Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть вторая Камша Вера

1

Мелхен стала еще невероятней. Когда Давенпорту было лет шестнадцать, он умудрился задремать в буковой роще, а проснувшись, увидел пронизанную солнцем листву. Глаза девушки светились той же медовой осенью, и Чарльз понял – сегодня он вновь попытает счастья, и все будет иначе. Прошлый раз приемная дочь Вейзелей думала о смерти и оставшейся у Приддов вдове, но теперь, спасибо девице Арамона, начала оживать.

– Сударыня, – негромко попросил Давенпорт, – вы не удостоите меня разговором наедине? Селина нас извинит, ведь извините?

– Только если захочет Мелхен, – тут же откликнулась дочка Свина. – Я всегда могу поискать кота и поговорить с «фульгатами». Зря они нас охраняют, убийц больше нет, а солдаты должны заниматься делом.

– Вас нельзя не охранять, – голубоглазая Селина была чудо как хороша, но Чарльз хотел смотреть лишь на Мелхен. – Я был бы счастлив остаться у ваших дверей навеки, но мы пробудем в Аконе всего несколько дней. Я не могу пока всего сказать…

– Вы переходите под начало Хейла, – засмеялась дочь Арамоны, – мы знаем, Герард рассказал. Мелхен, так мне уйти?

– Я готова слушать, – золотоглазая мечта вскочила и улыбнулась, – но сперва я должна проверить смесь трех капуст и добавить трав. Я ищу необходимое и достаточное, а это трудно, меня может не быть долго.

– Я не тороплюсь, – быстро сказал Чарльз. Времени и вправду хватало, но капитан Давенпорт ждал бы, даже призывай его дюжина Проэмперадоров. – Селина, если вы заняты…

– Ничего важного, – откликнулась девушка. – Мама говорила, гостей оставлять одних нельзя.

– Я ничего не украду, – попытался пошутить капитан, глядя на скрывшую Мелхен портьеру. – Даже вашего кота.

– Маршала украсть нельзя, – сообщила хозяйка и пересела поближе к гостю. – Разве что вы ему понравитесь больше нас, но пока это вышло только у Фельсенбурга. Он – дриксенский офицер, но не враг, и кошки его очень любят.

– Без кошачьей любви я обойдусь. – Кому она нужна, глупая болтовня! – Селина, я… Меня не нужно развлекать, а у вас много дел.

– У вас их должно быть больше. У хорошего офицера всегда много дел, а ваша рота еще в другой полк переходит. Уилер, когда забегает к нам, часто даже от жаркого отказывается. Конечно, он пока не хочет жениться, а жалко, с ним будет очень хорошо, только страшно, ведь он всегда лезет в самую кашу. Это не слишком красивое выражение, но так говорят солдаты, а им виднее.

– Я знаком с капитаном Уилером, – Чарльз смирился и решил поддержать разговор, – он в самом деле хороший офицер.

– Конечно, раз «фульгаты» его любят, а Монсеньор дает самые важные поручения. Господин Давенпорт, вы, наверное, на меня обидитесь, но Мелхен вам совсем не подходит.

– Сударыня, – на месте Чарльз как-то все-таки усидел, – сударыня… Если я лишний, пусть мне скажет она сама! Она, а не вы и не эта… вспоминающая вдова! Или… Вы имеете в виду, что Мелхен… Что я унаследовал титул и должен жениться на какой-нибудь козе с гербом?!

– Вы женитесь на той, кто за вас пойдет, – объявила красотка, и Чарльз почти понял тех, кто хотел ее прикончить. – Есть девушки, которые очень хотят замуж, а вы жених завидный. Если ваша невеста будет воображать, как злятся те, на ком вы не женитесь, она не заметит, что вы всегда думаете о себе.

– Я? – опешил Чарльз, – я думаю о себе?! Сударыня, да будь так, меня бы здесь не было! То есть не было в этой армии! Я бы… Я водил дружбу с Рокслеями, король отрекся…

– Мама говорила, – Селина поднялась и пододвинула какую-то тарелку. – Берите орехи. Я могу налить вам вина и принести яблок, а потом уйду.

– Сударыня, сперва нам придется объясниться.

– Зачем? Вы не поймете, обидитесь и все равно останетесь сидеть, пока не вернется Мелхен, а потом станете думать, как все плохо. Пожалуйста, когда будете спускаться, не наступите на Маршала, он часто лежит на лестнице.

– Я не давлю котов, и я должен знать, кто и что обо мне говорит.

– Нарочно вы не станете давить, а нечаянно вы уже это делали, только забыли, потому что расстроились. Ничего, господин Гутенброд тоже наступил, а он добрее и в самом деле любит маму. Кушайте орехи, я сейчас вернусь.

Вышла и даже прикрыла дверь, мало ли почему девица может выйти. И не девица тоже, только гадостей негодяйка набралась не от Савиньяка! Может, Проэмперадору и стукнуло в голову позабавиться, но обсуждать с любовницей своих офицеров он не станет. Савиньяк вообще не станет ничего обсуждать, как и Придд. Бертольда в Аконе не было, и этого чудища Понси тоже. Остается Уилер. «Фульгата» здесь привечают, а с закатной твари станется что-нибудь брякнуть. Если уж злобной репой в глаза назвал…

– Я его разбудила, – Селина втащила в комнату своего зверя. – Можете больше о нем не беспокоиться.

– Вам обо мне говорил Уилер, – бросил Давенпорт, – он шутит довольно… своеобразно.

– Уилер? – широко раскрытые глаза были бы прекрасны, догадайся их обладательница замолчать. – Зачем кого-то слушать, если вы у нас бываете?

– Так объяснитесь!

– Попробую, – пообещала кошачья нянька. – У меня до Мелхен была подруга Айрис, она погибла в Надоре.

– Я знаю.

– Ее брат повел себя гадко, и Айри его побила. Понимаете, этот Ричард, его звали Ричард, думал, что ему все всегда рады – и Монсеньор… не граф Савиньяк, а герцог Алва, и сестра, и ее величество, и солдаты, и горожане. Ричард ужасно удивлялся, когда его не любили, а любить его было не за что, ну а вы – наоборот. Вас есть за что любить, а вам кажется, что вас не уважают и хотят обидеть. Это тоже плохо, может быть, даже хуже. Ричарду редко говорили, что он надоел и не нужен, он всегда был собой доволен, а вы никем не довольны, потому что вам не говорят все время, как вы нужны. И не догадываются, что из-за этого вы можете надуться, а вы надуваетесь и становитесь несчастным, хотя вы красивый, богатый и знаменитый.

– Что за чушь!

– Вот видите, вы уже надулись и теперь будете это помнить и жевать. Вы ведь видели коров?

– Сударыня!

– Они все время жуют, и вы тоже жуете. Обиды. Сперва ищете и находите, а потом начинаете их помнить.

– «Над памятью своею мы не властны». – Дурацкий разговор, нечего было его заводить! – Мне не верите, поверьте хотя бы великому Веннену, если про такого слышали.

– Веннена очень любила ее величество, – голос Селины слегка дрогнул. – Ее… Она умерла, когда читала Веннена, но он ошибся. Вы же служили у Монсеньора! Вот он помнит только то, что нужно, и ничего не жует, поэтому с ним всегда так легко, а ведь граф Савиньяк почти регент. Монсеньору можно сказать все, и он поймет, а с вами лучше вообще не говорить, потому что вы не поймете ничего, решите, что вас обижают, приметесь думать о плохом, и оно сбудется. Из-за вас, но вы скажете, что виновата судьба или еще кто-нибудь. Сегодня на Уилера подумали, а он никогда вас не вспоминает, ему неинтересно. Вот про Монсеньора он говорит. Что столько ни одна лошадь не вытащит. Я пойду, а вы берите орехи, они очень удачные…

2

Госпожа Арамона была встревожена и этого не скрывала. Семейные традиции требовали этого не замечать и безмятежно ждать откровений, но тянуть из своей единственной дамы жилы графиня Савиньяк не собиралась.

– Садитесь, – распорядилась она, – и рассказывайте.

Вдова выходца с готовностью уселась и с готовностью же согласилась на шадди; она, как и сама Арлетта, не терпела сладкого, уже одно это отлично сближало.

– Приезжает герцогиня Ноймаринен, – не стала юлить капитанша. – Мне очень не хочется с ней встречаться, но, боюсь, без этого не обойтись.

Двор есть двор: чтобы сохранить тайну, нужно очень много старания и еще больше везения, хотя Рудольфу скрывать приезд Георгии без надобности, да он и не думал скрывать. Когда накануне вечером к Рудольфу вошел курьер из Ноймара, Арлетта как раз ругалась, то есть, простите, ужинала с герцогом и видела, как тот удивлен. Был ли он обрадован, женщина не поняла: чета Ноймаринен по праву считалась дружной, но жила ли там любовь? Вот чего не имелось точно, так это любовников; ни у мужа, ни у жены.

– Герцогиня Ноймаринен прибудет только через неделю, – графиня внимательно посмотрела на Луизу, – и она вряд ли захочет вас видеть прежде, чем меня, а меня раньше, чем мужа.

– Неделя ничего не изменит. Герцогиня пригласила меня и Селину ко двору по просьбе сына, а тот хотел нам помочь в память ее величества. Это потом мы оказались в Бергмарк и…

– Лионель мне объяснил, – и как изящно объяснил! – почему вы решили уклониться от приглашения. Вы совершенно правы, но ваше появление в Ноймаре было бы нежелательным, даже не страдай маркграфиня, скажем так, бессонницей.

Вы с дочерью находились в Олларии в очень непростое время и успели много увидеть. Слишком много… Ваши воспоминания в неминуемой грызне над оставшимися без хозяев мисками становятся опасным оружием. Лучше их придержать.

– Мне заболеть? – деловито уточнила госпожа Арамона. – Если да, то чем?

– Добротой и состраданием. Я, именно я, прошу вас помочь баронессе Вейзель, так как полагаю хозяйку Альт-Вельдера неопытной в определенных вещах и не слишком чуткой. Согласитесь, выйти замуж через месяц с небольшим после смерти графа Гирке несколько странно.

– Графиня могла влюбиться, особенно если первый брак был по сговору.

– Она, несомненно, влюбилась, – подтвердила Арлетта, – причем в прекрасного человека, но почему бы мне не осудить чужую скоропалительность? Мой сын говорил, вы собираетесь очень быстро?

– Я уже собралась, – обрадовала умная мать умненькой дочери. – Сударыня… Наверное, это ерунда… Я надеюсь, что ерунда, и служанка пустила письмо Сэль на растопку, но оно пропало.

– Когда? – не поддержала надежду Арлетта, – и что в нем было? Вы успели прочесть?

– Я не успела сжечь, хотя Сэль и просила. Ей был нужен совет в очень… в очень щекотливом деле. Мне хотелось собраться с мыслями и перед тем как отвечать, перечесть письмо, а потом… я зачем-то решила дождаться ответа.

– Когда обнаружилась пропажа? – похоже, пора заводить гайифские шкатулки или… оставлять в доступных местах недописанные письма. – И почему вы о ней ничего не сказали?

– Заметила я утром. Мне пришлось отвечать графу Креденьи, и я полезла за бумагой. Там еще лежат драгоценности, подарок ее величества, они целы.

– Вы боитесь, что письмо попало к женщинам дома Ноймаринен?

– Кому оно могло понадобиться?

– Вы хотели сказать, «кому еще?», – усмехнулась графиня. – Думается, мне лучше узнать о «необычном» деле, тем более что я сбежать в Альт-Вельдер по ряду причин не могу.

А если бы и могла – все равно бы пришлось остаться, потому что беды вырастают из сущей чепухи. Из интрижки с ментором, из попытки затащить приглянувшегося юнца в постель, из обиды на не пожелавшего влюбляться любовника, и это не говоря про жадность, ревность, зависть…

– Лучше рассказать, – решилась Луиза Арамона. – Вы знаете Сэль и читали одно ее письмо, она очень простодушна и, если может что-то сделать, делает.

– Например, отправляется в Багерлее за королевой?

– Это хотя бы нельзя истолковать превратно! Сударыня, Сэль беспокоится о своей новой подруге. Мелхен – приемная дочь Вейзелей, но на самом деле эта девушка…

– Гоганни по имени Мэллит. Ноймаринены об этом узнали раньше вашей дочери и моего сына.

– Но они не знают, что Мелхен любила Таракана и по его милости утратила девственность, причем на редкость мерзко. Сэль спрашивала меня, как это исправить.

Как исправить мерзость? Жуткий вопрос… Мерзавца, даже самого защищенного, можно загнать в угол и схватить за горло. Можно отравить, повесить, сжечь, скормить ызаргам, но как смыть оставленную им грязь? Кровь смывается как-то легче…

– Мне пришел на ум только один способ, – тихо сказала Арлетта, – найти мужчину, способного, во-первых, понять, что была беда, а во-вторых, сперва заслонить Таракана собой, а затем выдавить из памяти. Напрочь. Хорошо, что девочка в Аконе, среди военных таких людей просто не может не оказаться.

3

Дочка Арамоны убралась, исхитрившись утащить с собой капитанскую уверенность, и Чарльз, ненавидя сам себя, уже полчаса говорил про Ор-Гаролис. Мелхен слушала, и Давенпорту казалось, что девушка стала внимательней, а ее вопросы перестали быть простой вежливостью. Самое время перейти к единственно важному, только нужные слова не подбирались, хоть тресни, а все эти «сударыня, умоляю вас составить мое счастье» годились для… девушек, которые очень хотят замуж. Кошачья Селина все испортила!

– …к полудню устали и мы, и дриксы с гаунау, так что самым разумным казалось остановиться на достигнутом, но Савиньяк приказал наступать и сам возглавил атаку пехоты.

– Зачем? – Мелхен широко раскрыла глаза, она вряд ли думала о старом сражении. Тогда о чем? – Зачем перв… Проэмперадор сделал это?

А в самом деле, зачем? Фажетти и сам бы справился, разве что маршалу надоело торчать на холме с трубой.

– Он – Савиньяк, сударыня, порой это сказывается, хотя Проэмперадор должен распоряжаться чужими жизнями.

– Хвала тому, кто отдает, что можно отдать, спасая то, что иначе не спасти. – Нет, она сегодня не такая, как всегда! – И четырежды хвала тому, кто находит путь в ночи и воду в пустыне. Проэмперадор потревожил чужие горы, и их король не тронул Талиг. Селина говорит, Хайнрих из Гаунау умен, добр и не знает зависти. Он прочел в чужих глазах волю Флоха и обрел уже свою дорогу.

– Простите, сударыня, чью волю?

– Это имя чужой памяти. Оно вам не нужно.

– Мне… Мелхен, мне нужно только одно! Я уже просил вас и прошу снова… Что я должен сделать?

– Вы давали присягу, а мы деремся. Вы должны делать то, что велит командующий.

– Конечно, но, сударыня, я о другом. Вы для меня самое главное, я хочу назвать вас… Что мне сделать, чтобы вы согласились? Что?!

– Вы не сможете. Самым главным для мужчины должно быть… дело. У генерала Вейзеля были пушки, а вы тоже военный. Найдите свое дело, как нашли полковник Придд и Проэмперадор.

– Я помню присягу, сударыня, но я сейчас здесь и я вас люблю!

– Сейчас не время для… браслета.

– Не время?! Вы напомнили о Придде, я напомню про генерала Ариго и графиню Гирке. Это случилось при вас, вы не могли забыть!

– Я помню. Хозяйка озерного замка замерзала, приехавший генерал остановил зиму и разбудил цветы… Их счастье прекрасней прекрасного.

– Эгей! – припершийся Бертольд начал орать еще на лестнице. – Господин капитан, выныривай, тут у нас такое…

– К Леворукому! – Чарльз захлопнул дверь, не дожидаясь, когда в нее вломится неурочная скотина. Ключа в скважине не было, пришлось подпереть ногой. – Сударыня, война не помеха, вы сами говорите…

– Я не спала в озере, и мне не снился сон о змее, которую я стерегу. Пусть маршал Савиньяк сохранит генерала Ариго для его любви.

– Чарльз, укуси тебя Понси! – Бертольд саданул в дверь сапогом. – Выходи, а то как начну стихи читать!

– Капитан Давенпорт помнит свой долг, – громко, не для Чарльза, для Бертольда сказала Мелхен. – Откройте и войдите.

Чарльз не зарычал только потому, что завопил все это время продрыхший на пустом подносе кот. Ногу пришлось убрать, а зубы сжать.

– Дочь барона Вейзеля может говорить только так, – Бертольд щелкнул каблуками. – Вот вам веточка, сударыня. Она колется, зато ягодки красные.

Эти веточки Чарльз помнил с детства, они в самом деле кололись, но не вяли, а крестьяне привязывали к ним красные ягоды и засовывали за иконы.

– Шипы этой ветви защитят ее красоту от кота, – Мелхен взяла подарок и улыбнулась. – Вы громко кричали, но глаза ваши смеются, значит, беды нет?

– Беда есть, – хмыкнул все испортивший балбес, – ходячая. Чарльз, хватай шляпу и бегом.

Шляпу принесла неизбежная Селина. На черном фетре белела кошачья шерсть, только счищать было глупо и, видимо, некогда. Из дома выскочили молча, но на улице Чарльз высказал приятелю все.

– Если б я прервал объятия, – огрызнулся Бертольд, – я бы заметил и устыдился, но, судя по словам баронессы, я прервал очередной рассказ о подвигах Савиньяка. С другой стороны, я прервал подвиг, ибо слушать твои баллады – деяние героическое. Это надо уметь, сочетать тоску рапортов с тоской эпических поэм… Ты – гений, причем явно непонятый! Возможно, именно тебе удастся заменить околевшего наконец Барботту.

1

Марсель как мог тактично отпихнул Котика и поднялся во весь рост.

– Я буду подслушивать, – с достоинством сообщил он. – Ларак не Этери, так что ничего неприличного вы с ним не устроите.

– Пожалуй, – согласился Алва. – Тебе наверняка станет скучно.

– Не думаю. В последнее время у меня было слишком мало камерных зрелищ. Битвы и пиры впечатляют размахом, но подлинного всплеска чувств в них не испытать. Последнее, что меня тронуло, это глаза безнадежно ждавшей тебя Елены, но Ларак подает надежды. Поэтому я…

– Будешь подслушивать, – закончил Алва и погладил отпихнутого Котика, не замедлившего преклонить голову на регентские колени. – Было бы странно, поступи наследник Валмонов иначе, однако предупреждать о подобных намерениях не в семейных традициях.

– Мои обязанности накладывают определенные обязанности, – отрезал Марсель. – И не вздумай упрекать меня в том, что я повторяюсь.

– С тем же успехом можно упрекать Готти. Встанешь за портьерой или полезешь под стол?

– Фи, – Валме поморщился, – это банально!

– Повисни на подоконнике, – предложил Ворон. – С той стороны. Впрочем, тогда нам с Лараком придется орать.

– Встаньте возле окна. Возможно, я буду падать.

– Зрелище не из лучших, а поймать тебя все равно не выйдет.

Валме поморщился – толстенные стены и намертво вмурованная решетка позволяли спасти разве что воробья. Правда, для этого следовало стать кошкой.

– Удручающая архитектура, – буркнул виконт. – Рокэ, ты знаешь, кто была дама Ларака?

– Он же ясно сказал – «лучшая из женщин».

Дать соответствующую отповедь Валме не успел, потому что явился «подающий надежды». Граф успел почистить надорские сапоги и привести в порядок бороденку, он был старомоден, как плоеный воротник, и решителен, как Мэгнус.

– Герцог Алва, – когда Ларак не визжал, не хрипел и не рыдал, у него был вполне приятный голос, – я прошу вас о приватной беседе.

– Бесполезно, – Рокэ с изысканной безнадежностью махнул рукой. – Мой офицер для особых поручений подслушает нас в любом случае, но будет испытывать при этом определенное неудобство. Во всех смыслах этого слова.

– Речь идет о чести дамы!

– Сударь, – укорил Ворон, – вы непоследовательны. Согласно представлениям Людей Чести, я – законченный мерзавец, следовательно, все ваши предосторожности смешны.

– Репутация властителей Кэналлоа ужасна, – на лице Ларака заметно прибавилось скорби, – однако герцог Эпинэ, с которым я имел серьезный разговор, полагает вас достойным доверия.

– Если Иноходец прав, честь дамы в надежных руках, разве что рук этих на две больше, но так даже надежнее. Садитесь.

– Я буду говорить стоя.

– Как вам угодно.

– Прежде всего, господин регент, я должен извиниться за свое поведение во время… Я считаю своим долгом извиниться за…

– Ваши извинения приняты. – Алва погладил Котика, и тот, выражая общее мнение, зевнул, издав милый мурлыкающий звук. Ларак вздрогнул.

– Я вел себя недостойно дворянина, – неожиданно связно сказал он.

– Учитесь властвовать собой, – посоветовал Ворон. – Не всякий вас поймет, как понимаем мы с Готти и виконтом, но хватит об этом. Как вы нашли касеру ее высочества? В Варасте крепкие напитки настаивают на нескольких травах, но я уверен только в степной полыни. Горечь – вечный привкус на губах страсти.

– Простите…

– Пустое. Вас не затруднит перейти к делу?

– Я пришел к вам потому, – глаза Ларака затуманились, – что впервые встретил ее в вашем доме. Я не настолько наивен, чтобы… Вы знаете, что случилось с Надором, знаете из первых рук… Те подробности, о которых вы… Рассказать вам мог лишь… один человек. Умоляю, ответьте, где она сейчас?!

– Вы же говорили с Эпинэ.

– Он ничего не знает, все с чужих слов! Герцог уверен, что все погибли. До единого человека.

– И вы тоже? А по виду не скажешь. Вы причесаны и влюблены, следовательно – живы.

– Я? – заморгал Ларак, – я жив, но ничего не понимаю… Где я был? Как оказался в Кагете? Все рушилось, но я должен был найти кузину и девочек. Я надеялся, что она с ними, всего лишь надеялся… Кузина затворилась в церкви, но другие… Здания становились ловушками! Люди выбегали во дворы, многие потеряли голову, я не мог их не ободрять. Умирать, герцог, тоже нужно достойно, а кузина… Она всегда принадлежала лишь Создателю, только не все молились. Нет, не все!

– Судя по тому, что вы здесь, ваши действия оказались существенно богоугодней молитв. Я дурно знаю Эсператию, но с каким-то вашим святым случилось то же, что и с вами. Это было до Олларов, так что его высокопреосвященство должен знать подробности; спросите, пока есть время.

– Я вел себя не так, как подобает человеку Чести, но всё… Всё так смешалось! – Ларак забыл о своем решении и сел, вернее, плюхнулся в низкое кресло. – Я всегда был добрым эсператистом, но Создатель не мог допустить такого! Не мог! Крики, грохот, тьма… Эти бедные люди, они ничего не понимали. Отовсюду сыпались камни, рушились лестницы, стены покрывали трещины. Люди, собаки, лошади, все они метались и еще курица…

– Курица? – живо заинтересовался Валме. – В Надоре?

– Не знаю, откуда она взялась, но от страха несчастная взлетела. Как настоящая птица, а старый Хью закричал, что настал конец света. Потому что летит курица… и начал бросать в нее камни, и тут обрушилась стена. Прямо на Хью, а Боб, он был славным парнем! Добрым, спокойным… Он сошел с ума и напал с топором на тех, кто был ближе к воротам. Мне пришлось его убить… Мы думали, что за воротами – выход, а за ними были скалы! Черные, блестящие…

– Хватит, граф. – Голос Алвы был негромок и холоден. – Избавьте себя от воспоминаний, а меня от излишних подробностей. Достаточно того, что вы не покинули людей и показали себя достойным господином.

– Я этого не говорил!

– Ваша беда, Ларак, что вы ставите себя ниже тех, кто способен лишь на болтовню и время от времени – на подлость.

– Герцог Алва, я знаю вашу репутацию бойца! – Не успевший согреть места граф попытался вскочить, но в Кагете кресла глубокие и очень мягкие. Алва предложил бедняге руку, однако тот улиткой чести втянулся в злополучное кресло.

– Я старше вас, – простонал он, – я болен, но я никогда… Вы слышите, никогда не позволю в моем присутствии порочить память Эгмонта!

– Кодекс Франциска о подобном ограничении регентских полномочий умалчивает, – Алва приподнял бровь, и Марселю вспомнился дворец и до странности осмелевшие Ариго. – Ларак, а почему вы вступились за честь покойного кузена, когда я упомянул готовых на подлости болтунов?

– Почему?! – Серая бородка гордо вздернулась вверх, но этим и кончилось… – Мне, видимо, показалось… Разумеется, вы никого не имели в виду…

– Имел, – явил варастийскую искренность Ворон, – но вокруг слишком много настоящего, чтобы тратить время на прошлое, так что вернемся к пропавшей даме.

– Я искал ее! Искал и не нашел… Понимаете, я… После гибели Эгмонта я в самом деле отвечал за Надор, хотя кузина… Она сказала, что нам воздалось за грехи, но не возроптавших ждет Рассвет. Она увела девочек в церковь, и что мне оставалось?! В Надоре не было сюзерена, только я… Герцог, я должен вернуться! Если вы любили… Если бы вы потеряли ту, которая… Которую опрометчиво…

– И любил, и терял. И находил. – Алва без видимых усилий выбрался из коварного кресла. – Не далее чем вчера я, спасибо Эпинэ, вновь обрел именно ту, которую… Больше мы не расстанемся, и поэтому я вас возьму с собой.

– О… – Прижми так к груди руки актер, Марсель был бы возмущен подобным неправдоподобием. – Благодарю вас! Я – ваш должник, я…

– Я не даю в долг уроженцам Надора. Мы выезжаем за час до рассвета, вам понадобятся все ваши силы, так что советую отдохнуть.

– Я наслышан о вашей езде. Я готов!

– Вы не готовы. Капитан Темплтон знает, что нужно в Варасте, он к вам зайдет.

– Мне ничего не… Кроме лошади. Я никогда не имел долгов, однако сейчас вынужден просить две тысячи таллов.

– Обратитесь к Валме, он, насколько мне известно, при деньгах.

– Вы хотите, чтобы я просил взаймы у наследника Валмонов?! Конечно… Ваша всегдашняя манера унижать Людей Чести!

– Думайте, что хотите, – отрезал Алва, – но ваши сапоги меня раздражают. Либо они, либо Талиг.

2

У церкви стояла карета, черная с серебром. Так и есть, епископ! Тут же толкалось несколько клириков, поглядывая кто на дорогу, кто на храмовые двери, которые подпирали стражники. На глазах Эмиля, стуча по булыжникам, подскакала, именно подскакала, повозка свечника, и тут же приволокли еще и бумажные цветы.

– Да уж, – буркнул маршал, – нежданное развлечение.

Терять время, объезжая немалый собор, не хотелось, да и не тот случай, чтобы рваться через главный вход. Свечи потащили вправо, но боковых входов всегда два.

– Влево!

Герард, четверо «вороных» и костлявый стражник, десять минут назад осчастлививший собравшегося-таки написать Франческе Эмиля новостью о безобразиях в главном храме Аконы, послушно поворачивают коней; к затылку липнут любопытные взгляды. Святой Франциск обсажен синими торскими елочками и чем-то облетевшим, в которое набились галдящие, как весной, воробьи. Вот и боковая дверь, нищих нет, охраны тоже.

– Проверьте, открыто?

– Сейчас, монсеньор. – Герард спорхнул с полумориска немногим хуже Арно, а ведь летом было всего лишь неплохо. Старательный все же парень, не бросает занятий после первых успехов. Любопытно, где он с лошади прыгает и когда…

Порученец толкает дверь, та не поддается, и получает заслуженный пинок. На севере все открывается внутрь – иначе зимой не выбраться, заносы. Рэй Кальперадо сует голову в щель, машет рукой – путь свободен.

– Вы, двое, со мной! Остальные – ждать.

Петли не скрипят – соборные служки заботятся не только о главном входе, что похвально, а вот о чем заботится епископ? О Создателе или о собственной шкурке?

Неширокий коридор, полумрак, тишину разбивает стук каблуков по каменным плиткам, в торце – вторая дверь. Герард и тут первый, приложил ухо и напряженно прислушивается.

– Похвальное любопытство. Что там?

– Кричали, монсеньор. Совсем рядом, теперь говорят, только тихо.

– Солдат, ты здесь выходил?

– Ну да! – зачастил стражник. – Рядом они… Офицер ваш прямо у Врат стояли, когда меня господин сержант доложить отправили. Тут проход вдоль стены, шагов… шагов двадцать, господин маршал, и это… поворот там эдакий, и… эта…

– Этакое это и такое то… – Эмиль отодвинул порученца и пристроившегося рядом «вороного» и нажал надраенную ручку. Будто по заказу, по ушам саданул надсадный вопль. Такой любую дверь протаранит.

– Мое терпение иссякает, сколько можно возиться?! Великая тень устала ждать! Я потороплю этих святош, Марио, и уйду вслед за тобой, но сперва я заставлю!.. Слышите, вы, наперсники невежества и разврата, я заставлю вас отдать…

Понси! Корнет Понси, чтоб ему! Мало Рокэ в свое время придурка искупал, не помогло. На таких бракованных ничто не действует, но прежде корнет актерствовал один, не затягивая в свою дурь других.

– Презренные, вы глумились над живым гением, вы склонитесь пред мертвым! Где цветы?! Сколько можно возиться! Я не желаю слышать оправданий!.. Жалких оправданий! В Аконе есть зимние гвоздики, я видел! Вы носите цветы пошлым кокеткам, вы бросите их на великую урну…