Инсайдер Вуд Алекс

– Сколько вам нужно? – повторил иномирец.

Киссур неторопливо вылез из воды и встряхнулся, как собака. Капли воды с его белокурых волос забрызгали дорогой костюм чужака. То т был заметно шокирован: по старой аломской привычке Киссур купался голым и не подумал прикрыться лежащим тут же полотенцем, явно демонстрируя свое презрение к гостю.

– Кто вы такой, – спросил Киссур, – и что с вами стряслось?

– Вы прекрасно знаете, кто я такой!

Киссур, уперев ноги в мраморную кромку пруда, шевелил босыми пальцами. Красноватое солнце плясало в мокрых волосах Киссура и в каплях воды, застывших между ложбинок мощных мускулов. По бедру от колена шел страшный рубленый шрам, и другой шрам, из переплетенных розовых рубцов, тянулся от левой груди к горлу. Остальные раны были помельче.

– О'кей. Меня зовут Камински. Пять месяцев назад я купил землю в зоне, которую мне обещали классифицировать как промышленную. Я стал строить мусорный завод. Теперь, благодаря вашей жалобе государю, ее классифицировали как деловую. Если я хочу продолжать иметь эту землю, мне надо заплатить разницу в цене – двести миллионов. Если я не хочу платить разницы, я могу забирать свои первые деньги обратно, а землю продадут наново!

– Та к при чем здесь я?

– Ханида потребовал миллион и еще триста тысяч, сколько нужно вам?

– Я не торгую родиной.

Камински расхохотался. Его полное лицо затряслось: с ним, видимо, начиналась истерика. Он ткнул в Киссура толстый палец.

– Все вейские чиновники продаются. Они продаются по демпинговым ценам. Я никогда не видел людей, которые хотят продать так много родины за так мало денег.

Киссур побледнел, и глаза его слегка сузились.

– Такие слова, – сказал Киссур, – не земля у моста Семи Облаков. За такие слова ты заплатишь полную цену.

Камински расхохотался и вдруг вытащил черный, крокодильей кожи бумажник.

– Разумеется, – сказал он, – заплачу. По сколько за слово? Десять тысяч хватит? Только не говорите, пожалуйста, никому, а то, если скажете, что я плачу деньгами за каждый плевок, ко мне выстроится очередь желающих плевка….

Одной рукой Киссур сгреб иномирца за широкий галстук, а другой заломил ему руку и дернул на себя. Иномирец перекувырнулся в воздухе, описал дугу и с оглушительным шумом свалился в прудик. Киссур обернулся полотенцем и направился к дому, видимо, не интересуясь, утонет его докучный собеседник или нет.

Всю ночь Бемиш провел за изучением отчетности компании (которая несомненно была липовой), а все утро – мотаясь по управам.

В три часа Бемиш поехал в «Томура секьюритиз». Брокерская контора, одна из лучших в империи, занимала очень небольшое место в очень престижном районе. Она располагалась в западном крыле дворцового павильона бывшего Сырного Ведомства. Все эти ведомства были расформированы после отмены двойного, дублирующего государственный, дворцового аппарата. Бывшие павильоны дворцовых чиновников были отданы иномирцам, и маленький домик, набитый суперсовременной техникой, встретил Бемиша чудным запахом цветов и мордочкой серебристой лисицы, высунувшейся из-за куста рододендронов.

Брокер, к которому он пришел побеседовать, был толстый молодой человек с глазами, прыгающими весело, как цифры в окошке счетчика банкнот, и золотистой нежной кожей. Звали его Мухаммад Краснов.

Краснов увел Бемиша в переговорную, закрыл окно в сад, включил кондиционер, и они стали говорить об Ассалахе. Слухи о приближающемся инвестиционном конкурсе немного повысили цену акций Ассалаха. Однако желающих продать акции было мало. Ассалахские акции можно было по-прежнему считать неликвидными: спрэд между ценой предложения и спроса достигал двадцати процентов.

Бемишу чрезвычайно понравилась тонкая аура преуспеяния, разлитая по всему небольшому офису, отличные автомашины сотрудников и хорошенькие секретарши с длинными ножками.

Перед прилетом на Вею Теренс Бемиш изрядно изучил состояние и перспективы различных вейских компаний; он остановил свой выбор на Ассалахе и загодя приобрел довольно значительный пакет акций; большую часть – через Краснова. Акции были на предъявителя, но держателю пакетов акций свыше пяти процентов полагалось этот факт регистрировать. Сейчас Бемиш владел шестью процентами Ассалаха, однако афишировать этот факт не собирался.

Бемиш и Краснов поговорили о финансовых делах, а затем молодой брокер ударился в воспоминания о баснословной дешевизне вейских ценных бумаг. Бумаги и в самом деле стоили брокерам гроши, и это уже не могло повториться. По крайней мере, если к власти не придут «знающие путь».

– Это такая маржа была, – рассказывал Краснов, – представляете, за плетушку рисовой водки продавали акции! Знаете, сколько мне стоили двадцать семь тысяч акций осрийской никелевой концессии? Бочку рисовой водки для всей деревни и еще шоколадку «херши»! Знаете, за сколько я их продал? За четыреста тысяч денаров!

Бемиш усмехнулся:

– А за сколько вы покупали у крестьян ассалахские акции?

Брокер помолчал, размышляя. Потом он сделал нечто неожиданное. Он начал раздеваться. Он снял с себя пиджак и плоский бордовый галстук, стянул модную в этом сезоне рубашку с вертикальным воротничком и повернулся спиной к Бемишу. Бемиш ахнул. Спина Краснова, от позвонков и до копчика, была покрыта бледными, но заметными еще розовыми рубцами.

Краснов надел рубашку и спокойно пояснил:

– Когда я явился в Ассалах, меня встретил уездный начальник. «Брокер?» – «Брокер». – «За акциями»? – «За акциями». – «Пойдемте в управу, там я вам отвешу товар». Мы пошли в управу, он меня посадил на ночь в яму с навозом, а утром велел выпороть солеными розгами и сказал: «Чтобы больше тебя я в Ассалахе не видел».

– Господи!

– Кстати, он любезно разъяснил мне свою позицию. Заявил, что народ – это дитя, которое продает акции за плетушку водки, и что чиновники должны беспокоиться о его благосостоянии. И что пока он жив, ноги иностранных шакалов не будет в Ассалахе. Не то чтобы я не мог оценить его любезность. Меня, знаете ли, никогда не били солеными розгами.

– А судиться за розги вы не стали? – изумился Бемиш.

Но Краснов так поглядел на него, что Бемишу стало ясно, что он сморозил глупость.

Вернувшись в гостиницу, Бемиш почувствовал, что он проголодался, и забрел в обеденный зал. Цивилизованными в ресторане были только цены, обозначенные в денарах Федерации. Бемиш наугад ткнул в два-три названия. Вскорости официант принес ему целую плошку дымящегося супа с пельменями, несколько тарелочек с закусками и нечто, что запоздало напомнило Бемишу любимый местным населением бифштекс из собачатины.

Бемиш едва покончил с закусками, когда на стул рядом кто-то присел. Бемиш поднял глаза: перед ним сидел человек среднего роста, со строгими, прозрачными, как бензин, глазками и с фигурой, о которой местные крестьяне обычно говорят: «какой-то совсем неумелый бог его лепил». Только лицо его при ближайшем рассмотрении несколько противоречило общему аляповатому виду и было жестким, словно скрученным из кусков проволоки.

– Добрый день, господин Бемиш, – сказал человек. – Меня зовут Ричард Джайлс. Я представляю здесь компанию «Венко», – мы, знаете ли, участвуем в инвестиционном конкурсе на Ассалахский космодром.

– Какое совпадение, – сказал Бемиш, – и я в нем участвую.

– Но вы не пользуетесь расположением президента компании, господина Шаваша.

– Это еще не повод для огорчения.

– Я вам советую уехать с этой планеты, пока вас не выкинули с нее, господин Бемиш.

– А я вам советую убраться из-за этого столика, пока я вас не искупал в моем супе.

– Поверьте мне, господин Бемиш. Враждебный захват компании – это штучки для цивилизованного государства. А если вы попытаетесь здесь купить компанию, президент которой этого не хочет… вы знаете, что у этого президента есть своя личная тюрьма?

– Я знаю, – сказал Бемиш, – что этот президент в любой момент может быть смещен государем, в случае если кто-то, стоящий близко к государю, докажет, что этот человек действует вопреки выгоде компании. Вы слыхали, что случилось, из-за Киссура, с Йозефом Камински? Я ясно выражаюсь?

– Вполне. Значит, за вами Киссур, а за мной – Шаваш. Кто по кому проедет катком?

Тут официант принес Бемишу десерт и, вытянув голову, справился у его собеседника, угодно ли тому сделать заказ.

– Нет, – сказал Джайлс, – я пошел. А вы, господин Бемиш, если бы вы хорошо разбирались в здешней кухне, вряд ли бы заказали бифштекс из морской свинки.

Остаток дня Киссур провел в кабаках с Ханадаром Сушеным Фиником и парой близких приятелей. Он проиграл в кости около двенадцати тысяч и почти не пил, хотя кое-кому поцарапал рожу. Вечером Киссур сел в машину и поехал к Шавашу.

Шаваш сидел в Облачной Беседке, и у него был гость-иномирец.

Видимо, иномирец был достаточно близкий, потому что, во-первых, Шаваш принимал его в беседке, предназначенной для вейцев, а во-вторых, в беседке находились две очень красивые девицы. Девицы были скорее раздеты, чем одеты, и одна сидела на коленях иномирца, а другая, жадно дыша, лизала этот самый предмет, выставивший налитую головку из расстегнутых брюк Шаваша. Шаваш лежал, откинувшись, на ковре, и его кафтан и исподняя рубаха, вышитая лотосами и лианами, валялись неподалеку. Стол был уставлен закусками и фруктами, свидетельствуя, что два собеседника уже покончили с делом и приступили к отдыху.

Иномирец при виде Киссура вскочил с ковра, и елозившая по нему девица откатилась в сторону.

– Ричард Джайлс, – сказал Шаваш, – представитель компании «Венко».

Киссур молча плюхнулся на ковер.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал иномирец, с некоторым сожалением косясь на девицу.

– Иди-иди, – сказал Киссур, – эти девки у «Транс-Гала» стоят по пять ишевиков пара, не жадничай.

Иномирец вышел. Шаваш, полузакрыв глаза, потянул на себя девицу, и та села на него верхом. Шаваш тяжело и жадно дышал.

– Опрокинься на спину, – сказал он девице.

Та послушно исполнила требуемое.

Киссур подождал, пока Шаваш кончил.

– Принеси-ка мне кувшинчик инисского, – сказал Киссур, обращаясь к девицам, – да идите вдвоем.

Девицы покинули беседку. Шаваш лежал на ковре, шаря рукой в поисках рубахи.

– Чтой-то все забегали по поводу этого космодрома, – сказал Киссур, – и все к тебе.

– Я – президент компании.

– А кто был прежний президент?

– Человек по имени Рашшар.

– Погоди, так он же твоим секретарем был. Это ты, значит, его сначала посадил в президентское кресло, а потом в тюрьму?

– Воровать не надо, – отозвался с ковра Шаваш. – Вагонами причем.

– Да брось ты. Он тебе с каждого вагона половину отдавал, а ты рассердился, что не три четверти. Угробите вы страну, сволочи.

Шаваш наконец застегнул рубашку и штаны, приподнялся и налил себе чашку вина.

– Киссур, одна твоя прогулка на танке по заводу с минералкой обошлась стране гораздо дороже, чем все, что я украл и украду.

– Дался вам этот заводишко, – возмутился Киссур, – вот, и Теренс то же давеча талдычил.

Шаваш молча цедил через соломинку вино.

– Ничего. Бемиш купит твою компанию и заставит вас всех побегать.

– Вряд ли он купит компанию, – сказал Шаваш. – Господин Бемиш часто покупает компании, но я не слышал, чтобы он хоть одну купил.

– Что ты хочешь сказать?

– Господин Бемиш очень неплохой финансист, но он сделал себе состояние на том, что покупал акции компании, якобы угрожая ей захватом, а потом продавал их компании гораздо выше курса. Это называется гринмейл. Сначала он имел дело с совсем маленькими компаниями, потом с компаниями покрупнее, а потом его попросили убраться из цивилизованных стран. Не то чтобы он нарушил какие-то законы, но ему и его хозяину дали понять, что ему следует для разнообразия подышать каким-то другим воздухом.

– Его хозяину?

– Хозяину из «Леннфельд и Тревис». Рональду Тревису. Откуда он, спрашивается, брал деньги для шантажа компании? Деньги собирал для него Тревис, а Бемиш – это просто дубинка, которой Тревис устраивал свои дела. Видели рядом с ним джентльмена по имени Уэлси? Вот это и есть Тревис – кусочек Тревиса.

Киссур, полузакрыв глаза, играл с бархатистым ворсом ковра. Стены беседки были увиты свежими розами и украшены бесценными картинами времен Пятой Династии, но Киссур знал, что среди этих картин не было ни одной с подписью императора. Свиток, подаренный и подписанный императором, стоил больше, чем титул и звание, и господин Шаваш предлагал полмиллиона молочному брату государя, Ишиму, чтобы тот склонил государя Варназда на подарок. Но Ишиму пришлось вернуть эти деньги: государь почему-то не любил Шаваша.

– «Леннфельд и Тревис» – это славная фирма, – продолжал Шаваш. – Они находят людей, которые, чтобы нажить денар, крону и доллар, готовы вылезти из своей кожи и содрать чужую, и они натравливают этих маленьких людей на большие компании. Это гангстеры, а не финансисты. У нас их бы расстреляли из веерника. А так им сделали замечание, и они решили распространиться в места, где очень мало строгого финансового законодательства и очень много недооцененного имущества.

Шаваш помолчал и прибавил:

– Этот поганец купил семь процентов Ассалаха через подставных лиц, и он покупал их маленькими порциями на протяжении многих месяцев, чтобы не потревожить рынок.

Тут девицы вернулись с вином, и одна из них села Киссуру в ноги, а другая подползла к Шавашу и стала трогать его руками под рубашкой, и Шаваш засмеялся и поставил бокал на стол, а потом вновь откинулся на спину.

На следующий день министр финансов Шаваш стоял перед первым министром империи, старым господином Яником.

Господин Яник стал первым министром года полтора назад, после смерти своего предшественника, некоего Арфарры. Все единодушно считали Яника ничтожеством и временной кандидатурой – чем бы, мол, дырку ни заткнуть, лишь бы не текло. Однако ничтожество просидело на своем посту куда дольше, чем многие из тех, кто считал его явлением временным.

Яник и Шаваш принадлежали к разным поколениям и, что еще важнее, были уроженцами разных провинций, и Шаваш не раз довольно громко выражал свое мнение о Янике, а Яник не раз довольно громко на примере Шаваша сожалел о тех временах, когда проворовавшихся чиновников вешали на всех четырех дворцовых воротах – по четвертинке на каждые.

– Ознакомьтесь, – сказал Яник, протягивая Шавашу белую пластиковую папку.

Шаваш развернул папку и углубился в чтение.

Это был проект строительства гигантского алюминиевого комплекса на востоке империи, в Тас'Салиме, богатом бокситами, но бедном энергией. Проект предусматривал создание глиноземного завода, завода по первичной переработке алюминия, двух электростанций – термоядерной и магнитогидродинамической, и еще какого-то заводика по изготовлению композитных сплавов для гравитационных двигателей.

Общая стоимость первой очереди стройки оценивалась в двести миллионов галактических денаров. Компания, понятное дело, была государственной.

Шаваш перевернул последнюю страницу и увидел то, что искал, – президентом компании предполагали назначить Чанакку – внучатого племянника первого министра, человека довольно пустого и развратного, провалившего уже по крайней мере три поручения, и вдобавок фанатичного националиста, что было особенно неприятно космополиту Шавашу, с его безупречным знанием Стандарта и изысканными костюмами, пошитыми не ближе чем за три тысячи световых лет от Веи.

– Вот, – сказал первый министр, – безусловно важное дело. Пора кончать плестись в хвосте развитых миров. Ни у кого нет такого комплекса!

Шаваш подумал про себя, что такие комплексы есть и на Транаре, и в Дакии. Но что верно, то верно: ни у кого не было такого комплекса в государственной собственности.

– Через два года, – сказал первый министр, – мы будем диктовать погоду на рынке космических двигателей! В течение недели ваше министерство должно изыскать семьдесят миллионов денаров на первоочередные расходы!

– Мы не можем это сделать, – спокойно сказал Шаваш.

– Почему?

– Денег нет. Чиновникам в Чахаре второй год жалованье не платят.

Яник с неодобрением смотрел на министра финансов. Шаваш был слишком молод. Яник еще помнил те времена, когда слова «денег нет» просто не имели смысла в Вейской империи. Если денег не было, можно было их напечатать. На цену товаров это никак не влияло, потому что цена товара определялась не количеством денег в обращении, а Указом о стоимости товаров, услуг и проступков.

– Господин Шаваш, – спросил Яник, – каково ваше ежемесячное жалованье?

– Триста ишевиков, ваша светлость, – ответил чиновник.

– Это правда, что ваша последняя игрушка, частная космическая яхта класса «Изумруд», стоила пятьдесят миллионов ишевиков?

– Это был подарок друзей, – улыбнулся чиновник.

– Господин Шаваш, – сказал Яник, – Тас'Салим – важнейшая стройка для нашего государства. Мы обязаны найти на нее деньги. Или мы займемся вашей яхтой. Вы меня поняли?

– Вполне.

Шаваш вернулся в свой роскошный кабинет искренне расстроенный. Он цыкнул на секретаря, швырнул модный пиджак на спинку стула, бросился в кресло и некоторое время сидел неподвижно. Те, кто поверхностно знал чиновника, были бы уверены, что он раздосадован неприкрытой угрозой, прозвучавшей из уст первого министра: красавица яхта явно кое-кому не давала покоя. Но, как ни странно, видимо, Шаваш был обеспокоен совсем другим. Во всяком случае, в абсолютной тиши кабинета, снабженного дюжиной противоподслушивающих устройств, он позволил себе сжать голову обеими руками и тихо пробормотать:

– Что они делают! Нет, суки, они понимают, что делают, или нет?

После чего включил интерком и распорядился:

– Дарен! Найди мне Стефана Сигела, и побыстрее.

Стефан Сигел был представитель Объединенного банка Нарена и Лиссы, двадцатого по величине в этом секторе Галактики, и пожаловал на Вею неделю назад в надежде на сотрудничество.

Стефан Сигел объявился в кабинете министра финансов через два часа.

– Господин Сигел, – сказал Шаваш безо всяких преамбул, – правительство нашей империи хотело бы срочно занять у вашего банка семьдесят миллионов галактических денаров сроком на шесть месяцев под девятнадцать процентов годовых. Вы согласны?

Господин Сигел сглотнул. Девятнадцать процентов годовых – это был очень жирный кусок. Облигации Федерации приносили семь процентов годовых. Облигации Геры – семь с половиной процентов. И хотя финансы Империи Великого Света находились, понятное дело, в куда худшем положении, нежели финансы Геры, его банк нашел бы шестнадцать процентов вполне приемлемой цифрой.

– Да, – сказал Стефан Сигел.

– Прекрасно, – ответил чиновник, – кредитное соглашение будет подписано через час после того, как полпроцента от займа будет переведено вот на этот счет.

И с этими словами Шаваш протянул господину Сигелу листочек с названием банка и номера счета.

Спустя несколько дней, за час до заседания правительства, министр финансов Шаваш положил на стол первого министра Яника кредитный договор с Объединенным банком Нарена и Лиссы.

– Вот ваши семьдесят миллионов, – сказал он. – Полагаю, что нет смысла включать их в доходы бюджета. Они проходят по внебюджетному фонду содействия развитию промышленности.

Повернулся и вышел из кабинета.

«Все-таки удивительно расторопный человек, – растроганно подумал первый министр. – Как это он успел так быстро устроить деньги?»

Конечно, первый министр смутно понимал, что существует некая связь между способностью Шаваша быстро доставать галактические кредиты и покупками вещиц вроде частной космической яхты. Но первому министру было приятно думать, что любые деньги, которые Шаваш заработал на этой сделке, бледнеют по сравнению с тем барышом, который получит его внучатый племянник, закупая для своей компании галактическое оборудование у подставных фирм по вдвое завышенной цене.

В тот день, когда в столице был столь счастливо решен вопрос о финансировании Тас’салимского алюминиевого комплекса, Бемиш, Уэлси и третий человек, по имени Мак-Кормик, поехали в Ассалах. Мак-Кормик был в банке консультантом по промышленному строительству и прилетел на Вею накануне.

На полдороге они чуть не утонули в огромной рытвине: дорога исчезала куда-то под землю, а метрах в семи возникала опять. Обитавший неподалеку старик созвал народ, и народ перетащил вездеход на волокуше, стребовав за это такие гроши, что у Бемиша даже исчезли подозрения, что рытвину он устроил сам, чтобы взимать плату за перевоз. Впоследствии Бемиш узнал, что в этом месте сходились два уезда и начальники никак не могли договориться, кому заделывать промоину.

На развалинах Бемиш затосковал так, как никогда в жизни, от невиданной порчи природы и стройматериалов.

Черные ворота на летное поле торчали на фоне синего неба, одинокие, как триумфальная арка, и были украшены разнообразными воззваниями к богам и бесам. В стартовых шахтах цвели желтые и круглые, как глаз совы, озерца. Гигантская эстакада развалилась, столбы и перекрытия обросли зеленью и цветами, по полотну, предназначенному для многотонных грузовиков, сновали муравьи.

Ровно половину будущего поля покрывал ровный и необыкновенно колючий кустарник с синенькими цветочками и полуторасантиметровыми шипами, и это придавало космопорту вид леса, окружающего замок спящей красавицы. Увы, при появлении Бемиша колючки не пропали.

Административное крыло пассажирского терминала обрывалось на уровне первого этажа, шахта лифта упиралась прямо в небо. О том, чтобы в нем кто-то когда-то обитал, и речи быть не могло, однако Бемиш хорошо помнил имевшуюся в отчетности компании графу об офисных расходах как раз по высившемуся перед ним зданию. Что-то жуткое было в этом месте, переставшем быть частью природы и так и не ставшем частью промышленного мира.

Солнце уже спешило к полудню, когда Бемиш и Мак-Кормик вышли из здания к молодой бамбуковой рощице, шумящей на фоне сверкающего нержавейкой ангара. Тут Бемиш увидел, что они не одни: сзади, за бамбуковой рощей, стоял на растопыренных лапках флайер, и ветер от его сопел спутал нежную салатовую травку, облепившую посадочную площадку.

Бемиш спустился к флайеру. Под его брюшком, расстелив салфетку, кушал бутерброд с ветчиной человек в вытертых джинсах. Бемиш осклабился, узнав Джайлса из «Венко». Рядом, похлопывая по холке рыжую лошадь в белых чулочках, стоял другой человек – Киссур.

– Добрый день, – сказал Бемиш, подходя. – Вы вместе прилетели?

– Нет, – сказал Киссур, – я на коне.

И показал на опушку, где крутились еще два всадника: Ханадар Сушеный Финик и кто-то из слуг.

– От столицы на коне? – изумился Уэлси.

– У меня друзья неподалеку, – сказал Киссур.

Киссур приложил руку к белокурым волосам и принялся оглядывать окрестности. Было видно, что стальные развалины и трава поверх бетона нравятся ему не больше, чем Бемишу.

– А кто мне объяснит, – спросил Бемиш, – почему здесь хотя бы не косят траву? Я когда ехал мимо, заметил – в селе дом сидит на доме, каждый кусочек вспахан, вдоль шоссе и то стоят бабы и складывают стожки, – а здесь такая зелень, и ее никто не косит.

– Это нечистое место, – ответил подъехавший Ханадар.

– Здесь, говорят, много ведьм, – подтвердил Киссур. – Знаете ли вы, как рождается ведьма?

Никто из иномирцев не был специалистом по зарождению ведьм, и Киссур объяснил:

– Иногда на перекрестке дорог строят храм или даже обычный дом, а потом мир меняет хозяев, и о храме забывают, или владелец дома переезжает бог знает куда. Дом плачет, старится, крыша обрастает травой, и столбы у ворот покрываются шапкой мха. Вода начинает вырезать на столбе узоры и черты, ворона вьет на нем свое гнездо. Вечером местные жители, пробираясь мимо столба, пугаются, думают – это кто-то караулит во тьме. Страх этот прирастает к столбу, наполняет его черты, проникает в его душу. Из страха и ветра зарождается душа столба, начинает смотреть на луну, гулять, когда дождь и слякоть, – так появляется столбовая ведьма.

Киссур ткнул в хромированные колонны, обрамлявшие вход в терминал, и прибавил:

– Эти столбы наверняка бродят по ночам. Вот крестьяне и боятся.

Уэлси фыркнул, а Джайлс испытующе поглядел на варваров и уточнил:

– Если вы верите, что эти столбы бродят по ночам, почему вы их не боитесь?

Киссур на мгновение коснулся кобуры, из которой торчала рубчатая рукоять с зеленым глазком, встряхнул белокурыми волосами и ответил:

– Я не крестьянин, чтобы бояться ведьм или начальников. Или чужеземцев, которые лезут на нашу землю и обижают моих друзей.

Джайлс чуть заметно дернул ртом, а Ханадар почесал у лошади за ухом и добавил, пристально глядя на представителя «Венко»:

– Чужеземец, который лезет на нашу землю поперек нас, сам может превратиться в ведьму. Как ты думаешь, Киссур, если бросить его в эту дырку, которую они называют стартовой шахтой, он станет ведьмой или просто сгниет?

Джайлс слегка побледнел и оглянулся на флайер.

– Нам, пожалуй, пора, – заявил Джайлс, – Господин Бемиш, если хотите, я могу подбросить вас до столицы.

– Теренс остается со мной, – сказал Киссур, – Теренс, ты умеешь ездить верхом?

Он кивнул одному из своих спутников, и тот спешился. Лошадь подвели поближе, и Теренс уставился в крупный коричневый глаз. Лошадь жевала мундштук, и ее бока то поднимались, то опадали. Лошадь смотрела на Бемиша, и Бемиш смотрел на лошадь.

– Вот это хвост, – сказал Киссур, – а вот это голова, а посередине водительское сиденье. Чего ты стоишь? Садись.

– Мне не нравится, – ответил Бемиш, – что эта штука шевелится раньше, чем я включил зажигание.

Киссур и слуги его довольно захохотали.

Однако Бемишу все-таки пришлось влезть на коня и пробираться по безумному лесу, в котором росли релейные мачты, обвитые лианами. Бемиш устал и отбил себе задницу, и в конце концов чуть не утоп в лужайке, оказавшейся на поверку болотцем внутри пусковой шахты.

Наверное, конь и в самом деле был неплохим средством передвижения в этом запустеньи, но проклятая скотина, мигом почуявшая неопытность седока, то щипала листву, то подкидывала задом, и в конце концов дело кончилось тем, что на крутом склоне, сплошь заросшем кустами, колючая ветка хлестнула Теренса по лицу, лошадь шарахнулась, и Бемиш слетел в прелую траву, пребольно ударившись о скрывавшуюся под ней железяку.

После этого Киссур заявил, что эдакой ездой он угробит коня, и дальше они пошли пешком. Мелкий куст вокруг сменялся бетоном и железом, Бемиш потерял счет направлению и времени, и ему казалось, что их водит по лесу столбовая ведьма, разбуженная нахальной похвальбой варваров.

Они вышли к гигантской опоре монорельса, вздымавшейся из торфяной низины. К бетонной платформе наверху вели полуобрушившиеся ступени. Киссур свил себе венок из кувшинок и, хохоча, побежал вверх.

Бемиш придирчиво изучил ступени на предмет муравейника, смахнул с них какой-то сор и скорее рухнул, чем сел. От него пахло тиной и потом, и штаны его были по ягодицы в грязи.

– Киссур, – позвал Бемиш, – у меня к тебе просьба.

Бывший первый министр империи остановился. Он глядел на Бемиша сверху вниз, с высоты в семь метров, и лепестки кувшинок на его белокурой голове были как древняя корона аломских владык. Киссур ударил ногой по бетонной кладке, и кусок ее с шумом и грохотом упал на землю. Киссур подпрыгнул вверх и захохотал, и снова с силой ударил каблуком о ступеньку. Бемиш еще не видел человека, который бы так наслаждался жизнью и так равнодушно относился бы к смерти.

– Да?

– Космодром выстроен на крестьянской земле, хотя вокруг полно государственной. Но его выстроили на земле общины, а в возмещение семьям раздали акции. Я бы мог их купить.

– За сколько?

Бемиш заколебался. Он бы с удовольствием купил их за кувшин рисовой водки, но следы плетей на плечах Краснова стояли у него перед глазами.

– Эти акции неликвидны, Киссур. Они стоят не больше десяти розовых каждая. Это я готов заплатить.

– А когда ты построишь космодром, каждая будет стоить десять тысяч? На эту сумму ты надуешь крестьян?

– Они не будут стоить десять тысяч, если я не построю космодрома.

Киссур внезапно ухнул и спрыгнул с разрушенной платформы. Он пролетел вниз не меньше пяти метров, и Бемиш с ужасом представил себе, что было б, если бы он напоролся внизу на железяку или крюк. Но мягкие сапожки Киссура с чавканьем ушли в торфяную жижу, обдав Бемиша изрядной порцией грязи, Киссур расхохотался и сел рядом с Бемишем. Они молча смотрели, как клонится к закату солнце и как щебечет соловей, свивший себе гнездо меж бетонных плит.

– А Шаваш сказал, что ты и не собираешься ничего строить, – вдруг промолвил Киссур.

Бемиш удивился.

– Шаваш сказал, – продолжал Киссур, – что ты делаешь деньги на том, что покупаешь акции компании и потом шантажируешь руководство компании, пока они не покупают эти акции обратно втридорога, и что у тебя репутация такого человека – гринмейлера. Это правда?

– Да, – сказал Бемиш.

– Значит, ты собираешься покупать Ассалах?

– Собираюсь.

– А почему ты не покупал других компаний, раньше?

– Я хотел их купить. Просто по мере драки цена за акцию возрастала настолько, что для умного человека купить их было просто глупо. Как тебе, может быть, сказал Шаваш, две из компаний, чей менеджмент от меня откупился, разорились.

– Из-за тебя.

– Вольно ж им было назначать несуразную цену.

– И с Ассалахом случится то же самое, да? Цена тебе покажется слишком высокой, ты продашь акции, а компания разорится?

– Не думаю. Видишь ли, в Ассалах было вгрохано неимоверно много денег, и несмотря на весь окружающий нас вид, – и тут Бемиш указал широким жестом на стрелу монорельса и далекий остов полукруглого терминала, похожий на выеденную арбузную корку, – несмотря на все это, здесь заложены все фундаменты и проведены все коммуникации. Если постараться, он может начать принимать первые корабли буквально через шесть месяцев. Я думаю, что стройка была заброшена только потому, чтобы опустить цену и продать ее нужным людям за копейки. Кроме того, все слыхали, что вкладывать деньги в такой рынок, как ваш, – опасно, но не все понимают, что космодромы да еще системы космической связи – это единственно надежная часть вашей экономики. Это та штука, от которой вы не откажетесь при любом правительстве, и она в наименьшей степени зависит от местных властей, потому что основные ее доходы прилетают с неба. Ассалах сейчас стоит столько, сколько две закусочных в центре Торонто, но на самом деле он безумно недооценен. Поэтому цена акций может подняться в десятки раз, и все равно он останется неплохим приобретением.

Карие глаза Киссура глядели куда-то мимо Бемиша, и его гладкое, спокойное лицо казалось высеченным из слоновой кости.

– А сейчас ты покупаешь акции Ассалаха?

– Да.

– Сколько их у тебя?

– Фондовый Комитет Империи требует регистрировать любую покупку акций компании, превышающую пять процентов. У меня их больше, но я прошу, чтобы это осталось между нами. Я их не регистрировал.

– Как это возможно?

– Номинальными держателями моих пакетов выступают разные компании.

Киссур помолчал и спросил:

– А зачем тебе акции сейчас, если все равно будет тендер?

– Меня не до конца устраивают условия тендера. Они так хитро сформулированы, что позволяют, например, государству искусственно завысить цену уже после объявления победителя.

– А если победителем выйдешь не ты и Шаваш продаст компанию другим людям, – то ты продашь эти акции с многократной прибылью?

– Я куплю Ассалах.

Киссур помолчал. Птицы вспархивали из травы, далеко-далеко в поле мычала затерявшаяся корова, и над головами иномирца и бывшего первого министра империи катилось круглое, как тыква, солнце.

– А что сделали те приказчики, которых ты разорил?

– Какие приказчики?

– Ну, эти, – Киссур щелкнул сильными длинными пальцами с въевшейся под ногти грязью, – президенты компаний.

– Ничего. Они же цивилизованные люди.

– Та к вот запомни, Теренс. Я буду тебе помогать. Но если ты сделаешь, как сказал Шаваш, я зарою тебя у ворот на летное поле, и когда ты превратишься в ведьму, я буду приходить каждую ночь и отрывать тебе голову.

Киссур молча поднялся и пошел к бетонной опоре, а потом вдруг снова заухал и захохотал, и начал перепрыгивать со ступени на ступеньку, пока не поднялся на самую вершину и не побежал по блестящему рогу монорельса, уходящего к солнцу.

Ричард Джайлс, представитель компании «Венко», нашел министра финансов Шаваша при исполнении церемонии. Маленький пухлощекий чиновник шествовал вокруг нового здания банка «Адако», неся в руках золотой тазик, в котором плавала на щепочке зажженная свечка, а за ним, в одинаковых шелковых одеждах, следовало десятка два детей с такими же свечками в руках.