Хроника Убийцы Короля. День второй. Страхи мудреца. Том 2 Ротфусс Патрик
Раздражение.
– Все довольно просто, – объяснила она. – Ты прочтешь этас Цезере всем собравшимся. А потом начнешь подниматься на холм. У первого камня ты сразишься с членом школы, дошедшим до первого камня. Если ты победишь, ты продолжишь подниматься и сразишься с кем-нибудь из второго камня.
Шехин взглянула на меня.
– В твоем случае это чистая формальность. Иногда в школу поступают ученики выдающихся способностей. Вашет была одной из них, и она с первого же испытания дошла до второго камня. – Грубая прямота. – Ты не из таких. Ты все еще плохо владеешь кетаном, и тебе не стоит рассчитывать миновать даже первый камень. Каменный холм находится к востоку от бань.
И она махнула мне рукой: бегом!
К тому времени, как я пришел, у подножия каменного холма собралась целая толпа, больше ста человек. Серой домотканой одежды и тканей скромных цветов тут было куда больше, чем алых одежд наемников, и приглушенный ропот толпы слышался издалека.
Сам холм не был ни особенно высоким, ни особенно крутым. Однако тропа, ведущая к вершине, петляла из стороны в сторону. На каждом повороте имелась широкая, ровная площадка с массивной серой каменной глыбой. Четыре поворота, четыре камня, четыре наемника в алых рубахах. И на вершине холма возвышался высокий серовик, знакомый, как старый друг. Рядом стояла маленькая фигурка в ослепительно белых одеждах.
Когда я подошел ближе, ветер донес до меня запах: запах жареных каштанов. И только тогда я успокоился. Это просто торжественная церемония. В словах «каменное испытание» слышалось нечто угрожающее, но я очень сомневался, что со мной сделают нечто ужасное на глазах у многочисленной публики, лузгающей жареные орешки.
Я вошел в толпу и направился к холму. Я видел, что рядом с серовиком стоит Шехин. У третьего камня я увидел знакомое лицо сердечком и длинную косу Пенте.
Пока я шел к подножию холма, толпа незаметно расступалась. Краем глаза я увидел, как ко мне протискивается кто-то в кроваво-алом. Я встревожился, оглянулся и увидел, что это не кто иной, как Темпи. Он устремился ко мне, сделав широкий жест «восторженное приветствие».
Я подавил порыв улыбнуться и вскричать «Темпи!» и сделал вместо этого жест «радостное возбуждение».
Он остановился прямо напротив меня и шутливо встряхнул меня за плечо, словно хотел поздравить. Но взгляд у него был напряженный. Его рука, спрятанная у самой груди, показала обман, так, чтобы никто, кроме меня, этого не видел.
– Слушай, – торопливо сказал он вполголоса, – тебе не победить в этом бою!
– Да не тревожься, – подбадривание. – Шехин тоже так думает, но, может, я вас еще удивлю!
Темпи стиснул мое плечо до боли.
– Да послушай же! – прошипел он. – Ты посмотри, кто у первого камня!
Я посмотрел ему за спину. Это была Карсерет. И глаза у нее были как ножи.
– Она в ярости, – зашептал Темпи, делая напоказ жест «теплая привязанность». – Мало того что тебя приняли в школу, ты еще и получил меч ее матери!
Эта новость вышибла из меня дух. В голове у меня пронеслась последняя часть этаса.
– Ларель была матерью Карсерет? – спросил я.
Темпи правой рукой ласково погладил меня по голове.
– Да. Она вне себя от гнева. Я боюсь, что она с радостью искалечит тебя, даже если ее за это выгонят из школы.
Я серьезно кивнул.
– Она будет стараться тебя обезоружить. Берегись этого. Избегай захватов. Если она возьмет тебя «спящим медведем» или «вращением рук», сдавайся. Кричи, если надо. Если ты замешкаешься или попытаешься вырваться, она сломает тебе руку или выдернет ее из плеча. Я слышал, как она сказала это своей сестре не далее как час назад.
Внезапно Темпи отступил назад и сделал жест «глубокое почтение».
Я почувствовал, как кто-то дотронулся до моей руки, обернулся и увидел морщинистое лицо Магуин.
– Идем, – сказала она тихо и властно. – Пора.
Я пошел следом за ней. Вся толпа приветствовала ее разными почтительными жестами. Магуин привела меня к началу тропы. Там лежала серая каменная глыба, высотой чуть повыше колена, такая же, как на поворотах тропы.
Старуха показала, что мне следует встать на глыбу. Я окинул взглядом толпу адемов, и меня охватила небывалая боязнь сцены.
Я слегка наклонился и шепотом обратился к Магуин.
– Можно ли мне повысить голос, когда я буду читать этас? – нервно осведомился я. – Я никого не хочу задеть, но, если я буду говорить тихо, те, кто стоит в задних рядах, ничего не услышат.
Магуин улыбнулась мне – впервые за все время. Ее морщинистое лицо внезапно сделалось добрым и ласковым. Она похлопала меня по руке.
– Тут никто не обидится, если ты станешь говорить громко, – сказала она, жестом добавив во всем нужна мера. – Говори!
Я отстегнул Цезере и протянул его ей. Магуин жестом приказала мне подняться на камень.
Я читал этас. Магуин следила за мной. Я не сомневался в своей памяти, однако это все же нервировало. А что будет, если я пропущу кого-нибудь из владельцев или имя перепутаю?
Мне потребовалось немногим менее часа. Адемская публика слушала меня в пугающем молчании. Когда я закончил, Магуин подала мне руку и помогла спуститься с камня, точно я был дамой, выходящей из кареты. И указала вверх, на холм.
Я вытер потную руку, стиснул деревянную рукоять тренировочного меча и начал подниматься по тропе. Красные одежды Карсерет были туго примотаны к ее длинным рукам и широким плечам. Кожаные ремни, которыми она пользовалась, были шире и толще, чем у Темпи. И цвета они были более яркого. Нарочно она, что ли, их выкрасила для сегодняшнего дня? Подойдя ближе, я увидел у нее под глазом тускнеющий синяк.
Увидев, что я смотрю на нее, Карсерет медленным, плавным движением отбросила в сторону свой деревянный меч. И сделала жест «презрение», такой широкий, что его наверняка было видно даже на грошовых местах в самых задних рядах толпы.
Толпа загомонила. Я остановился, не зная, что делать. Поразмыслив, я положил свой собственный тренировочный меч рядом с тропой и пошел дальше.
Карсерет ждала меня в центре ровного, поросшего травой круга футов тридцати в диаметре. Земля под ногами была мягкая, и в других обстоятельствах я не стал бы опасаться бросков. В других обстоятельствах. Вашет объясняла мне, что бросить на землю и швырнуть – это разные вещи. Во время культурного спарринга ты бросаешь человека на землю. А в настоящем бою ты швыряешь его об землю, с целью искалечить или убить.
Не подходя слишком близко, я принял привычную борцовскую стойку. Вскинул руки, присогнул колени и с трудом подавил желание приподняться на цыпочках: я знал, что так буду чувствовать себя более проворным, но мне станет сложнее сохранять равновесие. Сделал глубокий вдох, выравнивая дыхание, и начал приближаться к ней.
Карсерет приняла ту же стойку и, как только я приблизился к ней на расстояние удара, сделала ложный выпад в мою сторону. Всего лишь слегка дернула рукой и плечом, но я был так взвинчен, что принял это за чистую монету и отскочил на безопасное расстояние, точно вспугнутый кролик.
Карсерет опустила руки и выпрямилась, оставив борцовскую стойку. Она сделала широкий жест «насмешка», потом «приглашение». И обеими руками поманила меня к себе. Снизу, из толпы, донеслись смешки.
Как ни унизительно выглядело ее поведение, я был только рад воспользоваться случаем застигнуть ее врасплох. Я бросился вперед и осторожно попытался сделать «руки-ножи». Слишком осторожно: она отступила назад, ей даже не пришлось поднимать руки.
Я понимал, что как боец я ей не ровня. Значит, оставалось надеяться лишь на то, чтобы сыграть на ее взбудораженных чувствах. Если я сумею ее разозлить, она, возможно, начнет совершать ошибки. Если она будет совершать ошибки, я, возможно, сумею победить.
– Первым был Шаэл! – сказал я и улыбнулся широкой, самой что ни на есть варварской улыбкой.
Карсерет подступила на полшага ближе.
– Сейчас я переломаю твои красивенькие ручонки! – прошипела она на чистейшем атуранском. Сказав это, она сделала в мою сторону свирепый хватающий жест.
Она пыталась меня напугать, заставить отшатнуться и потерять равновесие. И, честно говоря, мне захотелось так и поступить, столько яду было в ее голосе.
Но я был готов. Я преодолел рефлекторное желание уклониться. И при этом на миг застыл, не отступая и не наступая.
Разумеется, на это-то Карсерет и рассчитывала на самом деле: на мгновенное колебание, пока я борюсь с желанием сбежать. Она одним-единственным легким шагом подступила ко мне вплотную и схватила меня за запястье. Рука у нее была как железный наручник.
Я, не задумываясь, применил оригинальную двуручную версию «укрощения льва», что показала мне Целеана. Идеальный вариант для девочки, борющейся со взрослым мужчиной или для музыканта, пытающегося вырваться из рук адемской наемницы, которая намного сильнее его.
Я сумел освободить руку, а незнакомый прием заметно выбил Карсерет из колеи. Я воспользовался этим и проворно нанес удар «посевом ячменя», резко хлестнув костяшками пальцев по внутренней стороне бицепса.
Удар вышел не особенно сильный – дистанция была слишком короткой. Но, если бы мне удалось попасть в нерв, рука у нее бы онемела. Это не только ослабило бы ее левую сторону, но еще и усложнило бы выполнение всех элементов кетана, требующих двух рук. А это значительное преимущество.
Поскольку мы по-прежнему оставались на короткой дистанции, я сразу вслед за «посевом ячменя» выполнил «вращающийся жернов»: коротко и сильно толкнул Карсерет, чтобы она потеряла равновесие. Мне удалось упереться в Карсерет обеими руками и даже сдвинуть ее дюйма на четыре, однако равновесия она отнюдь не потеряла.
И тут я увидел ее взгляд. Я-то думал, она и прежде на меня злилась, но это все было ничто. А вот теперь я сумел по-настоящему ее ударить. И не один раз, но дважды. Варвар, приступивший к учебе меньше двух месяцев тому назад, дважды сумел ударить ее, да еще на глазах у всей школы!
Я просто не возьмусь описать, как она выглядела. А даже если бы и взялся, на вас это не произвело бы должного впечатления: ее лицо по-прежнему было почти совершенно бесстрастно. Вместо этого скажу вам одно. Я еще никогда в жизни не видел человека в подобном гневе. Амброз. Хемме. Денна, песню которой я раскритиковал, маэр, которому я бросил вызов. Все они были как бледные свечки по сравнению с пламенем кузнечного горна, что бушевало в глазах Карсерет.
Но даже в пылу самой буйной ярости Карсерет по-прежнему сохраняла полный контроль над собой. Она не стала бешено размахивать руками или орать на меня. Она держала все слова при себе, пережигая их, как топливо.
Я не мог победить в этом бою. Но мои руки, приученные сотнями часов тренировок, двигались автоматически, стремясь воспользоваться преимуществом, которое давала мне короткая дистанция. Я шагнул вперед и попытался схватить ее за руку, чтобы сделать «взметнувшийся гром». Она взмахнула руками, отбивая атаку, и ударила ногой, делая «лодочника у причала».
Думаю, она не рассчитывала попасть. Более опытный противник непременно бы уклонился или заблокировал удар. Но я слегка оступился, потерял равновесие и замешкался. Поэтому ее стопа уперлась мне в живот и толкнула меня.
«Лодочник у причала» – это не резкий удар, рассчитанный на то, чтобы ломать кости. Это толчок, предназначенный для того, чтобы заставить противника потерять равновесие. А поскольку я уже и так потерял равновесие, меня он сбил с ног. Я с размаху рухнул на спину, откатился и остался лежать, неловко разбросав конечности.
Ну, и конечно, кто-то скажет, что я сильно ушибся и слишком растерялся, чтобы подняться на ноги и продолжать бой. А кто-то скажет, что хотя мое падение и выглядело зрелищно, однако ушибся я не так уж сильно, и мне случалось вставать на ноги и после более тяжелых ударов.
Лично я думаю, что грань между растерянностью и хитростью порой бывает довольно тонкой. Ну, а насколько тонкой, я, пожалуй, предоставлю решать вам.
Глава 127
Гнев
– Чем же ты думал? – осведомился Темпи. Разочарование. Резкий упрек. – Каким дураком надо быть, чтобы бросить меч?
– Она же первая его бросила! – возразил я.
– Да, только затем, чтобы тебя обдурить! – сказал Темпи. – Это была ловушка.
Я пристегивал ножны Цезуры так, чтобы рукоять оказалась у меня за плечом. После того как я проиграл бой, никаких особых церемоний не проводилось. Магуин просто вернула мне меч, улыбнулась и похлопала меня по руке, как бы утешая.
Я посмотрел вниз, на медленно рассасывающуюся толпу, и ответил Темпи вежливым недоверием.
– Что же, я должен был оставить при себе меч, когда она была безоружна?
– Да! – полное согласие. – Она же впятеро более сильный боец, чем ты! Если бы ты оставил меч, у тебя, может, и был бы шанс.
– Темпи прав, – раздался у меня за спиной голос Шехин. – Летани требует знать своего врага. Если уж бой неизбежен, разумный боец пользуется любым преимуществом.
Я обернулся и увидел, как она спускается по тропе. Рядом с ней шла Пенте.
Я сделал жест «вежливая уверенность».
– Если бы я оставил меч и победил, Карсерет оказалась бы в дураках, а ко мне люди стали бы испытывать неприязнь за то, что я получил ранг, которого не заслуживал. А если бы я оставил меч и проиграл, это было бы унизительно. Так или иначе, это отразилось бы на мне дурно.
Я обвел глазами Шехин и Темпи.
– Я прав или ошибаюсь?
– Ты не ошибаешься, – сказала Шехин. – Но и Темпи не ошибается.
– Всегда следует стремиться к победе, – сказал Темпи. Твердо.
Шехин обернулась к нему.
– Главное – успех, – сказала она. – Для того чтобы преуспеть, победа нужна не всегда.
Темпи жестом изъявил «почтительное несогласие» и открыл было рот, чтобы что-то ответить, но Пенте перебила его:
– Квоут, ты не поранился во время падения?
– Не особенно, – сказал я, осторожно поведя плечами. – Так, наверно, несколько синяков.
– А у тебя есть, что к ним приложить?
Я покачал головой.
Пенте шагнула вперед и взяла меня под руку.
– У меня дома все есть. Пусть эти двое стоят и рассуждают о летани. Нужно же кому-то позаботиться о твоих ушибах!
Она держала меня под руку левой рукой, и оттого ее слова получились странно безэмоциональными.
– Да, конечно, – сказала Шехин, помедлив, и Темпи поспешно выразил согласие. Однако Пенте уже решительно вела меня вниз.
Мы прошли с четверть мили. Пенте легонько придерживала меня за руку.
Наконец она заговорила на атуранском, со свойственным ей слабым акцентом:
– Ты действительно так сильно ушибся, что тебе требуется мазь?
– Вообще-то нет, – признался я.
– Я так и думала, – сказала она. – Но после того, как я проиграла бой, мне обычно не нравится, когда мне объясняют, как именно я его проиграла.
И она улыбнулась мне чуть заметной, заговорщицкой улыбкой.
Я улыбнулся в ответ.
Мы шли дальше. Пенте все держала меня под руку, незаметно направляя нас – сначала через рощу, потом вверх по крутой тропе, высеченной в склоне небольшого утеса. И вот наконец мы пришли в уединенную лощину, выстеленную ковром цветущих в траве макоцветов. Их распущенные кроваво-алые лепестки были почти того же цвета, что наемничьи одежды Пенте.
– Вашет мне говорила, что у вас, варваров, с сексом связаны какие-то странные ритуалы, – сказала Пенте. – Она мне говорила, что, если я хочу с тобой переспать, надо тебя привести к каким-нибудь цветам.
Она широким жестом указала на лощину.
– Вот это лучшие, какие можно найти в эту пору.
И выжидательно посмотрела на меня.
– Ага, – сказал я. – Я думаю, Вашет решила подшутить над тобой. А может, надо мной.
Пенте нахмурилась, и я поспешно продолжил:
– Но у варваров действительно множество ритуалов, предшествующих сексу. У нас там все несколько сложнее.
Пенте ответила угрюмым раздражением.
– Меня это не удивляет, – сказала она. – Про варваров рассказывают много всякого. Отчасти ради наставления, чтобы я могла себя правильно вести там, у вас.
Однако, кривая усмешка.
– Но поскольку я там еще не бывала, иногда мне нарочно рассказывают небылицы, чтобы меня подразнить.
– И что же такого рассказывают? – спросил я, вспоминая все, что слышал об адемах и летани до того, как повстречался с Темпи.
Она пожала плечами, выразила легкое смущение.
– Да глупости всякие. Говорят, у варваров все мужчины громадные!
Она показала нечто намного выше себя, футов семь ростом.
– Наден рассказывал, что бывал в городе, где варвары варили похлебку из земли. Говорят, варвары никогда не моются. Говорят, варвары пьют свою собственную мочу, потому что верят, будто это позволит им прожить подольше.
Она потрясла головой, рассмеялась и сделала жест «смешно и ужасно».
– То есть вы, значит, мочи не пьете? – медленно переспросил я.
Пенте поперхнулась собственным смехом и уставилась на меня. Ее лицо и руки выражали сложную смесь извинений, смущения, отвращения и недоверия. Смешение эмоций было таким гротескным, что я невольно расхохотался. Она поняла, что я шучу, и заметно успокоилась.
– Да, понимаю, – сказал я. – У нас тоже рассказывают подобные истории об адемах.
Глаза у нее вспыхнули.
– Ой, расскажи! Я же тебе рассказала. Иначе нечестно!
Я вспомнил, как отреагировал Темпи, когда я рассказал ему про костер из слов и про летани, и решил поделиться чем-нибудь другим.
– Говорят, что те, кто облачается в алое, никогда не занимаются сексом. Говорят, вы сберегаете эти силы и влагаете их в свой кетан. Потому-то вы и становитесь такими могучими бойцами.
Пенте хохотала до упаду.
– Ну, будь это так, я бы никогда не дошла до третьего камня! – сказала она. Кривая усмешка. – Если бы я сражалась только благодаря воздержанию, бывали бы дни, когда бы я и кулак стиснуть не сумела!
Когда я это услышал, пульс у меня несколько участился.
– Но тем не менее, – продолжала она, – я понимаю, откуда взялась эта байка. Они, верно, думают, что мы не занимаемся сексом, потому что никто из адемов не ляжет с варваром.
– А-а, – сказал я, несколько разочарованный. – Зачем же ты тогда привела меня к цветам?
– Но ты же теперь принадлежишь Адемре, – непринужденно ответила она. – Думаю, теперь с тобой многие захотят сблизиться. Ты хорош собой, и всякой любопытно, каков твой гнев.
Пенте помолчала и многозначительно взглянула вниз.
– Или ты чем болен?
Я залился краской.
– Что? Нет! Нет, конечно!
– Ты уверен?
– Да я в медике учился! – сказал я довольно натянуто. – Это величайшая медицинская школа в мире. Я знаю все о заразных болезнях, о том, как их распознать и как от них лечить.
Пенте смерила меня скептическим взглядом.
– В тебе лично я не сомневаюсь. Но все же знают, что варвары очень часто цепляют всякую заразу во время секса.
Я покачал головой.
– Это просто очередные дурацкие басни. Уверяю тебя, варвары болеют не чаще адемов. На самом деле, думаю, что и реже.
Она покачала головой. Взгляд у нее был серьезный.
– Нет. Тут ты ошибаешься. Вот как ты думаешь: из сотни варваров сколько больны такими болезнями?
Эту статистику я отлично знал по медике.
– Из каждой сотни? Человек пять. Разумеется, среди тех, кто работает в борделях или посещает подобные заведения, больных больше.
На лице Пенте отразилось неприкрытое отвращение. Она содрогнулась.
– А из сотни адемов – ни одного! – твердо сказала она. Абсолютно.
– Да ладно тебе! – Я поднял руку и сложил пальцы в кружок. – Ни одного?
– Ни одного! – повторила она с мрачной убежденностью. – Этим можно заразиться только от варвара, и всех, кто отправляется в странствия, об этом предупреждают.
– Ну, а если ты заразишься от другого адема, который был недостаточно осторожен во время странствий? – спросил я.
Сердцевидное личико Пенте помрачнело, ноздри у нее раздулись.
– От одного из своих? – Сильный гнев. – Если я заражусь от кого-то из Адемре, я буду в ярости! Я стану вопить о том, что он сотворил, с вершины утеса! Я устрою ему такую мучительную жизнь, как сломанная кость!
Она изобразила отвращение, отряхнув подол рубахи первым движением из адемского языка жестов, которое я узнал от Темпи.
– А потом я отправлюсь в долгий путь за горы, в Таль, чтобы меня там вылечили. Даже если это путешествие займет целых два года и не принесет денег школе. И никто обо мне за это плохо не подумает.
Я кивнул про себя. Это было логично. При их отношении к сексу, если бы они вели себя иначе, болезнь стремительно передалась бы всему населению.
Я заметил, что Пенте смотрит на меня выжидающе.
– Спасибо за цветы, – сказал я.
Она кивнула и подступила ближе, глядя на меня. Глаза ее возбужденно светились. Она улыбнулась своей робкой улыбкой, потом стала снова серьезной.
– Ну что, довольно этого или ваши варварские ритуалы требуют чего-нибудь еще?
Я провел ладонью по гладкой коже ее шеи, зарылся пальцами в длинную косу, коснулся затылка. Она зажмурила глаза и запрокинула лицо мне навстречу.
– Цветы чудесные. Этого более чем достаточно, – сказал я и наклонился, чтобы поцеловать ее.
– Я была права, – сказала Пенте с удовлетворенным вздохом, лежа со мной обнаженной среди цветов. – У тебя прекрасный гнев.
Я лежал навзничь, ее маленькая фигурка свернулась калачиком под моей рукой, сердцевидное личико покоилось у меня на груди.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я. – По-моему, «гнев» неудачное слово.
– Я имею в виду «ваэвин», – ответила она адемским словом. – Разве это не оно?
– Я не знаю этого слова, – сознался я.
– По-моему, «гнев» – самое подходящее слово, – сказала она. – Я разговаривала с Вашет на вашем языке, и она меня не поправляла.
– Что же ты имеешь в виду, говоря о гневе? – спросил я. – Я точно никакого гнева не чувствую.
Пенте приподняла голову с моей груди и улыбнулась мне лениво и удовлетворенно.
– Ну конечно, – сказала она. – Я же твой гнев забрала. Как же ты можешь его чувствовать?
– А-а… То есть ты гневаешься? – спросил я, в полной уверенности, что чего-то не понимаю.
Пенте расхохоталась и замотала головой. Она расплела свою длинную косу, и ее медово-золотистые волосы ниспадали, обрамляя лицо. От этого она выглядела незнакомкой. Ну, и, наверно, еще оттого, что на ней не было красных наемничьих одежд.
– Да нет, это не такой гнев, другой! Я рада, что получила его.
– Все равно не понимаю, – сказал я. – Должно быть, это нечто, чего варвары не знают. Объясни мне это так, как если бы я был ребенком.
Она посмотрела на меня серьезным взглядом, потом перекатилась на живот, чтобы удобнее было смотреть мне в лицо.
– Этот гнев – не чувство. Это…
Она запнулась и очень мило нахмурилась.
– Это желание. Созидание. Жажда жизни.
Пенте огляделась по сторонам и указала на траву вокруг нас.
– Гнев – это то, что заставляет траву прорываться сквозь землю навстречу солнцу, – сказала она. – Во всем живом есть гнев. Это пламя, которое внушает желание двигаться и расти, делать и созидать.
Она склонила голову набок.
– Это понятно?
– Кажется, да, – сказал я. – А женщины получают гнев от мужчин во время секса?
Она улыбнулась и кивнула.
– Вот почему после этого мужчина чувствует себя усталым. Он отдает часть себя. Он падает. Он засыпает.
Она посмотрела вниз.
– Ну, хотя бы часть его засыпает.
– Ненадолго, – заметил я.
– Это потому, что у тебя хороший гнев, сильный, – гордо сказала она. – Как я и говорила. Я это знаю, потому что забрала часть его. Я вижу, что там есть еще.
– Ну да, есть, – признал я. – Но для чего женщинам гнев?
– Мы его используем, – коротко ответила Пенте. – Вот почему после этого женщина не всегда засыпает, как мужчина. Наоборот, она чувствует себя бодрее. Ей хочется двигаться. Часто ей хочется еще того, что дало ей гнев.
Она опустила голову к моей груди и игриво куснула меня, прижимаясь ко мне обнаженным телом.
Это отвлекало, но отвлекало приятно.
– То есть своего гнева у женщин нет?
Она снова расхохоталась.
– Да нет! Гнев есть во всем. Но женщинам есть куда девать свой гнев. А у мужчин гнева больше, чем они могут пустить в дело, так много, что им это не на пользу.
– Но как может быть слишком много желания жить, расти и творить? – спросил я. – Казалось бы, чем больше – тем лучше!
Пенте покачала головой, откинула волосы за спину.
– Нет. Это как еда. Один обед – хорошо. Два обеда ничем не лучше.
Она снова нахмурилась.
– Нет. Скорее, это как вино. Одна чаша вина – хорошо, две иногда еще лучше, но десять…
Она кивнула с серьезным видом.
Читать бесплатно другие книги:
