сержанту, стоящему на входе в пропускной пункт. Некоторое время они о чем-то разговаривали. По всей видимости, рыжеусый офицер убедил сержанта, и тот утвердительно кивнул головой. Грузовик беспрепятственно проехал в первую защитную зону. Переодетая охрана высадила из кузова грузовика «арабских пленных», под бурнусами которых были спрятаны автоматы. Вся группа вошла в здание поста.

– Прошло две минуты, – произнес Лазарус.

Хармонд представлял, что должно произойти внутри блокпоста при благополучном стечении обстоятельств. Диверсионный отряд «Иргуна», проникший в здание, должен уничтожить англичан сначала на первом, а затем на втором этаже. И сделать это надо абсолютно бесшумно, чтобы не всполошить часовых на крыше, которые только из-за шороха могли открыть огонь из пулеметов. Далее по плану был склад с оружием, которое следовало забрать, затем освобождение пленных. После этого на пороге блокпоста должен появиться рыжеусый офицер. Это был сигнал, по которому он, Хармонд, подгонит свой джип прямо ко входу в пост, чтобы высадить здесь группу мужчин, фамилии которых были ему неизвестны. Зато он отлично знал: у них столько взрывчатки, что ее вполне хватит, чтобы поднять на воздух полгорода.

– Прошло три минуты, что-то они задерживаются.

Хармонд ждал сигнала. Он держал руку на рычаге переключения скоростей и готов был в любую минуту рвануть с места. Услышав веселый голос Лазаруса, он мельком взглянул на него. Затем в переднем зеркале он увидел лицо другого своего пассажира – худое и абсолютно невозмутимое. Вообще-то они оба были невероятно спокойными, и это объединяло двух соратников по борьбе. Коренастый немолодой мужчина и совсем юный, очень высокий, с огромными светлыми глазами романтика парень составляли одно целое.

– Внимание!

Голос Лазаруса был спокойным, но эта команда прозвучала ровно за секунду до того, как события приняли другой оборот. Справа, в сотне метров от джипа появились два вездехода, стремительно приближаясь к нему. В здании раздались крики, завыла сирена, объявляющая тревогу, послышались первые выстрелы. Все это произошло в течение нескольких секунд.

Согласно инструкции, полученной Хармондом, при осложнениях в ходе диверсионной операции следовало немедленно свернуться и исчезнуть. Хармонд включил задний ход и уже готов был развернуться, но…

– Стоп.

Тяжелая, покрытая рыжими волосами рука Дова Лазаруса стиснула его запястье. На лице Лазаруса появилась улыбка.

– Смотрите, наших блокируют вездеходами, и они не смогут оттуда выбраться.

Две бронемашины уже стояли у входа в блокпост, в котором уже шла яростная перестрелка. Хармонд увидел, как один их боец в арабской одежде выбежал из здания и был мгновенно сражен короткой пулеметной очередью с крыши.

– Да, они полностью блокированы, – снова с улыбкой произнес Лазарус и повернулся к Ребу. – Ты пойдешь со мной, мальчик?

Хармонд даже близко не мог предположить, какие намерения у этих двоих бойцов. Лично сам он не мог сказать, хватило бы у него смелости или нет пойти с ними. Они оба были одинаково спокойны и решительны. Только через некоторое время ему стало ясно, что эти двое просто бравировали друг перед другом. Но тогда он решил, что они сумасшедшие.

Хармонд остановил джип точно между двумя вездеходами. Лазарус выскочил из машины с довольным видом. Сидевшие в вездеходах смотрели на это с изумлением – они не могли понять, откуда появился джип. Лазарус весело кивнул им головой в знак приветствия.

– Отлично, ребята, – сказал Лазарус с легким ирландским акцентом. – Этих мерзавцев вы хорошенько прижали. Держите ворота под прицелом, чтобы оттуда никто не вышел. Я должен взять их только живыми.

У ног Лазаруса лежал часовой наружной охраны с автоматом наизготовку. Но Лазарус дал ему указание занять боевую позицию на углу и не дать возможности хоть кому-то оттуда выйти.

– Кто из офицеров несет ночное дежурство? – спросил он у часового.

– Лейтенант Парнелл, – ответил тот, абсолютно не ориентируясь в том, что происходит.

– Ну вот, еще один ирландец! – закричал Лазарус. – Я очень часто задаю один и тот же вопрос: что бы империя делала без нас?

После этих слов он обернулся и приветливо помахал рукой часовым, сидящим на крыше с пулеметами. Далее он обратился к Ребу Климроду:

– Ну а вы, Бернс, чего ждете? Выйдите наконец из джипа и подойдите ко мне…

Абсолютно беспрепятственно Реб прошел ряд заграждений и направился к зданию, где по-прежнему шел бой. Внезапно перестрелка прекратилась и возникла пауза, которой незамедлительно воспользовался Лазарус.

– Парнелл, – закричал он, – нам удалось их окружить, и я намерен взять их живыми! Вы слышите, Парнелл?!

Вместо ответа десяток пуль вспороли землю прямо у ног Лазаруса, но, к счастью, он остался невредим. Хармонд понял, что эту очередь выпустили их товарищи по «Иргуну», заблокированные на первом этаже. Значит, они узнали Лазаруса по голосу и фигуре. В окне здания появился молодой офицер, размахивающий пистолетом. Лазарус обратился к нему снова со своей дежурной улыбкой:

– Вы – лейтенант Парнелл, а я – майор Коннорс. Да хранит Господь Ирландию! Надо убедить этих ублюдков, что они в наших руках. Я вынужден говорить с ними на их тарабарском диалекте. Дайте команду своим людям, чтобы прекратили стрельбу, она не к месту.

Последующую свою речь он продолжил громким, грубым голосом на иврите с сильным ирландским акцентом. Вряд ли кто-то из расположенного здесь гарнизона способен был понять, о чем кричал Лазарус. Зато люди из «Иргуна» поняли его прекрасно, хотя он и предлагал им немедленно сложить оружие и сдаться в плен. Тогда у них будет шанс получить статус политических заключенных от него лично. Он объявил, что сейчас же направляется к ним прямо в здание поста.

В это время Реб притащил два тяжелых мешка и встал с ним рядом. Треск автоматов прекратился, и в наступившей тишине все услышали гул танка. Он подъехал в сопровождении нескольких грузовиков с настоящими десантниками-парашютистами. Бойцы оцепили здание, чем Лазарус остался весьма доволен.

– Все же я должен туда идти, иначе все может сорваться, – сказал он на английском, а затем на иврите.

Вместе с Климродом они исчезли в здании поста. Хармонд по-прежнему сидел в джипе и наблюдал за происходящим. Сказать, что он был всем удивлен, – значит ничего не сказать. Его охватил жуткий, липкий страх, ведь он был в плотном кольце прекрасно вооруженных десантников.

Бой в здании поста был быстротечным, были и потери с обеих сторон. Диверсионный отряд «Иргун» потерял двоих бойцов, трое были ранены, один из них получил тяжелое ранение в живот. У англичан один боец был убит, трое ранены. Оказалось, что бойцыдиверсанты не смогли найти ключ от склада с оружием, поэтому потеряли много времени.

Несколько минут стояла полная тишина, которую, словно по традиции, нарушил голос Лазаруса:

– Парнелл! Спускайтесь вниз, они согласились сдаться. Объявите подкреплению, что операция окончена.

Цепь стоящих за Хармондом парашютистов разомкнулась, из-за них вышли капитан и двое в штатском. Это были представители широко известного в военных кругах CID[16]. Они направились в здание поста…

Появившихся «гостей» Лазарус встретил своей фирменной улыбкой. Вскоре он понял, что рискует: один из представителей спецслужб мог узнать его. Он ухватил Парнелла под руку, и они двинулись навстречу оперативникам. Подойдя поближе, он велел Ребу продемонстрировать содержимое вещмешков.

Климрод открыл оба мешка левой рукой. Все увидели обернутые в черную промасленную бумагу бруски с торчащими во все стороны проводами.

– В каждом мешке лежит пятнадцать килограммов взрывчатки. А под мышкой у парня электровзрыватель под давлением. Вы заметили, как он прижимает правую руку к туловищу. Если он хоть на секунду оторвет эту руку от тела, то все мы незамедлительно превратимся в тепловую и световую энергию. А вот пост, возможно, останется целым.

К тому, что сказал Лазарус, Реб добавил абсолютно бесстрастным голосом:

– Следует также учесть, что мы находимся в замкнутом пространстве, а это во много раз увеличивает мощность взрыва.

Лазарус с большим вдохновением подтвердил слова своего любимого ученика. Его глаза, спрятанные за стеклами очков без оправы, сверкали безжалостным блеском. Не оставалось никакого сомнения в том, что он необычайно жесток и даже не лишен садизма.

– Короче, наличие сорока, даже пятидесяти трупов можно гарантировать. А ты, малыш, гляди в оба. Этому типу из CID в голубом галстуке, скорее всего, известна моя личность.

Далее Лазарус приступил к изложению дальнейшего плана операции.

Бойцы «Иргуна» уехали на том же грузовике, что и прибыли на блокпост. Команда недосчиталась двоих. Они позаботились о том, чтобы в одежде погибших не осталось документов и других вещей, по которым можно установить их личности. Грузовик мчался по дороге, ведущей в Хайфу.

Согласно плану операции, не доезжая пяти километров до северо-восточной окраины города, он подобрал на борт группу прикрытия из трех человек. На случай отступления эти бойцы держали наготове канистры с бензином, чтобы создать завесу огня на трассе в случае преследования бойцов «Иргуна». Завеса огня дала бы возможность уйти от погони, но ее не было.

Оцепление из парашютистов-десантников пропустило грузовик, на котором уезжал диверсионный отряд «Иргун». Джеймс Парнелл уже понял, что это террористы. Они сожгли все документы, которые были в кабинетах на блокпосту, но по условиям сделки не тронули склад с оружием. Этому обстоятельству Парнелл радовался больше всего, а вот остальное его порадовать не могло. Он, двое представителей секретных спецслужб и пятеро полицейских стали заложниками лжемайора Коннорса и его молодого коллеги.

Парнелл не сомневался, что взрывчатка в вещмешках настоящая. И его охватил страх, страх перед человеком, замечательно имитирующим ирландский акцент. Но еще больший ужас вызывал у него молодой парень с бездонными глазами.

В дальнейшем Парнелл станет журналистом и будет часто приезжать в Израиль. А сейчас он лежал в кузове грузовика вместе с другими заложниками, скрестив руки на затылке. А Лазарус сидел в кабине с пластиковой бомбой в левой руке и пистолетом наготове в правой. Под стать ему был и водитель, относящийся к тому типу людей, которые способны не только замыслить, но и совершить самый отчаянный и неординарный поступок. Их молодой, невозмутимый и молчаливый сообщник сидел в кузове вместе с заложниками и по-прежнему прижимал правую руку к туловищу.

Парашютисты беспрепятственно выпустили грузовик. От поста он отъезжал очень медленно. «Это для того, чтобы избежать погони», – подумал Парнелл. Лежа в кузове, он ничего не мог видеть, но по движениям автомобиля понял, что едут в сторону Назарета. И тут он вспомнил, что в нескольких километрах к югу расположена маленькая армейская застава. У Парнелла появилась слабая надежда на спасение. Но все было напрасно, машина сменила направление, свернула на проселочную дорогу и через полчаса остановилась.

Человек в очках подал команду:

– Всем выйти. Остаются только двое из CID и ирландец.

Покинувшие грузовик люди остались в пустыне. За руль грузовика посадили Парнелла, двое сотрудников спецслужб по-прежнему лежали в кузове. В течение часа машина с трудом продвигалась по проселочной дороге. Снова последовала остановка. На этот раз Парнелла ремнем привязали к переднему бамперу. Человек в очках подошел к кузову. Он и его коллеги, разговаривая между собой на иврите, обсуждали, как поступить с пленниками. Лазарус предлагал незамедлительно прикончить сотрудников спецслужб. «Убив их, они покончат и со мной», – холодея от ужаса, подумал Парнелл.

Он видел, как над Галилеей поднимается рассвет. Он ожидал в любой момент услышать выстрелы по пленникам. Но, подняв голову, обнаружил, что к нему направляется этот странный юноша, который держал там, на блокпосту, огромные мешки со взрывчаткой. Он расстегнул наручники пленнику и с удивительно спокойным выражением лица произнес:

– Обещайте, что не станете ничего предпринимать, иначе я не гарантирую вам жизнь и не смогу ничем помочь.

– Да, конечно, постараюсь, – ответил Парнелл и почувствовал невероятное облегчение. И не зря, ведь он был спасен от смерти.

От всего сердца он благодарил юношу, но тот словно ничего не слышал. Он просто смотрел на ирландца ничего не выражающими огромными глазами.

Парнелл по-прежнему сидел за рулем грузовика, но в кабине больше никого не было. Лазарус и Реб пересели в кузов, разбили смотровое стекло и велели водителю не оборачиваться. В половине седьмого утра они въехали в Арко. Парнелл получил указание ехать к гостинице, находящейся на площади Хан-эль-Амдан. Во время движения они незаметно покинули автомобиль. Когда Парнелл подъехал к гостинице и остановился, в кузове находились только два сотрудника спецслужб. Они были в бешенстве.

В конце марта 1946 года Реб Михаэль Климрод приехал в Каир. Он и Лазарус передвигались поодиночке, но в египетской столице встретились.

Как утверждал Яэль Байниш, самый посвященный в тайны жизни Короля человек, Реб и Лазарус возглавляли список террористов, за которыми британцы организовали в Палестине самую настоящую «охоту на лис». Этому во многом способствовал диверсионный налет на блокпост в Ягуре. Сотрудники спецслужб имели прекрасную возможность рассмотреть личности диверсантов. Реба Климрода запомнить было проще всего, поскольку его высокий рост и невозмутимый взгляд огромных глаз позволяли легко опознать этого человека.

На самом деле нападение на блокпост в Ягуре было лишь маленьким эпизодом колоссальных военных действий, которые развернули «Иргун» и «Штерн». Масштабная операция, являющаяся частью общего наступления, началась 1 марта. Было совершено нападение на казармы в Хайфе, Реховоте, Пардес-Ханне, а также на пути сообщения в пригородах Иерусалима, Тель-Авива и Петах-Тиквы. В Иерусалиме диверсантами Лазаруса был взорван штаб Шестой дивизии.

Вначале Климрод и Лазарус уехали в Египет, а позже перебрались в Европу. По мнению Яэля Байниша, это произошло по той причине, что руководство «Иргуна» предпочитало видеть свою организацию строго военной, хотя и подпольной. Они упрекали Лазаруса в том, что он поддерживал связи с ирландцами из ИРА и североамериканскими гангстерами. Им не нравилась крайняя, иногда совершенно бессмысленная жестокость этого командира. Многие его методы борьбы шли вразрез с теми политическими целями, которые ставило руководство «Иргуна».

Яэль Байниш точно не знал, почему Реб Климрод переехал в Европу. Вначале он решил, что его бывший товарищ получил новое назначение в одном из филиалов «Моссада». Только через несколько месяцев ему стало известно, что Реб покинул Израиль по собственной инициативе. Он был твердо убежден, что совместная деятельность Реба и Лазаруса не сулила Климроду больших благ, но жизнь внесла свои коррективы.

Надя Хаким жила в Каире на острове Гезиара. У нее была целая вилла в жилом квартале рядом с проспектом Короля Фуада. Будучи вольнонаемной, она вышла замуж за одного из сыновей Хакима, владельца известного банка, в котором некоторое время служил Реб Климрод. Новый социальный статус Нади не стал препятствием ее связям с подпольными сионистскими организациями. В этот раз ее предупредили о приезде двух членов «Иргуна» и попросили сначала помочь им устроиться в египетской столице, а затем организовать отъезд этих людей в Европу.

Лазарус и Климрод поселились в квартире Нади, расположенной на Шейх-Рихани-стрит, недалеко от посольства США. Вскоре с помощью Нади они получили новые заграничные паспорта: Лазарус – ирландский, Климрод – французский. Ей удалось раздобыть два билета на пароход Французской морской компании грузовых перевозок. Благодаря такой оперативности 30 марта они уже были в Марселе.

Через неделю, 8 апреля, Реб Климрод появился в Нюрнберге. Здесь его уже поджидал Буним Аниелевич.

Они бродили по улицам Нюрнберга, его пригородам. Шел мелкий холодный дождь, а они все ходили и ходили между разрушенных войной домов. Аниелевич был старше Реба, ему было двадцать восемь лет. Он был также высокого роста, лишь на несколько сантиметров ниже Реба. И глаза у него были тоже особенные – большие, глубокие и печальные.

– Ты знаешь, как на иврите звучит слово «месть»? – спросил он у Реба по-немецки.

– Накам, – ответил Реб.

– Мне не нравится твой спутник, – после небольшой паузы продолжил Аниелевич. – Во-первых, ему далеко за тридцать, а это возраст самых старших наших коллег. Во-вторых, и это самое главное, его профессиональный имидж напоминает мне повадки американского гангстера.

– Но его работа дает превосходные результаты. Он работает лучше, чем я.

– Я ценю результативность. Я крайне отрицательно отношусь к этим талмудическим прениям о ста восьмидесяти восьми причинах для осуществления или неосуществления какого-то конкретного действия, особенно если спор идет о том, открыть или закрыть дверь. Но для проведения мероприятий, которые значатся в наших планах (некоторые мы уже частично осуществили или только приступили к их реализации), необходимы люди, чьи действия приносят результат. Мне не нужны профессиональные убийцы. Я испытываю ужас перед любым убийством, но убивать придется все время. Реб, существует мнение, что месть – оружие слабых. Но суть нашей борьбы не в том, чтобы убить этих людей, а в том, чтобы не дать человечеству забыть об их преступлениях. А о них уже начинают забывать, даже здесь, где судят многих преступников и пишут об этом в газетах. Необходимо сказать всему миру, что эти преступления являются преступлениями перед всем человечеством, о которых нельзя забывать не то чтобы через два-три года, а даже по прошествии нескольких столетий. Хочешь ли ты быть с нами? Я должен услышать твой четкий ответ.

Реб шел рядом со своим спутником, не доставая длинных рук из карманов потертой куртки. В ответ он неопределенно кивнул головой.

– Наша организация имеет множество филиалов и агентов по всей Европе, – продолжал Аниелевич. – У меня есть надежные друзья в Варшаве и Москве. Это мои личные люди. Они собрали нужные мне сведения о тебе. В Тель-Авиве многие осуждают нашу деятельность, а «Хагана» желает нас контролировать и, возможно, даже уничтожить. Главное для них – это Талмуд и многочасовые разговоры вместо действий. Твою личность мы хорошенько проверили. Один мой сотрудник посетил Белжец, собрал сведения о твоей матери и сестрах. Он согласился поручиться за тебя.

– А за Дова Лазаруса?

– А за Лазаруса нет, но мы можем использовать его в некоторых своих делах. Для того чтобы осуществлять свою деятельность, нам постоянно нужны деньги, много денег. Руководители «Хаганы», «Моссада», «Иргуна» или «Штерна» не желают нас спонсировать. Мы решили, что должны выкручиваться сами, и создали организацию, которая занимается контрабандой золота и лекарств. Ты можешь напомнить мне о существовании противоречий между целью и средствами – и будешь прав. Но у нас нет выбора, нужны деньги. Вот здесь и понадобится Лазарус, он может работать в этом отделении нашей организации. Я ознакомился с его досье. Мне известно, что он имеет тесные контакты с мафиози в США. Он сотрудничает с гангстерами-евреями из Нью-Йорка, водит знакомства с сицилийской мафией. Пока хватит о нем, давай о тебе. В нашей ближайшей операции ты участвовать не будешь. Но для нас очень важно то, что ты хорошо говоришь по-французски. После окончания операции все ее участники должны быть немедленно эвакуированы во Францию. Ты должен будешь выехать туда заранее и подготовить им квартиры, где они смогут некоторое время пожить. Сможешь ли ты это сделать?

– Мне понадобятся деньги.

– За это не беспокойся, они у тебя будут. А сейчас смотри сюда.

Буним Аниелевич указал на здание, окруженное колючей проволокой. Кроме того, здание охраняла полиция. Реб сначала подумал, что это завод, но Буним ему все разъяснил:

– Это пекарня. Здесь выпекают и развозят каждое утро два вида хлеба. Белый предназначен для американских, английских и польских солдат, а круглый черный хлеб выдается только пленным. В бывшем Шталаге XIII содержат тридцать шесть тысяч эсэсовцев. Против каждого из них военная полиция имеет улики. С помощью мышьяка, добавленного в хлеб, мы надеемся уничтожить две трети из них. Здесь мы хорошо застрахованы, ведь хлеба два вида – белый и черный.

Операция была запланирована на ночь с 13 на 14 апреля. Ей предшествовала огромная предварительная работа. Двоим членам группы «Накам» удалось скрыть еврейскую национальность и устроиться на работу в лагерь военнопленных: одному водителем, другому – кладовщиком. Химики организации заранее разработали специальный порошок на основе мышьяка, по составу и цвету ничем не отличающийся от муки, которой немцы-пекари посыпают свои изделия. Этим порошком надо было посыпать выпеченный черный хлеб. Еще несколько членов организации устроились на хлебозавод и тайком вырыли под полом склада, где хранился готовый хлеб, большой тайник. Здесь спрятали приготовленный порошок и необходимый инструмент. Яд в пекарню также пронесли в резиновых грелках под одеждой эти рабочие.

В назначенный день, 13 апреля, после полудня несколько рабочих укрылись в тайнике. С наступлением темноты, когда персонал покинул предприятие, они надели перчатки, обмотали марлей лица и приступили к обработке хлеба. В это время началась гроза, которая не позволила выполнить операцию так, как было задумано. Порывом сильного ветра выбило стекла в окне склада. На шум прибежали полицейские-охранники. Ничего подозрительного они не обнаружили и решили, что это воры залезли на склад с выпеченным хлебом. В те голодные времена воровство было повсеместным. Однако на следующий день полиция провела расследование, и «Накам» вынуждена была прекратить операцию.

Через несколько дней, 16 апреля, во всех газетах Нюрнберга было напечатано сообщение о том, что на хлебопекарне обнаружен тайник и что пять тысяч пленных эсэсовцев отравились хлебом.

Четыреста из них умерли.

Во Франции большую помощь Ребу оказал еврей французского происхождения по фамилии Мэзьель. В «Накам»[17] он попал случайно и пробыл в организации недолго. Он помог Ребу Климроду снять большую квартиру в Лионе, в квартале Круа-Русс. Десять дней здесь жили четверо исполнителей операции в Нюрнберге. Здесь они восстановили физические и моральные силы, оправились от неудачи (посыпали мышьяком всего две тысячи буханок хлеба вместо запланированных четырнадцати тысяч).

20 апреля Буним Аниелевич появился в Лионе, где и встретился с Жаком Мэзьелем и Ребом Климродом. Он планировал поездку по Бельгии и Германии, поэтому обратился к Ребу с просьбой стать ему гидом и переводчиком. В присутствии Мэзьеля Реб и Аниелевич 26 апреля на рассвете отправились в путь. Уехали они на машине, которая была куплена за счет организации. Уезжая, Реб оставил в лионской квартире свое единственное сокровище – две книги: томик «Essais» Монтеня на французском и «Autumn Leaves» Уолта Уитмена. Книги прождали Реба пять месяцев. Он вернулся в Лион в середине сентября вместе с Довом Лазарусом. Перед возвращением Реб побывал в Париже.

В квартире зазвонил телефон. Незнакомый голос спросил Дэвида Сеттиньяза. Трубку подняла служанка и ответила, что его нет не только в Париже, но даже во Франции. Но в это время в комнате, совершенно случайно, оказалась бабушка Дэвида – мадам Сюзанна Сеттиньяз. Она просто выхватила у служанки трубку и тут же спросила у звонившего человека:

– Вы друг моего внука?

– Не совсем, – голос человека на другом конце провода был спокойным и серьезным. – Мы познакомились в минувшем году в Австрии. Ваш внук оказал мне большую услугу, и я очень хочу увидеть его.

Мадам Сюзанне Сеттиньяз было уже за шестьдесят. Прошло десять лет, как умер ее муж. У нее были только сын Дэвид и внук, тоже Дэвид. Муж оставил ей приличное состояние, позволяющее вдове жить безбедно, но скучно. Она была очень одинока, поэтому питала к Дэвиду исключительную любовь. В минувшем году, абсолютно не владея английским, она решилась погостить у внука в Бостоне.

Проведя все лето в пригороде Экс-ан-Прованс, в начале сентября она вернулась в Париж. Мадам Сюзанна предложила другу Дэвида нанести ей визит, и Реб с удовольствием согласился.

Реб сидел в гостиной на диване и рассматривал маленькую картину, висящую между двумя книжными шкафами из резного красного дерева. Холст был написан маслом и темперой, скорее всего, в середине двадцатых. Натюрморт был составлен из большого количества предметов, из них узнаваемы были лишь две рыбы из сиенской глины, стоящие на голубом блюде.

– Это Пауль Клее, – сказал Реб. – У нас был похожий.

– У нас?

– Да, у моего отца и меня. Мы жили в Вене.

Произнося эти слова, Реб улыбнулся широкой счастливой улыбкой. Лицо его мгновенно преобразилось. Когда он переступил порог квартиры, то показался мадам Сюзанне погруженным в какие-то внутренние проблемы. Это впечатление усиливали его удивительные глаза – большие и излучающие необыкновенный свет душевных переживаний. А вот когда парень улыбнулся, то сразу стал другим. Он начал рассказывать мадам Сюзанне:

– Мы жили в Вене, у нас был великолепный дом. Мой отец был истинным любителем искусства и всегда мог оценить вещь по достоинству. Он часто повторял, что каждая жемчужина должна иметь свой футляр.

Произношение Реба сопровождалось легким акцентом, благодаря которому он мог быть принят за француза из Эльзаса. Мадам Сеттиньяз чувствовала легкое замешательство, точно такое же, как и ее внук Дэвид. У нее сложилось странное впечатление от юноши, которого она пригласила в дом. Внешность гостя не соответствовала той силе духа, которая исходила от его личности. Простота, скорее бедность одежды не вязалась с одухотворенностью его голоса и светом, который излучали глаза.

Мадам Сеттиньяз принялась расспрашивать Реба о своем внуке Дэвиде. Спросила она и о том, как познакомились Реб и Дэвид. Реб рассказал, что встретились они в Австрии, в концлагере под Линцем, когда туда уже пришли освободительные войска. В лагере Реб Климрод «находился в трудном положении» (так сказал он сам), и Дэвид ему помог. Впоследствии между ними сложились хорошие, даже дружеские отношения. Тут Реб прервал эту тему и принялся рассказывать о том, как он приезжал во Францию до войны. Последний раз это было в апреле 1938 года. А французскому языку его обучила гувернантка, которая родилась в окрестностях Вандома. Совершенствовал свои знания на каникулах в Париже, Довиле, Биаррице и даже на Лазурном берегу. А еще он бывал в Экс-ан-Провансе. Реб вспомнил бульвар Мирабо, площадь Альбертас и кафе «Два холостяка», посещение музея Гране, где есть «один Рембрандт и два Карнаха». Его познания в искусстве поразили мадам Сеттиньяз, ведь ей был известен только художник Клее, да и то потому, что муж приобрел его картину.

О Дэвиде она сказала, что ее внук демобилизовался и возобновил учебу в Гарвардском университете.

Она дала Ребу адрес своей невестки, живущей в Бостоне. По ее предположениям, там сейчас должен находиться Дэвид, хотя он мог задержаться и в Коннектикуте, в загородном доме.

– Я запишу вам адрес и номера телефонов.

– Нет, не стоит, у меня в памяти все прекрасно сохраняется.

Реб распрощался с мадам Сеттиньяз, очень вежливо поблагодарив за прием. Он улыбнулся старой даме своими необыкновенными глазами и галантно поцеловал ей на прощанье руку. На следующее утро ей принесли одну розу с запиской, написанной твердым, но очень изящным почерком. Реб просил извинить его за то, что не может нанести бабушке своего друга еще один визит, поскольку сегодня покидает Париж.

Спустя неделю мадам Сеттиньяз написала своему внуку:

«Несколько дней назад у меня гостил твой друг. Скажу честно, что впервые за свои шестьдесят лет я встретила столь странного юношу, обладающего утонченным вкусом и незаурядным умом. Если у тебя есть возможность помочь Ребу Климроду, то прошу тебя, Дэвид, сделай это с моей или без моей помощи. Я думаю, что сейчас он в этом сильно нуждается, хотя я и не услышала от него ни одной жалобы или просьбы…»

Вздохнув с облегчением, Дов Лазарус уселся в плетеное кресло «Парижского кафе», что на площади Франции в Танжере.

– Тебе заказать мартини? – обратился он к Ребу.

– Нет, лучше чай с мятой.

Лазарус заказал себе красный мартини, к которому пристрастился в последнее время, а также чай для друга. Помолчав немного, он завел разговор о золоте. Говорил на идише:

– В Танжер стекается контрабандное золото. Оно идет сюда со всей Европы, даже из Швейцарии. Надо учитывать и присутствие русских в Вене. Кто может сказать, сколько их будет еще сдерживать швейцарский нейтралитет? А еще тот факт, что закрыты рынки золота в Париже и Лондоне. Я уж не говорю об инфляции. Кстати, малыш, ты знаешь, что такое инфляция?

– Конечно, знаю, – равнодушно ответил Реб.

Когда они плыли сюда на пароходе «Дженне», Ребу исполнилось восемнадцать лет – где-то на середине пути между Марселем и Танжером. Они прибыли в марокканский порт, имеющий статус международного, и сразу же отправились в отель «Минза» на рю дю Статю. Здесь Лазарус снял для них два номера. Вскоре Лазарус отправился на деловую встречу, а Реб пошел побродить по городу. Он постоял немного в гавани, откуда открывался чудный вид на Гибралтар и мыс Малабата, погулял по улице Гран-Сокко.

До встречи с Довом оставалось свободное время, и Реб решил пройтись по базарам. Свой путь он начал с рю дю Статю, сплошь заросшей гибискусами и драценами. Это были очень древние растения, по утверждению некоторых специалистов-историков, им было по восемь столетий. У крытых ворот Мадубии он увидел человека, которого, несмотря на штатский костюм, усы и отросшие волосы, сразу же узнал. На одной руке был перекинут пиджак, а второй он вытирал носовым платком вспотевшую шею. Улыбаясь, он беседовал с английскими моряками, которые оживленно торговались с уличным менялой, стоявшим перед воротами Шеммарин. Этот человек не был ни Эрихом Штейром, ни Хохрайнером. Феноменальная память Реба запечатлела этого человека, которого юноша видел лишь однажды – 17 июля 1942 года в Белжеце. Человек затесался в ряды евреев, привезенных из Львова. Разговаривая безукоризненно на идише, он попросил всех написать письма родным и сообщить, что обращаются с ними хорошо, что их не ждет ничего страшного, что не стоит за них беспокоиться.

– Слушай, малыш, есть возможность сделать хорошие деньги. Очень скоро состоится собрание международной зоны, в котором заседают три марокканских еврея. С одним из них я только что встречался. Он сказал мне, что на этом заседании должно быть принято очень важное решение: выплачивать проценты на вклады в золотых слитках. Это значит, что каждый, независимо от того, живет ли он в Танжере, может положить в банк на хранение любое количество золота без уплаты налогов и получать проценты от банка. Только во Франции есть тысячи желающих перевести свои огромные денежные запасы в золотые. А тебе известна разница в цене золотого слитка в Цюрихе и, к примеру, в Лионе? Минимум две тысячи франков. Мы сможем воспользоваться малой авиацией и бывшими аэродромами французского Сопротивления, чтобы отправлять золото во Францию.

– Но я никогда не управлял самолетом!

В это время к столику подошел пожилой официант лет семидесяти пяти. Реб подумал, что он наверняка говорит на нескольких языках, минимум на восьмидесяти. Он принес заказанные напитки и сигареты для Лазаруса. Они сидели и пили каждый свой напиток. Маленькие глазки Дова сверлили злым взглядом лицо Реба. Лазарус нервничал.

– Ты сегодня не в настроении, малыш?

Но Реб молчал. Его большие светлые глаза были, как всегда, спокойными. Юноша выдержал взгляд, и Лазарус наконец улыбнулся:

– Ты ведь без гроша, без семьи, без угла, тебе даже переночевать негде. Без меня ты бы уже с голоду подох. Я научил тебя очень многому, можно сказать, всему. Даже первую твою женщину уложил в твою постель я. Это верно?

– Да, верно.

– Твой знакомый Аниелевич привлекал тебя к убийствам? Ты лично убивал?

Реб молчал и о чем-то думал, но о чем, Лазарус не мог даже предположить.

– Ты не ответил на мой вопрос, Реб.

– Нет.

– Неужели ты не убил хоть одного…

Реб улыбнулся и покачал головой:

– Этого я тебе не говорил.

Юноша взял своими тонкими пальцами сигарету из пачки «Филип Моррис»

– Я беседовал с людьми на рынках. На итальянском это «U Fumu», что означает дым. Они утверждают, что на этом можно заработать хорошие деньги.

Деньги на первую операцию дал Дов Лазарус. Ее провели в первой половине октября. В последующем они осуществили еще десять подобных – и все через Испанию. Техника операции была проста. Официально сигареты находились в Танжере транзитом. Их покупали по тридцать франков за пачку. Чтобы легально вывезти их дальше, достаточно было указать порт назначения, куда законом был разрешен ввоз табака, чаще всего это была Мальта.

К осуществлению операции приступали немедленно, как только в поле зрения появлялось подходящее судно. В море, вне территориальных вод, где торговля шла свободно, назначалось место встречи с испанскими покупателями из Валенсии. Опасность была минимальной, а прибыли весьма приличными: пачку сигарет, купленную в Танжере за тридцать франков, можно было перепродать за пятьдесят-шестьдесят. За один рейс можно было переправить пятьдесят ящиков, в которых находилось двадцать пять тысяч сигарет, и получить прибыль в пятьсот-шестьсот тысяч франков. В пересчете по курсу доллара в сто двадцать франков это было четыре-пять тысяч долларов.

Торговля сигаретами еще не попала в лапы крупной мафии, но уже была жуткая конкуренция, даже, можно сказать, драка между «опереточными контрабандистами». В конкурентной борьбе участвовали бывшие офицеры Британского королевского флота, английские и итальянские аристократы, будущий член французского правительства и даже экипаж лесбиянок, чье судно под розовым флагом качалось на морских волнах.

После шести операций у Реба Климрода появилась прибыль, и он предложил Лазарусу забрать первоначальный капитал.

– Не стоит возвращать мне деньги, это просто ни к чему.

– Но я так хочу, – настаивал Реб.

При их разговоре присутствовал третий человек – француз по имени Анри Хаардт. Этот человек просто грезил приключениями и ради них переехал из Ниццы в Танжер.

Хаардт и Климрод встретились абсолютно случайно в книжном магазине «Колонн», что в конце бульвара Пастера. Стоя у полки с книгами, самый известный историк в Ницце первым заговорил о книге, которую держал в руках Климрод. Это была книга «Закат Европы» Шпенглера. Их практически бессодержательная беседа продолжилась на террасе кафе «Кларидж», расположенного рядом с магазином. Между ними была приличная разница в возрасте: Хаардту было тридцать, а Климроду восемнадцать. Хаардт был очень удивлен тем, что, по его мнению, юный Реб читает Шпенглера, но еще большее потрясение он испытал, когда узнал, что юноша занимается контрабандой сигарет. У Хаардта на этот счет были свои соображения, ведь он не был человеком, оторванным от жизни, он прекрасно знал, что собой представляет «великий путь американских сигарет», связывающий Танжер с берегами Франции и Италии, где стоимость одной пачки «Филип Моррис» или «Честерфилд» доходила до ста франков.

– А ведь мы можем взять на борт не пятьдесят, а пятьсот и даже тысячу ящиков! – воскликнул Хаардт. – Главное – найти подходящее судно, и наша прибыль станет просто баснословной. Даже миллион долларов в год – это для нас реально.

Хаардт изо всех сил старался убедить Реба стать его компаньоном. Однако юноша колебался, и это было явно заметно. Причину своего колебания он не называл, и Хаардт не мог понять почему, ведь у этого мальчишки хватало и смелости, и деловой хватки. Значит, было что-то еще.

– Ты не соглашаешься из-за этого ирландца, твоего друга.

– Не совсем так.

– Но ведь мы можем взять в компаньоны и его, – наконец сказал Хаардт. – Мы в состоянии работать и втроем…

Хотя ему определенно не нравился Дов Лазарус, известный ему как О'Ши. Это был псевдоним, которым Лазарус всегда пользовался во время своего пребывания в Танжере. На самом деле Хаардт побаивался Лазаруса. Он несколько раз видел, как этот человек общается с сомнительными италоамериканцами. В его разговоре звучали имена Хайми Вейса, Мейера Лански, Лепке Бухгалтера и Лаки Лучано. Лазарус произносил эти имена несколько небрежно, так, как говорят о своих командирах бывшие солдаты. Но все эти обстоятельства не слишком смущали Хаардта, им руководила непреодолимая страсть к авантюрам. Этот Лазарус – О'Ши казался ему «off-limits», диким и непредсказуемым, и его тандем с Климродом он тоже считал слишком опасным. Но он с уважением относился к юному Ребу, сам не зная почему.

Дело Лангена касалось Хаардта косвенно, он просто был свидетелем.

– Эти двое – голландцы, – сказал Лазарус. – Одного зовут Ланген, а второго, кажется, де Грот. Один из них имеет диплом капитана дальнего плавания, а нам как раз нужен такой специалист. В этот раз придется пересечь Средиземное море, но вовсе не для того, чтобы помахать ручкой сеньоритам, стоящим на испанском берегу. Короче, нам нужен де Грот. В экипаж войдут еще мальтиец и трое сицилийцев.

– Плюс мы трое.

– С нами будет восемь человек. Для разгрузки девятисот ящиков понадобится дополнительная бригада.

– Куда будем путь держать?

– На Сицилию. В бухту к западу от Палермо. Ты ведь не против, малыш? Ты думал, что мы будем играть в детские игры, а мы займемся настоящими, серьезными делами. Пойдем, я познакомлю тебя с голландцами…

Анри Хаардт сидел за столиком в «Парижском кафе» со своим другом – офицером таможни. Это был корсиканец, который на правах профессионала выдал великое множество советов насчет того, как обернуть себе на пользу конкретные преимущества международного статуса Танжера.

Подошли Климрод и Лазарус и устроились за соседним столиком. Вместе с ними за столиком сидели еще двое мужчин лет тридцати пяти. Но Хаардт не мог видеть их лиц, поскольку они сидели спиной. Зато он прекрасно видел Лазаруса и Климрода. Его потряс взгляд старшего – острый и жесткий. Хаардт заметил также, что Климрод нагнулся очень низко якобы для того, чтобы завязать шнурки на ботинке, хотя в этом не было надобности. Но зато когда он выпрямился, лицо его вновь стало спокойным и бесстрастным. Затем он бросил взгляд на Лазаруса. Хаардт понял, что Реб что-то заметил. Примерно через полчаса незнакомые мужчины встали из-за столика и ушли.

Обращаясь к Ребу на идише, Дов Лазарус тихим голосом сказал:

– Не строй из себя наивную девчонку. Я видел твою перекошенную физиономию. Ты ведь знаешь одного из этих двух типов?

Реб сидел словно под гипнозом и смотрел в сторону соседнего столика. Наконец он сказал:

– Ланген – не голландец.

Услышав это, Дов Лазарус чуть не подпрыгнул. Глаза его за стеклами очков дико сверкнули. Он бросил деньги на столик и скомандовал:

– Пошли отсюда!

Два месяца назад Лазарус купил двухцветный «паккард» с откидным верхом. Сейчас он был за рулем этого автомобиля, а Реб сидел рядом, и они ехали на мыс Малабата. Ехали молча, не перебросившись ни словом за всю дорогу. У маяка Лазарус выключил мотор, вышел из машины и направился к террасе, откуда открывался красивый вид на Танжер, Атлантический океан и берега Испании.

Движения его руки были столь стремительными, что казалось, он даже не шевельнулся, когда выстрел из его сорокапятимиллиметрового кольта на лету убил чайку. Лазарус довольно улыбнулся.

– Помнишь, когда мы приехали в Танжер, в первый день я задал тебе вопрос, убивал ли ты людей по заданию этого ненормального Аниелевича. Ответа на вопрос я не получил.

В этот момент он снова прицелился в пролетающую в двадцати метрах птицу, но не выстрелил.

– Реб, ты согласился бы убить этого Лангена, если бы я тебе предложил?

С невозмутимым спокойствием юноша ответил:

– Не знаю.

Дов опустил пистолет и засунул его на прежнее место, за пояс под пиджак.

– Возвращаемся обратно, малыш. В это плавание к берегам Сицилии мы уйдем вместе с де Гротом и твоим другом Лангеном. Знаешь, Реб, я не сильно удивлюсь, если и Грот окажется не голландцем. Мне кажется, он тоже один из них. Ланген может рассказать всему Танжеру, будто он голландец, но ведь ты никогда не поверишь, что настоящий голландец похож на идиота. Возможно, он тоже влип, ведь эсэсовцы были даже в Голландии.

Неожиданно Дов прикоснулся к голове юноши, провел рукой по затылку. Этот жест напоминал отеческий и был первым в их отношениях с тех пор, как они работали вместе.

Реб и Лазарус спустились к «паккарду».

– Ты не можешь убить его здесь, в Танжере. Город не настолько большой, и потом, не стоит забывать, что нас видели с Лангеном. Зато на Сицилии смерть бывает очень быстрой и легкой…

Он включил двигатель, улыбнулся фирменной улыбкой и подвел черту под разговором:

– Вот там ты его и прикончишь.

Судно было построено на верфи Маркони и называлось «Дикий кот». Дубовое, двадцать шесть метров в длину, оно вмещало семьдесят тонн груза. Мощность судна равнялась ста восьмидесяти лошадиным силам. В эту морскую посудину погрузили шестьсот ящиков сигарет «Филип Моррис», двести – «Честерфилд», шестьдесят – «Кэмел». Порт Танжера судно покинуло 17 января 1947 года и через некоторое время подошло к мысу Сан-Вито, западной точке залива Кастелламмаре в пятидесяти километрах от Палермо. Это было ночью. Темноту не нарушал ни один катер итальянской таможни, в радиусе пятидесяти морских миль было спокойно. Да и волноваться было нечего, все документы на судне были в полном порядке. Перевозимый груз был задекларирован и должен быть доставлен в порт Корфу.

Капитан де Грот поставил судно в дрейф и ждал сигнала. Примерно в одиннадцать вечера три желтых луча сообщили, что путь свободен и можно плыть дальше. «Дикий кот» взял курс к берегу, но вскоре остановился по следующему сигналу. Рябь, появившаяся на поверхности воды, извещала о приближении больших лодок. На эти суда рыбаки и их соучастники-таможенники перегрузили ящики с сигаретами. За два раза они доставили груз на берег. «Дикий кот» был загружен вином в бутылках с греческими этикетками. Произошли взаиморасчеты.

Таможенники получили по тысяче лир с каждого ящика сигарет. Были уничтожены старые декларации и документы на груз и составлены новые, подтверждающие, что «Дикий кот» возвращается с Корфу, где и получил свой товар.

В порт Палермо они вошли в семь утра и сразу же запросили разрешения сойти на берег. Им нужна была возможность стоянки без разгрузки судна. Неделя в порту прошла без происшествий. Дело было сделано.

– Итальянские друзья пригласили всех на обед, они нами очень довольны.

Дов, как всегда, улыбнулся Ребу фирменной улыбкой, произнося эту фразу.

Двенадцать километров от Монделло до Палермо они ехали по извилистому шоссе. Дорога карабкалась к горе Пеллегрино. Прежде чем они добрались до бельведера, пришлось ехать по совершенно узкой дороге к белому дому, обсаженному эвкалиптами.

Машин было две, обе американского производства. В первой сидели Лазарус, Ланген и италоамериканец по имени Сол (он и рассказал, как развивались события); в другой ехали Реб Климрод, де Грот и двое моряков – сицилийцев.

Автомобили остановились у лестницы. Водители остались сидеть в салонах, моряки болтали, обсуждая местные новости. Остальные пассажиры поднялись на террасу, затененную огромной глицинией. Все любовались великолепным видом на залив, на видневшуюся вдалеке гору Катальфано, где лежал в руинах древний Солунто.

Именно в этот момент, и это не подлежит никакому сомнению, оба так называемых голландца поняли, что их ждет.

В белом доме с голубыми ставнями гостей никто не ждал. Во дворе рядом с домом молча стояли двое мужчин в черном. В руках у них было по сицилийскому ружью для охоты на волков (la lupara). Они безмолвно наблюдали за происходящим. В стороне от них, ни во что не вмешиваясь, стоял италоамериканец Сол Манкуза.

В одно мгновение в руке Лазаруса появился его любимый кольт, и он воскликнул:

– Вопрос к тебе, Ланген. Еще в Танжере меня и малыша стал мучить вопрос: как твое настоящее имя?

Ланген ответил, что фамилия его подлинная, что он самый настоящий голландец и что он не понимает, почему ему задают такие вопросы.

– Ладно, твои ответы меня не интересуют. Малыш сам тебе все скажет точно, у него феноменальная память. Он просто фотографирует события, лица, даты и цифры, запоминает даже всю книгу, стоит ее раз прочитать. Так вот, если этот парень говорит, что видел тебя в Треблинке, значит…

– В Белжеце, – поправил Реб. Голос парня прозвучал глухо и тихо. Он стоял рядом с Лазарусом, опустив голову.

– Прости меня, малыш. Действительно, в Белжеце, Ланген. Он видел тебя в концлагере в Белжеце в форме эсэсовца, и ты убил его мать и его сестер. Если Реб говорит, значит, так и было, ошибки быть не может.

– Но ведь и я могу ошибиться, – произнес очень тихо Реб.

– Не надо, Реб. Меня ты не разубедишь. Встань на колени, Ланген. Сейчас я одной пулей снесу твою нацистскую башку. Скажи мне на идише «Какая сегодня прекрасная погода». А может, ты, Ланген, желаешь сначала хорошенько помучиться, прежде чем сдохнешь здесь, на этом месте.

– Sara sheyn veter haynt! – закричал Ланген.

– Слышишь, малыш, какое у него прекрасное произношение!

Лазарус вынул второй пистолет и протянул его Ребу. В это время зашевелился другой «голландец», который до сих пор стоял неподвижно за спиной Реба. Дов не отреагировал, он улыбнулся и сказал:

– Я без промедления всажу пулю в твою задницу, де Грот, если замечу еще хоть одно движение.

Он снова обратился к стоящему рядом юноше: