Шанталь. Шах и мат Нури Ирада

Глава 1

– tok! Дьявол побери всех этих проклятых святош! – в бешенстве, Миклош Айван разорвал письмо, которое до этого трижды успел перечитать, прежде, чем до него окончательно дошел смысл сказанного в нем. Его распирало от дикого желания крушить и ломать все, что попадется под руку. Схватив стоящую возле мраморного камина кочергу, он с такой силой принялся колотить ею по дубовому секретеру, словно представлял на его месте голову того, кто прислал ему это письмо. Неудивительно, что в считанные минуты он разнес ни в чем не повинную мебель в щепки.

Наблюдающий за его действиями кардинал Диффанчини отошел от распахнутого окна, возле которого до этого любовался прекрасным видом заснеженной столицы и, наполнив свой опустевший бокал рубиново-красным вином, сделал глоток, не сводя проницательных глаз с беснующегося генерала.

Айвана можно было понять. Никто не захотел бы смириться с отказом после стольких лет, когда, казалось бы, цель почти достигнута. Но категоричный во всем, что касалось власти, Папа и в этот раз не изменил собственным принципам: вновь отказал генералу Айвану в его притязании на боравийский престол, ввиду отсутствия прямых доказательств того, что последняя из рода Баттиани, являющаяся законной наследницей, мертва. Столько лет и потраченных средств на попытки подкупа высших должностных лиц. Все в пустую. Одного письма герцогини д’Одемар, связанной родственными узами практически со всеми высочайшими семьями Европы, в том числе и с императором священной римской империи венгерским королем Леопольдом I, чьим ставленником, собственно, Папа и являлся, оказалось достаточным, чтобы опровергнуть все доводы Диффанчини, имевшего намерение внушить ортодоксальному Иннокентию XI и без того, недолюбливающего французского короля из-за его маниакальной приверженности абсолютной власти, что генерал Айван может оказаться лучшим союзником Рима, чем его юная неопытная кузина. Без толку. Папа был непреклонен, в очередной раз отказав мятежному военному в благословении и поддержке, ссылаясь на то, что это невозможно сделать пока дочь Максимиллиана жива.

– Прошу вас, генерал, успокойтесь. Не стоит горячиться. Болезнь почек, начавшаяся больше года назад, сильно ослабила Папу. Не в его интересах сейчас вступать в конфронтацию с теми, в чьей поддержке остро нуждается. В конце концов, есть масса других способов получить необходимую вам помощь.

– Каких?! – отбросив ставшую бесполезной кочергу, генерал отчаянно запустил обе пятерни в свои сильно поредевшие за последние годы волосы. Он готов был завыть от бессилия, но хитрый кардинал, как оказалось, уже придумал новый план, которым и поспешил поделиться со своим союзником.

– Вашей старшей дочери Илонке, если не ошибаюсь, сейчас около одиннадцати лет, не так ли?

– Так, – генерал удивленно поднял брови и уставился на гостя. – Но причем здесь моя дочь? К чему вы клоните?

– Насколько я понимаю, она еще не достигла поры, когда дитя превращается в девушку?

– Диффанчини, ради всего святого, остановитесь! Иначе я вас убью!

– Не убьете, генерал, – самоуверенно парировал священник, подходя совсем близко. – Это не в ваших интересах. – Сев на один из стульев, он жестом пригласил собеседника последовать своему примеру. И когда тот повиновался, сцепил пальцы рук, и опираясь на них подбородком, продолжил:

– Вот и славно. Ну а теперь, когда я вижу осмысление в вашем взоре, позвольте объяснить для чего мне понадобилось смущать ваши отцовские чувства.

Генерал устало кивнул. Мыслительные процессы давались ему не столь просто, как действия. Поэтому он предпочитал перекладывать их на того, кто разбирался в них лучше.

– Верно ли я понимаю, мой дорогой, что у вас есть дочери, за которыми вы, как любящий отец, готовы дать богатое приданное?

– Да, но…

– И так сложилось, что у вас есть соседи, которые обладают достаточной властью и сильными военными ресурсами, которые по странному совпадению, находятся в активном поиске достойных партий для своих наследников. О, я вижу, вы уже начинаете кое-что понимать…

– Илонке десять с половиной, а Эржебет – семь. Они еще совсем дети!

– Согласен. Но ведь никто не утверждает, что брак должен быть осуществлен прямо сейчас. Достаточно заключить союз по доверенности, а все остальные формальности, можно отложить до того срока, когда ваши дочери достигнут более подходящего для брака возраста. В этом случае наследники получат богатых невест, а вы, так необходимые вам силу и связи.

– Вы – дьявол! – Айван восхищенно уставился на говорившего. Почувствовав необходимость промочить горло, он вскочил с места и вернулся с двумя наполненными до краев кубками из хрусталя, отделанного серебром и драгоценными камнями, на которых кое-где еще можно было рассмотреть фрагменты полустёртого герба прежних хозяев.

– Благодарю, – прелат притворно скромно опустил голову, принимая тот, что протягивал ему генерал.

Кардинал Эудицио Диффанчини был, пожалуй, самой неоднозначной фигурой при папском дворе. Сын торговца тканями из Генуи он, с помощью хитрости и коварства достиг небывалой высоты для человека его происхождения. Ни родством, ни связями не имеющий ни малейшего отношения к матери-церкви, он смог сначала очень быстро подняться до сана кардинала-диакона, а затем, что уж совсем казалось невозможным, и до кардинала-епископа. Но останавливаться на достигнутом он не собирался. Сфорца, Колонна, Орсини, Боргезе, Борджиа, Барберини, Делла-Ровере, Теофилакты… Чертовы аристократы, связанные с папством кровным родством. Надменные и заносчивые, они смотрели на никому неизвестного Диффанчини как на бегающее под ногами насекомое. Scarafaggio – таракан, так они называли его за глаза, наивно полагая, что ему о том ничего не известно. Но он знал. И точно так же он знал, что однажды утрет носы всем этим снобам. Нужно было только добиться желаемого… А желал он многого. Зная, что в одиночку не добьется своей цели, он еще много лет назад начал активно искать покровителя, способного открыть перед ним двери всех королевских домов Европы. Выбор тогда пал на боравийского правителя Максимиллиана I, приходящегося по линии супруги родней венгерскому королю Леопольду I, носящему высочайший титул императора Священной Римской империи. Но Максимиллиан оказался слишком умен, с легкостью разгадав намерения ушлого итальянца. По его приказу Диффанчини с позором выставили вон, а сам король пообещал написать Папе письмо, разоблачающее проходимца.

Этого Диффанчини допустить не мог. И тогда ему в голову пришла мысль одним разом покончить с несговорчивым монархом и добиться желаемого. Разглядев в приближенном королю генерале Айване тех же демонов, что обуревали его самого, он набрался решимости и сделал тому предложение, которое, в итоге, стало решающим в его противостоянии с Максимиллианом.

Сильный, но не слишком умный и крайне честолюбивый Айван с легкостью превратился в марионетку в опытных руках кукловода. Все время оставаясь в тени, Диффанчини руководил генералом, подсказывая тому каждый шаг на пути к победе. Они даже выбрали жертву из числа военных, которому предстояло сыграть роль козла отпущения, и на которого собирались спустить всех собак, обвинив в организации переворота. Но в последний момент что-то пошло не так. Мало того, что олухи-солдаты упустили королеву, так той еще и удалось вывести из страны дочь, по боравийским законам являющуюся единственной наследницей престола.

О, ярости итальянца не было предела! Он готов был собственными руками удавить опростоволосившегося генерала. Но потом, засланные шпионы донесли, что мать с дочерью погибли, и он немного успокоился. Теперь оставалось только устранить лжемятежника и добиться одобрения Папой кандидатуры Айвана, после чего можно было считать, что дело выгорело. Но тут снова вмешалось провидение. Являясь ставленником Леопольда, Папа наотрез отказался признавать законность притязаний генерала на трон, требуя предоставить ему неоспоримые доказательства смерти ребенка. А без них, ни о каком помазании на престол, не могло быть и речи.

Что имоставалось делать? Добыть тело? Ну, конечно. Однако внезапно из надежного источника стало известно о том, что девчонка жива и находится под покровительством французского монарха, который сделал все, чтобы надежно скрыть ее от рук наемных убийц.

Долгие годы Диффанчини ждал. Шаг за шагом он двигался к своей цели, постепенно убирая с дороги неугодных ему людей. И только одно оставалось неизменным, – он по-прежнему ни на шаг и не приблизился к наследнице, о местонахождении которой, никто ничего не знал. Пятнадцать лет спустя им, казалось, снова повезло, и люди Айвана даже смогли разыскать дочь Максимиллиана в одном из уединенных монастырей. Но итогом стало очередное разочарование. Словно оберегаемая какими-то сверхъестественными силами, девчонка как вода сквозь пальцы, смогла ускользнуть из всех устраиваемых ей ловушек. Вот и на этот раз, когда, казалось бы, никакой осечки не должно было произойти, и Папа, наконец, согласился рассмотреть поданное в тысячный раз прошение, как пришло то трижды окаянное письмо от старухи-герцогини, утверждающей что все слухи о смерти ее внучки – ложь, Шанталь Баттиани жива и невредима и находится на территории Франции.

Снова неудача. Все грандиозные планы грозили рухнуть в тартарары. Но неожиданно дьявол— его союзник, нашептал ему новый способ решения всех их проблем. И похоже, что на этот раз они все-таки добьются желаемого.

– С чего начнем? – одним махом осушив кубок до дна, Айван отбросил его в сторону, и в предвкушении потер руки.

Скрывая презрение за любезной улыбкой Диффанчини наклонился вперед:

– Есть у меня кое-какие мысли на этот счёт…

* * *

Любые громкие заявления напрочь лишены всякого смысла, если они не подкреплены конкретными действиями. Называя себя «братством», на деле, горстка тахмильских пиратов им не являлась. «Каждый сам за себя!» – таков был девиз каждого капитана во времена правления Ангуса, и в течение долгого периода времени оставался неизменным. Но это время безвозвратно прошло, и, если мы собирались добиться действительно хороших результатов по укреплению и развитию собственного влияния, то начинать меняться следовало именно с этого.

Уже на следующее утро после памятного поединка, по решению переизбранного совета, в состав которого входили наиболее заслуживающие доверия капитаны, тела шотландца и Бута были выставлены в центральной части острова на всеобщее обозрение. Ни жалости, ни грусти не читалось в глазах зевак, подходивших поближе только для того, чтобы убедиться в том, что оба негодяя мертвее мертвых. Плюнув или пнув от души трупы, они как ни в чем не бывало шли по своим делам, уступая место другим желающим выказать свое отношение к почившим тиранам, успевшим вызвать всеобщую ненависть у тех, чьи интересы они априори должны были защищать.

Ну а для меня, новый день, как почти и всегда, начался со споров. Блестяще справившийся с возложенной на него задачей, Арно наотрез отказался возвращаться на Родину. Расхаживая перед ширмой, за которой заботливая Берта обрабатывала мою пострадавшую спину, он приводил сотни доводов, призванных убедить всех в том, что без него нам никак не справиться. И несмотря на все усилия, переспорить упрямого мальца не представлялось возможным.

Получив оплеуху от Нино за то, что, забывшись, употребил в присутствии женщин нецензурное слово, Арно рассвирепел. Он схватил со стола кувшин с водой и запустил им в вечно задирающего его обидчика, успевшего отскочить к окну, тем самым избежав столкновения с опасным для жизни предметом. Глиняная посудина угодила в стену, разбившись на черепки, окатив участников стычки водой.

Мое терпение лопнуло. Оттолкнув колдовавшую над раной девушку, я кое-как спустила вниз задранную сорочку и, зажав в кулаке висевший в изголовье кровати ремень, от души прошлась тяжелой пряжкой по задам спорщиков, с воплями, вылетевшими за дверь.

Морщась от боли, я вновь вернулась в комнату, которая прежде принадлежала Ангусу, и которая совершенно преобразилась после того, как ее прибрали и обставили новой мебелью. Желанная тишина оказывала волшебное воздействие на мои вконец расшатавшиеся нервы, и я, поддалась уговорам Берты и вновь легла на постель, позволив ей закончить перевязку. Она безукоризненно справилась. Оставалось только собраться с мыслями и подумать над речью, которую готовилась произнести на послеполуденной встрече с жителями острова.

В указанный час, в сопровождении членов нового совета, я, при полном параде спустилась к берегу, где от мала до велика собрались все обитатели острова, с опасением разглядывающими своего нового «короля», или правильнее сказать, – «королеву». Слыша их перешептывания, я не удержалась от улыбки: никто не мог взять в толк каким образом тощая девчонка справилась с человеком вдвое выше и сильнее ее. Что ж, удивление, не самое плохое начало…

– Вольные граждане Тахмиля! Я обращаюсь к вам так, потому что отныне никто не станет навязывать вам свою волю и принуждать к чему-либо. Тахмиль не тюрьма, а наш общий дом. Вам решать: жить по законам этого дома и нести ответственность за собственность на общих правах, либо предпочесть свободное плавание, но уже без дома, без собственности и без ответственности.

Я произносила речь внимательно вглядываясь в лица собравшихся и то, как они сосредоточенно ловили каждое сказанное слово, давало надежду на то, что все задуманное обязательно получится.

– Что ты предлагаешь? – выкрикнул кто-то из задних рядов, на всякий случай скрываясь за спинами соседей.

Этого вопроса я ждала со страхом и надеждой одновременно, ведь от верного ответа зависело, сможем ли мы найти общий язык или предоставим каждому возможность идти своим путем.

– Я не предлагаю вам полной свободы. Она у вас была, и вы не смогли ею достойно воспользоваться. Но я дарую каждому из вас право выбора. Вы долгие годы гордо называли себя «братством», но скажите честно, в чем именно это братство заключалось? Приходили ли «братья» на выручку, когда вы нуждались в их помощи? Мстили ли за тех, кто пал, сражаясь за интересы этого самого братства? Нет. Прежде такого не было. Но это не значит, что так будет и впредь. Волки, как вам известно, сильны в стае. Напал на одного, отвечать будешь перед всеми. Одиночки, как правило, долго не живут. Рассчитывать им приходится только на собственные силы и, в случае опасности, помочь им некому. Отныне всякий кто захочет получить поддержку Тахмиля, будет подчиняться общим правилам, и любое неповиновение будет означать изгнание из братства. Единоличники нам не нужны.

«Да как же это?», «Что теперь с нами будет?», «Что за бред она несет?», «А что с этого будем иметь лично мы?» – понеслось со всех сторон.

Повелительным взмахом руки, я остановила поток вопросов, и продолжила:

– На правах «короля», я объявляю о создании тахмильского флота, действующего под одним общим флагом. Командование им беру лично на себя. В качестве помощников, при мне будут состоять наделенные полномочиями адмиралы, избранные путем голосования на совете братства. Объединив усилия, мы сможем дать отпор любому неприятелю, захватить любую, даже самую неприступную крепость. Что касается вопроса о вашей выгоде, то спешу ответить: Она будет. За исключением небольшого процента в пользу казны, своими трофеями, вы сможете распоряжаться по собственному усмотрению, разумеется, при условии, что даже самый последний матрос не будет обижен и получит достойную плату за свой труд.

– А что относительно чужаков? Тахмиль всегда предоставлял убежище другим пиратам, которые всегда могли запастись здесь провиантом и питьевой водой, а также получить помощь в ремонте судна?

– Все останется по-прежнему, за исключением условий, на которых они смогут пристать на острове. Совет примет решение по этому поводу, и скоро вы обо всем узнаете. И еще… – я уже собиралась уйти, когда до меня дошло, что я не сказала им самого главного. – Бута больше нет, но бордели никто закрывать не станет, изменятся лишь условия их существования. Никаких похищений и принуждений. Все будет только по доброй воле. И никакого опиума! Категорически! Узнаю, убью собственными руками!

Мне о многом хотелось поговорить с людьми, и я с удовольствием пообщалась бы с ними до вечера, но увы, ранение стало давать о себе знать сильной болью в спине. От накатившей слабости затряслись колени. Чтобы это скрыть, мне пришлось срочно «вспомнить» о некоем важном деле, ожидающем меня в крепости. Патрис заметил мое состояние и поспешил предложить руку, но я отказалась. Никому не нужен беспомощный лидер. Как только недруги увидят мою слабость, мне конец.

Вытащив шпагу и опираясь на нее, как на трость, я, подражая движениям, подсмотренным когда-то у французского короля, вернулась в крепость, где возле ворот меня едва не сбил с ног несущийся навстречу Арно с «подарком» в руках:

– А вот и наша мамочка вернулась! Ты опять забыла покормить щенка, и он в отместку нагадил в мой башмак! И назови, ты его уже как-нибудь, а то он скоро решит, что «засранец» – это его кличка!

Вот и еще одна забота на мою голову. Сунув шпагу в ножны, я забрала у Арно довольного щенка, и почесывая его за ушком, поплелась внутрь. Но не успела я с облегчением опуститься на подушки, как в комнату без стука ворвался Патрис, чье выражение лица не сулило ничего хорошего.

– В зале собирается совет, и знаешь, что? Меня на него не пригласили! Меня! – прямо с ходу начал он. – По-твоему, Лефевр более достойная кандидатура, чем я?

Я тяжело вздохнула. Видит Бог, я старалась как могла оттягивать непростой разговор, но видимо не судьба. Переложив песика в его «гнездышко», где он как по команде тотчас же начал клевать носом, я повернулась к разгневанному капитану и, не повышая голоса, отчеканила:

– Выйдите, и доложите о себе как следует!

Патрис опешил. Такого приема он никак не ожидал. Но дисциплина, есть дисциплина. Ни слова больше ни говоря, он вышел, и через минуту в дверь постучали:

– Разрешите войти, Ваше Величество? Капитан Патрис де Сежен к вашим услугам!

– Войдите.

Он пытался скрыть, но я видела, как сильно он уязвлен подобным обращением. Но иначе было нельзя.

Указав на стул, я предложила ему сесть, но он, упрямо поджав губы помотал головой и остался стоять, теребя в руках шляпу.

Молчание затягивалось. Кто-то должен был начать первым, чтобы разорвать напряженную тишину. Кашлянув, я решилась:

– Мое решение не должно вас удивлять, капитан. On ne court pas deux livres la foix… За двумя зайцами погонишься… хотя, в вашем случае, это должно звучать как: «Нельзя служить одному королю, будучи на службе у другого».

Патрис вскинул голову. С минуту он сверлил меня мрачным взглядом, а затем молча развернулся и вышел, хлопнув дверью.

Я его понимала, но увы, ничем не могла помочь. Согласна, выбор не простой, но сделать его все равно придется.

Называя пиратами всех, кто занимался разбоем и грабежами на морях, люди сильно ошибались. Пират пирату рознь, ведь не зря, всех их называли по-разному: флибустьеры, корсары, каперы, рейдеры, буканьеры…

Рейдерами, к примеру, называли наемников, состоявших на службе у сильных мира сего. Их главной задачей был вовсе не грабеж, а нанесение вреда судам противников и их последующее утопление, для чего он получали от своих нанимателей специальные корабли и снаряжение.

Капитанов вместе с их командами, которые получали от государств разрешение грабить и топить коммерческие корабли, в борьбе за доминирование на Средиземноморье, называли корсарами.

Но были и такие, как капитан «Смерча», имеющие специальное каперское свидетельство, разрешающее им нападать на корабли определенной страны, с которой государство выдавшее документ, находилось во враждебных отношениях. Связанным по рукам и ногам обязательствами, каперам не оставалось ничего другого, как соблюдать целый ряд правил, а именно: нападать и вести бой исключительно под флагом страны, выдавшей им подобное свидетельство. Любое отступление от правил могло привести к тому, что действия каперов начинали рассматриваться государством, как нарушение условий соглашения, и в этом случае, они объявлялись вне закона и становились обычными пиратами.

В обмен на помилование и возвращение титула, Патрис подписал договор с французским королем, и до сих пор, каким-то непостижимым образом умудрялся совмещать не совмещаемое: быть капером и пиратом одновременно. Но дальше так продолжаться не могло. В качестве слуги двух господ Патрис меня не устраивал, так как полностью доверять такому капитану, я не могла. Ибо, как говорится: Amour peut beacoup argent peut – сильна любовь, да деньги сильнее. Продавшийся один раз, может продаться и во второй. Дело лишь в цене. И если рано или поздно нам придется разорвать замкнутый круг, то почему бы не сейчас?

Пусть решит, наконец, под чьим флагом собирается сражаться: под французским или тахмильским?

Собираясь последовать примеру сопящего комочка и немного вздремнуть, я подпрыгнула от неожиданности, когда дверь с шумом распахнулась от удара тяжелым сапогом, пропуская вперед Патриса, потрясающего перед моим носом какой-то бумагой.

«Подарок» тут же проснулся, и возмущенно затявкал. Не знаю, что он имел ввиду, но облаял он капитана знатно.

Раздраженная бесцеремонным вторжением, я уже собралась выставить визитера вон, когда до меня дошел смысл его слов:

– Безмозглая дура! Сколько еще раз я должен повторить, чтобы ты, наконец, поняла? Я всегда буду выбирать тебя! Тебя, понимаешь? – сколько же боли было в его глазах, приобретших оттенок штормового моря. Недоверие, как оказалось, убивало не меня одну. Его оно мучило гораздо сильнее. – Тебе не давала покоя какая-то бумага? Вот, погляди, что я думаю о Луи и его документе! – и прежде чем я успела его остановить, Патрис на клочки разорвал злосчастный патент, швырнув их мне в лицо. – Ненавижу тебя, за то, что не перестаешь рвать мне душу, и ненавижу себя, за то, что не могу найти сил уйти, послав тебя ко всем чертям!

– Патрис… – я потянулась к нему, но он оттолкнул мои протянутые руки.

– Не надо, Ваше Величество! Час назад вы очень доходчиво указали мне мое место. Я больше не забудусь, обещаю! Богом клянусь служить вам верой и правдой до последнего вздоха, и больше никогда не докучать своей любовью, которая вам не нужна!

Он вышел так же стремительно, как и ворвался, оставив меня растерянно глядеть ему во след.

Больно… как же больно… – я приложила руку к груди, где ныло и горело несчастное сердце, кровавыми слезами оплакивающее мою несчастную судьбу, будь она трижды проклята! Я хотела любить и быть любимой, но что значат все мои желания какими бы сильными они не были, по сравнению с опасностью, которой подвергается всякий, кто находится рядом со мной. Потерять Патриса, как Клода… Нет! Пусть лучше ненавидит меня, но живет! А я… я обречена на вечные муки быть рядом с тем, кого безумно люблю, и с кем никогда не смогу быть из страха потерять навсегда.

Что-то мокрое коснулось моей дрожащей, как в ознобе руки. «Подарок» почувствовал состояние хозяйки и сейчас, как мог, старался утешить. Я прижала теплый комочек к груди и, в последний раз, позволила себе разрыдаться. Не как королева, а как простая женщина, у которой только что вдребезги разбилось сердце.

Глава 2

Этот благословенный мартовский день навсегда изменил жизнь доблестного дона Аугустина де Виллальба, испанского гранда и бравого офицера на службе его величества испанского короля Карлоса II. В свои двадцать девять лет, до мозга костей преданный церкви и короне, он все еще был не женат, к глубокому сожалению всей его многочисленной родни, предпочитая военную службу оседлой жизни добропорядочного семьянина и отца дюжины отпрысков. Правда, после того, как его величество лично пожурил свободолюбивого подданного во время их последней встречи, когда дон Аугустин преподнес своему королю богатые трофеи, захваченные во время недавней кампании, вельможа призадумался. Его величество как всегда был прав: роду Виллальба нужны были наследники, а откуда же им взяться, если он все время занят на службе?

Поддавшись уговорам родни, он, просмотрел больше двух дюжин присланных ему портретов со всех уголков родной Испании и, после долгих и мучительных размышлений, выбрал один, принадлежавший донь Химене Эскудеро, дочери богатого землевладельца из Валенсии. Но жениться, не будучи представленным невесте до свадьбы… о, этого дон Аугустин допустить не мог, поэтому в конце февраля, после особо удачного рейда, когда он практически без боя захватил пиратскую бригантину, чей капитан оказался настолько глуп, что оставил ее почти без присмотра, он, на захваченном судне, переименованном с вульгарного «Жюли» на «Королеву Изабеллу» отправился в Валенсию, чтобы лично познакомиться с избранницей.

Молва не преувеличивала, воспевая красоту и добродетель доньи Химены, чей день начинался и заканчивался горячими молитвами о благополучии и процветании ее семьи.

Черноволосая, с глазами лани и маленьким, почти детским ртом с тонкими губами на чуть вытянутом лице, она слыла первой красавицей тех мест. Ее белая, как снег кожа, всегда надежно укрытая от солнечного света, резко контрастировала с цветом волос и бровей, кажущихся нарисованными на кукольном личике их обладательницы. Не признающая ни румян, ни помады, столь любимых другими дамами, она предпочитала естественную красоту, с гордостью демонстрируя ее всюду. Несмотря на то, что в последние годы женская мода претерпела некоторые изменения под влиянием более революционной в этом смысле Франции и, дамы могли свободно вздохнуть отказавшись от узких лифов с воротниками- горгера и громоздких нижних конструкций, консервативная донья Химена по-прежнему предпочитала глухие воротнички отложным, и отдавала преимущество утягивающим ее стан корсетам и сильно расширенным по бокам жестким каркасам с натянутыми на них длинными юбками, из-под которых невозможно было разглядеть и кончика бархатных туфелек, что в ее кругу считалось верхом неприличия.

Еще с раннего утра представитель знатного рода занял свой наблюдательный пункт возле одной из внутренних колонн собора святой Марии, расположенного на площади Святой Девы, ожидая, когда его избранница, после ежедневной исповеди и горячих молитв, в сопровождении дуэньи пройдет мимо него к чаше со святой водой, одарив мимолетным взглядом всегда опущенных в его присутствии черных глаз. Он уже представлял себе, как опередив их, зачерпнет воду и с вежливым поклоном предложит донье Химене и ее спутнице, а те в ответ коснутся трепетными пальчиками его руки, сделав его самым счастливым смертным, но его чопорная избранница нарушила все планы. Вместо того, чтобы принять от него столь благородный знак внимания, она подождала, когда сопровождающая ее дама первой коснется руки дона Аугустина, а затем, минуя поклонника, дотронулась до пальцев дуэньи и быстро перекрестилась.

Испытывая досаду и некоторую долю разочарования от столь холодного обращения, дон Аугустин намеренно не предложил красавице руку. Вместо этого, он с безучастным видом уступил им дорогу, предоставляя возможность первыми спуститься на площадь, в то время как сам, держась на некотором расстоянии, двинулся следом.

Появившаяся на месте античного римского форума площадь Святой Девы была излюбленным местом валенсийцев, часто приходящих сюда для романтических прогулок возле большого фонтана – единственного напоминания о том, что здесь когда-то протекала река Турия, отделяя площадь, как островок, от остальной части суши.

Дамы повернули влево, и дон Аугустин уже собирался было последовать за ними, мимо наспех сооружаемых плотниками помостов, вокруг которых столпилась приличная толпа любопытных, как неожиданно его внимание привлекло появление ангела, медленно движущегося в его сторону. Да-да, именно так и должно было выглядеть, по его мнению, небесное существо, которое, казалось, парило над землей, столь легки и плавны были его движения.

Стоя как вкопанный и абсолютно позабывший о первоначальной цели, он как завороженный следил за тем, как ангел, приняв лик прекраснейшей из женщин, с большим букетом цветов в руках, грациозно приближался к двухэтажной базилике, носящей то же название, что и площадь, на которой она была построена.

Но было что-то, что вносило некую дисгармонию в общую картину, а именно наличие дуэньи и юного пажа сопровождающих прекрасное видение с корзинами цветов в руках.

Даже не осознавая, что стоит с разинутым ртом, так не вяжущимся с его положением, дон Аугустин продолжал следить за тем, как видение с ликом мадонны приблизилось к щедро уставленной цветами стене базилики и, изящно склонившись, присоединило свои дары к тем, что там уже были.

Какая-то неведомая сила овладела естеством испанца и помимо воли, ноги сами понесли вперед, туда, где стояла незнакомка. Заслышав шаги, девушка повернула голову в его сторону, и, привыкший смело смотреть в лицо любой опасности солдат, задохнулся от легкой улыбки, тронувшей уголки ее губ. Мужчина густо покраснел и закашлялся.

Яркие глаза весело сверкнули в ответ на такую реакцию мужчины. И не мудрено. Девушка наверняка привыкла к толпам воздыхателей, вьющихся вокруг нее, что при такой внешности было бы неудивительным. В отличие от большинства испанок, черноволосых и черноглазых, юная красавица была златокудрой блондинкой с горящим огнем во взоре темно-зеленых глаз, сверкающих на ее щедро позолоченной солнцем коже, излучающей здоровое сияние в отличие от лиц соотечественниц, больше напоминающих маски из-за обилия белил и пудры. А ее платье… Никаких корсетов и каркасов. Легкое воздушное облако кружев и шелка цвета сухой розы, обтягивающего стройный стан и подчеркивающего красивую грудь и слегка обнаженные плечи в противовес черным и серым строгим нарядам доньи Химены, от которых дона Аугустина частенько охватывало уныние.

И пока он, как последний болван, пытался подобрать слова чтобы заговорить с незнакомкой, она успела накинуть на голову кружевную мантилью и вместе со своей свитой вошла внутрь базилики.

Внутренний голос настойчиво шептал, что негоже благородному сеньору вести себя подобно влюбленному школяру, и, что это несправедливо по отношению к той, кто уже почти считалась его невестой… Все зря. Отмахнувшись от навязчивых мыслей как от мух, дон Аугустин решительно вошел следом, ища взглядом прекрасную молельщицу.

Ее он увидел коленопреклоненной, возле алтаря, прямо перед главной статуей Святой Девы, в честь которой и был построен этот храм. Сжимая в руках янтарные четки, девушка, закрыв глаза и как бы отгородившись от всего мира, шептала горячие молитвы той единственной, которая могла ее услышать.

Проникающий сквозь витражи преломленный солнечный свет, сотнями оттенков падал ей на голову, тем самым создав вокруг нее светящийся ореол, лишь подтверждающий догадки мужчины: создание, находящееся перед ним, имело неземное происхождение.

От избытка переполняющих чувств слезы выступили на глазах мужчины, который внезапно понял, что после того, как воочию увидел ангела, его жизнь уже никогда не станет прежней. Прячась за колонной, он видел, как закончив молитву девушка поднялась с колен и, приблизившись к мраморной чаше, опустила тонкие пальчики воду.

Странно… Зачем ангелу святая вода? Ведь только после его прикосновения, она стала по-настоящему освященной…

Внезапный шум снаружи на мгновение сбил его с мыслей и отвлек от созерцания незнакомки. Кто-то взорвал петарду, и она со свистом пролетела в опасной близости от одного из окон. Готовый собственным телом защищать ангела от грозящей опасности, дон Аугустин бросился к алтарю, но незнакомки с ее свитой и след простыл, и только белоснежный платочек из тончайшего батиста, еще хранивший тепло своей хозяйки, одиноко лежал на том самом месте, где она только что была, как бы подтверждая, что все увиденное не являлось плодом его чересчур разыгравшегося воображения. Удивленно озираясь по сторонам в поисках исчезнувшей девушки, Виллальба выбежал на людную площадь, всю окутанную дымом и едким запахом серы и пороха, но сколько бы ни искал, в такой толпе не смог разглядеть даже края ее платья.

А народ тем временем все прибывал. Оно и неудивительно, ведь в эти дни вся Валенсия отмечала свой самый главный праздник – Лас Файес или Фальяс, как еще называли в народе праздник огня, посвященный святому Иосифу-плотнику, покровителю Валенсии. Возникшая еще до появления христианства языческая традиция зажигать костры, в которых сжигали весь скопившийся за зиму хлам, постепенно превратилась в яркий веселый праздник, в котором, в течение нескольких дней пока он длился, принимали участие не только коренные жители, но и внушительное количество гостей, прибывших сюда со всех уголков Испании.

Дон Аугустин вновь перевел глаза на украшенный цветами фасад храма Святой Девы. Подношение цветов статуе являлось одним из ритуалов праздника наравне с яркими фейерверками, сжиганием деревянных куколок-марионеток, угощением в виде гигантской паэльи или же танцами с факелами до утра.

Да, он вполне бы мог допустить, что ему все привиделось, но цветы, принесенные незнакомкой, стояли на прежнем месте, а ее платок он по-прежнему крепко сжимал в руках. Значит она была реальной, а не плодом его воображения.

Неосознанно он развернул кусочек батиста, и его взгляд впился в вышитый золотой нитью вензель, состоявший из одной буквы «R», красиво увитой мастерски выполненными бутонами и листьями. Дрожащими руками мужчина поднес ткань к лицу и глубоко вдохнул аромат роз, которым она была пропитана, позволив на несколько минут воображению унести его так далеко, как это было возможно.

А что, если это был знак? Тогда, возможно, он напрасно беспокоится, и у него еще будет возможность встретиться с таинственной красавицей, которая наверняка вернется сюда еще раз, хотя бы для того, чтобы принять участие в праздновании. Что ж, в таком случае, ему остается только занять удобную для наблюдения позицию, чтобы не упустить появление девушки…

Но увы, наследника рода Виллальба ждало разочарование. Ни в тот же вечер, ни на следующий день, его ангел так и не появился.

Обеспокоенная таинственным исчезновением поклонника, донья Химена уже дважды присылала к нему мальчишку с записками, в которых выражала надежду на скорую встречу, и была явно разочарована тем, как обычно довольно настойчивый вельможа, вежливо отказался от ее приглашений на обед и последующую за ним сиесту.

Нервно скомкав очередной отказ, сеньорита, кипя гневом, набросилась на нерасторопную горничную, второй час возившуюся с ее волосами. Надавав несчастной пощечин и сразу почувствовав себя немного лучше, донья Химена решилась самолично навестить строптивого воздыхателя. Однако каково же было ее разочарование, когда от его прислуги узнала об отсутствии хозяина, который дни напролет принимает участие в празднованиях, не удосужившись пригласить с собой и будущую супругу.

Нервы славящейся железным самообладанием доньи Химены не выдержали. Дон Аугустин был довольно хорош собой, ей нравились тонкие аристократические черты его немного смуглого лица, его миндалевидной формы черные глаза под красивыми бровями домиком, четко выступающие скулы и даже немного острый подбородок, украшенный аккуратной бородкой, идеально сочетающейся с узенькими усиками над верхней губой чувственного рта. Следуя наставлениям матушки, она старалась как могла делать вид, что не слишком увлечена красавцем-мужчиной, но кажется это было ошибкой.

Цветисто выругавшись сквозь зубы, благородная сеньорита с такой силой сжала в руках веер – обязательный атрибут каждой уважающей себя испанки, что он сломался напополам. Спешно вернувшись домой она отправила лакеев на поиски блудного жениха, собираясь присоединиться к нему лично. Но ее снова ждало разочарование. Поклонник будто нарочно скрывался от нее, убегал и прятался так, что никак не удавалось его найти.

* * *

Утро третьего дня снова заиграло для дона Аугустина всеми красками, казалось бы, потерянными навсегда. Уже с раннего утра он занимал свой пост возле одной из колонн базилики, когда внезапно почувствовал, как подпрыгнуло и забилось в сумасшедшем ритме его сердце. Несмотря на то, что на площади было не протолкнуться от большого количества празднующих, он безошибочно почувствовал появление той, кого так страстно мечтал увидеть.

О, сегодня она была еще прекраснее, чем в прошлый раз, так трепетно хранимый и лелеемый его памятью. Воздушный розовый наряд сменило роскошное бархатное платье темно-зеленого цвета, отороченное черным кружевом, точно таким же, из которого была соткана ее тончайшая, как паутина, мантилья, красиво накинутая на инкрустированный изумрудами гребень, удерживающий золотистые локоны, собранные в высокую прическу. И на этот раз, словно бросая вызов всем прелестницам Испании, она отказалась от мешающего движениям кринолина и жесткого корсета, в результате чего ее платье красиво колыхалось вокруг стройного стана при каждом ее шаге, пока она не спеша приближалась к нему с букетом цветов в руках.

Как и в прошлый раз, она была не одна, а в сопровождении безмолвной дуэньи и пажа, следующих на почтительном расстоянии от своей госпожи.

Беспокойно покусывая кончик усика, дон Аугустин испытывая неведомые доселе муки ревности, наблюдал за тем, как не только мужчины, но и все женщины на площади в изумлении поворачивают головы в ее сторону, провожая восхищенными взглядами.

А она, похоже, и вовсе не замечала такой реакции на свое появление, с одухотворенным выражением лица продолжая идти вперед, пока не поравнялась с тем, кто от волнения вновь забыл, как дышать. Закашлявшись, багровый от стыда и неловкости дон Аугустин отвернулся и спрятался было за колонной, когда неожиданно оказался лицом к лицу с красавицей, лицо которой выражало участие.

– С вами все в порядке, сеньор? – спросила она, дотронувшись до его плеча. Говорила она с легким акцентом, придающим особую пикантность ее глубокому грудному голосу, вызывающему мурашки по всему телу у мужчины, зачарованно уставившегося на нее во все глаза. – Я могу вам как-то помочь?

– Д-да… н-нет… П-про… простите… – не раз глядевший в глаза смерти солдат, оробел. Его как облаком окутал знакомый аромат роз, дурманящий и отбирающий волю. Покрасневший до кончиков ушей, мужчина, заикаясь, пытался объясниться, но у него это плохо получалось.

– Позвольте помочь вам, мой милый кабальеро, – девушка подала знак своей свите, тут же поспешившей на помощь, и они совместными усилиями довели его до ближайшей скамьи, на которую он тяжело опустился.

Вопреки ожиданиям, незнакомка не исчезла, а присела совсем рядом с ним, положив затянутую в кружевную перчатку ладонь поверх его рук. Ее забота грела ему душу, и он с головой бросился в затягивающий омут ее зеленых, как весенняя трава глаз.

Глава 3

Последний день праздника огня обещал стать одним из самых зрелищных не только в Валенсии, но и в самой Испании. Сумерки еще не успели опуститься на землю, а из-за дымовой завесы от бесчисленного количества зажженных фейерверков и пепла, разлетающегося от горящих костров, уже трудно было что-либо разглядеть на расстоянии вытянутой руки.

Заткнув уши, чтобы не оглохнуть от очередного оглушительного залпа, сотрясшего землю, дон Аугустин прислонился спиной к стене близлежащего дома и, сквозь разъедающий глаза дым, напряженно всматривался в каждое лицо или маску появляющиеся в поле его зрения, чтобы не пропустить появление доньи Розы…

Господь Всемогущий! Ее имя шло ей так, как ни одно другое, и лишь «королева цветов» достойна была оттенять красоту не имеющей себе равных королевы среди женщин.

Донья Роза… Вчера он многое узнал о нелегкой судьбе бедняжки, чья вина заключалась лишь в том, что имела несчастье родиться женщиной в Испании. Как представительница знатного рода, она, будучи еще совсем девочкой, была отправлена ко французскому двору в качестве фрейлины королевы Марии-Терезии Австрийской, очень скучающей по родной Испании и старающейся окружить себя только соотечественниками, которые напоминали бы ей о доме. Будучи любимицей королевы, донья Роза всегда была объектом пристального внимания для семей подыскивающих блестящую партию для своих наследников, но благодаря протекции покровительницы, ей до сих пор благополучно удавалось избегать расставленных сетей паучих-родительниц, мечтающих посредством брака с ней занять высокое положение при королевском дворе. Но, недавно все изменилось. После скоропостижной кончины своей госпожи при крайне странных обстоятельствах, донья Роза неожиданно столкнулась с враждебностью со стороны французов, не слишком любивших испанцев и вынужденных терпеть их из-за супруги своего короля.

Бедняжке, лишившийся августейшего покровительства, пришлось вернуться на Родину, но тут выяснилась одна неприятная деталь: родственники, прежде, благодаря ей, в полной мере пользующиеся привилегиями, нынче не желали нести на своих плечах обузу в лице незамужней девицы и успели сосватать ее за пятидесятилетнего дона Хосе де Грамозу, представителя старинного и очень знатного рода, но увы, старика, дважды вдовца и заядлого игрока.

Такая судьба хуже смерти для юной и непорочной души, которой предстояло зачахнуть и погибнуть в браке с постылым мужем, не отличающимся ни приятной внешностью, ни добрым нравом. И донья Роза решилась на самое страшное: категорически отказав соискателю своей руки, она во всеуслышание объявила о своем намерении удалиться в монастырь, решив посвятить всю себя Богу, и приняв постриг, стать Христовой невестой. Ради этого она и приехала в Валенсию, чтобы помолиться Святой Деве и получить у нее благословение на отказ от земной жизни, возможной любви и счастья, которые отныне были ей недоступны.

Дон Аугустин непроизвольно сжал эфес висевшей на бедре шпаги. Как же жестока к несчастливице судьба! Разве это справедливо, чтобы такая красота была заживо погребена в суровых монастырских стенах? Никогда не плакавший, он готов был зарыдать в голос при виде ручейков слез на ее словно вылепленных скульптором щечках, когда она повествовала о своей непростой судьбе.

Теряя голову от нахлынувших чувств дон Аугустин прижал обе ее ручки к своему сердцу и торжественно поклялся именем Святой Девы Марии Альмудены, что сделает все возможное чтобы защитить несчастную красавицу от бессердечной родни и нежеланного жениха, а также вырвет ее из цепких лап церкви, только и ждущей как бы прибрать себе богатое наследство бедняжки до последнего песо.

В ответ, донья Роза одарила его такой восхитительной улыбкой, от которой он почувствовал себя всесильным, ради спасения своей избранницы, готовым сразиться с любым драконом.

Донья Химена была забыта. Вместе с ней кануло в Лету и прежнее намерение связать судьбу с женщиной, вызывающей уважение и почтение, но отнюдь не те чувства, которые, хоть в малых дозах нужны были для того, чтобы их брак мог считаться образцовым. Нет, теперь, когда он встретил донью Розу, он точно знал, что никогда никого не полюбит так, как ее, и не сможет быть счастлив ни с какой другой. Покрывая страстными поцелуями ее затянутые кружевом запястья, он открыл ей свое сердце и, едва не задохнулся от избытка чувств, когда в ответ услышал, что и он успел произвести впечатление на неискушенную красавицу, смотрящую на него глазами полными любви.

Однако не все было так просто. За доньей Розой велось постоянное наблюдение. Соглядатаи докладывали о каждом шаге своей госпожи, и, скорее всего, ее родня постарается сделать все, чтобы разлучить влюбленных. И тогда, дон Аугустин решился. Они с доньей Розой договорились встретиться этим вечером на людной площади и, воспользовавшись тем что весь город будет веселиться как одержимый, избавиться от слежки и под покровом темноты покинуть Валенсию на корабле, который по его особому распоряжению был готов к отплытию и только ждал его команды.

Зажмурившись от грохота разорвавшейся неподалеку петарды и, едва дыша в окутавшем его облаке дыма и гари, мужчина почувствовал легкое прикосновение к своей руке. Gracias a Dios! Она пришла! Но первая же услышанная фраза вызвала разочарование, тут же отразившееся на его лице.

– Дорогой сеньор Виллальба, наконец то я вас нашла! Бесчувственный! Вы совсем забыли о нас. Неужели мы в чем-то провинились, раз вы решили лишить наш дом радости встречать такого благородного кабальеро?

«Донья Химена. Проклятье! Что она тут делает?»

Всегда чопорная и несколько отстраненная, сегодня она не была похожа сама на себя: напряженный взгляд черных глаз, охрипший от волнения голос и дрожащий подбородок, словно она вот-вот расплачется…

Только этого не хватало! Нужно было спровадить ее до того, как сюда придет донья Роза и застанет их в щекотливой ситуации, которая все только усложнит.

– Донья Химена! Что я слышу? Неужели вы здесь ради меня? О, я не достоин такой чести, – щурясь от едкого чада, мужчина огляделся по сторонам в поисках относительно безопасного места, после чего деликатно подхватил даму под локоток и проводил до угла соседнего дома. – Негоже благородной даме появляться здесь в столь поздний час, да еще и без надлежащего сопровождения, милая сеньорита. Что будет, если кто-то из знакомых увидит вас и сделает неправильные выводы? Пойдут ненужные толки и вашей репутации будет нанесен вред. О, вижу, вы об этом не подумали… Обещаю, что завтра нанесу визит в ваш дом и мы обязательно обо всем поговорим, но сейчас вам лучше вернуться.

Те, кто правде предпочитал ложь, всегда вызывали у него одно лишь презрение. Но сейчас у него не было иного выхода, как солгать и пообещать что угодно, лишь бы поскорее избавиться от ставшего навязчивым общества сеньориты Эскудеро.

В сотый раз заверив ее в своем расположении, и, дав слово поутру навестить их почтенное семейство, дон Аугустин облегченно вздохнул и вытер кружевным платком мокрый от выступившего пота лоб, после чего поспешил вернуться на свой наблюдательный пост. Как оказалось, очень вовремя. Стоило ему прислониться к стене, как ноздрей коснулся тонкий аромат роз, чудом сумевший пробиться сквозь витающие в воздухе запахи пороха и серы.

Оглядываясь по сторонам в поисках источника, он шагнул вперед и, тут же остановился, заметив знакомую фигурку, замершую в нескольких шагах от него. Ее он узнал сразу, несмотря на костюм простолюдинки и черную бархатную маску, скрывающую половину лица.

А она, как только увидела кто перед ней, с радостной улыбкой бросилась ему на грудь, ошеломив бывалого солдата своей страстностью, которую другие придворные дамы столь упорно в себе подавляли, предпочитая выглядеть ледышками, чем позволить себе продемонстрировать искренность чувств.

Тело моментально отозвалось на ее близость. Робея как безусый юнец, он трясущимися от неконтролируемого желания руками сначала осторожно, а затем всё смелея, сжал ее в объятиях, млея от прежде никогда не испытываемых ощущений абсолютного блаженства, которое, впрочем, сменилось чувством вины, когда он несколько переусердствовав стиснул ее спину, вследствие чего девушка не удержалась и, вскрикнув, дернулась как от невыносимой боли.

Чувствуя себя последним мерзавцем дон Аугустин тотчас же разжал руки и отступил на шаг назад, всем своим видом демонстрируя покаяние. Он был готов убить себя за несдержанность, ругая последними словами за то, что посмел навредить своему «ангелу». Но на то она и «ангел», чтобы вместо того чтобы прогнать прочь, одарила его нежной улыбкой, вновь осветившей видимую часть ее личика.

– Все хорошо, мой добрый рыцарь. Простите, что напугала вас. Мне показалось, что я узнала в толпе лица преследователей и испугалась, что они заметят нас.

– В таком случае не будем медлить, mi angel. Мой корабль готов отплытию. К утру мы будем уже далеко отсюда, и ни ваша родня, ни монастырь не смогут помешать нам быть вместе. А после того, как нас обвенчают, клянусь сделать все возможное для того, чтобы навсегда изгнать печаль из ваших прелестных глаз, и они засияют от счастья!

– О, я верю вам, мой дорогой! И в качестве доказательства готова следовать за вами хоть на край света!

Ну как тут было устоять? Пока вся Валенсия пылала от несметного количества зажженных костров, отдавая дань празднику, влюбленные без происшествий добрались до надежно охраняемого порта и, без труда отыскав нужный корабль среди нескольких дюжин других, без дальнейших происшествий поднялись на борт. По команде капитана судно снялось с якоря и, подняв паруса, благополучно покинуло гавань.

Отдав последние распоряжения помощникам, дон Аугустин лично взялся за штурвал, когда к нему подошла донья Роза, не желающая расставаться со своим спасителем ни на минуту. Она так мило интересовалась странным «колесом с ручками», что он не устоял, и позволил ей немного «порулить», тогда как сам не смог отказать себе в удовольствии полюбоваться точеным профилем, напоминающим ему камею, искусно вырезанную из слоновой кости.

Попутный ветер надул паруса, стоило кораблю выйти в открытое море. Вновь занявший место за штурвалом дон Аугустин довольно вздохнул, когда что-то холодное неожиданно коснулось его горла, а знакомый голос, из которого как по мановению волшебной палочки исчезли нежность и мелодичность, ледяным тоном произнес рядом с его ухом:

– Не двигайся, иначе я перережу тебе глотку! Кивни если понял.

Он не успел бы ничего понять, даже если бы очень сильно захотел. Появившись из ниоткуда, к бригантине подошли два корабля с открытыми портами, сквозь которые виднелись зажженные факелы в руках канониров, готовых в любой момент открыть огонь.

– Ничего личного, дон Аугустин. Против вас я ничего не имею, просто возвращаю корабль, который у меня украли.

Недоумение было столь велико, что не будь лезвие ощутимо прижато к горлу, он подумал бы что дремлет и видит кошмарный сон.

– Украл у вас?! Вы что-то путаете, сеньорита. Этот корабль ранее принадлежал пирату, и мы захватили его, имея на это право, данное нашим королем.

– Открою вам один секрет, мой дорогой сеньор: я и есть тот самый пират, о котором вы говорили, и единственный король, мнение которого для меня что-то значит – я сама.

Каждое произнесенное слово ранило его без ножа. Последний болван! Так наивно попасться на уловки коварной обольстительницы. Подумать только, а ведь он считал ее ангелом!

А она, держа в правой руке клинок, левой, обхватила его шею, крепко прижав к себе, чтобы лишить возможности дальнейшего сопротивления.

Все его существо помимо воли отреагировало на ее близость. Аромат роз дурманил, путал мысли. Тело била мелкая дрожь от охватившего его жара, разрастающегося с такой силой, что еще немного, и он сгорит в нем дотла. Чувствуя, что готов капитулировать, он сделал последнюю попытку вырваться из чарующего плена. Охрипшим от еле сдерживаемой страсти голосом, он с трудом выдавил:

– Не могу поверить… Почему вы не рассказали мне об этом сразу? Зачем нужны были все эти встречи, улыбки и сказки о несчастной судьбе бедной сиротки?

– А вы бы поверили такой правде? Вернули бы мне корабль и позволили безопасно вывести его из отлично укрепленного порта? Гм, красноречивое молчание… Я не чудовище, сеньор, и не являюсь сторонницей неоправданного кровопролития, поэтому сделала все для того, чтобы вы самолично привели корабль туда, куда нужно, и без боя и лишних жертв передали бы его моим людям… – произнося последние слова, она не удержалась от улыбки, которую он явно услышал в ее голосе.

И этот, казалось бы, невинный звук, безоговорочно перевесил чашу весов в пользу прекрасной захватчицы. Теряя рассудок от желания, мужчина уже готов был дать ей все что бы она ни попросила, но она опередила его, громким свистом дав сигнал к началу действий.

Дальнейшие события развивались столь стремительно, что у многих возникли сомнения в реальности происходящего. Полетели дреки, и со всех сторон на борт бригантины стали подниматься добравшиеся вплавь полуголые матросы с ножами в зубах, количеством, втрое превышающим экипаж «Королевы Изабеллы».

Испанцы оцепенели от неожиданности. Так и не получив крайне уместной в сложившейся ситуации команды: «К бою!» – они устремили пораженные взоры на застывшего за штурвалом капитана, которого, как неразумного птенца, взяла в заложники его спутница.

Момент был упущен. Сдавшихся испанцев разоружили и без лишних церемоний столкнули в спущенные на воду шлюпки, великодушно отпустив их на все четыре стороны. Последним к ним присоединился капитан, только сейчас начавший понимать все последствия собственного безрассудства. Огонь, с сумасшедшей скоростью несущийся по венам, пошел на спад и ему на смену пришел пробирающий до костей ледяной озноб. Очарование исчезло, а в ушах вновь зазвучал металлический голос: «Открою вам один секрет, мой дорогой сеньор: я и есть пират…» Пират!

Шлюпки успели достаточно отплыть в сторону Валенсии, когда он вскинул голову, и поискал глазами ту, которая так подло унизила его в глазах собственной команды, сверлящей его, в эту минуту, полными презрения взглядами. Никто и не думал скрывать своего отношения к неудачнику, так глупо подставившего всех их из-за юбки.

Донью Розу он увидел уверенно стоящей на капитанском мостике, командным тоном отдающей приказы банде головорезов, послушно бросающихся их выполнять.

Выходит, все сказанное ею правда… Она – пиратка, обманом вошедшая ему в доверие. Использовала и выбросила как ненужную вещь…

Пришедшая на смену любви ненависть, до неузнаваемости исказила черты его лица, сделав его почти безобразным. Расстояние между шлюпками и кораблями резко увеличивалось. Еще немного, и они исчезнут из виду. Не обращая внимания на недовольство гребущих матросов, он встал в полный рост и во всю силу своих легких прокричал:

– Мы еще встретимся с тобой, mi angel! Обязательно встретимся…

* * *

– Минуточку внимания, друзья! Я хочу поднять бокал в честь той, кто в очередной раз доказала всем, что не бросает слов на ветер. Сказала, что вернет мою «девочку» и, черт побери, вернула! За Розу! До дна за нашу королеву! Виват!

По возвращении на Тахмиль после успешной операции, которую я впервые самостоятельно организовала и провела, все, как и в прежние времена, собрались в большом зале крепости для того, чтобы отпраздновать радостное событие и обсудить планы дальнейших действий.

Кивнув произнесшему тост Лефевру, я, под одобрительные крики товарищей, подняла в приветственном жесте свой бокал и поднесла к губам, осушив его, как и было положено, до дна.

Хмельное вино подействовало почти сразу, окрасив щеки румянцем и придав блеск глазам. Даже это место, которое прежде ассоциировалось у меня с кровью и смертью, стало казаться не таким уж и отталкивающим.

Откинувшись на спинку кресла- «трона» я, из-за полуприкрытых век, внимательно наблюдала за пирующими, отмечая поведение каждого в отдельности, легко считывая их жесты и мимику. Несмотря на удачный старт, не все были довольны предводителем-женщиной и, мне придется как следует потрудиться, чтобы убедить их в том, что я лучшее, на что они могли рассчитывать.

Мое внимание привлек спор братьев де Сежен, сидящих по правую руку от меня. Не знаю, что между ними произошло, но с тех пор, как мы вернулись из Парижа, их взаимное недовольство друг другом нарастало. Занятая более важными делами, я долгое время игнорировала их постоянные стычки, но сегодня решила наконец вмешаться.

– В чем дело, господа? Простое угощение не удовлетворяет вашему аристократическому вкусу? Почему, когда все вокруг веселятся, вы сидите с кислыми физиономиями, от вида которых свернулось бы и молоко?

Ни слова, не говоря Патрис подхватил стоящую перед ним бутылку и так же молча вышел из помещения, даже не подумав о том, как его поступок выглядит со стороны и как его могут истолковать остальные. Подобное обращение с «королем» было недопустимым и, обернувшись к стоявшим позади кресла телохранителям, я, намеренно повысив голос, распорядилась:

– Верните его обратно. Сейчас же!

– А если…

– Если окажет сопротивление, до утра просидит в яме. Все понятно?

Телохранителей как волной смыло. Переведя взгляд на Ренарда, без сомнения слышавшего разговор и сейчас во все глаза уставившегося на меня, я выжидающе подняла бровь, побуждая его рассказать обо всем, но он смутился и опустил голову.

В эту минуту Патрис в сопровождении стражей вернулся обратно и занял свое место. Его виноватый взгляд лучше любых слов дал понять, как он сожалеет о своей несдержанности. Что ж, пусть это будет ему уроком. В следующий раз крепко подумает прежде чем смешивать личную жизнь с обязанностями.

Посидев для приличия еще некоторое время, я поднялась, жестом дав понять присутствующим чтобы продолжали без меня. Кивком велела Патрису следовать за мной.

– Может, уже расскажешь, что произошло? Какая кошка пробежала между вами? – поднявшись на смотровую площадку, задала я свой вопрос.

– Все сложно…

Сложно… А, когда было легко?

Зябко передернув плечами, я подошла к балюстраде, огораживающей площадку по всему периметру, и устремила взгляд на море.

Господи, как же я скучала по нему. Всего вторые сутки на суше, а тело безудержно рвалось туда, где осталась душа. На море. Мне уже недостаточно было находиться вблизи и просто смотреть на него, нет, я мечтала вдохнуть полной грудью свежего морского воздуха, ощутить непередаваемый вкус соли на губах и услышать оглушительные крики чаек, кружащих прямо над головой. Привыкшая к постоянной качке, я крайне неуверенно чувствовала себя на твердой земле, спотыкаясь на каждом шагу.

Сегодня, море отнюдь не выглядело умиротворенным. Почти черные тучи, недавно появившиеся на горизонте и неумолимо приближающиеся, пророчили надвигающийся шторм. Ветер резко усилился. Забираясь под перекрытия и ограждения, он, крепчая, насвистывал посвященный непогоде гимн собственного сочинения.

С разговором затягивать было нельзя. Ураган мог налететь в любую минуту.

– Ты ведь знаешь, что, как и твой брат, всегда можешь на меня рассчитывать. Поделись, что тебя тревожит? Уверена, вместе мы сможем найти лучшее решение проблемы.

– Возможно, ты и права. – Он встал совсем рядом, скрестив руки на груди и облокотившись спиной о балюстраду, лицом ко мне. – Да и не проблема, это вовсе, а так… В общем, Ренард, как тебе известно, принял решение стать матросом.

– И что же в этом плохого? У вас появится больше времени для общения, а заодно присмотришь за младшеньким де Сеженом.

– Так-то оно так, да только служить под моим началом он отказался наотрез. Говорит, что под опекой старшего братца никогда не сможет превратиться в настоящего мужчину. А ты ведь и сама знаешь, какой век службы на борту пиратского корабля. Если не умрет от какой-нибудь заразы, то обязательно сложит голову в бою с неприятелем.

Патрис был прав. Слово «гигиена» было незнакомо подавляющему большинству «джентльменов удачи». Их корабли представляли собой самые настоящие рассадники инфекции, и неизвестно еще, от чего было умирать страшнее: от вражеского клинка или же от того, что можно было подцепить в такой клоаке.

На «Смерче» и на «Жюли» с этим было достаточно строго: матросы ходили по нужде в строго отведенных местах – гальюнах, а палубы драились постоянно. Кроме того, Патрис всегда следил за тем, чтобы его команда была в достаточной степени была снабжена пресной водой, для чего дополнительно набивал ею трюмы.

Что же касается других капитанов… Гм… От некоторых порой разило так сильно, что находиться в одном помещении с ними было настоящей пыткой.