Другая правда. Том 2 Маринина Александра

Глава 9

Среда

Игорь Дорошин собрался было оставить Настю в комнате, где перед началом концерта приятно проводили время самые близкие из гостей его родителей, но та отказалась наотрез.

– Я никого не знаю, зачем мне там сидеть? Даже поговорить не с кем. И меня тоже никто не знает, начнут пялиться и шушукаться, гадать, кто я такая, откуда взялась. Не люблю этого.

– Там есть еще один человек, которого эти люди никогда не видели, – улыбнулся Игорь. – Моя нынешняя дама сердца. Она ужасно стесняется, и я подумал, что вы сможете ее как-то подбодрить.

Дама сердца. Значит, до сих пор не женат? Или открыто погуливает? Развелся? Спросить напрямую Насте было отчего-то неловко, но она точно помнила, что лет десять назад Игорь вроде бы женился. Во всяком случае, разговор о женитьбе был, но вот состоялась ли она…

– Вы садист, – усмехнулась Настя. – Оставить девушку, не имеющую твердо определенной социально-правовой позиции, в кругу любопытных – это для нее нешуточное испытание. За что ж вы ее так наказываете?

– Я не наказываю, я ее тренирую, – вполне серьезно ответил Игорь. – Очень надеюсь, что мы будем вместе долго, и без контактов с моей мамулей девушке не обойтись. Пусть привыкает потихонечку. Моя мамуля – человек довольно специфический, нужно иметь хорошие навыки, чтобы не вызвать на свою голову эмоциональную бурю. Правда, сейчас мамули в той комнате нет, она с отцом за кулисами, настраивает его, вдохновляет, сама готовится, одним словом, все как обычно. Но ее и папины ближайшие друзья как раз там тусуются, так что первое, самое приблизительное представление об этой прослойке творческой интеллигенции девушка сможет получить.

Он внезапно рассмеялся и подхватил Настю под локоть точно таким же движением, каким ее всего несколько дней назад брал под руку писатель Владимир Климм.

– Ну похвалите же меня, Анастасия Павловна! – проговорил он сквозь смех. – Оцените, какие фразы я начал строить! «Приблизительное представление о прослойке творческой интеллигенции» – просто умереть и не встать. Уроки бабушки Илоны даром не прошли.

– Бабушка Илона? – переспросила она. – Кто это?

– Есть в нашем доме такая милая старушка, филолог, доктор наук. Она мне очень помогла с текстом о кошках, я ведь ноты складываю более или менее прилично, а вот со словами в письменном виде не задалось, – Игорь вздохнул. – Привык служебные документы составлять, так что язык кондовый. Когда у меня набралось достаточно материалов для исследования поведения кошек, я начал писать и через какое-то время понял, что читать это будет невозможно. Сплошная канцелярщина. Языком молоть – не канавы копать, тут я еще могу за умного сойти, хоть и не без труда, а как за ручку возьмешься или на клавиатуру посмотришь, так сразу полный ступор.

Да, все верно, Настя вспомнила, что Игорь напичкал свою квартиру множеством пишущих видеокамер, чтобы иметь возможность наблюдать за поведением своих питомцев в отсутствие хозяина. Он собирался написать целый труд по зоопсихологии, но тогда, много лет назад, Настя в это не очень-то верила. Неужели напрасно не верила? Сколько у него в тот момент было кошек? Пять, кажется.

– Сколько у вас сейчас зверей?

– Трое, но через пару недель жду пополнения. Из тех, кого вы видели, остался только Айсор, такой черный-черный с зелеными глазами, помните? Остальные ушли на радугу. Да и Айсор уже старичок, ему шестнадцать, резвость теряет, ходит плоховато, зрение падает. Кроме него у меня трехлетний котище, сибиряк, и его молодая беременная жена.

– Неужели всех котят оставите? Или будете раздавать?

– Смотря сколько душ в окоте получится. Себе я запланировал оставить двоих как минимум, но девушка просит троих. Остальных раздам.

– Ваша девушка тоже кошатница?

– Она ветврач. Ну так как, Анастасия Павловна? Ваше последнее слово: будете опекать мою даму? Или бросите ее на произвол судьбы?

И, заметив ее колебания, добавил:

– Мне нужно к родителям заскочить хотя бы минут на десять, иначе они меня не простят. Потом обещаю прийти и забрать вас из террариума.

– Не любите вы родительских друзей, как я погляжу, – усмехнулась Настя.

– Они чудесные люди, я их знаю сто лет и умею с ними общаться. Но это не мое. Вы же знаете, я кошек люблю и стариков. И еще музыку.

– Ладно, – со вздохом согласилась Настя. – Ведите меня на эшафот. Приношу жертву только ради вас и вашей девушки. Но если через пятнадцать минут вы не вернетесь, я уйду гулять по фойе. И девушку заберу. Так что будете нас долго искать.

Подруга Игоря Дорошина и впрямь выглядела чужеродным элементом среди женщин, которых нельзя было назвать иначе как дамами, и мужчин, сильно смахивающих на английских лордов. Элегантные вечерние платья, аккуратные прически, жемчуга, никаких бриллиантов или, не приведи господи, пошло-красных рубинов, ухоженные руки, сдержанные голоса, отлично сидящие костюмы, прямые спины, изящные манеры. Запах хорошего кофе, вазы с фруктами, блюда с пирожными. И среди всего этого великолепия – примостившаяся в углу в низком креслице одинокая фигурка худощавой женщины лет сорока. Милое спокойное лицо, внимательные, но немного усталые глаза, экстремально короткая стрижка, волосы облегают голову, как тонкий шлем. И никаких украшений ни в ушах, ни на шее, ни на пальцах. «Мы с ней – два сапога пара, – подумала Настя. – Я тоже в дизайн не вписываюсь, потратила десять минут на переодевание и еще пять на то, чтобы чуть-чуть подкрасить глаза и губы, исключительно ради приличия».

Едва Игорь сделал пару шагов от двери в сторону кресла в углу, как раздался звучный голос:

– Игорек, ты был у них? Как они?

– Прошу прощения, не успел, встречал гостей, – торопливо ответил он. – Сейчас иду.

И добавил совсем тихо:

– Надо быстро бежать отсюда, пока никто не вцепился.

На то, чтобы представить женщин друг другу, у него ушло несколько секунд, после чего Дорошин исчез. Женщина по имени Нина растерянно оглянулась, поняла, что рядом нет другого кресла и сесть Насте некуда. Она встала, и Настя заметила, что движение далось ей с некоторым трудом. «Будний день, – подумала она. – Работала с утра, возможно, оперировала, все время на ногах, устала. Теперь из-за меня ей придется стоять».

– Пойдемте отсюда, – решительно сказала Настя. – Игорю напишем сообщение, укажем, где нас искать. До начала еще долго, в фойе народу пока немного, и я знаю несколько очень уютных уголков, где можно спрятаться и с комфортом посидеть.

На лице Нины показалась слабая благодарная улыбка. Они проскользнули к двери, и Настя спиной ощущала недоуменные и неодобрительные взгляды, бросаемые на них дамами и джентльменами.

Первый же из намеченных «уютных уголков» оказался, к счастью, свободен. Настя вытащила телефон и написала Игорю сообщение.

– Вы знакомы с Татьяной Васильевной? – спросила Нина.

Голос у нее был немного резковатый, с легкой хрипотцой.

– С Татьяной Васильевной? – не поняла Настя. – А кто это?

– Мама Игоря.

Ах да, Татьяна Дорошина, которая «за роялем»… «Что-то я отупела малость к вечеру», – подумала она.

– Нет, не имела чести.

– Игорь так меня напугал, – призналась Нина. – Сказал, что его мама очень сложный человек и нужно иметь совсем особенный характер, чтобы общаться с ней без скандала. Рассказывал, что, когда отец готовится к выступлению, у мамы начинаются Кошмарные Ужасы, и в эти моменты она особенно опасна. Неужели правда? Или он меня на твердость характера проверяет, как вы думаете?

Настя бросила взгляд на ее руки. Ногти обрезаны под корень, пересушенная кожа, гибкие пальцы.

– Вы хирург? – спросила она вместо ответа.

– Да.

– Значит, проверять вас на твердость характера смысла не имеет. Вы давно знакомы с Игорем?

– Полтора года. Ну, плюс-минус. То есть знакомы-то мы намного дольше, впервые я оперировала его кота лет пять назад, потом другого кота лечила, потом кошечку, еще один раз были сложные роды… В общем, как ветеринар и хозяин животного мы давно друг друга знали. А встречаться начали уже после того, как он развелся.

Вот оно как! Стало быть, был женат. Но что-то не срослось. А дети? Есть они или нет?

– А дети? – машинально проговорила она вслух.

– То с бывшей женой, то с нами. Смотря у кого какой график. Вы не думайте, они хорошо расстались, по-человечески, без злобы и ругани. Просто оба сошлись во мнении, что им не нужно быть вместе.

– Родители Игоря помогают с детьми?

– Почти нет. Игорь говорит, что его отец служит академическому вокалу, а мама служит отцу. Зато родители Юли, ну, бывшей жены Игоря, много помогают. Так что все нормально справляются. У меня с детьми отношения хорошие, спасибо Юле, не настраивает их против отца и против меня. Знаете, мне все-таки кажется, что Игорь напрасно меня запугивает сложным характером своей мамы. Если она действительно сконцентрирована только на муже, то ей вообще должно быть наплевать, с кем живет ее сын. Я не права?

– Думаю, что правы, – улыбнулась Настя. – Но я ее совсем не знаю, так что не поручусь. Скажите, Игорь действительно написал свою книгу о поведении кошек?

Нина подняла на Настю удивленные глаза.

– Конечно.

– Опубликовал?

Нина пожала плечами.

– Нет. А зачем ему это? Он просто сделал работу, которая была ему интересна.

– И что, текст так и валяется в столе? В смысле – висит в компьютере?

– Ну почему же. Игорь все материалы отдал зоопсихологам, пусть пользуются, диссертации пишут, статьи. И всем, кто заинтересуется и захочет прочитать, отдает электронную версию. Правда, Илона Арнольдовна очень бранит его за такое разбазаривание результатов своего труда. Но Игорь – это Игорь, – в голосе Нины зазвучали уважение и безграничная нежность.

Илона Арнольдовна. Та самая бабушка Илона, соседка, доктор наук, филолог. Хорошая тема для разговора. Спрашивать о бывшей жене и детях как-то нехорошо, получится, что Настя выпытывает у третьего лица личную информацию. О чем еще можно поговорить с человеком, который не принадлежит к твоему профессиональному кругу и которого видишь впервые в жизни? А сидеть молча тоже как-то некрасиво, тем более Игорь вроде как поручил свою даму заботам старшего товарища.

О соседке Илоне Арнольдовне Нина знала на удивление много. Настя даже позавидовала такой коммуникабельности, своих соседей она хорошо если в лицо узнавала, да и то далеко не всех. Ученый-филолог была стара и далеко не здорова, почти не выходила из дома, по квартире передвигалась при помощи ходунков, но сохранила ясность ума и душевную энергию, которой хватало не только на то, чтобы помогать Игорю Дорошину с текстами, но и постоянно ворчать и ругать его за небрежное отношение и к собственному труду, и к заработанным деньгам.

– Вы сказали «с текстами», во множественном числе, – заметила Настя. – Игорь пишет еще какую-то книгу? Снова о кошках? Или о музыке?

– А он вам не сказал? Игорь постоянно пишет памятки для пожилых людей, подробно описывает действия мошенников, дает советы, как распознать обман, как не попасться на разводку. Мошенники – люди изобретательные, каждые два-три месяца придумывают что-нибудь новенькое, да вы и сами, наверное, знаете. Игорь регулярно общается с бывшими коллегами, они ему рассказывают, какие новые заморочки появились, а Игорь обновляет памятку, дописывает и делает новый тираж. У него договор с какой-то маленькой типографией, макет он сам делает, а они ему печатают, сколько нужно, и брошюруют. Взял под крыло свой бывший участок и еще два соседних, участковых трясет, чтобы они ему постоянно списки жильцов предоставляли и коды на вход в каждый подъезд. Сам обходит всю территорию и раскладывает новые брошюры в почтовые ящики.

Вот это да! Стройный элегантный красавец в смокинге, бывший офицер, которому родители в далеком детстве прочили карьеру великого композитора… С трудом верится, конечно, но, с другой стороны, для чего Нине лгать? Или она не лжет, просто сам Дорошин ее обманывает? «Тьфу, глупость какая! – рассердилась на себя Настя. – Всего три дня ковырялись с психологической характеристикой Сокольникова и его мамаши – больших любителей присочинить, и мне уже всюду мерещатся мыши. Возьми себя в руки, Каменская, перед тобой не Андрей Сокольников, а милая умная женщина, ветврач, хирург, возлюбленная Игоря Дорошина, которого ты уважаешь с самой первой встречи и который преподнес тебе незабываемый урок внутренней свободы. Чему ты удивляешься? Ты всегда знала, что Игорь – особенный, ни на кого не похожий, ты знала, что он болеет всем сердцем за тех, кто слаб и беззащитен, и готов на куски порвать каждого, кто попытается обмануть старика или обидеть ребенка. Ты знала, что за песни, которые он писал для группы „Ночные рыцари“, ему платили очень хорошие деньги, а он, вместо того чтобы снять погоны и жить в свое удовольствие, продолжал работать участковым и тратить свои гонорары не только на себя и собственные затеи с кошками и видеокамерами, но и на то, чтобы организовать общение пожилых людей и помочь им стать чуточку менее одинокими. Что нового ты сейчас услышала? Откуда это дурацкое недоверие?»

– …Она все никак про эту розу забыть не может и постоянно допекает Игоря разговорами о равнодушии милиции.

– Полиции, – машинально поправила Настя.

Оказывается, Нина продолжает что-то рассказывать, а Настя ушла мыслями в дело об убийстве семьи Даниловых и ничего не слышит.

– Да нет, – в голосе женщины зазвучало недоумение, – именно милиции, это же давно было.

– Простите, я задумалась, отвлеклась, – призналась Настя. – Все пропустила.

– Ничего, – понимающе усмехнулась Нина, – у меня так часто бывает. Повторить про историю с розой? Или не нужно?

Роза! Вот же черт! Совсем недавно Петр спрашивал, что может означать белая роза в руках у молодой девушки. И вот тебе здрасьте, снова-здорово. Что-то закон парных случаев зачастил, не к добру это.

– Расскажите, если не трудно.

Как истинный ученый, Илона Арнольдовна не терпела неясностей и непонятностей, поэтому никогда не выбрасывала из головы того, что оставалось неразъясненным или не до конца понятым. Кратковременная память у пожилых людей ослабевает, это известный факт, но то, что происходило несколько десятков лет назад, они продолжают помнить отлично. Примерно в конце восьмидесятых годов профессор вернулась домой с работы и обнаружила дверь в квартиру распахнутой настежь. Сперва решила, что дочь, зять или внучка пошли вынести мусор, но уже в следующую секунду заметила белую розу, одиноко лежащую на коврике в прихожей. «Ну точно, понесли цветы на помойку, один цветок обронили и не заметили», – подумала было Илона, но… Роза была свежей, очень красивой, с упругими лепестками, иными словами – явно не из увядшего букета, подаренного Илоне на прошлой неделе после успешной защиты диссертации благодарным аспирантом. Букет еще утром стоял в вазе, и профессор, уходя на работу, подумала, что вечером нужно будет непременно выкинуть пожухлые цветы. Женщина бросила взгляд на вешалку для верхней одежды, на обувную полку: похоже, никого дома нет, вешалка пуста, все четыре пары домашних тапочек на месте. «Обокрали! – заметалась в голове паническая мысль. – Вскрыли квартиру и все вынесли!» Она бросилась по комнатам, даже не сняв уличную обувь, и остановилась в растерянности. Все было так же, как обычно. Мебель стоит на своих местах, ни один ящик не выдвинут, на полу ничего не валяется. Квартира, которую обчистили, так выглядеть не должна. Дрожащими руками торопливо открыла спрятанную в тумбе письменного стола коробку, где хранились сбережения всей семьи, – всё цело, вся сумма, до рубля, хотя найти коробку не составило бы ни малейшего труда даже для неопытного воришки. В советское время люди хранили деньги и ценности примерно одинаково, в одних и тех же местах, никаких встроенных сейфов почти ни у кого не водилось. Проверила шкатулку с украшениями – тоже все на месте. И телевизор «Грюндиг», совсем новый, очень хороший, недавно привезенный Илоной Арнольдовной с конференции в Белграде. Допустим, деньги и ценности не нашли, хотя что их искать-то? Но телевизор взяли бы обязательно, товар дефицитный, импортный, его можно толкнуть за приличные деньги.

Что делать? Звонить в милицию? Или подождать домашних, которые проверят, все ли их вещи целы, не пропало ли чего? Пока Илона с колотящимся, выпрыгивающим из груди сердцем сидела у стола, так и не сняв обувь и пальто, явился зять, потом, где-то через полчаса, дочь вернулась с работы, а около восьми вечера пришла и внучка, три раза в неделю по вечерам занимавшаяся с репетитором английским языком. К девяти часам стало совершенно точно известно: из квартиры не пропало ничего. Ровным счетом ничего.

– Я понял! – Зять Илоны Арнольдовны с силой хлопнул ладонью по столу. – Это чей-то поклонник! Признавайтесь, чей? Твой, Наталья?

Он сурово посмотрел на пятнадцатилетнюю дочку.

– Не рано тебе поклонников-то заводить? Тебе об учебе нужно думать, о поступлении в институт, а ты хвостом крутишь, со всякими проходимцами якшаешься! Ты посмотри, что он творит: дверь чужой квартиры вскрыл! Да как вскрыл! Комар носа не подточит! Он, поди, уже у половины города хаты обнес. Сколько ему лет? Как его зовут? Завтра же пойду в милицию и заявлю на него. Нет, не завтра, прямо сейчас и пойду. Ну? Отвечай!

Девочка растерянно моргала, глаза наливались слезами. Илона тут же кинулась защищать любимую внучку:

– Оставь ребенка в покое, Наташа умная девочка и не станет дружить с кем попало, правда, Натусик?

– А кому в таком случае роза? – не успокаивался зять. – Может, вашей дочери? Или вообще вам?

Дочь Илоны Арнольдовны никогда не была идеалом жены, профессор это признавала, и подозрительность мужа нельзя было считать уж вовсе безосновательной. Пришлось приложить изрядные усилия, чтобы не дать разгореться семейному скандалу.

На другой день Илона отправилась по соседям, методично обошла сперва свой подъезд, потом все другие в этом же доме, после чего переключилась на близлежащие дома. Ее вопросы вызывали чаще всего изумление, но почти никто не отказывался уделить пару минут и поговорить с интеллигентной, хорошо одетой дамой в зрелых летах. Ходить на работу можно было не каждый день, Илоне как доктору наук полагались два библиотечных дня в неделю, а ноги в ту пору были еще здоровы и без труда носили ее подтянутое тело без единого килограмма лишнего веса. Так что через несколько дней удалось обнаружить аналогичный случай, имевший место две недели назад. Всё то же самое: распахнутая дверь, ничего не пропало, в комнате в центре стола – прямоугольная, с черно-красным орнаментом, коробка с тортом «Птичье молоко», дефицитным, который еще нужно было ухитриться достать. Торт был обнаружен парнишкой-студентом, вернувшимся домой днем после занятий в институте, и немедленно съеден почти целиком. Парень даже не потрудился задаться вопросом, кто принес торт и почему открыта дверь. Когда ближе к вечеру выяснилось, что никто из членов семьи торт не покупал и не приносил, мать студента отправилась к участковому. Тот лишь посмеялся над наивной заявительницей:

– Вы сами этот торт видели? – спросил он.

– Видела, – подтвердила она. – То есть коробку видела. И там один кусочек еще оставался.

– А торт целиком видели?

– Нет, сын все съел, он такой голодный из института прибежал, а я как раз обед не успела на сегодня приготовить, дома есть нечего было…

– Да разыграл он вас! – с досадой махнул рукой участковый. – Собралась компания в пустой хате, кто-то принес торт, ребята его съели, один кусочек специально оставили, чтобы втюхать вам эту историю. Кто видел коробку с целым тортом? Только ваш сын. Кто видел вскрытую дверь? Тоже только он. И не пропало ничего.

– Но зачем же ему врать? – недоумевала женщина. – Зачем все это придумывать? Для чего?

– Да кто ж ее поймет, молодежь эту, у них одна дурь в головах. Идите, мамаша, домой, не тратьте мое и свое время.

– Но дверь…

– Замок поменяйте на всякий случай, а то мало ли кому ваш сынок ключи давал, могли и копий понаделать.

– Зачем ему давать кому-то ключи?

– Ну вы как будто вчера на свет родились! – фыркнул участковый. – Вы с мужем целыми днями на работе, так ведь?

– Так, а что…

– А ничего! Парни и девчонки, у кого родители весь день на работе и квартира стоит пустая, всегда дают ключи своим друзьям, если им встречаться негде. Парочку запустят на часок-другой, а сами – в кино или еще куда. Будто не знаете!

Сын клялся и божился, что никому ключей не давал, но мать не очень-то ему верила, а вот слова участкового показались ей убедительными. Замок она, конечно, сменила, но ведь и старый был еще исправный, даже и не заедал ни капельки после того, как его вскрывали. Участковый так и сказал: отмычки, мол, любой замок так или иначе повреждают, и если все работает по-прежнему гладко и без усилия, стало быть, открывали ключами, или родными, или точными копиями. А копию сделать – раз плюнуть, в любом металлоремонте за полчаса.

Случай сам по себе ерундовый, но в совокупности с эпизодом Илоны выглядел он уже не столь безобидно…

– Нина Валентиновна!

Импозантный мужчина с благородной сединой и явно избыточным весом бросился к ним, оставив своих спутников. Нина прервалась на полуслове, на лице появилось едва заметное напряжение, которое уже через секунду сменилось приветливой улыбкой. Значит, сперва не узнала седого толстяка, но быстро вспомнила.

– Как я рад, что встретил вас! – заливался восторгом мужчина. – И в таком неожиданном месте! Никак не мог подумать, что вы интересуетесь классикой. Мы с супругой вас каждый день вспоминаем и благодарим, и Арчик тоже вас не забыл, я уверен.

– Как он? Здоров?

– Тьфу-тьфу, вашими молитвами, вернее, вашими умелыми ручками.

Он продолжал сыпать словами восхищения и благодарности, а Настя искоса посматривала на его лицо и пыталась вспомнить, где уже видела этот мясистый, но хорошей формы нос и где слышала этот богатый модуляциями голос. Вспомнила! На экране телевизора. Какой-то часто появляющийся в эфире деятель Совета Федерации. Ничего себе знакомства у тихой Ниночки! Но каков, однако, наглец этот толстый политик! Не мог он, видите ли, подумать, что ветхирург интересуется классической музыкой. А что, по его представлениям, врачи, которые лечат животных, должны интересоваться исключительно попсой или ресторанным шансоном? Глядя на его сытую рожу в телевизоре и слушая, как он с умным видом рассуждает о законодательных инициативах, тоже трудно себе представить, что он посещает консерваторию. Это еще он пока думает, что Нина Валентиновна – сама по себе, то есть купила билет и пришла послушать известного певца. Если узнает, что врач, лечивший его собачку, – будущая сноха самого великого Владимира Дорошина, в обморок свалится, надо полагать. А Нина-то какова, а? Когда Игорь подвел к ней Настю – сразу встала, потому что рядом не было ни другого кресла, ни банкетки, ни стульчика, а как подошел известный деятель – даже не пошевелилась, продолжает сидеть, как приклеенная, вынуждая рыхлого мужичка стоять в полупоклоне.

Остановить поток речей удалось только с появлением Игоря, который подхватил обеих дам под руки и повел их в директорскую ложу.

– Сбежали? – насмешливо спросил он. – Эх вы, self-made women, а я-то собирался поучиться у вас выдержке и самообладанию.

– Мне выдержка и самообладание на работе пригодятся, – тут же отпарировала Нина. – Зачем тратить драгоценный запас на незнакомых людей, которых я никогда больше не увижу?

– А вот это еще вопрос: увидишь или нет? Я не собираюсь до конца жизни прятать тебя и оберегать от мамули. Стало быть, прикосновенность к ее ближнему кругу фатально неизбежна. Сегодня после концерта состоится первый подход к снаряду, я предупреждал.

Нина ничего не ответила, рассеянно и даже как будто лениво оглядывая постепенно заполнявшийся зал. Игорь усадил их и снова убежал, ему нужно было привести еще каких-то гостей. Молчание снова показалось Насте напряженным и каким-то неприличным, что ли. Нужно заговорить, но о чем? Попросить закончить историю о вскрытых квартирах и равнодушных милиционерах? Или спросить о знакомстве с политиком и болезни его собаки?

Она открыла рот, но произнесла совсем не то, что собиралась:

– Боитесь?

Нина посмотрела на нее насмешливо и чуть удивленно.

– Разумеется, нет. Уж каких только владельцев больных животных я не видела! Ни одна Татьяна Васильевна с ними не сравнится. А я пока жива и даже не ранена. Просто Игорю кажется, что мне может быть не совсем комфортно в обществе его мамы, и он нас до поры до времени не знакомил.

Настя вдруг подумала, что провела в обществе Нины уже минут 30–40, при этом женщина говорила намного больше самой Насти, но, однако же, ни слова о себе. Об Игоре – совсем чуть-чуть, а в основном – о старушке-соседке Илоне Арнольдовне. «Что происходит? – думала Настя. – Макки учил всегда различать две картины: то, что мы видим, и то, что происходит на самом деле. Что я вижу? Женщина мило болтает, заполняя пустоту… Нет, не то, не так. Женщина пересказывает мне в подробностях то, что слышала неоднократно от соседки Игоря. Какая-то история, не имеющая ни малейшего отношения ни к ней, ни к Игорю, ни тем паче ко мне. Что может происходить на самом деле? Она нервничает перед знакомством с матерью Игоря и банально сотрясает воздух в чисто терапевтических целях, чтобы не думать и не волноваться заранее? Не годится. Нина выглядит совершенно спокойной, да и сама признается, что ничуть не боится встречи с родителями Игоря. Кроме того, если человек становится говорливым от волнения, то его речь, как правило, крутится вокруг него самого, а Нина о себе ничего не рассказала, все только о бабушке Илоне, о розе, о торте. Есть люди, которые любят поговорить о себе, любимом, и здесь механизм понятен. Людей, которые любят поговорить „вообще“, то есть которым нравится процесс молотьбы языком, все равно на какую тему, тоже немало, но намного меньше, и подруга Игоря к ним явно не принадлежит, в противном случае она бы уже начала что-нибудь рассказывать, а она меж тем сидит молча, и ей это абсолютно не в тягость, судя по выражению лица».

– Не любите рассказывать о себе? – спросила Настя, повернувшись к Нине.

Та кивнула.

– Не люблю. Не приучена. Скрывать мне нечего, но профессия вынуждает быть сдержанной. С пациентами, точнее, с их хозяевами нельзя родниться.

– А как же Игорь? Он ведь тоже хозяин пациента, и не одного.

– Игорь – исключение. Вижу, вы меня не понимаете. Я объясню. Помимо клиники, где я веду прием и оперирую, у меня много клиентов, к которым я выезжаю на дом. Ситуации бывают разные, порой приходится подолгу сидеть, пока животное прокапается, или, допустим, нужно подождать и посмотреть, как зверь среагирует на препарат. Хозяева здесь же, волнуются, иногда паникуют, дергают меня, рыдают, в общем, сами можете догадаться. Двухчасовую капельницу нужно как-то пересидеть, о чем-то говорить, как-то общаться. И я научилась просто рассказывать что-то отвлеченное, вплоть до того, что могу пересказывать фильм или книгу. Никаких историй из своей жизни, никаких фактов собственной биографии. И уж тем более никаких обсуждений политических новостей. Для меня это недопустимо в рамках профессионального контакта. На работе врач – человек без личности и без политических пристрастий. В молодости, когда я только начинала работать, наделала ошибок, конечно, не без этого. Не в лечении животных, а именно в стиле общения с людьми. Потом мне эти ошибки такими оплеухами обернулись, что урок был усвоен накрепко.

Они сидели во втором ряду, и теперь прямо перед ними усаживались две дамы, обе из числа тех, что были в «комнате для избранных». Поняв, что двух пришлых нищенок в затрапезных одеждах привели и усадили в директорской ложе раньше всех, они обменялись негодующими взглядами и, склонив головы друг к другу, принялись очень тихо что-то обсуждать. «Нас, наверное, – подумала Настя. – Не могут понять, кто мы такие и зачем сын Дорошина нас сюда притащил. Теперь будут мозги ломать вместо того, чтобы музыку слушать».

Дамы между тем прекратили переговоры и сидели молча, с очень прямыми спинами, замерев, как изваяния. Все ясно, хотят послушать, о чем разговаривают две непонятно откуда взявшиеся самозванки, сидящие сзади. Бросив взгляд на часы, Настя поняла, что до начала еще почти семь минут, да и то если без задержек. Вполне можно успеть похулиганить.

– Нина, вы каким иностранным языком владеете? – спросила она едва слышно, приблизив губы почти вплотную к ее уху.

– Никаким, – так же беззвучно ответила Нина. – Если только латынью, но в рамках медицинской терминологии.

– А в школе какой язык изучали?

– Как ни смешно – испанский. Родители отдали меня в крутую испанскую спецшколу, она была чуть ли не единственной в Москве, стремились сделать из меня специалиста по Латинской Америке, мечтали, чтобы я продолжила семейную традицию. А я не оправдала надежд и пошла по другому пути. Так что языком после выпускных экзаменов совсем не пользовалась и давно все забыла.

– Ничего, начнем с простых фраз, потом всё само вспомнится. Устроим небольшой спектакль, развлечемся.

Настя поймала на себе изумленный взгляд Нины и подмигнула ей.

– Не старайтесь говорить правильно, без ошибок, – заговорила она по-испански уже не понижая голоса. – Главное – фонетика, звучание незнакомой речи, уверена, что наши очаровательные соседки в первом ряду этим языком не владеют и ошибок не заметят. Но как истинные знатоки академического вокала с ходу определят, на каком языке мы беседуем. Обалдеют, впадут в шок и утратят дар речи, а потом будут долго соображать, кто же мы такие. А вдруг мы с вами любимые племянницы самого Хосе Каррераса?

Нина поняла, пожалуй, только треть или четверть сказанных слов, но и их оказалось достаточно, чтобы уловить общий смысл. Она фыркнула и негромко рассмеялась, потом неуверенно произнесла:

– Вы говорите по-испански?

Отлично! Одна из первых и главных фраз любого школьного курса. Если вспомнилось хотя бы это, дальше механизм вспоминания начнет раскручиваться.

– Да, немного. Изучала иностранные языки для собственного удовольствия и тренировки мозгов. Скажите несколько слов о себе: когда и где родились, кто ваши родители.

Эти фразы тоже не должны представлять особого труда, их заучивают всегда в начале обучения, и они застревают в памяти на всю жизнь. Нина заговорила довольно бойко, и Настя сразу поняла, что словарный запас у нее огромный, а вот грамматику учить ей было лень. Но разве это важно? Важно, что спины и затылки впереди сидящих дам буквально наливались напряжением, Насте даже казалось, что она видит, как каменеют и тяжелеют их мышцы. «Кто сказал, что я старею и нахожусь на пороге шестидесятилетия? Да, я действительно там нахожусь, на этом чертовом пороге, но данный факт не меняет и не должен менять ничего в моей жизни. Я всегда любила валять дурака, но на моей суперсерьезной работе этому редко находилось место, а теперь-то почему нужно отказывать себе в маленьких удовольствиях? Вот говорят, что мужчины до глубокой старости остаются мальчиками, а мы, женщины, разве чем-то отличаемся от них? Да ничем! Ребенок в нас никогда не умирает и не вырастает. Просто люди по-разному обращаются с этим ребенком. Одни загоняют его в дальний угол или запирают в темной каморке и делают вид, что его нет. Другие дают ему свободу и даже дружат с ним, как я», – думала Настя, то и дело прерывая рассказ Нины ничего не значащими пустыми репликами, чтобы создать видимость оживленного диалога.

Дамы впереди зашушукались. Настя явственно представила, как у них, словно у кошек или собак, уши встают торчком и разворачиваются в сторону, откуда поступают тревожные звуки, а из элегантно уложенных волос на затылке вдруг высовываются выпученные глаза. Ей стало так весело, что она с огромным трудом удержалась от смеха. «Я лгунья, притворщица и отъявленный мистификатор». Это было последнее, о чем Настя Каменская успела подумать, прежде чем ведущая в красивом длинном платье вышла к микрофону и объявила о начале творческого вечера Владимира Дорошина.

Она быстро оглядела ложу: Игоря не было. И ни одного свободного места. «Он уступил мне свое кресло. Он должен был сидеть рядом с Ниной», – поняла Настя.

Ей стало неловко. Но едва раздались вступительные аккорды каватины Валентина из «Фауста» Гуно, она забыла о неловкости и погрузилась в музыку.

Концерт, начавшийся как традиционное академическое действо, на деле оказался и впрямь самым настоящим творческим вечером. Исполнив каватину Валентина, певец сделал шаг в сторону рампы и начал рассказывать.

– Дорогие друзья, благодарю вас за то, что пришли сегодня на наш вечер, который устроен в честь пятидесятилетия нашей с Татьяной совместной жизни. Золотая свадьба – дело серьезное, особенно в наш век, когда браки зачастую так недолговечны! Для этого вечера мы подобрали произведения, связанные так или иначе с памятными событиями и вехами пути, пройденного нами рука об руку за пять десятилетий. Именно на студенческом спектакле «Фауст» в оперной студии консерватории пятьдесят два года тому назад мне выпало счастье познакомиться с Татьяной, – красивым выверенным жестом Дорошин указал на сидящую за роялем супругу. – Можно считать, что наша любовь началась с этой арии, поэтому сегодняшний вечер мы решили открыть исполнением именно этого произведения. Я был довольно робким парнем, никак не мог решиться признаться в своих чувствах, и в конце концов прибег к помощи великого Верди, использовав арию графа ди Луны из «Трубадура»…

Каждое включенное в репертуар произведение сопровождалось кратким, но довольно ярким пояснением, украшенным изрядной долей юмора. Когда объявили антракт, Настя искренне удивилась: неужели уже час прошел? Посмотрела на часы, чтобы удостовериться. Да, первое отделение вечера длилось час пятнадцать минут, а пролетело как несколько легких мгновений.

Они с Ниной вышли в фойе, и тут на них налетел Игорь.

– Девушки, что произошло? Мамулины подруги меня чуть на мелкие лохмотья не порвали, еле отбился.

Настя скроила невинную физиономию, Нина же сохраняла полную невозмутимость и, казалось, вообще не понимала, о чем идет речь.

– Ничего не произошло. Мы мирно сидели, разговаривали, никого не трогали, починяли примус. А в чем дело?

– Разговаривали? На каком, позвольте поинтересоваться, языке?

– На испанском, а что?

– Все ясно, – вздохнул Игорь. – Ну Нина – ладно, она испанский хотя бы в школе изучала, но уж от вас, Анастасия Павловна…

Он удрученно замолк.

– Что – от меня? Такой подлости никак не ожидали? – поддела она со смехом. – Сами виноваты, нужно было предвидеть, что такие, как мы, всегда будут белыми воронами в светском обществе. Тут уж только два варианта: или мы наряжаемся, украшаемся и выглядим соответственно ожиданиям, или становимся объектом пристального внимания и источником недоумения и шока. Вы пренебрегли первым вариантом и закономерно получили второй. Какие к нам претензии?

Игорь безнадежно махнул рукой.

– Да никаких. Теперь никаких. Действительно, я сам дурак. Только мамулины подруги уже поскакали к ней в гримуборную рассказывать взахлеб, каких дам я привел на концерт и усадил в ложе.

– Кстати, о ложе, – подхватила Настя. – Где вы сидели? Я правильно понимаю, что первоначально вы планировали сидеть с Ниной, но отдали свое место мне? Если так, то предлагаю поменяться, садитесь на свое место хотя бы на время второго отделения.

– Вы очень великодушны, Анастасия Павловна, – Игорь улыбался, но лицо его было одновременно рассеянным и озабоченным, – но моего места, как выяснилось, в зале вообще нет. То есть теоретически оно есть во второй ложе, но кресло стоит пустым. Мамуля потребовала, чтобы я весь вечер стоял в кулисе, причем так, чтобы она меня видела. Вот такая у нее блажь на сегодняшний день. Отказать не могу, мамуля не часто просит меня о чем-то, зато моя уступчивость послужит бонусом, когда буду знакомить ее с Ниной.

– Предусмотрительно, – согласилась она. – А кто придумал такой формат вечера? Получилось очень живо, тепло и даже доверительно. Наверняка ваша идея, верно?

– Верно, – кивнул Игорь. – Знаете, пришла в голову фраза, что-то вроде «музыкальные свидетели прожитых лет», ну а дальше одно за другое цеплялось… Я рад, что вам нравится.

Он заговорил с Ниной, но Настя уже не слушала. Слово «свидетель» словно выстрелило тугой пружиной, которая начала закручиваться, вовлекая в свою орбиту все новые и новые факты, соображения, предположения, идеи. Одно-единственное слово…

Очнулась она только тогда, когда зал взорвался финальными овациями. Неужели вечер закончился? И уже можно ехать домой? Ура! Как хорошо, что она не согласилась на предложение Игоря «привезти и отвезти», приехала на своей машине, оставила ее на подземном паркинге в самом начале Тверской. Консерватория находится в доме 13 по Большой Никитской улице, а в доме 11 во времена Настиного студенчества располагался юрфак университета, где она училась. Улица тогда именовалась не Большой Никитской, а Герцена. Частично факультет в те годы уже переехал на Ленинские горы, в основное здание МГУ, но кое-какие кафедры и аудитории оставались еще на Герцена, 11. Настя отлично помнила, как добегала за пять минут от метро «Проспект Маркса» до места учебы. Небольшая пешая прогулка сейчас будет очень кстати, ходьба обычно помогает привести мысли в порядок.

А уж дома… Она знает, чем займется. Эх, жаль, что завтра придется ехать с басом-профундо на закупки. И Петру она дала на завтра отбой. Но кто же знал, что ее посетит очередная безумная идея?

Сушеная вобла закончила занятия ровно в пять часов, на концерт она идет, видите ли! Петру было так муторно со вчерашнего вечера, и он с удовольствием поработал бы над делом, чтобы отвлечься от плохого настроения, и послушал всякие байки из жизни следователей и оперов, которые Каменская то и дело рассказывала в качестве примеров и иллюстраций. Но вобла непререкаемым тоном заявила, что ей нужно привести себя в порядок и выехать пораньше, потому что будний день, конец рабочего дня, пробки и так далее. Короче, обломала Петра по всем фронтам.

Неприятный осадок, оставшийся от знакомства с Катей Волохиной, раздражал и не давал покоя. Петр позвонил одному приятелю-однокурснику в попытке договориться о встрече и «посидеть-попить пивка», потом другому, третьему – безрезультатно. Все были заняты, никому Петя Кравченко не был нужен и интересен настолько, чтобы ломать собственные планы и откладывать дела. Был бы он в родной Тюмени – уже через пять минут собрал бы целую компанию, а тут… Ладно.

Но сидеть одному в пустой квартире ему отчаянно не хотелось. Он вышел из метро за три остановки до той станции, где снимал жилье, поднялся наверх и зашел в первое попавшееся заведение, которым оказалось не то кафе, не то бар, не то рюмочная-забегаловка. Столов со стульями всего два, оба свободны, высоких столов без стульев – штук пять или шесть, длинная барная стойка, вдоль которой располагались не меньше десятка барных табуретов, все до единого заняты посетителями. У высоких столов стояли несколько человек двумя группами. «Странно, – подумал Петр, – почему никто не сел за стол? Удобнее же!»

Несмотря на убожество меблировки, здесь было чисто и даже почти красиво, во всяком случае, рука дизайнера, пусть и весьма посредственного, ощущалась явственно.

В меню не оказалось почти никакой еды, кроме двух разновидностей убогих сэндвичей, зато перечень предлагаемых напитков выглядел впечатляюще. Табличка на барной стойке извещала, что здесь самообслуживание, заказ нужно делать самому у бармена и потом убирать за собой посуду. Петр подошел к одному из двух пустых столов, поставил на стул рюкзак, повесил ветровку на спинку стула и подошел к бармену. Заказал четыре сэндвича – по два каждого вида, кофе и большую кружку темного пива.

– Я смотрю, у вас за столами никто не сидит, – заметил он как бы между прочим. – Что так? Есть какая-то засада?

Бармен пожал плечами.

– Никакой. Вам просто повезло, гости ушли только что, а минут через десять народ повалит из офисов и контор в сторону метро, все сидячие места будут заняты, причем надолго, практически до самого закрытия.

Дождавшись, когда из кухни принесут сэндвичи, Петр отнес их к столу, потом вернулся за кофе и пивом. Вытащил из рюкзака ноутбук, поискал глазами розетку поблизости, но не обнаружил. Ничего, батарея заряжена полностью, ведь у Каменской дома он работал от сети, так что на пару часов точно хватит, а если без интернета – то и дольше.

Еда напоминала картон, пропитанный вкусовыми добавками, кофе был ужасен, а вот пиво оказалось превосходным. Вероятно, заведение ориентировано преимущественно на тех, кто хочет выпить, расслабиться и пообщаться, а не на тех, кто хочет вкусно поесть. Петр собрался было сходить к стойке за второй кружкой, когда за стол напротив него уселся незнакомый мужчина лет 35–40. Хорошо одетый, с тонким привлекательным лицом, строгими темными глазами. Второй стол был уже оккупирован компанией парней и девиц, с независимым видом потягивающих какие-то разноцветные коктейли, и Петр ожидал вполне понятного вопроса типа «У вас не занято?» или «Вы позволите?». Однако вместо этого незнакомец произнес:

– Господин Кравченко?

Петр вздрогнул от изумления и настороженно кивнул.

– Мы знакомы?

– Нет. И вряд ли познакомимся. У меня к вам деловое предложение.

Петр ушам своим не верил. Деловое предложение? К нему? У этого человека, которого он видит впервые в жизни? Здесь, в этой сомнительной забегаловке? Бред. Слова «вряд ли познакомимся» ему сильно не нравились. Не иначе какой-то подвох.

Он постарался взять себя в руки и сказал как можно спокойнее:

– Я готов выслушать ваше предложение. Но сначала хотелось бы выяснить, откуда вы меня знаете и как нашли.

Незнакомец улыбнулся легко и весело.

– Нет ничего невозможного в этом мире. Вас я не знаю, но знаю кое-что о вас, – он сделал сильный акцент на предлоге «о». – Например, что вы очень интересуетесь ролью Маргариты Станиславовны Лёвкиной в деле Андрея Сокольникова. Я не ошибаюсь? Меня правильно информировали?

– Допустим, – осторожно подтвердил Петр. – И что из этого следует?

– Многое, – загадочно ответил незнакомец. – Кроме того, мне известно, что методическую помощь в ваших изысканиях вам оказывает бывший сотрудник МВД, человек опытный и знающий. Это так?

– Допустим, – повторил Петр, чувствуя, как поднимает голову и открывает глаза уснувший было азарт, журналистский кураж. Началась движуха!

– Далее мы уходим в область предположений, – туманно продолжал незнакомец. – Вы – молодой журналист из Тюмени, семья самая обыкновенная. Ваш куратор, ветеран МВД, недавно купила новую квартиру и никак не может закончить в ней ремонт в силу финансовых обстоятельств. Отсюда следует вывод, что и вы, и она не откажетесь от очень достойного денежного вознаграждения, оно вам никак не помешает. Ведь не откажетесь?

– Смотря за что это вознаграждение.

– За то, что вам самому кажется правильным и справедливым. За голову Маргариты Станиславовны Лёвкиной. А заодно и ее подельника Гусарева, вместе с которым они так ловко фабриковали уголовные дела и заработали огромные деньги, сажая, кого надо, а кого надо – отпуская. Вы ведь и сами этого хотите, правда?

– Ну, – уклончиво протянул Петр, лихорадочно соображая, куда вывернуть разговор, – мои желания в данном случае не особо важны. Важно, какими сведениями я располагаю. Они должны быть точными и проверенными.

– Так уточняйте, проверяйте. Это ваша работа. Копайте во всех направлениях, результат будет оплачен должным образом.

Блин, неужели это происходит на самом деле? Только в кино Петр видел такие истории, когда к журналисту вдруг, как бог из машины, является некто и приносит ценнейшую информацию. В реальной жизни такого не случалось ни с ним самим, ни с теми, кого он знал.

– Я готов выслушать вашу информацию, а потом решу, возьмусь за дело или нет, – сказал он, стараясь звучать солидно и в то же время сдержанно.

Незнакомец расхохотался.

– А у меня нет никакой информации. У меня есть знакомый, а у этого знакомого есть желание, чтобы Лёвкина и Гусарев ответили за свои грехи, пусть не тюремным сроком, а хотя бы только публичным позором. И у моего знакомого достаточно средств, чтобы оплатить вашу работу, вот и всё. Моя задача в данном случае – довести заказ до вашего сведения и принести заказчику на блюдечке ваше согласие.

Петру очень хотелось немедленно дать положительный ответ и тут же кинуться искать факты, разоблачающие бывших следователей. Ведь он с самого начала был уверен, что именно так все и было: Сокольников невиновен, Лёвкина и Гусарев за деньги сфабриковали дело против него, чтобы отмазать кого-то. А эта сушеная вобла его отговаривала, доводы какие-то приводила, сердилась, устроила ему выволочку за то, что попытался встретиться и поговорить с Лёвкиной… Никто Петра не поддержал, никто, даже этот Климм, любовник Аллы, фантаст недоделанный, и тот все время талдычит, что следователи-взяточники – это отстой, тема затертая, никого не заинтересует, а нужно писать про хосписы, врачей-подвижников и волонтеров-энтузиастов. Все тупые идиоты, никто ничего не понимает, а он, Петр Кравченко, все-таки прав!

– Значит, у вашего знакомого на руках нет никаких фактов? Только одни подозрения? – уточнил он деловито.

Глаза незнакомца внезапно сузились и перестали лучиться весельем и смехом. Теперь он был серьезен.

– Господин Кравченко, мы живем в мире, построенном на товарно-денежных отношениях. Думаю, для вас это не новость. У всего на свете существуют только две причины: чувства и деньги. В данном случае речь идет о том и о другом. Фирма, которой владеет и руководит Маргарита Лёвкина, очень мешает моему знакомому, буквально дышать не дает, перекрывая возможность получать действительно высокие доходы. Мой знакомый поинтересовался происхождением денег, при помощи которых была основана фирма Лёвкиной, и, представьте себе, ничего убедительного не нашел. Отсюда следует вполне однозначный вывод: деньги были заработаны неправедным путем. Соединив этот факт с прежним местом работы Маргариты Станиславовны, мы получаем весьма определенный ответ. Возразите мне, если сможете. Кроме того, если деньги для вас – это «фи», напомню о чувствах. О чувствах тех, кто был при содействии Лёвкиной и Гусарева незаконно осужден и провел годы жизни в местах лишения свободы, а также о чувствах тех, кто пострадал от преступлений и знает, что виновные гуляют на свободе. Ну как? Я вас убедил?

– Но…

Незнакомец поднялся, обошел стол и встал почти вплотную к Петру, который уловил очень приятный горьковато-пряный запах туалетной воды.

– Передайте мое предложение Анастасии Павловне, – очень тихо проговорил мужчина, наклонившись к самому уху Петра. – Или не передавайте, если не хотите делиться гонораром, он весь достанется вам. Но сделайте это, господин Кравченко. Один или с чьей-то помощью – значения не имеет. Просто сделайте. Удавите эту гадину. Закопайте поглубже. И всем станет легче.

Он исчез прежде, чем Петр успел прийти в себя. Вот это поворот! Долгожданная удача сама идет в руки! Он все сделает сам, и никакие старые воблы и дряблые псевдописатели ему не помешают. Надо быстренько двигаться домой, подключаться к интернету и начинать поиски.

Несколько минут Петр еще сидел за столом в радостном возбуждении, потом уложил ноутбук в рюкзак и двинулся в сторону метро. Шагал быстро, не глядя по сторонам, углубившись в составление плана действий. Что там Каменская говорила про чехарду с адвокатами? Правильно, вот с них и следует начать. Адвокатов было много, кого-нибудь из них наверняка удастся отыскать, а может, и не одного. Лучше всего, конечно, поговорить с тем, последним, который участвовал в деле на протяжении второй половины следствия и всего судебного процесса. Если у матери и сына Сокольниковых были основания обвинять следователей в злоупотреблениях и даже преступлениях, то адвокат не может не быть в курсе. Вобла предполагала, что как раз адвокат и подал идею, значит, располагал сведениями.

Петр ужасно гордился собой, перебирая в памяти только что состоявшийся разговор: ему казалось, что он выглядел уверенным и деловитым, не растерявшимся, не испуганным, одним словом – настоящей акулой пера, молодой, полной сил и голодной. Однако чем больше он вспоминал беседу с незнакомцем, тем противнее скрипела внутри какая-то несмазанная деталь. Чтобы заглушить этот отвратительный скрип, Петр снова и снова придумывал, за что бы еще себя похвалить, чему еще порадоваться. Он очень старался, и к тому моменту, когда вошел, наконец, в квартиру, недавняя сцена в его воображении приобрела поистине театральный размах. Незнакомец был жалким и раздавленным, он прошел все круги ада в попытках доказать свою правду, но к нему никто не прислушался, и теперь его последняя надежда – молодой честный журналист Петр Кравченко, единственный, кто не побоялся копнуть старое дело и приблизиться к бывшему следователю Лёвкиной, его даже в полицию за это забирали, пытались надавить, запугать, но не на того напали! Сам же Петр выглядел умным, собранным, надежным, одним словом, таким, в чьи руки не страшно вверить свою судьбу.

И как удачно все складывается-то! Завтра Каменская будет занята почти весь день, поедет делать закупки для ремонта, и у Петра образуется масса свободного времени, чтобы осуществить задумку с адвокатом. Вот, оказывается, чем хороша жизнь пенсионера: можно и на концерты ходить, и на строительные рынки ездить, ремонтами всякими заниматься, делать все равно больше нечего. А им, молодым, приходится впахивать и впахивать до обморока.

Разочарование постигло почти сразу, едва Петр ввел в поисковик фамилию, имя и отчество защитника, указанные в протоколе судебного заседания. Поименованный в документах адвокат ухитрился в 2009 году совершить ДТП со смертельным исходом, два человека погибли, сам адвокат был изрядно нетрезв и грубо нарушил правила дорожного движения, за что и получил от суда все, что причитается. Не спасли ни прошлые заслуги, ни собственный юридический опыт, ни коллеги-адвокаты. Срок дали не очень большой, но реальный, не условный, осужденный уже давно вышел на свободу, но права заниматься адвокатской деятельностью его все-таки лишили. Дальше всё происходило по известному сценарию: активные попытки восстановить доброе имя – вялые попытки найти работу – спиртное – смерть.

Н-да, с этим адвокатом полный облом… Но ведь их было много! Больше десятка разных! Наверняка с кем-нибудь из них повезет. Черт, Каменская ведь велела ему составить подробный список: какие адвокаты в какие даты на каких следственных действиях присутствовали, при этом отметить, есть ли документы об оплате защитника. Он тогда кивнул, мол, хорошо, понял. Но не сделал. Не успел, да и не интересно. А вобла больше об этом не спрашивала, и Петр с облегчением подумал, что не нужно. Вот же идиот!